Серия «Детская литература»
Одна из лучших девчоночьих книг
Раньше мы считали, что бóльшая часть хорошей советской детской литературы предназначена для мальчиков, потому что, если автор "мальчик" и герой мальчик, то и "проблематика", в основном, мальчишечья, а девочкам приходится подстраиваться. А это несправедливо! И вот, однажды нашли чудесную девчоночью книжку. Бриллиант!
(Ну, как "нашли"? Просто раньше о ней не знали. Что нас профессионально не красит, конечно.)
В общем, это серьёзная книга о любви. Но не занудная, не сопливая, а очень динамичная, интересная, почти "приключенческая", и не о взрослой любви каких-нибудь там старшеклассников, дело-то происходит в пятом, а психология пятиклассника и второклашке понятна. (Дочка во втором, мы с нею вслух читаем.)
Тут всё, что надо, прямо "энциклопедия души". Столько метких, верных наблюдений! Столько поводов поговорить с ребёнком о разных нюансах отношений между людьми! И моя девочка слушает внимательно, охотно приводит свои "случаи из практики" (заодно я узнаю больше о её школьной жизни) и мотает на ус. Ещё бы! "Отношения" – это женская компетенция!
И, знаете, что? Это большая литература. Потому что признак мастеровитой литературы – умение заставить героя меняться, а признак литературы большой – умение заставить меняться читателя. В "Тройке с минусом" это происходит не раз. Сначала нас раздражала Тося, а потом мы её полюбили. Сначала мы – ух, как терпеть не могли хулигана Агафонова!.. А потом нам стало его жалко, и мы начали за него "болеть"... Потому что поняли (курсивом). А значит – стали умнее.
Драматические сцены между Аней и мамой поднимаются до алексинской (Анатолия Алексина) высоты. (Только Алексин такой конфликт размажет на повесть, и не одну, а тут хватило эпизода; ключевое слово – "хватило".)
И ещё дочка выучила слово "шантажировать". (Я неаккуратно сказал, что Боря Дубов, влюбившийся в Аню по фотографии и написавший ей письмо с предложением дружбы, "шантажирует" Аню, предполагая в ней не существующие у неё достоинства. Дескать, вы, Аня, наверное, и в шахматы хорошо играете, и на коньках катаетесь, и любите стихи... А бедняжка Аня думает: ох, надо теперь научиться, надо по вечерам на каток походить, надо в библиотеке взять стихов побольше...)
Исправили дело, уточнили значение "шантажировать", подобрали правильное слово ("вынуждает") и разобрались, чем "вынуждает" отличается от "принуждает" (степенью вмешательства и насилия).
Это драгоценные вещи, согласитесь. Как ещё найдёшь повод поговорить об этом с ребёнком? Но главное, конечно, это дар совместного валяния на диване, когда к твоему боку прижимается родное тёплое тельце, прижимается тесно и доверчиво, прижимается – потому что ему с тобой интересно и хорошо!
Спасибо вам огромное, Ирина Михайловна Пивоварова, за это. За ваш труд и ваш дар, которым вы так щедро делились. Светлая вам память!
Журнал «Лучик» есть на Wildberries и в «Озоне»
Что такое акселерация?1
Внимательно перечитывая книги, написанные в прошлом и позапрошлом веке, можно наткнуться на любопытнейшие детали!
Начнём с Жюля Верна, а именно с книги «Дети капитана Гранта». Один из героев – двенадцатилетний Роберт Грант. Во время приключений в Южной Америке он попадает под снежную лавину, и его, беспомощного и бессознательного, уносит в небо гигантский кондор...
Майор Мак-Наббс должен сделать выстрел, но сможет ли он попасть в огромную птицу и не задеть мальчика? Это одна из самых знаменитых и напряжённых сцен во всей книге:
«Раздался вопль ужаса – в когтях у кондора висело и качалось безжизненное тело, то было тело Роберта Гранта. Хищник, вцепившись в одежду мальчика, парил в воздухе футах в ста пятидесяти над лагерем. Он заметил путешественников и, стремясь со своей тяжёлой добычей поскорее скрыться, мощно рассекал крыльями воздух».
Откроем современную медицинскую таблицу роста и массы тела. Средний рост мальчика 12 лет – 150 сантиметров, средняя масса – 40 килограммов. Самый тяжёлый самец кондора, взвешенный учёными, едва набрал 15 килограммов. Даже если предположить, что кондор настолько силён, что может поднять в небо вдвое больше, чем весит сам (вообще-то строение когтей не позволяет кондору поднимать и уносить добычу, но Жюль Верн об этом не знал), всё равно птица не смогла бы поднять в воздух 40-килограммового Роберта…
Открываем следующую книгу. Майн Рид, «Морской волчонок». Главный герой, 12-летний Филипп Форстер, решает измерить свой рост, чтобы его взяли юнгой на судно, идущее в Южную Америку:
«Я поступил так: лёг плашмя на землю пятками к одному краю ящика, а затем выпрямился и пощупал рукой, не соприкасается ли моя макушка с другим концом ящика. Не хватало почти целого дюйма. Напрасно я изо всех сил вытягивал шею — я никак не мог дотянуться до края ящика. Впрочем, это не имело большого значения. Ясно, что раз длина ящика четыре фута, значит, во мне неполных четыре».
Четыре фута в переводе на привычные нам меры длины составляют 1 метр 20 сантиметров. По той же самой медицинской таблице 120 сантиметров – это рост 7-летнего ребёнка, но никак не 12-летнего! Рост 120 см в 12 лет – невероятно редкий случай, и такого ребёнка в наши дни обязательно будут показывать врачам...
Перейдём к отечественным авторам. Григорий Адамов, «Тайна двух океанов».
Один из главных героев – Павлик Буняк, сын высокопоставленного дипломата, мальчик 14 лет, ставший жертвой кораблекрушения и оказавшийся на секретной подводной лодке «Пионер». «Хлопчик! Совсем ещё мальчик!» – говорит о нём спасший Павлика матрос. Павлик (по тексту) и в самом деле совсем ещё ребёнок – он даже не знает, что такое географические координаты. В наших школах эту тему дети изучают уже в 5-м классе, то есть в возрасте 10–11 лет, а кто интересуется географией, так и ещё раньше. Странно. Ведь по возрасту Павлик – восьмиклассник (если смотреть с современной точки зрения). Или сын крупного советского дипломата в школу совсем не ходил?
Итак, посмотрите: авторы трёх разных приключенческих книг, ни капли не сговариваясь между собой, как бы «завышают» возраст главных героев как минимум на два-три года. Рост, вес, знания – всё характерно для существенно более младшего возраста. Может ли это быть случайностью? Как думаете?
Правильно, это НЕ случайность. В медицине есть достаточно редкая дисциплина – антропометрия, которая занимается, казалось бы, совершенно скучным делом: из года в год измеряет у разных людей рост и массу тела. Когда современные исследователи открыли составленные в США таблицы измерений роста и массы школьников, сделанные в 50-х годах XIX века, они были просто поражены. Средний рост 15-летних подростков тогда составлял около 140 сантиметров, как у современных 12-летних. А 12-летние мальчишки в те годы в среднем вырастали до 125 сантиметров, как современные 7–8-летки! То же самое творилось с весом! Тщательные проверки медицинских таблиц роста и массы тела по Америке и Европе подтвердили: 150–200 лет назад дети росли намного медленнее, чем в наши дни. Открытое явление было названо акселерацией, то есть «ускорением». Если при чтении книг не забывать про «поправку на акселерацию», становятся понятными многие странные цитаты любимых авторов.
Вот, например, снова Жюль Верн в «Пятнадцатилетнем капитане» пишет про Дика Сэнда: «Он был уже взрослым в ту пору, когда его сверстники еще оставались детьми...» Детьми? Это в 15-то лет? В наши дни 15-летний подросток – это уже здоровый (нередко усатый!) «дяденька», который давным-давно обогнал ростом маму, а то и папу тоже! Но вот во времена Жюля Верна 15 лет – это всё ещё «полудетский» возраст, тогдашние 15-летки выглядели как современные ребята в 12–13 лет.
А вот замечательная книжка писателя Сэтона-Томпсона «Маленькие дикари». Мальчики Ян, Сэм и Гай живут в лесу и увлечённо играют в индейцев. При этом мальчикам... по 14 лет! Согласитесь, у современных 14-летних подростков уже несколько другие интересы и игры, предложение «поиграть в индейцев» будет воспринято ими, скорее всего, как шутка («ещё бы в кубики с пирамидками предложили поиграть»). Однако в книге речь идёт о 70-х годах XIX века – а тогда 14-летние ребята, по сохранившимся медицинским записям, в среднем выглядели приблизительно как современные мальчики 11–12 лет (вот тут уже и в индейцев не стыдно летом поиграть, не так ли?).
Так что не удивляйтесь, читая сведения о том, что в XIX веке в первый класс гимназии принимали детей в возрасте 9–10 лет – по росту и весу они практически не отличались от современных 7–8-леток!
Это была статья из журнала «Лучик».
Наш Telegram канал здесь.
«Петька»
Мы с дочкой прочли книгу Генриха Книжника «Петька»...
Живёт в Москве мальчик Петька – толстый и одинокий. Сверстники его обижают, даже в булочную сходить для него проблема (а вдруг во дворе враги). Мама и бабушка его чрезмерно опекают и балуют. Папа против мамы и бабушки "не тянет" и вымещает досаду на сыне. То вовсе устраняется от всякого воспитания, а то вдруг – "Мой посуду и никаких р-р-разговоров!" Петька моет, рыдая, бабушка и мама стоят с двух сторон и охают. Потом всё возвращается на круги своя: Петьку снова холят и лелеют (ведь "у него чувствительная нервная система"), а папа... Папа прячется на работе.
И вдруг обстоятельства складываются так, что летом оказывается некому пожить с Петькой на даче. А дача летом – это святое! У Петьки ведь не только нервная система чувствительная, но и весь остальной организм хрупкий!
И решение в конце концов принимается немыслимое, чуть ли не за гранью возможного: Петька едет к тётке (сестре отца) в глухую деревню. Где вода в колодце, а туалет во дворе. И даже магазина нет – пару раз в неделю автолавка приезжает.
Разумеется, Петьку снабжают всем необходимым для выживания: панамой от солнца, носовыми платками, копчёной колбасой и кучей напутствий – с плохими детьми в дворе не играть, на улицу со двора не выходить ни с плохими, ни с хорошими... И так далее.
Дальше – вы догадываетесь. В суровых деревенских условиях выковывается Петькин мужской характер. И нет – это не ирония! Именно так: рыхлый, капризный и безвольный Петька вдруг шаг за шагом начинает совершать поступки, которых сам от себя не ждёт. Моет (во второй раз в жизни) посуду, помогает тёте и дяде перебрать картошку в погребе, натаскать воды, подлатать крышу (опасно!) и вступает в бой со старшим по возрасту хулиганом Витькой... Он научился плавать! Он тащит на себе, изнемогая от усталости, младшую сестрёнку товарища! Петька, о котором раньше заботились, ничего не требуя от него взамен, оказывается способным сам позаботиться о других.
Вот они с другом, балуясь, сильно напугали соседскую девчонку, и Петька неожиданно думает: "А вдруг она станет заикой, и её все будут дразнить, как меня? И когда она вырастет, на ней никто не женится?" И он решает, что должен сам жениться на Нинке. Ну, раз уж так... А потом – нечаянно! машинально! – проговаривается ей об этом. Типа, "эх ты, а я ещё жениться на тебе хотел"... Боже, какой позор! Бежать, срочно бежать обратно в Москву!
Но Нинка неожиданно смотрит на него без насмешки и с интересом.
– А почему, Петя, ты хотел на мне жениться?
Позора не случилось, и вот они уже вполне "по-семейному" решают, кто будет стирать Петькину перепачканную панамку. Петька говорит: давай ты. Стирать – это женское дело. А Нинка: хорошо, а ты тогда воды наноси. Это мужское дело... И вот тут нас и осенило: а ведь он и правда становится мужчиной...
Как? Благодаря чему?
Тут, в деревне, тётя с дядей с утра до вечера на работе, и Петька весь день один, а значит – свободен. И свобода порождает инициативу.
Несвободному человеку, которому ничего нельзя, соответственно, ничего и не хочется – и он хандрит, капризничает... А свобода рождает инициативу, а инициатива рождает ответственность. Когда знаешь, что тебе ничего нельзя (потому что ты всё сделаешь не так, да ещё и порежешься, и воды на пол нальёшь, убирай потом за тобой), у тебя атрофируется воля к действию. А когда всё можно и никто над душой не стоит, тогда, хм... "А ну-ка дай попробую... Ух ты, получилось!" Вот это с Петькой и происходило.
Чем книга закончилась, рассказывать, конечно, не буду, но скажу, что моя дочка на автора обиделась. Хотелось ещё читать, а он – "конец"!..
Журнал «Лучик»
"Саня Дырочкин – человек общественный"
Когда мы за эту книгу Семёна Ласкина брались, я у дочки спросил:
– Знаешь, что такое "общественный"?
– Это когда со всеми дружит, пристаёт ко всем...
– Нет, это называется "общительный". А "общественный" – это... кхм...А вот давай почитаем – и, может быть, поймём, что это такое!
Ну, мы, конечно, поняли. (Дочка поняла, а папа вспомнил.) Общественный человек – значит такой, который старается что-то делать для общего блага. Чтобы лучше становилось не только себе, своим друзьям и своей семье, а вообще всем.
А как это – чтобы всем? Что это надо делать? Вот и герои книги, октябрята-третьеклассники призадумались что делать... С одной стороны – что-то делать надо, положено. Они же октябрята. А с другой – а что делать-то?
И начинается книга с убийственной пародии на советскую "общественную активность"...
Вернее, нет, не так: начинается она с хорошего и даже героического поступка: Саня и Севка, рискуя жизнью, спасают из мартовской Невы тонущую собаку.
То есть экспозиция такова: ребята-октябрята хорошие, их души открыты навстречу добрым делам. Но как только "вопрос ставится" на октябрятском сборе, когда хорошие дела надо "запланировать", они становятся похожи на сороконожку, задумавшуюся о том, как же она ходит. С какой ноги? Стоит, бедная, думает и шагу ступить не может...
А тут ещё вожатая Лена: "Вы бескрылые! Безынициативные! Отнимаете у меня время! Я из-за вас примерку платья перенесла!"
Мальчик Федя поднимает руку, хочет уйти с собрания. Ему надо сестрёнку забрать из садика и за продуктами в магазин (у них неблагополучная семья, отец пьёт, мать за двоих надрывается на работе). Лена в гневе. Какая сестрёнка, какие могут быть продукты, когда сбор? Общественное важнее личного! "Я примерку перенесла!"...
Чувствуете?
Разумеется, сбор принимает единственно верное и возможное решение – переводить через дорогу старушек...
И мы читаем дальше, уже зарядившись отвращением к этому самому "общественному". Но... (Это самое лучшее в литературе – когда происходит "но". Когда наше отношение к герою или обозначенной проблеме меняется, а значит меняемся мы, читатели. Изменение – это развитие.) Но – шаг за шагом, случай за случаем – и деятельная, отзывчивая натура ребят приводит их к настоящему общественно-полезному делу. Важному и интересному.
Взрослым, возможно, не понять, а вот моя девятилетняя дочка им позавидовала, сказала, что ей тоже хочется так... Они убирают мусор на стройке. На настоящей стройке. (Плюс это строительство нового здания для их бывшего родного детского сада, чисто литературное совпадение, ну и пусть.)
В книге много сюжетных линий и запоминающихся эпизодов. Тут и болезнь собаки (конечно, она простудилась, в мартовской Неве-то), и шкурничество ветеринара, отказавшегося ехать к умирающей собаке бесплатно в нерабочее время (А что такого? Разве он должен? Ну да, ну да, но наших героев – советских мальчишек – это потрясло до глубины души, и знаете что?.. Мою несоветскую дочку тоже). И про папу-пьяницу не забывайте. Человека надо спасать!
А Люська Удалова что придумала!.. Она с переведённой старушки справку взяла! Для отчётности... И с припиской: "Рекомендую вышеобозначенную Удалову Людмилу принять в пионеры первой в классе"...
А ещё мне очень понравилась Санина мама, которая умеет слушать, подперев щёку кулаком и широко, внимательно распахнув глаза. А потом молча собирается и едет к больной собаке. Мне кажется, наши лучиковские мамы такие. Во всяком случае, я такими вас представляю...
Журнал «Лучик»
Узнаёте?
Перед вами четверо известных литературных героев. И не просто известных – а знаменитых! Каждого из них когда-то нарисовали впервые. И нарисовали именно такими, какими вы их здесь видите. Но кто же это?
Чтобы вам было легче догадаться, возле каждого героя – несколько строчек из книжки о нём.
О детском горе
Если бы нам довелось составлять сборник «Сто лучших русских рассказов о детстве», то в него обязательно бы вошёл «Петька на даче» Леонида Андреева. И в десять рассказов вошёл бы. И в пять. И, наверное, даже в три. (Ещё там обязательно был бы рассказ Виктора Драгунского "Девочка на шаре", хотя он уже и так открывает у нас мысленный сборник "Сто лучших русских рассказов о любви".
Ну ничего, пусть будет и там и здесь. Много – не мало. А третий лучший рассказ о детстве назовите вы. Пусть как раз сто наберётся!)
Но вернёмся к "Петьке на даче". Вот тут ниже несколько обложек. Обратите внимание, как в них "дышит почва и судьба". Самый разительный контраст между двумя первыми –дореволюционным "народным" изданием и первым советским. Разные планеты! (Вспоминается, как герои фильма "Свой среди чужих..." орут в финале: "Равенство! Братство! Свобода-а-а!)"
А дальше – раз, и суровые тридцатые годы. «А-атставить свободу!» Пояса затянуты, скромность, скудость, порядок и трудовая дисциплина...
Затем послевоенное издание – эталон зрелого сталинского реализма, "скромненько и со вкусом". Семидесятые – тщательно выверенная эклектика (обратите внимание на шрифт), синтез эпох и стилей. Ну и наше время... Ах, как лоснятся щёчки! Какой мимимишечный мальчуган! А рассказ-то почти трагический…
Десятилетний Петька служит "мальчиком" в парикмахерской, подай-принеси. Он сирота – отца нет, а мать в кухарках где-то далеко, они редко видятся. Его не особо мордуют – могут дать затрещину, но не ужас-ужас. Проблема в другом: Петька, говоря современным языком, страдает от тяжёлой депрессии. Он ничего не хочет, потому что не знает, чего можно хотеть. Живёт в парикмахерской, как в тюремной камере. Что было до неё, не помнит. А что будет после? Да она же и будет. Парикмахерская выходит окнами на один из московских бульваров. На Цветной, вероятно, потому что этот бульвар – место "культурного досуга" городской бедноты. Пьют водку, "сговариваются" с женщинами, потом бьют их. Женщины кричат хриплыми голосами. Каждый день, год за годом Петька видит одно и тоже. Он вял, бледен и худ. Кожа на лице покрыта мелкими трещинками морщин. Он ко всему равнодушен и порой не слышит, что ему говорят. Родная мать, вздыхая, считает его дурачком, а он просто не хочет слышать. Он не хочет быть здесь, а поскольку никакого "там" у него нет, он вообще ничего не хочет. Не хочет быть.
Однажды мать испрашивает у Петькиного хозяина разрешения забрать его с собой за город, в Царицыно, где она служит у барина на его летней даче. Петька ошеломлён. Он впервые выходит за пределы парикмахерской и бульвара и видит, что там дальше. Видит вокзал. Едет в поезде по "чугунке". Впервые в жизни видит из окна вагона поле и лес. Первые пару дней на даче он оглушён. Он боится леса, как живого существа. А потом – оживает. Морщинки на лице разглаживаются. "Ишь толстый стал, чисто купец" – радуется мать, она думает, это оттого что она его хорошо кормит. А он и не ест-то почти – ему некогда! Столько дел... У него появился приятель, с которым они ходят рыбачить на Царицынский пруд, и Петька впервые в жизни купается. Барахтается, как щенок, и делает вид, что плывёт, перебирая руками по дну...
Кстати, тут меня осенило. Если Леонид Андреев несомненно имел в виду чеховского "Ваньку", то его "Петькой…" вдохновлялся Генрих Книжник, автор повести "Петька". Она хорошая и заслуживает внимания. Тамошний Петька (не сирота, можно сказать "наоборот", но в остальном коллизии схожи) так же перебирал руками по дну.
А наш Петька уже и забыл, что есть город, парикмахерская и бульвар. И когда (всего-то через неделю!) ему говорят, что надо срочно ехать обратно, он даже не сразу понимает о чём речь. (Если бы я составлял сборник "Сто рассказов о гóре"...)
Меня впечатлил финал рассказа. Ночью Петька шёпотом рассказывает о даче другому мальчику, тоже прислуживающему в парикмахерской. Тот на два года старше, знает много скверных слов, курит папиросы и утверждает, что уже пил водку. А матери у него нет, и на даче он никогда не был. Так вот, Петька ему рассказывает, а он бормочет: "Чтоб им повылазило!".
Кому? – спрашивает Петька. А тот отмахивается – кому-кому... Никому... Всем! Просто у него слов других нет, подходящих к случаю. И чувств тоже. То ли у Проппа, то ли у кого-то ещё это называется "фермент мифа", то есть сюжетный задел на будущее. Вырастут мальчики – и на бульвар, где "плакали и пели". (И пили, и били женщин.) Потому что дача там, а бульвар здесь.
Если кому-то показалось, что это не детский рассказ, то вы совершенно правы, он не детский. И для дочки я его смысл "адаптировал" следующим образом: "парикмахерская" – это школа (она не любит школу), а дача – это каникулы. Она поняла и серьёзно кивала. А ещё у нас соседи буйные алкоголики, так что "бульвар" в представлении не нуждался.
Ещё один момент меня по-хорошему задел в рассказе: после Петькиной истерики по поводу отъезда барин говорит барыне, "которая стояла перед зеркалом и вкалывала в волосы белую розу: – Вот видишь, перестал, – детское горе непродолжительно".
Извините, если кого расстроил.
Так какой у нас будет третий "лучший рассказ о детстве"? Не обязательно детский.
Я выбираю "Пышную жизнь" Лидии Авиловой. Он очень мощный, проливающийся светом на землю, как солнце в разрывы туч. И не такой беспощадный, как у Андреева. (Всё-таки женщина.) Прочитать его можно по этой ссылке.
Журнал "Лучик" продаётся на "Озоне" и на Wildberries
Почему капитана Христофора Бонифатьевича Врунгеля так зовут?
Почему писатель Андрей Некрасов назвал своего героя, капитана Христофора Бонифатьевича Врунгеля, таким странным именем? Ну, почему Христофором – понятно. В честь Христофора Колумба. А почему Врунгелем? И почему – Бонифатьевичем?
Насчёт Врунгеля – есть гипотеза: потому что приврать любил… Так-то так, но очень уж на фамилию барона Петра Врангеля похоже. А Пётр Врангель был командующим в Добровольческой («белой») армии во время Гражданской войны в России 1918–1922 гг.
Он воевал против «красных», то есть против Советской власти. Смотрите: Гражданская война закончилась в 1922 году, а роман «Приключения капитана Врунгеля» был напечатан в 1937 году. Всего 15 лет прошло. Как говорится, ещё раны не отболели. Не странно ли это – назвать главного героя книги почти точным именем недавнего врага? Странно…
Дело в том, что у капитана Врунгеля был реальный прототип. Это был знакомый Андрея Некрасова – моряк по фамилии Вронский. Он любил рассказывать истории о своих удивительных и опасных приключениях. Прямо как барон Мюнхгаузен! Или как Тартарен из Тараскона (кто знает такого?).
Когда у Некрасова родилась идея книги, он, наверное (мы точно не знаем, но догадываемся), хотел сначала назвать её героя капитаном Врунским. Но это, согласитесь, получилось бы обидно и невежливо. Слишком уж прозрачный намёк: «Вронский – Врунский»… И он стал думать, как бы посильнее «зашифровать» фамилию героя. Вот был барон Мюнхгаузен – германская фамилия… Стоп! А у нас тоже был один известный барон – барон Врангель! Переделываем во Врунгеля, и готово!
Нет, это не Вронский-Врунский, как кто-то мог подумать. Это… сам Андрей Сергеевич Некрасов, автор книги!
А почему – Бонифатьевич? Вот тут можно предположить следующее. В VII– VIII веках в Англии и Германии жил христианский проповедник Бонифаций. Он причислен к лику святых. Имя Бонифаций (Bonifatius) в переводе с латыни означает «счастливая судьба». Может быть, Андрей Сергеевич Некрасов знал это и неслучайно дал такое отчество своему герою, который постоянно выпутывался из самых затруднительных положений и счастливо избегал страшных опасностей?
Купить «Лучик» можно на Wildberries и в «Озоне».














































