Серия «Дай мне еды»

Тот глядел молча, вычищенные перья отливали зеленью в свете ночника. Демон глядел на Жаника в упор, в глаза, не моргая.

– Что? – севшим со сна голосом спросил парень.

– Талап[1]…

*

Старушка держалась за ствол засохшего дерева, некогда нависавшего над колодцем, питавшегося его водой, а теперь мёртвого, истончившегося.

– Не видали ли вы, бабушка украденной девушки? – спросил Алтын, осадив коня.

– Какую такую девушку ты ищешь, сынок? – старушка округлила глаза.

– Такую-такую, - занервничал парень, но опомнившись пояснил. – Её украл людоед Кумшу.

– Кумшу? – протянула старица. – Так Кумшу по земле не ходит, на конях не скачет, как же я его увидеть могла? К тому же старые глаза меня часто подводят…

– А что это вы, бабушка делаете в степи одна одинёшенька? – поинтересовался Алтын.

– Иду к своей сестре проститься, - выдохнула пожилая женщина. – Проститься… Да вот устала, мучит жажда, а воды из старого колодца добыть не могу.

Алтын спрыгнул с коня и заглянул в колодец.

– Бабушка, да он же давно вы…

Старуха схватила юношу за ноги, перекинула и накрыла колодец деревянной крышкой. Алтын закричал, пролетая сквозь чернильную темноту. Плюхнулся в воду, ударившись затылком и потерял сознание.

Тем временем Кумшу с пленницей были уже в пещере, где спал Каражал. Взмахом руки зажег демон воткнутые в стены пещеры факелы и поглядел на заплаканную пленницу.

– Боишься? – спросил у Гульжадры.

Та не ответила, только жемчужинки слёз проложили бороздки по запылённой коже.

– Знаешь зачем Сыны Хасатана берут Талап людьми? – Кумшу сел на возникший выросший из пола пещеры песчаный трон.

Вновь молчание.

– Потому, как людская кровь, страдание и страх дают им много больше сил, чем кровь других живых существ, - демон подался немного вперёд, взглянул в глаза Гульжадре. – Потому и требу эту берут реже…

– А душа? – вдруг спросила девушка.

– Душа, - Кумшу огладил усы. – Она не сынам…

Он показал на сундук в котором стояло множество закупоренных сосудов. От сосудов слышался ропот и исходил призрачный свет.

– Отец берёт требу душами, а сыны плотью, - многозначительно произнёс Кумшу.

– Но…

– Не все конечно, - перебил её демон. – Я сорокатысячный сын из сорок раз по сорок тысяч Сынов Хасатана. Старшие братья, с отцовского дозволения пожирают души.

По пещере разнёсся рокот. Проснулся раньше срока Каражал, почуяв людской страх. Из темнеющей глубины показалось его лицо с поблескивающим в свете факелов медным клювом, зацокали каменные когти.

– Айдахар! – завизжала Гульжадра, думая, что видит дракона.

Девушка бросилась к выходу, но стремительный Каражал вначале ударил её по голове, размозжив череп, затем открыл клюв и не дав родителю опомниться проглотил девчонку целиком.

Алтын очнулся. Тело затекло от неудобного положения, и продрогла от холодной воды. Была темень, хоть глаз коли. Но что это? Вот тьме пробивается неверный свет, слышится треск поленьев в костре.

Юноша встал, опираясь о стены колодца (чудом ничего не сломал при падении), и двинулся к свету, выйдя в подземный коридор.

– Подходи, подходи, Алтын, девятый сын Ерназара, - скрипучее эхо разнеслось по подземелью.

Алтын пошел быстрее и вышел в освещённый костром грот. Над огнём дымился большой казан, варево в котором помешивала длиннорукая, бледная старуха. Старуха стояла на каменном уступе почти что голая, одетая лишь в истлевшую, пожелтевшую от телесных нечистот тряпицу, которая едва ли прикрывала её наготу. У женщины были длинные нечёсаные космы, которые стелились за ней по уступу, цеплялись за камни и уходили дальше по пещере. Растянутые обвисшие веки лежали на морщинистых щеках, нос провалился. Она задирала руки с обвисшей кожей к потолку, ловила сикарашек и мокрецов, растирала между ладоней и бросала в казан. Старуха подняла пальцами с нестриженными желтыми ногтями одно веко и поглядела на гостя забельмённым глазом.

– Проходи, гостем будешь, - она растянула губы в улыбке, показав обломки крупных зубов.

Алтын, не будь дурак, убежал бы, но принял предложение и присел на деревянную клетку у входа в грот.

– Беги, Алтын, - зашелестело из клетки.

– Кто говорит со мной? – удивился парень завертел головой.

– Чего ты ищешь в моём подземелье? – спросила старуха, опустила веко и продолжила перемешивать парящее варево.

– Убегай, пока не видит! – снизу опять зашипели.

Юноша наклонился, расположив голову между ног и увидел запертую в клетке черепаху.

– Это ведьма, - объяснила черепаха. – Она тебя сварит и съест!

Тут только Алтын заметил, что по всему полу грота разбросаны человеческие черепа и кости. Старуха вынула из котла черпак, поднесла к губам. Пробой ведьма очевидно оказалась недовольна, сплюнула в угол и скривилась.

– Подойди ближе, девятый сын Ерназара, - старуха протянула свою непомерно длинную руку к юноше и ухватила того за воротник.

Она занесла парнишку над бурлящей жидкостью и уже было хотела бросить его в котёл, но тут в пещеру вошел колченогий, бледный и нагой, младенец. Ростом младенец правда был с десятилетнего ребёнка. Мертвенно-бледная кожа его кое-где просвечивала чёрными венами с застывшей в них холодной кровью, на пухлом, в перевязочках, тельце тут и там темнели трупные пятна. Младенец нёс в ручках камышовую корзину, накрытую крышкой. Масляные чёрные глазёнки на одутловатом его лице блеснули в свете костра, черногубый рот скривился.

– Олимбопе́! – воскликнула вдруг старуха и отшвырнула Алтына в стену грота (он больно ударился спиной).

Ведьма поклонилась вошедшему. Тот проковылял к котлу и открыл крышку своей корзины. Там рядками лежали новорожденые…новопреставленные. Они были обёрнуты в погребальные саваны, только посиневшие лица их не были покрыты тканью.

Олимбопе передал старухе корзину. Пока та была отвлечена разматыванием трупов, Алтын подхватил с пола обломанное ребро, подскочил к младенцу, придушил его сгибом локтя, прижимая спиной к себе и занёс над лысой головой Олимбопе обломок ребра. Тело младенца было покрыто слизью, на ощупь холодное. Он забрыкался, засучил ножонками, вцепился ломающимися ногтями на пальцах-сардельках в рубаху парня.

– Остановись! – заорала Ведьма, выронила корзину и протянула руки к джигиту. – Он Сын Хасатана!

– О, правда, что ли? – рассмеялся Алтын. – Думаешь рад будет твой Хозяин, когда я на твоих глазах убью его сына?

Старуха подняла пальцами веки, закинула их себе на макушку и поглядела на юношу бельмами.

– Чего хочешь проси!

– Как убить Кумшу?! – не думая выпалил Алтын.

*

– Что это за безумные требования?! – кричал перепуганный и возмущённый Жаник. – Человечья плоть? Серьёзно?

Его шокировало то, что впервые за все эти годы Каражал сказал что-то осмысленное и состоящее более, чем из трёх слов. А тут такое!

В качестве Талапа Каражал велел привести ему девушку. Молодую, не познавшую мужчины. Надо ли говорить, что найти такую не просто, да и как напрямую спросишь? К тому же вряд ли Каражал, это существо, было охоче до девичества…Жанболат внутри понимал, чего хочет подселенец, но не хотел то осознавать.

Пришло время идти на работу.

– Разговор не оконцен, - твёрдо сказал бес, толкнул Жаника лапой и полез тому в рот.

В этот раз Каражал намерено растопыривал в глотке свои жесткие перья, царапал пищевод когтями, изгибался, будто намекая на то, что Жанболату лучше согласиться на его требования. Отдышавшись Була направился в уборную. В зеркале отразилось бледное лицо с красными пятнами. Губы тоже медленно белели. Жаник на скорую руку замазал кое-как пятна тоналкой и превозмогая боль в желудке, где до сих пор не мог улечься демон быстро собрался и покинул дом.

*

– Говори! – Алтын прижал осколок кости к мягонькому виску Олимбопе, под острым краем образовался чёрный потёк.

– Хорошо – хорошо, - взвизгнула старуха. – Кумшу есть песок, нельзя убить песчаного шайтана.

– Что?! – возмущённо вскрикнул юноша и сильнее вдавил обломок ребра в голову младенца.

– Не убивай! – взмолилась ведьма. – Есть у Кумшу единственный сын – Каражал. Каражал смертен.

– Не тяни!

– Каражал боится калёного железа, стального звона и швейных игл. Есть у тебя меч?

– Нет, - задумался Алтын и слегка разжал хватку.

– Ну а хотя бы мотыга?

– Нет.

– Я дам тебе наговоренную иглу, - заверила ведьма. – Только отпусти Олимбопе…

– Сначала иглу! – прищурился юноша. – Потом забирай своего заморыша.

Олимбопе поглядел на Алтына с обидой, надул на чёрных губах пузырь зловонной слюны.

– Конечно, конечно!

Старуха спрыгнула со своего уступа, подбежала к юноше. Она запустила длинную руку себе под «платье» и вынула длинную сверкающую иглу, с вдетой в ушко суровой ниткой.

– Вот, - протянула длинную руку к Алтыну. – Отпусти Олимбопе.

– Как бы не так, - скривился парень. – Сначала выведи меня отсюда.

– Такого уговора не было, - подбоченилась ведьма. – Уходи тем путём, каким сюда прибыл, не стану гнаться за тобой!

– Сама-то может и нет, - Алтын поглядел на растекающиеся вокруг костра странные неестественные тени.

*

Рабочий день был невыносимо труден. Жаник несколько раз отбегал прямо посреди беседы с клиентом в уборную и рвал кофейной гущей. Внутри всё болело, Каражал очевидно скрёб внутренние органы когтями. Пару раз Була отключался, потеряв сознание, благо оба раза это было вблизи мягких пуфов и Жаник чудом не разбил голову о кафельный пол.

Когда припожаловала тётушка бледный Була упал в обморок в очередной раз, рухнув на пышные перси родственницы. Та вызвала скорую помощь. Приехавшая бригада, посчитав, что Жанболат отравился промыла ему желудок (крови в его содержимом не было), и предложила госпитализацию, от которой Жаник успешно отказался.

Он покинул магазин раньше положенного, купил в мясном павильоне целую говяжью печень, надеясь задобрить демона и еле дотянул до квартиры, чтобы наконец изрыгнуть того наружу.

– Хорошо, - часто дыша и сплёвывая кровь сказал Жаник. На его глазах блестели слёзы боли и обиды. – Хорошо, я это сделаю!

*

– Ащщ! Ты чего, дебил делаешь? – Казбек отобрал у Булы подложку, в которой уже почти ничего не осталось.

Жаник вздрогнул, словно очнувшись ото сна и с недоумением поглядел на соседа.

– Салам, - сказал он, улыбнувшись перепачканными печёнкой зубами.

– Салам? – опешил Казбек. – Это что за блюда экзотической кухни?

Он потряс перед носом Булы подложкой. Заглянул в холодильник и сматерился.

– Ты больной? Ты зачем весь холодос кровавыми руками измацал?

Жанболат непонимающе глядел на соседа, для него всё было очевидно - в ладонях мирно дремал раздувшийся от сытости птенец.

*

Ведьма долго торговалась, но когда Олимбопе жалобно заскулил в руках джигита, согласилась. из пещеры она вывела его лишь под вечер следующего дня. Обменяв младенца на иглу Алтын пошел к пещере Кумшу.

Кумшу рвал усы. Непонимающий Каражал, мгновенно насытившийся и уже вновь засыпающий глядел на родителя свернувшись калачиком в глубине пещеры.

– Ай-ай-ай, сынок, - причитал Кумшу. – Хасатан будет недоволен. Твой дед будет недоволен, Каражал.

В ответ сын Хасатанова сына лишь вопросительно заурчал.

– Может ты сможешь отрыгнуть… ай, всё одно уже погибла, ничего не изменить!

Кумшу не думал о собственном насыщении, а Каражал, хоть и знал каковы правила в угоду ненасытной своей утробе не смог уступить положенную бессмертную душу деду. Надвигалась беда.

– Кумшу! – закричал кто-то снаружи пещеры.

Демон двинулся к выходу. Встал полубоком у входа в пещеру и поглядел брезгливо вниз. Там, среди восьми похожих на людей песчаных валунов стоял парнишка лет пятнадцати со спрятанной за спиной правой рукой.

– А, - ухмыльнулся Кумшу. – Девятый сын Ерназара? Зачем пожаловал?

– Отдавай мою невесту, Гульжадру, Хасатанов сын Кумшу, а не то…

– А не то что? – с неподдельным любопытством спросил Кумшу и даже приподнял брови. – Давно уже воины не бросали мне вызов. Да и ты на воина не похож, щенок. Уходи! Нет здесь твоей невесты!

– А я и не воин! – выпятил Алтын грудь. – Не лги, демон, народ молвил…

– Ну раз народ молвил, – наигранно развёл руками Хасатанов сын. – Значит так оно и есть. Ты пришел выручать Гульжадру? Что же, это похвально! Но погляди вокруг себя, девятый сын, видишь эти валуны, что напоминают джигитов?

– Ну?

– Так вот эти валуны – твои братья, обращённые в камень ядом моей служанки Каменной гадюки. Ты всё ещё хочешь бороться со мной? С Кумшу чьи слуги могут обращать людей в камень?

– А сам-то ты можешь? – скривился Алтын.

Кумшу оторопел от такой наглости, хотел было ещё что-то сказать, но махнул рукой и обронив: «Уходи», скрылся в пещере.

– Эй, Кумшу! Кумшу! – кричал демону вслед Алтын, но всё безрезультатно.

Тогда джигит вколол иголку, раздобытую у Ведьмы, которую прятал за спиной в ворот своей рубахи, подтянул штаны и полез по скале к пещере Кумшу. Взобравшись, спрятался юноша у входа, услышав, как Кумшу ведёт с кем-то беседу:

– Сынок, слышишь? Ты спишь? – Кумшу никто не ответил. – Оно и к лучшему.

Алтын услышал, как передвигается по пещере хозяин, «шууу-шууу» катился с его платья и головы песок.

– Вы, обитатели сводов пещер – летучие мыши,- громко заговорил Кумшу. – Клянитесь, что не расскажете никому о случившемся!

– Клянёмся, - пропищало откуда-то сверху.

– Вы, мокрецы, стоножки и все прочие, клянитесь в том же!

– Клянёмся! – зашуршало среди каменной крошки.

– Слуги мои: жабы, змеи, все те, кто увидел, что произошло – клянитесь молчать!

– Клянёмся!

Всё стихло. Алтын выглянул из своего укрытия и увидел, что задумчивый Кумшу сидит на песчаном троне подле громадной черноволосой головы с медным поблескивающим клювом.

«Каражал!» - догадался юноша.

Вскоре Кумшу вышел из пещеры. Притаившегося Алтына он не заметил. Демон рассыпался в песок и исчез, а парень, немного обождав, прошел освещённое факелами логово. Глолва мирно спала, не замечая присутствия постороннего.

– Гульжадра! – позвал Алтын негромко.

Эхо ударилось о стены и отразилось от потолка, заставив дремлющих летучих мышей зароптать.

– Гульжадра, идём домой! – юноша перешел на шепот.

Он осторожно ступал по устилающему пол пещеры перемешенному с каменной крошкой песку. Оглядел всё, но девушки нигде не было. Наконец Алтын решился приблизиться к спящему Каражалу.

Сын Хасатанова сына спал мертвецким беспробудным сном. Джигит вначале боязливо обходил голову чудища по широкой дуге, затем подступал всё ближе и ближе, вставал на цыпочки, силясь заглянуть тому за спину. Внезапно взгляд Алтына упал на медный клюв.

Из самого уголка Каражалова клюва торчал кончик девичей косы с вплетённой в неё шолпой. Алтын всё понял. Он закричал, вспугнув захлопотавших крыльями летучих мышей, которые мигом сорвались с места и улетели в ночную темень. Алтын стал бить Каражала ногами, руками, но тому не было дела до потуг джигита, спал как ни в чём не бывало насытившийся одной лишь девицей.

Алтын заплакал, упал на колени рядом с Каражалом. Кончик косы Гульжадры он осторожно потянул на себя и тот, рассыпавшись выскользнул из медного клюва. Алтын прижал волосы возлюбленной к груди, поцеловал шолпу и случайно задел острие иголки, о которой напрочь забыл.

«Каражал боится калёного железа, стального звона и швейных игл.» - вспомнил юноша слова Ведьмы.

Он медленно вытащил иглу из ткани рубахи. Поглядел на неё, поблескивающую в свете факелов, затем с силой размахнулся и всадил её в косматую голову Каражала. Тот мигом пробудился. Из клюва, дыхательных отверстий и глаз его хлынула чёрная масляная кровь. Демон заметался по пещере ударяясь о потолок и стены. Не соображающий ничего со сна кинулся к выходу, отшвырнув в сторону джигита, но силы быстро его покидали. Выливаясь животворящей жидкостью из всех естественных отверстий его огромного тела. К слову по мере истекания крови тело Каражала скукоживалась, съёживалась и уменьшалось в размерах. К выходу из пещеры добралась букашка меньше маковой росинки в размере, окруженная морем демонской крови. Букашка угодила в ушко иглы и уже не могла оттуда выбраться.

Испуганный Алтын подкрался к иголке. Поднял её и посмотрел на просвет. В ушке едва различимый застыл словно в яйце силуэт крошечного птенца, в тёмной жиже.

Много десятилетий спустя пра-правнучка Алтына, которая как завещали предки хранила заржавленную древнюю иглу вдали от посторонних глаз не доглядит за двухлетним внуком, который достанет иглу из шкатулки, уколет ею свой пальчик, тем самым забрав Каражала себе.

[1] Талап – треба, дань, жертва

Жанболат сидел на диване, нервно клацая ногтями по экрану смартфона. Он не мог уже который час договориться ни с одной из девушек о встрече, хотя в обычный день такие свидания устраивались по щелчку пальцем. Он не знал причины. Ни то просто день такой, ни то чем-то выдаёт Була свои намерения… Наконец последней на глаза попалась ему короткая, в два сообщения, переписка с Перизат.

Открыв фото девушки Жаника осенило – это то что надо. Включив остатки своего обаяния и самообладания Жанболат возобновил переписку выдумав на ходу историю о том, что его тётушка, владелица салона тканей планирует открывать мультибрендовый магазин женской одежды, но перво-наперво она хочет поддержать отечественного производителя. Мол он, Жаник как увидел работы девушки был очарован и самолично походатайствовал за заключение договора с Перизат. Девушка клюнула. Договорившись о встрече на нейтральной территории Жанболат быстро собрался, приведя себя в порядок, кинул взгляд на чистящего перья Каражала, который сегодня отказался от кормёжки и ожидал свой Талап. Сказал негромко:

– Я… я нашел…

Демон поднял на него глаза, прервав уход. Он взмахнул крыльями, мигом оказавшись у ног носителя. Очевидно Каражал собирался проникнуть в Жаника, но тот попросил:

– Я сам.

– Не пытайся обмануть меня, -  прохрипел Каражал, затем вырвал из крыла одно чёрное перо и приладил к петличке на пиджаке Булы.

Перо неожиданно гармонично сочеталось с тканью, отливающее зеленью воронового крыла. Жанболат кивнул и скрылся.

*

Перизат охватило сладостное волнение. Ей сложно было сдержать эмоции, не поделиться случившимся с близкими, но из суеверного страха она того не сделала. Девушка быстренько собралась, надев одно из лучших своих платьев, а так же упаковав несколько изделий в объёмную сумку и убежала к месту встречи.

В кафе было немноголюдно. Парень похожий на корейского артиста привлекал внимание женской половины. Девчата оборачивались на него и хихикали, но подойти не решались. Наконец в помещение пошла раскрасневшаяся, запыхавшаяся Перизат. Она подбежала к столику, за которым сидел Жанболат, напряженно попивающий Латте.

– Добрый вечер, - поприветствовала она парня и одарила его очаровательной улыбкой.

У девчат в кафе разочарованно вытянулись лица. Жаник поднял на девушку взгляд и тоже улыбнулся.

Они поболтали около часа. Пери показывала блокнот с зарисовками мужской и женской одежды, рассказывала с какими тканями хотела бы поработать, а Була только слушал, иногда поддакивая, наблюдал как доверяется ему Перизат. Наконец он предложил ей посмотреть мастерскую, расписав все достоинства. Мастерскую Жанболат, ясное дело, тоже выдумал. Ему было безумно жаль Пери, но ещё ему было жаль себя.

Они сели в такси, доехали до дома Жаника, поднялись на лифте, минули лестницу. Була намеренно завозился с ключами в замке, чтобы дать Каражалу знать – прибыла его треба.

Каражал стоял посреди неубранной комнаты. Услышав, как у двери завозились, зазвенели ключами он расправил крылья и выпятил каменные когти, оцарапав ламинат.

*

Пери не успела испугаться. Не успела понять. Не закричала. Клюв Каражала пробил ей череп, вмяв кости внутрь. Девушка упала в коридоре, из головы захлестала кровь, заливая всё вокруг. Парень стал обматывать голову Пери половой тряпкой, и тут заметил, что удар демона не был смертельным. Девушка не шевелилась, но хлопала губами и бешено вращала глазами, вытягиваясь в струнку. Тогда Була потянулся к ней трясущимися руками и сжал горло. Вскоре Перизат обмочилась и умерла. 

Жаник отворачивался в сторону, когда помогал Каражалу тащить труп в комнату. Пытался слиться со стеной, прижимая подбородок коленям с ужасом наблюдая за действиями Ворона. Тот вначале содрал с жертвы одежду, разрезав её острым клювом. Заглянул девушке между ног, чтобы убедиться в её невинности. Затем клювом же остриг её длинные волосы, собрав их когтями и сложив в кучку, ставшую похожей на окровавленную паклю. После этого один за другим вырвал ногти, сложив их в сторонке, залез покойнице клювом в рот и повырывал жемчужные зубы.

Жаник трясся, глотал подкатывающие рвотные позывы. Одним ударом каменных когтей отсёк Каражал голову. Он схватил её, откатившуюся голову лапой, проделал какие-то манипуляции и водрузил её на книжную полку. Лишенную век.

Каражал вспорол трупу живот. К запаху человеческой крови подмешался аромат содержимого брюшины и кишок. Вскоре весь органокомплекс был выворочен наружу. Печень, сердце, лёгкие и почки легли отдельной кучкой, остальное брезгливо отброшено в сторону, размазав по ламинату вывалившийся из распоротой кишки кал.

Руки и ноги были разделены по суставам. Обезглавленный торс долго лежал неприкаянный, пока Демон решал, как его лучше разделать. По итогу он содрал с костей всю плоть, оставив скелетированную грудную клетку и таз.

Только после этого Каражал приступил к трапезе. Он заглатывал куски плоти, превосходящие размер его клюва. Проталкивал пищу лапами, отрыгивал то, что не пролезало и снова проталкивал. Остриженная голова покойницы наблюдала за действом лишенная век. Спокойная. Мёртвая. Жанику казалась, что и на него глядит голова. Осуждает.

Превозмогая отвращение и ужас он встал, вынул голову из шкафа и переставил так, чтобы мёртвый взгляд не падал на диван. Уселся снова. Глядит мёртвая голова. Осуждает. Встал снова, переставил. Глядит голова. Тогда необъяснимы порыв заставил Булу унести голову на кухню, открыть кран, набрать в кастрюлю воды и поставить голову вариться. На медленном огне.

Каражал содрал с рук и ног мясо, оставив кости в кучках, которые с прочими очертили полукруг. Волосы, ногти, зубы, торс, руки, ноги – всего шесть. Он вытер окровавленный клюв о занавеску и воззрился на Жаника. Ничего больше не сказал. Подошел, переваливаясь от пережора, сунул клюв, отдающий железистым вкусом парню в рот, без труда скользнул вовнутрь, быстро улёгся в животе и сыто заурчал.

Жаник глядел на забрызганную кровавой юшкой комнату. На плите выкипала, брызгая на раскалённую газовую конфорку варево.

*

Таксисты переговаривались друг с другом на точке, каждый из них в эту ночь получил вызов от одного и того же красивого парнишки, который ехал в разные места города. Была ночь субботы и бомбилы думали, что пацан мотается по клубам. У красавчика была с собой спортивная сумка, может стриптизёр с собой костюмы носит. Хотя, какие костюмы? Трусы со слоником? Ха-ха! А потом по внутренней рации истерически заверещали, чтобы все водители, которые обслуживали заказ сделанный с такого-то номера срочно явились в опорный пункт N-инского района.

*

Когда Перизат, скромная, послушная Перизат не вернулась в общежитие вовремя комендант и соседки девушки забили тревогу. Телефон девушки звонки принимал, но ответа не было. Вызвонили брата студентки, тот примчался через полчаса и около полуночи вместе с комендантшей они были в опорном пункте. Заявление не приняли. Молодая, мол, загуляла небось, обождите денёк, там и сама явится, ей девятнадцать.

Но наутро в разных частях, разных районах города стали находить чёрные пакеты с фрагментами тела.

*

В кармане вибрировал не переставая айфон, затянутый в розовый бампер и с безвкусной висюлькой в виде пушинки на ниточке. Парень не знал куда деть гаджет и просто сунул его себе в карман. Бабка, заглянувшая в пакет, последний, с кистями рук, который Була поленился под утро отнести хотя бы в соседний двор заверещала: «Милиция! УУУбИИИлИИИ! Ми-ли-ци-я!!!!»

Жанболат спокойно встал, перекурил и отправился домой.

Жаник сидел на диване, поджав под себя ноги. В квартире стояла звенящая тишина, лишь секундная стрелка часов похрустывала, словно кто по снегу идёт. В железную дверь забарабанили кулаком. Не соседка снизу, было ясно по тяжести ударов, а следом закричали:

– Полиция N-инского района. Открываем!

Була запаниковал. Он всё понял. Его обнаружили. Парень вскочил с дивана, побежал на кухню, схватил нож, который почему-то был перепачкан бурым и резанул себе по шее. Рухнул, сверзив с плиты остывающий холодец и стал «уходить».

Противных вой болгарки, вгрызающейся в металл входной двери, топот ног, люди в масках, это последнее, что запомнил парень.

Его вычислили быстро. При всеобщей цифровизации, системой «Sergek», камерами на каждом столбе это было вовсе не сложно. На видео из подъезда к примеру видно, как мило он беседует с Пери, пропускает её первой в лифт. А чуть позже, переодевшийся выходит из того же лифта с объёмной спортивной сумкой. Безмолвные свидетели, регистраторы в машинах такси тоже дали показания. Булу подлатали в больнице, скрыв от общественности где тот лежит, чтобы исключить возможность самосуда.

Парень пытался оправдаться, рассказал о Каражале, но психиатры решили, что он пытается выставить себя умалишенным. Признали вменяемым.

Суд тоже был закрытым. «Чёрный беркут» теперь назывался дом пожизненно осужденного ублюдка.

«Смертную казнь ему!» - кричали на суде родственники.

«Отдайте его нам!» - кричали. - «Нелюдь!»

Тётушка Рабига была вынуждена закрыть магазин. Всё одно работать ей не давали, хотя сие и чудовищно. Родственники-то при чём, тем более тётя. Квартиру Жаника опечатали, хозяйка была вне себя, ведь даже кровь отмыть не дали. Хотя кто теперь её снимет, купит?

Прошли годы. Каражал, словно предав носителя даже не шевельнулся за всё это время в животе. Жанболат часто плакал, был бит, опущен…

Этой ночью он всё-таки решился повторить попытку. Уйти. Скрутил из простыни петлю, на спинку двухъярусной кровати приладил, накинул на шею. Сокамерники из тех, кто не спал глядели за его действиями с любопытством. Он уже было хотел скользнуть ногами перёд, но из желудка проурчало:

– ДАЙ. МНЕ. ЕДЫ.

Её предложение было встречено радостным улюлюканьем. И вот Жаник, шатающийся и пьяный стоит над распаханной клумбой с раскрытым ртом. Приятели скандируют его имя на разные голоса: «Жаник! Жаник!», хлопают в ладоши и свистят. Раз и захрустела на зубах земля. Отвратительная грязевая масса с трудом проскакивает в горло, а затем что-то больно вонзается в язык. Жаник вскрикивает, лезет в рот рукой. Швейная иголка, невесть каким образом попавшая в клумбу пробила шершавую поверхность органа и застряла. Була тщетно пытался её вытащить самостоятельно. Под хохот не замечавших случившегося друзей. Когда всё-таки приятели увидели, что что-то пошло не так, они быстро отвели Жаника в травмпункт.

Никто и не думал, что игла в клумбу попала не случайно.

*

Зарина слышала о нём не один раз, но всё-таки стеснялась, не хотела верить, что медицина бессильна. Не хотел поддаваться суевериям до тех пор, пока не стало уж совсем невыносимо.

Её братишка родился особенным, как сейчас принято говорить. Целыми днями он слонялся по селу то и дело пугая соседей резкими вскриками и движениями. Коррекционных групп, классов,  по близости не было, а отправлять сына в интернат отец не хотел. Так и жил Руслан с родными, с возрастом изматывая их всё сильнее.

Зарина вышла замуж, переехала с мужем на соседнюю улицу, оставив брата с родителями. Именно её муж первым заметил, что Русик не просто безумец.

Став взрослым Руслан часто проявлял немотивированную агрессию. Бывало сиди на лавке у дома, играет с камушками как ребёнок, следом резко вскакивает, разбивает кулаком оконное стекло, и снова садится играть как ни в чём ни бывало. Когда Руса спрашивали зачем, мол, ты так сделал – то улыбался и заговорщицки шептал: «Попросили».

Арман, Заринин муж, взял как-то Русика с собой на лесопилку, где сам в то время работал. Родители жены нуждались в деньгах, да и Рус уже засиделся в четырёх стенах. Понятное дело к опасным механизмам безумца не подпускали. Помогал парень в укладке готовых пиломатериалов в штабеля и относил в склад мешки с опилками.

Работал хорошо, ничего не скажешь, нравилось трудиться Руслану на свежем воздухе. Но вот в один пасмурный день лесопилка встала из-за технических неполадок. Рабочие пили чай в вагончике, играли в нарды. Руслан спал на лавке, подложив под голову свёрнутый ватник. Лежал парень на спине приоткрыв рот, храпя и причмокивая.  Арман сидел на скамейке и прихлёбывал из кружки с отколовшейся ручкой чай. Он глядел на двор сквозь маленькое окошко, наблюдая за тем как наладчик носится вокруг установки, хватаясь за голову.

Вдруг от лежбища Руслана раздался странный протяжный утробный звук, похожий на очень громкое урчание желудка.

Арман повернулся, посмотрел на шурина. Тот спал как ни в чём не бывало. Но сквозь тонкий его свитер виднелось как в районе живота нечто движется, шевелится выпячивая стенку брюшины, как будто барахтается в утробе беременной женщины плод. Странный, не правильный плод.

Движение под свитером сопровождалось урчанием, но Рус не просыпался, ему это не мешало. Арман было подумал, что какой-то зверь забрался непонятно как под свитер шурина.  

– Э, Рус, - не громко позвал его Арман.

Руслан не проснулся.

– Руслан!

Арман подошел к лавке и тронул шурина за плечо. Руслан хрюкнул во сне, почесал живот и случайно задрал свитер кверху.

– Алла! – Арман отпрянул.

Сквозь кожу на животе проступали очертания когтистых лап. Что-то ворочалось, выпячивалось наружу и урчало.

– Ты чего? – отозвался один из рабочих.

Арман указал на живот Руса. Коллеги бросили игру, посмотрели и зашептали отваживающие нечисть слова. Руслан проснулся, не понятно от шума, слов или просто почувствовал на себе взгляды.

Он оглядел присутствующих блуждающим взглядом своих раскосых глаз. Сел, почесав ещё раз беспокойный живот, затем икнул и сорвался с места, выбежав под моросящий дождь. Он скрылся в рощице за лесопилкой и не возвращался до темноты.

К вечеру небо очистилось и засияло россыпью алмазов. Арман сидел у вагончика на шпале, подстелив на неё целлофановый пакет. Курил. Воздух был сырым и холодным, поэтому Арман кутался в ватник и вжимал голову в плечи. Из окошка вагончика падал тусклый желтоватый свет старенькой лампы накаливания.

Тонкие молодые деревца справа от вагончика зашевелились. К шпале подошел Руслан. Сел молча. Арман не глядел на него.

– Где был? – спросил он спокойно.

– Ну, - Рус неопределённо повёл плечами.

Шурин что-то держал в левой руке. Жевал и чавкал.

– Фу, чем это воняет? – Арман взглянул на Руса.

Парень держал в руке трупик лесного ежа, набирал и поедал копошащихся в разлагающейся ежатине жирных белёсых опарышей.

Зарина стояла у автобусной остановки. Держала недоумевающего и озирающегося по сторонам Руслана за руку и прижимала к себе сумку с гонораром.

– Извините, - обратилась женщина к проезжающему мимо на велосипеде парнишке. – А где тут Кама́л живёт?

– Кто-кто? – не понял юноша.

– Камал, - Зарина немного потупилась и шепотом, прикрыв рот ладошкой, чтобы слышал лишь собеседник прибавила: – Псих.

– Ааа,- заулыбался парень. – Туда идите, тате.

Он махнул в сторону дома, где уже стояло около десятка страждущих. Были тут и болящие с клюками, прислонившиеся к забору из профлиста (скамеек для пациентов предусмотрено не было), были и семейные пары, в волнении ожидавшие своей очереди под сенью деревьев, и сидящие в специальных колясках парализованные дети. Узнав кто последний в очереди, Зарина и Руслан стали ожидать.

Дом целителя ничем не отличался от прочих домов на улице. Такой же белёный фасад, шиферная крыша. Такой же высокий забор как у всех. Не будь очереди, и не скажешь, что тут живёт человек, чьи контакты передают с трепетом и благоговением, словно сокровище.

Прошло около пяти часов, прежде чем уставшая Зарина и её брат попали на приём. Из скрипучей калитки вышла девушка с перевязанной розовым платком головой, оценивающе осмотрела их, затем кивнула головой в сторону дома, приглашая Зарину с Русланом войти.

Рус, уставший пуще Зарины икал и капризничал, пытаясь вырвать из хвата сестры руку, но та не отпускала.

Двор тоже ничем не отличался от всех подобных. Пациентов проводили в летнюю кухню, где сидел Камал.

Он был крепким мужиком с пивным животом и добрым открытым лицом. Сидел на топчане, покрытом порядком вытершимся уже ковром, сложив ноги по-турецки на подушке. Перед целителем стоял коротконогий столик размером с канализационный люк, по другую сторону стола лежали две сидушки от старых мягких стульев.

Камал поприветствовал гостей, жестом пригласил их присесть на сидушки.

– У нас такое дело, - начала было Зарина, но Кама поднял вверх руку, заставив её замолчать.

Он схватил Руслана за руку, пересыпал из своей ладошки в ладонь парню бурые фасолинки, затем заставил того закрыть бобы в кулаке. Гадание длилось не долго. Заряженные Кумалаки быстро рассказали баксы о приключившейся в семействе беде.

Камал не переставал улыбаться и излучать доброжелательность. Он попросил пациентов немного подождать его, а сам впрыгнул в резиновые тапки и выбежал из летней кухни.

Руслан крутился на месте, оглядывался по сторонам, словно на иглах сидел. Прошло около получаса, а Камал всё не возвращался. Вдруг кто-то постучал в решетчатое окно, испугав пару. Зарина оглянулась и сквозь посеревший тюль увидела встречавшую изх у калитки женщину. Она яростно махала рукой, требуя, чтобы Зарина вышла наружу.

– Я сейчас, - сказала Зара брату и быстро покинула здание.

Как только Зарина вышла, женщина в платке схватила её за руку, притянула к себе и оттащила от кухни едва ли не к воротам. Зара увидела, как в кухню вошел Камал, который держал в руке раскалённый добела кетме́нь.

Уже около часа Зара и Томирис (так звали помощницу баксы) сидели на деревянной лавке у ворот. От летней кухни нёсслись звон метала и матерная брань, заглушающие отчаянные крики Руслана. Зарина плакала, она уже не пыталась броситься брату на выручку, удивительно сильная для своей комплекции Томирис всё равно не дала бы ей этого сделать.

– Чаю хотите? – спросили Тома.

Зарина отрицательно замотала головой.

– Знаете, тате, ведь ритуал может продлиться и до утра, - женщина поправила свой платок.

Она хотел ещё что-нибудь прибавить, и даже воздуху для этой цели набрала, но вдруг закатный вечер прорезал нечеловечий, измученный, болезненный крик, похожий на продолжительный басовитый птичий клёкот.

Под утро Камал вывел Руслана под локоть. Парень был бледен, изо рта тянулась ниточка буровато-желтой слюны. Измученный Рус не мог даже глаз открыть, перебирал ногами, опираясь на Камала, который был так же жизнерадостен и весел.

– Вот, - сказал баксы, и совершенно неожиданно рыгнул прямо в лицо ошарашенной Зарине.

– Это от злых духов, - пояснила Томирис.

Камал протянул женщине обыкновенную швейную иголку, которую держал за ушко бумажной салфеткой. Иголка была вся заржавлена.

– Бери иглу и вези подальше от брата, подальше от людей и туда воткни, где никто её никогда не сможет отыскать! – наказал баксы, затем внезапно запел песню, лишенную смысла, состоящую из набора не связанных между собою слов на разных языках и пустился в пляс, бросив иголку на землю, выпустив локоть Руслана.

Зарина подхватила падающего брата, который был необыкновенно холодным на ощупь, усадила его на лавку и потянулась за иглой, но Томирис перехватила её руку.

– Ащщ! – шикнула она. - Не вздумайте голыми руками брать!

Зарина подняла иголку салфеткой, надёжно её замотала и спрятала в кошельке. Баксы продолжал петь и плясать. В качестве гонорара Камал запросил обыкновенную детскую раскраску… для девочек.

*

Ржавая игла это вам не шутки! Жанболат получил несколько уколов в травмпункте, наутро язык распух и еле умещался во рту парня. Поднялась температура, изо рта текла слюна, а проглотить таблетку антибиотика было решительно невозможно.

Больной парень лежал в постели и обливался нездоровым потом. Несколько раз забывался он зыбким сном, но очень скоро начинал задыхаться и тут же просыпался. Найдя наконец удобное положение, Була оперся о спинку кровати и задремал в сидячем положении. Ему ничего не снилось, кроме звука чьего-то сиплого, грубого голоса, который не переставая клекотал:

«Жрать! Жрать! ЖРАТЬ!!!»

Глава четвёртая. Девятый сын.

Странницы закончили свои рассказы глубокой ночью, когда женщины давно уж спали, а Ерназар клевал носом на ворохе подушек.

Восемь Ерназаровских сидели и внимали рассказам, открыв от удивления рты. Жаба зевнула, не стесняясь раззявив непомерную свою пасть и сказала:

– Ох и устали мы. Выпьем персидского вина, джигиты, да ляжем спать.

Братья никогда ещё не пили ничего крепче кумыса. Услыхав про вино они возбудились, захотели попробовать диковинного напитка, да спрашивать у отца на то дозволения не хотели.

– Сходи к коням, сестрица, принеси бурдюк, - кивнула Жаба Гадюке.

Та встала, припав на одну ногу (ей трудно было поддерживать людскую форму и уже проступали на щёках чешуйки, а ноги срастались в хвост) и вышла из юрты. У коновязи дремали не расседланные кони-мыши. Гадюка сняла с жеребца Жабы сосуд с вином, откупорила деревянную пробку и наклонилась над горлышком. Она выпустила тонкие спицы гадючьих клыков, надавила на ядовитые железы и спустила в бурдюк свой яд.

Войдя в юрту с сосудом, Гадюка незаметно сунула Жабе в лапу свою чешуйку и разлила вино по пиалам. Восемь Ерназаровских выпили по глотку и отравленные ядом Каменной Гадюки окаменели. Жаба раскрыла пасть и один за другим проглотила их, утрамбовав в своё растяжимое брюшко.

Конь, сотворённый из мыши не выдержал натуги, его чары развеялись, и Жаба рухнула на песок у пещеры Кумшу, изрыгнув восьмерых перепачканных её желчью обратившихся в каменные изваяния джигитов. Был розоватый рассвет, Владыка не спал, охраняя покой своего отпрыска Каражала.

– Один, два, три, - начал подсчёт Кумшу. – Семь, восемь… Восемь?! – вскрикнул он и насупил свои кустистые брови! Мне нужны все девятеро!

Рассвирепев он поднял свой костяной посох и уже хотел было раздавить Жабу, но тут вмешалась Гадюка:

– О, мой господин, - она кинулась тому в ноги. – Но девятый сын Ерназара хворый младенец, что был рождён раньше срока! – она всползла к уху Кумшу, оплетая его своими пёстро-серыми кольцами и зашептала. – Не уж то великий Кумшу убоится младенца?

Кумшу кивнул, повёл плечами и разжал гадючьи объятья (та шлёпнулась на гальку).

– Что же, - заговорил он. – Хорошая работа. Жалую вам водопой у границ земель Аккемпир! А сейчас уходите.

– Слушаю и повинуюсь, - хором отвечали Жаба и Гадюка, после чего удалились к водопою.

На этой сопке ветра собирались для игр. Степные и пустынные, спустившиеся с гор, мелкие вихри и суровые, многоопытные Бураны. Они несли сплетни со всех сторон света, и главной из них были новости о грозящей угрозе сыну Хасатанова сына.

Многие из ветров летали поглядеть на Ерназаровых отпрысков, но никто не замечал в них ничего особенного. Молодой посвист принёс новое известие:

– Пропали восемь Ерназаровских!

Проснувшись по утру Ерназар по обыкновению вышел из юрты под розовеющее на востоке рассветное небо. Набрал черпаком студёной с ночи воды, обмыл лицо и напился. Только после этого отец пришел в себя после чарующих рассказов гостий и стал озираться по сторонам, выискивая сыновей. Кони их стояли у коновязи. Ерназар вернулся в юрту и обнаружил восемь пар сапог, а подле них пустой бурдюк, от которого пахло вином и едва уловимой горечью.

*

Через неделю отёк спал, язык облез до мяса и очень сильно болел. Жанболат не ходил в универ, и помалкивал так как любое движение, попытка заговорить приносило боль и кровотечение. Есть тоже было невозможно. Первые трое суток парень лишь пил воду и сок через соломинку, потом перешел на кефир и шубат. Похудел, с завистью поглядывал из окна на палатку с Донером, которую в начале года установили возле общаги и мечтал о том, что когда поправится обязательно закажет себе огромную шаурму.

Во рту катались сгустки крови, выступавшие с поверхности израненного языка. Выступало много слюны, которую как бы ни было противно приходилось сглатывать. Була был в комнате один. Сосед, балагур Казбек, был на вечерней подработке.

Живот сводило, он урчал, но твёрдую пищу Жаник есть пока боялся. Он сел на кровать в сумерках неосвещённой комнаты, облокотился о стену, поджал под себя ноги. Вдруг живот заурчал особо сильно, басовито, отрывисто и Жанболат в буквальном смысле почувствовал, как переворачиваются его кишки. Он вскочил, задрал кверху футболку в которую был одет и увидел, что почти прилипший за неделю поста к спине живот ходит ходуном, выпячиваясь, бугрясь, словно вот-вот кто-то вырвется сквозь брюшину наружу.

Жаник вскрикнул, запаниковал. А из утробы тем временем захрипело:

– Дай! Мне! Еды!

Була описался. Тёплая жидкость пропитала шорты, затекла в носки, замочила тапки. Парня забило крупной дрожью, по позвоночнику побежали ледяные мурашки, рот наполнила кровавая слюна, которую Жаник не смог проглотить из-за комка в горле.

– Еееесть! – хрипел живот, угловато натягивая истончившуюся от недоедания кожу.

В глазах Жанболата выступили слёзы. Живот резко дёрнулся, потянув хозяина к маленькому холодильнику, в котором студенты хранили нехитрую снедь. Жаник всё понял. Подбежал к холодильнику, раскрыл его. Наплевав на боль он стал пропихивать в рот всё, что попадалось под руку, даже растительное масло из поллитровки выпил, но брюхо не унималось, наконец Була почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Наклонился над чёрным пакетом-майкой, который заменял им с соседом мусорное ведёрко и его вырвало. Содержимое желудка толчками выплёскивалось в пакет, из глаз Жанболата катились слёзы, лицо побагровело от натуги, на лбу и шее выступили вены, покраснели глаза. Внутри уже не осталось никакой пищи, но Булу всё ещё крутили рвотные позывы, наконец последний из них, самый жестокий заставил парня сдавленно закричать. Из пищевода на язык выскочило нечто колючее, мохнатое и заскакало по полости рта, пытаясь вернуться в желудок. Була закашлялся, полез руками в рот, в попытке схватить это нечто, но оно проскальзывало между пальцев. Немыслимым усилием он ухватил существо и резким движением вытянул его, бросив на пол.

Существо сильно приложилось о дверцу холодильника головой и замерло. Жанболат тяжело дышал. В квадрате света лампочки холодильника лежал комок перьев с немыслимо длинными птичьими лапами, чёрными, застывшими в бесчувствии бусинками глаз и медным загнутым клювом.

Була отпрянул. Он взял со стола толстый маркер, сел на корточки и уже было потянулся, чтобы ткнуть в существо, проверить сдохло ли, но тут оно вскочило на лапы, зашипело, раззявив отливающий желтизной клюв и одним махом запрыгнуло на дверцу холодильника. Жаник шлёпнулся на задницу, заорал, брызжа кровавой слюной, а птенец потянул дыхательными щёлками воздух, повернул головку набок, с любопытством глядя на дверцу морозильной камеры. Переступая бочком на своих длинных лапках оно перешло на верх холодильника, заглянуло ещё раз, попробовало дотянуться, открыть морозилку, но едва не шлёпнулось на пол. Существо посмотрело на Жаника, требовательно заурчало, распушившись. Оторопевший парень потянулся к дверце, над которой цокал коготками, переминался с лапы на лапу в нетерпении птенец. Була уже начал открывать морозилку, но нетерпеливое существо щёлкнуло клювом, и парень отдёрнул руку. Тогда птенец заурчал и произнёс с птичьим присвистом:

– Есть, есть!

Жанболат быстро подался вперёд, открыл дверцу и отполз за линию света. Птенец лапой вытянул из морозилки подложку с остатками замороженной куриной печени, швырнул его на пол и спрыгнул сам. Медный клюв быстро превратил замёрзший нежный орган в кровавое крошево, птенец с довольным урчанием приступил к трапезе.

Казбек вернулся за полночь, уставший и немного под хмельком. Он сунул коменданту чекушку, поднялся к себе на этаж и тихо отворил дверь, опасаясь разбудить Булу. Но тот не спал. Жанболат встретил Казбека стоя на полу. У открытого холодильника. Пожирая из подложки сырую куриную печень.

*

Каражал славился своей ненасытностью. Будучи едва оперившимся, но ещё не вставшим на крыло он бегал по Великой степи, охотился на тушканов, змеек и мышей, а если то ему не удавалось садился на землю и глотал камни до пока забив ими своё брюхо не засыпал. Тогда его отец Хасатанов сын Кумшу пускал на поиски блуждающие барханы и чёрные пески, над которыми имел власть.

Каражал после такой трапезы проводил в беспробудном сне по несколько дней, лежал в пещере, будучи под защитой Кумшу.

Оперившись и встав на крыло стал Каражал много ненасытнее. Он пожирал на скаку до десяти куланов, мог заглотить стадо сайги, не поперхнувшись рогами. И рос, сопоставимо сожранному, до тех пор, пока не довелось ему отведать человеческой плоти.

Кумшу, Хасатанов сын был людоедом. Под гнётом и страхом перед живущим на их земле демоном находилось около десятка аулов. Каждое полнолуние посылал Кумшу своих служанок змей или жалящих насекомых с вестью, что тот или иной аул должен был отдать ему человеческую жертву. Множество джигитов противясь заведённому порядку вызывались выйти против Кумшу в честной битве. Да только какая честь у демонов… Больше прочего любил Кумшу плоть юных девушек, не успевших выйти замуж.  Но на таких жребий гадателей указывал редко. Иной раз случалось, что выбор сделать до положенного срока старейшины, и гадатели не успевали, тогда Хасатанов сын являлся в селенье сам.

Это был такой случай. Несколько раз перекидывала гадальные кости бродячая предсказательница, но всякий раз гаданье её указывало на совсем ещё юную, пятнадцатилетнюю Гульжадру. Заплакали родители красавицы. Сулили гадательнице награду, чтобы её кости хоть раз указали на другую. Но как бы не старалась она помочь, ничего не выходило.

Помимо прочего выбранный аул обходили, облетали, обползали слуги Кумшу, чтобы исключить подлог и неверное толкование знаков. Судьба Гульжадры была предрешена.

К тому времени минуло уж пятнадцать лет как пропали восемь Ерназаровских. Девятый сын, что был рождён до срока вырос, девятеро дочерей повыходили замуж, да разъехались по свету. Стада, табуны и отары Ерназара размножились пуще прежнего, да некому было их пасти.

Девятый сын был здоров, добр и крепок, да не дал ему всевышний ума. А быть может не успел дать, так как Алтын был рождён преждевременно. Оправдывал юноша своё славное имя. Всегда был готов помочь. Ума, то нет, а души и силы – сколько хочешь. Вот и обращались к нему аулчане, когда тем помощь была нужна. Один Алтын мог сбить с ног быка. Ударит в лоб скотине - та и падает замертво, даже ухом не успеет повести. Схватит за волосок на кончике хвоста, дёрнет – шкура вон. Страшная сила, да только ласков Алтын, словно телок, честен и бесхитростен.

В день пропажи восьмерых, безутешная мать поклялась сама и взяла обещание со всех соседей, что если восемь Ерназаровских не вернутся, те никогда бы не говорили Алтыну о том, что были у него братья. Восьмеро не вернулись.

Раз пас Алтын в степи отару овец. Притомился на солнцепёке, подогнал коня под раскидистое дерево, слез и присел отдохнуть в тени. Глядит – вдали, среди краснеющих головок мака бродит женская фигурка, цветы собирает. Окликнул девушку, та испуганно вздрогнула, но не ушла, с любопытством разглядывая юношу. Приблизилась, устроилась поде Алтына в тени, красивая, черноокая с длинными каштановыми косами. Назвалась Гульжадрой. Почувствовал Алтын жар в груди, растекающийся по венам, будто бы болезнь. То сердце воспылало первой любовью. Да и щёчки Гульжадры зарделись от разгоревшегося внезапно пламени. Встречались тайно молодые на пастбищах, да вот одним днём не пришла возлюбленная к месту свидания. Заволновался Алтын, оседлал скакуна и направился в селенье в поисках любимой.

Ни в какую не хотела мать отпускать свою единственную дочь в лапы Хасатанова сына, пыталась скрыть её, увезти, да наложенное слугами Кумшу проклятье заставляло арбу вновь и вновь возвращаться в селенье. Близился закат, час, когда бесы степей особенно грозны и сильны. Закрутились вокруг селенья хищные песчаные вихри. Повыбегали из юрт перепуганные встревоженные люди, сбились в кучку посреди аула, обнимая друг друга, прижимая к груди плачущих детей. Под красным закатным солнцем вырос из песка высокий, в два человеческих роста, плечистый и статный немолодой мужчина с бритой наголо головой, круглыми, навыкате янтарными глазами в пол-лица.  Кумшу оглядел аулчан, выискивая избранную (щелевидные зрачки его сузились в тонкие ниточки) огладил лежащие на груди концы запылённых усов отцепив волосинки от выпирающих на кабаний манер клыков, затем спокойно заговорил:

– Я  - Кумшу, ваш милостивый повелитель. – он слегка склонил голову. -  До меня дошли печальные известия, что ваше селенье отказывается платить установленную дань!

Он медленно двинулся вокруг ропщущих, плачущих людей. С платья, усов и лысой головы его сыпался песок: «Шууу-шууу».

– Я бы хотел получить свою требу, и не наказывать вас, люди, за опоздание, - продолжил демон всё так же спокойно. – Отдайте мне ту, что зовётся Гульжадрой, иначе вас ждёт большое несчастье!

Народ трясся от ужаса, никто не мог сойти с места. Кумшу приблизился вплотную, шууу-шууу, перекатывались песчинки.

– Что же вы не идёте за ней? – с недоумением спросил он, приподняв кустистые брови. – Или может быть вам не дороги жизни ваших детей?

Он вырвал младенца из рук одной из женщин, поднял его, орущего за ножку над своей головой и раззявил клыкастую пасть. Люди закричали, бросились врассыпную, лишь растерянная мать кинулась в ноги Кумшу, моля не пожирать её дитя.

Гульжадру отыскали быстро. Родителей, которые не хотели отдавать дочь избили в кровь и вырвали бьющуюся в истерике девчонку из ослабевших материнских рук. Когда девушку бросили под ноги демону, он разжал руку, в которой держал ребёнка и тот чудом не разбился упав в юбку подоспевшей матери.

Жертва глядела на великана глазами полными ужаса и слёз. Хасатанов сын наклонился к ней, осмотрел оценивающе, затем хмыкнул и, схватив Гульжадру за ворот платья сунул ту в песчаное своё тело, после чего рассыпался, уняв окружившие селенье пылевые вихри.

Алтын опоздал. Он нашел селенье плачущим и взывавшим к Тенгри, который допустил кражу первой красавицы Гульжадры. Рассвирепел тогда юноша, стеганул коня и умчался куда глаза глядят, на поиски возлюбленной. Несёт его конь, роняет хлопья пены, хрипит от натуги, но Алтын не сбавляет ходу, знай себе хлещет жеребца по бокам. Глядь, вдалеке стоит согбенная старуха у древнего колодца, рукой ему машет, манит к себе. Направил мальчишка коня к старице, дабы спросить не видела ли она куда понёс Кумшу его любимую.

Небо хмурилось. И не скажешь, что середина марта. Воздух полнился ароматом проснувшихся деревьев. Древесная кровь побежала под корой наполняя ветви жизнью. Да… кровь… На языке закислило при упоминании. Он достал из пачки сигарету (блин, последняя!). Заложил папиросный цилиндр за ухо, пачку смял и бросил в урну. Сырость раннего утра отрезвляла. Скоро начнут просыпаться соседи вон из той серой девятиэтажки, вот из этого человейника, из трёхэтажного громоздкого дома на углу. Выйдут на прогулку собачники, ёжась от сырого холода, выбегут бодрячки – спортсмены на утренний моцион. А бабулька из первого подъезда потащит на помойку своё пластмассовое мусорное ведро, проложенное по дну газеткой для удобства.  И найдёт странный кулёк. Сунет любопытный крючковатый нос куда не следует и начнётся…

*

Девчонки всегда обращали на Жанболата внимание. Он был статным высоким и похожим на корейского поп-исполнителя с высоким скулами, узким подбородком, и взглядом с поволокой. К тому же Була следил за собой, не чета многим его одногодкам, которые носили лишь спортивки и кроссы.

Жаник всегда был одет с иголочки, взяв за образец именно K-pop артистов, по которым «тащились» почти все девчата в городе. Он легко заводил знакомства. Девушкам льстило, что такой красавчик сам завязывал разговор, считая себя особенными, что конечно было не так.

Благодаря тётушке, Жанболат попал в богемный мир моды (но не в качестве модели, хотя при его данных он мог бы смело пройти по подиуму) в качестве одного из консультантов в магазине эксклюзивных тканей и, на секундочку, лица компании. Була снимался для рекламных баннеров, в коротких видео для соцсетей магазина и имел большой успех среди покупателей обоих полов. Стоит ли говорить, что мессенжеры парня всегда были переполнены письмами от поклонников.

Сегодня был обычный день. Жаник сидел на высоком стуле у расчётной стойки, ленно тыча пальцем в экран смартфона. Было скучно. «Мёртвые часы» торговли тянулись немыслимо долго, словно издеваясь над юношей, который хотел поскорее уже отбить сегодняшнюю норму и пойти домой.

Были предпраздничные дни с их обычным ажиотажем, все закупались мясом, мукой, кумысом. На площадях установили юрты и ряды казанов, в которых обыкновенно жарили баурсаки и готовили плов для бесплатной раздачи. Була пролистывал ленту где мелькали через одну фотографии с приготовлений и внезапно наткнулся на страничку миловидной девушки с ником «Пери».

Ткнув пальцем в маленький кружочек аватар, Жаник развернул на весь экран фото Пери. На картинке была изображена улыбающаяся девчонка со смоляными косами, в которые были вплетены серебряные Шолпы. Пери была одета в костюм с национальными мотивами, подпись под фото гласила: «Этот костюм в народном стиле я сшила за два дня в перерывах между работой и учёбой. Хотите такой же? Для заказа пишите в личные сообщения!»

На личной странице девушки была вкладка магазина, в каталоге которого разместились фото множества вариантов мужской и женской одежды, видимо собственноручно сшитых Пери. Название магазина горело неоновой надписью «ПЕРИЛАЙН».

У аватара пульсировала зелёная точка, означающая, что Пери сейчас в сети.

«Привет,» - не долго думая написал ей Була.

Девушка ответила через несколько минут:

«Добрый день, вы по поводу заказа?»

Жаник немного опешил, задумался, залез ещё раз в каталог магазина, полистал альбом Пери, задержавшись на самой последней фотографии девушки, разглядывая шолпы.

Колокольчик на двери мелодично звякнул, оповещая продавца, что прибыл покупатель. Була нехотя оторвал взгляд от экрана телефона и, уже было хотел поздороваться, но увидел, что у входа стоит не довольная как всегда тётушка Рабига.

– Опять фигнёй страдаешь, - пренебрежительно сказала она, отёрла подошвы о придверный коврик и прошла в зал.

Тётушка хромала, из-за врождённого укорочения правой ноги. Была похожа на налопавшуюся навозных мух жабу со своим плоским лицом и его мелкими чертами. Только рот был широким, словно от уха до уха, с намалёванными красным тонкими губами. Тётушка носила короткую стрижку, подкрашенных на кончиках малиновым волос и кокетливо сдвинутый набок малиновый же берет. Сегодня на ней была надета кожаная куртка и трикотажное платье средней длины.

– Покупателей нет, тётя, - пожал Жаник плечами. – После шести пойдут…

– Ай, ты всегда оправдание находишь, - скривилась тётушка перебив его и подошла к стеллажам со свёрнутыми в рулоны тканями.

После шести народ повалил. Вначале один за другим стали появляться бегунки доставки, с желтыми рюкзаками за спинами. Они суетились, спешили, хватали не свои пакеты, ругались. Раздражали. Бесили своим неотёсанным видом и аульными манерами.

Когда доставщики испарились Рабига заставила Жаника вымыть заляпанный грязью пол у входа, хотя для этих целей перед закрытием обычно приходила уборщица.

– Ты что, хочешь, чтобы пыль осела на тканях? – возмущённо бубнила она, уперев короткие толстые жабьи лапки в бока. – От этого они портятся!

Жанболат в это время брезгливо кривился, опуская половую тряпку в ведро с грязной водой.

Чуть позже явилась постоянная покупательница, владелица свадебного ателье. Высокая женщина, похожая на каменный обелиск с тяжелой мощной челюстью, как обычно около получаса болтала с Жаником ни о чём, а следом прихватила рулон золотой парчи и удалилась водрузив его себе на плечо. Клиентов было ещё много, и каждому Жанболат обязан был уделить внимание, улыбаться и задабривать, ведь многие из них шли в магазин исключительно за этим.

Было уже темно, когда тётя посчитала сегодняшнюю прибыль и со скрипом выдала Буле премиальные, не преминув обозвать его проституткой в штанах и плохим продавцом.

Жаник давно привык к такому обращению и проглатывал их, зная, что идти ему некуда. Разве что действительно в проститутки. Но это так казалось на первый взгляд. Внутри у юноши давно уже клубком кивскяков гнездилась обида и злость.

2.

Занятия в колледже начинались в девять часов утра. Перизат вставала в половину шестого. Бежала одной из первых к душевой, пока остальное общежитие спит и нет кошмарных очередей в санузел, приводила себя в порядок, затем готовила завтрак на общей кухне. Позавтракав возвращалась в комнату, где мирно сопели соседки, которые вечно просыпали на учёбу. Включала тусклую настольную лампу и до восьми рисовала или строила выкройки.

Шить Пери начала лет с шести. Вначале это были красивые платья для кукол, став чуть постарше девочка начала обшивать себя и родных, а первые деньги на продаже одежды заработала уже в пятнадцать.

Вопрос «Куда поступать» решился сам собой. Конечно же в дизайнерский колледж! Но Перизат была родом из маленького аула, удалённого от больших городов. То, что предлагал областной центр и более или менее крупный город поблизости – курам на смех. Поэтому на семейном совете Пери было решено отправить в столицу. Мама и бабуля рыдали в три ручья, провожая в большой город свою красавицу Перизат. Старший брат, который приехал за сестричкой успокаивал родственниц. Убеждал, что всё будет хорошо. Пери тоже плакала, сама не зная почему.

Сейчас девушка училась уже на третьем курсе и была на хорошем счету. После учёбы бежала в салон красоты, где подрабатывала мастером маникюра, а после смены – в общежитие, чтобы шить, фотографировать и продавать одежду в своём собственном, маленьком, но собственном магазине одежды.

Перизат пила чай с сушками, когда на её смартфон пришло уведомление о новом сообщении. Девушка отёрла руки салфеткой и прочитала:

«Привет.»

Писал симпатичный, нет, даже очень красивый парень, похожий на артиста корейской эстрады. Пери заглянула на его страницу и увидела множество фотографий профессионального качества, где парень рекламирует магазин эксклюзивных тканей.

Перизат этот магазин был знаком. Девушка не могла себе позволить купить в нём ткани, даже самые дешевые, поэтому отоваривалась исключительно на рынке. Ей польстило, что представитель такого учреждения сам, первым ей написал (она не раз пробегала мимо витражных окон этого магазина, заглядываясь на продавца, мило беседовавшего с женщинами, на которых и смотреть-то было слишком дорого). Правда приятное тепло в животе быстро исчезло и Пери ответила:

«Добрый день, вы по поводу заказа?»

Ответа не последовало, хотя сообщение было доставлено и прочитано. Девушка подождала немного, затем отложила телефон и продолжила пить чай. Весь вечер она отшивала платья по заказам. Её фото в социальной сети возымело успех. К празднику многие захотели принарядиться, а зная об исполнительности и честности Перизат, платили клиенты вперёд.

Был вечер пятницы. Соседки умотали в клуб, поэтому Пери засиделась за шитьём допоздна, не боясь кого-то потревожить. К тому же на этаже тоже гуляли. Звенели бутылками и шумели. По пятницам комендант закрывала на это глаза.

Гудеть с собой Перизат не звали, она в первый месяц своего проживания в общаге дала понять, что приехала для учёбы, а не для того, чтоб «Вести себя так, чтобы родителям было стыдно». После чего прослыла зубрилкой, ботаничкой и клушей. Но Перизат до того дела не было.

Натруженные пальцы гудели. Громоздкие портновские ножницы набили мозоли, швейная машинка перегрелась, напёрсток почти прирос к мизинцу, но работа была сделана. Пять красивых праздничных костюмов в разных расцветках отглаженные и упакованные в целлофановые чехлы висели на плечиках, ожидая своих новых хозяек. Теперь можно было поспать. До будильника оставалось полтора часа.

Глава вторая. Вечер.

Продуктовый магазин находился в цокольном помещении. Тут пахло канализационными испарениями и ржавчиной. Жанболат стоял в очереди, держа подмышкой бутылку кефира и охлаждённую куриную печень в подложке. Впреди него два подростка, тщетно притворявшихся совершеннолетними звенели пивными бутылками и гоготали ломающимися голосами. Продавщица, татешка лет под шестьдесят, смотрела на парней подозрительно, насупив выщипанные и покрашенные по последней моде брови.

– Удостоверение! – потребовала она, когда подошла очередь подростков расплачиваться.

–Э-э-э,- нагло заэкал один из них (у него под носом росли напоминающие плесень усишки). – Да мы тут всегда берём есьже, вы ж меня знаете, тате!

– Докумены давай, или ставь пиво на полку!

– Дома забыл!

– Ну ничего, - расплылась в улыбке продавщица (ребята расслабились, тоже заулыбались). – Ты в телефоне открой! Kaspi же?

По итогу подростков из магазина выдворили. Те матерно ругаясь потопали в другой, более лояльный к закону о спиртном павильону.

– Совсем оборзели! – злилась татешка за прилавком.

Она видимо ожидала поддержки от красавчика, который в пятничный вечер не алкоголь покупает, а кефирчик, но не дождавшись просто пробила покупки и глядела вслед удаляющемуся юноше.

Лифт довёз Жанболата лишь до четырнадцатого этажа. На пятнадцатый нужно было подниматься по лестнице, путь на которую пролегал через открытый общий балкон. На балконе никого не было, парень задержался ненадолго, разглядывая красоты вечернего города, на который наползал, оборачивая улицы в сырой пух туман, превращавший огни в расплывчатые разноцветные пятна. 

Желудок резануло, скрутив Жаника пополам. Он сплюнул на бетонный пол вязкую кислую слюну, наполнившую рот и поплёлся по лестнице. Квартиру в мансарде многоэтажки он снимал. Это была тесная однушка с кухней-студией и совмещённым санузлом. Едва переступив порог Була скинул туфли и влетел в ванную согнувшись в болезненном рвотном спазме. Покупки выскользнули из подмышки и шлёпнулись на застеленный половиком ламинат в прихожей.

Опорожнив желудок он на четвереньках выполз из санузла, задвинул щеколду на входной двери и привалился спиной к прохладной стене, переводя дыхание.

В квартире было тихо, только секундная стрелка настенных часов нарушала тишину похрустывая при движении. Жанболат прикрыл глаза. На языке была омерзительная кислая плёнка. Парень с трудом встал, придерживаясь за стену прошел на кухню и открыв кран стал полоскать рот.

Белый шум, создаваемый текущей водой успокаивал, гипнотизировал. Жаник глядел на тугую струю и реальность вокруг него расплывалась. Вдруг в шум воды вклинилось размеренное цоканье.

Була закрыл кран, медленно обернулся. По ламинатному полу на высоких и тонких птичьих ногах вышагивал, стуча когтями Каража́л.

*

Богатым человеком был Ерназар. Девять сыновей у него было, девять дочек.

«Сразу в рай попадёт отец, родивший троих дочерей» - говорили среди народа. Ерназару же прочили место подле Аллы́.

Старшие сыновья пасли в степи скот, несчётные отары овец, табуны ретивых и горячих жеребцов, дочери доили коз и кобылиц делали сыр, кумыс и масло. Ткали полотна и шили одежду. Самый младший сынок, прозванный Алтыном, что означало «золотой» родился раньше положенного срока и всё время пребывал с матерью, что ни на секунду не отходила от его колыбели.

В то время жил на свете страшный колдун, тысячелетний Хасатанов сын, хитрый и безжалостный людоед Кумшу́. И был у Кумшу один единственный сын, наследник созданный колдуном из глины и вороновых перьев уродливый и ненасытный Каражал.

Хотя и не ведают демоны душевных привязанностей, поскольку у них нет души, Кумшу любил своего сына, как человек любит своё дитя. Каражал днями на пролёт охотился на степную живность, размахом чёрных крыльев своих закрывая солнце так, что день становился ночью. Похожи на человеческий лик его извращал загнутый медный клюв, острый как бритва, но слабый против кости. Длинные тонкие птичьи лапы поджимал демон в полёте к крепкой груди, словно у молодого джигита, а подаренными дедом рогами, торчащими из пышной смоляной шевелюры прорезал он небесные глади до третьих небес.

Кумшу, гордый отец, не мог нарадоваться на отпрыска, который мог заглотить за раз лошадь целиком, но вот однажды донёс до него ветер неприятные и страшные предсказания:

«Кумшу,» - шелестел он. - «Твоему сыну Каражалу грозит беда…»

– Кто посмел покуситься на моё дитя? – взбеленился Хасатанов сын.

«Твой сын падёт от руки человека,» - пригибая траву к земле отвечал ветер.

– Ха, - рассмеялся Кумшу. – Ни одному человеку не под силу убить демона! Глупые слова, ветер, убирайся прочь!

«На свете живёт отец, чьё место у трона Аллы! Он родил девятерых сыновей и девятерых дочерей, Кумшу. Его сыновья отмечены особо. Они не воины и не охотники, но сила их в единстве! Они погубят тебя Кумшу, а после и твоего сына.» - сказав это ветер унёсся вдаль, оставив Кумшу в задумчивости.

Тем же вечером отправил Кумшу своих служанок Жабу и Каменную Гадюку на поиски отмеченных джигитов. Обернулись Жаба и Гадюка юными девушками, превратили степных мышей в добрых скакунов и отправились в путь.

Тем временем в юрте Ерназара было шумно и весело. Наевшись досыта большое семейство пело песни, а отец подыгрывал им на добре. Вдруг слышат: цокот конских копыт. Вышел Ерназар с сыновьями из юрты и видят:

Две прекрасные путницы одна дородна и полна, а друга длинная и тонкая, верхом на взмыленных и уставших лошадях стоят у корыта для водопоя.

– Долгих лет! – подняв пухлую руку поприветствовала Жаба. – Мы сбились с дороги и устали в пути, а наши кони мучатся от жажды, не позволите ли мне и моей сестре перевести дух в вашей юрте, и напоить коней у вашего водопоя?

– Мы давно в пути, видели много стран и можем рассказать множество увлекательных и весёлых историй на потеху вашему семейству, уважаемый! – добавила Гадюка, согнувшись в седле под немыслимым углом.

Ерназар промолчал. Сыновья зароптали:

– Пусти их отец, интересно же!

– Мы тут не видим ничего, кроме конских крупов, пусти их, а?

– Закон Великой степи велит…

Ерназар поднял вверх руку, сыновья замолчали.

– Долгих лет и вам, странницы! – он склонил голову. – Мой дом - ваш дом.

Дородная ела так, будто в прорву всё проваливалось, не жуя, заглатывая куски, пихая их в широкий рот. Тонкая же лишь скромно пила молоко из пиалы. Ерназаровы дочери и жена глядели с любопытством и нетерпением ожидая, когда гостьи начнут рассказывать о своих путешествиях. Наконец, насытившись Жаба сложила ноги по-турецки и заговорила:

– В одном пустынном уголке живёт тысячелетний демон. Имя этому демону Кумшу…

*

Каражал глядел на Булу склонив голову на бок, переминаясь с лапы на лапу, стуча по ламинатному полу каменными когтями. Его чёрное оперение было перепачкано слизью, волосы слиплись в отвратительного вида сосульки и висели как дохлые змеи до заросшего жестким лобковым волосом пупа. Творение Кумшу, некогда огромный, навевающий ужас демон был сейчас убог на вид, худ и влачил жалкое существование, пребывая паразитом в теле Жанболата.

– Е..ды, - прошелестел Каражал, чуть приоткрыв медный клюв.

Була опомнился, пробежал мимо подселенца в прихожую, подхватил покупки и вернулся на кухню.

Куриная печень и кефир взболтались в блендере в липкую розоватую жижу. Каражал пританцовывал под локтем Жаника, ожидая кормёжки. Була перелил корм в глубокую пластмассовую миску для крупных собак со следами когтей и зубов. Поставил её на пол. Ворон набросился на еду, по квартире стало разноситься отвратительное чавканье и сюпанье. Смотреть как подселенец ест Жанболат не любил. Он ненавидел утробные звуки, а с тех пор как появился Каражал стал их ещё и бояться.

Була направился в уборную. Всё дно ванной было перепачкано буро-зелёной слизью с примесью желчи. Парень включил лейку душа и с отвращением стал отмывать нечистоты с акриловых стенок. После этого парень принял горячий душ и усиленно тёр себя грубой мочалкой, чтобы выпарить и выскрести из кожи прошедший день. Протерев ладошкой со скрипом запотевшее зеркало Жанболат нацепил на лицо тканевую маску и стал похож на призрак.

Насытившись бес процокал к ванной, заглянул внутрь и отшатнулся, увидев отразившееся в зеркале белое пятно.

Раздался стук в дверь. Була тяжело выдохнул, стянул с себя тканевый отрез, пропитанный маслами, накрутил вокруг бёдер юбку из полотенца и пошел ко входной двери.

В глазке показалось перекошенное в злобе лицо соседки снизу. Жаник глянул на ковырявшего лапой в клюве Каражала и спросил:

– Кто?

– Опять у тебя что-то по полу цокает, - заверещали из-за двери. – Ты что там на каблуках ходишь, а?

– Извините, - Була закатил глаза.

– Точно позвоню хозяйке, достал… - она прибавила непечатное ругательство и зашаркала по полу к лестнице.

Слышавший всё Каражал взмахнул крыльями и перелетел на разложенный со вчерашнего вечера диван.