Серия «Болотница»

Я закричала и, успев схватить Катю за руку, сразу начала её тянуть изо всех сил – и вытащила наполовину, как из лужи появилась вторая образина и с громким злостным рыком ударила меня хвостом.

Рука подруги выскользнула, я снова упала, слыша сквозь шум дождя и бурление в луже отчаянный визг Катьки. Его, сколько буду жить, не забуду.

Едва я снова поднялась, тучи развеялись и выглянуло солнце. Лужа снова выглядела обыкновенной, как и всё вокруг. Появились люди и машины. А я, вся изнутри словно замершая от безысходности, подняла с обочины сумочку подруги и просто пошла вперёд, не чувствуя ни боли от поцарапанных при паденье ног и копчика, ни ноющего плеча от удара чудовища.

А вот у аптеки вдруг расплакалась. Но, взявшись за дверную ручку, чтобы войти, сама не знаю – как, но заставила себя успокоиться. Затем просто зашла внутрь, стараясь ни о чём не думать.

Внутри пусто. На кассе, за стеклом прилавка, – молодая девушка, посмотревшая на меня, побитую и грязную, более чем выразительно.
Я присела на диванчик у окошка для покупателей, пересчитала деньги в сумочке и вдруг поняла, что их достаточно, чтобы мне – взять и сбежать, просто уехав домой.

Купив лейкопластырь, влажные салфетки, перекись водорода, зерновой батончик мюсли и пакетик сока, вышла на улицу, где , сидя на скамейке, с помощью салфеток вытерла с себя грязь, затем обработала царапины, заклеив их пластырем, съела батончик и выпила сок. Полегчало, и я пошла на остановку, где села в автобус до автовокзала.

Пока доехала, одежда уже практически высохла, как и волосы. И пусть встречающиеся по пути люди всё ещё смотрели на меня косо и неодобрительно, а кто и вовсе с подозрением и злостью, словно я какая бомжиха и сейчас начну у них вымогать деньги, меня это совсем не волновало, ибо в людном и шумном месте я наконец-то почувствовала себя в безопасности.

Посмотрев внутри здания автовокзала на табло расписания, заняла очередь в кассу, уже представляя, как приеду, и ушлая соседка обязательно поможет мне в беде. Протянула деньги в окошко, попросив билет на рейсовый автобус. У кассирши внезапно завибрировал телефон, она нахмурилась и вдруг, изменившись в лице (оно как-то у неё разом расслабилось, как бывает во сне), забыв обо мне и билете, приняла вызов.  Выслушав, заторможенным голосом сказала, протягивая свой телефон в окошко: «Это вам звонят».

Мне стало жутко, но почему-то отказать я не могла, а послушно взяла телефон, поднесла к уху и в шипении услышала насмешливые слова Демьяны: «Если поспешишь, то, может, и успеешь». А в мыслях как воочию увидела свою сердитую и обеспокоенную соседку, сидевшую у себя в квартире, на диване, и настойчиво, но безрезультатно звонившую мне. Затем, напевая себе под нос, она складывала вещи в сумку, явно собираясь куда-то ехать. И вот она уже вышла из поезда здесь, на вокзале. А потом я чётко вижу её у себя на работе, за разговором с администраторшей, которая называет соседке адрес как моих подруг, так и моего съёмного жилья. Вот только куда Клавдия Семёновна поехала потом, Демьяна мне не показала, оборвав телефонный вызов и мысленную трансляцию.

Я чертыхнулась, понимая, что оказалась в полной жопе. Забрала деньги и побежала прочь с вокзала, думая, куда же мне теперь ехать: на квартиру или в съёмную хату?

«Нужно ей позвонить!» - озарило на выходе из билетной кассы. Я тут же вытащила купюру и, протягивая её первому встречному (это оказался толстенький пожилой мужчина в камуфляжном костюме и резиновых сапогах), попросила:

- Дайте на минуточку ваш телефон, мне нужно позвонить срочно!

Он взял деньги и молча протянул мне старенький кнопочный мобильник.

Из динамика на вызове снова, (как было со смартфоном Катьки) послышалось шипение, и я уже хотела вернуть телефон, как вдруг появились гудки, а затем я услышала голос моей соседки.

- Алло! Глафира, я уже по лестнице поднимаюсь. Жди.

- Куда? - спросила я.

- Как куда? В квартиру, где ты сейчас со своими подругами. Сама же меня пригласила полчаса назад, как я приехала. Вовремя эсэмеску прислала, а я ведь собиралась на твою съёмную хату податься.

От её слов я опешила и потеряла дар речи, чувствуя, что просто вся одеревенела. Оттого запоздало крикнула в трубку:

- Нет, не надо! Вернитесь!

В трубке послышался плеск, а затем сквозь вернувшееся шипенье просочился насмешливый голос Демьяны:

- Беги! - подстегнула она.

Внутри меня всё обмерло, а потом нахлынула дикая ярость из-за этой несправедливости.

- Нет! - громко сказала я, тяжело дыша от переполняющей злости.

Не помню, как отдала телефон, а только – как остановилась у обочины, вытащив из сумочки все деньги, и, размахивая ими, ловила попутку. К счастью, остановилась старенькая иномарка, и водитель – усатый мужчина, посматривая на меня с откровенным любопытством, спросил, куда мне надо.

Я назвала адрес, всучила ему все деньги и выдохнула:

- Пожалуйста, поспешите!

У дома подруг выскочила из салона машины, бросилась сразу к подъезду. И, не помня себя, побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. В мыслях было: только бы успеть.

Дверь квартиры, к моему ужасу, оказалась приоткрыта.

Я вхожу и с порога громко зову Клавдию Семёновну, сразу замечаю её сумку на полу, небрежно брошенную набок. В ответ ни звука, но в тишине вдруг слышу со стороны гостиной тихое чавканье и влажный сосущий звук. Предчувствие случившейся беды скручивает внутренности в узел, голову заполняет навязчивая, едкая до тошноты мысль: «Опоздала».  

Не хочу ей верить, отгоняю, качая головой, а заходя на кухню, снимаю с магнитной полосы самый большой нож. Сжимаю его изо всех сил, тем самым изгоняю дрожь в пальцах, а накатившие слёзы – кривой ухмылкой-гримасой.

В гостиной разгром: всё перевёрнуто вверх дном, и довольно темно из-за неплотно занавешенных штор. Неприятно, резко пахнет кровью и тиной. На влажном ковре различаю длинные ослизшие следы, которые слабо высвечивает маленький включённый настенный светильник у дивана.

Я сразу узнала лёгкую бордовую куртку Клавдии Семеновны, смятую и брошенную прямо на ковёр, возле неё лежала туфля на толстом каблуке. Потом мой взгляд на мгновение зацепился за пятно на обоях у дивана, россыпь алых брызг. А дальше я только смотрела на угол между балконом и шкафом, откуда высовывалась толстая лодыжка соседки и мелькал рыбий чешуйчатый, местами прозрачный до омерзения хвост.

Ярость в этот момент во мне победила и страх, и обиду. Я продолжала красться вперёд, чтобы увидеть всё, как есть.

В щель от занавешенной не полностью шторы падал дневной свет, ложась на обнажённую мучнисто-белую спину, за которой к стене прилегала почти нетронутая: не считая капель крови на подбородке, голова моей соседки. И её слипшиеся густые каштановые, с рыжим отливом волосы у висков. «Покрасилась», - отстранённо подумала я, подавляя рвотный порыв при виде рваных ран её на горле, откуда всё ещё сочилась кровь.

Это хвостатое существо (я не могла иначе его назвать) настолько сильно было занято своим пиршеством, что совсем не замечало меня и жадно всасывалось в разодранную, сдутую, как шарик, грудь моей соседки, как в самое чудесное на свете лакомство. А я, будто под действием чар, продолжала смотреть, не в силах оторвать взгляд от увиденного.

Я отметила, что существо ещё не полностью утратило признаки той, кем было раньше. Кучерявые тёмные волосы, почти прежнее лицо Яны, кроме ввалившегося носа и огромной пасти вместо рта. В остальном изменившаяся кожа выглядела теперь белее мела, как и соски на покрытой мелкими чешуйками груди, а прежде тонкие, руки моей подруги преобразились, обзаведясь перепонками и когтями на удлинившихся и с виду ставших очень сильных пальцах, как и на налившихся мускулистых предплечьях.  

Продолжая смотреть, я медленно подобралась к существу на расстояние удара, прикусив от напряжения до крови губу. И вдруг, к ужасу, поняла, что не могу ударить. Все мысли неожиданно спутались, стали такие... совсем не мои. Нахлынула жалость и словно навязанная убеждённость, что происходящее только кошмарный сон и мне не нужно ничего делать, только оставаться на месте. Я в смятении покачала головой, на глазах выступили слёзы, руки задрожали, грозя вот-вот выронить нож, но тут я снова посмотрела на истерзанную соседку, и наваждение исчезло.

Я резко вскинула нож, целясь в спину существа. Но промедление сыграло злую шутку. Существо обернулось и теперь насмешливо смотрело прямо на меня жуткими и холодными глазами рептилии. Я заорала и ударила, пробивая насквозь её плечо. Нож застрял, а существо, яростно заверещав, пнуло меня хвостом по ногам так, что я едва удержалась от падения, вовремя упёршись руками о подлокотник дивана.

Адреналин спал. Нахлынуло опустошение и страх. Тихие шлепки и повизгивание позади подсказали, что существо, вероятно, пытается вынуть нож из раны. А затем наверняка броситься за мной, и тогда меня ожидает участь соседки.

Не оборачиваясь, я вдохнула и рванула вперёд – и упала, когда из-под ног рывком вытянули ковёр. Позади торжествующе заверещали. Шлепки за спиной стали громче, как и скрежет, наведя меня на мысль, что передвигается существо рывками, подтягиваясь на руках.

Не сумев встать, я поползла. Сил и скорости придавал страх и нечленораздельные звуки явного негодования за спиной. У порога в коридор таки поднялась, а заметив лежащий на боку громоздкий светильник с абажуром, схватила его. Существо рывками уже почти догнало меня, и я, размахнувшись, швырнула в него светильник. Затем побежала.

В узком коридоре с грохотом распахнулась дверь ванной, преграждая мне путь. Оттуда высокой волной полилась тёмная вонючая вода, вынося прямо на меня другое существо, в котором ещё можно было узнать Катьку.

"Всё, - обречённо подумала я, - попалась".

Существо мгновенно оказалось рядом и, крепко схватив меня за плечи, потащило сквозь воду в ванную комнату, игнорируя сопротивление, крики и мольбы.  

Я помню, как, отчаявшись, замолчала, ибо звуки выходили сквозь воду бесполезным роем пузырьков.

Затем оно впихнуло меня в ванну, где бурлил водоворот. Перед глазами померкло, всё тело охватил холод. Меня втянуло внутрь и понесло в бесконечную темноту.

…Меня резко хлопали по щекам, причмокивая при этом, а я ничего не чувствовала и всё никак не могла открыть глаза, словно пробираясь сквозь тяжёлый и липкий сон. Наконец в лицо полилась вода, и я открыла глаза, фыркая и отплёвываясь.

- Очухалась! - ласково произнесла Демьяна и погладила меня по волосам.

Крик костью вдруг застрял в горле, меня затрясло, потому что через мгновение я всё вспомнила. Я попыталась встать и не смогла, рассмотрев, что связана крепкими жгутами тины.

- Тише, не рыпайся, рыбонька моя! - хохотнула Демьяна. - Деловое предложение у меня к тебе есть!

Её я тоже, как следует, рассмотрела. Лицо чистое и нежное, а ещё красивое. Глаза зеленющие, нечеловеческие, словно сияют терпением и древней мудростью. Волосы пышные, белые, заплетены в разные косички и уложены с помощью заколок с цветными камнями. А сарафан на ней просто бесстыдный: тонкий, полупрозрачный, с кружевными вставками на груди, длинный, до самых пят, и сквозь него видны её куриные тонкие ноги, которые она наполовину спрятала в воде. Вода же, жуткая, чёрная, бесконечно тянется до самого горизонта. А вокруг нас серый песок, на нём пятна проплешины из сухих берёз. Но больше всего меня поразило небо, чистое и голубое, но солнце на нём совсем не видно. Словно не положено ему здесь светить.

И стоило так подумать, как сильно поплохело. Я перестала озираться и посмотрела на Демьяну.

- Ну, ну, девочка, не смотри, не пугайся. Не для людей мои угодья.

- Чего вам от меня надо! - выпалила я, устав от её игр.

- Выбор у тебя, девочка, скажу я без прикрас, невелик. Либо службу служить мне и жить среди людей, либо на корм пойти. Дочек ведь мне больше не надо, подруги твои в рыбонек превратились. А ты другое сделаешь, если жить, конечно, захочешь! - снова хохотнула она и, поглядев на меня, рассказала, чего хочет.

- Я не смогу. Нет, - покачала головой, не в силах поверить, что она такое злодейство совершить мне предложит.

- А я помогу тебе, и делать особо ничего не придётся, - настаивала Демьяна. - Договор кровью скрепим и всё. Стану через тебя на мир глядеть, а ты сможешь взглядом, кого хочешь, из мужчин завлечь, не откажет.

- Нет, за что мне наказание страшное такое? Ведь нельзя людей ни за что губить. Как я смогу потом с этим жить? - не на шутку пробрало меня.

- Свыкнешься со временем. Ибо удел твой, Глафира, таков. Прими и живи. Или… - взмахнула рукой Демьяна, указывая на чёрную необъятную воду, где как по команде показалось и тут же исчезло множество белых рыбоголовых, острозубых существ.

От их устрашающего вида я задрожала, стоило только представить, как их острые зубы кусают меня, разрывают на части и медленно пожирают заживо. На глазах выступили слёзы, и я, не в силах обречь себя на мучительную смерть, согласилась. Да и жить, честно сказать, мне хотелось сильнее всего на свете.

Демьяна ухмыльнулась и разрезала мне и себе когтями ладонь. Затем пожатием рук мы смешали кровь, скрепя уговор.

Она при этом смотрела прямо в глаза, буравя своими, по-звериному яркими и пугающими... Такими пронизывающими, как будто бы зрящими мне прямо в душу. Путы из тины спали и исчезли. Моя голова внезапно отяжелела, в ушах раздался звон, а сквозь него мощно зарокотал голос Демьяны: "Отныне ты отмечена, Глафира. Знай, что нигде не скроешься от моего взора и воли. Святая земля не примет, не укроет тебя".

Я закричала: так это было невыносимо – слышать и ощущать чужой разум в своей голове.

Неожиданно всё вокруг размылось и завертелось, что, кажется: то небо вместо земли под ногами, то тёмная вода наступает стеной. А Демьяна хохочет, не переставая, а я кричу, умоляю и, сама не выдержав, падаю без чувств.

Я пришла в себя в хате Демьяны, лежа на полу, у кровати. Из-за отклеившейся с окошка газеты на пол падала тускло-янтарная полоса света. «Солнце заходит», - понимаю я.

Медленно заставив себя подняться, едва переставляя ноги, добираюсь до кухни: на столе нахожу свечи, спички, зажигаю огонь. Затем пью воду из ведра, черпая её кружкой, и всё никак не могу напиться. Кое-как выхожу из дома и сажусь на крыльцо. Смотрю то на тающее на горизонте солнце, то на свои грязные ноги и руки – и реву.

"Я жива – это главное", - выплакавшись, твержу себе, пока иду к колодцу за водой, чтобы помыться. Затем в кастрюле на плите грею себе воду и ставлю чайник. А пока вода в нём закипает, перебираю свои вещи в шкафу. На кровати нахожу свой целёхонький и работающий телефон, который раньше в хате потеряла и думала, что ему от воды кирдык. А нет, видимо, Демьяна каким-то образом сберегла его.

Стоило о ней подумать, как в голове ощутила некое гадливое шевеление, как если бы там, внутри, ворочался слизень, и сразу затошнило. "Вот оно как будет", - сглотнула слюну и пошла заниматься делом.

Вымыв голову в тазике, обтёрлась влажным полотенцем. После сидела на крыльце, на табуретке, и ела кашу быстрого приготовления с малиной, запивая её чаем. Еда прибавляла сил, а в голове проносились отнюдь не весёлые мысли, и я просто отгоняла их в сторону, но тогда чувствовала, как изнутри торопит меня заняться обещанным Демьяна. Её жадное, гадкое нетерпение наполняет голову, и еда сразу теряет вкус.

Поэтому я быстро собралась и с рюкзаком пошла на остановку, где села на автобус и ехала прямо до центра, решив, что до квартиры девчонок пешком дойду. Пусть и торопила меня Демьяна, а я таки не выдержала и к католической церкви по пути рванула, ведь вдруг Демьяна соврала про святую землю? Ан нет. Стоило дойти до ступенек, как болью во всём теле разом полоснуло так сильно, что взвизгнула, резко подавшись назад. И отпустило. А я стояла и ревела, понимая, что проиграла. Демьяна же в мыслях на мои муки злобно гоготала.

В квартире, к моему удивлению, было совершенно пусто, только пол в коридоре и зале оказался слегка влажным, и нехорошо попахивало из ванной. На полу коридора как ни в чём не бывало лежала сумка соседки, и смотреть на неё было невыносимо грустно. "Теперь и свечку за неё не поставить", - осознала я и тяжко вздохнула. А в руке вдруг разлилась боль, как от хлёсткого шлепка, и Демьяна в моей голове громко приказала: мол, пора за дело.

Я принарядилась, выбрав, что подошло, из вещей девчонок в шкафу. Накрасилась поярче, скрыв тональником следы усталости, надела босоножки на шпильке, взяла сумочку и деньги. Затем забила в поисковике адреса ночных клубов, выбрала один наугад и вызвала к дому такси.

Водитель вёз меня в клуб, а я всё никак не могла отделаться от навязчивой мысли, что происходящее со мной нереально, как кошмарный затянувшийся сон. А ещё сильно хотелось спать, и я клевала носом, но Демьяна не давала мне заснуть, посылая моему телу волны боли в виде шлепков по рукам и ногам. Оттого я постоянно вздрагивала, а водитель косился.

Наконец приехали в самый центр города. Я расплатилась и вышла из машины. До клуба было рукой подать. А как же вокруг было шумно от проезжающих машин и мотоциклов, живой музыки, смеха и разговоров, доносящихся из открытых кафе! Пусть и было время довольно позднее, а здесь, в центре города, многолюдно: вон, впереди, на мощёной камнями пешеходной улочке, полно народу.

Я направилась в клуб, а про себя подумала: вот сейчас зайду в дверь, там подойду к барной стойке, закажу коктейль и буду разглядывать мужчин, выбирая жертву. Какой она будет? Кого Демьяна выберет и прикажет мне подойти и начать разговор, чтобы завлечь?

Молодой парень, мужчина средних лет – в любом случае жертвой окажется обычный человек, со своими проблемами и жизнью, с планами и мечтами. Разве он заслужил попасть в ловушку Демьяны? А я разве заслужила быть её рабыней всю жизнь? Заслужила убивать, по сути, невинных людей? Ведь знала, что, после того как рыбки Демьяны вдоволь свою жертву используют для размножения, потом сожрут.

Нет, я не могла так поступить. Я замерла на месте, вздохнула полной грудью, обвела взглядом пешеходную улицу, счастливых людей и тоже улыбнулась. "Нет, ты не посмеешь!» - узнав моё намерение, испуганно вскрикнула внутри меня Демьяна, посылая мне в каждую клеточку тела острую, режущую насквозь боль, чтобы остановить.

Я, задыхаясь от невыносимой боли, с хрипом делаю вдох и из последних сил бросаюсь к бордюру. Перешагиваю и выхожу на проезжую часть, прямо на буквально летящий на меня автомобиль, который (чувствую) точно не успеет затормозить.

Что-то выдернуло меня из сна – колючее и тревожное. Повернувшись набок, я прислушалась: тишина, которую едва слышно, пронзает тиканье настенных часов в коридоре. Как вдруг услышала плеск, бульканье и уже громкое, отчаянное: «Помогите!» Это же Яна кричит!

Мгновенно вскочила, сон как рукой сняло. Бросилась в коридор, больно ударившись о комод у стены. В чужой квартире не знала ни планировки, ни где включить свет.

- Катя? Яна? - позвала я.

Резко включился свет в коридоре. Навстречу мне из гостиной вышла сонная Катя:

- Что случилось? - зевая, спросила она.

- Яна кричала. Ты не слышала?

- Яна? - растерянно переспросила она и прижала пальцы ко рту, округляя глаза, сказала: - Она ещё, кажется, в ванне.

Мне стало так жутко, а сердце в груди загрохотало, отдаваясь в висках. Всё остальное в этот момент словно перешло на второй план, как часто бывает во сне.

Вот мы вдвоём у двери в ванную, зовём Яну, дёргаем за ручку. Дверь заперта. Изнутри плещет вода, и едва слышные тихие, наполненные отчаянием звуки: «Аа-аа!» Их глушит бульканье, и получается, что звук словно доносится из-под воды.

- Яна? Яночка? - заистерила Катя.

Я растерялась и взялась за голову, массируя пальцами виски, помогая себе думать. Затем обратилась к Кате:

- Давай срочно звони в МЧС или в полицию!

Сама же бросилась к входной двери, чтобы надеть на босу ноги чужие шлёпки и снять с вешалки длинный болоньевый плащ. Накинула его на голые плечи, поверх тонкой майки на бретельках, выданной мне на ночь Катькой.

- Я к соседям! За помощью! - прокричала я и выбежала на лестничную площадку.

Квартира девчонок находилась на последнем, пятом этаже четырёхподъездного дома. И по пути до второго этажа никто из соседей мне не открыл, сколько я ни звонила в квартиры и как только громко ни просила о помощи.

Только на втором этаже из двадцатой квартиры на мой звонок сразу вышел заспанный мужчина, в тельняшке и боксёрах, лет пятидесяти шести. Он спросил, в чём дело, и, выслушав, попеременно зевая, сказал минутку обождать. А затем вернулся в свою квартиру, где резво натянул треники и, быстро взяв с полки в коридоре сумку с инструментами, без раздумий побежал следом за мной на пятый этаж.

- Я вызвала полицию, в МЧС дозвониться не получилось! - встретила нас в коридоре Катя.

- Дверь, говорите, у вас заклинило в ванную? Так чего ждёшь, показывай, - с уверенным видом настоял мужчина и направился следом за Катей.

- Как Яна? - с надеждой спросила я.

Катя покачала головой, прошептав: «Тихо стало в ванной…», и расплакалась.

- Без паники, - потребовал мужчина, ловко орудуя инструментами в замке, попутно сообщая нам, что работает слесарем уже тридцать лет и сейчас всё откроет. А зовут его Михаил Ильич.

Честно, от слов мужчины мне стало немного спокойнее. Катя тоже плакать перестала, только так крепко сжимала кулаки, что костяшки её пальцев стали белыми от напряжения.

- Как из ванной у вас сыростью тянет, и дверь влажная, разбухшая, – констатировал слесарь.

Наконец, он справился с замком и открыл дверь. И едва успел отскочить в сторону. Ибо из ванной комнаты хлынул зловонный поток мутной воды с водорослями.

- Етит твою дивизию! - крякнул слесарь, прижимаясь спиной к стене коридора.

Я хотела было войти первой, но Катя меня опередила и зашла. Дико вскрикнула, тут же оседая на пол, потеряв сознание. Слесарь бросился за ней и сразу выбежал – бледный, растерянный, с ужасом и неверием в глазах. Его стошнило прямо возле пуфика.

- Там! Там такое… - начал заикаться он, как маленький ребёнок. - Такое, - и присел на пол, затем перекрестился.

От его слов меня словно обдало ледяной водой и так жутко стало, что зубы застучали, а ноги буквально пристыли к ковру, что с места не сдвинуться.

Вдруг в дверь позвонили и громко сказали:

- Открывайте! Полиция!

А я от шока словно отключилась, только помню, как дверь открыла, впустила.

После же перед глазами как наваждение: моргающий свет в ванной и окровавленные пряди волос на бортике ванны и раковины. А ещё кровь на настенном кафеле, тина и водоросли в тёмной и тухлой воде, а в них запутались выдранные с мясом ногти. Самой же Яны нигде не было.

- Девушка. Ваши фамилия, имя, отчество? - настойчиво требовал участковый.

Второму полицейскому Катя сквозь всхлипы объясняла, что это никакой не розыгрыш и что Филипкова Яна пропала. Благо сосед присоединился в своих показаниях и сразу сказал, что нам верит, и божился, что дверь в ванну действительно была заперта изнутри. Затем показал на инструменты.

- Нет тела, нет дела, а за шутки подобного рода следует крупный штраф или уголовное наказание, - ехидно и одновременно устало высказался участковый, игнорируя возмущение соседа, начавшего жестикулировать.

И добавил, что нас с Катькой оповестят и вызовут, если родители Филипковой подадут заявление о пропаже. Затем сказал напарнику:

- Уходим!

Мы с Катькой, совершенно опустошённые, растерянные, стояли молча. А сосед попросил налить чего покрепче. И Катя повела его на кухню, по пути схватив меня за руку и потащив следом.

Втроём мы выпили целую бутылку водки, не чувствуя ни грамма опьянения. Зато полегчало. Сосед разговорился – видно, тоже успокоился. Сказал, что, может, нам следует к знающим людям обратиться, громко икнул и ретировался.

- Пипец на всю голову! Что делать будем? - ещё мягко выразилась Катя и так обвиняюще посмотрела на меня, что от её взгляда мне снова поплохело. Едва нашла в себе силы не сорваться в ответ и психануть. Губу прикусила до крови, сдержалась и спокойно ответила:

- Я сейчас Клавдии Семёновне позвоню. Дай, пожалуйста, свой телефон, Катя. - А всю внутри при этом трясло, бросая то в жар то в холод как от обиды на Катю, так и вообще от пережитого.

- Ага, хорошо, - кивнула она и пошла за телефоном.

Увы, дозвониться не получилось. В трубке то трещало, то булькало, сколько бы попыток связаться с соседкой я ни предпринимала. Жаль, что мой телефон остался в хате Демьяны. А здесь, в квартире, от стационарного телефона была только специальная розетка у пуфика в коридоре.

- Дай сюда, - отобрала телефон Катя и начала звонить сама, но и у неё вместо гудков раздавалось бульканье и треск.

А потом и вовсе из мобильника послышался оглушительный жуткий хохот, и она от испуга трубку выронила. Закрыла лицо руками и разрыдалась. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как подойти к ней и обнять, нашёптывая успокаивающие слова, в которые, если честно, я и сама не верила.

Уговорив подругу, что сможем всё решить завтра на ясную голову, сказала ей идти прилечь, обещая вскоре присоединиться. А сама, закрыв дверь ванной комнаты и подперев её снаружи для надёжности табуреткой, начала убираться: постоянно прислушиваясь, спешно вытерла мокрый и грязный пол в коридоре да помыла посуду на кухне, то и дело с опаской посматривая в коридор: вдруг за шумом воды  не услышу, как открылась дверь ванной? От произошедшего разнервничалась и спать совершенно не хотелось. Как оказалось, Катьке тоже было тревожно и страшно, оттого она совсем не могла оставаться одна.

Вот и протирали вместе от пыли всё, что под руку на кухне попадалось: шкафчики, табуретки, стол, холодильник, окошко даже помыли – и так до самого утра, не разговаривая. А потом попили воды и пошли спать. При этом Катька сразу настояла, чтобы я спала рядом с ней, в гостиной на диване.

Мне снилась Демьяна, в своей хате, но всё вокруг, как и она сама, выглядело отличным от реальности, как и бывает во сне. Может, поэтому я и воспринимала так спокойно вначале свой сон, наблюдая за ним словно со стороны, как некий фильм, где в тонах преобладал тёмный цвет, а все другие цвета выглядели предельно яркими и раздражающими.

- Я тебя жду, Глафирочка! Ой, как жду! - утробным голосом буркнула Демьяна, зыркая на меня своими ярко-зелеными, как мох глазищами.

Без привычного платка волосы на её голове оказались снежно-белыми, пышными и сухими, будто солома. Кожа на лице нежная и почти прозрачная, при этом само лицо молодое и редкой хищной красоты. Такой, что навевает мысли о плотоядном цветке из джунглей. А ещё я обнаружила: её волосы шевелились сами по себе.

Заметив, что я её рассматриваю, Демьяна мне нехорошо улыбнулась, выставив напоказ мелкие, ровные, острые зубы. И шумно затопала ногами в валенках: раз, другой, третий, пока их не сбросила. Загудело, зарокотало вдалеке, потом ближе, уже под полом, который неожиданно резко вспучился под фонтаном тёмной, ледяной воды. Она, касаясь моих ног, обездвижила их намертво, как, вероятно, и мой голос. Потому что, желая закричать, я издала лишь тихий, обречённый звук. А Демьяна внезапно оказалась голой по пояс, находясь близко ко мне в воде. Я рассмотрела её большую грудь, с острыми ярко-красными сосками, и мраморно-белый торс, выглядевший ненастоящим на фоне общей темноты вокруг и этой тонкой нелепой рыбьей чешуи на плечах и руках Демьяны, отсвечивающей изумрудным цветом.

Вода прибывала и прибывала, и я понимала, что, если ничего не сделаю, – утону. Но не могла пошевелиться. Словно издеваясь над моим бедственным положением, Демьяна рассмеялась и начала плыть ко мне.

- Помоги! - услышала позади себя истерический вопль Катьки. Но, как ни пыталась обернуться, чтобы посмотреть, что там происходит, не могла.

Хохот Демьяны сливался с бурлением воды, превратившись в поистине ужасающий рёв.

Меня накрыло осознание неминуемой катастрофы. От бессилия я захрипела и… проснулась.

Катька всхлипывала и стонала во сне, метаясь головой по подушке. А потом тоже проснулась, тяжело дыша и рассеянно озираясь, словно не могла поверить, что кошмар остался во сне.

- Знаешь, что мне снилось? - отдышавшись спросила она. - Ты и я. Мы снова находились в твоей съёмной хате. Было очень темно, и из пола лилась вода. А самое страшное, что в этой воде скрывались юркие существа. Они топили меня, держали за ноги, не давая плыть к тебе. Ещё запомнился оглушающий, невыносимый, ну просто дьявольский женский хохот, рокотавший подобно грому. И чувство близкой беды.

Я схватила её за руку, сжала, чувствуя, что сильно бледнею, а во рту разливается сухость: ведь подруга, судя по всему, видела во сне то же самое, что и я… Тут из коридора послышался глухой стук, затем ещё и ещё. С каждым разом удары становились всё громче. Катька всхлипнула, задрожав всем телом. Я заставила себя встать и медленно пошла на стук. Катька – за мной, вцепившись мне в плечо.

Стучали из ванной. И я просто стояла перед дверью, не зная, открывать ли её, или что ещё… Вероятно, следовало позвать на помощь.

Меня опередила не выдержавшая Катька: отпустив моё плечо, она отодвинула табуретку, затем потянула на себя дверь. Я внутренне сжалась. Помню только, что все мысли исчезли. И я смотрю в тёмный дверной проём ванной, а потом издаю тонкий писк, когда в коридор вываливается голая и мокрая Яна. От неё прёт рыбой, волосы закрывают лицо, в них клочки тины. Она молчит, и это пугает больше всего. А Катька нервным голосом всё спрашивает:

- Яночка, Яночка, ты к нам вернулась?

Затем смотрит на меня вытаращенными глазами. В них блестят слёзы, и, глядя на неё, я тоже начинаю улыбаться. И пусть мне всё ещё тревожно и очень страшно, но от мысли, что Яна жива, с души словно сбрасывается тяжёлый камень.

Мы вытерли Яну на кухне, надели на неё халат, завязали мокрые волосы в хвост. Она не сопротивлялась, не проронив ни звука, и была такая холодная, словно лёд, и бледная до синевы – жуть брала от её вида. Смотрела только на нас с Катькой мёртвыми, неузнавающими глазами, изредка моргая. Затем покорно села на стул, пока Катька ставила чайник, чтобы заварить нам троим пакетированного чая. А я сидела и рассматривала Яну, пытаясь её разговорить и думая, что, может, следует вызвать скорую?

- Хочу есть, - отчётливо произнесла Яна низким, скрипучим, совершенно не своим голосом и резко встала.

Её взгляд нехорошо пробежался по нам с Катькой, затем упёрся в холодильник и просто вперился в него. Туда она и рванула, не слушая Катьку, вопрошающую:

- Яночка, ты чего?

Она словно ничего не видела, кроме холодильника: сразу открыла морозильник, достала пачку пельменей, упаковку сосисок, куски рыбы. И принялась остервенело разрывать упаковки, нюхать содержимое, шумно водя ноздрями, и впиваться зубами, острыми и явно длиннее нормальных, в продукты, откусывать и жевать, жадно глотая.

- Нужно вызвать скорую! - воскликнула Катька и с ожиданием посмотрела на меня.

Яна оторвалась от мёрзлой рыбы, облизнулась чёрным, удлинённым, похожим на крапчатого слизня языком – и всё это, уставившись, не мигая на Катьку. Сердце у меня кольнуло. Нехорошее, зловещее предчувствие поскреблось по позвоночнику, поползло вверх, к затылку, приподнимая там волоски.

Глядя на Катьку, я приложила палец к губам в надежде, что Катька поймёт, что нужно вести себя тихо. Она поняла, и мы оставались на месте, наблюдая, как Яна сосредоточенно жрёт рыбу. Когда Яна принялась за второй кусок, я медленно встала и жестом поманила к себе Катьку. Она вздохнула, на мгновение зажмурилась, сосредотачиваясь, и медленно, на цыпочках, при этом глядя только на Яну, направилась ко мне. Я наблюдала за Яной и Катей, вся сжавшись от напряжения, и выдохнула сквозь зубы, когда Катька оказалась возле меня.

Я прошептала подруге на ухо свои предположения, качая головой, тем самым игнорируя все Катькины возражения. Потому что чувствовала, что поступаю правильно. А то, что Яна стала сама на себя не похожа, понимали мы обе. Поэтому Катька не спорила.

Быстро переодевшись, я снова попробовала позвонить сначала в скорую, потом Клавдии Семёновне. И, не сдержавшись, отбросила телефон в сторону, когда из трубки вместо треска и шума помех полилась тухлая вонючая вода. Катька в ужасе округлила глаза. Я жестом дала понять, что надо бы нам из квартиры сваливать.

Оказавшись в коридоре, мы уставились на неожиданно появившуюся в проёме кухни Яну – с заметно округлившимся, выпирающим под халатом животом. Она стояла, упершись в стену плечом.

- Де-воч-ки! -  растягивая слова, квакающим голосом проговорила она, протягивая в нашу сторону руки. Я сразу заметила её словно сросшиеся местами пальцы, а ещё на них выделялись крепкие, молочно-белые, с почерневшими краями когти.

Я повернулась к Катьке: та тряслась от ужаса, зажмурив глаза. Схватила её за руку, она тихо пискнула. Так я и тащила за собой Катьку к входной двери, изо всех сил спеша выбраться из квартиры.

Внезапно Яна погналась за нами, прыгнув из кухни прямо до комода, где мы буквально только что стояли. Издав на месте приземления клокочущий, яростный, полный негодования вопль, она выпустила из себя растянутое слово, испугавшее нас до ужаса:

- Голодно!

Я открыла дверь, понимая, что убежать вместе с Катькой от Яны не успеваю. Обернулась, сразу поймав взгляд мёртвых глаз Яны, - и мочевой пузырь болезненно сжался. "Всё, сейчас она нас сцапает!»

Яна вдруг согнулась и начала блевать, а Катька резво вытолкнула меня за порог и, выскочив из квартиры сама, трясущимися руками быстро захлопнула дверь.

Из подъезда мы буквально вылетели, пребывая в ужасе и растерянности от происходящего. Позднее, оглядываясь назад, жалею, что мы не подумали по пути на улицу попросить помощи у соседей, и от них хотя бы позвонить.

На улице мы стояли, жадно вдыхая воздух, и молчали. А небо над головой стремительно темнело под напором внезапно обрушившегося крепкого, яростного в своих порывах ветра, стягивающего сюда буквально из ниоткуда взявшиеся грозные чёрные тучи.

- Сейчас у кого-нибудь телефон попросим позвонить! – только предложила я, как начался ливень, в момент промочив нас до нитки.

Мы побежали, не сговариваясь, в сторону ближайшего укрытия – аптеки через дорогу, совершенно не сообразив, что можно было вернуться в подъезд. Теперь я упрекаю себя за это. Ливень вскоре превратился в белый поток воды, настоящую стену, сквозь которую и вытянутой руки не видно. Пришлось нам с Катькой перейти на шаг. Вдруг у перехода через дорогу, в ливне, я вместе с подругой отчётливо услышала сиплый шёпот Демьяны: "Не скроетесь, не сбежите, достану вас!»

- Да не волнуйся. Мы к тебе в гости вот решились прийти. Еле дом твой нашли, - прояснила ситуацию Яна, вставая и поглаживая замлевшие ноги.

- И, честно сказать, мы уже устали ждать и думали уходить, - пожала узкими плечами Катя. - А раз ты, наконец, пришла – значит, останемся? - прозвучало с надеждой и одновременно вопросительно.

- Да, конечно! Оставайтесь, - ответила я, чувствуя, как горят от стыда щёки.

Неудобно-то как вышло, и девчонки явно не с пустыми руками ко мне в гости пришли. А потом себя одёрнула: ведь чего мучаюсь, их к себе не звала. И стыдиться мне нечего. Пусть съёмная хата безо всяких удобств, но плачу за неё из своего кармана. А если им не понравится, то пусть уходят. Зато сразу определю, что из себя подруги, как люди, представляют. Так завела их внутрь, нарочно медленно открывая дверной замок и зажигая все свечи в банках, что уже ожидали меня в коридоре.

- Света нет, связи нет, туалет на улице, - спокойно поясняла я.

- Понятненько, - протянула Яна, и, вообще, они обе как-то притихли.

Катя же достала из пакета вино, фрукты, конфеты, сыр, булочки и полпалки копчёной колбасы. Я пошла к полке за печкой за чашками. Девчонки помыли руки под рукомойником, порезали колбасу, сыр, сделали бутерброды. Я только приборы и тарелки предоставила. Затем они налили вина в чашки и сказали просто:

- Ну, что, подруга, давай выпьем за дружбу!

- Посидим, пообщаемся, - хихикнула Яна и первой выпила глоток вина из чашки.

Я взяла бутерброд, откусила, запила вином и промычала, отметив:

- Вкусно!

- А то! - произнесла Катя с многозначительным видом разбирающегося в винах человека, усаживаясь на табуретку. - В следующий раз к нам пойдём, веселее будет.

- За дружбу! - провозгласила Яна, и мы чокнулись чашками.

А у меня с души, пока глядела на их естественное поведение безо всяких мнительностей, коих я ожидала, словно тяжёлый ком с души спал. Отпустило.

От жары вино быстро ударило в голову.

Разговорились, шутить стали и от шуток смеяться до слёз и икоты. Катя включила весёлую музыку на смартфоне. И первой подпевать стала. Яна начала танцевать и меня за собой потянула. Сами не заметили, как у печки оказались, а там и штору отодвинули, чтобы места для танцев больше было. А тут Яна и Катя ожерелья и бусы увидели и без спроса взяли их, на себя стали надевать, кружиться с ними, хохотать. А мне вдруг жутко стало, голова заболела, а сердце, наоборот, словно в лёд превратилось и застучало сильно-сильно, словно предупреждая о беде.

- Девочки! - протрезвела я. - Хватит! Положите всё обратно! - вскрикнула я.

А они не слушали, кружились, играли с бусами и ожерельями, как дети малые, пока у Яны бусы не порвались, рассыпавшись по полу. Она первой и смеяться прекратила. Остановилась резко, тяжело дыша, сказала:

- Что-то плохо мне! - И согнулась пополам в приступе рвоты.

Катя тоже прекратила танцевать, трезвея. Выключила музыку. Усадила Яну на табуретку, дала воды и приложила к её лбу влажное полотенце.

- Такси вызовем – не переживай, всё хорошо будет, - сказала она то ли мне, то ли Яне.

А я всё собирала и собирала с пола бусины, внутренне понимая, что нет, ничего хорошего уже не будет. А бусинки выскальзывали из пальцев и катились прочь по углам. И больше я уже не могла их найти, как ни старалась, а от расстройства слёзы сами лились из глаз всё сильнее и сильнее. И вот я уже зарыдала и перестала собирать эти проклятые бусы.

Не сразу мы заметили, как быстро стемнело и как в хате сильно похолодало, а ещё запахло сыростью. И дверь чёрного хода стала протяжно и жутко скрипеть, хотя снаружи вроде как и ветра никакого не было.

- Чертовщина какая-то! - перекрестилась Катя.

- А чьи это бусы? - таки поинтересовалась пришедшая в себя Яна.

- Демьяны. Хозяйки. Она к ним даже прикасаться запретила, а ты… - прозвучало укоризненно, хоть я того и не хотела. - Порвала. Вот что теперь делать?

- Я деньгами отдам, сколько твоя Демьяна скажет. Или куплю такие же! Ты прости меня, Глаша, я не хотела, - произнесла Яна с чувством.

Из-под пола у печи раздался тяжёлый, глухой звук. Сильно затрещало, словно под домом ползло что-то большое. Яна взвизгнула. Катя первой показала пальцем на половик, закрывающий доски у чёрного хода. Половик шевелился, как будто снизу кто-то неторопливо сдвигал его.

Мне стало жутко. Холод ледяными пальцами пробежал по позвоночнику, коснулся ног и тоже заставил их заледенеть, обездвиживая. И мысли мои тоже превратились в вязкий студень. Я была словно и не я. Как во сне всё происходило.

Вот услышала далёкий, глухой шёпот из-под пола. Так могла говорить старуха, если бы не дышала. «Никуда, никуда не денетесь!»

- Что? - повторила я одними губами, чувствуя, что совсем не могу шевельнуться, даже пальцы на руках онемели. Половик внезапно взлетел к потолку, а из щелей в досках начал просачиваться белый, густой, зловонный туман, резко пахнущий рыбой.

- Нужно уходить! Немедленно! - крикнула Катя, встряхивая меня за плечи. Яна истерически смеялась, и показывала пальцем в угол.

Внезапно и мгновенно взорвался пол, вылетели доски. Снизу полезло что-то большое, чешуйчатое, с хвостом и мордой, наполовину рыбьей, наполовину человечьей.

Эта морда глянула на нас и предвкушающе ухмыльнулась, и тут свечи погасли.

Мы разом заорали и завизжали от ужаса. Бросились к двери, а я споткнулась, кажется, о табуретку и упала.

Сверху закапала вода, затем она просто полилась. Я оцепенела, словно пребывая во сне.

Громко скрипнула входная дверь. Катя нервно, с истерикой в голосе звала меня и Яну. И я нашла в себе силы ползти и поползла.

Вода хлюпала под руками, лилась на меня со всех сторон, холодная и остро пахнувшая рыбой.

Едва я перевалилась через порог в коридор, смотря в открытый дверной проём, где в сумерках стояла Катя, жара с улицы дохнула пыльным ветром в лицо, и моё сонное оцепенение практически спало.

Я вдруг поняла, что если сейчас же не выберусь из хаты, то пропаду здесь.

В ногу резко впились холодные, крепкие пальцы, сжали. Я повернулась и увидела пасть с мелкими тонкими зубами, огромные рыбьи глаза на меловом лице, лишь формой напоминающем человеческое.

В панике я задёргалась и заорала, а эти мелкие зубы уже кусали за ногу, грызли. Тварь причмокивала, жадно всасывая мою кровь.

Катя бросилась в хату, ко мне, хватая первое, что попалось в руки, – ведро и с диким криком начиная лупить им чудовище по голове.

Воды вокруг вдруг стало больше. Она шумным потоком просачивалась сквозь стены, потолок и поднималась вверх с пола.

На улице загрохотал гром.

Чудовище от удара ведром отпустило мою ногу и крепко полоснуло когтями Катю по плечу, разорвав ей сарафан. Катя, игнорируя рану, насадила твари ведро на голову.

Я увидела Яну с горящей свечой в руке, упорно пробирающуюся сквозь поток воды. Видимо, до сих пор она пряталась в спальне.

Рыбоголовое чудовище с ведром на голове, утратив способность видеть, оставалось на месте. И сильно било хвостом, шумно брызгая по воде.

Я схватила Катю за руку, и прибывшая вода вытолкнула нас в коридор. Чудовище таки избавилось от ведра и следовало за нами. Мы с Катей были на крыльце, куда вода из хаты странным образом не попадала. Она словно замерла на пороге и не могла перелиться через него.

- Яна… - шепнула я одними губами, потому что подруга стояла прямо за спиной рыбоголовой твари, которая раздумала выползать из хаты за нами. И я сообразила: чудовище, вероятно, чуяло, что не все из нас выбрались на улицу.

Снова загрохотало. Мгновенно стемнело, и начался сильный дождь. Засверкали яркие и резкие, зигзагообразные молнии. Чудовище принюхалось и стремительно развернулось. Катя крикнула:

- Яна, уходи! – и крепко, болезненно схватила меня за руку.

Сердце в груди у меня обмерло, потому что я не могла отвести взгляда от коридора, где в этот момент Яна не рванула (как следовало поступить) обратно в хату, чтобы снова спрятаться в спальне. Она двинулась прямо к рыбоголовой и резко поднесла толстую свечу к её морде, тыкая прямо в глаза огнём и растопившимся воском.

Огонь сразу захватил тонкие и пышные белесые волосы рыбоголовой. Ухнуло, занявшись вверх, пламя, словно попав на сухую солому.

Тварь завизжала так сильно, что заложило в ушах. Не слышно мне стало ни ливня, ни грохота грома.

Яна стремительно бросилась к порогу и выскочила на крыльцо, к нам. Вода за её спиной в коридоре вдруг поднялась прямо до потолка и исчезла вместе с рыбоголовой в образовавшемся водовороте в полу. Входная дверь хаты с шумным хлопком закрылась сама по себе.

До остановки мы бежали не оглядываясь, забыв о дожде и не страшась ярких молний, словно раздирающих небо на части.

Только спрятались под крышу остановки, как ливень внезапно кончился, а тучи рассеялись.

Катя вызвала такси, и мы стали ждать автомобиля, молча.

Мой телефон остался в хате, как и телефон Яны.

Я же вообще ни о чём не могла думать, словно внезапно отупела. Пока не оказалась в такси и не поняла, что меня куда-то везут. А куда? Вероятно, к подругам на квартиру. А что дальше? А что, вообще, произошло? Стоило об этом подумать, как засосало под ложечкой и свело живот от страха. Нога заболела, и я, наверное, тихонько, застонала, ибо Катя спросила, глядя прямо мне на ногу:

- Болит?

Я кивнула, а Катя сказала водителю, чтобы вёз нас в травмпункт, а мне тихонько прошептала:

- Доктору скажем, что собака напала и больше ничего.

Мне вдруг нестерпимо захотелось плакать, но я заставила себя натянуто улыбнуться, понимая, что иначе всё: заплачу и не остановлюсь.

В травмпункте в такое позднее время принимал заспанный дежурный врач. Он осмотрел ногу, хмыкнул, спросил, что случилось и есть ли у меня прописка. Я рассказала про нападение собаки и про то, что прописки нет. Он снова хмыкнул, протянул несколько бланков, сказал заполнить, предупредив, что все услуги иногородним платные.

- Без проблем, оплатим, - сказала Катя, мужественно выдержав взгляд врача.

Он полез в медицинский шкафчик за инструментами (сразу сказал, что рану зашить надо и уколы от бешенства тоже нужно сделать обязательно).

А потом ещё раз посмотрел на нас всех очень внимательно, отметив и бледность, и то, что выглядели мы, промокшие от дождя, как потерпевшие кораблекрушение.

Крякнул (вероятно сдержав порыв любопытства как следует расспросить нас) и с искренним сочувствием предложил бесплатно валерьянки накапать, при этом выжидающе одаривая нас вопросительным взглядом и явно ожидая услышать подробности о случившемся. Мы дружно закивали, соглашаясь только на валерьянку.

И, слава Богу, что вежливый доктор не стал настаивать, а просто щедро накапал нам каждой на сахар валерьянки.

После, получив первый, очень болючий укол от бешенства и взяв рецепт на антибиотики, мы с девчонками ушли. До их квартиры снова ехали на такси.

Первую половину ночи я спала тревожно, постоянно прислушиваясь, пребывая не то во сне, не то в полудрёме. Тихий скрип чередовался с таким же тихим, едва слышным шуршанием на кухне, словно кто-то ползал у печи. Затем наступала тишина, за ней следовал глухой хлопок и всплеск. Так повторялось несколько раз.

Мне от звуков на кухне было не по себе. Но как бы сильно я ни уговаривала себя проверить, что там шуршит, заставить себя не могла. Радовалась лишь защёлке на двери спальни и тому, что закрыла её на ночь.

Звонок будильника на телефоне вытащил меня из тёмной проруби гнетущего сна.

Вставать я привыкла рано и обычно высыпалась, а тут чувствовала себя, словно разбитое корыто. Оттого и не сразу поняла, что ночнушка, как и простыня, мокрая, а руки болят, словно всю ночь тяжести таскала, и ещё на ладони набухшие мозоли нащупала. К ужасу, ноги тоже были грязные, что навело на нехорошую мысль о лунатизме, чего прежде у меня никогда не случалось. Обувшись, обнаружила пустое ведро на крыльце, которое словно усмехалось мне, потому что (а это точно помнила) на ночь поставила его у раковины. Чтобы прогнать накатившую зябкую жуть, погрозила ведру кулаком, уговаривая себя поверить, что ошиблась и ведро оставила на крыльце. И, больше не желая заострять на странном инциденте своё внимание, быстро занялась насущными делами.

На работу нужно к десяти, и, позавтракав остатками печенья с крепким пакетированным чаем, направилась в деревянный туалет на огороде, где сильно удивилась, увидев полные бочки с водой и влажную траву возле них, а также широкие следы на примятой траве, наводящие на мысли о гигантском слизняке. И о том, откуда могли у меня появиться мозоли на ладошках.

Стоит пояснить, что поутру возле печки я тоже обнаружила едва заметные следы на полу. И, хоть дверь чёрного хода была заперта на крючок, по моей коже от увиденного прошёлся гаденький холодок.

Тревожные мысли развеялись по пути на работу.

Зато в кафе, к моему удивлению, работающие там девчонки приняли меня, как родную.

Познакомились, разговорились, и я сразу подружилась с красивой и высокой Катей и кучерявой веснушчатой хохотушкой Яной. Те тоже работали здесь официантками, только были меня на год старше и учились на втором курсе в университете.

Они были рады, что у них молодая, девушка новой официанткой будет, а не тётка склочная, какая, по словам Яны, работала в прошлом году летом. Девчонки прямо рассказывали, что платят здесь немного, но клиенты всегда дают хорошие чаевые. Правда, держать рабочий темп тяжело, особенно первое время, пока привыкнешь.

Я кивала в ответ, не спорила, а сама работы этой не боялась, ибо с малых лет с соседкой по колхозам на подработку ездила. Вот там-то действительно пахать как какой лошади приходилось до седьмого пота.

Первый день в кафе пролетел мгновенно. Обед здесь оказался бесплатный, и повара не скупились накормить получше. Борща, наваристого, на косточке, налили мне глубокую тарелку и пампушек дали со сметаной к ним. А ещё салатиком и колбаской вкусной угостили.

Оттого, наверное, и настроение моё держалось боевым. Хоть ноги к десяти часам вечера действительно от беготни с подносами, полными заказанной клиентами еды, отяжелели.

Зато полученные чаевые приятно грели карман. И отметила, что как раз хватит сходить в круглосуточный магазин и купить что-то себе на завтрак.

Меня пожалели и отпустили ближе к одиннадцати вечера, а девочки ещё оставались: нужно было помочь поварам и с уборкой зала посудомойке, пожилой женщине, подсобить.

Как я поняла, такое «помощничество» здесь было в порядке вещей и только сплачивало коллектив. И, честно, я тоже была не против.

На остановке прочитала в вайбере сообщения Клавдии Семёновны. Соседка упрекала, что я забыла ей позвонить. Спрашивала, как дела. На что во мне сразу отозвалась совесть: загорелись как щеки, так и уши. Пришлось срочно строчить ответное сообщение и извиняться, плюс кратко отвечать на её вопросы. Ведь действительно в обед собиралась ей позвонить и забыла, а сейчас уже было поздно, потому что Клавдия Семёновна по природе жаворонок и ложилась рано.

В съёмное жильё из-за магазина я вернулась уже заполночь. И, надо сказать, всю дорогу практически бежала, держа в руке смартфон с включённым фонариком. Потому что вокруг так темно, что ни зги не видно. Ещё то тихо до одурения, то вдруг слышно лягушачье кваканье и шорохи всякие непонятные… И чувство от этих звуков возникает давящее, что наблюдают, затаившись, со всех сторон за мной. Только как ни смотри по сторонам, ни всматривайся – не видно никого.

Вот пока не открыла калитку, затем дверь хаты и не ввалилась в дом – только тогда почувствовала себя спокойно. Спать легла практически сразу, ощутив в перестелённой с утра постели неимоверную, разом навалившуюся на меня усталость.

Но, как бы крепко ни спала, не могу быть уверена: то ли во сне слышала влажный, настойчивый и долгий стук в дверь, то ли всё приснилось, как и тихий, шипящий смех, доносящийся из кухни.

А утром всё повторилось: и мокрые простыня с ночнушкой, и грязные ноги. И что хуже – полопавшиеся мозоли, которые будто упрекали меня с ладошки. Я долго в ступоре смотрела на них, и хотелось плакать. Но, стиснув зубы, я нарочно заставила себя рассердиться, отгоняя слёзы, обещая подумать над случившимся позднее.

Позавтракав овсяными хлопьями и растворимым кофе, купленным вчера на чаевые, пошла к колодцу за водой и сразу увидела полные до краёв бочки, а рядом прибитую к земле влажную траву и не успевшие высохнуть лужи.

А хоть и летнее утро, но небо над головой было тяжёлым, тёмным и будто разбухшим от воды внутри туч. Воздух казался густым и напряжённым, как перед грозой, которую вчера не передавали (я специально на работе в обед прислушивалась к радио, когда шёл прогноз погоды). Напротив, радиоведущий обещал ясный жаркий день.

Так вот что бы хотелось отметить: когда ставила посуду на полку возле печки, то на пару секунд застыла в ступоре, глядя на отдёрнутую занавеску, за которой виднелись переплетения бус и ожерелий Демьяны, висящих на гвоздях. Потому что вдруг возникла уверенность: они висят не так, как прежде. Как не так стоит и жестяное ведро для воды, которое снова появилось на крыльце, а не у кровати, где я специально поставила его на ночь. А бусы… У них рисунок узоров уже другой, словно кто-то бусы и ожерелья снимал, а потом по-новому перевесил.

От собственных размышлений вздрогнула, едва не выронив чашку, – и так сильно неожиданно захотелось сбежать отсюда без оглядки, потому что чувство неприятное нахлынуло и волосы поднялись на затылке. Вот пристально наблюдают за мной из всех щелей и углов, словно сама хата – живая, и сейчас она тоже напряжённо смотрит на меня и думает что-то такое, совсем уж не хорошее.

На работе девчонки сразу спросили, всё ли у меня в порядке, уж очень я была бледная. Сказала, что спала плохо на новом месте. Тут же поинтересовались, а где я живу. Пришлось рассказать вкратце, при этом натянуто улыбаться, говоря о дешевизне и некоторых терпимых из-за дешевизны неудобствах. Например, что до остановки оттуда далеко добираться.

- Понятно, - ответила Катя, чувствуя моё нежелание делиться подробностями. - А мы с Яной однушку снимаем. Здесь недалеко.

И даже цену назвала за аренду, на что я мысленно поморщилась и приступила к работе.

В обед удалось по вайберу поговорить с Клавдией Семёновной. От которой, между прочим, ничего утаить не удалось – слишком хорошо меня знала. Она сразу нахмурилась, услышав, что света у меня в хате нет и что рядом лес и болото.

Пришлось вскорости перевести тему на то, как нравится мне работа, девчонки-напарницы, и про первые чаевые ей с гордостью рассказала. «Береги себя», - напутствовала Клавдия Семёновна, действительно сопереживая, как родная тётка. Ещё вскользь упомянула про мою маму, что та звонила с вахты из Москвы, где действительно чудом устроилась и чудом пока ещё держалась (не пила) на месте горничной в пансионате. Видимо, на этот раз кодирование, по настоянию Клавдии Семёновны, помогло. Как и купленные ею маме в дорогу обереги и травяной чай, собранный соседкой по рецепту из книги про целебные травы. «Тревожно мне за тебя, милая Глафира», - сказала напоследок соседка, добавив:

- Ты, если что такое случится странное, сразу звони и рассказывай. Знаешь же, что и денег тебе вышлю. И сама, будет надо, сразу приеду! - продолжала напутствовать соседка.

- Всё хорошо, честно, - настаивала я, кривя душой, потому что впервые чувствовала себя взрослой и самостоятельной. К тому же на работе в кафе все неладности в хате казались надуманными и несущественными.

На этом наш разговор окончился, позвала администраторша – обсудить предстоящие выходные.

- А можно я возьму один выходной в эту субботу? - спросила я, решив вообще потом от положенных выходных хотя бы на месяц отказаться.

Администраторша сверилась с записями в ноутбуке и покачала головой, предложив иной вариант:

- Глафира, в эту субботу никак. У нас по плану 14-го сандень перед обслуживанием свадьбы, и всем обязательно нужно выйти на уборку. Давай тебя запишу на выходные, как и остальных девочек, на воскресенье и понедельник.

Пояснила, видя мою растерянность, что заказчики – знакомые хозяина. Мол, они на свадьбу своих официанток сюда приведут, а вот повара будут наши. И мне ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия.

Вскоре всё вдруг бешено завертелось: и чаевых прибавилось, и уходить стала вместе с девчонками около полуночи, только действительно сильно уставала. Даже специальный гель в аптеке для ног пришлось купить. А так нравилось. И спала крепко. Сразу, едва голова касалась подушки, засыпала. И вроде бы странности прекратились, по крайней мере поутру постель и моя ночнушка были сухие, а ноги чистыми. Зато девчонки к себе пригласили и много чего о себе же рассказывали. У Яны пока ещё с парнями не ладилось, наверное, как она сама объясняла причину, – язык острый и всегда сразу говорит, что думает. «А так с парнями нельзя», - объясняла Катька и мне подмигивала, понимала, что я в таких делах тоже совсем зелёная. Зато про своих бывших кавалеров она рассказывала не стесняясь. Сейчас же её нынешний любимый человек – Митя, в Москве работает программистом.

Затем фотографии показывала. Смешной этот Митя из Москвы, склонен к полноте. Среднего роста, кудрявый, в очках, глаза голубые, яркие. Катя на его фоне ещё красивее становится. Высокая такая, изящная, нежный овал лица, пухлые кукольные губы, глазастая. Выглядит она, как модель или актриса известная. Вот честно скажу, не вижу их парой, но кто меня спрашивать в таких вопросах будет?

Яна же на то добавила: мол, кавалеры к Катьке сами липнут. Как мухи на мёд слетаются. Сразу привела в пример молодого человека по имени Глеб, работающего в мужской парикмахерской, как раз через дорогу от кафе.

- Так вот, - пояснила Яна, - Глеб Катьке сразу в любви с первого взгляда признался. Цветы каждый день целую неделю дарил, а она ни в какую на свидание не соглашалась, говорила, что парень есть.

- Прекрати! – отмахнулась, как от назойливой мухи, от Яны Катька, а мне вдруг так смешно стало. Расхохоталась до слёз.

После очередной смены в хату возвращаться не хотелось, поэтому я провела подружек до их квартиры, сказав, что не спится, и только потом домой поехала. И всю дорогу отчего-то было так грустно на душе и тоскливо, хоть волком вой. А ночью донимали яркие кошмарные сны.

На следующий день Клавдия Семёновна несколько раз звонила, но связь прерывалась, даже сообщения не хотели отправляться, словно нарочно застревали, как в какой паутине.

Зато напряжённая работа меня увлекала полностью, не давая ни о чём думать.

И вот уже суббота. Санитарный день.

Когда кафе закрылось, все сотрудники, включая администраторшу, надели резиновые перчатки и, взяв тряпки и чистящие средства, приступили к уборке.

Вскоре Катька и Яна спросили, куда я на выходные поеду. Сказала – домой. Они переглянулись и начали приглашать меня погулять, город посмотреть, развеяться. Я же только качала головой, потому что действительно не могла согласиться. Вещей у меня сменных здесь практически нет, а ещё соседка сильно волнуется.

Но девчонки не унимались, настаивали, упрашивали, а я всё так же отказывалась. Наконец они, кажется, смирились, вздохнули и поинтересовались: мол, сегодня уезжаю?

-Да, - ответила я, - хотелось бы сегодня вечером, только в обед узнаю расписание автобусов.

- Понятно, - задумчиво протянула Яна и взялась домывать фасадное окно. Катя же промолчала. А я вот после их уговоров рабочий настрой потеряла и чувствовала себя виноватой, хотя виноватой, по сути, не была.

Работали дружно: перемывали окна, мыли кухонные стены и полы, протирали пыль на люстрах, столах, стульях, но дело сильно затянулось.

Так что, когда у пожилой уборщицы и полной поварихи сильно поднялось давление, пришлось их отпустить. Из-за них и освободились мы позднее, чем планировали, – около шести вечера.

Зато поели хорошо и вкусно в обед. Администраторша, заглаживая возникшую дополнительную нагрузку, нас разными деликатесами побаловала: икрой и шампанским, сухофруктами в шоколаде и бутербродами с балыком.

Она во время уборки пересмотрела вместе с завпроизводством запасы в подвале. И там, где заканчивался срок годности, всё списала. Честно: внезапные вкусности подняли мне настроение, а шампанское вообще ударило в голову, так что я и забыла посмотреть расписание автобусов. А когда вспомнила, то поняла, что никуда сегодня уже не поеду. Последний автобус уходил через полчаса, а если ехать на ночном поезде, то выходило только с затяжными пересадками.

К слову, про Катю с Яной я совсем забыла, не заметив, как те ушли. Только надеялась, чтобы они на меня не обиделись.

Дождь усилился. Зонта, к сожалению, у меня нет. А все частные ветхие и будто бы нежилые домики куда-то исчезли. Как и заросшие бурьяном огороды, где едва можно различить чёрную, погорелую крышу.

Вообще, чем дальше я шла, тем неприятнее становилась местность.

Дорога резко сузилась, и, вместо поля, со всех сторон внезапно нагрянули ёлки, такие могучие, высокие, разлапистые, что своим появлением меня даже озадачили. Ибо находилась я всё ещё в черте города… Хм.

Маленькая, старенькая, ничем не примечательная деревянная хата тоже выскочила, словно из-под земли. Она как бы пряталась в тени высоких яблонь и груш, ветвями нависающих прямо над её крышей. И производила впечатление полной заброшенности, если бы прямо возле окон не росли аккуратно прополотые цветы… Сама же хата была размытого временем серо-зелёного цвета, как и высокий, слегка покосившейся забор.

Приблизившись к калитке, различила на ней приделанный почтовый ящик с номером дома - 65. А вот таблички с улицей на стене самого дома не обнаружила и слегка растерялась. Ибо нужный мне по объявлению дом тоже был с аналогичным номером. Только на улице Космонавтов, в расположении которой, следуя карте, я минут двадцать назад как потерялась ещё на остановке. Вместе с внезапно пропавшим интернетом в телефоне. Как и оборвавшимся сигналом связи.

Подул ветер, и дождь неожиданно превратился в сильный ливень. Я постучала в калитку, а она взяла и открылась, незапертая.

Поэтому, поправив сползшие лямки рюкзака, тяжёлого от лежащих в нём вещей, я быстро вошла во двор. И только направилась к потрескавшемуся бетонному крыльцу, как дверь хаты приоткрылась, и первое, что я увидела, это толстую зажженную свечу в банке, которую держала перед собой невысокая женщина.

Про таких, как она, в народе говорят – метр с кепкой, подумала я, а она решительным жестом поманила меня внутрь. Не решаясь перекрикивать шум ливня, я вошла.

Прихожая оказалась тёмная и маленькая, а единственное окно – залепленным газетой. Дальше кухня: газовая плита с двумя конфорками, круглый деревянный стол, застеленный клеёнкой; табуретки, и в глубине кухни – печка. Остальной обстановки не различить в пламени толстой свечи в руках маленькой женщины.

- Какими судьбами у меня в гостях? Заблудилась? - необычно звонким и мелодичным голосом внезапно спросила хозяйка. Но больше меня удивили в тот момент её глаза – яркие, насыщенно-зелёные, как малахит и болотный мох, если оба цвета перемешать. А ещё одета она была странно: в длинном цветастом платье, пёстром платке, с тяжёлыми разноцветными бусами, на шее закрученных в несколько рядов. И что неожиданно – в валенки, которые выглядывали из-под подола платья.

Зачарованная её глазами, я вдруг временно потеряла дар речи, а потом и вовсе осознала, что дрожу. И непонятно: то ли это её глаза так на меня подействовали, то ли дрожала от накатившего холода – ведь успела сильно промокнуть. С сарафана капало на пол.

- Я искала 65-й дом на улице Космонавтов, но, видимо, заблудилась, - произнесла я, снова с любопытством поглядывая на хозяйку дома.

Свет от пламени свечи в её руках не позволял мне определить возраст женщины. Смуглая кожа без морщин, лицо необычно гладкое… Наводило на мысль, что на женщине маска или толстый слой грима.

- Так ты, девочка, по адресу пришла! – констатировала женщина и поставила свечу на стол.

Затем жестом показала на табуретку: мол присаживайся, – и села возле стола сама, спрашивая, как меня зовут и зачем её дом искала.

- Я Глафира. А искала ваш дом по объявлению. Сдаёте? - резко спросила я, вдруг чувствуя себя в компании этой маленькой и нелепо одетой женщины некомфортно.

- Ах, вот какое дело! - оживилась хозяйка и представилась просто Демьяной, добавив: мол, чего ты сразу всё не сказала?

- А вы полностью свой дом сдаёте или комнату? - поинтересовалась я.

Демьяна поёрзала на стуле и ответила:

- Полностью сдаю дом на всё лето. Задёшево, – обрадовала меня, назвав действительно несущественную сумму. - Только есть несколько условий, - замявшись, добавила Демьяна, честно сказать, сразу насторожив меня. - Давай ты о себе больше расскажешь, а я, пока дождь не перестанет, дом тебе покажу и свои условия назову.

- Хорошо, - поднялась я с табуретки.

Посмотрела на свой большой рюкзак, под которым на полу расползалось мокрое пятно. Демьяна улыбалась глазами (я сделала такой вывод, потому что они очень уж сильно блестели), с интересом глядя на меня. А на рюкзак махнула рукой, давая знак оставить на полу. Так, со свечой, взятой со стола, она пошла показывать мне дом.

Капли дождя грохотали по крыше, сообщая, что ливень затягивается.

В хате, кроме кухни с печкой, имелась всего одна комната – хозяйская спальня. И она мне сразу не понравилась. Мало того что в ней очень темно из-за плотных, неопределённого цвета штор, закрывающих маленькие окна, так ещё пахло в комнате едва ощутимой гнильцой да тиной, как, бывает, чувствуется на болоте по осени в местах, где скапливается много прелых листьев и перегноя. И этот запах в спальне незаметно, но ощутимо въедался в ноздри, не давая забыть о себе.

Кровать хозяйки, высокая, железная, крепкая, находилась прямо у печного щитка. Большой деревянный, но при этом узкий шкаф – у стены. За ним крепились полки, плотно заставленные свечами и банками с крышками да прочими закупоренными флаконами с непонятным содержимым.

Пол дощатый, чистый, местами шелушащийся от старой краски, давно бы пора было красить. Ни радио, ни телевизора, ни цветов, ни книг. И вообще, как по мне, в спальне не было ничего интересного и радующего глаз. Может, поэтому Демьяна сдавала хату так дёшево. Ведь и без особых своих хозяйских указаний, комфортом в доме и не пахло.

Пока осматривалась, я несколько раз громко чихнула. Демьяна же на это не желала мне доброго здравия, как то обычно принято, а бурчала, что к запаху привыкну быстро и замечать перестану, объясняя запах тем, что болото здесь рядом.

- Вот и тянет со всех сторон душком, - уточнила хозяйка с намёком, словно запах и болото – дело несущественное, совсем не стоящее внимания.

- Электричества здесь нет, из-за сырости проводку коротит. Связи тоже не имеется. Но на остановке сигнал ловится, - пояснила она, добавив, что в этом неудобства не видит.

- Вы все свои требования назвали, Демьяна? - поторопила я, потому что устала и чувствовала: она чего-то недоговаривает.

- Ишь, шустрая, - хмыкнула она и пояснила: мол, в гости никого приглашать нельзя, а ещё нельзя ничего из её личных вещей не трогать. - Вода для бытовых нужд в колодце, на огороде, - неожиданно утробно хихикнула Демьяна.

И от её смеха у меня мурашки выступили на коже. Ух, какая она всё же неприятная женщина.

- Пошли, покажу огород и колодец. Сейчас тебя через чёрный ход выведу, - сказала Демьяна и вдруг замерла на месте, словно прислушиваясь.

Затем на меня глянула и озадачила, пояснив, что дождь сейчас закончится. И действительно, грохот капель по шиферной крыше внезапно стих. «Она ведьма или ясновидящая?» - скептически подумала я, ощутив отдающее под ложечкой нехорошее предчувствие.

Демьяна повела меня к печи, где рядом, за шторкой, имелся коридорчик к чёрному ходу. Зайдя внутрь, в пламени свечи я разглядела там, на гвоздях, настоящие сокровища: старинные и новые, самые разнообразные как в размерах, формах, так и в цвете, – ожерелья и бусы. Они, навешенные плотными рядами друг на друга, переплетались яркими гроздьями, образуя толстые змеистые цепи.

- Ух! - выдохнула я, совершенно очарованная невероятным зрелищем.

- Рот на чужое не разевай и, как уже сказала, ничего не трогай! - погрозила мне пальцем Демьяна, недобро, с предостережением зыркнув на меня. - Если что пропадёт, то пеняй на себя. Дочки мои обидчивые, такого не простят.

На огороде, за чёрным ходом, главенствовала тень от плодовых деревьев и заросли густой сорной травы: сныти, лебеды, мокрицы. Вишни, яблони, сливы со скрученными больными стволами склоняли свои ветви практически до земли. Рядом с деревьями, наполовину прячась в сорняках, стояли высокие полупустые бочки с водой, выглядевшие на неухоженном огороде не к месту.

Колодец был накрыт деревянной, с виду тяжёлой крышкой с кольцом посередине. И находился он, как и говорила Демьяна, прямо у остатков вросшего в землю и покрытого снизу густым мхом забора. Сквозь прорехи в досках в огород пробирался развесистыми еловыми лапами лес. Там же, среди толстенных стволов, виднелась узкая, едва приметная тропинка.

- Даже не думай туда соваться, девочка. Заблудишься – и в болоте завязнешь. Тогда никто не спасёт, - снова погрозила пальцем Демьяна, увидев, что я заметила тропинку.

А я только сейчас, на дневном свету, рассмотрела, какие же у неё чёрные, острые ногти. Они напоминали крепкий панцирь жука и выглядели так мерзко, что я сразу отвела взгляд.

И вообще на Демьяну долго смотреть как не хотелось, так и просто не получалось. Нечто ужасно неприятное словно таилось в ней и при долгом взгляде неявно проступало, заставляя отворачиваться.

- Ну, что, решила? Останешься? Тогда деньги сразу давай! - поторопила Демьяна, а в тоне сквозила настойчивость, как намёк, что долго мне думать она не позволит.

Честно, я не знала, что делать. Хотелось с Клавдией Семёновной, соседкой, но бывшей мне по жизни как тёткой родной, посоветоваться. Она ведь наверняка волнуется. Когда я в последний раз ей звонила, то сказала, что комнаты в квартирах, которые я заранее приглядела на сайте, оказались заняты. Скорее всего, Клавдия Семёновна сегодня ожидала моего возвращения. А тут такое дело.

- Соглашайся, что тут раздумывать? Я же, считай, задарма предлагаю! громко оборвала мои раздумья Демьяна. - К тому же, - задумчиво произнесла она, - я скоро по-любому уезжаю.

«Как-то всё выходило нечестно!» - подумала я, понимая, что времени поразмыслить нет, а уезжать домой, в райцентр, когда нашла в городе работу, не хочется. Стыдно и неудобно получится звонить администратору кафе и, когда уже согласилась там работать, отказываться.

- Я согласна! - вышло словно само собой!

У Демьяны на мои слова глаза хищно заблестели, и вся она словно бы в некоем загадочном, радостном предвкушении оживилась, что меня насторожило. Неужели она о чём-то нехорошем умолчала и тем свинью мне подложила, а?

- Сделку скрепим словесно. Ключ тебе выдам и сразу уйду.

Так и решили. Она ещё раз спросила, поняла ли я, чего делать нельзя, и, получив моё подтверждение, взяла деньги, положив в карман платья.

Затем она достала из-под стола увесистую, плотно набитую матерчатую сетку-авоську и ещё раз строго наказала, чтобы я никого в дом не приводила. После вышла через чёрный ход, быстро скрывшись в неизвестном направлении среди густых зарослей на огороде.

А я вернулась в дом. Ещё раз всё осмотрев, отметила хлипкую дверь чёрного хода, которая закрывалась на крючок, и под ней была заметная щель. А вот дверь в спальню закрывалась изнутри на крепкую защёлку.

Также я обратила внимание, что замок от входной двери был по типу амбарного – из тех, что крепится на петлях, а ключ к нему длинный и на верёвке.

Взяв телефон из рюкзака и сменные вещи, к ним тёплый кардиган на пуговицах, переоделась и вышла во двор.

Поглядывая на хмурое, всё ещё тяжёлое небо, посмотрела на телефон: полоски связи отсутствовали. Смирившись с возможной угрозой дождя, решила вопреки всем кошкам, скребущим на душе, не тревожиться из-за своего решения остаться. Ведь в нём было и хорошее, и тому надо бы радоваться. Что я старательно делала, пока около двадцати минут средним темпом добиралась до остановки, обходя лужи и не встретив по пути ни единой души.

- Говори громче! - изошла на хрип Клавдия Семёновна. - Не слышу!

- Связь плохая! - уже в который раз, расстроившись, повторяла я, сидя на пустой остановке. Затем предложила написать на вайбер.

- Хорошо! - на эту идею отозвалась соседка.

Я оборвала вызов и, включив вайбер, принялась строчить ей сообщение: «Нашла совсем дешёвое жильё в частном секторе, возле леса». Про неудобства и навязанные Демьяной правила писать не хотелось, знала, что Клавдия Семёновна растревожится. А с её характером и нетипичными взглядами на жизнь ещё заставит меня отказаться от съёма и вернуться домой. Ибо я чувствовала, что соседка обязательно заподозрит в указаниях Демьяны неладное и происки чертовщины. Её она, начитавшись разных эзотерических книг и насмотревшись программ по рен-тв, видела, если честно, постоянно и почти во всём. «И на работу официанткой взяли. Деньги обещали каждую неделю выдавать на руки. Так что я сегодня не приеду. Позвоню, когда буду в городе. Обнимаю», - закончила я и отправила сообщение, а после, подумав, написала на вайбер администратору кафе, что завтра выйду на работу. Об этом моменте, когда я честно поясняла, что ещё не нашла жильё, мы договаривались заранее. Или же на работу мне нужно было по-любому раньше прийти в понедельник. «Хорошо!» - быстро пришло ответное сообщение от администратора. Я, выключив мобильный интернет, встала с лавочки и пошла обратно – обустраиваться на новом месте.

В хате всё равно было темно. Не спасали все найденные свечи, которые я зажгла и расставила.

К тому же приходилось закрывать дверь спальни, иначе возле печи гулял неизвестно откуда взявшийся сквозняк, приподнимая и покачивая штору, отделяющую кухню от двери чёрного хода. И та дверь за шторой протяжно поскрипывала, словно кто её постоянно дёргал.

Я понимала, что дело в щели под дверью и, вероятно, в рассохшейся древесине, но все же часто ловила себя на том, что прислушиваюсь.

Раздражения добавляло и то, что холодильника в хате нет, а я по глупости совсем не обратила на это внимания. Сейчас вот жалела.

Поэтому пришлось довольствоваться остатками чая из термоса да перекусом из взятого в дорогу бутерброда с сыром, сухим печеньем и халвой, которую настойчиво впихнула в рюкзак заботливая соседка.

В хате, среди свечей и в словно давящей тишине, находиться было некомфортно. «И телефон здесь не подзарядишь», - отметила я, наконец разложив вещи на пустой полке в шкафу и перестелив кровать выделенным Демьяной комплектом чистого белья.