Вторая Мировая

«От нечестивого органиста — гимн ненависти»

Самое громкое информационное событие 1938 года произошло 29 сентября, когда четыре государственных деятеля встретились в мюнхенском доме Фюрера, чтобы перекроить карту Европы. Тремя государственными деятелями, посетившими эту историческую конференцию, были премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и диктатор Италии Бенито Муссолини. Но, несмотря ни на что, доминирующей фигурой в Мюнхене был немецкий хозяин, Адольф Гитлер.

Фюрер немецкого народа, главнокомандующий немецкой армией, военно-морским флотом и военно-воздушными силами, канцлер Третьего рейха, герр Гитлер в тот день в Мюнхене собрал плоды смелой, вызывающей, безжалостной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он разорвал Версальский мирный договор в клочья. Он перевооружил Германию до зубов - или настолько, насколько это было возможно. Он украл Австрию на глазах у охваченного ужасом и, по-видимому, бессильного мира.

Все эти события были шокирующими для стран, которые всего 20 лет назад победили Германию на поле боя, но ничто так не напугало мир, как безжалостные, методичные, управляемыми нацистами события, которые в конце лета и начале осени угрожали развязать мировую войну из-за Чехословакии. Когда он без кровопролития превратил Чехословакию в марионеточное государство Германии, вынудил к радикальному пересмотру оборонительных союзов Европы и получил свободу действий в Восточной Европе, получив обещание “развязать руки” от могущественной Великобритании (а затем и Франции), Адольф Гитлер, без сомнения, стал человеком 1938 года года.

Большинство других мировых деятелей 1938 года утратили свою значимость по мере того, как год подходил к концу. Казалось, что “почётный мир” премьер-министра Чемберлена, как никогда ранее, не принес ни того, ни другого. Все большее число британцев высмеивало его политику умиротворения диктаторов, считая, что ничто, кроме унизительной капитуляции, не может удовлетворить амбиции диктаторов.

Среди многих французов возникло ощущение, что премьер-министр Даладье несколькими росчерками пера в Мюнхене превратил Францию во второразрядную державу. Подражая Муссолини в своих жестах и копируя кричащий комплекс триумфатора Гитлера, некогда либеральный Даладье в конце года был вынужден прибегать к парламентским уловкам, чтобы сохранить свой пост.

В 1938 году диктатор Муссолини был всего лишь младшим партнером в фирме "Гитлер и Муссолини Инкорпорейтед". Его шумная агитация за то, чтобы отторгнуть Корсику и Тунис от Франции, была расценена как слабый блеф, непосредственными целями которого были не более чем снижение платы за проезд итальянских судов по Суэцкому каналу и контроль над железной дорогой Джибути - Аддис-Абеба.

Ушел с международной арены Эдуард Бенеш, в течение 20 лет считавшийся “Самым умным маленьким государственным деятелем Европы”. Последний президент свободной Чехословакии, теперь он был больным изгнанником страны, которую помог основать.

Благочестивый китайский генералиссимус Чан Кайши, "Человек года" 1937 года, был вынужден отступить в “Новый” Западный Китай, где он столкнулся с возможностью стать всего лишь респектабельным номинальным главой всеохватывающего коммунистического движения.

Если бы Франсиско Франко выиграл гражданскую войну в Испании после своего великого весеннего похода, он вполне мог бы стать лучшим материалом для "Человека года". Но победа все еще ускользала от генералиссимуса, а усталость от войны и недовольство правых сделали его будущее сомнительным.

На американской арене 1938 год не был годом одного человека. Конечно, это был не год Франклина Рузвельта: его чистка потерпела поражение, а его партия потеряла значительную часть своего влияния в Конгрессе. Госсекретарь Халл запомнит добрососедский 1938 год как год, когда он увенчал свои усилия по заключению торгового договора британским соглашением, но история не будет связывать мистера Халла конкретно с 1938 годом. В конце года в Лиме его план континентальной солидарности двух Америк потерпел крах.

Но фигура Адольфа Гитлера шествовала по съежившейся Европе со всей развязностью завоевателя. Не тот простой факт, что фюрер подчинил своей абсолютной власти еще 10 500 000 человек (7 000 000 австрийцев, 3 500 000 судетцев), сделал его Человеком 1938 года. Япония в то же время пополнила свою империю десятками миллионов китайцев. Более значительным был тот факт, что в 1938 году Гитлер стал самой большой угрозой, с которой сталкивается сегодня демократический, свободолюбивый мир.

Его тень простиралась далеко за пределы Германии. Небольшие соседние государства (Дания, Норвегия, Чехословакия, Литва, Балканы, Люксембург, Нидерланды) боялись обидеть его. Во Франции нацистское давление было отчасти причиной некоторых антидемократических указов, принятых после Мюнхена. Фашизм открыто вторгся в Испанию, спровоцировал восстание в Бразилии, тайно помогал революционным движениям в Румынии, Венгрии, Польше, Литве. В Финляндии министру иностранных дел пришлось уйти в отставку под давлением нацистов. После Мюнхена во всей Восточной Европе наметилась тенденция к уменьшению свободы и усилению диктатуры. Только в США демократия к концу года почувствовала себя достаточно сильной, чтобы одержать верх над Гитлером.

ФашИнтерн, во главе которого стоял Гитлер, а за ним - Муссолини, Франко и японская военная клика, возник в 1938 году как международное революционное движение. Сколько бы он ни разглагольствовал о махинациях международного коммунизма и международного еврейства, сколько бы ни твердил, что он всего лишь пангерманец, пытающийся объединить всех немцев в единую нацию, фюрер Гитлер сам стал №1 в интернациональной революции - настолько, что если сейчас и произойдет часто предсказываемая борьба между фашизмом и коммунизмом, то только из-за двух диктаторов-революционеров. Гитлер и Сталин слишком велики, чтобы позволить друг другу жить в одном мире.

Но фюрер Гитлер не считает себя революционером; он стал им только в силу обстоятельств. Фашизм обнаружил, что свобода прессы, слова, собраний представляет потенциальную угрозу его собственной безопасности. В фашистской фразеологии демократия часто ассоциируется с коммунизмом. Фашистская борьба против свободы часто ведется под ложным лозунгом “Долой коммунизм!” Прошлым летом одна из главных претензий Германии к демократической Чехословакии заключалась в том, что она была “форпостом коммунизма”.

Поколение назад западная цивилизация, по-видимому, переросла основные пороки варварства, за исключением войн между нациями. Коммунистическая революция в России способствовала распространению классовой войны. Гитлер довершил ее другой, межрасовой войной. Фашизм и коммунизм возродили религиозную войну. Эти многочисленные формы варварства привели в 1938 году к проблеме, из-за которой люди, возможно, скоро снова будут проливать кровь: проблема цивилизованной свободы против варварского авторитаризма.

Более мелкие люди года казались ничтожными по сравнению с фюрером. Бесспорным жуликом года стал покойный Фрэнк Дональд Костер ("Мошенник года"), а Ричард Уитни, который сейчас находится в тюрьме Синг-Синг, занял второе место.

Спортсменом года стал теннисист Дональд Бадж, чемпион США, Англии, Франции, Австралии.

Авиатором года стал 33-летний Говард Робард Хьюз, неуверенный в себе миллионер, который трезво, точно и безошибочно пролетел 14 716 миль вокруг вершины мира за три дня, 19 часов и восемь минут.

Человеком года на радио был признан молодой Орсон Уэллс, который в своей знаменитой передаче "Война миров" напугал людей меньше, чем Гитлер, но больше, чем когда-либо пугало радио, продемонстрировав, что радио может быть огромной силой в разжигании массовых эмоций.

Драматургом года стал Торнтон Уайлдер, ранее известный литератор, чья первая пьеса на Бродвее "Наш город" была не только остроумной и трогательной, но и имела большой успех.

Габриэль Паскаль, продюсер "Пигмалиона", первой полнометражной картины, снятой по мотивам многословных драм Джорджа Бернарда Шоу, был удостоен звания "Кинематографист года" за то, что обнаружил богатый драматический материал, когда другие знаменитые продюсеры потеряли всякую надежду когда-либо его использовать.

"Людьми года", выдающимися в области всесторонней науки, были признаны три исследователя-медика, которые обнаружили, что никотиновая кислота является лекарством от пеллагры у человека: доктора Дж. Том Дуглас Спайс из больницы общего профиля Цинциннати, Марион Артур Бланкенхорн из Университета Цинциннати, Кларк Нил Купер из Ватерлоо, штат Айова.

В религиозном отношении две выдающиеся фигуры 1938 года резко отличались друг от друга, за исключением своей оппозиции Адольфу Гитлеру. Один из них, 81-летний папа Пий XI, с “горькой грустью” рассказал об антисемитских законах Италии, преследовании итальянских католических инициативных групп, приеме, который Муссолини оказал Гитлеру в мае прошлого года, и с грустью заявил: “Мы пожертвовали своей прежней жизнью ради мира и процветания народов”. Проведя большую часть года в концентрационном лагере, протестантский пастор Мартин Нимоллер мужественно свидетельствовал о своей вере. Примечательно, что лишь немногие из этих людей года могли бы свободно реализовать свои достижения в нацистской Германии. Гении свободной воли были настолько подавлены гнетом диктатуры, что выпуск поэзии, прозы, музыки, философии и искусства в Германии был действительно скудным.

Человек, который несет наибольшую ответственность за эту мировую трагедию, - угрюмый, задумчивый, невзрачный 49-летний аскет австрийского происхождения с усами Чарли Чаплина. Адольф Гитлер, сын мелкого австрийского таможенного чиновника, был воспитан любящей матерью как избалованный ребенок. Постоянно проваливая даже самые элементарные занятия, он вырос полуобразованным молодым человеком, не подготовленным ни к какому ремеслу или профессии и, казалось бы, обречен на провал. Блестящую, очаровательную, космополитичную Вену он научился ненавидеть за то, что называл ее "семитской"; ему больше нравился однородный Мюнхен, его настоящий дом после 1912 года. Для этого человека без профессии и с ограниченными интересами Великая война была долгожданным событием, которое дало ему какую-то цель в жизни. Ефрейтор Гитлер участвовал в 48 боях, был награжден немецким железным крестом первого класса, один раз был ранен и один раз отравлен газом, находился в госпитале, когда было объявлено перемирие 11 ноября 1918 года.

Его политическая карьера началась в 1919 году, когда он стал партийцем № 7 малочисленной немецкой рабочей партии. Обнаружив свои ораторские способности, Гитлер вскоре стал лидером партии, изменил ее название на Национал-социалистическую немецкую рабочую партию и написал антисемитскую, антидемократическую и авторитарную программу. Первый массовый митинг партии состоялся в Мюнхене в феврале 1920 года. Месяцем позже вождь намеревался принять участие в попытке монархистов захватить власть, но для этого неудавшегося путча фюрер Гитлер прибыл слишком поздно. Еще менее успешная попытка национал-социалистов - знаменитый Мюнхенский пивной путч 1923 года - привела к гибели части "мучеников", а герра Гитлера посадили в тюрьму. Заключение в Ландсбергской крепости дало ему время написать первый том “Майн кампф”, который теперь стоит "обязательно" на каждой немецкой книжной полке.

Объявленная вне закона во многих округах Германии, Национал-социалистическая партия, тем не менее, неуклонно увеличивала число своих членов. Проверенные временем методы Таммани-Холла по оказанию множества мелких услуг сочетались с шумным терроризмом и кричащей патриотической пропагандой. Усердно культивировался образ мистического, воздержанного, харизматичного фюрера.

Только в 1929 году национал-социализм впервые получил абсолютное большинство на городских выборах (в Кобурге) и впервые продемонстрировал свои значительные результаты на выборах в провинции (в Тюрингии). Но с 1928 года партия почти постоянно набирала силу на выборах. На выборах в рейхстаг в 1928 году она набрала 809 000 голосов. Два года спустя за национал-социалистских депутатов проголосовали 6 401 016 немцев, в то время как в 1932 году число проголосовавших составило 13 732 779. Несмотря на то, что ему все еще не хватало большинства голосов, голосование, тем не менее, стало впечатляющим доказательством силы этого человека и его движения.

Ситуация, породившая это демагогическое, невежественное, отчаянное движение, была присуща зарождению Германской республики и стремлению значительной части политически незрелого немецкого народа к сильному, властному руководству. Демократия в Германии была зачата в условиях военного поражения. Именно Республика поставила свою подпись (неохотно) под унизительным Версальским договором, и это позорное клеймо никогда не изгладилось из памяти немцев.

Ни для кого не секрет, что немецкий народ любит униформу, парады, воинские формирования и легко подчиняется властям. Фридрих Великий - герой самого фюрера Гитлера. Это восхищение, несомненно, проистекает из военной доблести Фридриха и его автократического правления, а не из любви к французской культуре и ненависти к прусскому хамству. Но, в отличие от утонченного Фридриха, фюрер Гитлер, начитанность которого всегда была очень ограничена, приглашает в гости немногих великих умов, и фюрер Гитлер не согласился бы с утверждением Фридриха о том, что он “устал править рабами”.

В плохих условиях, не смотря на хорошую погоду, Германская республика рухнула под тяжестью депрессии 1929-1934 годов, во время которой безработица в Германии возросла до 7 000 000 человек, несмотря на общенациональный поток банкротств и неудач. Призванный к власти в качестве канцлера Третьего рейха 30 января 1933 года престарелым президентом-маразматиком Паулем фон Гинденбургом, канцлер Гитлер начал выворачивать рейх наизнанку. Проблема безработицы была решена с помощью:

• 1) широкомасштабной программы общественных работ;

• 2) интенсивной программы перевооружения, включая создание огромной постоянной армии;

• 3) принудительного труда на государственной службе (немецкий трудовой корпус).;

• 4) заключение политических врагов и работников-евреев, коммунистов и социалистов в концентрационные лагеря.

То, что Адольф Гитлер и компания сделали с Германией менее чем за шесть лет, вызвало бурные и восторженные аплодисменты большинства немцев. Он избавил нацию от послевоенного пораженчества. Под знаменем свастики Германия была объединена. Это была не обычная диктатура, а скорее диктатура огромной энергии и великолепного планирования. “Социалистическая” часть национал-социализма могла вызывать насмешки у ярых марксистов, но нацистское движение, тем не менее, имело массовую основу. Построенные 1500 миль великолепных автомагистралей, программы по продаже дешевых автомобилей и простых пособий для рабочих, грандиозные планы по восстановлению немецких городов вызывали у немцев чувство гордости. Немцы могли есть много продуктов-заменителей или носить эрзац-одежду, но они ели. То, что Адольф Гитлер и компания сделали с немецким народом за это время, повергло цивилизованных мужчин и женщин в ужас. Гражданские права и свободы исчезли. Противодействие нацистскому режиму стало равносильно самоубийству или еще худшему. Свобода слова и собраний - это анахронизмы. Репутация некогда прославленных немецких учебных центров исчезла бесследно. Образование было сведено к национал-социалистическому катехизису.

Темп ускорился. 700 000 евреев Германии подверглись физическим пыткам, у них отняли дома и имущество, лишили возможности зарабатывать на жизнь, прогнали с улиц. Теперь их удерживают ради “выкупа” - гангстерский трюк, который использовался веками. Но пострадали не только евреи. Из Германии прибывает постоянный, постоянно увеличивающийся поток беженцев, евреев и неевреев, либералов и консерваторов, католиков и протестантов, которые больше не могли терпеть нацизм. На обложке журнала TIME органист Адольф Гитлер исполняет свой гимн ненависти в оскверненном соборе, в то время как жертвы висят на колесе Св. Екатерины под взглядами нацистских иерархов были нарисованы бароном Рудольфом Чарльзом фон Риппером, католиком, который считал Германию невыносимой страной. Тем временем Германия превратилась в нацию униформистов, шагающих гусиным шагом под дудку Гитлера, где десятилетних мальчиков учат бросать ручные гранаты, где к женщинам относятся как к машинам для размножения. Однако самую жестокую шутку Гитлер и компания сыграли с теми немецкими капиталистами и мелкими бизнесменами, которые когда-то поддерживали национал-социализм как средство спасения буржуазной экономической структуры Германии от радикализма. Нацистское кредо о том, что человек принадлежит государству, распространяется и на бизнес. Некоторые предприятия были полностью конфискованы, с других был взят налог на капитал. Прибыль строго контролировалась. Некоторое представление об усилении государственного контроля и вмешательства в бизнес можно получить из того факта, что в прошлом году 80% всех строительных и 50% всех промышленных заказов в Германии были получены от правительства. Испытывая острую нехватку продовольствия и финансовых средств, нацистский режим захватил крупные поместья и во многих случаях коллективизировал сельское хозяйство - процедура, в корне схожая с русским коммунизмом.

Когда Германия захватила Австрию, она взяла на себя заботу о 7 000 000 бедных родственников и их пропитании. Когда поглотили 3 500 000 судетцев, нужно было кормить гораздо больше ртов. К концу 1938 года появилось много признаков того, что нацистская экономика валютного контроля, бартерной торговли, пониженного уровня жизни, “самодостаточности” давала трещину. Не было недостатка и в признаках того, что многим немцам не нравились жестокости их правительства, но они боялись протестовать против них. Испытывая трудности с обеспечением населения хлебом, фюрер Гитлер был вынужден устроить для немецкого народа еще один развлекательный цирк. Пресса, контролируемая нацистами, прыгала через скакалку по приказу министра пропаганды Пауля Йозефа Геббельса, выкрикивая оскорбления в адрес реальных и воображаемых врагов. И темпы становления немецкой диктатуры ускорялись по мере того, как с заводов сходило все больше и больше оружия, а сливочного масла производилось все меньше и меньше.

За пять лет, проведенных под руководством президента 1938 года, Германия превратилась в одну из крупнейших военных держав мира. Британский военно-морской флот по-прежнему лидирует на море. Большинство военных считают французскую армию несравненной. Наибольший вопрос вызывает численность авиации, которая меняется день ото дня, но большинство наблюдателей считают, что Германия превосходит их в военной авиации. Несмотря на нехватку подготовленных офицеров и материальных средств, армия Германии превратилась в грозную машину, победить которую, вероятно, можно только объединением противоборствующих армий. Как свидетельство могущества своей нации, фюрер Гитлер мог оглянуться на прошедший год и вспомнить, что, помимо приема бесчисленных государственных деятелей (например, трижды мистера Чемберлена), он лично засвидетельствовал свое почтение трем королям (шведскому Густаву, датскому Кристиану, итальянскому Витторио Эмануэле) и принимал двоих (Борис 3 из Болгарии, Кароль 2 из Румынии, не считая регента Венгрии Хорти).

Тем временем примерно 1133 улицы и площади, в частности Ратушная площадь в Вене, получили имя Адольфа Гитлера. Он произнес 96 публичных речей, посетил одиннадцать оперных спектаклей, победил двух соперников (Бенеша и Курта фон Шушнига, последнего канцлера Австрии), продал 900 000 новых экземпляров "Майн кампф" в Германии, а также широко продал ее в Италии и мятежной Испании. Единственной его потерей было зрение: ему пришлось начать носить очки на работе. На прошлой неделе герр Гитлер принимал на рождественской вечеринке 7000 рабочих, которые сейчас строят новое гигантское здание Берлинской канцелярии, и сказал им: “Следующее десятилетие покажет странам с их патентованной демократией, где можно найти истинную культуру”.

Но другие страны решительно присоединились к гонке вооружений, и среди военных возникает вопрос: “Будет ли Гитлер сражаться, когда станет окончательно ясно, что он проигрывает эту гонку?” Динамика диктатуры такова, что немногие, кто изучал фашизм и его лидеров, могут представить себе бесполого, неугомонного, инстинктивного Адольфа Гитлера, доживающего свой зрелый возраст в своем горном шале в Берхтесгадене, в то время как довольный немецкий народ пьет пиво и поет народные песни. Нет никакой гарантии, что неимущие нации уснут, когда они получат то, что им сейчас нужно от имущих. Тем, кто наблюдал за заключительными событиями года, казалось более чем вероятным, что Человек 1938 года может сделать 1939 год запоминающимся.

https://time.com/archive/6598257/adolf-hitler-man-of-the-yea...

Автор фотографий: Петр Бернштейн

Собаки санитарно-ездовой службы РККА вывозят раненого с поля боя возле Старой Руссы.

1943 г.

Командующий войсками Степного фронта генерал-полковник Иван Степанович Конев (1897—1973) у карты. Июль - Август 1943 г.

Батарея 45-мм противотанковых пушек образца 1942 года (М-42) старшего лейтенанта Гарифа Харисовича Харисова (1914 г.р., командир 45-мм батареи 176-го стрелкового полка 46-й стрелковой Лужской дивизии) ведет огонь в темное время суток. 1944—1945 гг.

Советские бойцы готовят к транспортировке захваченные немецкие противотанковые пушки Pak 35/36 (3,7 cm PaK 35/36). На переднем плане виден ствол 150-мм тяжелого пехотного орудия вермахта (15 cm sIG 33). 1942 г.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко (1895—1970, третий слева), заместитель народного комиссара обороны СССР — начальник Управления командного и начальствующего состава РККА армейский комиссар 1-го ранга Ефим Афанасьевич Щаденко (1885—1951, первый слева) и командующий войсками Киевского Особого военного округа генерал армии Георгий Константинович Жуков (1896—1974, второй слева) проводят смотровые учения в 99-й стрелковой дивизии. За Жуковым стоит командир 99-й стрелковой дивизии генерал-майор Андрей Андреевич Власов (1901—1946).

1940 г.

Командир 457 стрелкового полка 129-й стрелковой дивизии (63-я Армия) гвардии подполковник Иван Васильевич Фролов (г.р. 1906) с заместителями у карты после боя. Слева — заместитель командира полка по строевой части подполковник Александр Андреевич Писарев (1898—1945), в центре — заместитель командира полка по политической части майор Василий Андреевич Ермаков (1911—1945).  1944 г.

Помимо высоких советских наград И.В. Фролов является Офицером Ордена Британской Империи.

Группа бойцов 529-го стрелкового полка 163-й стрелковой дивизии 34-й армии Северо-западного фронта. С трофейной винтовкой Mauser 98k снайпер — красноармеец Тогон Санжеев (1904 — 26.06.1942)  Июнь 1942 г.

Тогон Санжеев (Санжиев) — бурят по национальности, напарник знаменитого советского снайпера Семена Даниловича Номоконова (12.08.1900 — 15.07.1973). На момент гибели в июне 1942 года имел на своем счету 68 убитых гитлеровцев, за это, а также за вынос с поля боя 15 раненых в январе 1942 года, 20 июня 1942 был представлен к награждению орденом «Боевого Красного Знамени». В документах есть определенная путаница: в донесении о потерях датой гибели Тогона указано 17 июня 1942 года, тогда как приказ о награждении орденом подписан 22 июня.  

Пленные испанцы из состава 250-й пехотной дивизии вермахта (250. Infanterie-Division) известной как «Голубая Дивизия» (División Azul) под конвоем красноармейца. Декабрь 1941 г.

Американские военнослужащие причаливают к берегу Эльбы. Они переплыли реку, чтобы встретиться с частями Красной Армии. Апрель 1945 г.

Жители освобожденного Белостока приветствуют колонну советских артиллеристов со 122-мм гаубицами образца 1938 года М-30. В конце сентября 1944 года Белосток был включен в состав Польши. Июль 1944 г.

Колонна советских САУ СУ-76M командира Л. Леонова входит в населенный пункт в северной части провинции Померания (Pommern). Март 1945 г.

Красноармейцы высаживаются из лодок на Северо-Западном фронте. Август 1941 г.

Подразделение красноармейцев проходит маршем через деревню в Польше. 1944 г.

Советский танковый десант спешивается с танка Т-34 во время боев на Курской дуге. 1943 г.

Генерал армии Георгий Константинович Жуков (слева) с командирами на передовой.

1941-1942 г.

Советская САУ СУ-76М с десантом на броне в Польше. Июль 1944 г.

Советская САУ СУ-76М прокладывает дорогу бойцам штурмовых групп на улице горящего Данцига (ныне — Гданьск, Польша). Март 1945 г.

Красноармеец А.Понамарев за регулировкой движения на одной из улиц города Бальденберга. 2-й Белорусский фронт. Март 1945 г.

Генерал армии Г. К. Жуков выступает, стоя на трибуне. Сентябрь 1941 г.

Бойцы народного ополчения — разведчики П.Ванюшев (слева) и Г.Головач обследуют селение Н. во время битвы за Москву. Бойцы вооружены самозарядными винтовками Токарева образца 1940 года (СВТ-40). 1941 г.

Советские артиллеристы на марше — джипы тянут 45-мм пушки. 1944 г.

Источник: http://waralbum.ru/?search-class=DB_CustomSearch_Widget-db_c...

Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5b2292a4d0734900a849be8d/armiia-generala-andersa-nachalo-1ia-otdelnaia-polskaia-karpatskaia-brigada-5d8f306da3f6e400ade4f750

1-я Отдельная Карпатская стрелковая бригада – соединение сформированное в ходе Второй мировой войны из состава военнослужащих Польской армии, перебравшихся во Францию через Румынию и Венгрию. Бригада формировалась в Сирии и должна была войти в состав французской армии в Леванте, на территории Ближнего Востока.

Официальным днем основания бригады считается 2 апреля 1940 года, когда генерал В. Сикорский объявил о создании бригады, который впоследствии подтвердил в официальном приказе № 1658/40 от 12 апреля 1940 года. Формирование и подготовка соединения проводилась в сирийском городе Хомс. Обеспечение бригады возлагалось на французское командование. Изначально состав бригады был определен в 359 человек офицерского состава, 4573 человека рядового и унтер-офицерского состава. Командиром бригады был назначен генерал бригады Станислав Копаньский (польск.- Stanisław Kopański), бывший начальник артиллерии 10-й бригады, впоследствии начальник III-го управления Генерального штаба Польской армии. После падения Польши, был интернирован в Румынию, откуда бежал во Францию. Начальником штаба бригады был назначен майор Ежи Заремба, впоследствии его сменил майор Генрик Пятковский. Командирами 1-го и 2-го полков были назначены полковник Валентин Решчек и подполковник Энтони Чешковский. Командование артиллерией бригады принял полковник Станислав Гливич.

После падения Франции во Второй мировой войне, командование французских войск в Леванте сложило оружие. Командование 1-й польской бригады, 21 июня, получило приказ генерала Сикорского, запрещавший польским войскам капитуляцию. В телеграмме, в частности говорилось: "Бригада сможет оставаться под командованием французов при непременном условии, что французы не станут капитулировать. В противном случае, бригада перейдет под британское командование". После попытки французского командования разоружить бригаду, генерал Копаньский принял решение о передислокации соединения в Палестину, где в то время находились британские войска.

К началу июля бригада была передислоцирована в палестинский город Латрун, где 4 июля ее посетил с инспекцией командир Южно-Африканской дивизии, британский генерал Альфред Годвин-Остин.

Количество военнослужащих в бригаде постоянно росло и к концу 1940 года достигло максимума. 20 ноября 1940 года при бригаде, в связи с большим количеством солдат, был создан даже офицерский легион, где проходили обучение наиболее квалифицированные солдаты, с последующим присвоением им офицерского звания. 12 января 1941 года был утвержден новый штат бригады, в составе 348 офицеров и 5326 солдат. Был сформирован артиллерийский полк, трехдивизионного состава, разведывательный и инженерный эскадроны, подразделения обслуживания и тыла.

Осенью 1940 года, в связи с начавшимся наступлением немецких и итальянских войск, бригада была переброшена в Египет, в район Александрии, там же бригада понесла и первые потери. В ночь с 15 на 16 октября, во время обстрела позиций союзников, был убит сержант Г. Беляк, несколько человек получили ранения. Впоследствии, бригаду планировали перебросит на Балканы, но от этих планов британское командование позже отказалось.

12 июня 1941 года бригада получила свое официальное название: 1-я отдельная Карпатская бригада, 29 июня бригада получила и собственное знамя. Началом же ведения активных боевых действий, является оборона польским соединением крепости Матрух, в северной Африке. Затем бригада была переброшена в Тобрук. Началом боевых действий бригады по обороне Тобрука считается 12 августа 1941 года, когда генерал Копаньский отдал приказ, который определял боевой-численный состав бригады, привлекаемой для обороны этого ливийского города. Штат бригады был определен: штаб (35 офицеров и 150 рядовых); пехота, три батальона по 4 роты в каждом (120 офицеров и 1944 солдат), рота тяжелых пулеметов (6 офицеров и 159 рядовых), артиллерийский полк (50 офицеров и 682 рядовых), противотанковый дивизион (9 офицеров и 148 рядовых), кавалерия (33 офицеров и 464 рядовых), инженерная рота (7 офицеров и 278 рядовых), рота связи (9 офицеров и 121 рядовых); подразделение охраны (18 офицеров и 323 рядовых); подразделения тыла и обслуживания (15 офицеров и 552 рядовых) и мастерская (6 офицеров и 60 рядовых). Переброска бригады в Тобрук была осуществлена в период с 19 по 28 августа. В Тобруке бригада занимала оборону в западном секторе. В период тобрукских боев бригада участвовала в контрнаступлении на Дерн, 20…21 ноября.

Действия бригады были очень высоко оценены союзным командованием. Впоследствии, после деблокирования Тобрука, в ходе операции "Крестоносец", в расположение бригады прибыл В. Сикорский, который приветствовал солдат:

"… Я с гордостью могу сказать, что ни на минуту не разочаровался в вас. Я также знаю, что в будущем, мы будет делать все, во имя польской славы. Я убежден, что каждый из вас выполнит свою задачу до победного конца, всегда помня о нашем лозунге: Бог, Честь и Отечество".

Потери 1-й Карпатской бригады, за период боев в северной Африке составили: 156 убитых, 15 пропавших без вести и 467 раненых.

По окончании боев в районе Тобрука, в марте 1942 года личный состав бригады был выведен в Египет, для отдыха и реорганизации. 3 мая 1942 1-я бригада официально прекратила свое существование, как отдельное соединение. Она была переформирована и вошла в состав 3-й Карпатской стрелковой дивизии, которой командовал генерал Бронислав Дуч. Дивизия участвовала в боях в битве при Газале, с 26 мая по 21 июня 1942 года. В ходе операции под Газалой войска союзников понесли тяжелое поражение. Затем дивизия официально вошла в состав II-го корпуса войска Польского, под командованием генерала В. Андерса, который впоследствии участвовал в освобождении Италии, в январе 1944 года. Официально, польские части в составе войск союзников, были распущены к 1947 году.

Источник: https://zen.yandex.ru/media/id/5b2292a4d0734900a849be8d/armiia-generala-andersa-nachalo-1ia-otdelnaia-polskaia-karpatskaia-brigada-5d8f306da3f6e400ade4f750

Американские солдаты бурно радуются возвращению домой, пока линкор "Королева Елизавета" швартуется у пирса Нью-Йорка, 31 августа 1945 года.

Источник.

— Вы сегодня живете как боги, — сказала мне пожилая женщина, когда мы вместе с ней ненадолго задержались в очереди.

Собравшиеся люди недовольно ворчали. Ну как же! Некоторые из них были вынуждены задержаться на несколько минут в своей безостановочной спешке, в которой они не видели, как в ожидании весны земля становится прекрасней. "Вы живете как боги", — повторила женщина. И она была права.

Мы разговорилась: их поколению выпала тяжелое, ни с чем не сравнимое испытание длиною в несколько десятилетий. Нужно было не только выжить в войну, но и пройти сложные послевоенные годы в разрушенной стране. И об этом нужно помнить, чтобы понять, насколько хорошо жить, просто жить!

История первая. Про Ольгу

Брызгалова Ольга Ивановна. Украинский фронт, 4-я стрелковая дивизия, 56-й медсанбат, 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус.

— Когда закончилась война, я училась на курсах младших лейтенантов. Ночью спим — и вдруг стрельба. А мы знали, что немцы могут прорваться, много их еще было. Риск большой. Мы подскочили, каждый бросился бегом, схватив оружие, на улицу. И там мы увидели, что все стреляют вверх, обнимаются, целуются. Победа! Это радость была неописуемая. Это невозможно описать. Надо было там быть, чтобы все так прочувствовать.

Родилась я в рабочей семье в Запорожье. Уже в августе немцы подошли к нашему городу, и в школе, где я училась, расположился медсанбат стрелковой части. Мы, старшеклассницы, помогали ухаживать за ранеными. Вот так я оказалась в армии. Когда в августе немцы подошли к Днепру, они стали очень сильно бомбить город. Все стали готовиться к эвакуации и наша семья — тоже. Я уходила из города с последним эшелоном, вместе с медсанбатом: написала маме записку, что ухожу на помощь старшему брату, который в то время уже воевал на флоте.

Во время боев на Донбассе была ранена, лежала в госпитале. А когда выздоровела, попала во вновь организованный 24-й танковый корпус. Это было в мае 1942 года. А в 1943 году, после участия в Сталинградской битве, этот корпус под командованием генерала Василия Михайловича Баданова стал 2-м Гвардейским Тацинским танковым корпусом (Баданов остался жив и после войны занимал высокие воинские посты). Вместе с ним я участвовала в знаменитом Тацинском танковом прорыве — это был завершающий удар, после которого была окружена немецкая группировка в Сталинграде.

В работе танкового медсанбата было много особенностей. Танкисты — это такой народ: обычно человек после трех-четырех танковых операций выходит из строя. Или танк сгорел, или танкист сам ранен или убит, или обожжен так, что потом уже в строй не возвращается. В частях, которые стояли на самом острие наступления, было особенно сложно.

Часто вспоминаю я такую историю. Принесли к нам в медсанбат раненого. Фельдшер спрашивает у него: "Ну, что у тебя?" А тот говорит: "Мина". Оказалось, что у него в ноге застряла неразорвавшаяся мина: она небольшая была, размером с огурец. Из ноги торчит стабилизатор от мины, а сама под кожу прошла. Фельдшер побежал к хирургу и рассказал об этой непростой ситуации.

— Ну, что ж, давай его на стол, — сказал хирург.

Потом фельдшер спрашивает: "Оля, ты видела, как хлеб-соль подносят на полотенце?"

— Да, видела, как в кино.

— Ну давай, локти согни, ладони вверх и марш сюда, — скомандовал фельдшер.

Зашла я в операционную, медсестра дала мне полотенце, а врач говорит: "Как я разрежу рану, тебе на полотенце упадет мина, ты её держи аккуратно, а потом неси и брось в колодец".

Я так и сделала. Когда шла к колодцу, то, казалось, через сапоги чувствовала половицы. Осторожно спускалась по ступенькам. Каждый миллиметр ощупывала ногой. Казалось, иду я несколько часов.

Дошла до колодца. Бросила мину в колодец, отбежала, присела, жду, когда произойдет взрыв. А взрыва нет. Тут, смотрю, бежит ко мне фельдшер с гранатой, бросил её в колодец — всё вместе там и взорвалось.

Потом были бои за Украину, бои на Курско-Орловской дуге, освобождение Смоленска, Орши.

По старой Смоленской дороге мы продвигались прямо на Минск: наш танковый корпус первым вошел в город. Мы и сейчас встречаемся с участниками тех событий, белорусы нас ждут и помнят очень хорошо. Мы шли на Запад. Но я отстала от своих: меня ранило во второй раз, и я попала в госпиталь. И снова вернулась в строй: воевала в 31-й армии, дошла до Кёнигсберга. В апреле этот немецкий город был взят, и нашу 31-ю армию разделили: нашу часть послали на усиление 1-го Белорусского фронта.

После победы меня демобилизовали. Я ехала через Львов в Киев, видела разоренные до основания города и думала, сколько бед и несчастий выпало на нашу долю. Сколько еще предстоит делать, чтобы наконец люди стали нормально жить. Но ничего, выдюжили. Чего и вам желаю.

История вторая. Про Евдокию

Евдокия Трофимовна Чиркова. Запомните её. Когда началась война, ей было 16 лет.

— Я сама поехала в Армавир и, несмотря на свой юный возраст, добилась поступления в школу радистов, — рассказала Евдокия Трофимовна. — Но проучилась всего лишь три месяца: немцы подходили все ближе, и мы начали эвакуироваться в район Кавказских гор. И я попала в пехоту, в 151-ю стрелковую дивизию. Вместе с ней и своей рацией прошагала от Армавира до Берлина. Тяжело было, не скрою. Постоянно хотелось спать: ведь часто привалы бывали всего лишь на несколько минут, а потом снова в путь, в бой.

Один раз я едва не погибла. Я тогда была в разведывательной роте. Нас — пять человек. И вот встретился нам на пути госпиталь. Мы решили запастись медикаментами и бинтами (ничего у нас не было). Врач попалась добрая, и всё нам дала. Но как только мы вышли из месторасположения госпиталя, началась бомбёжка. Мы рванули в укрытие, вниз, к морю. А когда немецкие самолеты улетели, на том месте, где только что был госпиталь, ничего не осталось: все раненые погибли. Стояли мы, потрясенные увиденным зверством. И ничего нельзя было изменить.

Но нашей разведроте все же удалось спасти людей. Правда, это случилось на подходе к Берлину. Нам встретился лагерь военнопленных, которых охраняли фашисты. За колючей проволокой лежали обессиленные, изможденные люди. Ребята стали резать эту ненавистную проволоку. А в это время откуда ни возьмись — немцы. И был у нас один сибиряк, Саша Маржухин, он отлично владел ножами. Мы оглянуться не успели, как он — раз! — выхватил из-за пояса ножи и сразу трех часовых снял. Так метко. Пленные, увидев, что им никто не угрожает, стали выскакивать через разрезы в заграждениях. Людей было так много, что мы опешили и молча смотрели на человеческие тени — настолько худыми и больными были военнопленные.

А еще на войне я встретила свою любовь. Мой будущий муж был танкистом. Познакомились мы с ним случайно в эфире: общались тайком по рации. Главное было узнать, что он жив, и большего для счастья ничего не надо было. Уже в конце войны мы наконец встретились. Поженились после войны и прожили вместе 30 лет. Нам выпало на долю великое счастье остаться в живых на войне.

История третья. Про Тамару

Она родилась 9 мая. Но не в 1945 году, а в 1932.

— Родилась я в Ленинградской области, деревне Мятусово, — говорит Тамара Дмитриевна Александрова. — В семье нас было пятеро детей. К началу войны я успела закончить только первый класс. Беда, как говорится, одна не приходит. Началась война. А в августе 1941 года умерла мама, мы успели её похоронить до прихода фашистов. Через месяц, в сентябре, нас пытались эвакуировать по реке: погрузили на баржу, и только она отплыла немного от родной деревни, началась бомбежка. Пришлось вернуться домой. Капитан буксира пообещал вернуться на нами.

Через несколько дней нас предупредили, чтобы мы уходили в лес: немцы наступали, и оставаться в поселке было опасно. Отец отвел нас в лес, мы там провели ночь, а когда вернулись обратно, в деревне уже были немцы. Наш дом был занят оккупантами. Нам пришлось уйти жить в недостроенный дом около леса: спали на холодном полу. Было холодно и голодно: собирали колоски, выкапывали картошку.

Но самое страшное началось позже. Немцы устроили облаву, схватили всех пятерых детей и в товарных вагонах — в них раньше перевозили скот — повезли в Петрозаводск, в концентрационный лагерь. Сначала мы были с отцом. Он умер от голода. Нас, пятерых детей, поместили в фашистский детский приют. От голода там умерла наша пятилетняя сестрёнка. Нам удалось выжить, но до сих пор я помню унижения, голод и холод. Еле-еле держалась в нас жизнь…

А сейчас я живу хорошо, тепло и светло у меня на душе и в доме. Чего и вам желаю.

Автор: Полина Ефимова  

6 марта 2015

Источник: https://topwar.ru/70309-nakanune-8-marta-istoriya-treh-zhens...

Во время Великой Отечественной войны тысячи ленинградцев прошли через нацистские концлагеря. В 2018 году в Петербурге живет более 9 тысяч бывших узников лагерей, которые оказались в них еще детьми.

Трое петербуржцев, которые побывали в лагерях в Германии, Польше и Беларуси, рассказывают, какой они помнят жизнь в бараках, что помогло им выжить и как лагеря на всю жизнь изменили их отношение к еде.

Виктор Францевич Казакевич

Родился в 1930 году в Полоцке в Беларуси

— Оккупировали нас быстро, через нас часто проходили военнопленные. Взрослые, если им что-то давали, могли и пулю получить — нам, пацанам, время от времени удавалось что-то передать.

Зверство фашистов обозлило народ, люди стали группироваться: шли в партизаны, проводили диверсии. Мой отец, поляк, связался с партизанским движением, потом партизаны нам передали: семью Казакевича надо уводить, гестапо заинтересовалось. Но фашисты их опередили.

Виктор Казакевич в юности. Фото из личного архива

Нас отправили в лагерь в Витебск: маму, папу, меня и сестренку. Там мы были недолго. Вообще, связанным с партизанским движением сразу пускали пулю в лоб, но так как у нас была целая семья, видимо, решили отправить в Освенцим: всё равно лагерь смерти.

Тогда мы не знали, что это за место, нас погрузили в товарные вагоны, ничего не объяснив. На входе [в лагерь] была какая-то поучительная надпись про труд (на входе в Освенцим была надпись «Arbeit macht frei» — «Труд освобождает» — прим. «Бумаги»). Мужчины были в отдельном лагере, пацанят оставляли с женщинами.

У нас был 12-й блок. Сначала раздевали догола и загоняли в душ, у кого были золотые зубы — аннулировали (выдергивали — прим. «Бумаги»). Ставили клеймо на руку и выдавали полосатую спецовку. На груди — тряпичный номер, такой же, что на руке.

Барак был большой, с трехъярусными полками. Вечером порой ляжешь, а утром у тебя рядом покойник. Еда была… если вы когда-то были в свинарнике, то чуяли запах хряпы, которую свиньям варят: брюква, свекла, неизвестно что. Этот запах меня преследовал. Еще давали кусочек хлеба. Он был из всяких опилок, но лучше этой отравы.  Кормили раз в день.

Взрослые какие-то камни таскали, работали. Не знаю, строили ли там что-то или людей просто истязали. Страшная дисциплина, били за что угодно, меня тоже. Что-то вам скажут, вы не поняли по-немецки — палкой, но хуже, если овчарку пустят. Они были натасканы, чтобы человека изорвать.

Два часа могли простоять под дождем и мокрым снегом, пока весь лагерь не пройдет перекличку. Имена не называли: вы уже не человек, вы номер. Иногда брали кровь — я с тех пор уколов до смерти боюсь.

Точно не знаю, от чего умер мой папа. Когда я получал удостоверение как узник концлагеря, написал в музей Освенцима. Мне прислали оттуда бумаги на польском, где была указана дата его смерти. Он выдержал три месяца с нашего приезда. Последний раз его видел в Витебске — там мужчины тоже были отдельно, но я к нему мог пробраться.

Мама продержалась полгода. Она тощала, тощала — ее уже поместили в специальный барак для больных. В один день надзирательница — она почему-то неплохо относилась к ней — отвела меня к матери. Та уже лежала полуживая. Единственное, что смогла сказать: «Виктор, береги сестру, ты уже большой». Больше я ее не видел.

У меня у самого были проблемы со здоровьем: цинга, развился радикулит, плохо ходили ноги. Да я и до войны больной был.

Некоторое время мы еще поболтались в Освенциме без родителей, потом нас перебросили в город Лодзь — кажется, в конце 1943-го. Там был детский концлагерь. Фашисты, видимо, рассчитывали детей переделать под себя. Мы оставались там до февраля 1945-го.

Там было то же самое, только питание лучше, чем в Освенциме, — с голода уже не помрешь.

Если Освенцим — это прямая машина убийства, то здесь им надо было, чтобы ты выжил.

Били за любое неправильное движение, истязали, возили на работы к фермерам. Помню, собирал кукурузу или картошку — вижу вишенки. Две или три ягодины успел сорвать, увидели меня — дали 20 пощечин, месяц оставался след от пальцев на щеках.

В феврале 1945-го [отступавшие фашисты] нас бы взорвали, всё было готово. Но танковый десант дошел до нас очень быстро, и немцы всё побросали. На дороге остались грузовики с продуктами — мы всей оравой потом машину оцепляли и толкали в лагерь.

После ухода немцев мы там жили хорошо, но недолго. Мы были уже озверевшие, даже носили оружие. Ходили по домам, искали себе одежду. Я тоже держал в руках оружие. Во мне тогда была абсолютная ненависть, но стрелять не приходилось.

Месяца три мы там позоровали (озорничали — прим. «Бумаги»), потом нас повезли на сортировку в Москву. Нас с сестрой определили в детдом в деревне Пролетарка Новгородской области. Месяцев восемь там прожили.

Образование я так и не получил. В 15 лет меня отправили на фабрично-заводское обучение. В 1946 году уехал в Ленинград и работал на заводах 56 лет. Освоил все заводские профессии, но основная — слесарь. Думал, что хоть как-то своим трудом сделаю государство крепче, чтобы больше такое не случилось.

Виктор Казакевич с близкими. Фото из личного архива

Сестра по сей день жива. Закончила школу — она ведь маленькая была, 1938 года — выучилась в Технологическом институте. Потом перебралась в Новгород, там сейчас и живет. Общаемся, видимся.

Раньше ходил на уроки памяти в наши школы. Сейчас меня снова просили, но ноги уже не позволяют. Рассказывал про жизнь, про издевательства над нами, про то, как надо трудиться. Ребятишки всегда хорошо слушали. Мне самому было в какой-то степени необходимо донести до детишек эти события.

Как-то получил официальное приглашение из музея Освенцима. Но я тогда жену похоронил и сам инфаркт пережил. Так что не поехал — боялся, что уже не уеду.

Седьмой месяц из-за больных ног не выхожу из дома. Передвигаюсь только по квартире. Готовлю себе еду, продукты сын приносит. После войны у меня кредо: еда на первом месте, должна быть хорошая еда.

Ненависть со временем прошла. Само по себе отмерло. Жизнь разная, всё когда-то кончается. Держать в себе злость — не лучший способ. Но память осталась.

Нина Васильевна Галичихина

Родилась в 1931 году в селе Копорье Ленинградской области

— Когда началась война, мне было 10. Я была у дядюшки в деревне, и мама решила нас забрать в город, пешком шла с работ в Молосковицах, это где-то 40 км до Копорья. Но когда она пришла, мы уже не могли уехать: железную дорогу разбомбили.

В августе нашу местность заняли немцы. Мы так их боялись: они идут по деревне, а мы все двери на задвижку и сами на печку. Пройдут — вылезаем.

Нина Галичихина в детстве. Фото из личного архива

Один раз забыли закрыть дверь, немцы вошли. Мы обалдели, прижались к стенкам. У нас в сенях были цыплята — они их переловили, головы пооткручивали — в сумку и ушли. На следующий день приходит немец и дает марки. Дома была тетя — не взяла. Немец бросил деньги на скамейку на крыльце и ушел.

Потом немцы выбрали нам старосту — пожилого мужчину и приказали ему отправить в Германию 50 человек молодежи. Старосте пришлось подчиняться. Он набрал девчонок по 18–20 лет и для количества добавил три семьи — нас в том числе. Это было в мае 1942-го.

Сначала нас привезли в Кингисепп, там — в товарный вагон и в Германию, в город Вайсенбург (сегодня Вайсенбург-ин-Байерн — прим. «Бумаги»). Там в лагере мы были месяца два или три. Низкий длинный барак, какое-то сено навалено. Просто чтобы полежать и отдохнуть. Толком не кормили: один раз в день какая-то баланда.

Мы, ребятишки, пробирались на второй этаж: там в окно было видно, как женщины резали хлеб — видимо, готовили для нас похлебку. Мы рядком выстроимся и глядим. Смотрим на них, они — на нас, но хлеб через окно дать не могут.

Туалет был на улице. Стеночка, за ней огромная [выгребная] яма, и над ней висит жердочка. Садились на эту жердочку и делали свое дело. Как-то раз мужчина сидел — и упал в эту яму, ослабший был. С трудом вытащили его, хорошо неглубокая была.

С детьми вроде бы ничего обращались, почти всё время мы гуляли. Молодежь поднимали рано утром, выстраивали в рядочки и выбирали — как я теперь понимаю, для хозяев, которые искали рабочую силу. За месяц всех разобрали.

Потом нас повезли в лагерь в городе Бамберг. Там мы были недолго, запомнились только горы вокруг. В августе нас снова погрузили в вагоны и увезли в огромный лагерь в Бресте «для перемещенных лиц». Вот там-то мы хватанули.

В Бресте до нашего приезда находился лагерь военнопленных. Там лежали горы военного обмундирования с двухэтажный дом. Сейчас я уже понимаю, что это форма расстрелянных солдат. Там я заболела тифом. Помню, солнышко светит — и в луче видно, как вши тропкой бегут по полу. От них, видимо, и заразилась.

Брат Нины Галичихиной с сослуживцами. Фото из личного архива

Там нас заставляли убирать бараки, отношение было ужасное. Как-то украинцы организовали побег. Было два забора, между которыми — колючая проволока. Как сейчас вижу, как они все лежат убитые.

Поздней осенью 1942-го нас без объяснений привезли обратно в Кингисепп. И мы оттуда шли до нашей деревни 45 км. Даже никаких документов не было. Когда начали оформлять документы на узников концлагерей, я рассказала, что нас привезли обратно. В том офисе никто не верил: «Как это вас обратно привезли?». Хорошо, что нашла двух женщин — они подтвердили, что мы вместе были в лагере в Вайсенбурге.

В 1943 году нас эвакуировали в Литву — обратно мы вернулись в 1944-м, примерно в ноябре. В Петербург мы переехали в 1947-м. Я выучилась на токаря, семь лет отработала на заводе, на предприятиях работала. Когда вышла на пенсию, согласилась работать в обществе бывших узников концлагерей, помогала им.

Нина Галичихина с друзьями после войны. Фото из личного архива

В Германию с тех пор не ездила. Была недалеко от Бреста, хотела посетить место, где был лагерь, но не нашла попутчика.

Путин нам дал добавку к пенсии 1 тысячу рублей. А нам сейчас что нужно? На продукты нам с мужем хватает — уж сколько мы едим-то. Одежду не покупаем, донашиваем. Детей и внуков нет. Мы свое уже отжили.

Мария Ивановна Павлова

Родилась в 1931 году в поселке Лобаново Ленинградской области

— Я была младшей из четырех детей. Родители из раскулаченных: у них было хозяйство в Костромской области, а когда всё отобрали, они переехали в Ленинград, затем — в Лобаново. Там я и родилась.

Ночью 31 августа 1937 года к нам пришли из НКВД. Я тогда лежала больная: на меня случайно вылился целый самовар кипятка. Днем меня мама обмахивала, а ночью папа помогал. Люди из НКВД провели обыск и увели отца во Мгу (поселок в Ленобласти — прим. «Бумаги»).

В НКВД маме сказали, что поступили сведения, будто отец выступает против советской власти. Такого, конечно, никогда не было. Потом маме сказали: «Вы сюда больше не приходите, вы ему ничем не поможете. Берегите детей». Потом оказалось, отец на Левашовском [кладбище] захоронен, там у него маленький памятничек.

Война началась, когда мы были в поселке Медное, в 3–4 км от Лобанова. Мама просила эвакуировать ее с детьми в Костромскую область, но ей сказали, что надо работать на фабрике и никто не имеет права уехать без разрешения.

В конце августа началась бомбежка, она продлилась сутки. «Мессершмитты» летали так низко и так строчили из пулеметов, а я ползала по картофельной ботве между рядами. Как только немножечко стихло, подползла к сараю, где уже прятались люди. В затишье слышу мамин голос: «Дети! Вы живы? Вы где? Скорее, сюда!». Меня качало, но я быстро забежала в погреб — там и переждали. Дом наш сгорел.

Родители Марии Павловой Иван и Анна Пырские, 1917 год. Фото из личного архива

Утром 1 сентября пришли немцы. Нам говорят: выходите. Расстреливают? Говорят, нет, но приказано всем выйти. Немцы, кстати, очень удивились, что многие выжили после бомбежки, а одну из соседок, раненную при обстреле, перевязали.

В итоге мы оказались на фронтовой полосе: наши переправлялись на Невский пятачок и обстреливали эти позиции, а немцы — наших. Из-за боев нам сказали временно покинуть деревню, но в итоге мы вернулись в Медное и прожили там 2,5 месяца.

Нас переправили на станцию Дно: сфотографировали с номерами, выстроили в ряды — и в вагоны. Привезли, кажется, на границу. Там была как сортировочная: кого в одну сторону, кого — в другую. Мама нас схватила, и мы все вместе прибыли в лагерь.

Лагерь был, кажется, в городе Найденбург (сегодня Нидзица, Польша — прим. «Бумаги») — обнесен проволокой, вышки с пулеметами. Кормили два раза в день: на обед — черпачок баланды, возможно, кусочек хлеба. Еще мама давала по кусочку сухарика, она сухарики припасла.

Каждый день нас ставили вдоль барака и немец ходил с плеткой, пистолетом и отсчитывал: «Айнс, цвай, драй». И куда-то уводил людей. Был слух, что душат в печах.

Как-то раз нас повели в какое-то помещение. Мы разделись, сдали все вещи. Я после рассказов старших всё оглядывалась: откуда газ пойдет, где пол может провалиться. Немец подошел ко мне и говорит: «Вашен! Шнелль!». Тогда я поняла, что это санобработка.

Рядом был лагерь военнопленных, их проводили через наш. В одну ночь было очень шумно, мы слышали стрельбу. Когда вышли с утра, нам сказали, что барак [с военнопленными] сожгли: там вспыхнул тиф. Видимо, их всех там сожгли, а кто бежал — расстреливали.

Потом всех проверяли на вшивость. Наша мамочка была мудреная, у нее всегда был с собой гребешок, и она даже до войны проверяла наши головы. В лагере всех стригли машинкой наголо, и я заплакала. Немцу объяснили, что плачу, потому что не хочу быть некрасивой; я была блондиночкой с челочкой. Немец сказал: если найдем хоть одну «лёйзу», я ее застрелю. В итоге — «алле заубер» — всё чисто. Разрешил оставить челочку.

Дети сидели в бараке, порой ходили на улицу. Там была площадочка и поверху дорога. Помню, человек оттуда стал что-то бросать детям — они, голодные, бросились всей толпой. А я как стояла у барака, так и осталась, думала: сейчас если побегу, нас застрелят. Тогда этот человек показал немцу на меня, мол, вот это — для вот той девочки. Бросил ему пачку печенья, а тот дал мне в руки.

Весной нас привезли в Инстенбург (сегодня Черняховск, бывшая Восточная Пруссия — прим. «Бумаги»). Там было что-то вроде биржи труда: немцы-хозяева разбирали себе работников. На самом деле, это было рабство. Нас привезли в небольшой городок в Восточной Пруссии, на хутор. Мы спали на земляном полу в пристройке без окон. С нами была еще одна русскоязычная семья, два пленных француза, поляк и кто-то еще. Французов вскоре перевели в дом хозяйки, а нас — в их комнату на краю дома. Мы с Ванькой — моим ровесником из второй семьи — не работали, только собирали хворост на опушке леса.

Мы голодали, хозяйка давала нам немного продуктов. У нас стоял мешок кормовой свеклы — мы его до конца съели. Около дома был пруд. Мы с Ваней мутили там воду, а потом шли навстречу рыбам с корзинками — так мы вылавливали карасей, потом жарили.

Хозяйка к нам относилась плохо. У нее было четверо детей, и немецкие ребята плевались и кричали: «Русиш швайн!». Физического насилия мы лично избежали, но других били.

Нам полагались какие-то продукты по карточкам. Как-то мы шли за ними, на пути была большая лужа. Немецкие мальчишки окружили нас и стали забрасывать грязью. Тогда подъехал мальчик лет 14–15 на велосипеде и отогнал их. Спрашивает: вы кто. Мы объяснили, что русские, работаем у хозяйки. Он сказал: когда продукты получите, приходите ко мне домой, у меня папа бургомистр.

Мы с Ванькой получили продукты и пришли. Подошел его папа, мы рассказали, что голодаем. Он объяснил, что в магазине мы получили ровно половину того, что полагается. Мы ответили, что хозяйка нам и этого не дает. Тогда он сказал: такого-то числа вставайте пораньше, приходите, я дам вам карточки — пойдете в другой магазин, там выбор меньше, зато не будут обманывать.

В оговоренный день мы пришли, получили карточки и вернулись радостные. А хозяйка кричит: я сейчас вызову гестапо и отправлю вас в концлагерь! Это она из-за карточек. А мы так были измучены, что схватили эти карточки и говорим: не отдадим, куда угодно пусть везут. И не отдали, стали ездить в другой магазин.

Потом хозяйка сменилась — видимо, кончилась аренда участка. Следующей хозяйке мы достались как прикрепленная к земле собственность. Она относилась к нам получше.

С фронта приходили кое-какие новости. Мы знали, что немцы проиграли под Сталинградом: был траур три или четыре дня. Про снятие блокады со временем тоже узнали.

С хутора мы уходили вместе с хозяйкой и ее семьей: немцы издали указ эвакуироваться вместе с «рабами». Часть вещей хозяйка оставила: рассчитывала вернуться.

Пешком прошли до Кенигсберга (сегодня Калининград — прим. «Бумаги»), там мы оказались в феврале 1945-го. По косе дошли до Кольберга (сегодня Колобжег, Польша — прим. «Бумаги»). Хозяйка думала, что сядет там на водный транспорт, чтобы перебраться в Западную Германию, но все корабли уже ушли. Потом добрались под Штеттин (сегодня Щецин, Польша — прим. «Бумаги»), хозяйка надеялась уплыть хотя бы оттуда. Но не доехав километров 20 до города, мы услышали грохот орудий: наши.

В дом, где мы укрылись, вошли советские солдаты. Указали на хозяйку, спросили: расстрелять? Мы сказали: знаете, этих не надо, они не дали нам с голоду умереть и относились по-человечески. Это было в марте 1945-го, наше рабство длилось около четырех лет.

Мария Павлова (третья слева в нижнем ряду) в школе в Отрадном после войны. Фото из личного архива

Прежде чем вернуться на родину, мы работали в нашем военном госпитале в Шлехау (сегодня Члухув, Польша — прим. «Бумаги»). Брат попал в армию, дошел до Берлина. К осени [1945-го] мы вернулись домой.

Я как-то слышала: если бы мы сразу сдались [немцам], сейчас бы пиво пили с колбасками. Пили бы вы пиво с колбасками! Не дай бог кому жить в рабстве.

Источник https://paperpaper.ru/photos/conc-camp/

Красноярск, Материал от 7 мая 2019

Телеканал «Енисей-регион» опубликовал рассказ ветерана Великой Отечественной войны Ивана Егорова. О секретных операциях и своих заслугах моряк и боец 17-го отряда спецназначения ВМФ поведал еще несколько лет назад. Иван Иванович и сегодня находится в добром здравии. Он живет в Красноярске — здесь же будет встречать День Победы.

Наш герой родился в Уярском районе, в деревне Ново-Александровка. Его главная история жизни началась в 1943 году, когда он вместе с тысячами добровольцев ушел на фронт.

«Мне не хватало месяца до полных 16 лет. Но капитан второго ранга сказал: мы месяц будем ехать, так что ничего страшного. В июне мы приехали во Владивосток и начали проходить 3-месячный курс молодого краснофлотца. Нас учили плавать, многие, особенно сибиряки, не умели. Научили плавать, стрелять, ходить в атаку. После курса тех, кому было больше 18-ти, отправили на фронт», — рассказал он.

Молодого сибиряка выучили на связиста, после чего в мае 44-го отправили в отряд специального назначения в Совгавани (Хабаровский край).

«Часть того отряда прошла подготовку по вольной борьбе (нас тренировал чемпион Тихоокеанского флота), а джиу-джитсу и каратэ нас учил японец. Мы его звали Миша, потому что его настоящее имя сложно выговорить. Занимались с ними каждый день по три месяца. То, что показывают сейчас каратэ, извините, это детский лепет. Боевое каратэ – это солидно», — говорит ветеран.

В своем рассказе Иван Егоров упомянул и о самой опасной операции. Дело было осенью 1944 года под Мурманском.

«Нас отправили на Северный флот. У нас было очень хорошее снаряжение: острая как бритва лопата (ей можно и копать, и резать врага), пять гранат, два пистолета, два ножа плюс пулеметы-автоматы. Мы высадились на территории врага и должны были зачистить ее для высадки нашего десанта. 2 октября нас ночью на торпедном катере высадили в определенном месте. Мы окопались перед лесной полосой, на возвышенности увидели двух часовых, за ними - небольшое здание. Мы сняли часовых. Часовых снять было очень просто – ножом. У нас Леша Калинов бросал нож до 12 м (я бросал до 8 м), нож весил 700 гр. Аккуратно вчетвером подошли к зданию с охраной, в окно бросили лимонки: от часовых, конечно, ничего не осталось. Их было 18 человек. Вскоре на нас послали роту из человек 200 (видимо была у них какая-то связь), мы подпустили их близко, метров на 70, а потом забросали гранатами и окончательно расстреляли из пулеметов. Потом высадились наши десантники», — говорит ветеран.

Победу в Великой Отечественной войне Иван Егоров встретил на Дальнем Востоке.

«Осенью 1944 года намечалась будущая война с Японией и нас направили обратно в Совгавань», — рассказал герой.

За японскую кампанию житель Красноярского края получил благодарность Сталина. Он также был награжден орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, медалями «За Победу над Германией» и «За Победу над Японией».

Уже после демобилизации в 1950 году Иван Егоров работал в МВД, успел отучиться на инженера, работал в НИИ, преподавал.

Источник: https://krsk.sibnovosti.ru/society/374345-istorii-pobedy-vet...