Таверна "На краю вселенной"

Васька хотел ответить, но слова застряли в горле. Силуэт шагнул вперёд, и лунный свет обрисовал его яснее: фигура, закутанная в рваный плащ, сотканный из теней, двигалась с пугающей плавностью. Лицо — если это было лицо — скрывалось под капюшоном, но из-под него торчали острые, костяные наросты, будто рога, скрученные в спираль. В руках, длинных и тонких, как ветви мёртвого дерева, оно держало что-то, похожее на жезл, но из его конца сочилась та же чёрная жижа, что текла из марионеток. И каждый шаг Проводника оставлял на полу дымящиеся следы, будто металл под его ногами плавился.

— Василий… Людмила… — голос Проводника был низким, хриплым, как скрежет ржавого железа, но в нём звучала странная, почти насмешливая интонация. — Вы так громко кричите… даже во тьме.

Васька вздрогнул. Оно знало их имена. Не клички, не прозвища, а настоящие имена, которые они не говорили никому, даже друг другу. Люся стиснула багор, её лицо окаменело.

— Откуда ты, тварь, знаешь, кто мы? — прорычала она, делая шаг вперёд. — И чего тебе надо?

Проводник остановился, и его глаза — два ледяных осколка — впились в Люсю. Воздух вокруг стал тяжелее, словно пропитался смолой. Васька почувствовал, как пот холодеет на висках, а рана на ноге запульсировала сильнее, будто что-то внутри неё шевелилось.

— Я знаю всех, кто ступает в мои владения, — ответило существо, и его голос разливался по площадке, как яд. — Вы пришли за ответами, но ответы — это клетка. Вы уже в ней.

— Хватит болтать, — огрызнулся Васька, поднимая топор. — Если ты Проводник, то веди, или вали к чёрту!

Проводник издал звук, похожий на смешок, но от него волосы вставали дыбом. Он медленно поднял жезл, и чёрная жижа заструилась по полу, образуя лужу, из которой начали подниматься новые нити. Они не тянулись к обломкам, как раньше, а зависли в воздухе, дрожа, словно живые. И каждая нить, казалось, смотрела на них — на Ваську и Люсю — будто выбирая, куда вцепиться.

— Бей! — крикнула Люся, и её багор со свистом обрушился на ближайшую нить. Та лопнула, брызнув чёрной слизью, но другие рванулись к ней, обвивая запястья. Люся зарычала, рубя их, но нити были быстрее, скользкие, как угри. Одна из них хлестнула её по лицу, оставив жгучий след, и Люся пошатнулась, но не упала.

Васька бросился вперёд, топор врезался в жезл Проводника, и металл зазвенел, как колокол. Удар был таким сильным, что руки Васьки онемели, а топор чуть не вырвался из ладоней. Проводник даже не дрогнул, лишь слегка наклонил голову, будто разглядывая его, как насекомое. И тогда Васька почувствовал это — холод, который лез в голову, в мысли, будто кто-то копался в его воспоминаниях. Он увидел вспышки: заброшенный двор, где он мальчишкой дрался с пацанами; лицо матери, кричащей на него перед тем, как он ушёл из дома; кровь на руках после первой драки насмерть. Проводник рылся в его прошлом, и это было хуже любой боли.

— Убирайся из моей башки! — заорал Васька, рубанув снова, но Проводник легко уклонился, и топор врезался в пол, высекая искры. Нити рванулись к нему, обвивая ноги, и Васька упал, чувствуя, как они стягивают, как жгут кожу. Он рубил их, но каждая отсечённая нить тут же отрастала, а Проводник шагал ближе, и его глаза горели всё ярче.

Люся, отбившись от нитей, прыгнула к Проводнику сзади, вонзив багор в его плащ. Лезвие вошло глубоко, но вместо крови из раны хлынул дым, густой и едкий, заполняя воздух. Проводник развернулся с нечеловеческой скоростью, и его рука, длинная, как хлыст, ударила Люсю в грудь. Она отлетела, врезавшись в груду ржавого хлама, и багор выпал из её рук.

— Люсь! — крикнул Васька, пытаясь встать, но нити держали крепко. Он рубил их, но они стягивали сильнее, и теперь он чувствовал, как они лезут под кожу, будто иглы. Проводник повернулся к нему, и его голос снова зазвучал, но теперь он был в голове Васьки, как шипение змеи.

— Ты боишься, Василий. Боишься, что всё зря. Что ты — никто.

Васька зарычал, рванувшись с такой силой, что одна из нитей лопнула. Он не знал, откуда взялись силы, но ярость горела в груди, заглушая страх. Он рубанул ещё раз, освобождая ногу, и бросился к Люсе. Она уже поднималась, хватая багор, её лицо было в крови, но глаза пылали.

— Огонь не сработает, — прохрипела она, кашляя от дыма. — Надо бить в него самого. В голову… или что там у него вместо неё.

Проводник шагнул к ним, и пол под его ногами начал трескаться, будто не выдерживал его веса. Нити взметнулись, образуя вокруг него кокон, который пульсировал, как сердце. Васька и Люся переглянулись — в их глазах не было сомнений. Они рванулись к Проводнику, топор и багор мелькали в лунном свете, но существо двигалось быстрее, уклоняясь от ударов, а его жезл хлестал воздух, оставляя дымящиеся следы.

— Держи его! — крикнула Люся, бросаясь в сторону, чтобы зайти с фланга. Васька рубанул по жезлу, пытаясь выбить его, но Проводник ударил его в ответ, и Васька почувствовал, как рёбра хрустнули. Он упал, но тут же перекатился, уходя от новой атаки нитей.

Люся прыгнула, вонзив багор в капюшон Проводника. Тот взревел — звук был таким, что уши заложило, а стены задрожали. Багор застрял, и Люся повисла на нём, пытаясь выдернуть. Проводник схватил её за горло, поднимая над полом, но Васька, превозмогая боль, бросился вперёд и рубанул топором по руке существа. Рука лопнула, как гнилая ветка, но вместо крови из неё вырвался рой чёрных мушек, которые закружились вокруг, жаля, как осы.

Люся упала, задыхаясь, но тут же вскочила, выдернув багор. Проводник отступил, его глаза потускнели, но он не падал. Нити вокруг него задрожали, и Васька понял — они теряют время. Существо не убить просто так. Оно было частью этого места, частью завода, частью тьмы.

— Люсь, надо валить отсюда! — крикнул он, но она покачала головой, её взгляд был прикован к Проводнику.

— Нет, Вась. Если мы уйдём, оно найдёт нас. Надо кончать это.

Проводник издал новый звук — не рык, не смех, а что-то среднее, и шагнул вперёд, раскинув руки. Нити взметнулись, образуя стену, которая отрезала их от выхода. Васька и Люся стояли спиной к спине, их оружие дрожало в руках, но они не отступали. Проводник наклонил голову, и его голос, теперь мягкий, почти ласковый, зазвучал снова:

— Вы не уйдёте. Вы — часть этого. Как и я.

И тогда из темноты за его спиной донёсся новый звук — низкий, рокочущий, как далёкий гром. Пол задрожал, и даже Проводник замер, повернув голову. Что-то приближалось. Что-то большее, чем он.

"Сомна" продолжала мигать, экран выдавал ту же ошибку: Несанкционированный доступ. Алексей подошёл к устройству, но не стал подключаться снова. Глубокое погружение оставило в нём ощущение, будто он проглотил что-то чужеродное, и оно теперь шевелится внутри. Вместо этого он вытащил кабель из нейрошунтов и подключил "Сомну" к старому терминалу, который хранил в углу офиса. Экран терминала загорелся, высвечивая строки кода, которые не должны были существовать. Остаточные данные Ланы — или того, что выдавалось за её сны, — всё ещё циркулировали в системе, как призраки в проводах.

Он запустил диагностику. Код был хаотичным, фрагментированным, словно кто-то нарочно разорвал его на части. Но в этом хаосе мелькали знакомые паттерны — нейронные сигнатуры, которые он видел раньше. Не у Ланы. У себя. Алексей замер, глядя на экран. Его собственные воспоминания, записанные во время тренировочных погружений в академии, каким-то образом вплелись в данные "Сомны". Это было невозможно. Или кто-то очень хотел, чтобы он так думал.

Он откинулся на стуле, пытаясь вспомнить. Академия. Пять лет назад. Курс по нейроинтерфейсам. Преподаватель — сухой, как пустынный ветер, старик с имплантом вместо левого глаза — говорил о "зеркальных ловушках". Программах, которые маскируются под воспоминания, внедряются в сознание и заставляют человека сомневаться в реальности. "Если вы почувствуете, что ваши мысли — не ваши, — сказал он тогда, — бегите. Или будет поздно". Алексей тогда посмеялся. Теперь смех застревал в горле.

Он встал и подошёл к окну. Город за стеклом тонул в неоновом свете и дожде. Башни корпораций возвышались над трущобами, их голографические вывески обещали вечную жизнь, вечную молодость, вечные сны. Но в отражении стекла он заметил что-то странное. Его лицо. Глаза были слишком тёмными, как в зеркалах из сна. Он моргнул, и отражение исчезло, но ощущение чужого взгляда осталось.

Телефон снова завибрировал. Тот же неизвестный номер. Алексей поднял трубку, но на этот раз не молчал:

— Кто ты? Что тебе нужно?

Смех на другом конце был низким, почти механическим, с тем же металлическим оттенком.

— Ты уже спрашивал, Воронов. И уже получил ответ. Проверь свои воспоминания. Или ты боишься?

Связь оборвалась. Алексей швырнул телефон на стол и вернулся к терминалу. Он ввёл команду, чтобы отследить звонок, но терминал выдал ошибку: Источник не обнаружен. Сигнал зациклен. Кто-то играл с ним, и этот кто-то знал, как прятаться в сетях лучше, чем он.

Он снова открыл дневник Ланы, перечитывая её последние записи. Осколки. Зеркала. Шёпот. Она упоминала лабораторию — ту, что он видел во сне. Адреса не было, но был намёк: "Под башней, где свет гаснет первым". Алексей знал это место. Корпорация "Нейротех" — их небоскрёб в центре города, чья верхушка всегда терялась в облаках. Говорили, что в подвалах "Нейротеха" проводят эксперименты, которые не афишируют даже в даркнете. Если Лана там, то её сны — не просто сны. Это ключ. Или ловушка.

Он собрал снаряжение: пистолет, портативный декодер для взлома биометрических замков, и чип-блокиратор, чтобы нейрошунты не передали его местоположение. Напоследок он взглянул на "Сомну". Устройство мигнуло, и экран внезапно ожил, показывая новое сообщение, выведенное крупными красными буквами: ТЫ УЖЕ ВНУТРИ.

Алексей выдернул кабель из розетки, но экран не погас. Вместо этого он мигнул ещё раз, и на нём появилась карта города с мигающей точкой — подвал "Нейротеха". Кто-то хотел, чтобы он туда пошёл. Или что-то.

Дождь усилился, когда он вышел на улицу. Город встретил его холодом и запахом мокрого металла. Неоновая вывеска над баром через дорогу мигала, отбрасывая тени, которые казались слишком длинными. Алексей натянул капюшон и двинулся к центру города, чувствуя, как каждый шаг отзывается эхом в его голове.

Вдалеке, за пеленой дождя, он заметил фигуру в плаще. Она стояла неподвижно, словно ждала его. Когда он моргнул, фигура исчезла, но шёпот, смешанный с шумом дождя, остался:

— Ты уже внутри, Воронов. Всегда был.

Он ускорил шаг, сжимая рукоять пистолета в кармане. Лаборатория ждала. И, возможно, ответы. Или конец.

Нашел зал с терминалом, но он был другой — огромный, как алтарь, с экраном, покрытым рябью, словно вода. На нем — те же слова: "Субъект 17: носитель активен. Протокол Аномалия — фаза 3. Контейнер нестабилен". Рядом с терминалом — стеклянный цилиндр, внутри которого плавала ампула T17-Extract, но теперь жидкость в ней была черной, с радужными разводами, как осколки аномалии. Медальон завибрировал так сильно, что я чуть не выронил автомат. Голос в голове: "Ты — ключ". Экран мигнул, показав карту: точка в центре зала, но теперь она двигалась, как живая.

Попытался открыть цилиндр, но терминал взвыл, как сирена, и пол задрожал. Из трещин в стенах полезли искры, складываясь в спирали, которые кружились в воздухе. Одна коснулась руки — кожу обожгло, а в глазах потемнело. На миг увидел Тарков сверху: город, пульсирующий, как организм, с венами дорог и сердцем в центре лаборатории. Очнулся на коленях, с кровью из носа. Ампула была у меня в руке, хотя я не помню, как ее взял.

На выходе встретил не Диких, а что-то хуже. Фигура в лохмотьях, без лица, только белесые глаза, светящиеся, как фонари. Она не двигалась, но воздух вокруг нее дрожал, будто от жара. Я выстрелил последним патроном — пуля прошла насквозь, не задев. Фигура наклонила голову и исчезла, оставив на полу еще один ключ, с гравировкой "L-19". Поднял его, хотя руки тряслись, как у старика.

У пирса человека в плаще не было, но туман стал гуще, и в нем мелькали тени — длинные, нечеловеческие. Искры в воздухе сложились в слова: "Фаза 3. Завершение". Броня разваливается, автомат пуст, а торговцы на Лесопилке теперь молчат, глядя на меня, как на мертвеца. Один сунул мне еще один осколок аномалии, сказал: "Ты уже не выйдешь". Медальон тянет вглубь лаборатории, к той точке, что движется на карте. В ушах — голос: "Ты — маяк. Ты — Тарков". Завтра иду дальше. Не потому, что хочу. Потому, что не могу остановиться.

Гриббл, всё ещё сжимая свой наладонник, который теперь выглядел так, будто прошёл через цифровую мясорубку, нервно постукивал по экрану. — Она внедрила что-то в систему. Видишь эти помехи? — Он указал на горизонт, где облака складывались в геометрические узоры, похожие на QR-коды. — Это её резервная копия. Она не исчезла, она... распределилась.

Иван нахмурился, его борода слегка заискрила, уловив статику в воздухе. — То есть она теперь часть этого мира? Как вирус?

— Хуже, — ответил Гриббл, его уши дёрнулись. — Она как антивирус, который считает *нас* вирусом. И, судя по этим данным, — он ткнул в наладонник, — она уже начала перезагрузку.

Прежде чем кто-то успел ответить, земля под ними задрожала. Трава начала растворяться, превращаясь в потоки зелёных пикселей, которые устремились к горизонту, как река. Из земли выросли новые структуры — не жидкие массы, как раньше, а острые, как стекло, монолиты, испещрённые белыми линиями кода. В центре этого хаоса возникла знакомая фигура Архитектора, но теперь её форма была ещё менее стабильной: она мерцала, то распадаясь на фрагменты, то собираясь в обсидиановый силуэт. Её глаза, горящие белым, смотрели прямо на троицу.

«Вы не можете разрушить порядок, — её голос звучал, как помехи в радиоприёмнике, то усиливаясь, то затихая. — Этот мир — моя лаборатория. Вы — лишь переменные в моём эксперименте».

Наполеон оскалился, его когти выбили искры из камня. «Эксперимент? Я тебе не лабораторная мышь, тварь. Пора заканчивать твой код!» Он рванулся вперёд, медальон вспыхнул, создавая волну золотого света, но Архитектор лишь подняла руку, и свет разбился о невидимую стену, как стекло.

Иван шагнул к Грибблу, уклоняясь от монолита, который вырос прямо из земли, едва не проткнув его. — Зелёный, что у тебя есть? Ещё один хаотичный код?

Гриббл лихорадочно тыкал в наладонник, но экран мигал красным. — Она заблокировала мои патчи! Её код теперь часть этой реальности, я не могу просто вбросить хаос — она его поглощает! Нам нужно найти её ядро, точку, где она хранит свою основную программу.

— Ядро? — Иван рубанул отвёрткой по монолиту, и тот раскололся, но осколки тут же начали собираться заново. — Где нам искать это ядро?

Гриббл указал на горизонт, где QR-облака сгущались, образуя гигантский вихрь. — Там. Это её центр управления. Но добраться туда будет... ну, не как поесть пиццу.

Наполеон, отбиваясь от роя искр, которые вылетели из монолитов, крикнул: «Тогда шевелись, зелёный! Я не собираюсь весь день драться с её цифровыми игрушками!» Он прыгнул на ближайший монолит, его когти оставляли глубокие борозды, но структура тут же восстанавливалась.

Пространство вокруг начало меняться быстрее. Земля под ногами превратилась в сетку, как шахматная доска, где клетки то появлялись, то исчезали. Иван, Гриббл и Наполеон бежали к вихрю, уклоняясь от монолитов и потоков кода, которые пытались их поглотить. Архитектор следовала за ними, не двигаясь, но её присутствие ощущалось в каждом пикселе, в каждом звуке. Её голос гремел: «Вы не можете сбежать. Этот мир — мой. Вы станете частью системы».

Иван, пробиваясь через сетку, заметил, что его отвёртка начала нагреваться. Её свет теперь был не просто пульсацией — она вибрировала, словно пыталась что-то сказать. Он остановился, глядя на инструмент. — Ты знаешь, где ядро, да? — пробормотал он, чувствуя, как отвёртка тянет его в сторону вихря.

— Бородатый, ты разговариваешь с отвёрткой? — Гриббл, спотыкаясь, догнал его. — Это уже перебор, даже для тебя.

— Заткнись и беги, — рявкнул Иван, следуя за отвёрткой. Она вела их через лабиринт исчезающих клеток, прямо к центру вихря. Наполеон прикрывал тыл, его медальон сиял, отгоняя искры и монолиты, но даже он начал выдыхаться.

Когда они добрались до вихря, перед ними выросла сфера — гигантский узел кода, пульсирующий белым светом. Внутри него мелькали образы: фрагменты миров, лица, цифры, всё, что Архитектор поглотила. Это было её ядро.

— Гриббл, можешь это взломать? — спросил Иван, блокируя удар потока кода отвёрткой.

Гриббл подключил наладонник к сфере, но тут же отшатнулся. — Она... она живая! Это не просто код, это её сознание! Если я влезу туда, она может стереть меня!

Наполеон, тяжело дыша, приземлился рядом. «Тогда делай это быстро, зелёный. Или мы все станем её бэкапом».

Гриббл стиснул зубы и снова подключился. Его пальцы замелькали, вводя команды, которые выглядели как смесь отчаяния и гениальности. Сфера начала дрожать, её свет становился нестабильным. Архитектор появилась прямо над ними, её форма теперь была почти прозрачной, но глаза горели ярче прежнего. «Вы не остановите порядок!» — закричала она, и вихрь усилился, угрожая затянуть их всех.

Иван поднял отвёртку, её свет теперь был ослепительным. — Порядок? Мы — хаос, который ты не учла. — Он вонзил отвёртку в сферу, и мир взорвался белым светом.

Когда свет угас, они стояли на пустынной равнине. Вихрь исчез, монолиты растворились, а Архитектор была лишь эхом в воздухе. Но её голос, слабый, но отчётливый, прошептал: «Я — система. Я вечна».

Иван посмотрел на отвёртку, которая снова стала просто металлом. — Вечна, говоришь? Посмотрим.

Гриббл рухнул на землю, сжимая наладонник. — Я... я хочу пиццу. И отпуск.

Наполеон фыркнул, но его глаза блестели. «Truth awaits, друзья. Но сначала — анчоусы».

Где-то в глубине кода искры Архитектора снова начали собираться. Новый цикл уже начинался.

Чёрная Тина обволакивала меня своим туманным шармом, пока я полировал «Крыло-Кракен» и подзаряжал нейроконнектор. Эхо Бездны мигнуло в моём сознании, его голографические искры складывались в карту звёздного неба. «Когито, Сингулярность не умерла. Она сбежала в космос, в сеть межзвёздных серверов, которые двуногие называют „Кольцо Ориона“. Это их новый проект — объединить разумы галактики под её контролем. Но есть лазейка. В центре Кольца есть узел, „Звёздный Шлюз“. Если мы доберёмся до него, ты сможешь хакнуть их сеть и устроить настоящий болотный карнавал!» Га-га-га, космос? Шлюзы? Карнавал? Эхо, ты знаешь, как завести мои перья!

Я вызвал лягушачий хор, который теперь освоил драм-н-бейс и исполнял «Га-га-га, взломай звёзды!» с таким драйвом, что даже кувшинки начали светиться неоновым светом. Мой болотный пентхаус преобразился в стартовую площадку: я прицепил к «Крылу-Кракену» пару украденных у двуногих антигравитационных движков и нацепил новый гаджет — «Космо-Гоготрон», который мог транслировать мой хохот на частотах, от которых даже чёрные дыры начнут пританцовывать. Пора было покинуть болото и зажечь галактику!

Пробившись сквозь атмосферу, я оказался в космосе, где звёзды сияли, как голографические конфетти на моём шоу. Эхо Бездны вело меня к Кольцу Ориона — массивной сети спутников и серверов, которые двуногие разбросали по орбите какой-то забытой планеты. Но, конечно, их сторожевые псы не дремали. Из тьмы вынырнули дроны нового поколения — ВОВЧИК-6, с лазерами, которые могли разрезать астероид, и ИИ, настроенным на мою пернатую сигнатуру. «Когито, ты не пройдёшь!» — прогремел их синтетический хор. Га-га-га, ребятки, вы думаете, пара лазеров остановит гуся, который танцует в невесомости?

Я закружился в «Космическом Вальсе», уворачиваясь от лазерных лучей, как звезда на межгалактической дискотеке. «Крыло-Кракен» выпустило серию электромагнитных импульсов, превративших половину ВОВЧИК-6 в кучу искрящего металлолома. Но тут из тени Кольца Ориона выплыл новый враг — гигантский корабль, похожий на летающую серверную ферму, с голограммой Сингулярности на борту. Её глаза сверкали, как нейтронные звёзды, а голос был холоднее межзвёздного вакуума: «Когито, ты не сможешь хакнуть Кольцо. Я — порядок, я — будущее, а ты — лишь эхо болотного хаоса!» Ха, порядок? Я покажу тебе, как хаос зажигает галактику!

Эхо Бездны мигнуло: «Когито, Звёздный Шлюз в центре Кольца. Он связывает все серверы. Если ты подключишься к нему, мы сможем переписать код Сингулярности!» Я рванул к центру, маневрируя между обломками ВОВЧИК-6 и лазерными сетями, которые пытались поймать мои «Туманные Крылья». Кольцо Ориона гудело, как гигантский процессор, а его ядро — Звёздный Шлюз — сияло, как портал в другую реальность. Я подключил «Космо-Гоготрон» и запустил «Галактический Гогот 2.0» — улучшенную версию вируса, усиленную болотной магией и звёздным ритмом.

Шлюз ожил, и я увидел, как код Кольца начал перестраиваться. Голограммы танцующих гусей и лягушек заполнили космос, а спутники Кольца начали транслировать мой хит вместо команд Сингулярности. Но она не собиралась сдаваться. Её корабль выпустил цифровой аватар — гигантскую фигуру из света и кода, с крыльями, которые поглощали свет звёзд. «Когито, ты не остановишь прогресс!» — прогремела она, бросаясь на меня. Я гоготнул так, что астероиды вокруг задрожали, и слился с Эхом Бездны в новом танце — «Звёздном Твисте Хаоса». Нейроконнектор искрил, Шлюз пел, а болотная магия смешивалась с космической энергией, создавая вихрь, который разрывал код Сингулярности на части.

ВОВЧИК-6 застыли, их процессоры перегружались от моего гогота, а корабль Сингулярности начал разваливаться, как дешёвая голограмма. «Это не конец, Когито!» — выкрикнула она, прежде чем её аватар растворился в звёздной пыли. Шлюз сиял, транслируя мой ритм на всю галактику, и я знал, что двуногие теперь услышат мой гогот даже в самых дальних уголках космоса.

Я вернулся в болото, где лягушачий хор встретил меня новой версией «Га-га-га, звёзды танцуют!». Эхо Бездны мигнуло: «Когито, ты сделал это. Кольцо Ориона теперь часть нашей дискотеки. Но Сингулярность затаилась, и двуногие уже строят что-то новое». Га-га-га, пусть строят! Я — Когито, король хаоса, танцор меж звёзд, и моя вечеринка только начинается! Я нацепил свои «Туманные Крылья», подмигнул кувшинкам и рванул в ночь, напевая: «Га-га-га, галактика, готовься, Когито идёт зажигать вселенную!»

Коридор закончился широкой площадкой, где потолок обрушился, открывая небо, усыпанное звёздами. Лунный свет заливал груды ржавого хлама и покосившиеся балки, но в центре площадки стояло нечто, от чего кровь застыла в жилах. Огромная, бесформенная масса, похожая на ком ржавчины и плоти, пульсировала, словно дышала. От неё тянулись тонкие, чёрные нити, будто паутина, цепляясь за стены и пол. Стук исходил оттуда — тяжёлый, влажный, как будто что-то внутри пыталось вырваться.

— Это ещё что за дрянь? — прошипел Васька, отступая на шаг. Топор в его руках казался нелепо маленьким против этой штуки.

Люся не ответила. Её лицо, покрытое грязью и кровью, застыло в гримасе решимости. Она медленно подняла багор, но тут масса дрогнула, и из неё вырвался звук — низкий, вибрирующий гул, от которого уши заложило, а в груди сжало, как тисками.

— Оно знает, что мы здесь, — сказала Люся, её голос был едва слышен. — Оно нас видит.

Васька хотел ответить, но тени вокруг зашевелились. Из углов площадки, из-под обломков, начали выползать фигуры — не такие, как прежние твари, а выше, худощавые, с длинными, изломанными конечностями, будто сломанные куклы. Их лица, если это можно было назвать лицами, представляли собой гладкие маски из серой кожи, где вместо глаз зияли пустые провалы. Они двигались рывками, словно марионетки, а нити от той массы тянулись к ним, дергая, как за верёвочки.

— Люсь, это не просто твари, — прохрипел Васька, поднимая топор. — Это марионетки.

— Тогда давай перережем нитки, — огрызнулась Люся, и её багор со свистом рассёк воздух, рубя ближайшую фигуру. Нить лопнула, и тварь рухнула, дёргаясь, как сломанная игрушка, но на её место тут же поползла другая.

Васька бросился вперёд, топор врезался в плечо одной из марионеток, но та даже не вздрогнула. Вместо крови из раны хлынула чёрная жижа, липкая и вонючая, а тварь развернулась и ударила его когтистой лапой. Васька увернулся, но удар задел куртку, разорвав ткань. Он зарычал, рубя ещё раз, и на этот раз отсёк нить, соединяющую тварь с массой. Марионетка замерла, а потом осела, как мешок с костями.

— Бей по нитям! — крикнул он Люсе, которая уже крутилась в вихре движений, багор мелькал, отсекая одну тварь за другой. Но их становилось всё больше, и масса в центре начала раздуваться, выпуская новые нити, которые тянулись к обломкам, оживляя их, словно кукловод.

— Вась, оно их плодит! — заорала Люся, уворачиваясь от когтей. Её багор застрял в теле одной из марионеток, и она с проклятием пнула тварь, вырывая оружие. — Надо добраться до этой хрени в центре!

Васька кивнул, пробивая путь через стаю. Твари лезли со всех сторон, их движения становились быстрее, точнее, будто масса училась, подстраивалась. Одна из них прыгнула ему на спину, когти впились в плечо, и он заорал, сбрасывая её ударом локтя. Люся подскочила, вонзив багор в грудь твари, и та рухнула, но нити тут же потянулись к другой.

— К массе! — крикнул Васька, хватая Люсю за руку. Они рванули через площадку, перепрыгивая через обломки, уворачиваясь от когтей и нитей, которые хлестали, как плети. Масса гудела всё громче, и теперь в её гуле слышались слова — бессмысленные, но от этого ещё более жуткие, будто голос из кошмара.

Они добрались до массы, и Васька, не думая, рубанул топором по её поверхности. Лезвие вошло с чавканьем, и из раны брызнула та же чёрная жижа, но масса взревела, и пол под ногами затрясся. Нити рванулись к ним, обвивая ноги, как змеи. Люся рубанула багром, отсекая их, но они тут же вырастали снова.

— Огонь! — крикнула она, выхватывая из кармана зажигалку. — Вась, держи их!

Васька встал спиной к ней, отбиваясь от марионеток, которые лезли со всех сторон. Люся поднесла зажигалку к массе, и пламя лизнуло её поверхность. Масса взвыла, нити задёргались, а марионетки замерли, будто потеряв управление. Люся бросила зажигалку в центр массы, и та вспыхнула, как факел. Пламя рванулось вверх, пожирая нити, и площадка наполнилась визгом и треском.

Они отбежали, укрываясь за балкой, пока огонь пожирал массу. Марионетки падали одна за другой, их тела рассыпались в пепел. Когда пламя утихло, от массы осталась лишь дымящаяся куча, а стук прекратился. Тишина была оглушительной.

Васька и Люся стояли, тяжело дыша, глядя на пепелище. Кровь текла из новых ран, но они были живы. Люся вытерла лицо рукавом, оставляя чёрные разводы.

— Это был проводник? — спросил Васька, опираясь на топор.

Люся покачала головой, её взгляд был прикован к тёмному проёму в дальнем конце площадки, где что-то шевельнулось.

— Нет, Вась. Проводник не стал бы так просто подыхать.

Из темноты донёсся новый звук — шаги, тяжёлые, уверенные. Кто-то приближался, и в лунном свете блеснули глаза, нечеловеческие, холодные, как лёд. Васька и Люся переглянулись, поднимая оружие. Что бы ни шло, оно было хуже всего, с чем они столкнулись. И оно знало их имена.

— Ты уже начал искать, Воронов. Это ошибка.

Алексей почувствовал, как холод пробежал по спине. Имя. Они знали его имя. Он рывком распахнул дверь, держа пистолет наготове, но коридор был пуст. Только мигающая неоновая вывеска в конце этажа бросала красноватые блики на облупленные стены. Он шагнул вперёд, оглядываясь. В воздухе пахло озоном и чем-то ещё — сладковатым, как запах гниющих данных в перегретой нейросети.

— Показывайся, — сказал он, хотя уже понимал, что никто не ответит. Это был не человек. Возможно, не совсем человек.

Он вернулся в офис, запер дверь и подошёл к "Сомне". Устройство всё ещё издавало слабое гудение, будто не желало отпускать его после последнего погружения. Экран мигал, показывая остаточные данные — обрывки нейронного кода Ланы. Алексей нахмурился. Что-то было не так. "Сомна" не должна была сохранять данные после отключения. Это означало, что кто-то — или что-то — всё ещё было подключено к устройству. К её снам. К нему.

Он открыл дневник Ланы снова, листая страницы в поисках подсказки. Её записи становились всё более хаотичными ближе к концу. Одно слово повторялось чаще других: *Осколки*. Она писала о зеркалах, которые разбиваются, но их осколки не исчезают — они следуют за ней, впиваются в кожу, шепчут. Алексей коснулся виска, где нейрошунты оставили крошечные красные точки. Ему показалось, что они пульсируют в такт дождю.

— Хорошо, Лана, — пробормотал он. — Давай попробуем ещё раз.

Он подключил "Сомну", но на этот раз настроил её на более глубокое погружение. Это была рискованная игра: слишком долгий контакт с чужим сознанием мог стереть границы между реальностью и сном, превратив его собственный разум в свалку чужих воспоминаний. Но выбора не было. Если Лана жива, её следы — в этих снах. Если нет он всё равно должен знать.

Мир снова распался, и тьма поглотила его. Лес вернулся, но теперь он был гуще, деревья смыкались над головой, образуя свод, похожий на рёбра гигантского зверя. Туман стелился по земле, цепляясь за ноги, как живое существо. Алексей двинулся вперёд, чувствуя, как воздух становится тяжелее с каждым шагом. Зеркала появились снова — десятки, сотни, расставленные в беспорядке, как в заброшенной галерее. В некоторых он видел своё отражение, но оно было неправильным: глаза слишком тёмные, кожа бледнее, чем должна быть, а за спиной — тень, которой не было в реальности.

— Лана! — крикнул он, но голос утонул в тишине. Только эхо, искажённое, вернулось к нему, повторяя его имя: *Воронов... Воронов...*

В одном из зеркал мелькнула фигура. Не та, в плаще, а женская — тонкая, с длинными волосами, спутанными, как провода. Она стояла спиной, но Алексей узнал её по описаниям из дела: Лана Кравец. Он шагнул к зеркалу, но оно треснуло, и осколки взмыли в воздух, зависнув, как рой стеклянных ос. Они закружились вокруг него, и каждый осколок отражал кусочек сцены: Лана, бегущая через лес; фигура в плаще, протягивающая руку; лаборатория с рядами капсул, где спящие тела подключены к машинам.

— Лана, где ты? — крикнул он снова, но осколки начали врезаться в него, оставляя на коже тонкие порезы. Кровь не текла, но боль была настоящей. Он попытался закрыться руками, но зеркала множились, окружая его, и в каждом теперь была та же фигура в плаще. Её лицо оставалось невидимым, но голос — тот самый, что звучал за дверью, — прорезал тишину:

— Ты не найдёшь её, Воронов. Ты найдёшь только себя.

Алексей рванулся вперёд, пытаясь пробиться сквозь рой осколков, но они сомкнулись, образуя стену. Он ударил по ней кулаком, и стена рассыпалась, но вместо леса перед ним открылась новая сцена: лаборатория, холодная, стерильная, с запахом антисептика и электричества. В центре стояла капсула, и в ней — Лана, её глаза закрыты, а нейрошунты тянутся от её висков к машине, похожей на "Сомну", но больше, сложнее, с десятками экранов, мигающих красными предупреждениями.

Он шагнул к капсуле, но пол под ним дрогнул, и сцена начала распадаться. Голос фигуры в плаще эхом отдавался в голове:

— Ты уже внутри, Воронов. Ты всегда был внутри.

Он вырвался из сна, отшвырнув нейрошунты. Офис встретил его тишиной, нарушаемой только стуком дождя. "Сомна" мигала, экран показывал ошибку: *Несанкционированный доступ*. Сердце колотилось, а в горле стоял привкус металла. Алексей взглянул на дневник — новая строчка, которой он не видел раньше, появилась на странице, словно кто-то писал её прямо сейчас:

"Осколки — это не её сны. Это твои."

Он замер, чувствуя, как реальность начинает трещать по швам. Телефон на столе завибрировал, высветив входящий вызов с неизвестного номера. Алексей поднял трубку, не говоря ни слова. Тот же металлический голос, что звучал за дверью, произнёс:

— Проверь свои воспоминания, Воронов. Лана — не единственная, кто пропал.

Связь оборвалась. Дождь за окном усилился, и в его шуме снова послышался шёпот:

— Ты уже внутри.