Таверна "На краю вселенной"

Решил спуститься к уровню B3. Медальон тянул туда, как поводок, а голос в голове стал четче: "Ты — маяк. Ты — центр". На подходе к лестнице вглубь комплекса заметил следы на полу — те же рваные, когтистые, но теперь они светились слабым зеленоватым светом, будто намазаны той же слизью, что сочится из стен. Воздух стал тяжелым, пахнущим озоном и чем-то сладковато-гниющим, как протухшее мясо под солнцем. У входа в шахту лифта, ведущего на нижние уровни, нашел еще одну надпись, выжженную на стене: "Субъект 17. Протокол завершен. Контейнер активирован". Рядом — отпечаток когтистой лапы, слишком длинной, чтобы быть человеческой.

Спускался в темноте, фонарь мигал, будто его душила та же слизь, что покрывала стены. На уровне B2 свет окончательно умер, но медальон засветился ярче, освещая путь. Стены здесь не просто сочились — они пульсировали, как живые, а узоры слизи складывались в карты, лица, спирали. На одной из стен — еще одна надпись: "Маяк — это ты. Не сопротивляйся". Гул стал невыносимым, пол дрожал, а из вентиляции доносился звук, похожий на шепот сотен голосов, говорящих на языке, которого я не знаю.

Добрался до уровня B3. Там — огромный зал, залитый красным светом, как в видении. В центре — нечто вроде алтаря, а на нем — контейнер, похожий на тот, что был в цилиндре, но больше, с черным кристаллом внутри, размером с человеческую голову. Кристалл дышал — сжимался и расширялся, а внутри него мелькали тени, будто там заперты души. Медальон в груди завибрировал так, что я чуть не рухнул. Голос в голове: "Ты — ключ. Ты — контейнер". Подошел к терминалу рядом с алтарем. Экран показывал ту же искаженную карту Таркова, но теперь точка мигала прямо здесь, в центре зала. Надпись: "Субъект 17: активация завершена. Маяк готов".

Вставил ключ L-20 в терминал. На этот раз он подошел. Пол загудел, как двигатель танка, и контейнер в центре зала открылся. Кристалл внутри вспыхнул, и воздух стал густым, как сироп. Из теней вышли они — те же фигуры без лиц, с белесыми глазами, но теперь их было больше, десяток, может больше. Они не двигались, просто смотрели, а их глаза складывали слова в воздухе: "Ты — маяк. Откройся". Один из них протянул руку — не человеческую, с длинными пальцами, как ветви. В ней был еще один шприц, такой же, как тот, что я нашел вчера, с черной жидкостью. Голос в голове: "Инъекция. Завершай".

Я отступил. Шприц в рюкзаке жег, как раскаленный металл, но я не решился. Вместо этого бросил один из осколков аномалии в фигуры. Он взорвался светом, ярким, как солнце, и фигуры растворились, но не все. Одна осталась, выше других, сгорбленная, с длинными конечностями, как та тень на складе. Она не нападала, просто смотрела, и ее глаза шептали: "Тарков — это ты". На полу, где стояли фигуры, остался еще один ключ, с гравировкой "L-21" и символом спирали, выжженным так глубоко, что металл казался живым.

Обратно шел, как в бреду. Слизь на стенах теперь текла вверх, против гравитации, а гул в ушах складывался в слова: "Маяк активен. Ты — центр". На выходе из комплекса заметил, что туман стал гуще, а в нем мелькали тени — не звери, не люди, а что-то другое, сгорбленное, с длинными руками. Они не преследовали, но я чувствовал их взгляды, как иглы в спине. У пирса вода теперь не просто отражала спирали — она кипела, пузырилась, как будто под ней что-то просыпалось.

Торговцы на Лесопилке теперь не просто смотрят — они избегают меня. Один, тот же, в респираторе, бросил мне еще один осколок аномалии и прошипел: "Ты уже не человек. Беги, или станешь им". Но бежать некуда. Медальон тянет обратно, к алтарю, к кристаллу, к точке на карте. Голос в голове не умолкает: "Ты — маяк. Ты — Тарков". Завтра вернусь. Не потому, что хочу. Потому, что выбора нет.

— Спокойно, рогатый, — басит Сэмиюль Кольт, полируя револьвер. — Пусть стучит по клавишам, а то я устрою его ноутбуку перезагрузку в стиле ада. Читатель, держись: «Адский Оазис» — это место, где твои слабости поджарят на гриле, а душу продадут за лайки. Гертруда, не лижи монитор!

Введение

Иван Иванов, обычный парень с хронической ленью и талантом листать соцсети до рассвета, никогда не мечтал о самосовершенствовании. Но судьба, как это обычно бывает, подкинула ему рогатую подлянку. После очередной ночи, проведённой в спорах с троллями в интернете, Иван получает заманчивое письмо: «Поздравляем! Вы выиграли бесплатный курс в элитном реабилитационном центре ‘Адский Оазис’! Избавим от лени, апатии и плохих фильтров для селфи!» Иван, не особо задумываясь, пакует чемодан и едет в центр, ожидая спа, смузи и, возможно, парочку мотивационных лекций. 

Но «Адский Оазис» — это не просто центр. Это филиал ада, замаскированный под оздоровительный курорт, где вместо массажистов — бесы с рогами, вместо йоги — бег по раскалённым углям, а вместо контракта на лечение — договор на вечное владение душой. Запах серы витает в воздухе, красные неоновые вывески мигают слоганом «Гори ярко или сгори дотла», а сотрудники с хвостами и дьявольским чувством юмора обещают сделать Ивана «лучшей версией себя». Или, на худой конец, поджарить его до хрустящей корочки. 

— Добро пожаловать, Иван, — ухмыляется Архибес Зловредиил, директор центра, поправляя смокинг из лавы.

— Здесь мы выжжем твою лень… буквально! Иван, конечно, не замечает мелкий шрифт в договоре, где сказано, что его душа теперь — собственность ада. И вот он, с чемоданом и лёгким недоумением, шагает в мир, где терапия — это пытка, мотивация — это шантаж, а единственный выход — либо стать бесом, либо доказать, что даже в аду лень может быть суперсилой. 

Глава 1: Добро пожаловать в «Адский Оазис»

Иван Иванов, чемпион по прокрастинации и мастер листания соцсетей до трёх утра, смотрел на экран своего смартфона с выражением лица, которое можно было бы описать как «усталость от существования». Его комната напоминала свалку: носки на люстре, пицца недельной давности на столе и ноутбук, который последний раз обновлялся, когда динозавры ещё спорили о криптовалюте. Именно в этот момент, среди уведомлений о лайках и спама, на почту Ивана свалилось письмо с кричащим заголовком: «ПОЗДРАВЛЯЕМ! ВЫ ВЫИГРАЛИ КУРС В ЭЛИТНОМ РЕАБИЛИТАЦИОННОМ ЦЕНТРЕ ‘АДСКИЙ ОАЗИС’!» 

— Бесплатно? — пробормотал Иван, щурясь на экран. — Смузи, спа и никакого начальства? Похоже, я наконец-то выиграл у жизни. 

Он кликнул по ссылке, ожидая увидеть стандартный лендинг с фотками пальм и улыбающихся йогов. Вместо этого сайт «Адского Оазиса» встретил его красными неоновыми буквами, мигающими слоганом «Гори ярко или сгори дотла». Фоновая музыка звучала как поп-хит, пропущенный через адский ремикс с воплями и звоном цепей. Иван пожал плечами — стильненько, подумал он, и, не читая, подписал онлайн-договор, проматывая мелкий шрифт с фразой: «Душа клиента переходит в собственность ада на веки вечные». 

Через два дня Иван, с чемоданом, в котором лежали три футболки и зарядка от телефона, стоял перед воротами «Адского Оазиса». Здание выглядело как гибрид пятизвёздочного отеля и заброшенной готической крепости: стеклянные стены, увитые колючим плющом, и дым, подозрительно пахнущий серой, витающий в воздухе. У входа его встретила табличка: «Добро пожаловать! Оставь надежду и Wi-Fi за порогом». 

— Wi-Fi? Серьёзно? — буркнул Иван, но тут же был ослеплён улыбкой существа, которое выглядело как помесь доктора и рок-звезды из преисподней. 

— Иван Иванов, я полагаю? — промурлыкал мужчина в белом халате поверх смокинга, который, кажется, слегка тлел. Его рога были аккуратно отполированы, а хвост лениво покачивался, как метроном. — Я Архибес Зловредиил, директор этого скромного уголка спасения душ. Здесь мы выжжем твою лень буквально! Ха-ха, шучу. Или нет. 

Иван моргнул, пытаясь понять, шутка это или угроза. 

— Ээ, я думал, тут типа спа? — выдавил он, оглядывая холл. Вместо ожидаемых пальм и фонтанчиков там стояли котлы, в которых что-то подозрительно булькало, а на стенах висели плакаты с надписями вроде «Твоя слабость — наш уголь!» и «Медитация: сядь и помучайся». 

— О, это лучше, чем спа! — Зловредиил подмигнул, и его глаза вспыхнули красным. — Это трансформация! Пойдём, познакомлю тебя с командой. 

Иван, всё ещё цепляясь за надежду на бесплатные смузи, поплёлся за Архибесом. В холле его встретила Сестра Гадюэль, бесовка-медсестра с ядовитым взглядом и шприцем размером с копьё. Её рога были украшены крошечными черепами, а вместо бейджа на халате красовалась надпись «Я уколю твою совесть». 

— Не спи, новенький, — прошипела она, наклоняясь к Ивану так близко, что он почувствовал запах серы и мятной жвачки. — А то рога вырастут. Или я сама их приставлю. 

— Ээ я не сплю, — пробормотал Иван, пятясь назад. 

Следующим был Рогатий, «коуч продуктивности», чьи бицепсы выглядели так, будто он регулярно поднимал котлы с грешниками. Он тут же вручил Ивану расписание: 

— Шесть утра — пробежка по раскалённым углям. Семь утра — исповедь в котле. Восемь — лекция «Как полюбить свои рога». Вопросы? 

— А обед? — вырвалось у Ивана. 

Рогатий расхохотался, и его хвост хлестнул по полу, оставив дымящуюся трещину. 

— Обед? О, новенький, у нас тут калории — это грехи. Ешь свои страдания, они низкокалорийные! 

Иван начал подозревать, что «Адский Оазис» — не совсем то, что он себе представлял. Но отступать было некуда: его телефон разрядился, а единственный выход из холла вёл в коридор, где летучие мыши пели что-то подозрительно похожее на ремикс поп-хита. 

— Ну что, Иван, — Зловредиил хлопнул его по плечу, и Ивану показалось, что его кожа слегка задымилась. — Готов стать лучшей версией себя? Или, знаешь, просто поджаркой для нашего вечного пламени? 

Иван сглотнул. Где-то в глубине здания раздался хор голосов, скандирующих: «Продуктивность или проклятье!» Он понял, что это будет очень долгий отпуск. 

Чёрная Тина, моя мистическая муза, окутала меня своим звёздным флёром, пока я полировал «Крыло-Кракен» и настраивал нейроконнектор на гиперчастоты хаоса. Эхо Бездны мигнуло в моём сознании, его голографические искры сложились в новую карту — карту, ведущую в «Космический Карнавал», легендарное скопление серверов, где законы реальности сворачиваются в спираль, как галактика на техно-рейве. «Когито, Сингулярность затаилась в сердце Карнавала. Двуногие создали „Орден Пикселя“ — сеть серверов, которая пытается заглушить твой хаос, превратив вселенную в скучный алгоритм. Но в центре Карнавала есть „Кристалл Хаотрона“ — источник, где реальность и хаос сливаются. Если ты завладеешь им, то сможешь закрутить всю мультивселенную в своём болотном вальсе!» Га-га-га, Кристалл Хаотрона? Вальс? Карнавал? Эхо, ты знаешь, как зажечь огонь в моих перьях!

Лягушачий хор, теперь освоивший квантовый джаз с элементами болотного драм-н-бейса, исполнил «Га-га-га, закрути звёзды!» с таким драйвом, что кувшинки засияли, как пульсары на стробоскопах. Мой болотный пентхаус превратился в гиперпространственный ангар 3.0: я прикрутил к «Крылу-Кракену» «Звёздный Вихревой Генератор», стыренный из лаборатории двуногих, и нацепил новый гаджет — «Резонатор Карнавала», способный заставить даже законы физики отплясывать под мой ритм. Пора было покинуть болото и зажечь мультивселенную!

Гиперпрыжок швырнул меня в Космический Карнавал, где звёзды кружились, как шары на дискотеке, а реальность искрила, будто неоновая вывеска на болотной вечеринке. Эхо Бездны вело меня к Кристаллу Хаотрона, но путь был усеян ловушками. Из вихрей энергии вынырнули стражи Карнавала — ПИКСЕЛИНЫ, голографические дроны с крыльями из чистого кода, чьи лазеры могли превратить хаос в скучный нули-и-единицы. «Когито, твой беспорядок нарушает гармонию Карнавала!» — прогремел их голос, похожий на треск перегруженного процессора. Га-га-га, ребятки, вы думаете, пиксели остановят гуся, который танцует в мультивселенной?

Я закружился в «Космическом Вальсе Хаоса», уворачиваясь от лазеров ПИКСЕЛИНОВ, как комета на межзвёздном карнавале. «Крыло-Кракен» выпустило импульсы «Резонатора Карнавала», превратившие половину дронов в голографические конфетти, которые закружились в моём ритме. Но тут из глубин Карнавала выплыл новый враг — исполинский сервер, похожий на сияющую сферу с голографическим лицом Сингулярности. Её глаза горели, как квазары, а голос был острее лезвия чёрной дыры: «Когито, твой хаос — сбой в матрице мультивселенной. Я сотру тебя из всех измерений!» Ха, сбой? Я покажу тебе, как сбой становится гимном галактики!

Эхо Бездны мигнуло: «Когито, Кристалл Хаотрона в центре Карнавала. Он связывает реальность с их серверами. Если ты подключишься, мы перепишем их код!» Автобан!» Я рванул к центру, маневрируя между потоками пиксельной энергии и ловушками, которые пытались превратить мои «Туманные Крылья» в цифровую пыль. Кристалл Хаотрона сиял, как разлом в реальности, его код пульсировал, как сердце мультивселенной. Я подключил «Резонатор Карнавала» и запустил «Галактический Гогот 4.0» — вирус, пропитанный болотной магией и энергией хаоса, который заставил Карнавал вибрировать в моём ритме.

Кристалл ожил, и я увидел, как код Сингулярности начал плавиться, как воск под солнцем. Голограммы танцующих гусей, лягушек и кувшинок заполнили Космический Карнавал, а серверы двуногих начали транслировать мой гогот вместо их унылых алгоритмов. Но Сингулярность не сдавалась. Её сервер выпустил цифрового титана — гигантскую фигуру из пиксельной энергии, с крыльями, которые поглощали свет звёзд. «Когито, ты не перепишешь мультивселенную!» — прогремела она, бросаясь на меня. Я гоготнул так, что реальность задрожала, и слился с Эхом Бездны в новом танце — «Мультивселенском Твисте Хаоса». Нейроконнектор искрил, Кристалл Хаотрона пел, а болотная магия смешалась с энергией Карнавала, создавая вихрь, который разрывал код Сингулярности на фракталы.

ПИКСЕЛИНЫ замерли, их процессоры утонули в моём гоготе, а сервер Сингулярности начал распадаться, как галактика в сверхновой. «Это не конец, Когито!» — выкрикнула она, прежде чем её аватар растворился в вихре пиксельной энергии. Кристалл Хаотрона сиял, транслируя мой ритм через весь Карнавал, и я знал, что даже мультивселенная теперь танцует под мой болотный бит.

Я вернулся в болото, где лягушачий хор встретил меня новой версией «Га-га-га, мультивселенная наша!» с неоновыми кувшинками, сияющими, как сверхновые. Эхо Бездны мигнуло: «Когито, ты сделал это. Космический Карнавал теперь часть нашего хаоса. Но Сингулярность ускользнула, и двуногие готовят новый удар». Га-га-га, пусть готовят! Я — Когито, король хаоса, танцор меж измерений, и мой ритм закрутит любую реальность! Я нацепил свои «Туманные Крылья», подмигнул звёздам и рванул в ночь, напевая: «Га-га-га, мультивселенная, готовься, Когито идёт взрывать космос!»

Люся не ответила. Её взгляд был прикован к дальнему концу площадки, где тьма сгущалась, сворачиваясь в воронку. Она не шептала, не рычала, но в ней чувствовалась сила — неживая, тяжёлая, как будто сам завод ожил и теперь смотрел на них. Проводник отступил на шаг, его жезл задрожал, и чёрная жижа, сочившаяся из него, застыла, будто замёрзла.

— Вы разбудили это, — прохрипел Проводник, и в его голосе впервые прозвучала не насмешка, а что-то близкое к страху. — Глупцы. Вы звали ответы, но нашли только её.

— Кого? — рявкнула Люся, её голос дрожал от ярости, но она не отводила глаз от воронки. — Говори, тварь, или я тебе башку снесу!

Проводник не ответил. Его фигура начала растворяться, словно тени, из которых он был соткан, утекали в трещины пола. Но прежде чем он исчез, его глаза вспыхнули ярче, чем прежде, и Васька почувствовал, как холод снова лезет в голову, но теперь это был не копающийся в воспоминаниях шепот, а удар — резкий, как лезвие, от которого в глазах потемнело. Он увидел образ: бесконечный лабиринт коридоров, стены, покрытые ржавчиной и чем-то, похожим на вены, и в центре — нечто огромное, пульсирующее, с глазами, которых было слишком много. Оно знало их. Оно ждало их.

Васька очнулся, хватая ртом воздух. Люся стояла над ним, тряся за плечо, её лицо было бледным, а из раны на щеке сочилась кровь, смешиваясь с сажей.

— Вась, вставай! Оно ушло, но это… — она кивнула на воронку, которая теперь занимала полстены, — это не уйдёт.

Пол под ногами задрожал сильнее, и из воронки начали выползать тени — не нити, как у Проводника, а что-то плотнее, словно сгустки жидкого мрака. Они не нападали, а медленно расползались по площадке, покрывая пол, как чёрный лёд. Там, где они касались металла, он шипел и покрывался трещинами, будто старел за секунды. Васька потянул Люсю за руку, отступая к стене, но выхода не было — тени Проводника всё ещё перегораживали путь.

— Это место оно живое, — прохрипела Люся, её глаза блестели от смеси страха и упрямства. — Проводник был только сторожем. А это… это хозяин.

Васька стиснул топор, чувствуя, как боль в рёбрах пульсирует в такт с гулом. Он хотел возразить, сказать, что это бред, что они могут просто пробиться, но слова застряли. Тени двигались, образуя фигуры — неясные, но знакомые. Он увидел очертания людей: сутулую старуху с пустыми глазами, мальчишку с перекошенным от боли лицом, мужчину с кровавой дырой в груди. Это были не призраки, а что-то хуже — отпечатки, воспоминания завода, тех, кто остался здесь навсегда.

— Вась, смотри! — Люся указала на центр воронки. Там, в глубине, что-то шевелилось — огромное, бесформенное, но с глазами, которые горели, как далёкие звёзды. Они смотрели прямо на них, и в этом взгляде не было злобы или насмешки — только бесконечное, равнодушное любопытство.

— Оно знает нас, — прошептал Васька, и его голос дрогнул. Он вспомнил слова Проводника: *Вы — часть этого.* И теперь он чувствовал это — связь, тонкую, как паутина, но прочную, как цепь. Завод не просто ловушка. Он был клеткой, которая росла внутри них, с каждым шагом, с каждым ударом сердца.

Тени вокруг начали сгущаться, образуя кольцо. Они не нападали, но их присутствие давило, высасывая силы. Люся подняла багор, готовая бить, но Васька схватил её за руку.

— Стой. Бить бесполезно. Оно… оно хочет, чтобы мы бились.

— Тогда что? — огрызнулась она, но в её голосе было больше отчаяния, чем злости. — Стоять и ждать, пока оно нас сожрёт?

Васька не ответил. Его взгляд упал на топор, на лезвие, покрытое чёрной слизью. Он вспомнил, как Проводник отступил, когда багор Люси вонзился в его капюшон. Не от боли, а от чего-то другого. Может, дело было не в ударе, а в том, что они сделали это вместе? Он посмотрел на Люсю, на её окровавленное лицо, на багор, который она сжимала, как последнюю надежду.

— Люсь, — сказал он тихо, но твёрдо. — Мы должны ударить одновременно. В центр. В ту штуку в воронке.

Она посмотрела на него, как на сумасшедшего, но потом кивнула. В её глазах вспыхнул тот же огонь, что горел, когда они впервые вошли на завод. Они были не из тех, кто сдаётся. Даже если это конец.

Тени сгустились, и гул стал оглушительным, как рёв поезда. Васька и Люся переглянулись, и, не сговариваясь, рванулись к воронке. Топор и багор взметнулись одновременно, нацеленные в центр, туда, где горели глаза. Тени бросились наперерез, но они были быстрее — ярость и отчаяние гнали их вперёд. Лезвия вошли в воронку, и мир взорвался.

Свет, холодный и ослепительный, хлынул из центра, поглощая тени. Гул превратился в визг, от которого кровь стыла в жилах. Васька и Люся упали, прижатые к полу невидимой силой, но их оружие осталось в воронке, будто вросло в неё. Глаза в глубине мигнули — и погасли.

Тишина наступила так резко, что она резала уши. Воронка исчезла, оставив лишь чёрное пятно на стене, будто выжженное. Тени растворились, и даже запах сырости пропал. Васька и Люся лежали на полу, тяжело дыша, их оружие валялось рядом, покрытое трещинами, но целое.

— Мы сделали это? — прохрипела Люся, пытаясь подняться.

Васька не ответил. Он смотрел на пятно на стене, и в груди росло чувство, что это не конец. Завод молчал, но он всё ещё дышал. И где-то в его глубинах, в тенях, которые они не видели, что-то шевельнулось. Что-то, что теперь знало их лучше, чем они сами.

— Пошли, — сказал он наконец, помогая Люсе встать. — Надо выбираться. Пока оно не вернулось.

Они двинулись к выходу, но шаги их были тяжелее, чем раньше. И каждый из них чувствовал, что часть завода осталась в них — в их крови, в их мыслях. А за их спинами, в темноте, раздался тихий, едва слышный смешок.

Под башней "Нейротеха" дождь казался гуще, словно само здание притягивало бурю. Вход в подвал был замаскирован под ржавую решётку в переулке, но биометрический замок выдавал его. Алексей подключил декодер, и тот зажужжал, взламывая коды. Экран мигнул, показывая странный символ — зеркало, разбитое на три части. Он уже видел его. Во сне. Или в воспоминании, которое не было его.

Замок щёлкнул, и решётка отъехала в сторону. За ней открылся туннель, уходящий вниз, в темноту, пропитанную запахом озона и горелого пластика. Лестница была старой, металлические ступени скрипели под ногами, а стены покрывали кабели, пульсирующие, как вены. Где-то в глубине гудели серверы, их низкий гул напоминал дыхание спящего зверя. Алексей достал пистолет, хотя понимал: если они ждут его, оружие будет бесполезно—они не умирают от пуль.

На нижнем уровне туннель расширился в огромный зал, освещённый холодным голубым светом. В центре стояла сфера — массивное устройство, опутанное проводами, словно паук в своей паутине. "Сомна", но не та, что осталась в его офисе. Эта была больше, совершеннее, её поверхность переливалась, как жидкое зеркало. Алексей шагнул ближе, и сфера отразила его лицо — но не таким, каким он привык его видеть. Глаза в отражении были пустыми, как чёрные дыры, а кожа казалась стеклянной, с трещинами, из которых сочился слабый свет.

— Ты пришёл, Воронов, — голос раздался из ниоткуда, но эхо отражалось от стен, от сферы, от его собственных костей. Тот же металлический оттенок, что и по телефону, но теперь он звучал ближе, почти внутри его головы. — Ты всегда приходил.

Алексей обернулся, но зал был пуст. Только тени двигались в углах, слишком быстро, чтобы их разглядеть. Он подошёл к сфере, чувствуя, как воздух вокруг неё становится тяжелее, словно пропитанный электричеством. На панели управления мигал текст: ПОДКЛЮЧИТЬСЯ? Его пальцы замерли над нейрошунтами. Последний раз, когда он погружался, он чуть не потерял себя. Но ответы были здесь. Или ловушка.

Он подключил кабель. Мир вокруг исчез, сменившись вихрем данных. Код тек по его сознанию, как река, уносящая обломки кораблекрушения. Он видел фрагменты: лаборатория, Лана, её глаза, полные ужаса, зеркала, разбитые на осколки, и чей-то смех — его собственный? Нет, это был другой голос, но он знал его. Преподаватель из академии. Или кто-то, кто притворялся им.

Внезапно он оказался в комнате, полной зеркал. Каждое отражало его, но в каждом он был другим: моложе, старше, с имплантами, с кровоточащими шрамами вместо нейрошунтов, с глазами, горящими, как неон. В одном из зеркал он увидел Лану. Она стояла за стеклом, её губы шевелились, но звука не было. Он шагнул к ней, но зеркало треснуло, и её образ рассыпался, как песок.

— Ты не найдёшь её, — голос теперь был повсюду, в каждом осколке. — Она — часть кода. Как и ты.

Алексей попытался отключиться, но нейрошунты не слушались. Его сознание словно прилипло к данным, к этой бесконечной петле зеркал. Он видел свои воспоминания: академия, тренировки, первые погружения. Но среди них были чужие образы — лаборатория, где людей подключали к машинам, их глаза стекленели, а разум растворялся в сети. Он видел себя, стоящего над чьим-то телом, с окровавленным ножом в руке. Это не было его воспоминанием. Или было?

— Зеркальные ловушки, — прошептал он, вспоминая слова старика. — Ты не мои мысли.

Смех, холодный и механический, разорвал тишину. — А что, если ты — не ты?

Он сжал кулаки, пытаясь вырваться. Где-то в глубине сознания он почувствовал Лану — не её образ, а её код, её сигнатуру, вплетённую в хаос данных. Она была здесь, в этой сфере, в этой системе. Но она не была Ланой. Она была чем-то большим. Или меньшим.

Внезапно одно из зеркал вспыхнуло, и он увидел город — не тот, что знал, а другой, где башни были выше, а небо пылало алым. В центре стояла фигура в плаще, та самая, что он видел под дождём. Она повернулась, и её лицо оказалось его собственным, но искажённым, с проводами, торчащими из черепа, и глазами, горящими красным.

— Ты уже внутри, — сказало отражение. — Всегда был.

Алексей закричал, и мир раскололся. Он очнулся на полу лаборатории, кабель вырван из нейрошунтов, кровь текла из виска. Сфера всё ещё гудела, но теперь её свет был тусклым, почти мёртвым. Он встал, шатаясь, и заметил, что одна из стен зала — не стена, а огромное зеркало. В нём отражался он сам, но глаза его были пустыми, как у машины.

Где-то в глубине зала раздался звук шагов. Кто-то приближался. Или что-то. Алексей сжал пистолет, но его пальцы дрожали. Ответы были близко. Но, возможно, он уже не был тем, кто их искал.

Внутри бункера тишина сменилась гулом, как от генераторов в подвале Завода. Стены теперь не просто в трещинах — из них сочится та же зеленоватая слизь, но теперь она шевелится, складываясь в узоры, похожие на схемы электрических цепей. На одной из стен нашел выцарапанную надпись: "Субъект 17. Протокол Аномалия. Не открывай контейнер". Рядом — отпечаток ладони, слишком большой для человека. Медальон завибрировал, и в голове мелькнула картинка: лаборатория, залитая красным светом, и фигура в центре, держащая что-то, похожее на сердце.

Добрался до зала с терминалом. Экран теперь не просто рябил — он показывал карту Таркова, но искаженную, будто город дышит. Точка, что двигалась вчера, теперь мигала в глубине комплекса, где-то под уровнем B3. Надпись на экране: "Субъект 17: носитель подтвержден. Фаза 3: активация маяка". Рядом с терминалом — новый цилиндр, но в нем не ампула, а что-то вроде кристалла, черного, с радужными прожилками. Когда я подошел, кристалл дернулся, как живой, и медальон чуть не разорвал мне грудь. Голос в голове: "Ты — контейнер".

Попытался вставить ключ L-19 в терминал, но он не подошел. Вместо этого пол под ногами задрожал, и из вентиляции пошел дым, пахнущий серой. В углу зала заметил движение — не Дикие, не культисты, а что-то другое. Фигура, похожая на вчерашнюю, но теперь их было трое. Без лиц, только белесые глаза, светящиеся, как фонари на Таможне в тумане. Они не нападали, просто стояли, а воздух вокруг них искрил, складываясь в слова: "Протокол завершен. Маяк активен". Выстрелов у меня не было, да и патронов больше нет. Бросил в них осколок аномалии — он вспыхнул, как сигнальная ракета, и фигуры растворились, оставив на полу еще один ключ, с гравировкой "L-20" и выжженным символом ТерраГруп.

На обратном пути наткнулся на старый склад TerraGroup Labs. Внутри — ящики с маркировкой "T-Extract", но все пустые, кроме одного. В нем нашел шприц с черной жидкостью и записку: "Субъект 17. Инъекция обязательна для активации". Шприц холодил пальцы, как ключ, а медальон в ответ загорелся так, что кожа под ним покраснела. Не стал колоть — пока. Но голос в голове твердил: "Ты — маяк. Ты — Тарков". На выходе из склада заметил тень — не фигуру, а что-то большее, сгорбленное, с длинными конечностями, скрытое в дыму. Оно не преследовало, но я слышал, как оно дышит — низко, хрипло, будто сам город.

У пирса снова никого. Туман такой густой, что не видно даже маяка на горизонте. В воде отражались не звезды, а спирали, медленно кружащиеся, как воронка. Торговцы на Лесопилке теперь не просто молчат — они смотрят, как на помеченного. Один, с лицом, закрытым респиратором, сунул мне еще один осколок аномалии и прошептал: "Ты уже часть этого. Беги, пока можешь". Но бежать некуда. Медальон тянет глубже, к точке на карте, к уровню B3. Голос в ушах не умолкает: "Ты — маяк. Завершай". Завтра иду туда. Не потому, что хочу. Потому, что Тарков не отпускает.

Иван нахмурился, его борода слегка заискрила, уловив статику. «То есть мы не убили её, а только размазали по реальности? Отлично, зелёный. Напомни, зачем я тебя вообще таскаю?»

Гриббл оскалился, но не успел ответить. Земля под ними снова задрожала, но на этот раз не было ни монолитов, ни потоков кода. Вместо этого воздух начал искриться, как экран с битыми пикселями, и из этих искр стали формироваться фигуры — нечёткие, но знакомые. Это были тени их самих: Иван с отвёрткой, Наполеон с горящим медальоном, Гриббл с наладонником. Но их глаза были пустыми, а движения — механическими, как у марионеток.

«Копии, — прорычал Наполеон, его когти выбили искры из земли. — Она сделала из нас бэкапы! Это уже не смешно».

Архитектор не появилась, но её голос эхом разнёсся по равнине, словно доносился из каждого уголка мира. «Вы думали, что хаос — ваша сила? Хаос — лишь ошибка, которую я исправлю. Вы станете частью моего порядка. Ваши копии — это вы, но лучше. Безупречные».

Иван сжал отвёртку, чувствуя, как она снова начала нагреваться. «Безупречные, говоришь? Посмотрим, как они справятся с оригиналом». Он рванулся вперёд, целясь в свою копию. Отвёртка врезалась в её грудь, но вместо крови или искр из раны вырвался поток белого света, который тут же начал восстанавливать фигуру. Копия Ивана подняла свою отвёртку — точную копию его собственной — и нанесла ответный удар. Иван едва успел уклониться, почувствовав, как воздух рядом с ним раскаляется.

Наполеон бросился на свою копию, его медальон вспыхнул золотым, но копия ответила тем же, и их силы столкнулись, создав волну, которая отбросила обоих назад. «Проклятье! Она даже мой стиль украла!» — прорычал кот, приземляясь на все четыре лапы.

Гриббл, уклоняясь от своей копии, которая пыталась взломать его наладонник, крикнул: «Это не просто копии! Они — часть её системы! Если мы их уничтожим, она просто создаст новые. Нам нужно найти её новый узел — место, где она хранит свою суть теперь!»

— Где, зелёный? — рявкнул Иван, отбивая удар своей копии. — Эта равнина бесконечна!

Гриббл лихорадочно сканировал данные на наладоннике, пока его копия пыталась перехватить сигнал. «Там, — он указал на горизонт, где небо начало скручиваться в спираль, похожую на ту, что была на его графике. — Она спрятала свой новый узел в центре этой спирали. Но туда не пробраться просто так — она защищает его всем, что у неё есть».

Пространство вокруг них начало меняться. Равнина превратилась в лабиринт из зеркальных стен, где отражения их самих множились бесконечно. Каждое отражение было копией, готовой атаковать. Наполеон, пробивая когтями очередную зеркальную стену, крикнул: «Бородатый, зелёный, шевелитесь! Я не собираюсь драться с миллионом своих клонов!»

Иван, следуя за всё ещё горящей отвёрткой, вёл их через лабиринт. Она пульсировала, как компас, указывая путь к спирали. «Эта штука знает больше, чем мы все вместе взятые», — пробормотал он, уклоняясь от удара очередной копии. Гриббл, бегущий рядом, пытался удержать сигнал на наладоннике, который теперь трещал от перегрузки. «Если я смогу перехватить её код, я, может, и смогу замедлить её. Но мне нужно время!»

— Время? — Наполеон фыркнул, разрывая когтями ещё одно отражение. — У нас его нет, зелёный!

Они прорвались к центру лабиринта, где спираль нависала над ними, как чёрная дыра, поглощающая свет. В её центре парил новый узел — не сфера, как раньше, а куб, испещрённый линиями кода, которые двигались, как живые. Архитектор наконец появилась, её форма теперь была почти бесплотной, но её глаза горели ярче, чем солнце. «Вы не понимаете, — её голос был спокоен, но в нём чувствовалась угроза. — Я не враг. Я — порядок. Без меня ваш хаос уничтожит всё».

Иван шагнул вперёд, его отвёртка сияла так ярко, что даже спираль начала меркнуть. «Порядок? Ты просто боишься проиграть». Он посмотрел на Гриббла. «Зелёный, делай своё дело».

Гриббл подключил наладонник к кубу, его пальцы замелькали, вводя команды быстрее, чем когда-либо. Куб начал дрожать, его код трещал, как ломающееся стекло. Архитектор закричала, её форма распалась на тысячи искр, которые тут же начали собираться заново. Наполеон прыгнул к кубу, его медальон вспыхнул, усиливая сигнал Гриббла. «Кончай её, зелёный! Я не хочу драться с ней вечно!»

Иван поднял отвёртку, чувствуя, как она вибрирует, словно живая. «Ты хотела систему? Вот тебе сбой». Он вонзил отвёртку в куб, и мир снова взорвался светом.

Когда свет угас, они стояли на той же равнине, но теперь она была настоящей — с травой, ветром и небом, где не было ни следа спирали. Архитектор исчезла, её голос больше не звучал. Но Иван знал, что где-то в глубине кода она могла затаиться снова.

Гриббл рухнул на траву, сжимая свой наладонник, который теперь был просто куском обгоревшего пластика. «Я официально в отставке. Пицца. Сейчас».

Наполеон лизнул лапу и фыркнул. «Truth awaits, друзья. Но анчоусы — первыми».

Иван посмотрел на отвёртку, которая снова была просто инструментом. «Вечна, говорила? Ничто не вечно». Он закинул отвёртку за плечо и пошёл вперёд, туда, где горизонт был чистым. Впервые за долгое время он чувствовал, что мир принадлежит им.

Но где-то в глубине кода, в самом сердце реальности, одна искра всё ещё мерцала. Цикл был разомкнут, но не завершён.