Предательница. Глеб Диберин. Глава 1
Глава 1. Разрывы
Кофе был холодным уже пятнадцать минут, а она всё ещё держала чашку двумя руками, будто грела не пальцы, а сердце. За окном размыто капал мелкий ноябрьский дождь слишком вялый, чтобы быть грозой, но слишком назойливый, чтобы называться «осенним шармом». Такие дожди обычно шли в её голове, когда всё снова шло не так.
— У него были очень красивые руки, — произнесла она вслух, тихо, с улыбкой, глядя в мутное стекло витрины.
Да, она помнила его руки. Артем. Он был последний из списка. Очередной любовник. Те самые руки, которые так уверенно скользили по её спине, прижимали её к себе в лифте издательского дома, гладили её волосы, пока она выговаривалась, и так же легко сжимали руль, когда он отвозил её домой в ночь расставания. Уверенные, большие, крепкие и как оказалось абсолютно бесполезные руки. Он исчез, как и все. Не потому что был поддонком, нет, как раз наоборот. Он был вежлив, ослепительно вежлив. Тот самый тип мужчин, которые не хлопают дверьми, а просто не приходят на следующий день.
«Проблема не в них», — думала Алёна, крутя ложку в чашке. — «Проблема в моей проклятой предательнице».
Она почти слышала, как внутри у неё снова шевелится что-то неуправляемое. Та самая часть её, которая всегда оживала первой. Не сердце, не мозг, а та, что снизу. Та, что тянулась к мужчинам быстрее её разума. Та, которая включалась, как только мужская рука касалась её локтя, как только в голосе появлялся бархат.
Алёна закурила. Несмотря на то, что за окном шёл дождь, кафе имело открытую террасу под стеклянным навесом. Она сидела там одна. Внутри сидели парочки, мамы с детьми, офисные хищницы, а она была одна. Опять одна. И, чёрт возьми, ей было удобно. Удобно да, но тоскливо. Как в новых ботинках, которые натирают пятку, но зато красиво смотрятся.
Она сняла очки и протёрла их салфеткой. Под глазами легли тени. Алёна была всё ещё красива. Даже очень. Те, кто видел её впервые, удивлялись, когда слышали, что ей сорок пять. Седина пряталась в дорогом окрашивании, фигура держалась упрямо — возможно, благодаря йоге и отсутствию постоянных партнёров. Или благодаря тревоге. Или потому что страсть отличная кардионагрузка, если правильно пользоваться мужчиной.
Алёна усмехнулась сама себе и достала блокнот. На титульной странице значилось: «Декабрь. Планы. Не трахаться».
Она зачеркнула первую строчку и подписала снизу: «Хотя бы неделю».
— А ты с ума сойдёшь, если неделю? — спросила она у себя вслух. — Или тебе просто скучно быть одной?
Предательница внутри будто хмыкнула. Алёна её слышала. Впрочем, она всегда ее слышала. С шестнадцати лет. Тогда это было волнующе. Потом стало привычно. Еще позже унизительно. Теперь же просто как есть. Она никогда не пыталась себя оправдывать. Да, она хотела. Всегда. Хотела, когда это было глупо. Хотела, когда было больно. Хотела даже тогда, когда знала, чем всё закончится.
Любой психолог объяснил бы её поведение сексуализированной зависимостью. Подруга — проклятием. А мама — "мужской глупостью в юбке". Но ни одна из них не чувствовала, как её тело буквально сходит с ума от запаха мужской кожи. Ни одна не знала, как хочется прислониться к мужскому плечу, даже если ты только что сказала: «Ты мне не интересен». Ни одна не слышала этот стон изнутри. Он шел не из души, не из головы, а оттуда, где всё начинается.
Она сделала последний глоток кофе. Горький. Как её воспоминания. Как ощущение после очередной ночи, когда в комнате пахло сексом, а на подушке оставались только её волосы.
— Всё. Больше никакого этого дерьма. Ни одного. Хватит. — Она встала, откинула волосы и зашагала прочь. — Я умная женщина. У меня есть работа. У меня есть квартира. У меня есть собака. У меня есть клитор. Не нужен мне никто.
Она шла уверенно. Так она всегда делала после очередного «всё». Шла, как на войну. С каблуком, как копьём. С губами, как щитом. С грудью вперёд и взглядом на врага.
И каждый раз, когда она делала это, в ней шевелилось что-то подлое, предательское, сладкое. Что-то внутри неё начинало ждать. Ждать взгляда. Ждать запаха. Ждать, когда её снова найдут.
И он, этот момент, наступил. Неожиданно. Как всегда.
Едва она дошла до перекрёстка, у светофора кто-то заиграл на гитаре и запел. Простые аккорды, немного хриплый голос. Молодой парень в тёмной куртке. Он сидел на раскладном стуле и пел. И голос у него был вот тот самый. Бархатный. Мягкий. Как постель после секса. Как губы, к которым тянешься, не глядя.
Алёна остановилась, и внутренне замерла. Нет, не дыхание. Замерла она. Вся. Остановилась. И предательница внутри прошептала:
— А вот и он. Новый. Наш.
Он не смотрел на неё. И это выводило Алёну из равновесия.
Всё её естество требовало его взгляда. Алёна замерла на краю тротуара, одной рукой сжимая кожаную ручку сумки, другой придерживая воротник пальто от ветра. Песня, что лилась из его рта, была простой, что-то из старого советского рока, но он пел её так, будто исповедовался Богу. С каждым аккордом она чувствовала, как напряжение растёт у неё внутри, не в сердце, не в голове, нет. Внизу живота. В предательском месте, которое всегда жило своей жизнью.
«Повернись», — мысленно просила она. «Посмотри на меня. Просто посмотри».
Он не поворачивался.
Голос его был с хрипотцой, с лёгким южным оттенком. Он явно не был москвичом. На щеках лёгкая щетина, волосы тёмные, кудрявые, неопрятные, но не грязные. Кожаная куртка выглядела старой, но носимой с уверенностью человека, которому не нужно ничего доказывать. Его ноги покачивались в такт музыке. А её ноги… подкосились.
Она присела на скамейку рядом, делая вид, что проверяет телефон. Экран показал 11:37 и напоминание: «Не трахаться до понедельника».
Алёна рассмеялась себе под нос.
— Уже всё. Поздно.
Он снова запел, на этот раз на английском. Sting. «Fragile».
— Конечно, — прошептала она. — Конечно, ты поёшь это.
Пальцы его были тонкими, ловкими. Играл он профессионально, слишком хорошо для уличного артиста. Это был не заработок. Это была медитация. Она знала таких людей, которым было всё равно, кто слушает, — если звучит музыка, они спасены.
Она слушала, а он играл и будто не замечал её.
«Заметит. Обязательно». В этом она не сомневалась. Так всегда было. Она умела быть замеченной. Даже если на ней было скромное серое пальто, даже если без помады, даже если усталая, как сейчас. Что-то в её походке, в повороте шеи, в изгибе губ всегда выдавало охоту. Она не выбирала это. Это просто было в ней.
И вдруг… он повернулся. Всего на секунду. Его взгляд скользнул по её ногам, задержался на лице, чуть прищурился, не с интересом, но с любопытством, и тут, же вернулся к струнам.
Но этого было достаточно. Его взгляд ударил в неё, как электрический ток. Точно по предательнице.
Алёна затаила дыхание. Это было как щелчок в темноте, ты не успеваешь понять, откуда, но уже всё видно. Всё ясно.
Он знал. Он почувствовал. Как и она.
«Готово».
Внутри неё уже всё решено.
— Неплохо играешь, — сказала она, подойдя к нему после окончания следующей песни. Голос её был ровным, уверенным, почти дружелюбным. Как будто бы она действительно просто оценила его исполнение. Как будто бы в ней не бушевал ураган.
Он медленно поднял взгляд. Это было слишком медленно, чтобы быть случайностью.
— Спасибо, — ответил он. Серо-зелёные глаза, похожие на море в шторм. Молодой, да. Но не мальчик. Лет двадцать семь, может двадцать девять. В нём было что-то взрослое, поджарое. Мужчина, не юноша. Та грань, что Алёна всегда чувствовала кожей.
— Профессионал? — спросила она.
— Был когда-то, — он пожал плечами. — Сейчас так… больше для себя. И для случайных слушателей, вроде вас.
— Я не случайная, — произнесла она почти автоматически. Потом поняла, как это прозвучало. Улыбнулась. — Я редактор. Работаю с текстами. Привычка точности.
Он рассмеялся громко, без стеснения. Звук обволакивающий, тёплый. Он её принял. Это было ясно с первых нот смеха.
— Меня зовут Артём, — сказал он, слегка наклоняя голову. — А вы кто будете? В смысле случайный редактор или рецензент моей души?
Алёна облизнула губы, не глядя на него прямо.
— Алёна. Просто Алёна. Без «вы».
Он кивнул. Взял термос, отпил из него. Чай, судя по запаху, имбирный. Она уловила нотку корицы. Что-то домашнее было в этом запахе. Уютное. Почти болезненно привлекательное.
— Ну что, просто Алёна, — сказал он. — А вы часто разговариваете с уличными бардами?
Она хмыкнула.
— Только если у них голос лучше, чем у моей совести.
Он присвистнул и одарил её взглядом, в котором было одновременно уважение, интерес и тот самый едва уловимый электрический заряд. Алёна знала этот взгляд. Он был началом.
— Значит, совесть у вас… — он сделал паузу, — такая себе?
— О, она прекрасная. Просто у неё не такой тембр, — она подошла ближе, — и не такие пальцы.
Он посмотрел на свои руки. Потом снова на неё.
— Вы соблазняете меня, Алёна?
— А вы соблазняетесь, Артём?
Между ними повисла пауза. Та самая, некомфортная и сладкая. Когда весь воздух сжимается между двух тел, ещё не соприкоснувшихся. Когда слова это просто предлог для разогрева кожи. Он смотрел на неё долго, без лишней торопливости. В его взгляде не было похоти. Был интерес. И что-то другое, такое, что она не могла разобрать.
«Осторожно», — сказала в голове одна часть.
«Поздно», — откликнулась другая.
— Я сейчас закончу сет, — сказал он, — останься на пару песен?
Она кивнула, но ничего не сказала. Алёна просто вернулась на скамейку. Он снова взял гитару. Его пальцы стали быстрыми, точными, как будто только что он взял ноту, а теперь играет мелодию по памяти.
Алёна вытащила сигарету, зажгла, сделала затяжку и медленно выдохнула дым. Она отчетливо ощутила обволакивающее ее желание.
Пальцы Артёма скользили по струнам, будто он касался не дерева и металла, а чего-то живого, кожи, шеи, бедра. Алёна смотрела на него, стараясь сохранить на лице нейтралитет, но внутри всё было иначе. Внутри начинало раскручиваться то самое колесо, которое она знала наизусть: от взгляда, к трепету, от трепета к жару, от жара к падению.
Он пел про любовь, но не слащаво и не пафосно. Артем пел с грустью, которой невозможно было притвориться. Его голос неуклюже обволакивал, ласкал слух, проникал под кожу. Он не кричал о страсти. Он пел о потере. Это было хуже. Алёна не выдерживала потерь.
Он снова взглянул на неё мельком, но так как будто обжег ее. Она почувствовала этот взгляд в горле, в груди, внизу живота. Где-то глубоко между ног, в той самой точке, где зарождались все её ошибки.
«Не смотри на него так», — мысленно одёргивала себя она. «Ты же обещала. Обещала себе».
Но Алена не могла уже с собой ничего поделать: ноги уже скрещены, губы приоткрыты, дыхание все чаще. Его гитара будто её тело, и он знает, как с ним обращаться. Предательница внутри проснулась полностью. Она тянулась к нему, как цветок к свету, как голодная кошка к руке, несущей молоко.
Он закончил песню и, не глядя, спросил:
— Любишь БГ?
Алёна вздрогнула, будто он спросил что-то интимное, а ведь это и было интимное.
— Зависит от настроения, — ответила она. — Иногда его тексты лучше, чем секс.
Артём усмехнулся, повёл плечами, отложил гитару в футляр. Он не спешил, не шёл к ней, не приближался. Он просто был. И его присутствие разносилось по воздуху, как запах жареного хлеба, от которого невозможно устоять.
— А ты какая по натуре? — вдруг спросил он. — Прожигаешь или наблюдаешь?
— Я... — она запнулась. — Я чувствую. Слишком много, слишком быстро, и слишком вкусно.
Он кивнул, будто понял, и подошёл ближе. Всего на шаг, но этого было достаточно, чтобы от него дохнуло ветром, кожей, табаком и чем-то ещё... мужским.
Он сел рядом, не напротив, а рядом. Слишком близко для друга. Их локти почти касались. Она чувствовала тепло его тела. Он был рядом. Слишком рядом. Сердце застучало.
— Есть одна, — сказал он. — Старенькая. Хочешь? Я сыграю только тебе.
Она кивнула, не найдя слов. Он вновь достал гитару. Настроил струны. Посмотрел в небо. Глубоко вдохнул.
— Слушай.
И зазвучало.
Негромкая, медленная мелодия. Песня, в которой не было ничего сложного, но каждое слово, будто о ней, каждая нота, будто под неё. О том, как иногда мы встречаем людей не вовремя. О том, как желание может быть не спасением, а проклятием. О том, как тела запоминают прикосновения сильнее, чем разум обещания.
У неё внутри всё развернулось. Каждая клетка, каждая нервная точка хотели его. В её животе сжалось, в горле пересохло. Она смотрела на него и понимала, она уже не здесь. Она уже там, где она всегда, там, куда её ведёт предательница.
Он допел, замолчал, и не смотрел на неё.
Алена посмотрела на него долго. Слишком долго для приличной девушки. Это был «говорящий» взгляд без слов. Её рука легла на его неуверенно, но твёрдо. Она сделали свой выбор. Артем не отдёрнул руку.
— Пойдём, — прошептала она.
Он посмотрел на неё без удивления.
— Куда?
— Туда, где всё будет ошибкой.
Он кивнул. И они встали.
Алёна открыла дверь квартиры ключами, которые дрожали в руке, но не от холода, а от желания. Артём стоял за её спиной, близко, так близко, что его дыхание щекотало кожу шеи. Он не касался её, ни рукой, ни губами, ни даже взглядом. У нее было ощущение, будто он уже давно внутри неё. Там, где нельзя притворяться и где нельзя врать.
Она вошла первой и сразу же развернулась. Он шагнул следом за ней и закрыл дверь, ничего не говоря. Алёна тоже молчала. Он не озирался, не оценивал обстановку, не делал вид, что пришёл выпить чаю. Он просто смотрел на неё, и она — на него. Они стояли друг напротив друга. В этом расстоянии было все: ожидание, дыхание, внутреннее дрожание, напряжение, от которого становилось больно внизу живота.
— Я не знаю, зачем ты здесь, — сказала она, наконец. — И мне, наверное, всё равно.
Он не ответил, просто подошёл. Его рука легла на её щеку. Мягко, осторожно, как будто он пробовал, можно ли её касаться. Она позволила. И всё. Этого было достаточно, чтобы всё сорвалось с петель.
Пальто с её плеч слетело на пол. Он жадно смотрел, как она не спеша расстёгивает пуговицы. Одна. Вторая. Третья. Как будто это было представление, но не для него, а для неё. Он стоял, не шелохнувшись, и смотрел, как она сбрасывает на пол свои защиты. Одну за другой.
Под пальто на Алене было простое тёмное платье, гладкое, сдержанное, почти монашеское. Однако ткань была тонкая, а Алена без белья. Он понял это, когда она приблизилась.
Она подошла к нему, встала лицом к лицу. Они были почти одинакового роста. Его дыхание стало чаще. Он не отступал и не атаковал. Он ждал. Это был вызов.
Алёна положила ладонь на его грудь. Почувствовала, как под ней бьётся сердце. Быстро и сильно. Как у неё.
— Всё ещё хочешь? — прошептала она.
— С ума схожу, — ответил он.
И тогда она неспешно поцеловала его. Она целовала его, как будто не собиралась отпускать. Она целовала, как будто это был последний мужчина в мире. И, может, он и был им. Для этой ночи так точно.
Он прижал её к стене. Руки скользнули по её талии, по бедрам. Он тронул её, как будто боялся разбить. И она сдалась. Полностью. Молниеносно. Словно её тело давно знало, куда идти. Как двигаться. Как открыться.
Он поцеловал её резко, жадно, глубоко. Как будто она была глотком воды после пустыни. Он жадно втянул её дыхание, её губы, её суть. Алёна в ответ выгнулась, отозвалась всем телом. Ее пальцы сжали ткань его куртки, потом забрались под неё, на кожу, в тепло. Они почти не двигались от двери. Он прижал её к стене, она закинула одну ногу ему на бедро, и их тела уже искали точки совпадения, нужные изгибы, ритмы, которые нельзя объяснить словами.
Они почти не говорили. Были слышны лишь дыхание и стоны. Одежда падала на пол не как в кино, а с нервным нетерпением. Он взял её сначала на кухонном столе, потом в коридоре, а потом в кровати, с тишиной, с касаниями, которые были похожи на молитву.
Он шептал ей на ухо:
— Ты тёплая… слишком.
Она отвечала шёпотом, не разбирая слов. Только губами, только руками. На кровати они падали, как в воду. Голодные, смелые и голые тела. Они искали друг в друге не утешения, а удовольствия. Сначала физического, потом дикого, а потом чего-то ещё, о чем не признаются вслух.
Артём оказался не просто страстным. Он был внимательным. В каждом его движении было ощущение, что он читает её, как ноты. Он угадывал её дыхание, её сгибы, её слабости. А она… она растворялась в нем без остатка, без условий.
Она не считала оргазмы. Ей было это не нужно. Всё слилось в один непрекращающийся импульс. Её бедра болели от напряжения, пальцы сжимались в простынях, горло хрипло от сдержанных криков. И в каждой вспышке, в каждом рывке, в каждой паузе между поцелуями были только он и она. Не было ни имен, ни разговоров. Только тела и только язык кожи.
Предательница внутри пела. Она вела процесс, как дирижёр. Она подсказывала, когда издать стон, когда выгнуться, когда сжать его бёдра ногами и не отпускать. Это было не просто желание, это было слияние. Как будто их тела были когда-то одним, и вот, наконец, снова нашли путь друг к другу.
Ночь прошла, как наваждение. Как сон, который был слишком телесным, чтобы быть иллюзией. Она не сдерживала звуков, кричала, смеялась, плакала в какой-то момент. Он не спрашивал почему, просто целовал. Она кусала его за плечо. Он обнимал её за спину, так крепко, что казалось, хочет впитать. Сколько раз? Не важно. Главное не было пауз. Между поцелуями, между оргазмами, между телами, был только огонь. Он горел всю ночь.
Он тихо заснул на её груди, как ребенок. Алёна гладила его волосы и пыталась не думать, не анализировать, не считать какой он по счёту, и не спрашивать себя: «А вдруг этот?»
Она знала ответ, но всё равно продолжала гладить. Пока внутри неё не осталась лишь тишина. И предательница, наконец, замолчала. Уставшая. Удовлетворённая.
До следующего утра.
Свет пробирался сквозь жалюзи тонкими лезвиями. Он не ласкал, а разрезал. Утро наступало грубо, по-хищному, как всегда это бывает после ночей, в которых было слишком много телесного и слишком мало настоящего.
Алёна как всегда проснулась первой.
Тело ныло. Не от усталости от пустоты, заполнившей место, где ещё час назад был жар. Артём лежал рядом. Голый, вытянутый, с рукой, брошенной через подушку, будто он обнимал не её, а воздух. Он спал легко, дышал спокойно. Его лицо было расслабленным, ровным, даже немного чужим. В лице не осталось ни капли страсти.
Она лежала и смотрела на него сначала с улыбкой, потом с недоумением, затем с тем самым ощущением, которое она знала наизусть. Алёна чувствовала холод внутри. Он был весь в этой ночи, но не в этом утре. Она попыталась вспомнить, говорил ли он что-то важно, ну хоть что-нибудь. Какой-то намёк, знак, зацепку. Она ничего не могла вспомнить. Он весь был лишь телом без обещаний и без будущего.
Алёна встала босая на цыпочках и пошла на кухню, накинув халат. Она открыла холодильник. Есть не хотелось. Алёна заварила кофе без молока, как любит сама, не спросив, как он любит, потому, что уже знала, это не важно.
Она вернулась в комнату. Он открыл глаза.
— Привет, — сказал он. Голос был хриплым, но не от близости, от сна.
— Доброе, — ответила она и поставила чашку на тумбочку. Он не потянулся к ней, не улыбнулся. Артем даже не посмотрел, как следует. Он только сел, потянулся, почесал грудь.
— Сколько времени? — спросил он.
— Полдевятого.
— Чёрт. Мне надо идти. У меня там… — он замялся, — работа.
Она кивнула, ничего не сказав. Алёна просто смотрела, как он встаёт, ищет свои вещи. Его движения были чёткими, быстрыми, как у человека, который не хочет задерживаться, который не хочет ничего портить.
— Спасибо, — пробормотал он, натягивая штаны.
Спасибо. Слово, которое нужно говорить после ужина, а не после того, как был внутри тебя дважды, а потом заснул, как ребёнок.
Она подошла к окну, отодвинула жалюзи. Свет полоснул по полу. Его куртка валялась у порога. Вчера она с него её стягивала, целовала плечи, прижималась к коже. Сегодня она просто вещь. Впрочем, как и он.
Он подошёл к двери и, молча, натянул кроссовки.
— Было классно, — сказал он.
Алёна медленно обернулась. Его глаза не встречались с её.
— Удачи, — ответила она, хрипло, но не грубо.
Дверь закрылась без хлопка. Просто прозвучал щелчок, за которым последовала тишина. Та самая, которую она ненавидела.
Она вернулась на кровать. Села. Обняла колени. Алёна смотрела на чашку, к которой прикасались его губы, на простыни, пахнущие сексом, на пустую себя изнутри.
«Ты знала. Опять знала. И всё равно — пошла».
Удовлетворенная предательница внутри молчала, ей было плевать на утро, а Алёне нет.
Она встала, бросила простыни в стирку. Алёна включила душ, и смотрела в зеркало, пока вода стекала по её спине. В отражении она видела ту же, что всегда красивую, одинокую, взрослую, дурную.
Она провела пальцами по шее, по ключицам, по груди.
И прошептала:
— Ты, как всегда, довольна, а я как всегда, одна.
На кухне было тихо. Часы тикали неуверенно, будто стыдясь своей предсказуемости. Холодный кофе стоял в чашке, уже ставший символом её утра. Алёна сидела за столом, всё ещё в халате, с мокрыми от душа волосами и без капли макияжа. Перед ней лежал блокнот. Тот самый. С надписью: «Декабрь. Планы. Не трахаться».
Она взяла ручку. Подписала снизу: «Добавить: не верить своим гормонам».
Алёна встала, потянулась, подошла к окну. На улице шёл первый снег. Мокрый, тяжёлый, бессмысленный. Он был такой же, как её утренние мысли. Снег ложился на ветви, таял. Точно как мужчины в её жизни появлялись, входили в неё, исчезали, не оставляя следов, кроме мокрых пятен.
Она вспомнила Артёма. Вчерашний жар, тяжесть его тела, глаза, которые не искали её утром. Всё это было снова. Цикличность. Замкнутость. Предсказуемость, от которой ей хотелось выть, или хотя бы напиться.
Но она не выла и не пила. Она просто стояла у окна и шептала самой себе:
— Больше. Никогда. Ни одного.
Три слова прозвучали как заклинание, как приговор, как заведомая ложь.
Она произнесла их снова. Уже громче.
— Больше. Никогда. Ни одного. Ни взгляда, ни прикосновения, ни намёка. Я больше не верю. Я не откроюсь. Я не повторю. Я не позволю. Я не...
Она замолчала, потому что знала это не так. Ни одна часть её тела не верила в эти слова. Даже губы, которые их произносили, дрожали от сомнения. Она была не в силах оборвать этот цикл. Потому что не тело предавало её, она сама предавала себя. Каждый раз, когда она позволяла желанию быть выше здравого смысла.
Она села обратно за стол. Взяла блокнот. И написала: «Больше никогда... пока не встречу следующего».
На этом месте она поставила точку. Большую. Чёрную. Как чёрную дыру, в которую втягивалась вся её воля.
Зазвонил телефон. Она вздрогнула. Номер был неизвестный.
На экране: +7 (9) — и дальше только цифры.
Сердце пропустило удар. Надежда та подлая, та, что выживает даже под бетонной плитой, подняла голову: «А вдруг это он?».
Она нажала «сбросить», и тут же пожалела, но почувствовала облегчение.
— Всё, — произнесла она. — Всё.
Она встала, подошла к зеркалу, посмотрела себе в глаза.
— Ты больше не предашь. Слышишь?
Зеркало молчало, а предательница внутри…усмехнулась.
