Ранко весело свернул к хозяйственным воротам, поклонился им. И снова кто-то покрутит пальцем у виска — мол, порченый, скорбный головой.
А вещи чувствуют отношение к ним. Вон как широко и радостно распахнулись створки — заезжай, Ранко, разгружай кирпичи, бери свою монетку!
Ранко изумлённо завертел головой — на мощёном дворе ни одного работника. Как же так? Можно ли ему пойти поискать госпожу Трохну? Не возвращаться же назад с кирпичами...
— Как тебя зовут, молодец? — раздался голос.
Ранко сделал так, как поступал всегда, когда хотелось узнать суть какой-либо вещи: посмотрел не глазами, а душой. И остолбенел.
Перед ним возвышалась закутанная в чёрное фигура. Из-под густой вуали смотрели тёмные, как глубь омута, глаза. Ранко потупился.
— Здра... — хотел поприветствовать госпожу Трохну Ранко, но, как всегда, рот подвёл его и не захотел дать слова душе. А может, она ушла в пятки от страха.
— Ну что ж, Ранко... Хочешь заработать много монет? Для голодной матушки?
Ранко кивнул, не поднимая глаз.
— Вот и славно, — сказала Трохна. — А теперь ступай в кухню, поешь. Потом выгрузишь кирпичи и стаскаешь их в новый подвал.
— Что?.. Не станешь есть? Не упрямься. С пустым животом много не наработаешь. Зато если постараешься, слепая Илида ляжет спать сытой.
Ранко затоптался на месте. Он привык к тому, что не всякое угощение можно принять, ведь вместе с ним люди передают что-то от себя. Лучше уж ходить голодным. С другой стороны, так и весь белый свет можно оттолкнуть.
— Ступай же, ступай, — ласково пропела Трохна и взяла Ранко за руку холодными и цепкими пальцами, потянула за собой. Так, уставив глаза в землю, Ранко и поплёлся за ней.
В кухне от необычных запахов закружилась голова. Ранко поднял взгляд.
Вот это да! Таких фруктов и пирогов видывать не довелось!
— Ну что же ты? — спросила Трохна. — Ешь то, на что глаза поглядят. Не хочешь?.. Возьми хоть хлебец с тёртыми орешками.
Трохна протянула ему маленькую коврижку, тёмную, кособокую, но с таким острым и притягательным ароматом.
Ранко смутился — его руки задрожали, когда в них лёг ещё тёплый хлебец. Ох, и вкусный же он был! Очень быстро от него остались только крошки.
— Куда ты?! — удивилась Трохна.
А Ранко посмотрел на неё сиявшими глазами.
— Крошки птицам отдать? — вновь изумилась Трохна. — Хорошо, брось во дворе, склюют, когда прилетят.
Ранко высыпал крошки на невысокую густо-зелёную траву и тихонько, чтобы не спугнуть нескольких пичужек, вернулся к хозяйке.
Трохна дала ему напиться из прохладного кувшина, а потом сказала:
— Вот теперь иди, поработай. Только не смей трогать ни одну из дверей в подвале.
Ранко выбежал во двор. Силы так и кипели в нём.
Странное дело, в подвале было холодно, как зимой. Возле губ сразу закружилось облачко пара. Стены из разноцветных кладок, серой каменной и рыжеватой кирпичной, напоминали полосы половика чудовищной величины и уходили в такую даль, что Ранко подивился: это же целую версту нужно пройти, чтобы достичь другого конца. Но делать нечего, и Ранко осторожно двинулся вперёд.
Под сводчатым потолком горели плошки. Уж очень их свет был похож на синеватое тление болотных гнилушек. Через несколько шагов Ранко увидел первую дверь. Потом — ещё одну, и ещё... Пальцев на руках не хватит сосчитать, сколько их было.
Но наконец он добрался до земляных стен, уложил кирпичи как полагается и отправился назад.
И вдруг словно кто-то простонал. Ранко остановился и прислушался. Тишина. Да и кто здесь может быть? А что или кто за дверьми — не его дело. Побыстрей бы перетаскать кирпичи, получить монетки да вернуться домой.
Уже стемнело, когда Ранко поднялся по лестнице из подвала и вышел во двор. Он очень удивился. Трава порыжела. А далёкая-далёкая гора покрылась жёлто-оранжевым пламенем осенних деревьев.
Ранко хотел пройти в раскрытую дверь кухни — доложить Трохне, что закончил, но случайно посмотрел туда, где поутру насыпал крошек. Птичьи скелетики уставили в небо высохшие когтистые лапки.
Как так случилось, что лето обернулось осенью? Почему птичьи души покинули тельца? И почему он всё видит и слышит по-другому, не так, как раньше?..
Ранко поднял глаза: перед ним стояла чёрная фигура.
— Уморился? Бывает... Пойди отдохни, завтра продолжишь.
Ранко хотел возразить, но Трохна показала рукой на спуск в подвал. Около него стояла тележка с горкой кирпичей. Ранко протёр глаза — ничего не изменилось. Тележка полна, работа не сделана.
Навалилась такая усталость, такое бессилие, что по щекам потели слёзы. Как же так?.. Что-то ужалило в сердце. Наверное, обида или отчаяние. Ранко попробовал не всхлипывать — разве можно быть недовольным белым светом, жизнью, величайшими дарами светлого Фана? Это ведь грех. Но снова не смог удержаться.
Ранко проснулся с первыми трелями птиц, ещё до света. Скорей, скорей за работу! Он должен перетаскать кирпичи. Зачем?.. Да неважно. Главное — выполнить работу.
Кирпичи блестели от росы и казались тяжелее, чем обычно. "Не открывай двери!" — прозвучал в ушах повелительный голос хозяйки. Но Ранко тут же забыл предупреждение и спустился в подвал. И работа, точно холодная, властная сила омута, затянула его.
Когда он в очередной раз шлёпал босыми ступнями по каменному полу, раздался тихий плач. Всё же за одной из дверей кто-то есть... А ему какое дело? Но ведь любопытно! И Ранко спросил:
Пустота ответила молчанием.
Ранко уже хотел двинуться дальше, как снова раздался плач. Кажется, вот за этой дверью. Да на ней и запора нет! Взять да заглянуть — что тут такого?
Ранко осторожно тронул дубовую, обитую полосками железа, створку. Она подалась со скрипом. Ой, как же темно -- ничего не разглядеть. Ранко распахнул дверь шире, чтобы внутрь темницы проник печальный свет синих огоньков в плошках.
На полу, на куче подгнившей соломы, сидела старуха. Её белые волосы паклей свисали на костлявые плечи.
Ранко будто кто потянул за руку. Он подошёл поближе и увидел, что это не старуха, а девушка.
— Кто ты такая? — спросил он. — Отчего сидишь здесь одна? Ты больна? А может, провинилась?
Ранко удивился тому, что его прежде неподатливый язык так бойко сыпанул словами.
Девушка скривила рот и захныкала.
Ранко кинул остатки своего завтрака на солому. Бедняга схватила угощение трясшимися руками и затолкала в рот.
— Кто ты? — снова спросил он.
Поев, больная настолько взбодрилась, что произнесла хриплым, точно звук старых железных колёс, голосом:
— Пойдём отсюда, — сказал Ранко. — Чего здесь сидеть? Хозяйка добра, накормит и, наверное, вылечит тебя.
Девушка затрясла головой и снова попросила:
— Воды... всё расскажу...
Ранко рассердился: у него работа, очень важная, а тут ещё уговаривать! Ведь её никто здесь не держит — дверь-то не заперта. Хочет сидеть впотьмах, пусть сидит. И вышел, не захлопнув створку, чтобы дурочке было светлее. Авось одумается.
Раньше у Ранко никогда не было таких жестоких мыслей. Словно Трохнино подземелье отгородило Ранко от него самого, прежнего.
Вновь и вновь он сновал по коридору с кирпичами в руках.
Когда Ранко справился с работой, на дворе было темно. Падал искристый снежок, золотясь от света из окон.
Ранко отряхнулся на крыльце, потопал босыми ногами, чтобы отвалились налипшие хлопья, вошёл в кухню и, словно на вилы, наткнулся на недовольный взгляд хозяйки. Но спокойно, по-хозяйски, прошёл мимо Трохны к лестнице, поднялся в свою спаленку.
Утро разбудило его певучей капелью за окном. Вот же засоня! А работа не ждёт!
Ранко помчался вниз, прихватив из кухни булок с сушёными ягодами и стянув с угловой полки фляжку в холщовом чехле.
Во дворе меж ноздреватыми сугробами лопотали ручейки, сияло солнце, в воздухе разливался запах пробуждавшейся земли. Но любоваться некогда — его дожидалась тележка, полная кирпичей.
Ранко сразу же прошёл к девушке. Сегодня она выглядела получше. Отдал булки, и когда она стала давиться кусками, отвернулся. Потом протянул фляжку.
— Отдыхай, — сказал ей Ранко. Как закончу работу, пойдём наверх, в дом.
— Ты никогда её не закончишь, — прошептала девчонка. Её голос потерял хрипоту, но по-прежнему был слабым.
— Не болтай глупостей, — рассердился Ранко. — Если делать с душой, то рано или поздно закончишь.
— А она у тебя есть? — противно захихикала девушка.
— Потише, братик, — спокойно сказала доходяга, насмешливо глядя на Ранко снизу вверх.
— Бра-а-атик? — чуть не задохнулся от ярости Ранко. — Да какой я тебе брат!
А девушка заговорила. И каждое её слово такой болью отозвалось в Ранковой груди, что он сразу поверил ей.
— Наш отец – нечистый Гук. Это из-за него ослепла матушка. Злая колдунья Трохна забрала меня у неё. С тех пор я томлюсь в подземелье. И вот настал день, когда ты нашёл меня. И в силах освободить, — закончила девчонка и уставилась на Ранко хитрыми глазами.
— Так пойдём же со мной! — закричал Ранко.
Девушка помотала головой:
— Не могу. Убей Трохну, тогда я стану свободной.
Ранко присел перед ней на корточки, отвёл торчавшие во все стороны лохмы от глаз сестры:
— Ну что ты болтаешь... Трохна никакая не колдунья... Вставай, пойдём...
— Не веришь мне? Так проверь! Поди и посмотри, чем занята Трохна, когда светит солнце и весенние соки пробуждают жизнь! Посмотри, чем занята… сама Смерть!
Ранко стремительно зашагал из подвала. Нужно скорее разобраться и разом покончить со всем этим.
Он осторожно вошёл в дом, осмотрелся. Обычная тишина. Только животворящие звуки весны — капель и птичьи трели — за окном. Поднялся по лестнице — один ярус, другой, третий, четвёрый... да когда же они кончатся? И вот перед ним — белая дверь. Створка чуть распахнута. Ранко заглянул в щёлку.
Госпожа Трохна готовилась лечь на белую же лежанку. Стояла к нему спиной и разматывала шаль за шалью — все чёрные. Наконец, взвилась последняя шаль, как чудовищное крыло гигантской птицы. Ранко распахнул дверь и... не увидел никого!
Ему ответил тяжкий вздох.
— Покажись, Трохна! — во всю мощь заорал Ранко. — Я знаю, что Смерть — это ты!
— Нет, Ранко, — молвил тихий, как шуршание дождя по крыше, голос. — Меня зовут по-другому. Я — Судьба...
— Ты жестокая, вероломная дрянь! Ты разлучница, обманщица! — надрывался в криках Ранко. Но я уничтожу тебя!
— Меня можно уничтожить только вместе со всем миром... — едва прошелестел голос. — А если есть он, то есть и Судьба. Глупый Ранко...
— Ты держишь взаперти мою сестру!.. — продолжал горячиться Ранко, хотя почувствовал, как его гнев иссякает.
— Да... держу взаперти Чуму. А ещё Мор, Голод, Войну... Но за всё нужно платить. И я собираю дань с людей. Моей вины нет в том, что человек становится бедой для других... Только ты на свободе. Таких, как ты, не заточить.
Ранко остолбенел. Это что же получается — его сестрёнка, которая томилась в подвале шестнадцать лет — Чума? Тогда кто же сам Ранко?
И тут Ранко почувствовал, как под ним просел пол. Взмахнул руками, но схватил только воздух. Ловушка!.. Дом Трохны рассыпался, как замки из песка, которые строит малышня на берегу реки.
Сначала Ранко подумал, что умер. Но потом очнулся на огромном песчаном холме. Вот как... Трохна оказалась не злой колдуньей, которая сеяла только беды. Её дома не стало, но где-то глубоко в земле протянулся каменный коридор с запертыми несчастьями. И хорошо, что теперь он надёжно запечатан песком.
Ранко отряхнулся и пошёл вниз, к весенним говорливым ручьям. Наклонился над прозрачной, с бесцветными льдинками лужей и чуть не закричал. На него смотрело отражение бородатого здоровенного мужика в короткой рубашонке, расползшейся по швам, и коротких же латаных штанах.
Неужто это он? Вот беда... Что бы ни говорила Трохна-Судьба, а она самая настоящая колдунья. Вон сколько времени продержала его в плену.
Ранко умылся из лужи и огляделся.
По просторной дороге мимо поредевшего леса, распаханных полей шли вереницей странники-оборванцы. Ранко усмехнулся: да сейчас он сам ничем не отличается от этих бедолаг. Женская фигура — костлявая, с волосами, стоявшими дыбом, — обернулась и... помахала ему рукой. Слишком далеко, чтобы рассмотреть её, но Ранко уверен, что она очень злая... даже жестокая. Хуже, чем её спутники, похожие на скелеты...
Да это же... Это его сестрица, Чума! Все, кто был в подвале Трохны, освободились и шествовали сейчас к селу! И виноват в этом Ранко...
Ох, беда! Ранко даже застонал от боли в груди. Нужно что-то делать, догнать!.. Увы, он не Трохна, заточить всю мерзость не сможет. Эх...
Ранко бросился вслед за ходячими бедами. Однако вскоре наткнулся на нескольких дородных, хорошо одетых крестьянок.
Женщины испуганно завизжали и кинулись врассыпную. Кто-то из них громко позвал на помощь.
Ранко остановился. Где же эта мерзость — Чума, Голод, Мор? Попряталась в придорожных кустах? Скрылась до поры до времени в лесу, чтобы потом напасть исподтишка?
Ранко вспомнил: можно же посмотреть душой! Сумеет ли он, как раньше, увидеть суть вещей мира? Набрал в грудь воздуха и... увидел.
Самая молодая и нарядная крестьянка, та, которая звала на помощь, повернулась, хитро на него глянула и улыбнулась. Помахала рукой. Ох, сколько же в ней яду и гнили! Такая убьёт просто ради удовольствия. И она очень похожа на сестрицу Чуму.
Вот как! Ранко разом обессилел и отчаялся. Теперь ясно, куда подевались все беды. Нечисть проникла в людей. И её никак из них не выцарапать. Разве что только умертвить... самих людей. Но он не сможет. Ибо человек — подобие светлого Фана. И сколько бы ни накопил мерзости, какими бы тварями ни был одержим, он в чём-то равен своему создателю.
Ранко сел на травянистую обочину и заплакал. Когда-то он не мог позволить себе ни слёз, ни уныния. Это ведь означало оскорбить того, кто подарил жизнь — светлого Фана. А теперь его слёзы плавили песок дороги, сжигали дотла травинки — такими они были горькими...
Ветер тронул его поседевшие волосы, причесал воздушными тонкими пальцами, заплёл косичку, перевив её осокой.
Полдневное солнце набросило шитый золотом плащ на расползшуюся рубашку.
Дорожная пыль взвихрилась и осела на ногах прочными сапогами.
Брызнули струи дождя, и в скорбно сложенных руках появился блистающий меч, острый и беспощадный.
Ранко изумлённо оглядел свой новый облик. Фан услышал его? Ранко, сына нечистого Гука?!
То ли где-то собиралась гроза, недовольно рокоча между тучами, то ли заснеженные горы освобождались от власти снегов и льда, но Ранко услышал голос:
— Есть то, что сильнее Фана и Гука. Есть человек, готовый менять мир.
Ранко почувствовал, как силы природы хлынули в его тело, и тотчас взлетел вместе с ветром. Его плащ развевался, меч сверкал, а в груди клокотала любовь...
Теперь он, незримый, может дать бой нечисти, которая вольготно живёт в людях. Теперь работа Судьбы на острие его меча и в силе тех слов, которые он может сказать.
