Лига Сказок

Пришла как-то раз Баба на реку, ивняка для корзин нарезать. Набрала целую охапку, притомилась, решила искупаться. Разделась, вошла в воду, вдруг, видит – в зарослях кувшинок что-то плещется. Большое, тяжёлое. Ворочается с боку на бок, вздыхает тяжело.

— Сом, — затаила дыхание Баба. – Сейчас я его…

Выбралась она тихохонько на берег, взяла серп, которым ивняк срезала, и ужом в воду. Подплыла к кувшинкам, глядь, а там, вся в верёвках, да сетях, другая баба мается.

— Погоди, подруженька, потерпи — всполошилась наша Баба.

И серпом путы с несчастной посрезала. Подхватила беднягу под локти и на берег вытащила. Только отдышалась, смотрит, а у спасённой-то, вместо ног — хвост рыбий!

Завизжала Баба от страха, а Русалка ей молвит человеческим голосом.

— Не бойся меня, не обижу. Злом за добро не отплачу.

Посидели они на бережку, помолчали. Потом Русалка в воду нырнула, да со здоровенным налимом вернулась. Баба наша костерок спроворила. Запекла рыбку и новую подругу угостила.

Разговорились. Одна про жизнь на земле рассказывает, другая – про речную. Опомнились, лишь, когда смеркаться стало. Договорились назавтра встретиться.

Так начала Баба каждый день на реку ходить. То молоком парным Русалку угостит, то янтарным мёдом попотчует. А та ей раков наловит или венок из лилий сплетёт. Накупаются, наплещутся в воде, наиграются и расставаться не хочется. Болтают, смеются или песни друг другу поют.

Неделя прошла, другая. У Бабы огород сорняками зарос, двор не метён, полы в доме не мыты. Стал муж брови супить.

— Хватит, — хмурится, — тебе на реку шляться. Вот вожжами-то отучу.

Закручинилась Баба, пошла в последний раз с подружкой свидеться-проститься.

— Да, пёс с ним, с хозяйством-то, — махнула рукой Русалка. – Знаешь, что? Оставайся-ка ты со мной.

Притянула её к себе и в губы поцеловала. И тотчас у Бабы вместо ног хвост рыбий появился, кожа побелела, волосы позеленели. Бросились они в воду, только их и видели.

Исчезла Баба. Ходил муж вдоль берега, искал утопленницу, да где там. Помянул, выпил, стал дальше жить. Одно странно. Косит он у реки, или дрова через мост везёт, или исподнее стирает, всё, кажется, будто смеётся над ним кто-то. В два голоса…

Жил в деревне, что стояла между Москвой и Петербургом, один Кузнец. Стучал молотом, чинил телеги, бороны точил.

И вот, как-то раз, остановился у его кузницы Царь Пётр. Вылез из кареты и говорит.

— Эй, мужик, перекуй моих лошадей.

— Можно, Ваше царское величество, — степенно отвечает Кузнец.

Берёт молоток, клещи и к работе приступает. Да так у него дело спорится, что царь глаз отвести не может. Стоит, любуется.

Подковал Кузнец лошадей.

— Принимайте работу, — говорит. – Сто лет прослужат.

— Ах, молодец. Ах, уважил, — радуется Пётр. И гривенник Кузнецу протягивает.

Усмехнулся мастер, принял денежку, да двумя пальцами её в трубочку свернул.

— Мелковата монета, Ваше величество, — усмехается.

— Ах, богатырь. Ах, силач! — восклицает царь. И рубль серебряный даёт.

Кузнец и его пальцами скатал.

— Тоже слабовата, — и лукаво на Петра смотрит.

— Ну, тогда, не обессудь, мастер, — отвечает царь.

Да, как даст ему зубы! Сел в карету и уехал.

Полежал наш Кузнец в крапиве, подивился на тяжёлую петрову руку.

— Перегнул я палку, — думает. – Через то и пострадал.

Встал, глядит, а монеты, им свёрнутые — вот они. В пыли лежат. Цельных рубль десять!

Схватил Кузнец молоток, да на наковаленке гривенник выровнял. Затем за рубль взялся. Только отстучал, глядь, а за спиной офицер с двумя солдатами стоит. Видно, так мастер увлёкся, что и не заметил, как служивые подъехали.

— Монету чеканишь, сучий сын? – ласково спрашивает офицер.

И, хвать Кузнеца за вихры.

— Взять его! — кричит. – За такие дела закон велит руки рубить.

Принялся Кузнец объяснять, как дело было. Как он с царём Петром шутки шутил. Да куда там! Офицер и слушать не пожелал.

Скрутили солдаты ремесленника, бросили на телегу и в город отвезли. Правда, Кузнец суда ждать не стал. Дверь тюрьмы ночью взломал, стражника задушил и на Дон утёк. Там, при войске, ковалём и устроился.

За суровый нрав казаки его Несмеяном прозвали. Уж больно Кузнец шутников не уважал, да и сам шутить не любил.

Жил в одной деревне парень по имени Иван, а по прозвищу Дурак.

И, хотя, совсем бестолковым не был, но иногда такое учудит, что соседи в сердцах нет-нет, да и скажут, — Вот, дурак! Ох, дурак!

Как-то раз решил Иван продать овечку на ярмарке. Набросил ей верёвку на шею, сунул в карман краюху хлеба и пошагал. Вдруг, видит, сидит у дороги старый цыган, на дудочке играет.

Остановился парень, заслушался.

— Нравится? — спрашивает цыган. – Хочешь дудку на овцу поменять?

Обрадовался Иван и отдал овечку.

Вернулся в деревню весёлый, идёт себе, пританцовывает, на дудочке играет.

— Дурак, — разводят руками соседи. – Какой с него спрос?

А, Иван сидит на крылечке в дуду дует.

Ехал мимо купец на возу, услыхал, как парень играет, остановил лошадь. Слушает, кручинится.

— Что за песня такая? — спрашивает. – Уж больно мне душу щемит.

— Про ямщика, — отвечает Дурак, — что зимой в степи замерзал.

— И-эх! – смахивает слезу купец. – Вот она, жизнь наша! Знаешь, молодец, давай-ка, иди ко мне в приказчики. Будешь в лавке сидеть, покупателей зазывать. Кафтан тебе справлю, сапоги новые. Щи с мясом каждый день есть будешь.

— Спасибо, дяденька, — мотает головой парень. – Езжай с Богом, а мне и тут неплохо.

Уехал купец.

— Дурак! – посмеиваются соседи. – Что ж ты птицу-счастье свою упустил?

Не слушает их парень, на дудке играет.

Ехала мимо дворянская дочь, услыхала, как Иван играет, велела кучеру остановить лошадей.

— Что за прелесть? – спрашивает. – Ничего подобного в жизни не слышала.

— Заморская песня, — отвечает Дурак, — про мост в городе Авиньоне.

— Mon Dieu, — стонет дворянская дочь, — какой же charmant. Поедем со мной, милый юноша. Будешь в боярских палатах жить. В парчу и золото оденешься.

— Премного благодарны, — кланяется парень. – Никак не могу.

Уехала дворянская дочь.

— Что ж ты делаешь, дурак! – негодуют соседи. – Убить тебя мало!

Не слушает их Иван, на дудке играет.

Ехал мимо царь-батюшка, услыхал, как парень играет, остановил карету.

— Что, мужик, — спрашивает, — бездельничаешь?

— На дудке играю, — весело отвечает Иван. – Себя тешу.

— Полцарства, — вздыхает государь, — у меня таких игрунов. Всех и не перепорешь… Вот, что, молодец, залезай в карету. Поедем вместе в город Париж на выставку. Будешь песни играть, дорогу скрашивать.

— С превеликим удовольствием, — улыбается парень. – Ярмарки я люблю.

— Вот она, доля народная, — стонут соседи. – Умные в поле с сохой, а дураки — в Париж на выставку!

Семья богатеньких свиней

Свинят отправила учиться

В престижный колледж за границу,

Где львы учились с давних дней.

Мол, нечего их чадам тут

Шнырять средь грязи и навоза,

Пусть лучше обоняют розы

И львов повадки переймут.

А как научатся рычать,

И львиные нацепят гривы,

Никто не сможет горделиво

Их свинский норов обличать –

Они изменят жизнь свою,

Навек расстанутся с корытом

И станут общества элитой,

Не говорящей на хрю-хрю!

И вот на десять долгих лет

Свинят с корытом разлучили –

Скребли скребками, мылом мыли,

Учили ложкой есть обед

Из мисок, сидя за столом,

Не чавкать громко, вслух не хрюкать…

Да, тяжела была наука,

Достался дорого диплом.

И вот приехали они,

Рыча, как чудища лесные,

Топорща гривы накладные

Под визг восторженной родни.

Соседи стали приставать:

«Как вам жилось там, за границей?

На вид вы просто львы и львицы –

Свиней в вас даже не узнать!»

А те хвастливо: «Свой диплом

Мы вам покажем непременно,

Но, как все леди-джентельмены,

Сперва с дороги отдохнем!»

И тут же дружно, не боясь

Щетины замарать отмытой,

Помои съели из корыта

И улеглись в родную грязь.

О жизни царской для детей

Разбогатевшие мечтают,

Поверить в правду не желая,

Что дуб растет из желудей.

© Автор. Олеся Емельянова. 2008 г.

Источник: http://www.olesya-emelyanova.ru/index-basni-svinja_hryu_poro...

Подобрала однажды Баба на улице бродячего Кота. Вывела блох керосином, накормила досыта и дома жить оставила. Кот, не будь дураком, из кожи вон лезет, лишь бы хозяйке понравиться-угодить. К ногам ластится, хвост пушит, спину выгибает и на зов стремглав является. Не кот, а загляденье.

Вот, как-то раз, пошла Баба на базар, а Кот у окна улёгся. Лежит, на солнышко щурится, про себя улыбается. Вдруг, видит, на подоконник Воробей вспорхнул. С лапки на лапку переступает, пёрышки клювом ерошит.

— Как поживаете? – улыбается ему Кот. – Как там на улице? Сам-то я домашний, в тепле и довольствии обретаюсь.

— Повезло, — кивает проказник-Воробей. – Не всякому такое счастье выпадает.

— Не всякому, — соглашается Кот. – Да, только, нашлась Баба, что меня к себе пустила. Теперь живу, как в раю. Медовые пряники в сметану макаю и молоком запиваю.

— Одно плохо, — чирикает Воробей. – Недолго сказке сказываться. Знаете, как в народе говорят — бабий век краток!

— Как этот, краток?

— А, так, — подмигивает Воробей. – День-другой прошёл, глядишь, а бабу уже и на погост несут.

Сказал, тряхнул перьями и улетел подлец.

— Вот беда-то, – забеспокоился Кот. – Что же это, скоро мне опять на двор идти голодать?

Тут Голубь на подоконник сел. Головой крутит, круглыми глазами таращится.

— Уважаемый, — просит его Кот, — не откажите в любезности, растолкуйте загадку.

— Рад помочь, — кивает Голубь.

— Прослышал я, говорят в народе, что, мол, бабий век короток. Не подскажите ли, насколько?

— Ум, — смеётся Голубь, — ум у бабы короток, а волос длинен. Про век же, батенька, ничего не скажу. Не знаю.

Улетел Голубь, но Кота не успокоил.

Глядит он, сидит на яблоне Ворона. На ветке покачивается, клювом прищёлкивает.

— Правда, что вы триста лет живёте? – кричит ей Кот.

— Бывает и поболее, — соглашается та.

— Так вы, наверняка, знаете, сколько бабы на свете живут. Сколько им отмеряно?

— Знаю, — каркает Ворона. – И рассказала бы, да только с утра маковой росинки в клюве не было. Не пойдёт у нас разговор на пустой желудок.

Котище наш пулей к буфету слетал, с куском сыра вернулся.

— Угощайтесь, — говорит. – А, как отобедаете, снимите мне камень с души, всё про бабий век растолкуйте.

Схватила Ворона сыр, ухмыльнулась, да и была такова.

— Бог ты мой, — застонал Кот. – Что за день такой? И расстроили и обокрали!

Тут, откуда не возьмись, Синица.

— Не вы ли здесь, — спрашивает, — бабами интересуетесь и сыром угощаете?

Плюнул Кот в сердцах, окно захлопнул.

— Чёрт с ним, — решил, — с бабьим веком. Как на роду написано, так и будет.

И стал дальше в своё удовольствие жить поживать.

Вот только стоит с тех пор Бабе прихворнуть, как Кот тут, как тут. Прижмётся к ней и прислушивается – стучит ли сердце, ровен ли пульс. Тревожится.