Еще немного воды и атмосферы

Плотно сросшиеся крапива и чертополох создавали свой микроклимат, при котором редкая растительность мутировала и разрослась, принося странные плоды, похожие на смесь яблока, зеленого горошка и бледной поганки. Принц их с удовольствием жевал, потому что это было лучше книжного переплета.

Спал он по старой привычке, в библиотеке, подложив под голову притащенный из тронного зала королевский пуфик для ног и укрывшись королевской же мантией. Утром он привычно выпрыгивал в окно, а так как библиотека находилась на четвертом этаже, для смягчения посадки натягивал внизу большой гобелен, изображающий анатомический разрез огнедышащего дракона в масштабе один к двум. Ужинал принц в парадной зале, привязав пятерых спящих к стульям вокруг стола для компании.

Поначалу он ел в углу, как раньше, прикрывая голову рукой от возможных летящих тарелок и объедков. Но постепенно осмелел и стал забираться сначала под стулья, а потом и прямо на стол. С ногами. Особенно он любил дремать, как дома, на люстре, уютно расположившись между вензелями и свечками.

Через некоторое время он набрался храбрости и начал выходить на прогулки вокруг своего нового дома. Перестал пугаться любого шороха и прятаться по кустам. А один раз совсем обнаглел и загнул острые уголки королевской короны вовнутрь. На всякий случай.

Трансформация героя + интрига

“А где же принцесса?“ – спросит Проницательный Читатель.

А вот. Именно на тот случай, если кто-нибудь забредет в замок, ее хорошо спрятали. Извращенцев, знаете ли, хватает. Разбудят еще.

И найти ее мог исключительно такой жестко забитый параноик, как наш герой.

А он тем временем стал немного походить на нормального человека и даже на ночь уходил в спальню и сладко засыпал у порога на коврике.

Кульминация

Однажды принц сидел на столе и грыз ногти. Внезапно резкий порыв ветра, прорвавшийся неизвестно откуда, с грохотом распахнул окно.

Через мгновение Принц испуганно моргнул и огляделся: он висел почти под самым потолком, держась одной рукой за огромный гобелен, на котором была выткана кровавая сцена битвы паладинов с гигантскими тушканчиками, а другой сжимая спящую девушку за большой палец левой ноги.

Он только успел подумать, что старая ткань двоих не выдержит, как со страшным треском и грохотом упал на пол. Сверху на него рухнуло бесчувственное девичье тело.

“Вот повезло-то”– хмуро подумал он.

Выбравшись из-под свалившегося на него счастья, он внимательно осмотрел его. Принцесса была прекрасна, на ее щеках играл нежный румянец, пухлые губы изогнуты в нежной улыбке, нежные пальчики бережно сжимали бутылочку с серной кислотой. Принц улыбнулся и радостно вздохнул: падение не потревожило ее сон. Он осторожно поднял ее и привязал к стулу рядом с родителями.

“Постойте, постойте, а когда же этот придурок поцелует принцессу?”– воскликнет Проницательный Читатель.

А вот тут надо понять, что скоро сказка сказывается, а гадости всякие, типа там жизнь себе на корню загубить,– это еще быстрей делается.

Развязка

Короче, гормоны взяли свое и принцесса проснулась. Принцу, в принципе, ее характер был по барабану, он и не такое видел, лишь бы кости правильно срастались. А много ли может сделать хрупкая девушка, да еще и после долгого сна?

В общем, как раз, когда он пришел в себя от удара стулом по голове, она слегка утомилась и пошла на кухню искать мышьяк.

Тут и остальные начали просыпаться. Первой очнулась юная фея и мудро произнесла: ”Что ж я, дура, сама сонный порошок вдохнула!”. Король и королева сразу начали обеспокоено оглядываться по сторонам, а услышав шум бьющихся тарелок на кухне, разочарованно вздохнули. Стражники проснулись, просто открыв глаза, потому что мыслей у них все равно никогда не было. Правда, через мгновение дружно упали со стульями на пол: принц на всякий случай привязал их крепче всех.

Сам герой спрятался под содранным гобеленом. Однако от феи не скроешься, и дней через пять он был найден. По храпу. Как известно, у фей очень развит слух. Бить, как ни странно, нашего героя не стали, а придумали более изощренную месть: его женили на принцессе.

Хеппи-энд

Король с королевой, пристроив таким образом дочь, купили себе маленький домик на побережье и слиняли. Стражники вернулись к прежним обязанностям (а куда они денутся!). Добрая Фея, разочаровавшись в добрых делах, полетела переучиваться на злую. Очень злую.

Что еще более странно, брак принца и принцессы оказался удачным. Новая королева, поняв всю безуспешность как психологического, так и физического воздействия на супруга, переключилась на владельцев близлежащих земель, так что королевство быстро разрослось, и государственные дела по управлению территорией вытеснили небольшие недостатки юности. Родное королевство бывшего принца тоже вошло в состав новоявленной империи, а всему его двору пришлось спешно покидать свой замок, так как прошел слух, что Спящая Королева едет с визитом к родственникам своего мужа.

Король расширил библиотеку, подведя туда водопровод и канализацию, и прослыл большим ученым и просветителем.

В общем, все жили долго и счастливо.

Завязка

Давным-давно, в стародавние времена, когда трехглавые змеи и говорящие лягушки являлись не краснокнижной редкостью, а суровой реальностью, когда магические вещи валялись на каждом углу, а принцессы выходили замуж за дураков и клинических идиотов, жили-были король и королева. Однажды, после долгих молитв и магических заклинаний, у них родилась дочь. Как водится, на крестины созвали всех фей королевства.

Нет, Проницательный Читатель, старую злую фею тоже пригласили.

Боже, какой нежной, ласковой и тихой была… жизнь королевства, пока не родился этот отвратительный, неугомонный, изобретательный и коварный монстр под личиной невинного младенца. Эта сказка добрая, поэтому мы не будем объяснять, что делала юная принцесса с наручниками, щипцами, отвертками, иглами разных калибров, паяльниками, напильниками, кипятком и серной кислотой. Родители явно переборщили с заклинаниями, гормонами и вредными привычками.

Первой из королевства сбежала та злая колдунья. Потом другие феи, прислуга из замка, а за ними – остальные жители обреченного королевства. Да что там, даже огнедышащие драконы боялись вылупиться здесь на свет.

Остались лишь любящие родители отвратительного чада, и два глухонемых стражника, хотя уже и они подумывали смыться. И тогда пришло спасение в лице той юной феи, о которой ни словом не упоминалось вначале. Она сжалилась над несчастными и усыпила принцессу, но не так, как всем хотелось бы, а на сто лет. А может, и больше. Никто ведь не считал.

Замок закрыло густыми зарослями крапивы и чертополоха. О нем все забыли.

Продолжение завязки

Он был самым младшим в семье. Его ненавидели даже тараканы. Собаки рычали ему вслед, кирпичи и объедки свистели над головой. Он питался тем, чем в него кидали. Родственники постоянно шпыняли его по поводу, а чаще всего - без. Во время больших приемов его запирали в подвале родового замка.

Но он был принцем.

То утро началось обычно: он упал с балкона. Естественно, с помощью неугомонных родственников. Привычно увернувшись в полете от вазы китайского фарфора, он удачно приземлился на цветочную клумбу. М-м, неудачно. Оказалось, что за ночь ее кто-то успел забетонировать. Прихрамывая, он побежал к забору, на ходу продумывая новые ходы утреннего отступления. Забор был под напряжением. Видимо, ночью кто-то поработал основательно. Когда он пополз дальше, волосы на голове стояли дыбом и одежда слегка дымилась.

Внезапно принц остановился и задумался. В то же мгновение перед ним упала огромная статуя Зевса-громовержца. Он поднял голову вверх: небо было безоблачным и как никогда притягательным.

Секунды промедления оказались фатальными: вдали послышался лай собак. Перепрыгивая через кусты, валежины и овраги, он подумал, что сегодня ночевать в замке не стоит.

Взлетев на дерево, принц оглядел окрестности. Оказалось, что собаки уже километров пять как отстали. Позади остались негостеприимные стены родного замка, справа – болото, слева – скалы, а впереди – бурелом.

А в это время птицы, вьющие рядом гнездо, начали проявлять повышенную агрессию. Принцу, конечно, к такому отношению было не привыкать, но против слетевшейся стаи он ничего не мог поделать. Сбив пару птиц и веток своим падающим телом, он пополз к болоту отмываться от птичьей ненависти.

Проницательный Читатель, наверное, уже догадался, что за бурелом был впереди и куда в конце концов направил свои стопы наш герой. И на этот раз оказался абсолютно прав, потому что против сюжета все равно не попрешь.

Развитие сюжета и прочая вода. Середина сказки.

Продираясь сквозь огромные кусты крапивы и чертополоха, принц удивлялся, что здесь нет ни птиц, ни зверей, ни насекомых. Внезапно растительность закончилась, и он, исцарапанный и изжаленный, выпал на ступеньки полуразрушенного замка.

Его поразила абсолютная пустота этого места: не было слышно ни звука, казалось, даже ветер не проникал сюда. «Здесь можно жить», – подумал он.

Принц огляделся вокруг: люди! Здесь были люди!

Подавив свой убегательный рефлекс, он обнаружил, что они спят, причем довольно давно. Два здоровых мужика с лицами дебилов и маленькая полупрозрачная женщина с крылышками валялись на крыльце, представляя собой пикантную композицию из трех тел и паутины. Принц осторожно подпнул одного громилу, потом еще раз, потом гораздо сильнее – никакой реакции. «Летаргический сон», – решил он.

В детстве он часто прятался в библиотеке и с голодухи грыз книжные корешки, а со скуки читал все подряд. Поэтому рос всеядным и начитанным ребенком, за что его ненавидели еще больше.

Пнув заодно и второго стражника, принц вошел внутрь. Несвоевременно поседевшие мужчина и женщина в потускневших коронах спали в тронной зале под столом, трогательно укрывшись скатертью. Толстый ковер из пыли закрывал все вокруг.

Принц довольно сощурился: наконец-то он нашел спокойное укромное место, нашел свой дом.

Продолжение следует

Время шло, он не нашел в себе способностей и рвения к медицине. Отчим стал главным врачом, мать умерла от эпидемии туберкулеза, унесшей жизни почти трети жителей городка. Он тоже пережил эту болезнь, и редкий сухой кашель добавился к его хроническому насморку. Братья и сестры выросли, разлетелись по разным частям света. Отчим сошелся с одинокой вдовой, которая теперь следила за ними двоими в опустевшем домике рядом с госпиталем.

Годы не изменили его. Из худого жилистого подростка он превратился в сутулого юношу с длинными волосами, закрывающими лоб и черными, как у легкомысленного отца, глазами. Он все так же промышлял тем, что собирал принесенные холодным течением дары. Лишь неестественно согнутая, плохо двигающаяся рука, которую он практически всегда держал в кармане, напоминала о давней травме. При спуске в грот он держал в этой руке фонарь, будто на тонкой сухой палке. В обыденной жизни он ею не пользовался. Даже убирая палаты госпиталя, он здоровой рукой держал швабру, а больную держал в кармане белого халата. Отчим убеждал его разрабатывать малоподвижные суставы, но его устраивала та жизнь, которую он вел еще с тех пор, как стал самостоятельно выходить из дому.

В день совершеннолетия он нашел в гроте нетронутую коробку неприлично толстых гаванских сигар. С тех пор без сигары во рту его не видели. Он никогда не зажигал их, а только грыз кончик, иногда задумчиво крутил пальцами, подносил к лицу и проводил носом вдоль от кончика до кончика, как это делали старые моряки. Потом он кашлял и снова засовывал сигару в рот. Когда он ел, то клал ее в нагрудный кармашек рубахи. Мужчины завистливо смотрели на сигару и крутили пальцем у виска, цокая языком и сокрушаясь о бесцельном переводе ценного продукта. Ни за какие деньги он не соглашался продать хоть одну сигару.

Девушек он не сторонился, ему нравилось наблюдать за их шумной суетой. Компания мужчин не принимала его, а с девушками он умудрялся дружить. В их обществе он становился еще более молчалив, не находя тем для разговора. Впрочем они находили его загадочным, самостоятельным и довольно милым. Сами щебетали о своих девичьих делах, поверяя свои нехитрые мечты и сердечные секреты. А он приносил им потрепанный морем шоколад и отрезы ярких тканей. Потом то одна, то другая выскакивали замуж или уплывали за случайным счастьем.

В госпитале работала медсестра Катрина с милым круглым лицом и шершавыми от бесконечных стирок руками. Она приносила ему непрожаренные пирожки с рыбой, а он мужественно их ел, хотя рыбу терпеть не мог, особенно морскую. Они гуляли вдоль высокого обрыва, под которым вили гнезда крикливые грязные чайки и молчали. Она не умела готовить и обожала смеяться, читать книги и еще любила персики, которые здесь не росли из-за холодных зим. Она звала его с собой в большой город на материке. Но он сказал, что не сможет жить без моря.

И она уехала. А он остался здесь, продолжая свою размеренную жизнь.

Отчим начал выпивать. Все были удивлены таким поворотом, он всегда был спокойным, уверенным, всегда в чистом выглаженном белом халате. Местный мэр, скрепя сердце, назначил на его место молодого врача, ссаженного с проходящего корабля за неправильный диагноз и оставшегося в городке до весны. Молодой главврач через два месяца женился на медсестре, занял домик с яблоневым садом и остался навсегда.

Он подарил отчиму одну из своих заветных сигар. Отчим заснул с ней в постели. Вернувшись после утреннего рейда в грот, он застал дымящийся остов дома. На пепелище рыдала вдова, ночевавшая в ту ночь у сестры. Тело отпели и похоронили на старом кладбище рядом с первой женой и тремя умершими в эпидемию детьми. Вдова уехала жить к сестре.

А он вернулся в грот, собрал доски и металлические уголки, сколотил тележку для перевоза припасов на башню маяка, которую можно было переправить по натянутому тросу и больше в городке его не видели.

...Он сидел на открытой площадке маяка в тяжелом металлическом кресле и грыз незажженную сигару. Длинные волосы его трепал холодный ветер. На чугунной тумбе стояла недопитая чайная чашка, ветер листал страницы старинной книги. Лопатки его согревал свет открытого очага. Он смотрел на проходящие вдали корабли, на суету жирных грязных чаек и глубже кутался в старый плед...

Когда он немного подрос, начал с группой добытчиков, крепких жилистых рыбаков, спускаться к рифам за добычей, приносимой течением.

На старом маяке давно никто не служил. Добираться до башни нужно было целый час по обходной дороге, подгадывая время отлива, чтобы затем подняться наверх по бесконечной винтовой лестнице в комнатку под открытым очагом маяка.

Он забрался туда однажды. Тогда был его тринадцатый день рождения, отчим подарил большой керосиновый фонарь, чтобы он мог спокойно лазить по своим любимым пещерам в поисках скрытых контрабандных кладов. В сумерках он пробрался к маяку, обойдя холодные мокрые камни, над которыми еще недавно плескались волны.

Пытаясь совладать со сбившимся дыханием, он оглядывал убогую обстановку комнатки смотрителя. Небольшая печь, ящик для угля, старинная чугунная кровать в углу, журнальный столик красного дерева в стиле барокко, наверняка с потайным ящичком, в котором лежала какая-нибудь старая облезлая жемчужная пуговица или бумажная обертка от большой, давно съеденной шоколадной конфеты. В углу стоял комод из мореного темного дуба, а рядом с ним - совершенно не подходивший комоду дешевый книжный шкаф, окрашенный в белый цвет, обладающий, впрочем, весьма недурным собранием книг. Фолианты были огромные, тащить их на берег было глупо и тяжело. Да и кто бы стал читать их в этом убогом городке?

Он вышел на открытую площадку. Там стояло огромное тяжелое кресло из переплетенных металлических прутьев и чугунная грубо сделанная тумба с маленьким встроенным углублением под чайную чашку. Он разочарованно обошел очаг маяка вокруг, подошел к поручню, опоясывающему площадку и плюнул вниз на острые рифы, омываемые пенными струйками начинающегося прилива. Он поспешил вниз, прихватив все же одну из огромных книг, инкрустированную разноцветными кусками кожи.

Еду для смотрителя маяка и уголь для топки сюда когда-то переправляли в тележке по длинному тросу, соединявшему обзорную площадку и выступающий мыс материка. Теперь на тросе сидели наглые чайки, а тележку давно сорвал шторм. Лет пятнадцать назад, когда смотритель, которого все считали вечным, перестал принимать еженедельные передачи, мэр города выслал людей, и тело старика было доставлено в город, а затем скромно похоронено на городском кладбище. Замены ему не нашлось. Корабли раз или два в год царапали борт о рифы у западной части полуострова. Но особо сильных поломок не случалось, поэтому о маяке забыли за ненадобностью.

Он поднимался с добычей по мокрой скользкой тропинке меж скал, нес подмышкой тяжелую старинную книгу, ступни его лизал надвигающийся прилив, керосин в фонаре кончался, еле освещая исчезающую тропинку.

Уже почти забравшись на самый верх, он сорвался. Утром отчим нашел его и разбитый фонарь на козырьке, образованном упавшей каменной плитой, ставшей поперек скал. Он упал на книгу, она впечаталась в спину, спасла череп от смертельного удара о камень, но повредила позвоночник. Вместе с книгой его внесли в операционную, и отчим пять часов колдовал над его искалеченным телом.

Он лежал в общей и единственной палате госпиталя. Однажды постель рядом с ним занял молодой моряк. Парня ссадили с корабля, ампутировали ногу по колено, он пил, ругался, плакал по ночам, зажав подушку зубами, стругал себе деревянную ногу взамен потерянной и говорил, говорил не останавливаясь и даже во сне бормотал что-то себе под нос. Молодому моряку было не место в этом маленьком тихом городке. Он рассказывал о ярких огнях больших городов, неистовых бурях, неведомых странах, прекрасных женщинах,  белых, как бескрайние льды и  черных, как тропическая ночь, о суровых воинах из северных стран, затонувших испанских галеонах и современных железных кораблях.

А он рассказал моряку о маяке.

- О, как бы мне хотелось жить там! – экспрессивно отозвался моряк. – Поддерживать огонь, рисовать хмурое небо под шепот волн и читать старинные книги! А вечером сидеть в кресле на открытой площадке и курить неприлично большую кубинскую сигару, укрывшись от ветра пледом!

В минуты меланхолии моряк просил его снова и снова повторить свой рассказ о походе на маяк. Отчим заглядывал в палату, прислушиваясь к их разговору, проводил осмотр, проверял наложенные швы и уходил, качая головой.

Однажды пришел большой корабль, пассажирский, по борту которого прогуливались леди под кружевными зонтиками, джентльмены выходили в городок на прогулку, опираясь на модные тросточки. Корабль налетел на рифы близ полуострова. При свете маяка этого бы не случилось. Пока матросы ремонтировали отказавший винт, пассажиры устроили в местных редких лесах охоту на зайцев. А потом вернулись на корабль шумной компанией, гордо показывая всем подстреленную чайку, дохлую старую лису и двух смешных ежат.

Он и моряк стояли на балкончике госпиталя, провожая охотников взглядами.

Через несколько дней корабль отплыл, и вместе с ним исчез моряк, а также старшая сестра, приносившая отчиму обед в госпиталь.

Он не любил сигары, не выносил их дым, не мечтал о дальних странах. Он здесь родился, и въевшаяся в кожу соль не звала, не мучила, не тянула в кипящую волнами морскую пучину. Он не любил ром, не выносил запаха рыбы. Каждое утро он спускался к рифам возле старого маяка,  щерящимися острыми скалами, чтобы собрать то, что прибило к берегу море. Благословенное северное течение приносило в грот обломки кораблей, ящиков, распотрошенные волнами грузы, а иногда - изъеденные соленой водой и морскими гадами тела.

Холодное течение рождало холодные ветра. Сколько бы ни грело солнце, извечный промозглый ветер забирался под одежду жителей маленького морского городка, заставляя прятаться за надежными стенами каменных домов с деревянными крышами, сложенными из обломков разбитых кораблей, тянуть руки к теплому очагу.

Он спускался к гроту раньше других. Солнце еще спало, и серый восточный край неба освещали редкие блеклые лучи, вырывающиеся из-за моря. Он спускался в скрытый туманом грот по скользкой тропинке, держа керосиновый фонарь в скрюченной руке. Он давно привык к темноте. В полдень он сонно дремал в котельной госпиталя, по вечерам убирался в палатах, мыл полы, убирал мусор, слушал рассказы лежащих на лечении моряков. Моряки рвались в море, нагло врали главному врачу, заигрывали с молодыми и немолодыми медсестрами, срывали гипс и бинты, прятали под матрасами початые контрабандные бутылки и поспешно исчезали с попутными кораблями.

Городок на полуострове издавна был перевалочным пунктом между большими портами. Здесь останавливались, чтобы пополнить запасы пресной воды, отремонтировать в спокойных водах вышедшие из строя снасти, высадить заболевших матросов. Молодежь тут не задерживалась. Едва вышедшие из подросткового возраста мальчики и девочки исчезали вместе с проходящими мимо кораблями в поисках новой взрослой жизни, ожидающей их за горизонтом. На полуострове оставались лишь старые девы в маленьком монастыре на окраине городка, плотники на верфях, да вышедшие в тираж старые моряки, остановившиеся здесь однажды, да так и оставшиеся умирать от старости и простуд.

В детстве он не мечтал о дальних странах. Мать родила его от заезжего моряка, а потом на ней женился местный врач, как на единственной привлекательной женщине, не успевшей убежать за море. В новой семье рождались новые дети, со временем исчезавшие, уносимые поднятыми парусами или болезнями. На полуострове легко было подхватить воспаление легких, бронхит или другую простудную заразу.

А он никогда не болел, если не считать хронического насморка. Он не любил надевать на себя много вещей, при случае забивался в теплый угол у очага. Но в то же время мог долго сидеть на продуваемом ветрами берегу, наблюдая за бранящимися чайками. По улице он ходил быстро, подняв воротник и засунув руки в карманы. Угрюмый ребенок, предпочитающий общество старых моряков и одинокие обрывы над морем, под которыми вили гнезда чайки. Он сдружился с флегматичным отчимом и проводил с ним больше времени, чем занятая хозяйством и детьми мать. Сверстники, собственные братья и сестры избегали его, да и он не стремился присоединиться к их шумным играм.

Когда он немного подрос, начал с группой добытчиков, крепких жилистых рыбаков спускаться к рифам за добычей, приносимой течением.

В соавторстве с Натали Т

Это короткий фантастический триллер про парня, который бежит. Через выстрелы, научную магию и вечную любовь - а в самом конце, конечно, он спасет мир. А может, и не спасет...

КАК ВСЁ ЗАВЕРТЕ...

Привет! Я хочу познакомить тебя с Миром. Мир - это парень 20 лет и сейчас он бежит, будто от скорости его движения зависит целая планета. Он бежит изо всех сил, боясь даже думать о том, что может ослабеть и замедлиться. И пока он летит по траве городского парка, зажав в руке скейт, торопясь добраться до ровного асфальта, я тебе расскажу о нем немного. Его полное имя – Владимир, но с ударением на последний слог. Его мама хотела, чтобы его имя переводилось как «владеющий миром», но не с упором на власть и обладание, а именно с упором на мир. Про маму мы расскажем чуть позже, потому что она совсем скоро появится в повествовании. Конечно, же, окружающие ни разу не заморачивались по поводу ударения, звали его то «Вовочка», то «Вовчик», то вообще «Вован», поэтому Мир сам придумал себе сокращенное имя.

Сейчас Мир так спешит, что не замечает ковыляющего навстречу Бродягу. А чумазый нечесаный Бродяга не замечает Мира. Да и мало ли в парке бегающих со скейтами парней?  Прихрамывая на левую заднюю лапу (на прошлой неделе неосторожно наступил на осколок разбитой бутылки), Бродяга подыскивает подходящее место, где можно закопать ту любопытную штуковину, которую он стащил у Старухи.

Старуха (ну и не старуха вроде, всего-то 73 года, подумаешь) несется во весь опор за Бродягой почти наравне со скоростью Мира. Заковыристые словечки из прошлого века разносятся по парку, залетают на детскую площадку и, как снежинки, оседают и растворяются во впечатлительных сознаниях малышей. Может быть, именно так и происходит связь поколений?..

Однако вернемся к Старухе и Бродяге, которые движутся наперерез нашему герою, размахивая украденным свертком (Бродяга) и увесистой сумочкой (Старуха, которая не совсем старуха). Мир все время оглядывается назад, отслеживая преследователей, а Старуха видит только свой ценный сверток, который уже в метре от ее костлявых рук...

Но тут все внезапно перемешивается, как в фильмах Бекмамбетова. Будто в замедленной съемке, Мир видит небо под своими ногами, клацающие зубы Бродяги, увесистую сумочку, которая неотвратимо приближается к его голове. Визг Старухи (ну вы помните, всего-то 73 года) превращается в низкий гул, нога в старомодной туфле не менее неотвратимо, чем сумочка, приближается к солнечному сплетению... И тут все заканчивается ослепительной болью. Однако адреналин, бьющийся в юной крови, заставляет Мира вскочить на ноги, преодолевая темноту в глазах. А врожденное воспитание заставляет Мира взять сверток и протянуть его Старухе, которая лежит на оглушенном Бродяге, ругаясь не менее витиевато, чем ранее, но уже в адрес юного сопляка.

Вдруг мощные волосатые руки хватают Мира сзади и зашвыривают в автомобиль вместе со свертком. Вопли Старухи тают, как и весь мир вокруг нашего героя, погружающегося в обратно темноту...

Кряхтя, Старуха подымается на ноги. Довольно-таки чувствительно пихает Бродягу под бок старомодной туфлей: "Чего развалился, кобель шелудивый? Издох, что ли?"

- И вовсе не шелудивый.- Мысленно возмущается примененному по отношению к нему эпитету Бродяга, но, на всякий случай, продолжает притворяться издохшим.

В сердцах сплюнув на дорожку, Старуха удаляется. Выждав для порядка еще немного, Бродяга приоткрывает сначала один глаз, а затем другой и обнаруживает коварно выглядывающую из-за кустов Старуху. Она довольно потирает руки:

- Меня, голубчик, на мякине не проведешь! - Затем довольное выражение исчезает с морщинистого лица. - У, каналья проклятый! По твоей милости все достанется этой расфуфыренной выдре. А ну бери след!..

ЗНАКОМСТВО С МАМОЙ

- Мир, вставай! - мамин голос проникает в сознание героя.

- Мама, я ещё полежу немного...

- Мир, что ты учудил в институте? Мне твой декан звонил.

Сознание Мира отказывается воспринимать действительность, мама и декан никак не хотят связываться в единую смысловую нить.

- Лена, ничего страшного он не натворил, успокойся. - голос маминого хахаля мгновенно отрезвляет Мира, и он открывает глаза.

Сам он полулежит на заднем сидении старого фольксвагена оперуполномоченного Подзубного. Рядом с открытой дверью машины стоит его хрупкая интеллигентная мама, а за плечи ее обнимет коренастый высоколобый (если честно, то просто лысоватый) мужик.

- Разве что старушку сбил с ног - язвительно добавляет противный голос маминого хахаля.

- Какую еще старушку... - в мамином голосе, как в огромной плотине, дрожит море слез. Подзубный и Мир чувствуют, что плотину вот-вот прорвет.

- Я тебе покажу "старушку"! - Невидимая за густо посаженными декоративными кустарниками,

Старуха грозит Подзубному костлявым кулаком из кустов. - Будешь у меня третьим в списке. Я тебя научу, как пожилую даму старухой называть!

Вынув из сумки блокнот и огрызок карандаша, она корябает куриным почерком несколько слов и прячет обратно. После чего извлекает из кармана сигарету, мундштук и зажигалку, вставляет мундштук в зубы, с наслаждением затягивается, но тут же громко досадливо крякает: "Дела не ждут", - и шагает в сторону дома. За старухой, словно привязанный прозрачной веревкой, плетется, понуро свесив  уши до самой земли, пес Бродяга.