Горячее
Лучшее
Свежее
Подписки
Сообщества
Блоги
Эксперты
Войти
Забыли пароль?
или продолжите с
Создать аккаунт
Регистрируясь, я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.
или
Восстановление пароля
Восстановление пароля
Получить код в Telegram
Войти с Яндекс ID Войти через VK ID
ПромокодыРаботаКурсыРекламаИгрыПополнение Steam
Пикабу Игры +1000 бесплатных онлайн игр Новый хит для любителей игры жанра три в ряд! Кот Ученый уже прячет предметы по таинственному лесу, чтобы вы получили удовольствие от поиска вещей и заработали как можно больше изумрудов. Котик рад новым гостям!

Северное слияние - тайна леса

Казуальные, Приключения, Логическая

Играть

Топ прошлой недели

  • solenakrivetka solenakrivetka 7 постов
  • Animalrescueed Animalrescueed 53 поста
  • ia.panorama ia.panorama 12 постов
Посмотреть весь топ

Лучшие посты недели

Рассылка Пикабу: отправляем самые рейтинговые материалы за 7 дней 🔥

Нажимая «Подписаться», я даю согласие на обработку данных и условия почтовых рассылок.

Спасибо, что подписались!
Пожалуйста, проверьте почту 😊

Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Моб. приложение
Правила соцсети О рекомендациях О компании
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды МВидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Пятерочка Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Промокоды Яндекс Еда Постила Футбол сегодня
0 просмотренных постов скрыто
8
kartsev
kartsev
Драконы
Серия Секрет П.

Секрет Прометея⁠⁠

2 часа назад

(Сказка для родителей и их замечательных юных разведчиков, с пожеланием не просто читать сказки, а обсуждать их, больше разговаривать друг с другом, всегда учиться и никогда не сдаваться)

Секрет Прометея

Посвящается моим родителям и учителям…

─ Но существует же закон отмирания функций за ненадобностью, – задумчиво произнес Цилинь.

─ Именно поэтому учиться искусству любви нужно всю жизнь, каждый день и каждую минуту, – после короткой паузы принцесса чуть слышно произнесла еще несколько слов. – Возможно, это самое главное, чему мы должны научиться? Научиться любить своих родных и близких, свою страну и свой народ. И научиться их защищать.

Глава 1. Волшебная поляна и ее жители

В горном ущелье, примерно в пятидесяти ли (в нынешние времена ли равно 500 метрам) южнее Миньчжуна была небольшая поляна.  Зимой от холодных ветров её защищала высокая, почти отвесная скала. На склоне этой скалы из-под камней били родники. Струи воды словно притягивало друг к другу, и вскоре они превращались в настоящий водопад, который с весёлым шумом устремлялся в крошечное озеро. За водопадом был вход в нашу пещеру.

Из озера вытекал ручей, который прятался среди зарослей бамбука. С трех других сторон поляну окружал высокий дремучий лес. Широколистные утуны (деревья из семейства платановых) охраняли ее покой. Ранней весною повсюду расцветали луговые цветы, следом за ними ― орхидеи. Гордые хризантемы появлялись осенью посреди вечнозелёных кустов мусихуа. Белые душистые цветы мусихуа к этому времени уже опадали. Точно так же, как вскоре опадали и цветы чудесных орхидей.

А следом за ними на деревья, кустарники и на землю начинали падать удивительные, хрустальные звёздочки. Сначала они таяли и превращались в бегущие капли. Но с каждым днём их становилось всё больше и больше. Они укрывали лес и поляну волшебным ковром. И тогда наступала зима.

По словам мамы, двуногие, живущие в Миньчжуне, всегда радуются, если им доведется пережить зиму и дожить до наступления лета. Поэтому они считают каждое лето, до которого дожили. Для нас важнее было пережить зиму. Поэтому мы отсчитывали свои сезоны зимами.

Я не любил зиму. Возможно, потому что зимой у меня всегда мерзли лапы, крылья и хвост. Или потому, что семь зим назад рыцарь в черных доспехах пробил стрелой из арбалета огромное и удивительно доброе сердце одного дракона. Дракона Драго, которого все мы очень любили. И который был самым замечательным драконом на свете. А еще он был моим отцом.

Мне его очень не хватало. Мне хотелось, чтобы он порадовался моим новым открытиям и достижениям. Чтобы посмотрел, как здорово я умею бегать. И как замечательно умею летать.

Я понимал, что никогда в жизни его больше не увижу. Не смогу с ним посоветоваться, просто поболтать. Понимал это разумом, но у меня все равно оставалась какая-то необъяснимая надежда на чудо. Мама говорила, что рано или поздно, мы с ним обязательно встретимся ― в другой жизни или в лучшем мире. Но мне так хотелось, чтобы это произошло здесь и сейчас. Я продолжал наивно и по-детски верить в то, что он умер понарошку, а не по-настоящему.

После его смерти мне часто казалось, что я вижу его силуэт между утунов. Но когда я подлетал к нему, силуэт оказывался большим камнем, поросшим мхом. Или утуном, поваленным бурей. И это было очень грустно. Если бы вы только знали, как сильно мне его не хватало!

Впрочем, его не хватало не только мне. Быть может, даже больше его не хватало моей маме. Она часто усаживалась по вечерам у входа в нашу пещеру на большой серый валун и смотрела на заход солнца. В эти минуты у неё были удивительно печальные глаза. И в глубине этих глаз прятались крошечные слезинки. Мне было понятно и без слов, что она всё еще любит моего отца. И так же как я, ждет его возвращения.

В такие минуты Цилинь старался её не беспокоить. Усаживаясь у старого утуна на опушке леса, он тоже смотрел на закат солнца. И, судя по его грустным глазам, тоже вспоминал моего отца. Они были друзьями: большой сильный дракон и мудрый цилинь. Долгие годы, в тяготах и лишениях, в счастливые минуты и в трудные дни. И Цилинь никак не мог себе простить, что в тот день его не было рядом со своим другом. Что он не смог уберечь Драго от гибели. Не смог спасти.

Я хорошо помню тот большой погребальный костёр, с которого уходил на небо мой отец. Помню, как мама развеивала пепел костра над нашим ручьем. Тогда Цилинь рассказал мне, что все ручьи и реки прокладывают свой путь к Большой воде. За этой водой есть чудесный остров, на котором живут после смерти драконы и цилини.

Мама сломала над ручьем свою шпильку и бросила её обломки в воду. Оказывается, у двуногих был такой обычай: возлюбленные при расставании ломали на две части шпильку или заколку в знак памяти друг о друге и верности в дни разлуки. Если один из них погибал, это означало, что другой будет верен ему до новой встречи. В другом мире.

Я смотрел на ручей, и мне становилось как-то не по себе. Я понимал, что ручей течет только в одну сторону. И с каждым мгновением он уносит моего отца все дальше и дальше. И я начинал догадываться, что любить нужно здесь и сейчас. И говорить самые важные слова своим близким, когда они находятся рядом, а не тогда, когда их не станет.

С того дня Цилинь был у нас частым гостем. Он охранял нашу пещеру. Приносил хворост и еду. Иногда приносил маме цветы и лакомства мне. А еще он любил рассказывать нам удивительные истории, которых знал великое множество. Мне было интересно слушать эти истории. И даже просто сидеть рядом с ним. Особенно по вечерам, когда в пещере уютно потрескивал огонь на поленьях, а мама готовила ужин. И с улыбкой смотрела в нашу сторону. Мне нравились эти вечера. Нравилось слушать Цилиня и смотреть на маму.

Да, забыл вам сказать, что моя мама очень красивая. По словам моего отца, она была ослепительно красивой в молодости, когда они впервые встретились. Думаю, что сейчас, когда ей исполнилось тридцать семь зим, она стала даже более красивой, чем тогда, когда была обычной циньской принцессой. Когда свадебных послов к ней присылали не только из Вэй, Чжао и Цинь, а даже из столь дальних царств, что запомнить их названия не представляется возможным. Но однажды, гуляя в лесу, недалеко от своего замка она встретила дракона. Влюбилась в него с первого взгляда и на всю жизнь. Ни на мгновение, не пожалев о своём выборе.

Как вы знаете, драконы рождаются только от большой и светлой любви драконов и принцесс. И через несколько лун, в девятый день девятой луны, когда жители Миньчжуна отмечали веселый праздник Чунъян, на свет появился я.

Чунъян ― это весёлый праздник осени, когда заканчивалась уборка урожая. Когда двуногие пили вино, настоянное на лепестках хризантем. И развлекались на лоне природы. Это был праздник любви. И моя мама была безмерно рада не только моему рождению, но и тому, что я родился именно в этот день. Она была уверена, что все принцессы и все драконы рождаются на этой планете для любви и счастья. Думаю, что она была права. Разве не так?!

Мама рассказывала, что Драго был на седьмом небе от счастья. Ведь сбылась самая большая мечта его жизни. И у него появился наследник. Он выстлал всю пещеру ковром из хризантем. Хризантемы всегда были символом благородства, стойкости и непреклонности духа. Но главное, это были любимые цветы моей мамы.

К тому времени отец сделал из утуна мою первую колыбель. Я представляю, каких усилий ему это стоило! Не думаю, что когда-нибудь раньше отцу приходилось делать колыбели. И едва ли подобное искусство входило в список наиболее важных и традиционных увлечений драконов. Вы бы только видели, насколько приспособлены для этого наши лапы! Но, как говорится, любовь и дружба могут творить настоящие чудеса. Любовь и дружба. Ну, и чуть-чуть волшебства, разумеется. Именно поэтому моя колыбель была не только удивительно красивой, но и очень удобной. С инкрустацией из красного дерева, рыбьего зуба и ярких переливающихся на солнце камней. Позднее, отец откроет мне секрет этого волшебства. Он скажет, что все, что делается с любовью и есть настоящее волшебство.

Мама сплела из тэна (тэн ― ползучее растение, из которого обычно делают различные предметы домашнего обихода) красивую и мягкую циновку, которую уложила на дно колыбели. И эта колыбель стала моим первым домом. В ней так сладко засыпалось! И как чудесно было в ней просыпаться, встречать новый рассвет и новый день.

Да, я хорошо помню свое детство. Помню, как отец играл со мной в интересные игры, учил меня делать первые шаги и держать мечи в лапах (отец говорил, что у дракона две передние лапы, поэтому он должен уметь писать иероглифы и держать палочки для еды в двух лапах, и работать двумя мечами одновременно). А когда он улетал на охоту, всегда наказывал мне защищать маму и нашу пещеру. Потому что дракон должен всегда защищать своих родных и близких. И не важно, сколько ему зим.

Мама пела мне по вечерам колыбельные песни. И рассказывала сказки. О Хэн-э, фее луны и жене легендарного героя Хоу И, которая похитила у своего мужа лекарство бессмертия. Выпив лекарство и сделавшись бессмертной, она улетела на луну. И с тех пор носит на своих плечах коромысло. И тоскует в вечной разлуке с мужем.

О звездах Ткачихе и Пастухе. О том, как некогда фея, внучка всесильной богини неба, спустилась с подружками на землю и здесь влюбилась в юного пастуха. Разгневанная богиня решила, во что бы то ни стало вернуть себе внучку, искусную ткачиху, шелковые нити которой украшали небо. Однажды, когда Пастух был в поле, богиня схватила Ткачиху, и понесла на небо. За ними на волшебной воловьей шкуре устремился в погоню Пастух. Когда он уже готов был вырвать возлюбленную из рук похитительницы, богиня разлила на его пути Небесную реку (Млечный путь). С тех пор разлученные могут встречаться лишь однажды в году, в седьмой день седьмой луны. Стая сорок в этот день, соединив крылья, возводит для них живой мост через Небесную реку.

А еще мама часто рассказывала мне о двуногих. О том, какие они весёлые и жизнерадостные, трудолюбивые и талантливые. О том, что они похожи на глину. Если их учить плохому, они станут плохими. Если просто учить ─ останутся двуногими. Если же учить хорошему, станут людьми. И учить хорошему их нужно не только на справедливых наказаниях, но в первую очередь, на хороших и добрых примерах.

Мне почему-то думается, что мама всегда любила двуногих. В этом не было ничего удивительного. Ведь она и сама была человеком. Но при этом в глазах у неё постоянно оставалась какая-то недоговоренность. И она никогда не уставала повторять, чтобы я не улетал слишком далеко от пещеры, не выходил к ним и даже не показывался им на глаза. Едва ли она переживала за двуногих. Возможно, мама всего лишь волновалась за меня. И, видимо, тому были веские причины.

Словно отвечая на мой безмолвный вопрос, она часто говорила, что, возможно, когда-нибудь наступят другие времена. Мы научимся жить вместе. Жить в мире и согласии. И не будем больше делить друг друга на двуногих и драконов. Но я в это не очень-то верю. Ведь двуногие совсем не похожи на драконов. Они убивают друг друга и все, что их окружает. Возможно, потому, что они гораздо мельче нас. Или потому, что не умеют летать.

А еще я слишком хорошо помнил рыцаря в черных доспехах, убившего моего отца. Он убил его не в открытом честном бою. Не копьем, брошенным твердой рукой. Не мечом. Черный рыцарь трусливо спустил тетиву своего арбалета, прячась в кустах. А затем, так же трусливо и воровато озираясь, он отрезал когти и вырезал сердце моего отца.

Мы с мамой прятались тогда за большим утуном. Мама до крови закусила губу и крепко прижимала меня к себе, чтобы я не закричал. Она прекрасно понимала, что будет с нами, если рыцарь нас заметит. Мы были ненужными свидетелями его «мужества и отваги». А я к тому же, был еще и детёнышем дракона. По словам мамы, за детёныша дракона в Миньчжуне могли заплатить золотом. Тогда я еще не знал, что это такое. Это позднее Цилинь покажет мне тяжелые, желтые камни, которых было множество в нашем ручье.

Да, двуногие ― очень странные! Как можно продавать кого-то?! Но позднее Цилинь скажет, что эти камни обладают необычными свойствами. Они ослепляют двуногих и лишают их разума.

А еще мама рассказывала мне сказки о принцессах и драконах. Мне нравилось их слушать. Но еще больше нравилось слушать Цилиня. Правда, Цилинь рассказывал совсем другие сказки. И рассказывал их совершенно иначе.

Цилинь считал, что сказки учат нас чему-то очень важному. Нужно лишь уметь правильно их читать. И делать из них выводы. Потому что в сказках скрывается человеческая мудрость, накопленная веками. А мудрость, даже человеческую, он всегда ценил очень высоко.

И если в сказках скрыта мудрость, то в детских играх зашифрованы навыки, которые наши предки передали нам, чтобы мы могли не только выжить, но защитить своих родных и близких. Поэтому, сколько себя помню, Цилинь всегда учил меня играть в прятки, изображать повадки различных животных и двуногих. Зимой учил играть в снежки, а летом вместо снежков использовать камни, которыми я попадал в различные предметы, находившиеся очень далеко.

Вы, наверное, не раз встречали в своей жизни цилиней. Все они выглядят почти одинаково. И похожи друг на друга, как две капли воды в нашем ручье. С головой оленя, хвостом змеи, копытами быка и телом, покрытым рыбьей чешуёй. Вполне обычные единороги.

Хотя двуногие и приписывают им множество сверхъестественных свойств и талантов. В чем-то они, конечно же, правы. А в чем-то, нет. Да, меня и самого не раз восхищало то, что Цилинь так много всего знает. Но, по словам мамы, многие двуногие в древности тоже знали гораздо больше, чем сейчас. В том, что у него дар лечить болезни, тоже не было ничего удивительного. И, что умеет читать и писать? А кто этого не умеет?! Даже я умею.

Да, мой наставник Цилинь похож на любого другого цилиня. Наверное, поэтому его и зовут Цилинь. Правда, кое-чем он все-таки отличается от многих своих сородичей. Во-первых, он очень старый. И совсем, совсем белый. Во-вторых, он очень мудрый. А, в-третьих, он ― волшебник. Хотя о последнем его качестве я узнал не сразу. Просто, все, что он делал для нас, было таким естественным, что никак не могло казаться волшебным или чудесным. И лишь после многих зим я понял, как много он для нас сделал. Для нас и для меня лично.

Александр Карцев, http://kartsev.eu

(продолжение следует).

Показать полностью 1
[моё] Александр Карцев Сказка Разведка Длиннопост
0
2235
Kayomaru
Kayomaru
Серия Ржунимагу

Сказка⁠⁠

7 часов назад
Сказка
Показать полностью 1
Картинка с текстом Сказка Переделка Каннибализм Богатырь Мат Повтор
59
2
DfAV.4000
Сообщество фантастов
Серия Альбедо Снежка

А_С 12-1⁠⁠

12 часов назад

Предыдущий пост: А_С 11-3

ГигаЧат

ГигаЧат

Закван ткнулся в землю:

- Ай, б… — в спине полыхнула боль, словно кто-то ахнул кулаком по почкам, так что Фаез взвыл, игнорируя вспыхнувший перед глазами предупреждающий сигнал: нарушение регламента переговоров при внекорабельной деятельности. Скафандр поддал обезбола; вспышка в спине стихла. Фаез сел подле распластавшегося инопланетянина, которого он паковал для переноски в трюм аппарата, глянул на лес, на пузырь планетарного модуля…

По правому борту машины расцвёл огненный цветок взрыва. Граната, запущенная подручными Мима, лопнула, осыпав осколками Илту и Илиади, работавших подле аппарата.

- Курт! – крикнул Фаез.

- Да, Заки, — совершенно спокойно отозвался Хунзикер.

- Ты цел? – тоном ниже спросил Фаез.

- Всё хорошо, только система перезагружаться пошла. Связи не будет пару минут.

- А-а, блин, — отозвался на это Заки, получив звонкую оплеуху по шлему.

В своё время конструкторы скафандров переругались с функционерами Межкосмоса, требовавшим, чтобы их изделия держали винтовочную пулю с пятидесяти метров: это ведь космонавты-исследователи, а не армия вторжения. Но вот, пригодилось, хотя заброневое воздействие полностью парировать не вышло, — от полученных попаданий Заки завалился на спину, он всё-таки вскочил на ноги и кинулся навстречу неясным фигурам, выбежавшим из леса. Перед глазами плыли красные круги от пуль, высекших искры из шлема, хотя, скорее всего, перед глазами закраснело от обиды: мы вас спасаем тут, а вы на нас мишени нарисовали… Ну держитесь, инопланетяшки!

- Заки!.. – крикнули в эфире.

- Наших бьют! – проревел Закван.

Этот клич не подразумевал сомнений, толкований, промедлений вопль Заки не подразумевал тем более, поэтому Илта с Сашей рванули вслед за Фаезом, уже вовсю махавшему кулаками. На него набросили сеть, сеть Закван порвал – только мускулы скафандра пискнули и двинул «рыбакам» так, что те разлеглись на травке. На аборигена, наводящего карамультук на Заки, налетела Илта, Илиади как следует пнул «рыбака», пытавшегося с карачек атаковать товарища ножом и получил прикладом в шлем от одного из нападавших; голова мотнулась, шлем, конечно, выручил, но ноги прошлись по траве, колени подогнулись…

«Агрессивные действия в отношении представителей внеземной цивилизации!» — заплясал перед глазами транспарант.

- А-а, твою мать!.. – зарычал Заки.

Хватавшие Фаеза руки разжались, инопланетяшка, собравшийся было в упор расстрелять Хамалайнен выронил ружьё и ткнулся лицом в траву, размашистый хук Александра пришёлся в пустоту, так резво боец инопланетной армии улёгся баиньки.

- Ребята, я не опоздал? – раздался в наушниках голос Хунзикера.

Система перезагрузилась.

Закван сел на траву.

- Не опоздал, — выдохнул в наушниках Саша.

- Ребята, — позвал Хунзикер, — ребята...

- Ну чего тебе, — откликнулся Закван.

- Тут поле это редеет, — сказал Курт, — надо прибавить.

Кряхтя и матерясь, экипаж подымался на ноги – они все сели там, где стояли, будто система распознавания не сработала, и залп парализатора прошёлся и по ним.

- Пакуем своих, а этих, — Илиади кивнул на тела нападавших, — оставим. Пусть хлебнут чистой атмосферы.

- Это нарушение всех регламентов, — проговорил Хунзикер.

- Ну мы же можем запаковать их в последнюю очередь? – осведомилась Илта, которой инопланетяшка прошёлся ножом по скафандру (к счастью, ткань выдержала).

- Это как бог свят!

- Конечно!

- Согласен! – на разные голоса загалдел эфир.

- Ребятки, у вас всё хорошо? – пробился в эфире голос командира.

- Отбили атаку аборигенов, - доложил Хунзикер, - обездвижили нападавших парализатором, работаем дальше.

- Я смотрю, не один парализатор работал, - хмыкнул Веник.

- Ну так, - отозвался Заки, - помахались.

- Красавчики, - скрипнули наушники, - когда будете готовы?

- Минут двадцать, - отозвался Хунзикер.

- Полчаса, - прохрипел Саша, ворочая аборигена поздоровше, - работы нам добавилось.

- Смотрите, парни, - сказал Неудачин, - поле редеет. У них тут предусмотрены демпферы, сразу покрывало не спадёт, но температура снижается, атмосфера истончается. Где-то час-полтора у нас есть, не больше.

- Управимся, - отозвался Курт.

Управились. Сорок минут экипаж Курта хрипло матерясь кантовал обездвиженных аборигенов, запаковывая людей в кофры системы спасения в безвоздушной среде. Наконец все инопланетяшки улеглись в недоскафандрах (шевелиться в них нельзя, только лежать и ждать спасателей) и Закван, шумно отдуваясь в эфир, спросил Курта:

- А куда их теперь? У нас места не хватит.

- На внешнюю подвеску давай, - скомандовала Илта. – Повисят так – чай не баре.

- Вызываю начальника экспедиции, - проговорил в микрофон Хунзикер. – Веня, ответь.

- Слушаю вас, - отозвался Неудачин.

- Куда везём чудиков?

- Иринка отправила вам координаты и маршрут, - ответил начальник, - мы готовим временный лагерь, потому что народу тут больше чем людей. Вылетайте и поторопитесь, а то чистая атмосфера здесь – сами видите.

Курт представил, как Веник крутит вихрастой головой и улыбнулся. Но, кроме шуток, в атмосфере Второй задували такие ветра, что тот корабль на полюсе держался за счёт какой-то хохмы с самой гравитацией, не иначе.

Планетарный модуль тяжело поднялся над поляной, на которой они так удачно подловили часть жителей Долины и столь же удачно отбились от местных вояк. В борт аппарата ударил порыв ветра; хлопья снега закружились над полем боя.

- Зима близко, - сказал Заки.

- Это не зима, - пробурчал Илиади, - это атмосфера выпадает.

- Внимание! – крикнул Курт.

Оранжевое свечение над долиной погасло – кончились резервы энергии. Модуль заплясал под порывами ветра – не так сильно, как если бы вместо генератора поля работали обычные реактивные двигатели, но тряхнуло их знатно.

- Заки, проложи маршрут, - выдохнул Курт.

Фаез набросил ремни, щёлкнул застёжками, щёлкнул кнопками на штурманской клавиатуре.

- Есть.

- Вижу.

Модуль потряхивало свирепым ураганом: атмосфера планеты восстанавливала власть над территорией, переделанной под тропический рай неведомой силой. Хунзикер вёл кораблик через завывающую стихию, в считанные мгновения превращавшей диковинные растения в ледышки, с хрустом клонившиеся к ледяным площадкам замёрзших водоёмов.

- Ужас, - прокомментировал зрелище Закван, сидючи в кресле с витаминным коктейлем в руке. – Летели в соседнюю галактику, чтобы найти Деда Мороза.

- Смотри, животинка, - вскрикнула Хамалайнен.

- Где?.. – люди на борту рефлекторно сунулись к «иллюминаторам» так что судёнышко, нагруженное сверх меры, чуть не воткнулось в ледышку, бывшую совсем недавно раскидистым деревом.

- Ай!.. – вскрикнул Курт, выравнивая аппарат. – Ну-ка по местам все! Вам на глаза картинку не вывести?!

- Всё-всё-всё, сидим, - протараторила Илта. – Куртик, может…

- Не может! – отрезал Хунзикер. – Мы людей спасаем. А это…

Илта Хамалайнен уставилась в пустоту, подключив линзы к видеодатчикам модуля. На её лице застыло выражение вселенской печали, глаза блестели от слёз: перед взором девушки грациозное животное со стройными ногами, пучком щупалец на вытянутой голове и шипастым гребнем вдоль хребтины, спотыкаясь и оскальзываясь, поднималось на вершину холма с одиноким деревом, сгибавшимся под порывами ледяного вихря. Животинка остановилась, чуть-чуть не дойдя до подножия лесного великана; отяжелевшая туша опустилась на землю, вытянутая голова поднялась к серому небу. Лесной гигант протрубил прощальный клич. Илта закрыла глаза и из-под длинных ресниц девушки покатились слёзы.

- Илта, - позвал её Илиаи.

- Всё нормально, - ответила девушка, глубоко вздохнув. – Жалко лосика.

- Мы на подходе, - объявил Хунзикер. – Ребята, готовимся, надо кантовать наших пассажиров.

Хор непереводимых восклицаний был ему ответом.

- На этот раз ты от работы не отмажешься, - сказал Заки приятелю.

- Да как скажешь, - махнул рукой Курт и взялся за тангенту рации: - Отец-командир! Веня!

- Здесь Адиса, - ответили динамики, - видим вас, ребята, шлюз – красный маячок, как поняли? Шлюз – красный.

- Понял вас, шлюз – красный маяк, - отозвался Курт и заложил вираж, опустив модуль к подсвеченному красными огоньками куполу.

Команда Веника устроила лагерь установив в кольцо палатки из неприкосновенного запаса. В центре натянули тент, максимально изолировав пространство под навесом от окружающей среды, получилось… ну так себе: если бы не поток тёплого воздуха с кондиционеров ТСА, ледяной ураган снаружи сдул бы этот домик Ниф-Нифа. А так – держалось сооружение, только люди внутри, привыкшие к тропическому климату, готовились дать дуба.

И воняло. Запах множества немытых тел не хуже кувалды ударил Заки, едва только он, отпустив лямки очередного кофра, снял шлем; Илта побледнела и опустилась на настил палатки, служившей шлюзом, Курт сморщился:

- Фу-у…

- Запашок, а? – ухмыльнулся встретивший их Веник.

- Ох и вонь… - промолвил Хунзикер, зажимая нос.

- Ну так вот, - Неудачин пожал плечами. – Зато живые все… пока.

- Ты всегда был оптимистом, - ухмыльнулся Фаез.

- Оптимизма – полные штаны, - Веня сдёрнул с руки перчатку (скафандры у всех встречающих были разгерметизированы, заметил Заки), и потёр красные от усталости глаза, - люди мёрзнут, термоодеял хватило только на детишек, и то пришлось их в отдельную палатку согнать, люди нервничают, мы их не понимаем ни хрена, тут ещё два племени, обычные аборигены и какие-то панки размалёванные, - он досадливо дёрнул головой. - Бузили так, что пока троих не выкинули на мороз, не успокоились.

- Прям выкинули, - восхитился Заки.

- Я и выкинул, - набычился Веня. – Открыл клапан и пинками.

Они замолчали.

- Куда этих? – спросил наконец Курт.

- Ваших-то? Да пускай так лежат.

- Не пойдёт, Веня, - помотал головой Закван, - они болтались на внешней подвеске, если сейчас им не провести реанимацию – подохнут.

- А-а… - Веня яростно натянул перчатку. – Тогда в третью. Там госпиталь.

- Потащили, - кивнул было своим ребятам Курт, но Неудачин хлопнул его по плечу:

- Счас, ещё мы их будем таскать. Пошли, пригоним помощничков.

Помощнички нашлись в соседней палатке. Правда зайти оказалось не так просто.

- Веня, - Курт закашлялся, - Веня, это…

Если в шлюзе стояла вонь, то здесь, казалось, текла сама Клоака.

- Веня, ну ты даёшь, - прохрипел Закван.

И тут Неудачина прорвало. Очищенная от мата его речь звучала примерно следующим образом:

- Ой, да твою мать!.. Это же палатки для временного лагеря космонавтов!.. Космонавтов, слышите?! Мы тут должны вельми понеже, да чего изволите, да твою налево, а у меня тут три – три, мать, мать, мать, деревни и вы ещё гавриков подкинули, и никто – вообще никто! Никто не знает, что такое биотуалет! Они же под себя срут, все сразу!

Окончив свой спич, Веня махнул рукой и двинулся к аборигенам, сидевшим на загаженном полу. Инопланетный робот воздвигся над несчастными папуасами.

- Ты! – прогремел робот. – Ты и ты!

Люди при звуках его голоса только ещё теснее сжались в кучку, хотя – куда ещё теснее? В висевшее в палатке амбре добавилась новая волна, похоже Веник сумел завоевать расположение местного населения.

- Так, ну хватит, - инопланетный робот выдернул из кучки одного человека, другого…

Размалёванные, увешанные ожерельями, косичками, бусинками, утыканные перьями, физиономии добровольных помощников кроме всего прочего украшали яркие свидетельства Веникова обаяния: синяки, свёрнутые носы, которыми аборигены отчаянно шмыгали, сплёвывая кровавую юшку, разбитые губы с редкими зубами. Хотя с зубами они и без Веника... Закван подумал, что их потасовка на поляне была лёгкой разминкой, по сравнению с тем, что приключилось тут.

Веник повыкидывал в шлюз полплемени, где уже Курт, Заки и Саша при помощи нехитрой пантомимы показывали, как браться за лямки кофров и куда нести. Вскоре странная процессия потянулась через коридор в сторону третьей палатки: галдя и завывая, ветренники тащили Мимовых бойцов в госпиталь.

- Адиса, - устало сказал Неудачин, глядя как жмутся к лавсановому материалу палатки остатки племени. – Запускай тут дезинфекцию.

Он глянул, как трясутся размалёванные тела – то ли от холода, то ли от страха, то ли всё вместе, и добавил:

- Только воду потеплее включи.

Показать полностью 1
[моё] Фантастика Космическая фантастика Литература Проза Попаданцы Сказка Что почитать? Длиннопост
0
5
muza81
muza81

Дзынь-Бом⁠⁠

1 день назад

Катюшка должна была звонить в колокольчик на новогоднем утреннике — в тот самый торжественный момент, когда все остальные дети хором поют, а воспитательница Лидия Петровна выводит на расстроенном пианино мелодию «В лесу родилась ёлочка». За пианино Катерину, конечно, не пустили, а чтобы получить заветный колокольчик, пришлось выучить самый длинный стих, целую неделю вести себя примерно и даже втихую подраться с самой близкой подружкой Машкой — лишь бы та до Нового года не вздумала просить позволения позвенеть.

Так Кате этот колокольчик нравился — невозможно! Красивый, глаз не оторвать: настоящий, золотой, волшебный колокольчик. Качнёшь его — он блеснёт в свете гирлянд десятками искорок, медный язычок коснётся стенок, и будто сам звук ещё долго висит в воздухе, даже когда металл уже замер. Сначала — тоненький, высокий, прямо по сердцу — «дзыыынь...», а следом, отзываясь эхом, — низкий, бархатный, раскатистый «бооом...». Просто замечательная, самая лучшая в мире вещица!

Всё бы хорошо было, да Катя перестаралась. На самом концерте, у сверкающей мишурой ёлки, она звенела так самозабвенно и громко, что от усердия у неё дрогнула рука — и с резким дребезжащим звуком металлический язычок выскочил из крепления и упал со сцены прямо в ноги зрителям. Рёва было — на весь актовый зал! Если бы она только знала, что вместе с язычком из колокольчика выпал самый важный, волшебный, звонкий звук, то рыдала бы ещё безутешнее.

Колокольчик, конечно, починили, концерт кое‑как продолжили, но Катюшка уже никак не могла успокоиться: выходило теперь не волшебное «дзынь‑бом», а лишь жалкое, сиротское «брямк». Не дзынь. Совсем не дзынь.

А тот самый, лёгкий, хрустальный звон, что должен был парить под потолком, от неловкого движения и всеобщей суеты соскользнул с края сцены и затаился на полу. Он лежал там, пока его не подцепила на металлическую набойку каблука какая‑то тётенька-торопыга в норковой шубе. Всю дорогу до выхода она удивлённо прислушивалась, звякая невидимой ношей: чего это там так странно бомкает? Уже держась за холодную ручку калитки, тётенька наконец подняла ногу, чтобы рассмотреть причину внезапного шума — и звон, дрогнув, отцепился. Чуть совсем не растоптала, такая неосторожная!

Дзынь-боом тут же подхватило ветром, завертело в хороводе с мириадами хрустальных снежинок. Он звенел, как серебряная струна, невесомый и невидимый. Один неосторожный вираж — и тонкий звон раздался от столкновения с шеренгой сосулек под карнизом крыши. Оттолкнувшись, рикошетом скользнул по глади чисто вымытого окна, на миг увидев в его тёмной глубине отражение гирлянд и уютный свет лампы, — и тут же, будто спохватившись, взмыл обратно в небо. Там, под самой крышей, распугал стайку воробьёв, и встревоженный «шшшурх» их крыльев слился с его летящим, затихающим эхом.

И город, обычно глухой к таким тонкостям, начал слушать. В эти дни вечно спешащие люди, кутаясь в воротники пальто, то тут, то там замирали на секунду. Они слышали лёгкий, едва уловимый перезвон, льющийся с самых небес. То нежно звякали игрушки на городской ёлке, то фарфоровая кружка в кофейне отзывалась глубоким чистым звуком от касания металлической ложки. А иногда, по вечерам, когда над заснеженными тротуарами стелилась колючая позёмка, кому-то из запоздалых прохожих чудилось и вовсе небывалое: сквозь рёв моторов, клаксоны и обрывки музыки из машин слышалось, будто бы мчалась куда-то лихая тройка, и далёкий, призрачный перезвон колокольчиков отражался от слепых стен тёмных домов, уносясь в зимнюю ночь.

Сбежавший звук, этот озорной дух, постепенно освоился в какофонии большого города. Он научился танцевать среди металлического скрежета трамваев, гула подземки и резких хлопков автомобильных дверей— и нигде не задерживался надолго, избегал шумных проспектов. Его влекли тихие, заснеженные дворы-колодцы, где можно было, как на невидимых качелях, парить на тонких сосульках над окнами верхних этажей. А по ночам, когда всё затихало, обожал проказничать: забирался в мусоропровод и гулко, с эхом, раскатисто «боомал» в пустые бутылки, заставляя спавших вблизи кошек настораживать уши и вглядываться в таинственную темноту.

Но вот за одну ночь пришла нежданная оттепель и растопила хрустальные замки зимы, превратив их в слякотные руины. Лёгкий морозец, обещавший искристый праздник и пушистый, хрусткий снежок под ногами — всё это сдулось, осело перед самым Новым годом под натиском тёплого, влажного ветра. Сначала было очень весело: длинные, как шпаги, сосульки с крыш плакали крупными каплями, и можно было, поймав их, звякать по подоконникам, будто по хрустальным фужерам, поднимая тост за уходящий год. Но эта игра быстро наскучила. Никому не было дела до их деликатного, одинокого перезвона, тонувшего в чавкающем гуле города.

Люди, казалось, впитали в себя всю сырую гнетущую тяжесть этих дней. Они ходили, ссутулившиеся, хмурые, их промокшие ботинки противно чвякали по раскисшему снегу. Люди хрипели в телефоны, жалуясь на погоду и дела, и хлюпали носами, подхватив простуду. Город наполнился унылыми звуками: глухо, с мокрым вздохом, плюхали шины по дорогам, утопая в коричневой каше из снеговой грязи и едких реагентов. Воздух стал вязким, тяжёлым, пропитанным влажным смогом, и совсем не держал лёгкое, звонкое «дзыынь» — звук падал в эту жижу, не долетая и до угла.

Даже первая городская красавица-ёлка, недавно сиявшая как символ чуда, безнадёжно поникла. Её зелёные ветви, когда-то пушистые и нарядные, обрели унылый, растрёпанный вид. Мокрая мишура висела тусклыми, безжизненными петлями среди мутных, заплаканных шаров. Гирлянды, что должны были дарить свет, лишь уныло мигали вразнобой с ленивыми уличными фонарями. Их неровный свет не освещал, а скорее сгущал промозглый мрак городских улиц, подчёркивая тоску этого бесформенного, растаявшего времени

Звон, обессиленный и промокший, метался по серым улицам. Он тщетно тыкался в закрытые окна, за которыми манил тёплый, жёлтый, недосягаемый свет домашних гнёзд. Пытался спрятаться в дверных колокольчиках ночных магазинов, но и это убежище оказалось фальшивым — китайские подделки отзывались глухо, их бряканье от сквозняка было пустым, жестяным, и они безбожно фальшивили, путаясь в тональности, словно пьяные музыканты.

Предпраздничное утро не принесло облегчения. Оно висело над городом серым, холодным, ватным туманом, который скрадывал не только очертания домов, но и сами звуки, и ту лёгкую радость, которую ещё пару дней назад так вольно было разносить в высоком и морозном небе. Потерянный, промокший насквозь, Дзынь-Боом поплёлся было за стайкой синичек — единственных, кто ещё пытался издавать что-то звонкое. Но нахохлившиеся птицы искали не игр, а спасения; они прятались под карнизами, и их тревожный писк был полон одного: стремления уцелеть.

И тут звону почти повезло: случайный прохожий, шаркая по луже, бомкнул ногой по железному баку у помойки. Но и это обернулось неудачей: жадная, ненасытная морось, словно вата, проглатывала все звуки, глушила их, придавливала к земле, к этой чавкающей грязи, не позволяя взлететь даже мысли. Родившийся было гулкий удар утонул, не успев отзвучать, растворился в общем мокром удушье, оставив после себя лишь ощущение безнадёжной тишины.

Деловитые городские галки давно уже с вожделением приглядывались к звонкому «дзыню». Они прекрасно помнили, как ещё несколько дней назад он весело и задорно разливался над крышами, заливисто смеялся, озорно звенел капелью. В прошлые разы шумный дух был неуловим: выскальзывал из цепких лап, проносился ветерком мимо распахнутых клювов — и вся стая, подняв гвалт, только заполошно металась по холодному синему небу, стараясь поймать ускользающую диковинку.

А теперь… Теперь звук жалко обвис мокрой, бесформенной тряпочкой на чёрной ветке липы. Он тщетно пытался зацепиться, собрать свои силы, чтобы взмыть вверх — но низкие тучи, набитые тяжёлой серой ватой, не выпускали его, давили всей своей сырой массой.

— Гаал! — резко прокричала самая смелая (или, быть может, самая глупая) галка. Не долго думая, она ткнула в потерянный звон острым, как шило, клювом. Схватила его — пока остальные товарки лишь растерянно крутили головами, перешёптываясь на своём каркающем наречии — и, взмахнув крыльями, попыталась сбежать с добычей. В её глазах горел не азарт охоты, а жадность: утащить вожделенную игрушку в укромный уголок на карнизе, чтобы ни с кем не делиться этим странным, но таким манящим сокровищем.

В самое промозглое, бесцветное утро, какое только могло случиться накануне Нового года, Маринка стояла у дверей Гнесинки и глотала злые, солёные слёзы. Они подступали комком к горлу — тому самому предательскому горлу, которое теперь подвело её окончательно. Марина глубоко дышала, пытаясь вобрать в себя влажный, холодный воздух, словно он мог охладить внутреннюю дрожь и успокоить её перед тем, как она распахнёт двери в собственный оглушительный провал.

Верхние ноты — те самые, что делали её сопрано лёгким и звонким, — после недавней, не до конца залеченной простуды, попросту пропали. Стоило бы, конечно, отложить выступление на итоговом годовом концерте — преподаватель ведь намекал. Но нет, она, Маринка, сама наврала, выдав бодренькое: «Я в порядке, я восстановилась!» — и никто её, конечно, за язык не тянул.

А ведь эта мелочь — одна-единственная, но такая важная нота, высокая и протяжная «си», переходящая в лёгкий, парящий фальцет, — была её коронной фишкой, визитной карточкой, тем, что заставляло комиссию поднимать брови и делать в блокнотах пометки. А сейчас ей бы до «ля» добраться и не захрипеть! Это был конец. Конец всем её мечтам, всем планам, всей будущей карьере примы в Большом и Малом. Жёсткая и ясная формула звенела в голове: провалит выступление — и домой, к маме, в её уютную, душную квартирку, где пахнет пирогами и несбывшимися надеждами.

Новый год уже завтра. За окном должны были сиять гирлянды, скрипеть морозный снег, а в груди — трепетать предвкушение чуда. Но того особенного, хрустального ощущения праздника, которое она так бережно взращивала в себе, гуляя по заснеженным улочкам сразу после болезни, — того, что согревало изнутри, — не осталось и следа. Оно растворилось за пару этих непогожих дней в сплошной серой хмари, выскользнуло и беззвучно упало на мокрый асфальт — из прохудившегося кармана этой оплывшей, бесформенной зимы.

Над головой как-то по-весеннему зло и бестолково орали галки. Они дрались в сыром воздухе, вырывая друг у друга и перекидывая жалобный, искалеченный «дзинь». И вдруг — будто перетянутая струна, не выдержав натяжения, лопнула — раздался короткий, чистый звук.

Маринка даже рот открыла от неожиданности и поперхнулась... нет, не городской сыростью, а внезапным, резким глотком мятной, морозной свежести. Сделала шумный вдох — и из её горла, из самого её нутра, вырвалось, набирая мощь и высоту:

— Кха-а-а... А-а-а! А-А-А-А-А-А-А!!!

Это был он. Тот самый звук. Возрождённая «си» хрустальным колокольчиком прозвенела в промозглом воздухе, проскользнула в приоткрытую дверь и пронеслась по знакомым коридорам, отражаясь от нечищеных зеркал в фойе.

— Синельникова, мы вас ждём. Хватит на холоде распеваться — связки застудите, — суровый голос преподавателя прогудел из-за створки двери, и сильная рука почти что втащила обалдевшую, сияющую будущую приму в тёплое нутро училища.

За её спиной, на улице, надрывались птицы, потеряв в пылу драки своё разорванное сокровище.

А тяжёлый, гулкий «боом», оставшись без своей высокой, серебряной половинки, которую так бестолково подрали ненасытные галки, камнем упал на мокрый тротуар прямо под ноги прохожим. Те, не замечая, глухо «боомали» им своими громоздкими зимними ботинками, подбитыми металлическими набойками.

Он перекатывался по асфальту, цепляясь рваными, неуклюжими краями за грохот канализационных люков, вздрагивавших под колёсами машин, за назойливое дребезжание трамвайных рельс у остановки. Глухо стукнулись друг о друга в сумке спешащего человека бутылки шампанского — но «боом» уже выскользнул из этого хаоса, медной монеткой провалился сквозь прутья водосборной решётки, туда, вниз, к металлическим корням города.

В этом переплетении узлов и могучих звуков подземного органа «боом» мигом почувствовал себя дома. Там, в гуле земли, он наконец обрёл покой и братьев по голосу. Долго ещё потом сантехники и работники водоканала с удивлением рассказывали, что старые трубы взялись гудеть как-то глубоко, по-особенному мощно.

Концерт задерживался. Каждая минута ожидания растягивалась в липкую, бесконечную вечность. Маринка искусала губы до крови, боясь шевельнуться и спугнуть это хрупкое, свежеобретённое счастье. Она тихонько, про себя, почти беззвучно, тянула верхнюю ноту, вслушиваясь в каждую вибрацию, привыкала к этому ангельски чистому, нежному звучанию, по крупице приращивала к себе заново рождённый голос.

Зал жил своей, отдельной жизнью, наполняясь нетерпеливой симфонией предконцертной суеты. Протяжно, на одной низкой ноте, гудели остывающие батареи, будто настраивающийся духовой оркестр, лениво и разрозненно готовящийся к выступлению. Где-то скрипнула дверь, и ножки передвигаемого стула коротко и визгливо «подтянули лады» деревянных струн крашенного масляной краской пола. Высокое жюри, преподаватели, сокурсники и их родные гудели, как потревоженный улей, а директор в сторонке, хмурясь, вполголоса совещался с вызванным сантехником из-за прорвавшейся в подвале трубы.

И тут её преподаватель по вокалу, прошедший сотни таких вот нервных предконцертных пауз, решительно шагнул к организаторам. Без лишних слов он почти что вытолкнул Синельникову вперёд вне очереди. Ему было очевидно: протяни он хоть лишнюю минутку — и девчонка, эта тонкая, трепетная душа, от переживаний вообще без голоса останется. «Тонкая душа, нервная, — мелькнуло у него в голове с привычной смесью усталости и отцовской грусти. — Сколько их прошло через мои руки… И сколько ещё пройдёт?»

И началось, и воспарила Маринка... Рояль блестел чёрным лаком; открыв пасть, осторожно трогал пожелтевшими от времени зубами-клавишами нежные пальчики пианистки. Музыкальный зверь просыпался, чувствуя под собой нарастающий гул далёкого тяжёлого колокола, который откликался ясным низким звоном, а стоящая рядом живая свирель человеческого голоса поднималась выше и выше по нотам.

Казалось, что здание резонирует камертоном от подвала до железного конька крыши. Звук ставший объемным, цельным, на короткие мгновения гармонии расходился невидимой волной, накрывая и заполняя собой простуженный город, возвращая надежду на снежную зиму и веру в чудеса.

...А трубы в подвале им, конечно, починили. Перекрыли вентили на новогодних каникулах и заменили железо на пластик.

Авторов двое: Юлия Зубарева и Ирина Валерина.

Сказку публикуем на https://author.today/work/507769

Показать полностью
Городское фэнтези Проза Сказка Новый Год Текст Длиннопост
0
9
DvoeDushie
DvoeDushie
Серия Литературная вселенная

"Чудесные травы" Барбары Космовской, которые лечат душу⁠⁠

1 день назад

Жанр: Сказки зарубежных писателей.
Аннотация: Маленькая Бабушка - самая удивительная бабушка на свете. Никто не умеет так рассказывать о дальних странствиях, как будто ты сам в них побывал. Никто не умеет так выслушать Эрика - уж точно не родители! Но главное - только она действительно его понимает. И наконец-то она приедет!
Правда, всё складывается совсем не так, как думал Эрик. Хватит ли ему смелости, чтобы заглянуть в лицо страхам и поверить в себя? Хватит ли Эрику мудрости, полученной в дар от бабушки, чтобы найти новых друзей и увидеть светлые стороны взросления?

Показать полностью 4
Книги Литература Посоветуйте книгу Что почитать? Детская литература Сказка Длиннопост
1
2
Snargl.com
Snargl.com

Замкнутый Сад Солнца и Луны⁠⁠

1 день назад

Замкнутый Сад Солнца и Луны

Исследуйте таинственный Замкнутый Сад, где Солнце и Луна переплетаются в тёмной гармонии.

Source: https://dark-landscapes.vampire-world.ru/the-enchanted-dark-...

Показать полностью 4
[моё] Контент нейросетей Картинки Арты нейросетей Концепт-арт Искусственный интеллект Сад Солнце Луна Тьма Пейзаж Вампиры Готика Легенда Мистики Сказка Длиннопост
3
7
Sigurd2012
Sigurd2012
Timeend

"Гензель и Гретель" на славянский манер⁠⁠

1 день назад

Немецкую народную сказку "Гензель и Гретель", думаю, знают многие. Если кто не знает - вот краткое содержание. Мальчика и девочку, родных брата и сестру, отец уводит в лес по настоянию злой мачехи (в оригинальной версии так поступают родные мать и отец по причине массового голода). Они идут по тропинке и находят пряничный домик, в котором живёт кровожадная колдунья. Она пытается их сожрать, но Гензель и Гретель обманом сажают её в печь и убивают её, забирают из домика всё ценное и возвращаются домой.

Только сказка эта была известна и западнославянским народам. Но в их версиях было всё немного интереснее. В лужицком варианте мальчик и девочка, убив колдунью и её сестру, остаются в пряничном домике и не хотят возвращаться к себе. А в чешской версии главные герои (их, кстати, зовут Гонзик и Марушка) встречают в пряничном домике Деда и Бабу - обычных вроде бы стариков, которые оказываются людоедами. И вот некоторые исследователи задаются вопросом: а эти людоеды - случайно не те самые лужицкие мальчик и девочка, которые убили и съели ведьму и остались в доме?

В общем, сказка - образец крайней жестокости и цинизма. Но тут ничего не попишешь - времена были такие. Считается, что сюжет сказки зародился в 1315 - 1317 годах, в период Великого голода - самого крупного бедствия в Европе позднего средневековья.

А вот мой пример того, как нужно переделывать классические сказки, чтобы они стали актуальными:

  • "Городок в табакерке": моя версия сказки, более жизненная

Показать полностью
[моё] История (наука) Детская литература Сказка Литература Братья Гримм Гензель и гретель Фольклор Текст
1
Phil96

Бабайка⁠⁠

2 дня назад

Сообщил, что ответил всем, кто ударили по его домику

Сказки на ночь Сказка Славянская мифология Текст
0
Посты не найдены
О нас
О Пикабу Контакты Реклама Сообщить об ошибке Сообщить о нарушении законодательства Отзывы и предложения Новости Пикабу Мобильное приложение RSS
Информация
Помощь Кодекс Пикабу Команда Пикабу Конфиденциальность Правила соцсети О рекомендациях О компании
Наши проекты
Блоги Работа Промокоды Игры Курсы
Партнёры
Промокоды Биг Гик Промокоды Lamoda Промокоды Мвидео Промокоды Яндекс Маркет Промокоды Пятерочка Промокоды Aroma Butik Промокоды Яндекс Путешествия Промокоды Яндекс Еда Постила Футбол сегодня
На информационном ресурсе Pikabu.ru применяются рекомендательные технологии