— Я буду бороться за наш дом! — решительно заявила вдова, когда золовка потребовала часть квартиры
У каждого в жизни бывают моменты, когда мир переворачивается с ног на голову. Для меня таким днём стало двадцать третье марта. Обычный весенний четверг, когда природа только-только просыпается от зимней спячки, а на душе становится теплее от первых робких солнечных лучей.
Я готовила ужин, напевая какую-то прилипчивую мелодию из радио. На плите томился борщ – любимое блюдо моего Серёжи. Младшая дочка Машенька рисовала за кухонным столом, изредка показывая мне свои каракули: "Мам, смотри, это ты!" Я улыбалась, глядя на несуразные палочки и кружочки, которые в её воображении складывались в портрет.
Звонок в дверь прозвучал неожиданно резко. На пороге стояла Марина – сестра мужа, с которой у нас всегда были натянутые отношения. Её присутствие в нашем доме никогда не предвещало ничего хорошего.
– Аня, нам надо поговорить, – без предисловий начала она, проходя на кухню. – Это касается квартиры.
Я почувствовала, как похолодели руки. Эта трёхкомнатная квартира досталась Серёже от родителей, здесь прошло его детство, здесь мы начинали нашу семейную жизнь, здесь родились наши дети.
– Маша, солнышко, иди поиграй в комнате, – попросила я дочку, чувствуя надвигающуюся бурю.
Марина дождалась, пока за ребёнком закроется дверь, и выложила на стол какие-то бумаги.
– Я консультировалась с юристом. По закону, после смерти брата часть квартиры полагается мне как его прямой наследнице.
У меня перехватило дыхание. Серёжи не стало два года назад – нелепая автокатастрофа перечеркнула всю нашу счастливую жизнь. Но даже в страшном сне я не могла представить, что родная сестра мужа придёт требовать своё "законное" наследство.
– Марина, ты в своём уме? – мой голос дрожал. – У меня двое детей, это наш дом...
– У меня трое детей, – перебила она. – И мы ютимся в двушке на окраине. Почему твои дети должны жить лучше моих?
Я смотрела на неё и не узнавала. Куда делась та Марина, которая приходила к нам на семейные праздники? Которая держала на руках новорождённую Машеньку и называла её своей любимой племянницей?
– Мы можем решить всё по-хорошему, – продолжала она. – Продадим квартиру, разделим деньги. Ты сможешь купить что-то поменьше.
– Выметайся, – тихо сказала я.
– Что?
– Выметайся из моего дома! – я почти кричала. – Как ты можешь? Серёжа бы никогда...
– Серёжи больше нет, – отрезала она. – А я думаю о будущем своих детей.
Когда за ней захлопнулась дверь, я сползла по стенке на пол. Борщ на плите выкипел, запах горелого разносился по квартире, но я не могла заставить себя встать. В голове крутились обрывки мыслей: "Как она могла? Что теперь делать? Куда идти с детьми?"
Из оцепенения меня вывел звонок телефона. Звонила мама, словно почувствовав неладное.
– Анечка, что случилось? – её голос, такой родной и тёплый, заставил меня разрыдаться.
Я рассказала всё, глотая слёзы. Мама слушала молча, только изредка тяжело вздыхала.
– Доченька, не паникуй раньше времени. Завтра же поедем к юристу, разберёмся. Серёжа же оставил завещание?
– Нет... – я похолодела. – Мы были так молоды, кто думал...
– Ничего, – твёрдо сказала мама. – Прорвёмся. У тебя двое несовершеннолетних детей, никто вас на улицу не выгонит.
Вечером, уложив детей, я долго сидела в гостиной, перебирая старые фотографии. Вот мы с Серёжей только познакомились – молодые, счастливые. Вот наша свадьба – Марина в голубом платье подружки невесты обнимает нас обоих. Вот крестины старшего Димки – Серёжа держит сына так осторожно, будто он хрустальный. Последнее фото – всей семьёй в парке, за месяц до аварии...
Я не могла уснуть. В голове крутились воспоминания о том, как мы с Серёжей планировали будущее. Хотели сделать ремонт, поменять окна, может быть, завести ещё одного ребёнка... Теперь всё это казалось таким далёким, будто из другой жизни.
Утром позвонила свекровь – Марина уже успела поговорить с матерью.
– Анечка, ты не переживай, – голос Нины Петровны дрожал. – Я поговорю с ней, она одумается. Это же не по-божески – детей родного брата на улицу выгонять...
Но я уже понимала: просто так Марина не отступит. Началась война, к которой я не была готова. Война за право моих детей остаться в родном доме, за память о муже, за нашу спокойную жизнь.
В ту ночь я приняла решение: буду бороться. Ради детей, ради памяти Серёжи, ради себя самой. Я не позволю алчности разрушить то, что мы создавали с такой любовью.
Утром я первым делом позвонила своей подруге Тане – она работала в юридической конторе.
– Приезжай прямо сейчас, – сказала она, выслушав мою историю. – Будем думать, как защитить твои права.
Оставив детей с мамой, я поехала в центр города. Весеннее солнце слепило глаза, но на душе было пасмурно. В кармане лежали документы на квартиру и свидетельство о смерти мужа – бумаги, которые теперь определяли моё будущее.
"Ничего, – думала я, глядя в окно маршрутки. – Мы справимся. Должны справиться".
В кабинете Тани пахло кофе и какими-то цветами. Она внимательно изучала документы, хмурилась, делала пометки.
– Ситуация непростая, – наконец сказала она. – Без завещания Марина действительно имеет право на долю в наследстве. Но есть нюансы. Во-первых, у тебя несовершеннолетние дети. Во-вторых, вы прожили в браке больше десяти лет, и это ваше единственное жильё.
Я вцепилась в подлокотники кресла:
– И что это значит?
– Это значит, что мы будем бороться. Первым делом подадим заявление в суд о признании права собственности в силу приобретательной давности. Ты же там прописана?
– Да, с момента свадьбы...
– Отлично. Ещё нужно собрать доказательства, что вы вкладывались в ремонт, платили коммунальные услуги. Есть чеки, квитанции?
Я кивнула. Серёжа был очень аккуратным, хранил все документы.
Следующие недели превратились в бесконечную беготню по инстанциям. Сбор справок, консультации, очереди в государственных учреждениях. Марина тоже не сидела сложа руки – наняла адвоката, начала присылать какие-то претензии.
Димка, мой старший, всё понимал. Однажды вечером он подошёл ко мне:
– Мам, а мы правда можем остаться без дома?
Я обняла сына:
– Нет, солнышко. Мы справимся.
– Я папины медали нашёл, – вдруг сказал он. – Те, что за соревнования. И грамоты его школьные. Может, это пригодится? Докажет, что это его дом был?
Я прижала сына к себе, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Мой маленький мужчина, как же рано ему приходится взрослеть...
Первое судебное заседание было назначено на конец мая. Я не спала всю ночь, перебирая документы и репетируя речь. Утром мама приехала посидеть с детьми.
В зале суда Марина сидела с каменным лицом, не глядя в мою сторону. Рядом – холёный адвокат в дорогом костюме. Я сжала руку Тани – она согласилась представлять мои интересы.
– Ваша честь, – начал адвокат Марины, – моя доверительница является единственной прямой наследницей покойного Сергея Николаевича Краснова. По закону...
Я слушала его выступление как сквозь вату. Сухие юридические термины, параграфы, статьи закона. Неужели вся наша жизнь с Серёжей, все воспоминания, детский смех в этих стенах – всё это можно вот так разложить на бумажки и параграфы?
Когда слово дали Тане, она начала с неожиданного:
– Ваша честь, разрешите представить фотографии. Вот здесь – ремонт квартиры, который семья делала пять лет назад. Вот чеки на строительные материалы. А вот – домовая книга, где видно, что истица проживает в квартире более десяти лет...
Заседание длилось несколько часов. Судья назначила следующую встречу через две недели – нужно было запросить дополнительные документы.
Выйдя из здания суда, я увидела свекровь. Она ждала у входа, нервно теребя сумочку.
– Анечка... – она подошла ко мне. – Прости меня. Я пыталась поговорить с Мариной, но она... она изменилась после смерти брата. Озлобилась.
– Нина Петровна, вы не виноваты...
– Виновата. Я же мать, должна была остановить это безумие. Серёжа бы никогда не простил...
Мы стояли обнявшись, две женщины, любившие одного человека – сына и мужа. А где-то там, в небесной канцелярии, возможно, Серёжа смотрел на нас и качал головой – эх, девочки, девочки...
Накануне второго заседания случилось непредвиденное. Димка нашёл в старом отцовском компьютере папку с документами. Среди них – черновик завещания, которое Серёжа начал составлять незадолго до смерти. Оно не было заверено нотариально, но чётко указывало его волю – оставить квартиру жене и детям.
– Это может помочь? – спросил сын, протягивая распечатки.
Таня изучила документ:
– Само по себе – нет, но как дополнительное доказательство... Это показывает намерения твоего мужа.
В суде Марина впервые проявила эмоции. Увидев знакомый почерк брата, она побледнела.
– Он никогда не говорил мне...
– А ты спрашивала? – тихо сказала я. – Ты хоть раз после его смерти спросила, как мы живём? Чем помочь?
Повисла тяжёлая тишина.
Судья приняла решение в нашу пользу. Основными аргументами стали длительное проживание, несовершеннолетние дети и тот факт, что это наше единственное жильё. Черновик завещания тоже сыграл свою роль.
Выходя из зала, Марина догнала меня:
– Подожди... Я... прости меня. Серёжка бы мне этого не простил.
Я смотрела на неё – осунувшуюся, постаревшую, и вдруг поняла: она тоже страдает. По-своему, неправильно, но страдает.
– Приходи в воскресенье, – неожиданно для себя сказала я. – С детьми. Борщ сварю.
Она растерянно кивнула.
Вечером мы с детьми сидели на кухне. Маша рисовала очередной "шедевр", Димка делал уроки. За окном шумел привычный весенний дождь.
– Мам, а папа нас защитил, да? – вдруг спросил сын. – Ну, этим завещанием...
– Да, милый. Папа всегда нас защищает.
Я посмотрела на фотографию мужа на стене. Серёжа улыбался своей особенной, чуть застенчивой улыбкой.
"Спасибо, родной, – мысленно сказала я. – За всё спасибо".
А в воскресенье мы действительно собрались всей семьёй. Марина пришла с детьми, принесла свой фирменный пирог. Мама накрыла стол в гостиной. Нина Петровна достала старый фотоальбом, и мы до вечера рассматривали снимки, вспоминая, смеясь и плача.
Дом наполнился голосами, детским смехом, запахом маминых пирожков. В этот момент я поняла: всё будет хорошо. Потому что настоящий дом – это не стены и документы. Это память, любовь и способность прощать.
