Мистика

Ангелина не захотела рисковать и отказалась, посчитав, что под круглосуточным медицинским наблюдением дочка будет в безопасности. Ночью у девочки сильно поднялась температура, а когда она упала, измученная мама ненадолго уснула. Ей приснилась черная кошка, которая путалась под ногами, не давая подойти к кроватке. Ангелина усилием воли заставила себя проснуться и тут же побежала к дежурному врачу — писать отказ от лечения под свою ответственность. Медики возражали, но мама настояла на своем и отвезла ребёнка домой.

Вечером к Ангелине пришли бабушка и незнакомая женщина по имени Татьяна. Она сказала, что готова помочь. Попросила отца девочки и бабушку уйти на всю ночь. И остались они дома втроем: дочка, мама и Татьяна, которая сразу же достала из сумки череп крупного животного.

Она строго-настрого велела хозяйке молчать, слушаться во всем и не задавать никаких вопросов. Приказала идти на кухню, налить в тарелку молока и поставить его в проходе между кухней и комнатой, где стояла кроватка ребёнка. А самой сидеть на кухне спиной к двери с закрытыми глазами, ни на что не реагировать, не отвечать и не открывать глаза, что бы ни происходило, и что бы та ни услышала.

Ангелина послушно выполнила все указания. Когда она сидела с закрытыми глазами, то почувствовала, как о ее ноги трётся кошка, притом что в квартире никаких животных нет, а двери и окна закрыты. Через некоторое время Ангелина услышала, как эта кошка тихо пошла в сторону комнаты, начав шипеть и мяукать. Это продолжалось всю ночь. Животное металось из кухни к комнате, но попасть к ребёнку не могло. На рассвете все звуки резко стихли, и мама услышала голос Татьяны:
— Открывай глаза, иди к ребенку.

Ангелина пошла в комнату, никакой кошки там не увидела и была так сильно испугана и растерянна, что даже не сообразила попрощаться с Татьяной. Утром пришла патронажная медсестра проверить, как  себя чувствует ребёнок. Она просто развела руками: температура спала, отечность ушла, девочка перестала кашлять, дыхание, как и сердцебиение, стали ровными.

Позднее Ангелина нашла Татьяну и попыталась ее отблагодарить, но та ответила отказом, а на её вопрос, что же той ночью произошло, порекомендовала не размышлять.

Да не такая ведьма, что ведунья, а самая настоящая колдовка, которая людям гадости творит. Да не ради денег иль какой другой выгоды, а потому, что никак ей без этого, жизнь не в радость, коли хоть один день зла не сотворит человеку. Коробит её от чужого счастья. Бабка Котяжиха хоть и была сама ведающей, да Бога-то боялась, дел чёрных не творила, знала границы своим силам и знаниям. Никто от неё плохого не видел сроду. По воскресеньям приходила она в церковь, что в соседнем селе была, исповедовалась, причащалась, каялась в том, что людей лечит, помогает, вдруг нет на то воли Божией, вдруг неправильно она делает, а по-другому не могла она, мимо чужой беды пройти душа не терпела, когда помочь умела да знала как.

И вот, в очередное воскресенье пошла бабка Котяжиха в церковь. Стоит тихо себе в уголочке, молится, хору с клироса внимает, и вдруг видит — Аришка с их деревни в другом уголке забилась, и плачет тихонько, да так горько, что и смотреть сил нет. А надо сказать, что была эта Аришка самая разнесчастная девчушка на деревне. Вовсе одна она осталась, мать зимой в прорубь провалилась, да от горячки сгорела, а отца волки в лесу загрызли. Была у Аришки бабушка старенькая, и та вскоре покинула внучку, отошла в мир иной. Так и жила она одна одинёшенька с тринадцати лет, горе мыкала. А уж бедненькая она была, слов нет, ходила в том, что люди подадут.

Работала же Аришка не покладая рук — кому грядки прополет, кому за детьми приглядит, кому дрова поможет в поленницу сложить, тем и жила. Но не озлобилась Аришка от жизни такой, напротив, певунья была да скромница, улыбка её до того была светлая, хоть лик с неё пиши, а как запоёт, так заслушивались все, до слёз пробирал её голос тонкий. И сама она была, как ромашка — русоволосая, беленькая, стройненькая, голубоглазая — солнышко в кармане носила, так люди баяли. Как придёт к кому, так вроде на душе легче после разговора с Аришкой. Любили её на деревне.

И надо же было такому случиться, что влюбился в неё самый лучший парень в их деревне — Никитка. Девки за ним табуном ходили. Но он не подлый был, не обманывал девчат. Погулять - погуляет с ними, позубоскальничает, на гармошке им сыграет, семечками угостит, и всё на том. Не портил он девок, не хулиганил, никто про него слова плохого не мог сказать. А красивый был Никитка! Высокий, крепкий, как дубок молодой, чернобровый, кудрявый, сокол одним словом. В семье он старший, а у матери за ним мал-мала меньше, семь человек ещё братьев да сестёр. Отца не стало у них, лесиной в лесу придавило.

Так Никитка в семье за кормильца был, во всём матери помогал, никакой работы не чурался, не стеснялся — ни мужской, ни женской. Мог и занавески на окнах матери постирать, и сруб на баню поставить. Вот какой мужик был, золотого сына мать вырастила, опору себе на старости лет. И полюбилась, значит, Никитке Хохлатушка, как он Аришку свою называл, а полюбил он её за глаза лучистые, за речи певучие, за характер золотой. И Аришка ему взаимностью ответила. Стали гулять они по вечерам вместе. И поняли люди — быть скоро свадьбе.

А на деревне девка жила с матерью, Варварой звали, страшная была, Бог ты мой! Во-первых, косоглазая да рябая, во-вторых, кривобокая, а характеру злого, такую ещё поискать. Всем от неё доставалось, идёт по улице, попадётся какой котёнок иль собачонок, и тех пнёт.
— Ох, погоди, Варька, отольются тебе невинные слёзы, нельзя животинку обижать! — грозятся ей люди.
А той хоть бы хны, усмехнётся и дальше пойдёт. А завистливая была, ой-ёй. Коли увидит у кого платок баской иль сарафан затейливый, с матери не слезет, пока та ей такой же не купит. Она и на вечорки ходила, и на гулянья с сельскими, да только никто из парней не глядел в её сторону. И не оттого, что рябая она была, разве ж в лице красота человека состоит, а оттого, что нраву дурного.

Кому, право, такая жена нужна? А Варвара с каждым днём всё пуще злилась, ведь была она уже перестаркой и замуж ей хотелось. И вот на тебе, полюбился ей этот Никитка. А ведь он с Аришкой гуляет. Вот же ж беда. И чего Варвара только не делала, чтобы вниманье его на себя обратить- уж она и танцевала пуще всех девок, уж она и наряжалась баще всех, уж она и сама к нему с намёками да улыбками ластилась — нет толку! Не глядит Никитка в её сторону, хоть ты тресни!

Да отошли мы с вами малость от рассказа, то присказка была, а сейчас сама сказка будет. Заприметила, значит, бабка Котяжиха, как Аришка в уголке церквушки плачет, да так горько, что мочи нет глядеть, утирает слёзы своим стареньким полушалочком, да и подошла к ней.
— Миленькая ты моя, да что случилось с тобой, девонька?
— Не знаю, бабушка, как и сказать вам, — отвечает Аришка.
— Да уж как есть говори.
И поведала ей Аришка, что разлюбил её Никитка. И в сторону её не глядит даже.
— Да как же это так? — подивилась бабка Котяжиха.
— Да вот так, — утирая слёзы, всхлипнула девушка, — С вечера проводил меня до дома, а с утра, как на улице повстречались, так мимо прошёл, словно чужой, и даже не глянул в мою сторону, словом не обмолвился! Я к нему — а он смотрит сквозь меня, словно не видит, а после рукой молча отвёл со своего пути, да дальше пошёл.

А на другой день подружки мне рассказали, мол, видели Никитушку моего у Варвары во дворе, дрова он там колол. Так и пошло с того дня, стала я и сама за ним следить, и увидела, что и вправду ходит он к Варваре, по хозяйству помогает да зубоскалит с ней, а уж она как вокруг него вьётся! Не бывать, знать, нашей свадьбе…
— А ну-ка, девка, не реви, — осадила Аришку бабка Котяжиха, — Иди-ка ты домой, уладим мы это дело.
Поклонилась Аришка бабке Котяжихе, спасибо сказала, да и послушалась её — домой пошла, слёзы вытерла, полегчало малость у неё на душе, знала она, что слово бабки Котяжихи крепко, и коль уж она слово дала, то, значит, поможет её беде. Хоть и насильно мил не будешь, и коли уж разлюбил её Никитушка, знать так тому и быть, но надеялась Аришка, что хоть тоску бабка Котяжиха отведёт от её сердца, а то у ж вовсе тошно было Аришке.

А бабка Котяжиха на следующий же вечер снова в храм на службу пришла, предпраздничное богослужение было, народу много. Обычно бабка Котяжиха всегда в первых рядах стояла, истово Богу молилась, о детках своих усопших плакалась, за свои грехи прощения просила, а в этот раз в задние ряды пошла. И не столько она службу слушает, сколько по сторонам поглядывает да всё примечает. И ведь увидела она то, что ей надо было. Служба-то уже почти закончилась, а Варвара только в храм идёт, да к подсвешникам прямиком, и давай свечи ставить. И ведь что удумала, свечи задом наперёд принялась втыкать, да мало того, что свои так поставила, так она ещё и те, что рядом горели, перевернула «головками» вниз. А после из церкви задом попятилась к выходу.
— Ага, вот ты и попалась, кобыла нестоялая! — подумала бабка Котяжиха, да и следом за Варварой вышла на улицу.
Варвара дошла задом наперёд до церковной калитки, по сторонам глянула — не видит ли кто, развернулась, да бегом домой побежала. А бабка Котяжиха не отстаёт. Догнала она Варьку, поймала её за косу, да и говорит:
— Это что ж ты делаешь, девка?
— Ничего я не делаю, — отвечает ей Варвара, выпучив глаза от неожиданности.
— Как это ничего? — наседает бабка Котяжиха, — А ну рассказывай, где была, у кого была, что там делала?
А Варвара на своём стоит.
— Ах так, — говорит бабка Котяжиха, и давай её за косу трепать, — Ну я тебе сейчас покажу, Варка, я тебе косу-то отрежу за враньё твоё и за пакости!
А в то время косы лишиться было для девки позором неслыханным, испугалась Варька, разревелась, да и повинилась во всём.
— Так, мол, и так, всё скажу тебе, бабушка, только отпусти меня! На краю деревни нашей баба одна поселилась, колдовать она умеет, она мне Никитку и приворожила.
— Ах ты ж, кобыла распроклятая, — говорит ей бабка Котяжиха, — Али не знаешь ты, что он Аришку любит? Что свадьба у них намечается?
— Да всё я знаю, — ревёт Варвара, — Ну а мне что делать, коли я его тоже люблю?
— Это что за любовь такая, чтобы парня на тот свет приворотами загнать, жизнь ему укоротить? Да и себя в такую кабалу к бесам затащить? Дура ты, дура!
— А что мне делать? — отвечает Варвара, — Никто меня замуж не берёт, парни даже в сторону мою не глядят, оттого, что некрасивая я. А я тоже замуж хочу.
— Да не потому не глядят на тебя, что лицом не гожа, — отвечает ей бабка Котяжиха, — А потому, что сердце у тебя злое. Ведь от тебя слова ласкового никто сроду не слышал, мать родную и ту ты своими капризами извела, то и дело плачет она. Души у тебя нет, Варвара!
— Ну ладно, дело это мы решим, но смотри, — пригрозила она Варваре пальцем, — Ежели узнаю, что ходила ты снова к колдовке, худо тебе будет, попомнишь ты меня!

Отпустила она Варвару, а сама тут же в свою деревню побежала. А деревня Ильинка большая была, сама, как село целое, идти долго, пока шла уж смеркаться стало. Вот пришла бабка Котяжиха, и видит, в старой, покосившейся избушке, что много лет уж без хозяина стояла, свет горит в окошечке. Избушка та чуть поодаль от других стояла, а рядом с избою высо-о-окая сосна росла. Бабка Котяжиха, не теряя времени, к избе — и в дверь постучала.
И открыла ей дверь баба. Страшная, как чёрт. Высоченная, чёрная, как ворона, глазищи голубые, водянистые, прозрачные, словно неживые, вытаращилась на бабку Котяжиху своими бельмами и говорит:
— Чего пришла?
— Пришла, — так же нагло отвечает ей бабка Котяжиха, — А ты что думала? Что ты будешь тут творить, что хочешь?
— Буду, — говорит баба, — А тебе какое дело?
— А такое! Или ты думаешь, я не поняла, что по деревне мор пошёл? То скотина издохнет, то мужик запьёт, то посевы погибнут, то жених невесту бросит! А это ты, знать, гадина такая, ну, да погоди, я тебе устрою!
Колдовка только в лицо ей расхохоталась:
— Или ты, бабка, думаешь, что со мной справишься? Куда тебе? Силы побереги!
— Сил мне хватит, — отвечает бабка Котяжиха, — Гляди, как бы тебе хватило! Значит так, или ты убираешься из моей деревни, или я тебе такое устрою, что мало не покажется.
Развернулась бабка Котяжиха, и пошла неспешно прочь, а колдовка ей вслед плюёт да кричит:
— Да что ты можешь, старуха, супротив меня, молодой? Я тебя в два счёта раздавлю.
И давай что-то приговаривать, бормотать, притоптывать ногою.
Повернулась к ней бабка Котяжиха да и говорит:
— Ну вот ты и добилась своего. Или сейчас же выметайся из деревни или раздавлю я тебя, как клопа.
Колдунья засмеялась, дверью хлопнула, да в избе скрылась.
А бабка Котяжиха крепко осерчала, так она разозлилась, что всё внутри клокотало, редко она гневалась, да ещё вот эдак.

Пошла она в сторону своего дома. Не прошло и получаса, как налетел на деревню ураган, да такая ли буря разыгралась, что деревья стала выкорчёвывать, и не тоненькие молодые деревца, а вековые старые деревья. Земля с небом смешалась. Светопреставление началось. Перепугались люди и всей деревней к дому бабки Котяжихи бросились, поняли они, что дело тут непростое, не природа то бушует, а неведомые силы гневаются.
А та и успокоила народ:
— Не бойтесь, вас эта буря не тронет, а кому надо, тот получит своё.
Спустя несколько минут услышали люди ужасающий треск и грохот откуда-то со стороны. Что такое? И тут видят они, как у Варкиной избы тополь старый под корень обломился будто срезанный, и на крышу повалился. Да избу не задел, лишь крышу разрушил.

А в это же самое время, на краю села, в высокую сосну, что у покосившейся избушки стояла, молния ударила. Со стоном и скрипом переломилась сосна пополам и аккурат своей верхушкой в избу воткнулась, насквозь крышу прошла, как стрела. А вслед за одной молнией и вторая ударила, как раз в ту сосну, что из избы в небо торчала, и вспыхнула изба в мгновение ока. Выбежала из избы баба та, страшная, как чёрт из табакерки, волосы дыбом, голосит на всё село, кричит, кулаком кому-то грозится то в небо, то на деревню, а после бросилась бежать прочь. Все люди это видели, когда она по деревне бежала. Испугались люди, что огонь сейчас на их избы перекинется, но нет, не тронуло пламя другие дома. А ведьмина изба дотла сгорела.

И лишь только она сгорела, как буря тут же и утихомирилась, в минуту улеглась, и пошёл тихий, тёплый, летний дождичек. Смотрят люди на это диво, и крестятся. А бабка Котяжиха встала тихонько позади всех да и промолвила:
— Я же сказала, что раздавлю и следа не оставлю.
Улыбнулась она да домой пошла.
А на Покров свадьбу играли. Никитка с Аришкой женились. И Варвара счастливая бегала. На той свадьбе познакомилась она с Никиткиным другом из дальней деревни, да и приглянулась тому. Не заметил он ни лица её рябого, ни ноги хромой, а всё потому, что с той поры изменилась Варька, мать стала почитать, к людям с добром относиться, стариков уважать, да никого не обижать. Крепко тогда проучила её бабка Котяжиха. Вскоре и Варвару замуж отдали.

Так-то, милые, на добрый привет — добрый и ответ. С Богом!

- Давай, девка, чисть картоху, вон в ведре, да моркву строгай, сейчас надёргаю – принесу. Я в курятник наведаюсь. Сварганим горяченького супчика, а потом побеседуем, - засуетился старик, принимая гостью.

- Я хотела обратно успеть на шестичасовом поезде, - начала было говорить Наташка, но тут же осеклась, видя, как нахмурил брови дядька Василий.
- Ты, Наташа, как хочешь, но разговор у нас будет не простой, он времени требует. Переночуешь у меня, а утром кати в свой город. Или хочешь – сейчас уезжай, только тогда нам и говорить не о чем.
К вечеру наговорившись о том, о сём, Наталья осторожно подвела к теме, которая её интересовала. Мол, не соскучился же сосед, а раз вызвал, то причина была.
- Конечно, - хитро прищурив правый глаз, ответил Василий Иваныч. – Только подождать немного надо. Как стемнеет, скажу, иначе не поверишь, это больше на сказку смахивает.
- Иваныч, ну ты что, ради сказок меня вызвал, что ли? – обиженно произнесла гостья.
- Жди, говорю, не время.
Он собрал нехитрый ужин на стол. Чай, хлеб, конфеты, варенье, вот и все угощения. В деревне ведь оно по-простому. Удивили, пожалуй, лишь орехи, которые не сочетались ни с чем.
- Вот вы в городе всё кофе пьёте, - рассуждал Иваныч, - оттого и суетитесь много. Чай, он завсегда к покою, к рассуждениям располагает. Мир вокруг человека, когда тот пьёт чай, становится чуть добрее.
- А орехи-то зачем? – поинтересовалась Наташа.
- Так, он любит. Балую иногда.
- Кто? Нас же двое тут, больше никого, - спросила девушка, начав подумывать, всё ли хорошо с головой у старика.
- Ладно, время уже, расскажу.
Налив чай в кружки, лучшей посуды сосед не имел никогда, дед начал рассказ:
- Тот год, как ты уехала, крышу у дома вашего к осени совсем перекосило, ветра сильные были. Боялся, что он вообще рухнет. Но выстоял. Как-то по глубокой осени, холодать стало уже, снежок ночами да изморозь по утрам на траве появлялись, слышу, ставня у вас на доме хлопает, ветром её туда – сюда мотает. Подумал, так и совсем оторвёт, да и спать не давала, громко больно брякала, вот и пошёл, чтобы подпереть чем-нибудь, а назавтра гвоздём прибить. Фонарик свой старый взял, а то почти стемнело. Подхожу, а её палкой подпёр кто-то уже. Я ко второму окну отправился, там проверить держится или нет, раз уж пришёл. Фонарём светанул, а в доме, вижу, мужик сидит. На него через дыру в крыше снег сыплется, а он колени руками обхватил и носом в них уткнулся. Холодно. Я решил, что бродяга какой. Пошёл в дом позвать, а то околеет к утру при такой погоде.
Зашёл внутрь, а там нет никого. Только уйти мужик тот не мог, окна закрыты, а в дверях я стою. Вот и сказал ему, мол, выходи, всё равно уже видел тебя, давай поговорим, зла тебе не желаю.
Он и вышел.
Борода по пояс. Росточком невысок совсем, метра полтора, а то и ниже. Возраст не определить, и темно и опять же лохматый весь, шапка на нём старая, как у твоего отца была, царствие ему небесное, одёжка старенькая. Наверное, в шкафу порылся, нашёл, что ты с собой не взяла, оно и правильно, старьё это тебе без надобности.
Пойдём, говорю, чаем горячим напою. Мужик не отказался. Пришли, я чая налил, хлеба вареньем намазал. Согрелся мой гость. Разговорились.
- Кто такой будешь? – спрашиваю.
А он посмотрел на меня, улыбнулся в бороду, вроде как засмущался даже, и говорит:
- Так, домовые мы, у соседей ваших служим.
Я не поверил, только и спросил сдуру:
- А почему про себя, как будто много вас, говоришь?
- Положено, мы завсегда так говорим, - отвечает.
И замолчал. А через пару минут уходить собираться стал.
Я спрашиваю, мол, куда на ночь-то, а он отвечает, что пост покидать нельзя, что-то про верность дому и хозяевам ещё сказал, и ушёл обратно.
С тех пор захаживает по ночам иногда. Сегодня, как ты приехала, я сходил к вам, позвал его. А орехи, это ему, шибко их любит. Ты, это, забрала бы его. Жалко очень. Он в мороз сидит там, скукожится весь, но не бросает поста своего. К себе звал, не идёт. Хозяев ждёт.
Наташка засмеялась.
- Ну, ты дед, придумаешь тоже, домовой. Их не бывает. Сказки всё это.
Она не успела договорить, как в двери постучали.
- Входи, - громко произнёс Иваныч.
На пороге появился невысокий мужичок, с пышной бородой, как и описывал его дед Василий. Увидев Наталью, он радостно заулыбался, а по щекам его покатились крупные слёзы.
На следующее утро, перед отъездом, она зашла в старый дом и трижды позвала «хозяина» с собой.
А через неделю дом рухнул, он и до того держался лишь «на честном слове», но это не помешало к весне найтись покупателю, который поставил на этом месте новый дом, отдав бывшей хозяйке сумму, которая полностью погасила её ипотеку.

Огляделся, никого. «Показалось», - подумал я и поплыл вдоль реки. Накупавшись вволю, вышел на берег. Около своих вещей заметил женские следы и предположил, что здесь побывали местные девчонки. Тут я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и резко обернулся. У берёзы стояла незнакомка необыкновенной красоты. На миг я зажмурился, не веря своим глазам, а когда открыл их, её уже не было.

- Что за красивая девушка у вас появилась здесь с русыми косами и такими большими зелёными глазами? - спросил я тогда бабушку.
- А-а это дочка нашей знахарки-колдуньи Агафьи - Василиса. Красивая выросла. Бедовая она.
- Почему ты так решила?
- Смелая, дерзкая и озорная. Скольких мужчин загубит, пока найдёт своего суженного. А может и не найдёт вовсе. Колдуньи, они ведь в одиночку живут. Мать не пускает дочь никуда. Сама я только один раз её и видела.
В ту ночь я проснулся под взглядом чужих глаз. Рядом со мной сидела Василиса и вся светилась...

Я протянул к ней руки, но они утонули в пустоте. Видение быстро исчезло. Потом еще долго лежал и не мог уснуть, не понимая, что это было.
На следующий день решил пойти к дому девушки. Очень хотелось её увидеть. Там меня встретила тётка Агафья и зло так зыркнула в мою сторону.
- Что пришёл? Тебя никто не звал, уходи!
Я не мог вымолвить ни слова. Тело моё не слушалось, зато повиновалось воле Агафьи. Мне пришлось уйти восвояси.

На следующую ночь я проснулся от прикосновения чей-то руки и вскочил на постели, как ужаленный. Передо мной опять сидела Василиса, но в это раз она была настоящей. Приложив свой палец к моим губам, она велела молчать.
Это была волшебная ночь. Незабываемая ночь любви... А утром я проснулся и подумал: «Приснится же такое!» Но тут увидел на кровати поясок от платья девушки и всё понял: «Значит, это было на самом деле!» Я был поражён, влюблен и счастлив.

Улыбка долгое время не сходила с моего лица. Но Василиса больше не появлялась. Несколько раз я пытался увидеться с ней, однако Агафья по-прежнему не подпускала меня. А против её колдовских чар я был бессилен.
После безуспешных попыток встретиться с любимой мне пришлось уехать.
Вернулся в деревню лишь спустя двенадцать лет. Бабушка умерла, и я поехал, чтобы продать дом. Конечно, же не удержался и в тот же день направился к Василисе, даже не надеясь её увидеть. С большим волнением подошёл к заветному порогу. Навстречу ко мне выбежала девчушка лет десяти-одиннадцати. И закричала:
- Мама, папа пришёл!
Я был ошарашен. Из дома вышла стройная, красивая, молодая женщина. В ней я сразу узнал Василису.
- Сергей, мы знали, что ты придёшь, – она приветливо улыбнулась и её улыбка ярким пламенем снова обожгла моё сердце. - Дочка всё видит наперёд, она сильнее меня.
- Но… Как же…? – Я не мог подобрать слов, чтобы выразить удивление.
- Не удивляйся. Это твоя дочь. Понимаешь, я увидела тебя ещё в детстве во сне, и моя умершая прабабушка сказала: «От него у тебя родится дочь - продолжательница нашего колдовского рода. Её сила превзойдёт нашу. Но вместе с ним тебе не быть. Нарушишь завет, не видать тебе счастья и дочь свою ты потеряешь...»
- А как же…?
- Любовь? Я полюбила тебя с первого взгляда. Извини, что пришлось расстаться. Про тебя я знаю всё. Я всегда незримо с тобой. Когда ты умирал в больнице после операции, я была рядом и спасала тебя от неминуемой гибели.
- В тот день когда у меня остановилось сердце, передо мной явилась женщина и сказала: «Ты выживешь, и всё будет хорошо!» После этих слов я пришел в себя. Так это была ты!?
- Да я. Моя мама умерла три года назад, – продолжала Василиса, - мы с дочкой живём вдвоём...
Мы стояли друг против друга, не отводя глаз. Василиса улыбалась как-то грустно, а я растерянно смотрел то на неё, то на дочку, пытаясь осознать увиденное и услышанное.
После недолгого молчания Василиса уверено произнесла:
- У нас всё хорошо. А ты иди, тебя ждут. Прощай!
И опять, как тогда, при Агафье моё тело перестало слушаться меня и вместо того, чтобы подойти и обнять любимую когда-то женщину, я ушёл. Потому что так хотела она...
- И больше вы не виделись?- спросила я, погрустневшего Сергея.
- Нет. Но она приходит иногда ко мне во сне. Странно всё это, необъяснимо и печально.
- Да печально, но зато в вашей жизни была сказка. Не так ли?
- Да сказка! И одна волшебная ночь, которую подарила мне Василиса…

У каждого из нас в жизни был человек, оставивший неизгладимый след в нашей судьбе. Человек, который, как луч вспыхнул когда-то и исчез навсегда, озарив наш путь своим неугасимым светом, светом воспоминаний и надежд…