Мистика

Впечатлившись Лавкрафтом, нарисовала сначала иллюстрацию - Ктулху, вероятно, - потом сфотографировала при свете свечей для атмосферы. Линеры, золотой акрил, бумага, Никон D800.

Мой художничий ВК https://vk.com/club233239706

Телеграм https://t.me/verapetruk

Шизо Фред:

🧠

— Доктор, он хотел всего лишь спасти.

— Кого и от чего?

— Красоту. От времени.

📖 Моя

Рудольф рано нашёл то, чему можно поклоняться: белые гипсовые головы на шкафу в школе, глянцевые развороты с репродукциями. Искусство манило его, и это притяжение было сильнее всего на свете. Красота в искусстве была молчалива и послушна — к ней можно было прикасаться и не слышать ответа.

Он вырос скульптором — талантливым и упрямым. В его мастерской было пыльно, но там рождались шедевры. Днём он преподавал основы пластики, вечером возвращался к своим заготовкам — и создавал из камня то, что не стареет. Он часто повторял: «Время портит живое. Камень остаётся».

Алиса пришла на подработку случайно — «постоять моделью пару вечеров». Девушка с тихой осанкой, прямой шеей и честным взглядом. Она говорила мало и смотрела прямо — не кокетливо, не заискивающе. Она была просто… живая.

— Не двигайтесь, — сказал он в первый вечер, как будто боялся, что её красота исчезнет в движении.

С каждой сессией Алиса становилась яснее. Линия ключиц. Изгиб талии. По ночам он вставал и включал лампу: проверял гипс, поправлял складку, любовался. Пыль от гипса висела в воздухе, как туман, и казалось, что время действительно остановилось — хотя бы на эти часы.

Алиса улыбалась вежливо, позировала и уходила в свой мир — где люди встречаются, спорят, смеются и куда-то бегут. Рудольф из окна видел, как у ворот её ждёт кто-то молодой, с ярким смехом и ветром в волосах.

Однажды Алиса сказала: — Мне придётся пропасть на пару недель. Проект, съёмка. Если хотите, потом продолжим. — Конечно, — спокойно ответил он.

Но Алиса не позвонила ни через две недели, ни через три. Съёмки затянулись, потом пришёл новый проект. Когда она всё же вернулась, на улице было сыро, моросил дождь. Она постучала в дверь мастерской.

— Можно? — спросила она и вошла, не дожидаясь ответа.

Алиса остановилась. На постаменте стояла она — не гипсовая заготовка, а будто вторая Алиса. Слишком точная. Слишком настоящая. В глазах скульптуры был узнаваемый блеск.

— Это… невероятно, — прошептала она.

— Алиса, — мягко сказал он, подходя ближе. — Я ждал тебя. Ты — идеал, который встречается один раз в жизни. Я должен был спасти тебя.

— От чего? — она шагнула назад.

— От времени. Оно съедает красоту. Я нашёл способ. — Он поднял резец. — Осталось совсем немного.

Она отступила — он сделал шаг. Алиса дёрнула ручку двери. Заперто.

— Не бойся, — сказал он спокойно. — Искусство требует жертв.

…

Когда полиция вскрыла мастерскую, внутри было слишком тихо.

Тело Алисы нашли под брезентом — как ненужный материал. А в центре комнаты — скульптура. Пугающе живая. В гипсе нашли пряди настоящих волос. Под слоем штукатурки — человеческие ногти. Внутри — органические ткани.

Её парень кинулся на Рудольфа прямо при задержании. — Тварь! Ты её убил!

— Убил? — удивился Рудольф. — Нет. Я освободил её. От тлена. От старости. От исчезновения. Теперь она вечна.

Патологоанатом на экспертизе долго смотрел на статую.

— Странно, — сказал он, — иногда чудовища делают вещи красивее, чем святые. Но от этого чудовищами быть не перестают.

—

🩻 Клиническая аннотация по случаю:

Он утверждал, что спас её от времени — и время действительно больше её не трогает.

Одержимость редко приходит одна: обычно за рулём едет бред, а труп лежит в багажнике.

«Ничто не вечно, кроме камня», — повторял он. Оказалось, сердца тоже иногда каменеют.

Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, рекомендует: если художник называет вас музой — обязательно уточните, дышат ли предыдущие.

Больше Тёмных историй тут t.me/ShizoFred8

🧠

— Доктор, Лена уверена, что умерла.

— Она что-то сделала с собой?

— Нет. Она просто перестала быть живой.

📖

Лена никогда не боялась темноты — она боялась тишины. В тишине слышны собственные мысли, которые обычно прячут за шумом. Но в тот вечер тишина стала началом её конца.

Её лучшая подруга Катя не отвечала на звонки. Сначала это казалось странным, потом тревожным, потом — пугающим. Лена пришла к ней домой: дверь была закрыта изнутри. Она постучала. Позвонила. Тишина. Окно кухни выходило на карниз, Лена вылезла через подъезд, дрожа от ветра, постучала в стекло. Опять тишина.

Она разбила стекло локтем и пролезла внутрь.

Кухня. Чашка на полу. Вода тонкой струйкой продолжала течь из крана. В гостиной — следы борьбы: опрокинутый стол, разбросанные вещи. Катя лежала на полу возле дивана, словно просто легла отдохнуть — и неожиданно ушла глубже, чем планировала.

Лена коснулась её руки. Она была холодной.

Полицейские найдут следы. Эксперты сделают заключения. Новости напишут: «Убийство на бытовой почве». Но Лена не услышит ничего из этого. Она останется сидеть рядом, не плача, не дрожа, с пустыми глазами — не как человек, который увидел смерть впервые, а как тот, кто последний раз увидел жизнь.

Первые дни Лена всё делала автоматически: свидетельские показания, похороны. Люди обнимали её, говорили: «Держись». Она не сопротивлялась — просто стояла и кивала. Слова звучали для неё как через воду. Казалось, всё вокруг движется, а внутри неё — замерло.

На третий день она перестала есть. На четвёртый — перестала спать. На пятый нашла у себя привычку: искать пульс. Прикладывала пальцы. Ничего. Давила сильнее. Ничего. Меняла руку. Ничего.

— Это невозможно, — сказала мать.

— Теперь — возможно, — ответила Лена.

Она начала говорить странные вещи:

— Со мной всё нормально. Просто меня больше нет.

— Где ты тогда? — спрашивали её.

— Там, — отвечала она и показывала не на небо.

Она уверяла, что кровь в ней больше не движется, что сердце не бьётся — просто тело ещё осталось здесь, но это недоразумение.

Она начала возвращаться в ту квартиру. Замки сменили, окно закрыли, но она всё равно приходила туда — стояла под дверью или сидела на ступеньках подъезда, будто ждала себя прежнюю. Ту, что осталась там.

— Лена, ты больна, тебе нужна помощь, — говорила мать.

— Болеть — значит жить, — грустно усмехалась она. — А я — нет.

Её положили в клинику. Диагнозы звучали холодно и чуждо: деперсонализация, диссоциация, тяжёлое бредовое расстройство. Пока на консилиуме не произнесли вслух главное слово — Котар. Но оно не лечило. Оно лишь дало имя той пропасти, в которую она упала.

Ночью врач зашёл в её палату. Лена сидела у окна. Как всегда — два пальца у шеи.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он.

Она посмотрела спокойно, почти мягко:

— Я умерла там, — сказала Лена. — Просто никто не забрал моё тело.

🩻 Клиническая аннотация по случаю:

У Лены редкое состояние: человек уверен, что мёртв. Но Лена пошла дальше — она не только знала, где умерла, но и когда именно это произошло.

Живых среди нас меньше, чем кажется — просто никто не занимается проверкой.

Д-р Семёнов, психиатр третьей категории, просит не беспокоиться: мёртвые не опасны, пока не начинают думать.

Больше тёмных историй тут t.me/ShizoFred8

До деревни не так уж и далеко. Километра три всего через лесок от станции. «Родители не желали перебираться в город, да и то верно — вон тут какая благодать, поля, леса, река, закаты одни чего стоят. Да и в деревне сейчас есть и газ, и свет, и телевидение. А в городе пыль да машины, толпы равнодушных лиц и никому нет дела до тебя. Просто вот порой, страшно за них становится, случись что, пока скорая из города доедет»,  — так размышлял Андрей, шагая бодро по высокой траве, что росла вдоль железнодорожных путей. Дорога его лежала в родительский дом. Приезжал он туда только на зимние каникулы в Новый год, да летом, когда в отпуск выходил. Чаще не мог — дела, работа, городская суета, что затягивает как водоворот.

Андрей свернул на поле, которое расстилалось до самого горизонта и, казалось, не было ему края. Колосья стояли ровно, ни ветерка, ни движения никакого. Солнце приближалось к горизонту. Мужчина прислонил ладонь к глазам и нашёл тропинку, бегущую по этому золотому морю узкой ленточкой и пошёл туда, где она начиналась, чтобы пересечь поле. За полем лесок, а там и деревня. Как раз к темноте доберётся. Миновав уже почти половину поля, он остановился, и посмотрел на широкую грунтовую дорогу, что шла через лес в деревню. Там уже можно будет идти не торопясь. Неожиданно сзади послышался голос:
— Витька, ты что ли?
Андрей оглянулся, чуть поодаль стоял пожилой мужик.
— Я, — ответил он ему, недоумевая, откуда тот мог взяться, ведь по полю никто не шёл кроме него. «Да и тропинка одна. Ну мало ли, может я задумался, ушёл в свои мысли, вот и не приметил».

И только хотел он его спросить, мол: «А ты кто ты такой, откуда меня знаешь?» Как вдруг узнал в нём соседа. Вернее не совсем соседа, тот жил через улицу. Дядя Ваня зовут, родителям ровесник почти.
— Здорово, — отвечает Андрей. — Дядя Ваня! А я и не признал тебя поначалу! Ты откуда идёшь? Я что-то тебя даже не заметил.
— Так тоже с поезда иду, — ответил дядя Ваня. — Вот в город ездил, к внучке своей. Она ж у меня одна, внученька-то. В этом году школу заканчивает, собирается поступать в институт. А сын со снохой в городе дом построили, квартиру-то продали, теперь тоже на земельке живут, как вот мы здесь. На своей-то земельке ведь оно завсегда лучше, чем в бетонных хоромах. Правда, Витёк?
— Правда, дядь Вань, — согласился парень, и они зашагали вместе в сторону деревни.

Шли, болтая о том о сём, вспоминая былое, обсуждая настоящее и строя планы на будущее. Обычный разговор. Минут через десять вышли к лесу. Солнце почти уже село. Но потеряться тут было негде, дорога широкая и ровная до самой деревни. Двигались по грунтовке. Вскоре лес закончился, и они увидели перед собой огни деревни. Послышался лай собак, потянуло запахами человеческого жилья, где-то мычала корова, блеяли овцы. Каждый раз с замиранием сердца выходил Андрей на этот пригорок, с которого глазам открывалась эта картина. И всегда как в первый раз, сжималось его сердце от радости, от какого-то умиления и неведомой щемящей тоски по ушедшему времени, по далёкому детству, по тому, что никогда уже не вернётся…

Немного постояв, мужчины начали спускаться с пригорка.
— Красота у нас тут, правда?
— Правда, — ответил Андрей.
— Ты, сынок, родную землю никогда не забывай. Здесь истоки твои, корни. А без корней человек ничто, так …перекати-поле.
— Разве забудешь нашу деревеньку, дядя Ваня! — улыбнулся молодой человек.
— Да я так, к слову пришлось. Старческое это уже, — улыбнулся в ответ дядя Ваня и похлопал его по плечу.
— Послушай-ка, у меня к тебе просьба одна будет, ты как отдохнёшь, завтра прогуляйся-ка до Кольки рыжего, что у магазина живёт. Только с собой участкового возьми. Как придёте, в сарай к нему загляните, там, в углу, под сеном зарыто кой-чего. Ну там сам увидишь.
— Ничего не понял, дядь Вань, — рассмеялся Андрей, — что за игра такая «Что? Где? Когда?»
— А ты не думай, сынок, просто сделай, как я прошу, а там узнаешь ответ.
— Видимо заговаривается старик уже, — подумал парень про себя, а вслух ответил: — Конечно, схожу, не волнуйся, дядь Ваня!
— Ну вот и дошли, давай, бывай. Родителям привет передавай. Мне сворачивать надо.

Попутчики распрощались. Вскоре Андрей отворил ворота и вошёл во двор. Умылся из бочки, стоявшей на углу избы, тёплой, нагревшейся за день на солнце, водой для полива огурцов и вошёл в дом. Родители обрадовались его приезду, начались расспросы, да объятия, разговоры, кто, что, да как. И говорит он им:

- Вот с дядей Ваней дошли до деревни вместе от самой станции почти, так что не скучно было дорогой.

При этих словах родители как-то странно переглянулись.
— Что не так? — посмеиваясь, спросил Андрей. — Вы как будто привидение увидели!
— Мы-то не увидели, — подал голос отец. — А вот ты похоже его и встретил.
Мать при этих словах перекрестилась.
— Да будет вам, — сказал сын. — Смеётесь, что ли надо мной? Какие ещё привидения?
— Сынок, — тихо спросила мать. — Ты не ошибся часом? Может это не дядя Ваня был?
— Да что я, дядю Ваню не знаю что ли? Он это был. Про сына мне своего рассказывал, про внучку, мол, помочь надо им, она же в этом году в институт поступать будет. Да и вам ещё привет передал. Да что случилось-то?
Отец потёр рукой подбородок и растерянно произнёс:
— Так ведь умер дядя Ваня.

— Как это умер, когда я с ним только пятнадцать минут назад говорил и видел его, вот как вас вижу?
— Не знаю, сынок, — ответил отец. — Только так оно и было. Ты где его встретил?
— Да в поле, почти на самой середине догнал он меня, правда, не заметил, как он подошёл, ну вот и вся странность.
— Так вот на том самом поле и нашли его убитым, в самом центре поля и лежал он в стороне от тропки. Дней двадцать назад.
— Да ты что, пап! — только и смог вымолвить сын.
— Иван тогда в город собрался ехать, к сыну. С собой деньги у него были, сумма круглая сказывал наш участковый позже, он эти деньги для внучки копил много лет, с пенсии потихоньку откладывал, хотел помочь. Ну и пошёл на утреннюю электричку, часа в четыре утра вышел, а электричка-то в половине пятого подходит к станции. Через поле шёл, когда ударили его по голове, и ограбили. Так и не нашли того, кто это сделал. Никто ничего не видел. Но поговаривала милиция-то городская, что был это кто-то знакомый Ивану, потому как не сопротивлялся он убийце, доверял, следовательно. Одним ударом тот его убил. Нашли Ивана почти сразу же. Считай, что по свежим следам обнаружили. Да только ничего уже сделать нельзя было, умер Иван мгновенно, голову ему проломили.
Андрей сидел поражённый, но вдруг его словно током дёрнуло, и он подскочил со стула:
— Постойте-ка! Ведь он мне про Кольку-рыжего говорил что-то… Мол, сходи к нему завтра с участковым. Я ещё подумал про себя, что блажит старик.
Он не закончил фразу и бросился прочь из дома.

Участковый был дома. Андрей как мог, сбивчиво поведал ему о том, что произошло, сразу предупредив, что не пил, и сам понимает, насколько абсурдно выглядит его речь со стороны.
— Но, Михаил Степанович, ведь нам ничего не стоит просто сходить и убедиться, правда? Умоляю вас, давайте просто сходим, а… А вдруг…
Михаил Степанович, надевая китель, пристегнул кобуру, и ответил коротко:
— Идём, Андрюха, но смотри, если ты шутить вздумал, я тебе такой штраф вкачу, мало не покажется над милицией шутки шутить.

Через два часа у дома Кольки-рыжего уже стоял милицейский УАЗик, с приехавшим из города следователем, расписывались в бумагах понятые. У палисадника, несмотря на поздний час, собралась толпа деревенских, ахая и охая, глядевших во все глаза на Кольку, которого в наручниках вывели под руки двое милиционеров и усадили в зарешёченный «зад» УАЗика.
— И кто бы мог подумать, — шептала бабка Маруся, вытирая слезу. — До чего Ивана-то жалко. Убивец проклятый этот Колька.
— А мне он никогда не нравился, — ответила ей Шура. — Как приехал из города, так и был бирюком.
— А деньги-то, слыхали, закопал под яблоней, в банке трёхлитровой. Видать хотел раскопать, как всё уляжется, гад.
— А топор в сарае, слышала, припрятал, под доской, а сверху сеном завалил.
— Интересно и как только это Степаныч додумался там искать?

Андрей вернулся домой почти под утро. Участковый просил его никому не рассказывать, что встретился с покойным Иваном в поле. А то, мол, не ровен час увезут в дурдом под белы рученьки. Как уж он всё объяснил следователю, неизвестно. Но дело было закрыто. Справедливость восторжествовала.

Ближе к обеду следующего дня Андрей пришёл на деревенское кладбище и, остановившись у свежей могилки с жёлтым, деревянным крестом, долго молчал, глядя на фотографию, с которой улыбался дядя Ваня.
— Вот и всё, дядя Ваня, спи спокойно.
И подержавшись рукой за тёплый от солнца крест, медленно пошёл в сторону деревни.