Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса...

Жить на берегу озера Кучане было красиво (но холодно). На другом берегу паслись на склоне коровы, зеленый луга перемежались сосновым бором, вечером закатное солнце окрашивало горизонт в нежнейшие оттенки розового и оранжевого, отражаясь в темной водной глади. В этом озере наш руководитель ЯГ предлагал меня топить, а потом ловить сетями. У меня длинные волосы, было бы живописно.

Берега у озера были топкие, илистые, заросшие травой и кустами, и мыться в нем было решительно невозможно. Если пройти дальше вдоль берега, можно было дойти до места с галькой, но все равно температура воды, да и воздуха, не слишком располагала к банным процедурам. Поплавать еще можно, но полноценно искупаться вряд ли.  Так что наш знакомый художник Петр любезно предложил нам свою баню. На 4-м курсе мы уже доросли до такой чести. Жил художник в глубине леса. В назначенный помывочный день, нам, четверым одногруппницам, была дана инструкция, как из нашего лагеря добраться до петиного хутора. Звучало она как-то примерно так: сначала по тропинке до последнего дома, где собака лает, обойти администрацию, потом через лес метров 500 на север (ориентируйтесь на мох), там увидите кусты, где еще кукушка кукует, сверните чуток налево и вскоре выйдете к избушке. Не знаю, каким чудом, но мы таки избушку нашли, видимо слишком велико было желание оттереть с себя недельную грязь. Баня была настоящая - деревянный сруб, внутри раскаленная печка, веники, и после желающих обливали ледяной водой из шланга. И предлагали отведать петину «зубровку». Я не пробовала, но эксперимент показал, что она способна пробуждать в организме скрытые вокальные способности.

По просьбе Пети в прошлую практику мы в соседней деревеньке Косохново разобрали и расчистили площадку, где давным-давно сгорел дом. На этом месте он хотел построить часовенку. И таки построил, два года спустя она уже стояла, я была внутри. Гугл мне подсказывает, что существует она и сейчас, может кто-то ее даже видел.

Кроме, собственно, живописи, художник Петя ваял скульптуры из дерева и вел подпольную театральную деятельность. В один из дней я отпросилась рано утром пойти в Пушгоры, чтобы позвонить с почты домой, и в нагрузку мне были даны листовки с анонсом петиных выступлений на злободневные темы, которые надо было расклеить в местах скопления людей (возле магазинов). Я честно все расклеила.

Еще маленькая история про картошку. Картошка – прекрасный продукт, ее легко и быстро готовить даже на костре, она вкусная и в супе, и с тушенкой, и ее все любят. Но она тяжелая. Ее много не увезешь. Поэтому картошка быстро закончилась. Когда это случилось, ЯГ выдал нам бутылку водки и сказал, что договорился в селе с каким-то то ли Васей-трактористом то ли каким-то подобным персонажем, что он даст нам ведро старой картошки (июнь, новой еще не выросло). За водку, соответственно. Потопали мы искать то село, оно далековато было, за рекой, название уже не помню (но гугл поди знает). Нашли. Людей никого нет. Потоптались, покричали у одного дома, у другого. Пара старушек кое-где откликнулось. И началось: «Тракторист? Василий? Не, не знаем такого», «Тракторист? Васька что ли? Дык он помер под Новый год»… Местные вообще любили над нами поиздеваться, такое у них было развлечение. Мы уже начали догадываться, что ни с кем ЯГ не договаривался, но решили еще походить, попытать удачу. Тут стало понятно, почему не было людей – в конце улицы показались женщины с ведрами, был обед, они ходили к стаду доить коров. Мы спросили про картошку, вдруг кто продает? Пару дам было заинтересовалась, но когда узнавали, что в качестве платы у нас водка, мы были посланы. Прямо матом в известном направлении. Уже где-то на отшибе, ближе к мосту, у бревенчатого дома сидели на лавочке дед и бабка. Мы поздоровались, они ответили. Через пару общих фраз спросили их о картохе. «Да, - говорят, - есть картошечки немного, но она в подвале. Сгнила, правда, но выбрать можно. Вы только сначала все из подвала вытащите, и какая будет хорошая, всю можете забирать». И мы вычистили старичкам подвал от гнилья. Брать было почти нечего, насобирали пакет жухлой, но водку им все равно отдали. Картошку потом увлажнили на ночь, она напиталась и стала более-менее пригодной.

Перед отъездом администрация музея вручила нам сувениры – буклеты о музее, коробку сувенирных спичек и значки «Доброхот». Пока мы не увидели, как оно пишется, все произносили это слово как «доброход». Сейчас бы это, наверное, назвали волонтерством. Мы облагораживали территорию, что-то расчищали, что-то копали, что-строили, за возможность жить в музее-заповеднике (сейчас нам даже предоставили пару палаток).

Под проливным дождем, ночью, мы дождались автобуса, укрываясь с вещами в кафе «Березка». Там был павильон, который всегда был открыт. Потом - в Питер. Снова пошли в Эрмитаж, в этот раз нас едва пустили по нашей бумажке «внештатных сотрудников», но впустили. В музее на Мойке я не ночевала. Вечером мои одногруппницы проводили меня на вокзал и посадили на поезд до Москвы. Я ехала навестить своих бабушку и деда, а путь к ним был не близкий. 

Ночевали мы в палатках, сначала по двое. Из-за близости озера и погоды спать было невозможно холодно. Поэтому ЯГ дал команду «уплотняемся», и все утрамбовались в двухместные палатки по четверо. Стало ли от этого сильно теплее? Не уверена. Зато в нашей палатке появился новый жилец «негр Джон» - выданный для дополнительного утепления «натовский» спальник. Этот спальник имел внушительные размеры, что в длину, что в ширину и был снабжен рукавами (а еще вмещал внутри сразу двух студенток). «Это для снайпера» - заявил кто-то. Может ли снайпер вести стрельбу, комфортно лежа при этом в спальном мешке? Не знаю. Но при виде этого предмета было решено, что ранее в нем наверняка обитал некий двухметровый негр по имени Джон. Так появился спальник, имеющий собственное имя.

Наш лагерь был не единственным в заповеднике, но с другими мы обычно практически не пересекались, т.к. весь день были чем-то заняты. Из соседей особенно запомнились студенты-художники, ходившие в однотипных балахонистых одеждах и с длинными волосами, что сильно затрудняло их половую идентификацию. Иногда мы находили одного, затаившегося в укромном уголке с мольбертом, и наблюдали за процессом работы.

Чаще всего нас посещал приятель нашего ЯГ - обитавший в местном лесу художник Петр и его пес Пират. Художник этот был в контрах с администрацией музея, поэтому дружили мы тайно. Однажды утром, проснувшись и выползши на завтрак, мы увидели на столе бутерброды с маслом. Со сливочным! Масла у нас в запасах не было, вечером никто в Пушгоры не ходил, утром бы не успел, откуда? ЯГ загадочно улыбался. Мы стрескали бутеры с маслом и чаем, как белые люди. Когда все съели, ЯГ поведал, что встал он, по привычке, с рассветом и увидел, как пес Пират что-то тащит в зубах мимо нашего лагеря. Добрая животинка плюнула свою добычу, так у нас появились бутерброды с маслом. Приятного аппетита.

Иногда нас навещал местный парень – если я не путаю, работал он на конюшне. Однажды принес нам улов рыбы – каких-то то ли пескариков, то ли еще что-то такое мелкое. С какой же радостью мы это все почистили, поджарили и слопали. А еще у него был конь.

Еду готовили по двое, т.к. нас было довольно мало, дежурства выпадали часто. В обязанности дежурных входило встать раньше всех, развести костер, приготовить завтрак. Потом отмыть кастрюли, притащить дрова и приготовить обед: первое, второе и чай. Снова отмыть кастрюли, снова притащить дрова и приготовить ужин. Потом натаскать воды для следующей смены. Кроме того надо было всегда находится в лагере и быть в курсе, кто куда пошел. Звучит не так сложно, но на деле на это уходил почти весь день. Водой в озере мы не пользовались, ее приходилось таскать из кафе «Березка» с другой стороны леса. А еще ЯГ был против чистящих средств, поэтому котелки и кастрюли мы оттирали травой и ветками. Пустые жестяные банки обжигались на костре и закапывались в яму. Кстати, тогда еще не было этих открывающихся банок с «язычком», консервы вскрывались обычным ножом. Больше особых отходов не было. Все сыпучие продукты и макароны еще дома пересыпались в бутылки из-под воды, по мере опорожнения эти бутылки использовались снова под воду. Стеклянные банки были под запретом. Из страшного – в этот раз у нас не было стационарного туалета. Вернее он был, но в таком состоянии, что сходив туда однажды, никто не отваживался рискнуть второй раз. Поэтому ходили «девочки налево, мальчики направо» (с саперной лопаткой).  

Однажды на дежурстве я выползла из палатки ранним утром и оказалась непонятно где. Весь мир вокруг был скрыт в плотной пелене тумана. Не видно было даже своей вытянутой руки. Никогда раньше и никогда после я не видела тумана подобной непроглядной густоты. Ощущения весьма своеобразные, словно висишь в некоем осязаемом белесом пространстве без верха и низа, не видно ни направления, ни каких-то ориентиров, ни собственного тела. Продуктовую палатку и костер искали с напарницей на ощупь, местами передвигаясь на четвереньках, а потом постепенно туман рассеялся.

Те, кто не был на дежурстве, шли работать. В этом году нам выпали работы на территории вокруг музея. Сначала обрезка сирени, потом сбор сена. Происходило это обычно по одному сценарию – днем мы сгребали сено, вечером шел дождь, поэтому следующим утром мы сено раскидывали, днем сгребали, а вечером шел дождь... И так по бесконечному кругу. И каждый день, т.к. работали мы там, где ходят туристы, какой-нибудь «Петросян» обязательно спрашивал, сколько нам платят за массовку в виде крепостных. Это была очень оригинальная и свежая шутка, все три недели.

После работы была обязательная культурная программа, поход в музеи-усадьбы или в Пушгоры.

Однажды даже провели футбольный матч с соседним лагерем. А временами случалось страшное – нас посещала она. За давностью лет я не вспомню имя этой дивной женщины, но она была обязательным элементом каждой экспедиции. Местная поэтесса и эксперт по Пушкину. Она приходила вечерами, садилась у костра и вещала. Про жизнь А.С., про его ссылки, про то, как и где он умирал, в особенности про то, в каком году, кем и сколько раз эксгумировались его останки. «Вы приставляете, там, на черепе, даже сохранились волосики!»… Иногда ее заносило, и она начинала простираться мыслею в какие-то совсем дикие дебри, повествуя про ужасное будущее. Про грядущий апокалипсис, в который нашему поколению предстоит выжить, про псковских монахов, которые на жалея живота своего денно и нощно строчили особую молитву, могущую защитить нас от грядущей катастрофы, от прихода дьявола, чумы, войны и т.п. Явка на эту лекцию была обязательна. Мы страдали, зевали, преисполнялись чувством тленности бытия и умоляли ЯГ больше ее не звать, но она приходила снова.

Антракт.

И хотя я ещё не написала «Откуда взялось пасхальное яйцо», но первая книжка из серии «Откуда взялось...» уже у меня есть, это книжка про Пушкина, «Откуда взялся Пушкин», по заказу музея-заповедника «Михайловское». В этой книжке Пушкин летает на цапле, а сама книга получила диплом за лучшие иллюстрации к детской документальной книге на международном конкурсе «Образ книги» (2023). И самое главное, что всё это — чистая правда.

Буду рада комментариям — тут или на Ютуб, особенно положительным:)

Государственный музей-заповедник А.С. Пушкина "Михайловское" (Псковская область) наряду с другими объектами включает в себя три исторических парка усадеб: Михайловское, Петровское и Тригорское.

В парке усадьбы Михайловское - площадью 21,1 га - 7 прудов. Пять из них устроены по системе сообщающихся сосудов, украшают западную часть парка.  Самый ранний – Чёрный или Ганнибалов пруд, расположен в укромном уголке парка.

Вторым входом на усадьбу является бывшая хозяйственная дорога. В настоящее время имеет условное название «цветочная аллея». Сейчас она берёт свое начало от пруда «под сенью ив густых», являющего вторым прудом ганнибаловской поры.  Ещё один усадебный пруд - с «островом уединения» - находится в юго-восточной части усадьбы, и водосбросом сообщается с Ганнибаловым прудом.

Миха́йловское — дворянское имение в Псковской области. Известно с XVIII века как часть владений царской семьи — Михайловская губа. В 1742 году имение было пожаловано императрицей Елизаветой Петровной прадеду Пушкина — Абраму Ганнибалу — «арапу Петра Великого».

В этих краях творил свои бессмертные произведения А.С. Пушкин, и, именно благодаря его имени, Михайловское прославилось на всю страну.

Фото отсюда