Серия «Реквием по счастливому браку »

– Видел твою в "Сыром мясе", с Игорем. Вроде как у нее встреча одноклассниц намечалась? – голос брата звучал напряженно.

Я механически вытер руки полотенцем, висящим на дверце шкафчика. Полотенце выбирала Лена – с умилительными рождественскими оленями. В июне. Тогда еще подумал – блажь какая-то, не сезон. А она объяснила: "На распродаже взяла, в два раза дешевле". Двадцать три года вместе, а я до сих пор помню, как она радовалась этой нелепой экономии.

– Ты там? – голос брата вывел из оцепенения.

– Да. В каком смысле – с Игорем?

– Ну... Сидели в углу, шампанское, свечи. Не похоже на девичник с одноклассницами, – брат замялся.

Я опустился на кухонный стул. Тот самый, который скрипит уже второй год – все руки не доходят смазать. Лена постоянно напоминала. А я отшучивался: "Зато всегда знаю, когда ты ночью к холодильнику крадешься".

– Слушай, может, я ошибся? Темно было, вечер... – брат явно жалел о своем звонке.

– Нет. Не ошибся. В "Сыром мясе" светло даже вечером. И Игоря ты знаешь с институтских времен.

Игорь. Мой старый друг, который последние пять лет появлялся у нас все реже. Списывал на загруженность – свой бизнес, командировки, двое детей от первого брака. А я еще подкалывал Лену: "Смотри, как человек крутится, а ты все ворчишь, что я на работе задерживаюсь".

Звякнул телефон – сообщение от Лены: "Прости, дорогой, задержимся допоздна – годовые отчеты горят. Поужинай без меня".

Я смотрел на эти буквы, и внутри что-то холодело. Двадцать три года она называла меня "родной", не "дорогой". Мелочь? Наверное. Но за двадцать три года изучаешь человека как букварь. Каждую привычку, каждое слово, каждый жест.

Посудомойка тихо шумела, перемалывая остатки нашего совместного завтрака. Надо же – сегодня утром еще все было нормально. Обычное утро четверга. Она торопилась, не доела омлет, чмокнула в щеку. Сказала про встречу с одноклассницами...

Я встал, подошел к шкафу, где стоит коньяк. Тот самый, который Игорь подарил на прошлый Новый год. "Эксклюзивный, – хвастался он, – только для особых случаев". Что ж, случай вполне подходящий.

Звонить не стал – ни ей, ни ему. Сидел, смотрел в тёмное окно, где отражался немолодой мужик с рюмкой в руке. Обычный московский вечер, обычная кухня в панельной девятиэтажке на Речном вокзале. Сорок семь лет, ипотека, совместно нажитая мебель из ИКЕИ, привычка говорить "мы" вместо "я".

А в голове крутилось дурацкое: надо же, "Сырое мясо" – это там, где мы с ней познакомились. На дне рождения общего друга. Двадцать три года назад.

Может, брат и правда ошибся?

Самое паршивое, что я сам отказался от ужина в "Сыром мясе". Брат звал позавчера – у его Наташки повышение на работе, забронировал столик на семь вечера.

– Не можем, – сказал я тогда, – у Ленки встреча с одноклассницами в четверг. А Димку одного не оставишь – у него ЕГЭ на носу, опять всю ночь будет в компьютере сидеть.

– А вы попозже подъезжайте, – предложил брат.

– Не, она говорит, давно не виделись, могут до ночи засидеться. Ты ж знаешь эти женские посиделки...

Димка сейчас у тёщи в Химках. Сам напросился – там интернет медленный, зато бабушкины пирожки и никто не дергает. "Готовиться удобнее", говорит. Я-то понимал – просто устал от Ленкиных нотаций про поступление.

– Знаешь, – голос брата в трубке звучал глухо, – я не собирался говорить... Мы с Наташкой поужинали, уже собирались уходить. Я пошел в туалет, а там... В общем, у них столик в нише, за колонной. Если б не пошел, и не заметил бы. Они с Игорем уже час как минимум сидят.

Я молчал. В голове крутились обрывки мыслей – новая блузка, "дорогой" в сообщении, поздние совещания по четвергам... Димка у тёщи... Игорь, который "закрутился с бизнесом"...

– Не молчи, а? – брат явно нервничал. – Может, я зря позвонил?

– Нет, не зря. Просто... – я сделал глоток коньяка, – знаешь, она в последнее время какая-то другая стала. Я думал – из-за Димки переживает, из-за его поступления. А она, выходит...

В прихожей щелкнул замок. Половина десятого – раньше, чем обещала в сообщении.

– Всё, – шепнул я в трубку, – она пришла.

– Держись. Звони если что...

В прихожей знакомый звук – каблуки по паркету. Раньше этот стук всегда поднимал настроение – Ленка дома. Сейчас каждый шаг отдавался в висках тупой болью.

– Я дома! – голос слишком звонкий, слишком бодрый для человека после рабочего дня с отчетами.

Я смотрел на стакан с коньяком, не оборачиваясь. В последнее время это стало её привычкой – говорить в пустоту прихожей, будто репетируя встречу со мной.

– Ты чего в темноте сидишь? – она щелкнула выключателем.

Резкий свет резанул по глазам. Я наконец повернулся. Блузка помялась – видимо, от долгого сидения в ресторане. У воротничка – еле заметное пятнышко. Шанель выветрился, остался только слабый шлейф. И что-то ещё... знакомое... Чёрт. Это же Игорев одеколон – "Герлен". Я сам ему на прошлый день рождения дарил.

– Как отчеты? – спросил я, разглядывая её лицо. Помада стёрлась, но не размазалась. Значит, салфеткой вытирала. Аккуратно.

Она замерла на секунду. Едва заметно – другой бы и не понял. Но я уже двадцать три года изучаю её мимику, каждый жест, каждое движение.

– Да ужас просто, – она принялась расстегивать босоножки, опираясь о стену. – Марина Сергеевна всех замучила. Представляешь, даже поесть нормально не успели – пиццу в офис заказывали.

Я смотрел на её руки – чуть подрагивают пальцы. Нервничает. Раньше она никогда не умела врать – краснела, запиналась. Когда это изменилось? Год назад? Два? Или я просто не замечал?

– А девочки как? Повспоминали школьные годы?

Теперь она замерла по-настоящему. На секунду всего – но в этой секунде было всё: и испуг, и растерянность, и что-то ещё... Может, облегчение? Что я сам подсказал ей правильную версию?

– А... ты про встречу с одноклассницами? – она наконец справилась с босоножкой. – Перенесли на следующую неделю. Оля приболела, а без неё какая встреча? Она же у нас главная заводила.

Я кивнул. Оля. Конечно. В прошлый раз была Света с ребенком температурящим. До этого – Наташа с совещанием. Интересно, они правда существуют, эти школьные подруги? Или она их всех придумала?

– Будешь ужинать? – спросил я, поднимаясь.

– Нет, что-то не хочется. Я в душ и спать – голова разболелась.

Я смотрел, как она идет по коридору – чуть ссутулившись, будто готовясь к удару. Раньше она летала по квартире, напевая. Когда это прошло? Почему я не заметил?

В ванной зашумела вода. Я достал телефон, нашел номер Игоря. Двадцать пять лет дружбы... Палец завис над кнопкой вызова.

А что я ему скажу? "Как ужин, друг? Вкусно было?" Или "Давно это у вас?" А может "Почему она?"

Я нажал кнопку блокировки. Не сегодня. Сначала надо понять – когда и где я все профукал. Что пропустил? В какой момент работа, быт, Димкина учеба стали важнее, чем мы сами?

Телефон тихо звякнул – сообщение от брата: "Ну как ты?"

Я не ответил. Что тут ответишь? "Нормально"? "Хреново"? "Жизнь рассыпается, а я сижу на кухне и пью коньяк, который мне подарил любовник моей жены"?

Лена уснула почти сразу – или сделала вид. Я лежал, глядя в потолок с желтоватым пятном в углу – след затопления от соседей сверху. Давно собирались ремонт сделать, да всё руки не доходили. Теперь, наверное, уже и не дойдут.

С седьмого этажа хорошо слышно, как гудят последние автобусы на конечной у "Речного вокзала". Двадцать три года живем здесь – привык уже к этому звуку. Раньше даже успокаивал, как часы: последний 173-й прошел – значит, скоро час ночи.

В спальне пахло её кремом для рук – ромашка и ваниль. Тот самый, который я привез из Праги. Три года назад это было, как раз перед тем, как Игорь развелся. Он тогда часто к нам заходил – от одиночества спасался. А я еще подкалывал: "Что, старик, холостяцкая жизнь не сахар?"

За стеной глухо бубнил телевизор – баба Зина опять уснула под ночной канал. В этих панельках такая слышимость, что иногда кажется – мы все одной семьей живем. Каждый чих, каждый скандал, каждый скрип дивана... И наши ссоры, наверное, тоже все слышали. Особенно когда Ленка из-за Димкиной учебы заводилась.

Она повернулась во сне, что-то пробормотала. В темноте блеснула первая седина ее русых волос. Раньше говорила: "Поседею – буду краситься в свой родной". Не красится. Видимо, кому-то и так нравится...

Встал, вышел на кухню – пять шагов по узкому коридору. Линолеум скрипнул под ногами – ещё один звук из прошлой жизни. На подоконнике остывала чашка с недопитым чаем. В форточку тянуло сыростью – дождь собирается.

В холодильнике нашел контейнер с ужином, который она "не хотела". Открыл – так и есть, остатки из ресторана в фирменной упаковке. Никакой офисной еды.

Сел за кухонный стол, достал телефон. Открыл фотографии – вот прошлое лето на даче. Лена в старой шляпе собирает клубнику, Димка в гамаке с книжкой, я у мангала... А Игорь фотографирует. "У вас тут как в раю", – говорил тогда. Видимо, решил сам в этот рай пробраться.

Ключи лежали на тумбочке, куртка на вешалке. Поймал себя на том, что уже одеваюсь. Зачем? "Сырое мясо" в пятнадцати минутах ходьбы. Может, его "Вольво" еще там стоит? Или такси ждет у входа?

Сел обратно. Нет, не сегодня. Слишком... истерично? Не по-мужски?

Но ведь придется. Рано или поздно. Просто встать и пойти за ней. Проверить очередную "встречу с одноклассницами". Увидеть своими глазами. И спросить – глядя в глаза – почему?

"В следующий четверг у нас девочки собираются", – вспомнились её слова.

Что ж, значит в следующий четверг.

Спасибо, что вы с нами!❤️

Продолжение

Игорь молча смотрел на меня через стол. Свечи, шампанское, ресторан, где мы с мужем познакомились двадцать три года назад. Банально? Наверное. Но я сама предложила встретиться именно здесь. Хотела что-то понять. Или доказать себе.

– Может, не надо? – Игорь качнул бокалом. Я знала, о чем он. О сообщении, о вранье, обо всем этом... фарсе? предательстве? спасении?

– Надо, – я все-таки нажала "отправить".

Дома сейчас муж загружает посудомойку. По четвергам я якобы на совещаниях – уже третий месяц. А он даже не спрашивает, почему именно четверги. Почему допоздна. Просто кивает и загружает посудомойку.

Двадцать три года вместе. Ипотека, сын, который готовится к ЕГЭ, кухонный стул, который скрипит второй год. "Зато всегда знаю, когда ты к холодильнику крадешься", – шутит он. Шутил. Раньше.

– О чем думаешь? – голос Игоря вернул в реальность.

– О том, как все изменилось. И когда.

Я помню точный момент. Полгода назад, корпоратив у Игоря в офисе. Муж отказался пойти – Димка готовился к пробному ЕГЭ, надо контролировать. Я пошла одна. Игорь весь вечер рассказывал о своем разводе, о том, как страшно начинать жизнь заново в сорок пять. А я слушала и вдруг поняла – у меня нет таких слов. Нечем поддержать. Потому что моя жизнь остановилась где-то между бытом и привычкой.

– Ты красивая, – сказал он тогда. Просто два слова. Не "хорошо выглядишь" или "молодо смотришься для своих лет". Просто – красивая. И что-то внутри дрогнуло, проснулось, заболело.

Я провела рукой по блузке – новой, купленной специально для встречи. Муж даже не заметил. Впрочем, он давно не замечает – ни новых блузок, ни усталости в глазах, ничего. Его мир сузился до работы, Димкиного поступления и вечного "надо-надо-надо".

– Лен, – Игорь накрыл мою руку своей, – может, скажешь ему?

Я покачала головой. Что сказать? "Прости, родной, но я устала быть функцией – женой, матерью, кухаркой, прачкой"? Или "Знаешь, я вдруг поняла, что не помню, когда в последний раз чувствовала себя женщиной, а не приложением к быту"?

– Трусишь?

– Нет. Берегу.

Он не поймет. Для него все просто – есть правда и ложь, черное и белое. А у меня внутри – серый туман из "не могу больше" и "как же я без него".

Телефон звякнул – сообщение от мужа: "Ок. Борщ разогреть?"

Я смотрела на эти буквы, и внутри что-то сжималось. Он всегда такой... правильный. Надежный. Предсказуемый. Как метроном – тик-так, работа-дом, четверг-пятница.

– Нет, что-то не хочется. Я в душ и спать – голова разболелась, – набрала в ответ.

– Игорь, я пойду. Поздно уже.

Он кивнул, подозвал официанта. В машине будет спрашивать: "Подвезти?" Я откажусь – живем рядом, дойду. Он поцелует в щеку, скажет: "Будь осторожна". И мы снова будем ждать четверга.

Каблуки стучали по асфальту – пятнадцать минут до дома. Пятнадцать минут, чтобы стереть помаду, растрепать волосы – "устала на работе", проветрить блузку от его одеколона. Пятнадцать минут, чтобы превратиться из женщины обратно в функцию.

Я знаю – дома он будет сидеть на кухне. В темноте, с бокалом коньяка. Тем самым, который Игорь подарил на Новый год. Ирония? Судьба? Не знаю.

Знаю только, что войду, щелкну выключателем, скажу преувеличенно бодрым голосом: "Я дома!" И буду ненавидеть себя за фальшь, за ложь, за эти четверги. За то, что не могу ни уйти, ни остаться. За то, что люблю их обоих – по-разному, мучительно, безвыходно.

– В следующий четверг у нас девочки собираются, – скажу я перед сном.

И мы оба будем знать, что это ложь.

Точка невозврата

"В следующий четверг у нас девочки собираются" – эта фраза повисла в спальне, как тяжелый туман. Я лежала, вслушиваясь в дыхание мужа. Спит ли? Или тоже ворочается, глядя в потолок с желтым пятном от протечки? Двадцать три года – достаточный срок, чтобы научиться различать его дыхание. Но в последнее время я уже ни в чем не уверена.

Игорь прислал сообщение: "Забронировал столик. Тот же, что обычно". Я удалила его сразу, как делала уже три месяца. Три месяца лжи, тайных встреч, сообщений, которые нельзя хранить. Три месяца двойной жизни.

Всё началось так незаметно. Корпоратив, разговоры до утра, его развод, мое одиночество в браке... Когда Игорь впервые взял меня за руку, я не отстранилась. Может, потому что он смотрел на меня так, как муж не смотрел уже много лет – как на женщину, а не как на функцию в доме.

– Мам, я не могу понять эту задачу, – Димка оторвал меня от мыслей. Сын сидел над учебниками, хмурый, встрепанный. Совсем взрослый. Страшно подумать – скоро ЕГЭ, потом институт...

– Сейчас посмотрим, – я присела рядом, привычно вчитываясь в условие. Математика всегда давалась мне легко.

– Мам, а вы с папой... у вас все нормально?

Вопрос ударил под дых. Я замерла, боясь поднять глаза. Неужели заметил? Что именно?

– Конечно, милый. С чего ты взял?

– Не знаю... – он пожал плечами. – Просто папа какой-то... другой стал. И ты тоже.

Я механически объясняла решение, а внутри все дрожало. Другие. Да, другие. Когда это началось? Может, когда перестали ужинать вместе? Или когда последний раз ходили в кино? Не помню. Помню только, как муж все чаще задерживался на работе, а я все чаще придумывала встречи с "одноклассницами".

В четверг я надела новое платье. Синее, чуть выше колен. Игорь говорит, оно делает мои глаза ярче. Муж даже не заметил – буркнул что-то про отчеты и уткнулся в ноутбук.

"Сырое мясо" встретило теплом и приглушенным светом. Наш столик в нише, за колонной. Игорь уже ждал – как всегда, с бокалом моего любимого шампанского.

– Устала? – он всегда спрашивает первым. – Рассказывай.

И я рассказываю – про Димкину учебу, про работу, про все. Он слушает так, словно каждое мое слово – важное. Гладит пальцы, улыбается. С ним я снова чувствую себя живой.

– Лен, – его голос стал серьезным, – я развелся не просто так. Я ждал тебя. Все эти годы.

Сердце пропустило удар.

– Игорь, не надо...

– Надо. Я люблю тебя. Всегда любил. Уйдем вместе. Сегодня.

Я смотрела в его глаза и видела все, о чем мечтала когда-то – страсть, нежность, безумие. Он наклонился ближе, его губы коснулись моих...

– Почему?

Этот голос я узнала бы из тысячи. Муж стоял у нашего столика – бледный, с потухшими глазами. В руке – смятый букет. Белые хризантемы. Мои любимые. Откуда он помнит?

Время остановилось. В этой секунде уместилось все – двадцать три года брака, Димкины первые шаги, наши ссоры и примирения, совместные отпуска, болезни, радости... Жизнь.

– Почему? – повторил он тише.

А я не знала, что ответить. Потому что устала? Потому что захотелось праздника? Потому что с Игорем чувствую себя женщиной, а не кухонным комбайном? Все эти причины казались такими вескими еще минуту назад. А сейчас...

Сейчас я видела только его глаза. Глаза человека, которому разбили жизнь.

Спасибо, что вы с нами!❤️

Первая часть

Продолжение на канале

Димка уехал к тёще – сам напросился, готовиться к ЕГЭ. А я бродил по пустой квартире, натыкаясь на следы нашей совместной жизни. Вот фотография с дачи – прошлое лето, Лена в старой шляпе собирает клубнику.

"У вас тут как в раю", – говорил тогда Игорь, сам вызвавшись фотографировать. Видимо, решил в этот рай пробраться.

На работе брал дополнительные задачи – лишь бы не думать. Но мысли всё равно возвращались к четвергам. Как давно это началось? Когда она начала врать? Когда Игорь начал смотреть на неё... так?

В понедельник заехал в "Сырое мясо". Просто посидеть, изучить обстановку. Столик в нише, за колонной – идеальное место для тайных встреч.

"Желаете забронировать на четверг?" – улыбнулся официант. "К сожалению, тот столик уже занят". Конечно, занят.

Вечерами делал вид, что смотрю телевизор, а сам наблюдал за ней. Как прихорашивается перед зеркалом, как проверяет телефон, думая, что я не вижу. В такие моменты руки чесались позвонить Игорю. Набрать и спросить: "Как тебе мой коньяк, друг? Вкусно?"

Во вторник нашёл в шкафу его подарки – запонки на день рождения, тот самый коньяк на Новый год... Каждая вещь теперь отдавала фальшью. Двадцать пять лет дружбы превратились в декорацию, за которой...

"Завтра девочки собираются. Ты же не против?" – как бы между прочим сказала в среду Лена. Я смотрел на её руки – чуть подрагивают пальцы. Раньше она не умела врать – краснела, запиналась. Когда научилась?

"Конечно, не против. Как я могу быть против встречи с одноклассницами?" – собственный голос звучал как чужой.

"Спасибо, родной", – она чмокнула меня в щёку и упорхнула на кухню. "Родной". Не "дорогой", как в тех сообщениях. Видимо, спохватилась.

К четвергу я всё распланировал. Скажу, что задержусь на работе. Припаркуюсь за углом, подожду, когда они придут. Дам им время устроиться, заказать любимое шампанское... А потом...

А что потом? Скандал? Развод? Дележ квартиры с недоплаченной ипотекой? Димка как раз закончит школу – отличный подарок на выпускной...

Весь день мутило. Коллеги спрашивали, не заболел ли. Нет, не заболел. Просто сегодня вечером узнаю, существуют ли вообще эти одноклассницы. Просто сегодня вечером посмотрю в глаза человеку, который двадцать пять лет считался лучшим другом.

"Прости, дорогой, задержимся допоздна – годовые отчеты горят. Поужинай без меня", – пришло сообщение от Лены.

"Дорогой". Рука с телефоном дрожала. До вечера оставалось три часа. Три часа до того, как...

В ящике стола лежали их с Игорем фото с последней рыбалки. Два идиота с удочками – счастливые, пьяные, еще не знающие, что через полгода один будет спать с женой другого. Интересно, они уже тогда?..

Я достал бутылку коньяка – тот самый, его подарок. Открыл, понюхал, поставил обратно. Нет, сначала дело. Потом можно будет и напиться.

Впереди был длинный вечер. Очень длинный вечер.

Я специально приехал в "Сырое мясо" за два часа. Здесь всё было до боли знакомо – каждый угол, каждая деталь интерьера. Раньше мы часто сюда захаживали, особенно по праздникам. Теперь понятно, почему последний год я всё чаще получал отказы: "Давай в другое место", "Надоело там", "Слишком дорого"...

"Столик для одного? В четверг вечером?" – удивилась администратор, молодая девушка, явно новенькая.

"Да. Только не у окон. И желательно... потише".

Она провела меня в дальний угол зала. Отсюда открывался идеальный вид на ту самую нишу за колонной, о которой говорил брат. При этом сам столик оставался в тени – никто бы не заметил случайного наблюдателя.

"Простите, но этот столик может потребоваться для пар... У нас сегодня много броней", – администратор замялась.

"Я ненадолго. Максимум на пару часов", – я достал пятитысячную купюру.

Она кивнула, всё поняв. Наверное, не первый раз видит такое – рестораны для этого и существуют. Для свиданий. Для измен. Для предательств.

Заказал себе кофе. Потом еще. И еще. Руки дрожали, каждый глоток горчил. Перед глазами всплывали картинки прошлого: вот здесь мы праздновали Ленкино повышение, тут отмечали Димкино поступление в лицей, а там... Там, в нише за колонной, я впервые её поцеловал. Двадцать три года назад.

В семь часов зал начал заполняться. Пары, компании, снова пары... Каждый раз, когда открывалась входная дверь, что-то внутри обрывалось. А вдруг показалось? Вдруг брат ошибся? Мало ли похожих женщин в синих блузках? Мало ли...

Игорь появился точно в назначенное время – мы всегда подшучивали над его пунктуальностью. Прошел к "их" столику уверенным шагом – явно не в первый раз. Заказал что-то, даже не глядя в меню. Официант кивнул с пониманием – тоже постоянный гость?

"Вы с Ленкой – такая пара... Как мои родители. Я вот не смог так. Может, я просто не создан для семьи?" – всплыло перед глазами его лицо с последней рыбалки.

Не создан? Или просто присмотрел себе чужую?

В начале восьмого появилась она. Моё сердце пропустило удар – новое платье, туфли, укладка... Неужели правда? Неужели всё это время, пока я пахал на работе, пока помогал Димке с подготовкой к ЕГЭ...

Они даже не осмотрелись по сторонам – слишком привыкли к безопасности своего укромного уголка. Игорь встал, помог ей сесть, что-то прошептал на ухо. Она улыбнулась – той самой улыбкой, которую я не видел уже... Сколько? Год? Два?

Руки сами сжались в кулаки. В голове билась одна мысль: "Встать. Подойти. Разбить эту самодовольную рожу..." Но я заставил себя сидеть неподвижно. Смотреть. Запоминать каждую деталь этого предательства.

Первый час я помню урывками. Как они смеялись. Как он касался её руки. Как она смотрела на него – будто никого больше не существует. Как официант зажёг свечи – свечи, чёрт возьми! В голове крутилось: "Мои родители прожили вместе сорок лет. Ни разу, ни на секунду не усомнился в их верности. Я вырос с этим – семья священна. Брак – это навсегда..."

Сорок лет верности против трёх месяцев лжи по четвергам.

Когда официант принес им шампанское, меня затрясло. То самое, которое мы пили здесь на годовщину свадьбы.

"Мадам обожает именно этот сорт", – подмигнул тогда официант. Видимо, она до сих пор его обожает. Только теперь с другим.

"У тебя что-то случилось?" – участливо спросила проходившая мимо администратор, заметив, как я стиснул чашку с давно остывшим кофе.

"Да. Случилось. Двадцать три года случилось", – хотелось крикнуть ей в лицо. Вместо этого просто покачал головой.

А они уже были в своём мире. Игорь что-то рассказывал, активно жестикулируя – он всегда так делал, когда увлекался темой. Лена слушала, подперев подбородок рукой – точно так же, как слушала меня когда-то. Потом потянулась к его бокалу – чокнуться. На безымянном пальце блеснуло обручальное кольцо. Моё кольцо.

В висках застучало. Двадцать пять лет дружбы. Общие истории, пьянки, разговоры до утра...

"Ты – как брат мне", – говорил Игорь на моём сорокалетии. Брат? У меня уже есть брат. Настоящий. Тот, который позвонил и рассказал правду.

А эта... Что она нашла в нём? Успешный бизнес? Красивые слова? Или просто внимание, которого я не додал?

Я вспомнил, как она говорила полгода назад:

"Может, сходим куда-нибудь вдвоём? Как раньше?"

А я только отмахнулся – дедлайн на работе, у Димки экзамены на носу...

Игорь наклонился к ней близко-близко. Его рука скользнула по её плечу, зарылась в волосы. Она прикрыла глаза и...

Я резко встал. Грохот отодвигаемого стула заставил соседей обернуться. Плевать. Ноги сами несли меня к их столику. В голове билось: "Это конец. Конец всему. Двадцати трём годам брака. Двадцати пяти годам дружбы. Конец вере в людей, в верность, в любовь..."

Я смотрел на их склонённые друг к другу головы и думал о родителях.

"Сынок, брак – это труд. Каждый день, каждый час. Но оно того стоит", – говорил отец перед свадьбой.

Он носил маме цветы каждую пятницу, до самой её смерти. А я... Я когда в последний раз дарил Лене цветы просто так?

Три шага до столика. Они всё ещё ничего не замечали – слишком увлечены друг другом. Два шага. В руке хрустнул букет – белые хризантемы, купленные по дороге. Её любимые. Один шаг.

"Почему?"

Всего одно слово. Тихое, глухое, будто из другого мира. Но они отпрянули друг от друга, словно их ударило током. В глазах Лены плеснулся ужас. Узнавание. Стыд. И что-то ещё... Облегчение? В лице Игоря не осталось ни кровинки.

"Почему?" – повторил я, глядя ей в глаза.

Её губы дрогнули, но не издали ни звука. А что тут скажешь? Какими словами объяснишь предательство? Как оправдаешь ложь?

Хризантемы падали на пол – лепесток за лепестком. Белые, как наша спальня. Как её свадебное платье. Как ложь, которой мы жили последние месяцы.

Развернулся и пошёл к выходу. Пусть объясняются. Пусть придумывают оправдания. Пусть...

В спину ударил её сдавленный всхлип. Я не обернулся. В ушах звенело, перед глазами плыло. Казалось, что иду по битому стеклу – по осколкам нашей жизни, такой правильной, такой образцовой, такой... лживой.

Только в машине понял, что плачу. Первый раз после смерти матери.

Сорокасемилетний мужик, успешный менеджер, примерный отец, оказавшийся просто старым дураком, который не уберёг главное...

Спасибо, что вы с нами!❤️

Первая часть

Почему она перестала называть отца "родной"? Когда это началось – месяц назад? Два? Три?

В тот вечер я сидел над задачами по физике. Сложная тема – динамика материальной точки. Отец обещал помочь, но уже час как куда-то ушел, не сказав куда. На кухне тихо гудела посудомойка – единственный привычный звук в этой новой, неправильной тишине.

Телефон звякнул – сообщение от мамы отцу, случайно высветившееся на экране его забытого телефона: "Прости, дорогой, задержимся допоздна – годовые отчеты горят".

"Дорогой"? Она никогда так его не называла. Двадцать три года – только "родной". Я помню, как она объясняла мне в детстве: "Папа не просто дорогой, он – родной. Самый родной на свете".

Входная дверь хлопнула резко, гулко. Отец стоял в прихожей – бледный, с каким-то потухшим взглядом. В руке – смятый букет белых хризантем. Мамины любимые.

– Пап? – я встал из-за стола. – Что случилось?

Он посмотрел на меня так, словно только что вспомнил о моем существовании: – Дим... – голос хриплый, чужой. – Нам надо поговорить.

Я знал это "нам надо поговорить". Такое же было, когда умерла бабушка. Когда соседский пёс попал под машину. Когда...

– Сядь, – он опустился на кухонный стул, тот самый, который скрипит второй год. – Я видел маму. В "Сыром мясе". С дядей Игорем.

Хризантемы падали на пол – лепесток за лепестком. Белые, как ложь. Как мамины "совещания по четвергам". Как дядя Игорь со своими подарками, шутками, вечным "ты совсем взрослый стал, Димка".

– Они... – я не мог произнести это слово.

– Да, – отец смотрел в окно, где моргала вывеска круглосуточного магазина. – Уже три месяца. Каждый четверг.

Три месяца. Двенадцать четвергов. Двенадцать "совещаний". Двенадцать вечеров, когда отец молча загружал посудомойку, а я делал вид, что готовлюсь к ЕГЭ.

– Что теперь будет? – мой голос звучал как чужой.

– Не знаю, сын. Правда не знаю.

Мы сидели на кухне до глубокой ночи. Отец впервые налил мне коньяка – тот самый, подаренный дядей Игорем на Новый год. Горький. Как правда.

Утром мама не вернулась. Её сообщение светилось на экране отцовского телефона: "Я у подруги. Нам надо поговорить". У подруги. Конечно.

Интересно, когда она начала врать так легко? Год назад? Два? Или всегда умела, просто я не замечал?

Я листал фотографии в телефоне – прошлогодняя дача, шашлыки, дядя Игорь с фотоаппаратом: "Давайте я вас всех". Теперь каждый снимок отдавал фальшью. Вот мама смеется над его шуткой. Вот он помогает ей собирать клубнику. А вот новогодний стол – тот самый коньяк в подарочной упаковке: "Только для особых случаев, друг".

Друг. Какое теперь насквозь лживое слово.

– Будешь завтракать? – отец стоял у плиты, жарил яичницу. Как обычно. Будто не было вчерашнего вечера, разговора до трех ночи, пустой бутылки коньяка.

– Не хочу.

– Надо. У тебя ЕГЭ на носу.

Как он может думать о ЕГЭ? Когда мама...

Звонок телефона разрезал тишину. Бабушка – мамина мать.

– Дима, солнышко, что у вас происходит? Мама не отвечает, папа...

– Спроси у своей дочери, – я впервые в жизни нажал "сбросить" на бабушкин звонок.

На столе в отцовском кабинете – брошюра "Расторжение брака". Жёлтая бумага, черные буквы. Стандартный шрифт для документов, которые разрушают жизни.

Двадцать три года брака. Уместились в тридцать страниц типового договора.

К вечеру мама приехала забрать вещи. Я слышал, как она ходит по квартире – каблуки по паркету, шуршание пакетов, тихие всхлипы в спальне.

– Димочка, – она постучала в мою комнату. – Можно войти?

– Нет.

– Сынок, я должна объяснить...

– Что объяснить? Как ты ахалась с маминым другом, пока отец помогал мне с учебой?

Я никогда не говорил с ней так. Никогда не использовал таких слов. Но сейчас они царапали горло, рвались наружу – злые, грязные, настоящие.

– Не смей так говорить! – её голос дрогнул. – Ты не понимаешь...

– Зато теперь понимаю, почему дядя Игорь развелся. Ждал, пока ты нагуляешься с чужим мужем.

Тишина за дверью. Потом – удаляющиеся шаги, тихий щелчок входной двери. Всё.

Говорят, время лечит. Но прошла неделя, а легче не становилось. Две недели – и каждое утро я просыпался с мыслью, что это просто кошмар. Три недели – и я начал находить её следы по всей квартире: заколка в ванной, записка на холодильнике, забытая чашка с засохшим чаем...

Отец держался. Ходил на работу, проверял мои задачи, готовил ужины. Только седины на висках стало больше. И он перестал напевать, когда возился с посудомойкой.

А по четвергам мы теперь сидели допоздна на кухне – решали задачи, пили чай, молчали. Каждый думал о своём. И оба знали, где сейчас она. В "Сыром мясе", за столиком в нише. Теперь уже без вранья про совещания.

Она переехала к нему во вторник. Я смотрел из окна, как Игорев "Вольво" увозит её чемоданы. Всю жизнь в две сумки и чемодан – вот оно как бывает.

Интересно, она взяла фотографии? Там, где мы втроем – я, она, отец? Или теперь ей нужны только новые, с "любовью всей жизни"?

– Дим, – отец стоял в дверях моей комнаты. – Не стой у окна.

– Почему? Боишься, что увижу, как она...

– Нет. Боюсь, что ты запомнишь этот момент. И будешь жить с ним.

В его голосе была такая боль, что я отвернулся от окна. Мой сильный отец, который всегда знал, как правильно. Который никогда не показывал слабость. Теперь стоял, ссутулившись, будто враз постарев на десять лет.

– Пап, – я впервые не знал, что сказать. – Хочешь, порешаем задачи?

Глупо. Господи, как глупо. Будто задачи могут что-то исправить. Будто интегралы заполнят пустоту в доме.

Но он вдруг улыбнулся – криво, через силу: – Давай. Только кофе сварю.

Бабушка звонила каждый день. Я перестал брать трубку, но она писала сообщения: "Димочка, мама очень страдает" "Сынок, взрослые иногда ошибаются" "Она любит тебя, просто запуталась"

Запуталась? В чем? В том, что ахалась с другом семьи, пока отец пахал на двух работах? В том, что врала нам в глаза три месяца? Или в том, что разменяла двадцать три года брака на "он ждал меня двадцать лет"?

Мама пыталась встретиться. Караулила у школы, писала в мессенджер, даже пришла на пробный ЕГЭ: – Димочка, пять минут, прошу...

Я прошел мимо. Но её духи – ромашка и ваниль, те самые, что отец привез из Праги – догнали, ударили в нос. И внутри что-то оборвалось.

Почему она продолжает ими пользоваться? Это тоже вранье? Или напоминание о той, прежней жизни?

Вечером меня вырвало. Прямо во время решения задач. Отец держал мою голову, пока я блевал желчью, и что-то говорил – тихо, успокаивающе, как в детстве.

– Пап, – я вытер рот, посмотрел в его покрасневшие глаза. – А ты знаешь, что она до сих пор пользуется твоими духами?

Он замер. Потом медленно опустился на край ванны: – Знаю, сынок. Знаю.

И тут я заплакал. Первый раз с того вечера. Выл, как раненый зверь, колотил кулаками по кафелю, пока костяшки не начали кровить. А отец обнимал меня, гладил по спине и повторял: – Всё будет хорошо, малыш. Всё будет хорошо.

Он врал. Мы оба это знали. Ничего уже не будет хорошо. Никогда.

В ту ночь мы спали в одной комнате – как когда мне было пять и я боялся грозы. Только теперь мы оба боялись тишины.

Мы учились жить заново. Без её голоса по утрам, без запаха кофе с корицей, без скрипа половиц на кухне – она всегда ходила на цыпочках, чтобы не разбудить нас в выходные.

Почему самые банальные вещи ранят сильнее всего? Пустая вешалка в прихожей. Одинокая зубная щетка в стакане. Список продуктов на холодильнике – только для двоих.

Отец стал чаще брать ночные смены. Говорил – дополнительные деньги перед моим поступлением. Врал. Я слышал, как он бродит по квартире в те редкие вечера, когда остается дома. Открывает шкафы, перебирает старые фотографии, сидит в её кресле.

– Пап, может к психологу? – я протянул ему распечатку с контактами.

– Зачем? – он горько усмехнулся. – Чтобы незнакомый человек объяснил мне, почему жена ушла к лучшему другу?

А ведь он действительно был лучшим. Возил нас на рыбалку, помогал с ремонтом, приходил в больницу, когда я сломал руку. "Вы для меня как семья", – говорил. Теперь понятно, какую именно семью он имел в виду.

Игорь пытался связаться через общих знакомых. Передавал привет, спрашивал, как дела с учебой, предлагал помочь с поступлением – "у меня связи в приемной комиссии".

– Передайте своему... – я задохнулся от ярости, – что если он еще раз попытается со мной связаться, я расскажу его детям, какой у них отец. Пусть спросят, почему он правда развелся с их матерью.

Отец стал седеть быстрее. Однажды я застал его в ванной – стоял перед зеркалом, рассматривал себя: – Знаешь, Димка, а ведь я старше его на три года. Может, поэтому?

– Пап, прекрати.

– Нет, правда. Он же успешный бизнесмен, машина, связи... А я кто? Простой инженер с ипотекой.

Господи, как же больно. Смотреть, как сильный мужик превращается в неуверенного старика. Как начинает искать причины в себе. Как...

– Знаешь, что она мне сказала в последнюю встречу? – он вдруг заговорил тише. – Что устала быть функцией. Женой, матерью, кухаркой... А с ним чувствует себя женщиной.

Я молча обнял его. Что тут скажешь? Что она сволочь? Что он в сто раз лучше этого урода? Что...

– Пап, давай порешаем задачи? До ЕГЭ месяц остался.

Он кивнул, вытер глаза: – Давай, сын. Только кофе сварю.

Мы оба знали, что это не поможет. Что никакие задачи не заглушат боль. Но это было единственное, что у нас осталось – сидеть рядом, пить кофе, решать математику. Делать вид, что мы справляемся.

А по ночам я слышал, как он плачет в подушку. Тихо, глухо – чтобы я не услышал. Мой сильный папа, который научил меня всему. Кроме одного – как простить предательство самых близких людей.

День зачисления. Солнце било в глаза, когда отец парковался у главного корпуса университета. Я поступил – первый в списке, целевой набор. Его глаза светились гордостью: – Ну что, программист, готов?

Он специально так говорил – чуть растягивая первое "м". Как в детстве, когда учил меня первым командам на Basic.

У входа толпились абитуриенты с родителями. Обычный летний день. Обычные счастливые люди. Обычная...

– Дима.

Этот голос. Я узнаю его из тысячи. Даже спустя три месяца молчания.

Она стояла у колонны – похудевшая, с новой стрижкой. Всё такая же красивая. Всё такая же чужая.

– Мам, не надо, – я сделал шаг назад.

– Прошу, пять минут...

– Лена? – отец замер, сжимая папку с документами. – Как ты...

– Я узнала через приемную комиссию, – она нервно теребила ремешок сумки. – Илья, можно тебя... на минуту?

Что-то в её голосе заставило меня вздрогнуть. Дрожь? Страх? Отчаяние?

Они отошли к скверу. Я видел, как отец слушает, как бледнеет, как оседает на скамейку. Потом она что-то еще сказала – быстро, глядя в землю. И ушла, не оглядываясь.

– Пап? – я подошел к нему. – Что...

– Она беременна, – его голос звучал глухо, как из-под воды.

Мир покачнулся. В ушах зашумело. Беременна. В сорок три. После двадцати трех лет брака и трех месяцев...

– От этого...? – я не мог произнести его имя.

– Она не сказала, – отец смотрел куда-то сквозь меня. – Сказала, что сама не знает. Что запуталась. Что...

Он замолчал. А я вдруг увидел его – по-настоящему увидел. Поседевшего, постаревшего, с дрожащими руками и потухшими глазами. Который сейчас думает – а вдруг его? А вдруг последняя их ночь, перед тем четвергом? А вдруг...

– Пойдем, пап, – я взял его за руку, как он брал меня в детстве. – Мне на собрание группы пора.

– Да, конечно, – он встал, одернул пиджак. – Конечно, сынок.

Мы шли к главному входу, а я думал – как странно устроена жизнь. Вот я, поступивший на бюджет. Вот отец, который гордился мной еще пять минут назад. Вот мать, которая... которая...

А ведь это всё изменит. Снова. Если ребенок его – у меня будет брат. Или сестра. От человека, который разрушил нашу семью. Если отца – это добьет его окончательно. Хотя... может быть, вернет её? А я? Смогу ли я принять? Простить?

– Дим, – отец остановился у дверей. – Иди. Я подожду здесь.

– Нет, пап, – я сжал его руку крепче. – Мы справимся. Вместе.

Он кивнул. И мы вошли в прохладный холл университета, оставляя за спиной июльское солнце, заплаканную мать и этот страшный выбор, который ей предстоит сделать.

А впереди была новая жизнь. Какой она будет – мы не знали. Знали только, что теперь всё изменится. Снова.

Говорят, время лечит. Но никто не говорит, сколько времени нужно, чтобы вылечить предательство. И можно ли вылечить его вообще.

Спасибо, что вы с нами!❤️ ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ! ВАМ ПОНРАВИТСЯ!

Первая часть