Сообщество фантастов

Я молчал. Немногочисленные собравшиеся вперили в меня свои глаза, ожидая, что я скажу. Их жвалы не двигались. Все они знают, что я не должен быть здесь. Я лишь третий отпрыск в роде Крáтусов. Поэтому меня, как и полагалось знатным в подобных случаях, с ранних лет определили в касту придворных философов без права размножения.

Но судьба распорядилась иначе. Двое моих братьев - Гиринтрóп и Фукураду́к - погибли в нелепой катастрофе, и теперь я оказался единственным наследником рода. С тех пор я не испытывал нужды, но сразу же стал всем вокруг должен.

- Да, - наконец, сказал я. Мы это репетировали. - Я готов пройти испытание и клянусь, что буду действовать согласно Кодексу.

- В противном случае ты сгоришь в недрах Шакараты, а вместе с тобой и весь наш род.

- Только если я переживу испытание, - заметил я.

А вот это был экспромт. Кто-то из присутствующих, по-моему, это был Стригóн, громко хмыкнул. Отцу это не понравилось. Он не верил в мой успех, но надеялся на него. В конце концов, род Крáтусов действительно мог прерваться вместе с моей жизнью. Такой старик, как мой отец, уже не мог самостоятельно зачать. Да и кому нужно его старческое семя? Оно накопило слишком много мутаций, чтобы считаться чистым.

- Честь! Род! Слава! - прокричал отец, поднимая копьё над головой, и все присутствующие повторили за ним.

Здесь, на церемонии эти слова должны были звучать возвышенно. Но когда я произнёс их, то понял, что никогда не поверю в это. Да я и не должен был. Нам не вдалбливали с младенчества, что мы единственная надежда своих отцов на сохранение богатства семьи. Работа придворного философа сочетала в себе функцию советника и ментального тренера для самых глупых из знатных. Нас учили хитрить, недоговаривать и обдумывать варианты этических дилемм. Последний навык, в частности, презирает военная каста, исповедующая особый род избирательной слепоты, являющийся важным источником их силы. Имя этой слепоте - Культ Шакарáты.

Культ смерти.

- Теперь ты живёшь по другим правилам, - сказал отец, во время долгого спуска со Священной горы. - Ты был философом. А станешь воином. Не так уж и плохо, если забыть о ничтожности твоих шансов на успех.

Я не отвечаю. Он называет подобный подход обратной мотивацией. Мы, париксейцы, народ, воспитанный в традициях соревнования и превосходства. Только лучшие достойны славы. Участь остальных - выказывать уважение мастерам и героям.

Я знаю, отец просто пытается запустить во мне соревновательный инстинкт. Так он показывает, что ему есть до меня дело. Но мы с ним слишком по-разному воспитаны. Отец никогда не интересовался образом мышления других каст и всегда полагал, что цели, установленные им для себя, являются наилучшими для всякого живого существа. Откуда ему знать, насколько мне плевать на продолжение нашего славного рода? В его вселенной таких как я попросту не существует.

Мы медленно двигались в сторону космодрома. По традиции весь этот путь нужно было проделать пешком. Шествие продвигалось по лабиринту, вырубленному в пуреновых зарослях. Те, кто был постарше, шли уверенно, остальные всё же озирались по сторонам, проверяя дистанцию до смертоносных шипов, свисающих со всех сторон.

Ко мне, протискиваясь между старейшин окраинных кланов, шёл Стригон. Ещё чуть-чуть, и он толкнул бы одного из них на верную смерть, но тот и бровью не повёл, только пробубнил что-то вслед. Стригон был важной шишкой, хотя и был ещё молод. Он происходил из семьи, в которой я прислуживал (до недавних пор я был ментором его младшего брата, также определённого в касту философов). Фамилия Ириáдисов была столь почитаема, что даже спихни он одного из этих стариков прямо на пурену, ему бы это сошло с рук.

- А знаешь ли ты, досточтимый сын Крáтусов, зачем Совет однажды распорядился высадить целый лес этих жутких ядовитых сикулентов? - спросил он, поравнявшись со мной.

Я ответил цитатой:

- "Идя по смертоносному лабиринту, париксеец, следующий на испытание, должен думать о смерти, ведь именно смерть он собирается сеять, и смерть станет ему расплатой в случае провала".

- Это из "Наставлений" Наприкигóра? - Стригон любил блеснуть умом, что не очень уважали его соратники, но ему было плевать. - Хорошо сказано, дражайший друг. А ведь немало средств тратит Париксея на ритуалы, не так ли? О смерти ведь можно думать в любой момент.

- Это так, - коротко отвечаю я.

С этим парнем опасно иметь дело. Такой как он может из чистого озорства разрушить вашу репутацию. Я хочу знать, к чему он клонит, раньше, чем окажется, что он душит меня моими же словами ради собственного удовольствия.

- А ты, Арихигон, ты веришь в силу этого ритуала? - не унимается Стригон. - Думаешь ли ты сейчас о смерти?

- Всегда, - отвечаю я. - А сейчас в особенности.

- Интересно, почтенный, что же ты станешь делать, когда прибудешь на дикий мир? - снова спросил меня Стригон так, чтобы слышали остальные.

- Я добьюсь своего, - ответил я.

Я полагал тогда, что у меня всё получится, хотя детального плана побега я так и не составил. Слишком глубоко проникли технологии в жизнь париксейцев, поэтому я, как и все прочие, всегда, каждую секунду был на виду и почти никогда не мог работать в секрете от других.

Мы всё шли и шли, и наконец лабиринт вывел нас на опушку тысячелетнего леса. Дальнейший путь лежал через его благородные земли. В небе над нами висели флагманы нашего небесного флота. Я разглядывал их и думал о том, как технологии изменили мир; представлял, каково это - жить без них? Ведь они буквально рухнули нам на голову всего восемь поколений назад.

Когда вереница небесных кораблей приземлилась посреди нашего царства, мы жили разрозненными племенами и находились лишь на пороге изобретения первых механизмов, вроде винта и подвижных блоков. Наш мир был похож на один из тех диких миров, на которые сегодня отправляюсь я.

Но с прибытием флота чужих, прогресс нашей цивилизации пошёл противоестественными темпами. За одно поколение мы изучили их язык. Их знания легли в основу нашей новой философии. Даже их техника не сделала с нами столько, сколько сделал их способ рассуждать. Одна лишь теория естественного отбора до основания потрясла этот мир, построенный вокруг ритуалов и мистического поиска совершенства; и уже спустя пару поколений в целях выведения лучших из лучших в Париксее были установлены жёсткие соревновательные законы, результатом которых в конце концов стало создание современного кастового общества.

Небесный флот - поистине величественное и невероятное зрелище, но это лишь малая часть нашей мощи. На каждом из больших линкоров находится маленький флот хорошо вооружённых катеров. Они-то и сыграли ключевую роль в допариксейском конфликте, и на одном из таких я отправляюсь на дикие миры, чтобы доказать своё право на бессмысленное, никому не нужное размножение.

- Суть испытания проста, - говорил мне отец сразу после смерти братьев; они ещё остыть, наверное, не успели. - Ты должен будешь убивать, пока не соберёшь определённое количество трофеев.

- Омерзительно, - сказал тогда я.

Отец поморщился и продолжил:

- Ты будешь убивать только таких, которые убивали себе подобных. Что в этом омерзительного? Это справедливость в чистом виде! Всё! Не спорь. Слушай меня, если хочешь пережить испытание. Даже последние дикари бывают очень хитры! Отпрыск Декритидóна, к примеру, угодил в самую примитивную засаду. В итоге он покончил с собой, чтобы избежать позора. Но враг его выжил, и случилось нечто хуже позора: его род навсегда стал посмешищем в глазах всей Париксеи.

- Не такие они и дикари, раз смогли побороть одного из нас?

- Следи за языком!

- Конечно, отец, - соглашался я, чтобы не выслушивать очередную лекцию о величии нашего народа.

Мы вышли из леса и пришли на космодром уже вечером, но никто ни разу не пикнул о своей усталости, голоде или жажде. Все наши традиции так или иначе связаны с выражением или доказательством превосходства. Наприкигóр, виднейший политический деятель времён становления Париксеи, говорил: "Мы терпим боль, когда приходим в этот мир, следовательно мы должны терпеть её всякий раз, выходя на очередной уровень собственного бытия". Перед обучением языку и счёту, нас отнимали у матерей на долгие месяцы и били за малейшую провинность. Чтобы стать мужчинами, мы должны были изрезать своё тело и испить крови своих братьев. А когда мы вступаем в касту, нас ждут ещё более тяжкие испытания, связанные с избиениями и всяческими лишениями. Но больше других должны сделать те, кто выбран для продления рода.

Если я выживу, то буду первым, кто прошёл испытания в двух кастах. Отец высказался по этому поводу так:

- Либо ты станешь самым могущественным и мудрым полководцем короля, либо пойдёшь на корм инопланетным червям.

- И то, и другое, по-своему, незаурядно, - отшутился я.

- Я предпочту посредственного отца своих незаурядных внуков, любому сколь угодно незаурядному, но мёртвому и бездетному сыну. Поэтому просто сделай то, что делали тысячи воинов до тебя, а затем возьми то, что станет твоим по праву. Это естественный порядок вещей.

- Естественный порядок? - мой внутренний философ всегда брыкается в ответ на подобные истины. - По-твоему, право - это естественная вещь? Общественная наука считает иначе...

- Право есть только у сильного, так? - парирует отец. - Поэтому на испытаниях ты должен доказать вовсе не право, а силу, дарующую право в глазах соплеменников. Именно это -  естественный порядок вещей, а не право само по себе.

Вот таков был мой отец. Мудр, силëн и абсолютно слеп. Интересно, что он будет делать, когда поймёт, что я сбежал? Мысль эта доставила мне злорадное удовольствие.

Специально в честь церемонии были убраны все кордоны, поэтому процессия прошла на взлëтную площадку, минуя здание космического ведомства, контролирующего использование всех кораблей. Облачённый в ритуальную одежду управляющий ждал нас в окружении своих слуг и охраны возле спущенного трапа моего челнока.

- Приветствую Несущих Смерть! - громогласно объявил он.

- Несущие Смерть приветствуют тебя! - отозвался согласно регламенту отец.

- Кратус Гурихимет! - сказал управляющий. - Ты явился сюда третий раз. Кто бы мог подумать, что твои отпрыски сгинут так скоро. Я скорблю вместе с тобой.

- Моя скорбь в прошлом, Архари́кс. Перед тобой надежда моего рода, и все мои чаянья направлены сейчас на его успех.

- Рад слышать, что ты, не взирая на возраст, не поддаёшься слабостям и всë ещё предпочитаешь смотреть вперëд.

- Решается моя судьба, как и судьба моего наследия, - сказал отец. - Только это сейчас важно.

- Да будет так! - сказал Архари́кс. - Пусть претендент встанет рядом со мной. Пришло время выбрать наблюдателей, которые отправятся вместе с ним.

Я вышел к трапу. Обычно наблюдателями становились старейшины. Для них в этом было хоть какое-то приключение. Всем остальным командировка неопределённой длительности, в течение которой нельзя покидать челнок, вовсе не казалась радужной перспективой.

Так получилось и в этот раз. Вызвались четверо самых старых и отборно неповоротливых стариков. Я подумал было, что судьба наконец-то встала на мою сторону, но в этот момент в толпе раздался голос Стригона:

- Я тоже хочу поехать!

- Ты? - удивился Архарикс. - Боюсь, почтенный Стригон, для тебя это путешествие может стать нежелательной паузой в карьере. Кроме того, команда собрана. Хочешь ли ты поставить на кон своё будущее ради работы, с которой справляются те, кому она пойдёт на пользу?

- У меня есть сомнения в лояльности досточтимого Арихигона, - сказал Стригон. - Я хочу видеть сам, как он будет убивать, а если не будет, то прослежу за тем, чтобы трибунал прошёл согласно установленному стандарту.

Собравшиеся забормотали, обсуждая услышанное.

- Это серьёзное обвинение, - сказал мой отец. - С чего бы ты, многоуважаемый Стригон, стал говорить в таком ключе о моём сыне? Неужто по пути сюда ты проглотил пурену и разум твой начал гаснуть?

Некоторые засмеялись. Стригон грозно посмотрел на них, и они замолкли.

- Я ещё посмотрю, как угаснет твой род, Кратус Гурихимет. Напомню тебе, мудрейший из воинов, что твоё имущество отойдёт моей семье, если Арихигон проявит на испытаниях свою настоящую сущность. А именно это он и сделает. Он мягкий, как тëплое масло и сделал таким моего младшего брата. Я не верю, что он способен пройти испытание. Я думаю, он будет хитрить, и собираюсь это пресечь.

- Да как ты смеешь?...

- Тихо! - оборвал спор Архарикс. - Космодром - это священная земля. Здесь не место для брани. Благочестивый Гурихимет может подать жалобу в королевскую инстанцию. И я его в этом полностью поддержу. Однако, согласно Кодексу, Ириадис Стригон озвучил достаточное основание, чтобы присоединиться к экспедиции. Чтобы не оскорбить старейшин, мы не станем заменять никого из них, а вместо этого расширим команду наблюдателей до пятерых. Почтенный Арихигон может выказать протест сейчас или пусть молчит вовеки.

- Я не собираюсь дополнять чужую ложь позором объяснений, - сказал я.

- Прекрасно, - резюмировал Архарикс.

Отец молчал и пожирал глазами обидчика. Стригон же смотрел мне прямо в глаза. Я выдержал его взгляд, но тем самым открыл ему доступ в свои сокровенные мысли и намерения. Я понял, что он понял, и он понял, что понял я. И обоим нам стало ясно, что один из нас уже не вернётся домой живым.

###

На сбор дополнительной провизии и подготовку аппаратуры ушло два часа. Всё это время процессия не покидала космопорта, хотя и переместилась в здание. В основном здесь велись оживлённые дискуссии по поводу сказанного Стригоном. Я в разговорах не участвовал и, поскольку имел право на уединение перед полëтом, отправился прямиком на челнок, где и сидел до последнего, изредка поглядывая в иллюминатор и размышляя о том, как мне теперь быть. В руках у меня был медальон. Обычная безделушка в форме урны для праха, в которой хранился яд на четверых.

Над поверхностью земли начал собираться туман, и точно так же конденсировалась тревога у меня внутри. От старейшин я бы ещё улизнул. Тем более, что никто такого от меня не ожидал. В крайнем случае я бы их отравил. Но теперь я под колпаком, и совершить задуманное будет гораздо сложнее, учитывая, что яда теперь недостаточно. Хуже всего, что Стригон очень сильный воин, и я боюсь, что в честной схватке мне несомненно грозила бы гибель.

Несколько раз к челноку подъезжал погрузчик, и рабочие носили провизию и дополнительное оборудование в трюм. Работник космопорта расконсервировал ещё одну спальную ячейку для Стригона и ушёл.

Наступила глубокая ночь. Единственная луна посылала нам отражённый свет Ро, придавая всему вокруг металлический оттенок.

Скоро из здания космического ведомства вышел отец, а за ним и остальные. Кажется пора.

Я вышел из челнока, чтобы, как того требовал ритуал, попрощаться и пообещать своим вернуться. Отец пожал мне руку и напоследок сказал:

- Бей первым!

В ответ я кивнул. Хотелось бы, чтобы его совет мне не пригодился, но я всегда питал подобные иллюзии; они редко оправдывались, поэтому я решил, что совет всë-таки хороший, и добавил:

- Спасибо, отец.

Не уверен, что я когда-либо говорил ему это, потому что он, судя по выражению глаз, был обескуражен. Вряд ли отец вообще знал, как реагировать на благодарность. Он отошёл от меня, уступив место Архариксу.

- Кратус Арихигон! - громогласно объявил он, глядя мне в глаза. - Иди же и забери из вселенной жизни, которые ты намерен сотворить своим семенем. Уплати смертельную дань и вернись достойным продолжателем рода своего отца!  - сказав это, он повернулся к Стригону и старейшинам. - Вам же, наблюдатели, поручено проследить за тем, чтобы сей муж уплатил свой долг перед судьбой честно. Помогайте ему словом, но не делом, и смотрите, как бы он не сбился с пути воина. А если оступится или нарушит Кодекс - судите его на месте по всей строгости. И пусть всем вам сопутствует удача!

Когда предки впервые зашли в корабли небесного флота, они не нашли там признаков жизни. Я поднимался по трапу и, пытаясь отвлечься от мыслей о ненавистном Стригоне, представлял себя одним из них. Что чувствовали они, проникая на территорию неведомого? Страх? Любопытство? И то, и другое?

Впрочем, загадок хватит и на наш век. Даже теперь, спустя столько времени, после всего того, чему мы от них научились, никто так не знает, как выглядели те, кто создал небесный флот. Что это за существа? Откуда у них такое могущество? Эти корабли могут переносить нас повсюду, куда мы только захотим, и сами залечивают свои раны. Техническое обслуживание сводится к консервации, а оружие и топливо поистине неиссякаемы, поскольку черпаются прямо из вакуума. Нам хватило смекалки разобраться во всëм этом только потому, что оборудование было специально сделано так, чтобы в нём мог разобраться любой идиот. Но я твёрдо верил, что оно никогда не сообщало больше, чем нам было положено знать.

Идиотам нельзя знать всего.

Экипаж собрался в контрольной рубке. Здесь был отличный обзор на то, что происходило снаружи. Луна висела прямо перед нами. Луч белого света рассекал поднявшийся туман, серебря нашу небесную дорогу. Я незаметно сделал дыхательное упражнение и попробовал перестать думать, отдавшись созерцанию.

Мы дождались, пока площадку космопорта освободят, и Бериатри́кс, старейшина северного округа столицы, дал разрешение на разогрев тяги. Он был назначен старшим наблюдателем, поэтому решение о движении судна мог принимать только он.

Парисици́д, представлявший восточный округ, запустил движки. Он летал на чужие испытания каждые несколько лет. Старик был опытным пилотом и, по слухам, совершенно безответственным наблюдателем. Кажется, его в этих путешествиях больше интересовал сам факт управления подобной машиной.

Стригон всё это время упорно изучал меня, но я старался этого не замечать. Ещё не хватало попасться на его провокацию.

Вскоре нам дали разрешение на старт.

- Поехали, - сказал Бериатрикс.

Пилот отдал нужные команды системе, включились основные атмосферные двигатели, и машина начала плавный подъëм, постепенно ускоряясь. В контрольной мы ощущали лишь небольшую вибрацию. Корабль шёл невероятно легко, и уже через семь минут мы оказались за пределами атмосферы.

Макергурей - староста южного округа - отлично разбирался в системе жизнеобеспечения корабля, поэтому отправился готовить спальные ячейки.

- Покажи карту обитаемых миров, - сказал Парисицид кораблю, и мне показалось, что я услышал в его тоне нотки тëплой фамильярности.

Над центральным проектором возник классификатор пригодных для жизни планет с сопутствующей информацией. Я знал, что мы посетили тысячи из них, и поработили десятки. Но ещё большее их количество оставалось неисследованными. Обычно для испытаний выбирают именно такие миры.

Впервые с момента, как закрылся шлюз, голос подал Стригон:

- Благородные старейшины. Объясните мне такой факт. Как так вышло, что мы до сих пор мы ни разу не встречали никого, кто мог бы противопоставить что-то нашему могуществу?

- Космос безграничен, - ответил я.

- Я разговариваю не с тобой, дражайший, - огрызнулся Стригон.

- Но Арихигон совершенно прав, - сказал Бериатрикс. - Это самая важная причина. Кроме прочего, юный Ириадис, хоть ты и прошёл своë испытание, ты всё же должен был изучить памятку наблюдателя. Из неё тебе было бы ясно, что мы к такой встрече совершенно не стремимся. Более того, на случай контакта с высокоразвитой расой существует специальный регламент, предписывающий уничтожение корабля при возникновении самой возможности его сдачи врагу. К счастью, воспользоваться этими рекомендациями до сих пор никому не приходилось, и я искренне надеюсь, что мы с вами не станем первыми в этом списке.

- Выходит, мои высокородные друзья, что мы с вами представители самой продвинутой расы во всëм обозримом космосе? - заключил Стригон.

- Такое течение мысли называется париксеизм, - пространно ответил Бериатрикс. - Лично мне кажется, что его адепты совершенно забыли про пагубное влияние самоуверенности, но кто я такой, чтобы спорить с системой, так? Я просто старик.

Мне эта мысль понравилась, поэтому я промолчал. Стригон, очевидно, взвешивал услышанное на предмет измены, потому что выглядел очень глупо.

В разговор поспешно вступил Парисицид. Он со знанием дела заявил:

- На карте нет ни одной планеты, чьи жители были бы способны самостоятельно покинуть свою солнечную систему, поэтому Стригон абсолютно прав. Мы - сильнее всех, о ком только знаем. Это просто факт.

Тем временем Фарициáн - мастер тихих убийств - изучал список вооружения, предоставленного мне для испытания. Видимо, краем уха услышав, о чëм мы говорим, он посмотрел на меня и сказал:

- Добрый Арихигон, да тут столько оружия, что при определённой сноровке можно было бы убить саму смерть. Никаких сомнений в своëм превосходстве у тебя быть не должно. Вообще, все эти испытания - чисто избиение младенцев. Любой болван бы справился. А кто не справился - значит и впрямь был тюфяк и ничтожество. Нам давно пора поработить ещё пару-другую миров. Вот, где работёнка! А тут - тьфу. Проще только секс, который ты получишь в награду.

- Никаких сомнений в этом у меня нет, почтенный Фарициан, - ответил я. - Это всё Стригон. Кажется, он большой поклонник страшных историй. Рад, что ты нашëл правильные слова, чтобы успокоить несчастного.

Фарициан усмехнулся, но ничего не сказал. Его определённо забавляло наше противостояние.

- Не думай, философ, что я позволю тебе и дальше безнаказанно тренироваться в красноречии, - сказал Стригон.

Слово "философ" звучало в его устах оскорблением (впрочем, только для него самого).

- Я всë ещё Ириадис, - добавил он. - Не забывай об этом.

"Забыл топнуть ножкой", - подумал я.

И снова в перепалку влез Бериатрикс.

- Боюсь, что это не совсем верно, мой чистокровный друг, - сказал он. - На время экспедиции все мы становимся равны по статусу.

- Но мы всё равно вернëмся, и...

- И тогда ты сможешь применять свои санкции, но до тех пор ты должен перестать ссылаться на своё происхождение. Я говорю это тебе как старший наблюдатель. Такое поведение неприемлемо. Внутри кораблей все париксейцы равны - и точка.

- Я думаю, мы друг друга поняли, старший наблюдатель, - ответил Стригон, делая упор на слове "старший".

- Надеюсь на это, - сказал Бериатрикс и сурово нахмурился, напоровшись на самодовольную ухмылку молодого воина.

Старик не стал развивать конфликт, но явно что-то для себя такое отметил, поскольку хмурил он лоб не менее минуты.

Вернулся Макергурей и объявил, что спальный отсек готов принять пассажиров.

- Приказывай, великочтимый Бериатрикс, - сказал Парисицид. - Пришло время пронзить ткань мироздания.

- Хорошо, - отозвался старший наблюдатель и обратился ко мне. - Загадай число.

- Загадал.

- Умножь его на семь.

- Хорошо.

- Делится ли на два?

- Да.

- Дели.

- Поделил.

- Делится ли на два?

- Нет.

- Хорошо. Что это за число?

Я сказал.

- Значит сто сорок седьмой сектор, - сказал Бериатрикс. - Любой случайный мир, новый для нас. Разрешаю разрыв.

- Таймер на разрыв - двадцать минут, - отозвался Парисицид и произвёл необходимые манипуляции. - Можно идти спать. Молодые! Не вздумайте есть, а то просыпаться будет очень плохо. Особенно это касается тебя, светлейший Арихигон. Тебе надо быть в форме.

Он похлопал меня по плечу, после чего все отправились в свои ячейки.

Я задержался в уборной, и на выходе меня встретил Стригон. Я еле удержался от того, чтобы вздрогнуть.

- Ты умрëшь там, Арихигон, - сказал он, преграждая мне путь.

- Мой благородный соплеменник, - не выдержав, ответил я. - Поскольку всякие мыслимые границы пересечены, и мы здесь равны, я должен наконец спросить тебя, отчего ты столь остро настроен ко мне? Тебе и впрямь так нужно имущество моей семьи? Неужто род Ириадисов пал так низко, что стал промышлять мошенничеством и воровством, пусть и законным?

Вопреки моим ожиданиям Стригон не попытался оторвать мне голову. Вместо этого он горько рассмеялся.

- Вот! - сказал он сквозь смех. - Вот из-за этой заразы, которую ты источаешь, я и потерял своего младшего брата.

- Объяснись, - потребовал я.

- Вероятно ты не слышал, ведь был так занят своей миссией...

- Что случилось?

- Брат мой Ириадис Феритрид, твой воспитанник, два дня как покончил с собой.

Я был потрясëн. Совсем недавно этот живой и подвижный мальчик мечтал посетить тысячу миров и открыть новые законы природы. Я провёл три года рядом с ним, и вдруг его не стало.

- Соболезную твоей потере, благородный Стригон, - сказал я. - Но мальчика окружали многие вещи, которые были мне неподвластны. Нечестно винить в этом только меня, ты не находишь?

- Это было бы справедливо, если бы в тот день в его дневник не было вписано следующее: "Учитель открыл мне глаза, и я отказываюсь принимать всë, как есть".

- И всë?

- Для меня этого вполне достаточно, - сказал Стригон. - Мне плевать, какую именно ересь ты подсадил в его голову, но ты за это заплатишь.

Договорив, он резко развернулся ко мне спиной, постоял ещё секунду и только потом степенным шагом направился в спальный отсек.

Я проследовал за ним, обдумывая услышанное. Слишком много всего произошло за этот день, и усталость давала о себе знать. У меня не оставалось сил даже на панику, поэтому я решил, что буду разбираться с этой проблемой, когда проснусь.

Макергурей показал мне, какую позу лучше всего принять и только потом лëг сам. Ячейка Стригона была рядом с моей. Перед сном он повернул ко мне голову и беззвучно произнëс:

"Ты умрёшь".

###

Продолжение в следующем посте.

Испытание (рассказ) Часть 2

Семён научил её коптить и ей нравилось это занятие. Омуль и сиг горячего и холодного копчения. Вяленые сорожки и окуня, сагудай, бухлёр из свежей баранины, позы, суп с лапшой, в детстве за такое угощение приходилось не только отдавать кучу денег, но ещё и пилить не меньше двух часов до Байкала, благо дороги к нему были сделаны хорошо. Отец рассказывал, что в далёкие девяностые годы асфальтированная дорога была только до Листвянки, ну и Московская трасса. Но трасса горная и узкая, несмотря на асфальт, всё равно была ещё тем приключением. В Большое Голоустное, и до МРС шла гравийка. На дорогу уходило не меньше восьми часов и это, если не жалеть машину.

А сейчас она уже забыла, что такое дороги, и тем более деньги. «Проклятый коммунизм», построенный жителями области под покровительством Даниила, позволял получать любые доступные в области блага, меняя их на свои достижения, а ни на деньги.

Полина днём работала в местной больнице. Шикарной! Это здание – уже был новострой, оснащённый всеми последними био-инженерными приборами. Работы в ней всегда было немного, так как практически со всеми недугами справлялась висевшая над областью аура Даниила и, фактически, медицину вообще можно было не развивать, но она, как Степан с обороной, настаивала на развитии этого направления. И была права. После той диверсии в Братске, устроенной этим ублюдком Александром, аура Даниила сильно ослабла и больницы начали пользоваться спросом. С мелкими травмами аура ещё справлялась, но вот уже более серьёзные, типа переломов или укуса змеи, отравления или сильные ожоги приходилось лечить уже в больнице.

Люди, за полтора десятка лет привыкшие к тому, что на них всё моментально заживёт, забыли про осторожность и с непривычки травмировали себя чаще, чем можно было. И это им, естественно не нравилось. Полину многие любили и уважали, поэтому при ней вели себя все душевно, но не надо уметь читать мысли, чтобы замечать в жестах и глазах людей перемены. Перемены были. И далеко не в лучшую сторону. Саша своими гнилыми речами проникал в умы и сердца многих, и слабые духом люди подчинялись его воле. Слабых оказалось много.

Поэтому в вечерней готовке под любимую музыку, она находила успокоение, вкладывая свою душу в шедевры кулинарии. Но последнее время перемены стали появляться и в глазах её любимого. Она видела, как его взгляд становился всё тяжелее и тяжелее, но верила, что он со всем справится. Она пыталась его расспрашивать, просила поделиться с ней своими переживаниями, чтобы разделить их, но Даниил всегда отказывался это делать, настаивая на том, что хоть у одного человека из их тройки есть возможность нормально жить этим летом и отказываться от такого подарка глупо. Неведенье – благо! И не стоит себя его лишать.

Это действительно было чудесное для неё лето. Но оно закончилось. Наступил сентябрь. В первый его день Даниил никуда не ушёл, сообщив о том, что всё что мог, он уже сделал и последние дни они могут провести вместе. И эти два дня пролетели как один миг. И пришло - само собой - третье сентября.

- Даниил! – ока как будто бы чувствовала беду, - Не оставляй меня!

Вчера, уснув в обнимку с любимым, всё было прекрасно, но сегодня, как проснулась, она была совсем не своя.

- Возьми меня с собой!

- Нет! – жёстко пресёк её просьбу Даниил, - Ни тебя, ни Степана я с собой брать не буду! Это дело касается только меня и Александра. Вас там быть не должно! – его взгляд изменился, стал добрее и грустнее, и он  - уже нежным голосом - будто прощаясь, сказал ей, - Я люблю тебя и не могу подвергать опасности!

- Но… - начала она, и не успела договорить.

Он закрыл ей рот поцелуем. Таким нежным и пьянящим, что все её тревоги тут же куда-то исчезли и, не смотря на то, что она довольно недавно проснулась, ей захотелось спать. И она провалилась в нежную дрёму.

Уложив Полину на кровать, он последний раз посмотрел на неё. С его глаз текли слёзы, хотя до последнего он с ними боролся. Эх, как много в этом мире оказалось вещей, с которыми не дано справится, даже имея его силу.

- Прощай, Полина.

Степан стоял в той самой комнате с мониторами, которые они прозвали «штаб» и, изучая какие-то данные с экрана, ждал друга. Натренированный годами слух, уловил шаги Даниила ещё на подходе к двери и он, оторвавшись от экрана повернулся ко входу.

- Всё-таки не сдержался, - глядя на красные глаза друга, спросил Степан.

Тот только пожал плечами.

- Ты у верен в том, что ты собираешься сделать? – спросил здоровяк, - Неужели нет других путей?

- Конечно есть! – ответил Даниил, - Можно убить Сашу и опуститься до его уровня. Возвести занавес над областью и отражать любые нападения на неё, сил хватит. Можно убить всех злых и стать самым добрым, - улыбнулся он, - Путей полно. Но я решил пойти этим. С твоей стороны всё готово?

- Да.

- Уверен, что никого из наших там не будет?

- Даниил, ты считаешь меня идиотом что ли? Все наши защищены, - здоровяк сделал небольшую паузу, - Может быть, всё-таки победишь ты? – с надеждой спросил здоровяк.

Юноша скептически хмыкнул и сказал:

- Такой большой, а в сказки веришь. По статданным дай Бог я наберу хотя бы двадцать процентов, - протянув здоровяку руку, добавил, - Пора, Стёпа. Я рад был быть твоим другом. Позаботься о Полине.

Здоровяк утвердительно кивнул, пожал руку другу и выдавил через застрявший в горле ком:

- Прощай!

Ещё несколько ударов сердца они стояли, глядя друг другу в глаза, не размыкая рук. Но вскоре рука, сжимавшая руку здоровяка, испарилась вместе с самим Даниилом и по щеке Степана тоже предательски покатились слёзы.

Как гвоздь в гроб, первое сентября выпало на субботу, и учительский организм упорно требовал отдыха. Виктор смотрелся в мутное зеркало в школьном туалете, поворачиваясь так и сяк, и решительно себя не узнавал. Но мама сказала, что нужно соответствовать. За окном робко проплыли первые бантики и букет, такие цветастые, что выглядело это так, будто вместо грачей в Ярославль с летней отлучки прилетели попугаи. Обладательницу этого комплекта за объемными воланами видно не было. Пора.

Виктор вышел на школьное крыльцо. На площадке перед главным входом ротами, как на параде, выстраивались затянутые в чёрную форму ученики, безжалостно выпихнув первоклашек в авангард. Двое учителей в попытке придать этому брожению подобие порядка, ревели в мегафоны: "Ва-ва-ваааа, ва-ва-вааааа". Их усилия не очень влияли на ситуацию. Строй рассортированных по росту школьников назойливо напоминал шахматную армию. "Белые ходят первыми", – пронеслось в голове у Виктора.

Цветы на праздник принесли только первоклассники, старшие ученики пришли только с пустыми руками. Виктор не без содрогания заметил, что в задних рядах было несколько учеников покрупнее него самого. Чёрная форма и угрюмое выражение лиц делали их похожими на мордоворотов-вышибал.

На улицу вытащили тяжёлые, очень тяжёлые – Виктор проверял, колонки, и из них лилась всем знакомая с детства музыка про "учат в школе" и "дважды два – четыре". Не хватало вымпелов. Наконец суета стихла, учителя вышли на главную лестницу и благосклонно улыбались толпе под ними, как ожившие скульптуры на ступенях зиккурата. Ученическо-родительское море улеглось, готовое внимать.

Из помпезно открывшейся нараспашку двери в центр композиции к микрофону вышел Стах Глебович, весь в белом, с плотоядной улыбкой и распахнутыми в приветствии руками. Музыку приглушили до невнятного "пум-пара-пум-пам-пум". Шепотки стихли, толпа замерла, и только ветер колебал бантики, локоны и подолы. Выглядело довольно жутко.

– Дорогие друзья! – загремел директор через колонки. – В первый день осени я счастлив видеть вас и приветствую вновь, а кого-то и впервые на школьной площадке.

Директор кивнул заворожённым первоклашкам.

– Всем вам, а в особенности первоклассникам, я хочу сказать: добро пожаловать в храм науки! Сердечно поздравляю всех вас с этим прекрасным праздником, Днём Знаний! Вы наше будущее, наше продолжение и наша гордость!

Первоклашки надулись от важности.

– Мы вместе вступаем в новый учебный год, и я хочу пожелать ученикам, чтобы этот год был полон новых свершений, достижений и побед! Прилежание и неподдельный интерес к знаниям будут вознаграждены успехами и новым опытом! Пусть занятия не тяготят вас, но приносят только пользу и радость. Учителям я желаю вдохновения зажечь тягу к знаниям в сердцах наших подопечных и передать им всё, чем вы обладаете. Труд и терпение, а также умение сопереживать и вести учеников к поставленной цели принесут свои плоды!

Учителя вежливо повернулись к директору, чуть поклонились и слаженно вернулись в прежнее положение. Стах Глебович так и говорил, раскинув руки, будто хотел обнять всю площадку.

– Пусть этот год поможет тем, кто ещё не нашёл увлечение своей души, сделать это! Желаю нам всем учиться друг у друга! Не бойтесь делать ошибки, ведь ошибки суть ступени к вершине, и кто не ошибается, тот ничего не достигнет, а кто стремится и ошибается, достигнет многого! И я уверен в конце пути мы все сможем довести наши умения до совершенства! Так пусть же прозвенит первый в этом году звонок!

На середине речи Виктор с удивлением заметил, что парочка учеников с задних рядов, те самые громилы, глумливо шевелят губами в такт речи директора. Что характерно, не промахнулись они ни разу.

Из строя школьников в полной тишине вышли прямой, как палка, одиннадцатиклассник и та самая малышка с пёстрыми бантами. Девочке вручили колокольчик. В её маленькой ручке он напоминал скорее суповую чашку. Одиннадцатиклассник без усилий поднял девочку на плечо, как заядлый штангист – котёнка. Парень стал неотличим от пирата с попугаем на плече, хоть сейчас на каравеллу под флаг с «весёлым Роджером»!

То ли девочке не хватало сил трясти колокольчик поактивнее, то ли так и было задумано, но вместо весёлого «динь-динь-динь» получалось какое-то похоронное «боммммм-бомммм». Пара в абсолютном молчании без улыбки обошла школьную площадку, останавливаясь в четырёх её углах. Виктор поёжился. Штангист сгрузил первоклашку на прежнее место, и оба встали в строй.

– Успехов в учёбе! – громогласно воскликнул Стах Глебович.

Толпа взорвалась аплодисментами без малейшей паузы. Музыку снова включили погромче, первоклашки потянулись к учителям начальных классов, остальные – к классным руководителям. Виктор один из немногих учителей остался один и поспешил скрыться в стенах школы.

Сегодня ему предстоял первый пробный урок, и сразу у одиннадцатого класса. Давить авторитетом будет трудно. Вскоре он услышал топот множества ног, ученики, как кровь, наполняли до этого мёртвые коридоры и классы, и всё здание будто запульсировало жизнью. Виктор мялся в учительской перед дверью и выглядывал в коридор через щёлочку. Дальше увиливать было невозможно, и Виктор выдохнул, как перед прыжком в холодную воду. Харитон Корнеевич, шкафообразный физкультурник, дружески шваркнул его по плечу, чуть не выбив дух, и залихватски тряхнул кулаком в воздухе, будто пожелал удачной драки, а не урока. Виктор почему-то икнул.

Сверившись с заученным наизусть расписанием, которое сам же и чертил на ватмане, Виктор подхватил классный журнал 11В. Выглянув в последний раз из учительской, как партизан из окопа, учитель направился в соседний триста первый кабинет. Дверь учительской располагалась на лестничной площадке, поэтому ему всего-то и нужно было, что шмыгнуть в широкую арку. По коридору бродили родители, на целых девять месяцев счастливо сгрузившие детей со своих плеч на специально обученные бюджетные. Они все пребывали в полнейшей нирване и смотрели сквозь друг друга с блаженными улыбками.

В классе галдели. Ученики смеялись, обменивались новостями о летних приключениях, выбирали, кто с кем и где сядет в новом году. Дверь кабинета располагалась в его конце, отчего решительно распахнувшему её Виктору первым делом предстала камчатка, где были те самые три здоровых лба, что знали речь директора наизусть. Сидели они на партах в развязных позах и слаженно повернули головы в сторону Виктора. Шум стих. Троица улыбнулась Богданову, как гиены – внезапно выскочившему из-под земли тушканчику. На лице самого здорового из них красовался заживший, но ещё красный шрам, перечеркнувший наискось щёку. Жуть.

Ученики заинтересованно переглядывались, шушукались, привставали. Пара девочек хихикнула, а одна даже покраснела и потупилась. Виктор, сухо сглотнул и, держа спину прямо, пошёл на свою Голгофу. Шестое чувство настойчиво уверяло, что сейчас ему будет плохо.

Виктор прошёл к учительскому столу, что располагался на некотором возвышении. Ньютон и Резерфорд строго взирали на него с портретов под потолком. Мимоходом Виктор заметил, что у Планка на носу, как гигантская бородавка, намертво прилип комок жёванной бумаги. Явный след давних научных баталий. Пока учитель шёл, ученики нехотя принимали удобоваримое положение за партами. Поднявшись на возвышение, Виктор почувствовал себя несколько увереннее, расправил плечи и прочистил горло.

В ногах суетилась Апельсин. Ранение Юлии было сквозным, кости и жизненно важные органы были не задеты, но крови было потеряно прилично. Распотрошив аптечку, она ввела себе инъекции обезболивающего и антибиотика. В зеркале было видно два отверстия в боку, которые необходимо было зашивать. Юлька, всхлипывая, достала из аптечки иглу и нитки и принялась за рану спереди. Каждый стежок давался с трудом. Закончив, трясущимися руками она отрезала кончик нити. Входное отверстие сзади в одиночку было не зашить. Юля приклеила стерильные салфетки и стянула себя бинтом.

Путь лежал в другое полушарие Тройного Сада, где, скорее всего, были вторые транспортные ворота. Чувствуя сильную слабость и головокружение, она снова выглянула в иллюминатор, как будто бы в надежде увидеть Борю, но на поверхности были только круглые и наполовину ржавые города. Юля уселась в кресло пилота, на руки залезла Апельсин и молча, изредка поглядывая друг на друга, они летели к цели.

Подлетая к черной дыре, когда Лунтика опять стало затягивать, Юля поцеловала Апельсина и приготовилась к тряске. Через несколько секунд ее взору предстала новая планета. И что-то с ней было не так. С ней всё было не так! Это была планета, большая часть которой была полностью выжжена, дымили вулканы, а остальная часть, по размерам примерно как континент на ее родной Земле, представляла безжизненное пятно темно-коричневого цвета с небольшими вкраплениями зеленого. Юлька была уверена, что ее семьи нет на этой планете и, не теряя времени, нужно лететь в следующую аномалию. Но проверить это нужно было в любом случае. Она приняла решение посадить свой корабль в той части планеты, в которой хоть что-то напоминало растительность. Лунтик зафиксировал показатели в пределах нормы, а в иллюминатор уже можно было разглядеть массивную горную гряду.

Затянув потуже опоясывавший ее бинт, проверила содержимое своего рюкзака. Апельсин была уже на месте. При открытии шлюза лунолета ее лицо обдало жарким и сухим воздухом. Оказавшись на поверхности, Юлька огляделась по сторонам и не увидела ничего интересного. Бродить по этой планете не было ни сил, ни времени. И уже решив, что лучше будет, если она по-быстрому осмотрит поверхность с высоты, как вдруг ее взгляд зацепился за что-то необычное в скале. Это было что-то явно созданное не природой.

- Это еще что? – шепотом пробормотав, она побрела в сторону горы.

Приблизившись к скале, Юлька увидела распахнутую наполовину очень укрепленную дверь толщиной полметра и небольшим почти непрозрачным окошком. В верхнем левом углу двери была прикреплена металлическая штампованная табличка с номером «1А» и светился зеленый индикатор.

- Есть кто дома? Хозяева? – крикнула Юлька и, не дождавшись ответа, зашла внутрь.

Освещенная электрической энергией лестница вела вниз. Спустившись по металлической лестнице метров на пятнадцать в глубину, она вышла в помещения, которые явно предназначались для проживания людей. В одних комнатах стояли многоярусные кровати, в других – столы, стулья, шкафы. Были и помещения, которые были напичканы каким-то инженерным оборудованием, предназначение которых Юльке было не известно. На одной из стен располагалась панель управления с названием МР-15. Красной индикацией на ней горело значение 27%. Людей внутри не было. Юля провела рукой по металлическому столу, оставив полосы от своих пальцев. Пыль была не многовековая, а как будто бы люди уехали в двухнедельный отпуск и уже скоро должны вернуться.

- Давай выбираться отсюда, - обратилась она к своей единственной попутчице.

Преодолев тяжелый обратный подъем по лестнице, она обратила внимание на табло у выхода. На нем светились одни ноли.

- Если это дверь «1А», то где-то, скорее всего, должна быть дверь «2А». И если на этой планете пишут слева-направо, то идти нужно вдоль скалы, - рассуждала Юлька.

Пройдя около ста метров, она, как и предполагала, вышла к двери «2А». Эта массивная дверь, в отличие от предыдущей, была закрыта, хоть и индикатор на ней тоже светился зеленым. Юля постучала в дверь, но понимая, что ее стук через бронированную дверь едва ли кто-нибудь услышит, заглянула в мутное окошко. Ей показалось, что через полуметровую толщину на нее кто-то смотрит. На нее действительно смотрели два глаза. Потусторонний незнакомец начал махать руками и что-то жестикулировать, но звуков не было слышно.

Юлька начала осматривать дверь, было понятно, что эта дверь не открывалась много лет. Нижняя часть была присыпана грунтом. Она начала руками отгребать землю от двери. Внезапный щелчок и громадина будто отклеилась и начала свое движение на Юлю.

В дверях стояла истощенная девочка в изрядно поношенной одежде. Несколько секунд две бледные девчонки примерно одного возраста смотрели друг на друга, не решаясь заговорить.

- Ты Лена? – первой прервала молчание взволнованная девочка этого странного жилища.

- Нет, я Юля.

- А из какого ты бункера?

Юлька уже хотела ответить, что она не из бункера, но приступ головокружения не позволил этого сделать. Увидев, что Юлька качается, а майка с боку пропитана кровью, девочка схватила Юлю под плечо и начала заводить в бункер. Начиная свой спуск по такой же длинной лестнице, девочка крикнула:

- Мам, нужна помощь!

На половине пути молодая женщина подхватила Юльку за второе плечо и уже втроем они продолжили спуск в убежище.

- Кто тебя так? – спросила женщина, на вид лет сорока.

- Роботы – ответила Юля.

- Мам, это Юля, она помогла открыть дверь, - с волнением произнесла девочка – а меня зовут Маша, а это моя мама Таня и еще у меня есть братик Ваня, - лепетала Маша.

Оказавшись в самом низу, Юльку усадили на стул и помогли снять рюкзак.

- Юль, давай посмотрим, что у тебя там – произнесла Татьяна очень нежным голосом.

Татьяна осторожно разрезала майку и бинт ножницами и начала осматривать ранение.

- Сама зашивала? – с восхищением спросила мама Маши.

- Да, сама.

- Умница! Юль, нужно будет потерпеть, сейчас мы все обработаем и наложим еще один шов.

Татьяна достала из аптечки две таблетки, дала их Юле и начала готовиться к процедуре. Во время, когда Юльку пронизывала уже знакомая боль от иглы, не отводя взгляда, на нее смотрели Маша и десятилетний Ваня.

- Я всё! – уже заканчивала перевязку Татьяна. Затем куда-то ушла и принесла чистую майку и помогла Юле ее надеть.

Юле только сейчас удалось, как следует, разглядеть Татьяну. Это была измученная, но очень красивая женщина с седой прядью и ярким голубым огоньком в глазах. Татьяна села напротив Юлии, взялась за ее руку и все тем же нежным голосом произнесла:

- Сейчас будем кушать.

- Спасибо большое, я не голодна.

Юле было стыдно есть еду людей, у которых ее было не в достатке. Но ее отказ никто не принял. Маша расставляла тарелки и приборы, а Татьяна что-то помешивала в кастрюльке на плите. Перед Юлей оказалась точно такая же, как и у всех, порция бесцветной каши. Она была абсолютно безвкусная, и есть ее можно было только с одной целью – выжить. Юля проглотила очередную ложку массы, вспомнила, как вкусно готовит Нина. Точно! Нина! Юлька подскочила из-за стола. Открыла рюкзак, в котором светились напуганные глаза Апельсина и достала пакет, который в дорогу ей приготовила Нина. На столе оказались овощи, выращенные на ржавом огороде и упаковка печенья из сухого пайка Лунтика.

- Угощайтесь, это очень вкусно!

Маша и Ваня взглянули на маму, та одобрительно пожала плечами и две руки потянулись к необычным продуктам. Юлька зачерпнула очередную ложку субстанции и наблюдала за Машей. Маша положила первый кусочек в рот и замерла. Ее рецепторы были явно не готовы к детонации этой вкусовой бомбы. Она прожевала, проглотила и снова замерла. Казалось, что она раскрыла секрет мироздания и смысл существования одновременно.

Наслаждение едой прервал зашевелившийся рюкзак, из которого показалась рыжая и пушистая мордашка.

- Это что, кошка?! – вскрикнула Татьяна – Можно?! – спросила у Юльки разрешения взять ее на руки.

В ответ Юля кивнула. Татьяна схватила ее на руки и начала целовать и гладить. Апельсин с опаской озиралась по сторонам, но была не против такого внимания. Татьяна за все время первый раз улыбнулась, и по ее щекам текли слезы. Она держала на руках что-то из далекого прошлого.

Маша, ошарашенная, смотрела на Юлю.

- Юль, ты из какого бункера?

- Маш, я не из бункера. Я с другой планеты. Я потеряла свою семью и ищу их. Ваша планета уже вторая, на которой я приземляюсь и похоже, что здесь их тоже нет.

Маша, понимая, что новые вопросы вызовут еще больше вопросов, замолчала, и обдумывала, что спросить.

У Юльки от увиденного, вопросов было не меньше.

- Маш, а почему вы были взаперти?

- Эту дверь закрыли тридцать лет назад и открыться она должна была автоматически по таймеру две недели назад. Но, как ты знаешь, она не открылась. Тридцать два года назад астрономы обнаружили огромный метеорит, двигавшийся на нашу планету. Столкновение было неизбежно. Было разработано два сценария сохранения жизни. Первый сценарий – изменение траектории метеорита с помощью ракет с мощными зарядами. Второй – мы. Люди начали проектирование и строительство бункеров в той части планеты, которая бы меньше всего пострадала. В каждое убежище было заселено по две семьи с двумя разнополыми детьми. Отбирали людей только с самыми нужными профессиями, которые бы потребовались для выживания в первые годы после открытия дверей. Если в семье было два медика или два инженера, то эта семья не проходила отбор. Бункеры были спроектированы на сорок лет автономного проживания. Сердце бункера – это наша эмэрка.

- Эмэрка? – переспросила Юля.

- МР-15, необслуживаемый микрореактор мощностью пятнадцать киловатт. Он питает все системы жизнеобеспечения от экстренной откачки воды до вентиляции и фильтрации воздуха. – и Маша кивнула на стену с панелью приборов, на которой светилось 23%. – Если он встанет, то всё. – продолжила она.

- А почему ты меня назвала Леной при нашей встрече?

- Мы дружим с ней с шести лет. Она из бункера 3А. Но связь между всеми убежищами прервалась год назад. Возможно, кабель повредился, а возможно… - Маша не стала заканчивать фразу.

Какое-то время они обе смотрели, как Татьяна с Ваней заглаживают в две руки довольную Апельсина.

- А как ты потеряла свою семью? – определилась с вопросом Маша.

- Сама не знаю. В один день их просто не стало. И я лечу по их следу с одной планеты на другую.

- Ты с высоты видела нашу планету? Какая она?

- Искалеченная… Но местами, уже появляются небольшие островки растительности – попыталась сгладить свой ответ Юлька.

- Значит, они правильно рассчитали время открытия дверей – задумчиво сказала Маша.

Маша ёрзала на стуле, ее уже не волновали ни пушистый зверь, ни овощи, которые дарили незабываемый вкус. Было видно, что она очень взволнована и не решалась, что-то спросить или попросить о чем-то Юльку.

- Маш, говори. – обратилась к ней Юля

- По Протоколу Первого Дня один из представителей бункера должен явиться в точку сбора в двадцати километрах отсюда для получения дальнейших инструкций. Там же находится семенное хранилище для посева. – Маша замялась. – Юль, я понимаю, что нет ничего дороже семьи, но не могла бы ты мне помочь найти эту точку? И я хотела бы посмотреть на нашу планету сверху.

- Мы найдем эту точку сбора, но перед этим дойдем до Лены. – не задумываясь, ответила Юлька.

- Спасибо, – еле слышно произнесла Маша.

Маша вскочила из-за стола.

- Мам, я собираться, – уже бодро вскрикнула Маша.

- Я с вами! – отвлекся от Апельсина Иван.

- Ты остаешься с мамой! – безапелляционно по слогам выговорила Маша.

- Я уже большой!

- Вот потому что ты большой, ты и остаешься с мамой, и будешь ее охранять! На тебе связь, не забудь вытащить антенну на поверхность! – командным голосом Маша закончила разговор с Иваном.

Маша побежала в комнату, в которой находились кровати. Пока она собирала рюкзак, Юля осматривала ее спальный уголок. Все стены рядом с кроватью были увешаны рисунками растений, которых она никогда не видела вживую. На стеллаже стояло около ста книг, в основном посвященных ботанике и растениеводству.

- Ты их все прочитала?

- Я их все знаю наизусть, – немного ухмыльнувшись, ответила Маша.

Юля поблагодарила Татьяну за обед и проведенную операцию. Обе девочки пожали руку Ивану, были обняты Татьяной и с напутствиями быть осторожнее вышли из убежища.

По дороге к Лене Юля решилась задать вопрос о судьбе других жителей бункера 2А:

- Маш, а что стало с другими из вашего бункера, ведь было две семьи?

Очевидно, что эта тема была не простая для Маши и Юлька уже начала жалеть о заданном вопросе, но, после небольшой паузы, Маша начала свое печальное повествование:

- Мой папа продолжил линию дедушки и стал ботаником. Четырнадцать лет назад наша автономная растительная ферма начала чахнуть. И что бы папа и дедушка ни придумывали, она умирала. Мама рассказывала, что папа винил себя в этом. В один из дней он заявил маме, что он бесполезен и лишний рот сокращает шансы на выживание всего убежища. И что его миссию продолжит его дочь, то есть я. В этот день он перестал есть… После папы начали умирать все и остались только мы с двоюродным братом и мама…

Остаток пути до бункера Лены девочки шли молча.

Дверь третьего бункера оказалась запертой, зеленый индикатор на ней не светился.

- Эмэрка отказала – прошептала Маша.

Маша положила небольшую пластиковую игрушку в форме цветка рядом с запечатанной дверью и произнесла:

- Ты ее хотела.

Маша развернулась к Юле и сказала ей, что нужно двигаться дальше.

Идя к Лунтику, Юле хотелось как-то поддержать Машу, и отвлечь ее от тяжелых мыслей.

- Маш, у вас были большие запасы риса?

- Риса? – не поняла Маша.

- Ну, рисовая каша, которая была на обед.

- Ааа… Ты о каше из личинок тутопряда. Когда колония тутопряда процветает, мама еще из этой муки делает хрустящие лепешки. Вкуснятина! Попробуешь как-нибудь!

Юлька физически не смогла ответить, а только кивнула. Она чувствовала, как каша поднимается по пищеводу. Но набрав больше воздуха, каша начала успокаиваться. Юля даже улыбнулась, подумав о том, что накормить этой кашей занозливую сестру, было бы отличным планом мести. И оставалось только найти эту заразу Аньку.

Лунтик уже набирал высоту, а Маша не отлипала от иллюминатора, она изучала свою пострадавшую планету. Они быстро отыскали точку сбора. Это было огромное поле, окруженное горами. В скале виднелись большие ворота. Они посадили Лунтика на поле напротив этих ворот.

Двухстворчатые ворота, на которых Юля опять заметила еле видный символ лучистого Солнца, были закрыты. Подходя к ним, девочки обратили внимание на четыре свежие земляные насыпи с одной стороны, и пять – с другой стороны ворот. Внезапно массивные ворота начали распахиваться. Перед ними стоял семидесятилетний старик, опиравшийся на трость.

- Девочки, вы из каких убежищ? – начал первым больной человек.

- Мы, Маша и Юля, из бункера 2А – отрапортовала Маша.

- А я Николай Иванович, хранитель. Долго же вы добирались. Корабль у вас, откуда? – как будто бы желая получить объяснения, сказал старик.

- Так получилось. А мы что, первые?

- Нет, девочки, вы не первые – вздохнул Николай Иванович.

Хранитель жестом показал, чтобы они заходили внутрь.

- Николай Иванович, а где остальные? – настороженно спросила Маша, поглядывая на насыпи.

Старик снова махнул тростью, приглашая в хранилище.

- Мы никуда не пойдем, пока вы не скажете, где остальные – настойчиво продолжала Маша.

Было видно, как старый человек начинает приходить в ярость.

- Вот это, - показывая трясущейся тростью на четыре свежих холмика, – люди из бункера 1А, которые пришли сюда грабить и убивать, а вот это, - переведя трость в другую сторону, - мои родные, которые встали на защиту достояния человечества! Вы такие же?! Я спрашиваю, вы такие же?! – уже кричал Николай Иванович.

Девчонки молча прошли в хранилище. Николай Иванович усадил их на стулья, сам уселся за стол напротив них и начал свой доклад:

- комплексное хранилище растений и урожая готово к эксплуатации:

- малый модульный реактор ММР-10000 – стабилен, остаточный ресурс – 98%;

- системы подъема воды – готовы;

- мобильные системы полива – готовы;

- мобильные сеятельно-сборочные машины – готовы;

- мобильные машины опыления – готовы;

- системы внутреннего транспортирования и лифтовое хозяйство – готовы;

- системы вентиляции – готовы.

- камеры с температурой хранения от +10 до -18 С – готовы;

- сохранность семенного фонда – 97%;

- сохранность нормативно-технической документации – 100%;

- расчетное время прибытия группы Б – 168 часов;

- расчетное время прибытия группы В – 270 часов.

- доклад окончил.

Николай Иванович замолчал, и уже по-доброму смотрел на Машу и Юлю как на самые ценные семена во вселенной.

- Девочки, не смотря на то, что на нашем спутнике Алоне человек построил криохранилища и сохранил дубликаты флоры, геномы фауны и даже человека, сейчас самое главное – сеять. Всё начинается с зернышка.

Николай Иванович тяжело вздохнул.

- Моя миссия окончена. Я вам не нужен. Теперь все в ваших руках.

Старик вышел из-за стола, подошел к сидящим Маше и Юле сзади, поцеловал их в темечко и вышел из хранилища.

- Николай Иванович, подождите, - Маша обернулась, но хранителя наследия цивилизации уже не было.

- Тебе пора? – с грустью спросила Маша.

- Пора, – с такой же грустью ответила Юля.

Стоя у Лунтика, девочки обнялись.

- Думаешь, мы когда-нибудь еще увидимся? – спросила Маша.

- Я бы этого очень хотела, – ответила Юля.

Юлька залетела в корабль, выгребла почти весь свой резервный запас провианта и со словами «тебе нужнее» вывалила его на поле.

Лунтик начинал взлет, а подруги продолжали махать друг другу.

Пролетая над кратером колоссального размера, оставленного метеоритом, Юля думала об инженерах, строителях, агрономах, которые знали, что их семьи не попадут в спасительные бункеры и продолжали работать. Думала о том, что человечество смогло объединиться и пожертвовать почти всеми людьми ради сохранения своего вида.

И еще о том, что у Маши все получится…

Мы в ВК: https://vk.com/waytosun

Но вышло даже лучше. Благодаря Смиту и его языку без костей у Черноморского флота появился шанс на спасение.

Я кивнул моему оператору, который сидел за пультом управления на мостике «Йорктауна» в военно-морской форме «янки», потому как находился на линии видимости экрана, когда Абадайя беседовал со своими адмиралами и врал тем напропалую. Оператор понимающе кивнул и сразу обрубил канал связи с авианосцем «Карл Винсон» – флагманом флота Парсона. По виду это было похоже на  сбой в связи, произошедший по вине русских РЭБ-зондов, так что американцы из экипажей стоящих напротив нас кораблей не могли ни к чему подкопаться.

Затем я тут же отдал распоряжение переслать открытым код-сигналом обращение Грегори Парсона своим дивизионным адмиралам, которые в данный момент делали все возможное, чтобы разобраться с немногочисленными русскими защитниками перехода «Бессарабия–Таврида»…

Если посмотреть на тактическую карту – положение у «черноморцев» было критическое. С одной стороны дивизия Хиляева, пренебрегая всеми возможными правилами ведения боя, сцепилась в «рукопашной» космической схватке с превосходящими силами контр-адмирала Уоррен. При этом наша 15-я «линейная» была обречена на уничтожение, и сейчас лишь пыталась подороже продать свою жизнь.

В соседнем секторе прямо у «врат» перехода, который мы старались удержать, разыгрывалась другая трагедия. Последние оставшиеся рядом с флагманским «Громобоем» корабли Черноморского императорского флота были разбиты. Еще несколько минут и Самсонов со своим штабом будет, либо сожжен плазмой главных калибров дредноутов вице-адмирала Джонса, либо попросту захвачен в плен, что еще более неприемлемо. Я четко видел на карте маленькие юркие штурмовые шаттлы, вереницами выныривавшие из ангаров американских кораблей и направляющиеся прямиком к «Громобою».

Не сильно я расстроился бы гибели нашего усатого адмирала, скрывать не буду. Он для меня как человек значил не больше, чем рядовой матрос флота. Но с точки зрения общего командования в данном секторе Империи Иван Федорович являлся фигурой значимой и даже во многом ключевой. Пусть Самсонов и допускал иногда школьные ошибки в противостоянии с Дрейком и его комдивами, но и победы над ними одерживал, уже больше недели заставляя американцев топтаться на месте.

Да-да не смейтесь, Самсонов, несмотря на нелюбовь ко мне, несмотря на все свои староимперские закидоны и очевидную близорукость, обладал сверхполезным качеством – он мог окинуть взглядом пространство космоса и определить правильное направление, в котором нужно было действовать. С реализацией у наших адмиралов всегда хромало, но умение возвыситься над окружающей действительностью, хладнокровно оценить ситуацию и, наконец, держать нити управления десятками кораблей – этого у командующего было не отнять.

При всем уважении к Кондратию Белову как к флотоводцу, к Дамиру Хиляеву, который нереально круто начал это сражение, и другим дивизионным адмиралам, никто кроме Самсонова не мог в данный момент лучше командовать Черноморским флотом. Опыт не пропьешь. Поэтому смерть, а тем более пленение Ивана Федоровича нам ой как были не нужны. Помимо потери общего взаимодействия  сразу между несколькими дивизиями, мы получали при данном исходе еще и сильнейший удар по моральному духу «черноморцев». Это я и немногие из старших офицеров знали Самсонова с разных, иногда и  неприглядных сторон, а простые моряки и младший состав верили и молились на усача.

Это не преувеличение, крайнюю Русско-османскую кампанию адмирал Самсонов вытащил практически собственноручно, это мне признать не стыдно, сам был участником и свидетелем тех событий. Для рядовых «черноморцев» Иван Федорович являлся отцом, наставником и фигурой невероятно авторитетной, вот почему попасть в плен или умереть он не должен – иначе упадок духа на флоте гарантирован. Да, сегодняшняя разразившаяся война это не эскадры султана по космосу гонять – это посерьезней будет, но тем не менее…

Друзья, здесь вы можете прочитать цикл Адмирал Империи целиком