Серия «Забавные и не очень истории»

Прадед по материнской линии жил на Кавказе. В Чечне. Там и умер. Дед ушел на фронт оттуда же. Но во время войны произошло выселение чеченцев с Кавказа, и после войны дед, вернувшись домой в Гарагорск, вскоре был вынужден бежать оттуда. Чеченцы очень сильно были обижены на русских, обещали зарезать. Мой дед с бабушкой переехали на Украину. Тогда еще Харьков был столицей УССР, а при любой столице и жизнь, и питание получше. А Украина очень сильно выделялась по благосостоянию среди других славянских республик СССР. Они в пятидесятых поселились в Харьковской области, в Балаклее, там умерли от старости, там и похоронены. Мой отец же родился на Урале, служил на Украине, познакомился с мамой, они поженились. Потом был комсомольский клич, и они уехали на великие социалистические стройки союза. На Украину к деду с бабкой родители нас, мелких, возили на лето. Это предыстория. А вот то, что помню сам, — в 1983 отпуск родителей был до 20 сентября, и я пошел там в школу в 3 класс. Меня, привыкшего к совсем иному в школах РСФСР, удивляло в украинской школе всё: там с одной стороны школы был отличный школьный стадион с турниками, рукоходом, яблоневыми и грушевыми деревьями вдоль него, с другой стороны — пришкольный приусадебный участок, где мы, малышня, проходили уроки природоведения, ну и заодно сорняки убирали на грядках. Собранное с этих грядок потом шло в школьную столовую. Позади двухэтажного многоквартирного дома деда на три подъезда для жителей дома были разбиты палисадники — небольшие, на одну сотку земли, участки для каждой квартиры. Там дед посадил яблоню, абрикос, черешню, сажал картошку, растил зелень, виноград. 5 детей было у деда с бабкой, мои родители, дяди и тети. Все поразъезжались по СССР, в том числе и мои родители, и съезжались к ним с бабкой редкими отпусками. Они старались попасть к ним на сезон фруктов, ближе к концу июля, началу августа. Иногда получалось. Я помню, как соседи по подъезду притаскивали со своих запасом многочисленные банки с вареньями, сухофруктами, дабы передать их нам, — у нас же на наших северах такого не найдешь. Я помню старую, сморщенную временем прабабку возрастом под 100 лет, протягивающую мне огромную сочную грушу "дуля". Красивые заборчики по пояс, ограничивающие эти придомовые палисадники от остальной улицы, были каждый наш приезд выкрашены новой яркой краской.
Я помню мама показывала мост через речку. Рассказывала, что там под ним долго еще виден был хвост утонувшего немецкого самолета. Рассказывала о парке с мемориалом. Пацаны недалеко от него нашли в посадке остаток гранаты и взорвали его, двоих покалечело насмерть. Помню рассказывала, как одна бабка в деревне до середины пятидесятых скрывала сына-полицая в подполе. И когда он вылез одичавший селяне разорвали его за его преступления во время войны.
Я помню в восьмидесятых в Харькове тетя, у которой мы гостили, словила паническую атаку, когда она увидела роту морпехов шедших в баню. Ей показалось, что это снова по улицам Харькова эсэсовцы идут. Черные, с закрученными по локоть рукавами, страшными. Мама вызывала срочно скорую, тетю еле откачали. Я помню ее ненависть к нацистам и нацизму. Ее страшные рассказы о том, что творилось в Харькове во время войны. Фашисты не творили такую дичь, как украинские националисты. Они согнали жителей и на их глазах выпотрошили соседскую семью и на кишках повесели всех на заборе еще живых. И взрослых и детей. С табличками "коммунисты". Не фашисты, украинские националисты. И как она радовалась что сейчас мы дети, больше не увидим этого.
Это были доперестроечные воспоминания об Украине.

Потом перестройка, девяностые, и на Украину, в Балаклею, я попал только в 1998. И знаете что? те заборчики, что радовали глаз яркими красками, стояли почерневшие от времени, покосившиеся. В некоторых местах столбы заборчика сгнили, и он завалился на участки. Эти заборчики никто больше никогда не чинил и не красил. Детей во дворе не стало. В домах оставались постаревшие соседи, а их выросшие дети, друзья по двору, — поуезжали на заработки. Очень многие уехали в Италию, работали там по уходу за пожилыми. Я не смог полакомиться фруктами и ягодами с нашего участка за домом — ночью все обчищали чуть ли не на корню. Ягода, яблоко чуть порозовело, думаешь, что завтра съешь, а ночью его кто-то стащит. Мелкие пацанята на твоих глазах забирались на наш участок и обносили ягодные кусты. На крик — только одна фраза, которую я просто возненавидел, так как там на Украине в те годы я стал ее слышать повсеместно, — «а что таково? ничьё же». Как ничьё?! Это наше! А в ответ — «было бы ваше, то забором огородили бы трехметровым, а забора нет — значит, ничье».

Через пару лет занесло в Вольногорск, что в Днепропетровской области. Там был стекольный завод. Познакомился с местной молодежью. Так вот, от них узнал, что самым крутым «бизнесменом» был некий молодой человек, который наладил кражи стекла со стекольного завода, продает его селюкам со скидкой. «Вон, вон, смотри, он поехал, — это его машина» говорили они с явной завистью в голосе.

В Запорожье, на Федотовой косе, по ночам на дискотеках был пьяный треш, самыми популярными разговорами были о том, кто сколько где украл и теперь прогуливает, веселясь. Воровство, легкий заработок, проституция — и бесящая фраза «а чо такова».

В 1991 я поступал в институт в Харькове. Мама этот выбор поддерживала, и тогда я впервые столкнулся с национализмом — я не поступил, хотя набрал проходные баллы и прошел по ним по конкурсу. В деканате мне прямо в глаза сказали, что «ты здесь учиться не будешь. Москали геть».

По радио, я помню, круглосуточно лились речи из Рады о том, что они теперь наконец заживут зажиточно. Перечислялось, что удалось отобрать у России, распределялось по регионам, кто чем будет управлять. Передачи были только на украинском. На русском там были только песни.
Я помню как Артек, куда ездил мой одноклассник, вдруг стал украинским и их лютый хай в адрес России, и вославления мудрого украинского руководства, благодаря чему Артек отжали.

Украина стала портиться тогда, с середины восьмидесятых, когда воровство на всех уровнях перестало быть каким-то криминалом и везде насаждалась идея исключительности, национализма, украинства
А чо таково?

Знаю одну девушку, возраст 30+, и тоже не может найти мужчину. Симпатичная, рост где-то 170, с хорошей фигурой, замужем ни разу не была, спокойный характер, с высшим образованием, и не плохой должностью. Живет с мамой в двухкомнатной квартире в мск, не далеко от метро "Перово" и тоже грустит, что не может найти мужа. Все её подруги ей сочувствуют - "мужики уж не те". Но! Всех, кто с ней пытался познакомиться она отшивает по разным причинам: этот толстый, тот с усами, тот с бородой а ей растительность на лице не нравится, тот был в браке и платит алименты, а значит доход не велик, да и чужие дети ей не нужны, другой наоборот, до сих пор без детей, а это подозрительно, значит бесплоден или с потенцией не порядок, другой бабник, другой инфантильный, и т.д. Всех! Всех отталкивает!
Как она говорит, ее требования не высоки - возраст 35+, без хронических болезней, рост 172+ см, вес не выше 90 кг, холостой, без алиментов, но с опытом семейной жизни с девушкой, со своей квартирой, с доходом не менее 100тыс, офисный работник, чтобы после работы сразу шел домой, чтобы с хорошим членом и потенцией, не курящий, с высшим образованием, чтобы мог поддержать беседу в компании, не скучный, начитанный, желательно, чтобы в случае конфликта мог за себя постоять кулаками, чтобы стремился расти по карьерной лестнице, а не просто просиживать года в одной должности, чтобы состоял в каком-нибудь профессиональном сообществе и там бы проводились бы встречи, куда бы он ее приводил и она там бы могла им гордится, какой он умный, чтобы он хотя бы одну книгу написал.

При этом всех, кто рядом, во дворе, школе, институте, работе она отшила; после работы сразу домой, на улице с незнакомыми не общается. В общем требуется простой такой парень, которых много, но вот где-то ходит и никак с ней не встретится и первым не заговорит.

Детство пришлось на восьмидесятые, тогда очень популярно было среди наших семей отправлять детей к кому-нибудь с ночевкой. Родители оставались в комнате одни, без присмотра детей и сами понимаете, делали что хотели. Это первое. Второе, где то в 86 году в нашей коммуналке на четыре семьи появился первый видик и мы всей толпой собирались в их комнату смотреть фильмы. Боевики, ужасы, а когда нас мелких выставляли за дверь, то взрослые и порнуху смотреть себе позволяли. В Новый Год взрослые пили в самой большой комнате коммуналки всей квартирой, а нас детей, оставили мультики смотреть Том и Джерри. Мультики закончились и на кассете дальше была немецкая порнуха, которую мы с большим вниманием все просмотрели, а мелкая Катя, дочка владельца видика, комментировала самые не понятные момент, она то это не раз видела, пока взрослые на работе. Так вот из её объяснения -сейчас взрослые ругаются, видите, он ее плёткой бьёт, а вот теперь они будут мириться, видите, он её начал целовать в места куда бил, и вот то, что было далее на экране - это они так мирятся, и тете уже не больно, это она не от боли стонет, дядя её не наказывает, это ей так очень хорошо. Всё стало понятно тогда с нашими соседями, с тетей Олей и с дядей Витей - они часто очень громко на всю квартиру орали друг на друга на кухне, коридоре и других местах коммуналки - это они ссорились, а когда вечерами тетя Оля орала за закрытыми дверями своей комнаты - это они мирились. А вот другие соседи, дядя Ваня с тетей Леной, только ругались и не мирились - никто никогда не слышал чтобы она по вечерам кричала за дверями, потому они развелись. Вот такой вот жизненный урок тогда получили - поругались, до битья посуды и синяков ? Нужно потом обязательно трахаться, - т.е. мириться! Без этого нельзя. Так нам Катя тогда объяснила.