Иногда очень странные и пугающие способы выбирает Муза для того, чтобы вдохновить художника на творчество. Например, Эшли Хоуп (Ashley Hope) рисует свои картины по мотивам фотографий с реальных мест преступлений — убийств на сексуальной почве (так называемых "убийств из похоти" / Lust murder). Женщины, умершие насильственной смертью, становятся произведениями искусства.
Вот что сама художница рассказывает об этом:
«В жизни бывают моменты, когда человек мучительно остро ощущает пространство и время. Это секунды — мимолетные, важные секунды, — когда мир кажется безжалостно ясным, а сама природа существования постижима. Когда момент проходит, вы думаете про себя:
Боже мой, я только что это увидел. ЭТО. Истину. Что это было?
Хотя вы уже и не в состоянии определить, что именно вам тогда открылось, но ощущение этого знания остается. Скорее всего, Реальное просто невозможно выразить словами, оно за пределами слов.
Человеческая трагедия всегда сопровождается таким проблеском Реальности. В этот момент человек стоит на грани смены парадигмы. Прямо на разрыве между тем, что должно было быть, и тем, что есть на самом деле — так обнажается истинная природа всего. Для меня прозрение было жестоким:
Мир — вне морали. Мы — случайность. Наши истории бессмысленны.
Для человека с моими убеждениями фотография места преступления эквивалентна религиозному изображению: на ней запечатлены законы Вселенной, по которым один случайный материальный объект сталкивается, к счастью или несчастью, с другим.
Мои картины, написанные по этим фотографиям, на самом деле являются религиозными. В процессе их создания я переживаю многие из эмоций, которые испытывает верующий, сталкиваясь со своей собственной версией реальности, основанной на вере: недоверие, беспокойство, страсть, мольбу, гнев, раскаяние и надежду. То, что умоляемая мною Вселенная не имеет понятия обо мне — вообще ни о чем не имеет понятия — не меняет того факта, что мои мотивы в высшей степени духовны.
Использование изображений “сексуальных убийств” в религиозных целях не так уж и абсурдно, вспомним художника Дэйва Хикки, который сказал:
Сексуальное и духовное подчинение ... практически неразличимы, когда объединены в одном изображении.
Конечно, я не предоставляю зрителю собственный опыт съемки места преступления, скорее это опыт моего восприятия фотографии и реальности, которая, как я думаю, ею представлена. Как выглядит исключительно материальный мир? Не имеющим смысла? Саморазрушающимся?
Как человек, потерявший свою мать в детстве, я не отношусь к мертвым женщинам легкомысленно; в моих “жертвах” я вижу себя, вижу маму. Я глубоко сочувствую этим женщинам, которые не заслужили такой участи, но, как бы это ни было удивительно, я сочувствую и преступникам тоже. Что делает человека таким злым, таким ненасытным, таким ... бесстрашным?
Криминолог Колин Уилсон написал, что совершить убийство из похоти для серийного убийцы все равно что чиркнуть спичкой в темноте — во внезапной вспышке на короткое время он видит то, что, по его мнению, является идеальным сочетанием двух слагаемых:
А) Мир случаен и аморален; жизнь лишена смысла,
Б) У человека есть свобода воли.
Вспышка фотографа-криминалиста работает для нас аналогичным образом: мы видим мир таким, каким его видел убийца. Мы переживаем видение, в котором предпосылки A и B объединяются и обретают свой жестокий смысл.
Но моё понимание убийцы не отменяет моей феминистской реакции на эти убийства. Почему образы моих картин Lustmord имеют такой сильный резонанс в обществе? Потому что в нашей культуре женщины имеют лишь материальную ценность. Женщины — это тела, ценные как объекты удовольствия; это домашние хозяйки и производители потомства. В этом же обществе внутреннему миру мужчины, безграничным возможностям его разума придается огромное значение.
Именно мужское предположение о том, что внутренний мир женщины каким-то образом уже и примитивнее, чем его, делает эти ужасающие преступления возможными — жертва просто приводится в то положение, которого от неё и ожидают: тело без каких-либо внутренних переживаний. И это — не философская концепция, не художественное допущение, это происходит НА САМОМ ДЕЛЕ.
Мои картины — это продукт моего ума, ума женщины. Таким образом, моё творчество опровергает отсутствие разума, навязанное женщине-жертве, и становится политическим актом.
Поскольку женщина в моих картинах выставлена напоказ и скудно одета, зрителям нравится смотреть на нее, они думают, что она симпатичная. Но я всегда считала женскую косметическую красоту нелепой. Убедительной, но пустой. Оторванной от правды. Похоже, привлекательность — это просто обман. Таким образом, красота в моих картинах высмеивает эту дешевизну.
Пухленькая мертвая блондинка в "Стирке" существует не для того, чтобы возбуждать чресла; она выражает множество вещей, которые я чувствую, когда живу. Она существует как материальное подобие звездной ткани у себя на коленях и ковра от стены до стены, на котором она скончалась. Но ее тело — это нечто второстепенное. Мои картины являются свидетельством богатого внутреннего мира женщины, её ума. Своими работами я утверждаю, что женщина может познать себя, и описывать это познание так же хорошо, как и мужчина.
Наконец, я должна напомнить моему зрителю, что в моих картинах, в конечном счете, нет горечи по поводу жизни. Забавно, но они о том, как любить жизнь.
Знать, какая она есть, и все равно наслаждаться ею.
Другие материалы:
