Баня у буровиков

Плохо с баней в тундре! Вода из снега, леса нет, дрова взять неоткуда, печки – и те на соляре, парилку из них не сделать. Только и остаётся, что в тазике посреди балка́ мыться. Да и какое это мытьё, когда один моется, а второй в это время на улице сидит, ждёт: балок у нас с трактористом Иваном маленький – и так-то с трудом развернуться можно, а уж с тазиком вообще никак.

А много-ли снега натопишь? Пару вёдер, а это хватало разве грязь да сажу солярную по телу размазать тонким слоем. Так что за Иваново предложение сгонять на буровую, чтобы помыться в нормальной бане, я ухватился сразу. Разве что уточнил:

–  А у них точно баня есть?

–  Конечно! – ответил Иван с видом знатока. – Буровики получше нашего живут: у них горячая вода всегда имеется, она им для работы нужна. Ну а где горячая вода, там и банька есть. Не парная, конечно, зато воды хоть залейся.

–  Ну тогда поехали! – дал добро я. Всё же был я уже хоть и маленьким, но начальником. А начальнику соглашаться не положено, зато можно давать добро.

Буровая, на которую мы собрались ехать, стояла километрах в трёх от нашего профиля, поэтому сгонять туда мы решили вечером после работы – долго ли доехать туда на тракторе. Всего каких-нибудь полчаса-час в одну сторону, не больше. На лыжах оно, конечно, быстрее получится, зато не так комфортно. На буровой мне до этого случая побывать не довелось, так что ехал я туда с энтузиазмом подростка, пробирающегося на фильм «до 16 лет». Ну интересно же в самом деле побывать в новом месте, посмотреть как трудятся наши доблестные нефтяники. Вот только реальность быстро сбросила меня с небес на землю.

На буровую, судя по её виду, видимо сбросили огромную нефтяную бомбу, или может быть её обстреляли мазутом конкуренты с соседней буровой. Во всяком случае, в радиусе 200 метров вокруг буровой вся земля была покрыта чёрной маслянистой плёнкой то ли мазута, то ли нефти. С трудом добравшись по этой жиже до жилых балков мы спросили у выскочившего на шум трактора мужичка (тоже с ног до головы заляпанного нефтью):

–  У вас баня есть?

–  А вон туда проедете, до красного вагончика, там и баня, - ответил мужичок, махнув рукой себе за спину.

–  Помыться-то можно будет? – спросил я, опасливо разглядывая буровика. Судя по виду, баня ему нужна была гораздо больше, чем нам.

–  Смена ещё через два часа будет, так что успеете, - ответил мужик и скрылся обратно в балок.

–  Что-то не больно они гостеприимные, - пробурчал Иван и повёл трактор к бане. – Ну хоть помыться разрешили, и то хорошо.

Баня, как я и подозревал, тоже подверглась нефтяному нападению. Во всяком случае ходить в ней нужно было очень аккуратно по разбросанным на полу поддонам, чтобы не вляпаться во одну из многочисленных мазутных луж, растёкшихся по полу. Ивану это удалось, а вот я подорвался на мине. Два раза. А мазут-то ой как плохо отмывается! Хорошо хоть с горячей водой проблем действительно не было - всё же не зря мы съездили.

***

Неделя проходила за неделей. По утрам вокруг нашей станции устраивали свои баталии совершенно ошалевшие от весны зайцы: прыгали, пинались и верещали, мешая высыпаться.

Мылись и стирались мы всё так же в тазиках, поскольку ушли с работой от той буровой уже далеко. Правда на горизонте замаячила новая буровая – и приближались мы к ней с каждым рабочим днём всё ближе и ближе. И вот, наконец, настал тот день, когда наша станция оказалась совсем рядом. В каких-нибудь 5-7 километров.

–  Ну, что, поедем в баню? – снова предложил Иван.

–  Как в прошлый раз? – поинтересовался я. В баню-то мне хотелось, только вот в мазут меня несколько отпугивал.

–  А если нет? Потом-то до неё ещё сложнее добираться будет, - привёл убийственный аргумент Иван.

–  Ладно, поехали! – махнул рукой я. Всё же возможность нормально помыться выпадала нам очень редко, а ведь до конца сезона оставался ещё целый месяц.

Выехать удалось уже в сумерках, поскольку работать по весне приходилось ударными темпами, навёрстывая время, упущенное из-за полярной ночи. Совсем-совсем скоро в тундре наступит полярный день длиной в три месяца, а пока мы ещё успевали насладится самыми обычными восходами, закатами и очень длинными сумерками. И самая плохая особенность сумерек в том, что в это время практически полностью исчезают тени и тундра становится совершенно плоской.

Наш дрынолёт-бульдозер марки ЧТЗ-130 легко летел на встречу приключениям со скоростью 10, а то 15 километров в час, наматывая на гусеницы километр за километр. Буровая очень медленно нехотя приближалась, но вот мы уже добрались до неё совсем близко. Ещё с полкилометра, и мы будем у цели, осталось уже совсем немно…

С тайной гордостью могу сказать, что в тот день я испытал на себе невесомость, когда наш трактор летел с обрыва незамеченной нами в сумерках реки. Это были незабываемые секунды, которые показались мне какими-то длинными и тягучими: вот широко раскрывается в крике рот Ивана, судорожно вцепившегося в рычаг трактора; вот ещё шире раскрываются глаза рыбачащих на противоположном берегу буровиков. Затем был удар об землю, несколько смягченный толстым слоем снега, и время снова побежало в обычном ритме. Зашипел Иван, потирая ушибленный бок, а с другого берега к нам уже подбегали буровики:

–  Ну вы даёте, мужики! – заорали они. – Вы там живые в своей консерве?

–  Да живые мы, живые! – ответил Иван, открыв дверь кабины. – У Вас баня есть, помыться можно?

– Есть! Успевайте, сейчас народ как раз парилку раскочегарил! – радостно заулыбались мужики.

Заведя бульдозер, мы выбрались из реки. Очень удобная штука - трактор с ножом: может и снег разгрести, а может и сам себя из сугроба вытащить, подтягиваясь на ноже.

Выехав из каньона, по которому протекала речка, мы подъехали к буровой. Больше всего она напоминала большой холм, с прорытыми там и сям мышиными норками, если, конечно, вы себе сможете представить мышей ростом с человека. Практически вся буровая была заметена метелями так, что всё пространство между балками было полностью завалено снегом. Местные работяги долго не мучались и нарыли ходов, по которым можно было передвигаться не выходя наружу из гигантского сугроба, в который превратилась буровая. Но самое главное – у них была самая настоящая парилка! Причем топилась она дровами, привезёнными с большой земли на вертолёте! Я, конечно, слышал о богатых причудах нефтяников, но вот чтобы дрова вертолётом с большой земли возить – это было сильно.

Парилка дышала настоящим жаром, а местные работяги, как на подбор, все были кругленькими, розовенькими и лоснящимися. Мы рядом с ними оказались серыми и блеклыми, по-видимому солярная копоть, въевшаяся в кожу, мытьём в тазике не оттиралась. Поэтому поначалу мы с Иваном скромно жались к стеночке, чтобы не слишком сильно отсвечивать своей серостью на фоне розовых тушек буровиков. Что, в принципе, не помешало нам хорошо пропариться и отмыть наконец-то вековую сажу солярных печек.

Так что обратно мы добирались чистыми, распаренными и самое главное – без приключений.

Последнее приключение в сезоне

Всё когда-нибудь заканчивается, подходил к концу и мой первый зимний сезон. По радио прошло сообщение о закрытии зимников, а это значит, что пора сворачивать все работы. Из Нарьян-Мара прилетел начальник партии, раздал самые последние ценные указания и назначил ответственных за их исполнение. И видимо заодно заразил весь лагерь гриппом.

Хорошо болеть гриппом дома, под присмотром врачей и любящей семьи. Совсем другое дело в поле. Здесь тебя никто особо любить за болезни не будет, да и лечить тоже, поскольку полевые аптечки редко содержат что-то более эффективное, чем цитрамон с парацетамолом.

В общем, через пару дней после отъезда половина лагеря лежала пластом, а на остальных свалилась забота о том, чтобы успеть доделать все работы к закрытию сезона. Мой рабочий Женя продержался дня четыре, после чего тоже слёг и теперь вся его работа свалилась на меня: пришлось самому бегать за километр от станции, чтобы заземлить дальний конец геофизического провода, после чего бежать обратно на станцию, чтобы включить генератор. Через пару дней загрипповал и я, да так, что с трудом передвигался по профилю под звон в ушах и на подгибающихся ногах. На моё счастье, из лагеря вернулся выздоровевший Женя, сменивший меня на проводе и мы всё же сумели закончить работу на профиле. Женю увёз Андрей Рочев на своём вездеходе, да и нам пора было выбираться на базу.

Последний день я потратил на сборы перед дальней дорогой: сматывал и увязывал толстенный геофизический медный провод ГМП (100 килограмм меди, между прочим!), отключал и убирал всё, что может упасть и разбиться – дорога нам с трактористом Иваном предстояла дальняя. Из остатков оленины и картошки было сварено какое-то очень странное блюдо: что-то вроде холодца с мясом, картошкой и луком. Не очень аппетитное на вид, зато очень сытное и вкусное. В общем, я уже был совсем готов к выезду, как вдруг неожиданно оказалось что заболел Иван. Он смотрел на меня слезящимися глазами побитой собаки и слабым голосом утверждал что: «Да фигня, ты меня подсади на трактор и поедем».  Если честно, то подсаживать его на трактор у меня не было ни малейшего желания, но и оставаться здесь мы тоже не могли – зимник закрывался и нам светило задержаться в тундре о-о-очень надолго. Так что всё же пришлось садить его за рычаг нашего броненосца. Проехав пять минут, Иван остановил трактор и сказал:

–  Садись за рычаги, я не могу.

–  Да ты совсем сдурел что ли? – возмутился я. – Я ж этот драндулет никогда в жизни не водил!

–  Ну вот и научишься, - ответил Иван, сползая с кресла. – А я руководить буду.

Глянув на Ивана я понял что других вариантов у нас попросту нет. Сжав всё своё самое ценное в кулак, я сел в водительское кресло. Вести трактор оказалось не таким уж и сложным занятием, благо у ЧТЗ-130 всего один рычаг на все случаи жизни.

Скоростей у него, правда, было в избытке, но их я переключал по Ивановым подсказкам, да и пользовались мы всего парой скоростей. Самое сложное было запомнить, что нажатие на педаль газа ПРИТОРМАЖИВАЕТ, а отпускание его – УВЕЛИЧИВАЕТ скорость. Я уж не знаю, какой шутник придумал такую систему, но в тот день я много чего сказал по поводу его умственных способностей.

Наступила ночь, а вместе с ней пришла запоздалая весенняя метель, которая залепляла снегом окна трактора и радостно плясала в свете фар. Дорога перед нами потихоньку стала превращаться в еле заметную выемку в снегу. Но тут на наше счастье впереди показались огни – это светилась в ночи наша база! Добрались! Каких-то 50 километров тундры и 100 литров моего пота – и наш дредноут остановился на краю полевого посёлка, откуда навстречу нам уже бежали встречающие.

Закончился зимний сезон 1991 года!

Вместо эпилога

В мае 1991 года Ненецкую партию расформировали. Меня, как молодого специалиста, перевели в Новодвинскую геофизическую экспедицию – головное подразделение, к которому относилась Ненецкая партия. Так что пришлось мне собирать свои немногочисленные пожитки, которые легко уместились в небольшой чемодан и замечательный станковый рюкзак «Ермак». Вещей могло быть и меньше, но не мог же я бросить полученные мной унты и полушубок!

Рабочие и спецы разошлись кто куда и с многими из них я уже больше никогда не встречался. Зато через пару лет совершенно неожиданно встретился с Женей на улице в Архангельске. Правда, в тот момент Женей его было назвать уже как-то неудобно. Передо мной стоял подтянутый мужчина лет пятидесяти с мужественной сединой в волосах и стальным блеском в глазах, совсем не похожий на того опустившегося бича, каким он был у меня в рабочих.

–  Ты знаешь, - сказал мне Евгений Николаевич. – Я с того поля пить-то забросил. Сейчас юношескую команду по волейболу тренирую, так счастлив, как никогда в жизни. А поля наши вспоминаю с удовольствием – хорошо мы тогда поработали!

P.S. Ну вот и закончился мой затянувшийся рассказ о зимнем сезоне 1991 года в ненецкой тундре. Приятного всем чтения! Читайте, комментируйте, критикуйте - ваши комментарии и критика помогают писать лучше. Ну а я обязуюсь рассказывать свои истории дальше.

Полевая база нашей партии стояла недалеко от большого зимника, соединяющего Нарьян-Мар с посёлком Варандей. По нему наша техника заехала на участок, по нему же бензовозы привозили в лагерь соляру и бензин. Ездили по нему и другие машины: всё же зимник оставался единственной дорогой, соединявшей столицу округа с его северными и восточными окраинами, так что движение по нему было довольно оживлённое. Не Москва в час пик, но по заполярным меркам весьма интенсивное: две-три машины в день проезжали обязательно. А то и четыре! Чаще всего машины ходили стайками, что в общем-то совершенно правильно: мало ли что может случится с машиной в дальней дороге, а одному в тундре пропасть можно легко и непринуждённо.

Наш профиль несколько раз пересекал вьющийся змейкой по тундре зимник. Пересекали его и наши провода, поэтому каждый раз приходилось их закапывать, чтобы проезжающие машины не смогли зацепить, порвать или утащить провод. То ещё удовольствие долбить канавку в укатанном до твёрдости асфальта снегу, укладывать в неё провод, засыпать и утаптывать его снегом. Но что поделать – потерять целый километр медного провода гораздо хуже!

В тот февральский день ничто не предвещало надвигающегося приключения. Ярко и совсем не по-зимнему светило солнце, откровенно намекая на окончание зимы и приближающиеся отгулы на 23 февраля и 8 марта. Наша станция в очередной раз пересекла зимник и встала метрах в 200 от него на очередной точке профиля. Мы с Женей сгоняли к зимнику, где прикопали провод. Или питающую линию, если говорить геофизическим языком. После чего мой бессменный работяга отправился на дальний конец провода, чтобы подключить его к скважине, а я - обратно к станции. На крылечко станции выбрался из своего трактора Иван. Закурив, он осмотрелся и сказал:

– Машины по зимнику едут.

«Ну, машины и машины, не трактора, - подумал я. – Провод прикопан, да на и колёса его фиг намотаешь». Открыв панель, я потянулся за проводом, чтобы подключить его к станции. Неожиданно провод вырвался у меня из рук и упал обратно на землю.

– Блин, Женька что ли балуется? – буркнув, я потянулся за проводом, но он снова отскочил от меня метра на три. Что за, блин, шуточки?! Я в очередной раз попытался поймать провод, но он, ускоряясь, потянулся в сторону зимника. И это были уже явно не Женькины шутки. За бензовозом, промчавшимся мимо нас, волочился длинный распушённый трос, который зацепил наш злосчастный провод и поволок его за собой в стольный город Нарьян-Мар. В общем-то, бог бы с ним, с этим проводом, но на дальнем его конце, вцепившись в провод руками и выпучив от страха глаза, ехал на лыжах мой Евгений!

Он, как и я, решил что кто-то вздумал поиграть с ним в перетягивание каната, поэтому обмотал провод вокруг руки, чтобы точно не вырвали. Из рук он его не выпустил, поэтому оказался в роли водного лыжника, несущегося по глади тундры за ЗИЛом. Теперь отпускать провод ему было уже просто страшно!

Я рванул на станцию к рации, благо включены они у нас были в режиме постоянной работы. Быстренько связавшись с топографами, сидевшими на базе, я заорал:

– Мужики! Ловите бензовоз, он нашего Женьку увозит!

Топографы выскочили на зимник и начали яростно махать руками, чтобы затормозить машины. Водитель, увидев нездоровый ажиотаж на дороге, глянул в зеркало заднего вида и понял, что его сейчас будут бить. Может быть даже ногами. Поэтому вместо того, чтобы затормозить, он нажал на газ и остановился, только когда отъехал от базы ещё с полкилометра. Там он выскочил из машины, быстро скинул зацепившийся провод с троса и пулей заскочив в кабину, рванул по газам. Подозреваю, что остановился он только в самом Нарьян-Маре.

Женю на базе встречали как героя! Ну ещё бы: и за машиной прокатился, и провод спас, и даже лыжи не сломал. До станции он добрался часа через полтора, волоча за собой злосчастную питающую линию. Работа в этот день накрылась медным тазом, так что я отправил Женю отдыхать и приходить в себя, а сам ещё полдня ремонтировал провод, заматывая изолентой содранную во многих местах изоляцию.

Кукурузник

Самый главный звук, который рад услышать любой засидевшийся в полях геолог – звук летящего вертолёта. Даже сейчас, через много лет после окончания полевой деятельности, при звуке работающих винтов у меня сладко замирает сердце в предвкушении чего-то очень хорошего. Ну ещё бы, ведь с ним прилетают в полевые лагеря письма и посылки с Большой земли, долгожданные заказы, продукты и многое другое. И конечно же на вертолёте можно вылететь на отгулы.

За два зимних месяца народ сильно истосковался по жёнам, тёплым туалетам и горячей ванне, так что новость о том, что скоро нас будут вывозить в Нарьян-Мар, была встречена с неподдельным энтузиазмом. Топографы ринулись строить взлётно-посадочную полосу, потому что вывозить нас в этот раз должен был знаменитый кукурузник Ан-2. Это вертолёту особых площадок делать не нужно: расчистил квадрат 5 на 5 метров да флажками его отметил. Для кукурузника на льду озера расчистили полосу длиной метров в 100, отметили её флажками и подвесили на длинный шест полосатую колбасу указателя ветра.

В ожидании самолёта народ ринулся на рыбалку: кому же не захочется привезти домой подарок «от зайчика»? Мне подарки везти было некуда и некому, но то самое место, что отвечает у нас за тягу к приключениям, опять толкнуло меня в поезду с рыбаками. И это несмотря на то, что зимней рыбалкой я никогда не занимался, а уж установкой сетей под лёд – тем более. Поскольку лицензия на лов рыбы сетями у отряда была, то естественно никому и в голову не пришло сидеть на озере с удочкой. Только сеть, только хардкор!

Вообще-то мне довелось увидеть как рыбачат с помощью сетей на зимнем Байкале. Но там просто-напросто вырубалась огромная майна, куда погружалась сеть, которую потом тихонько вытаскивали обратно. Примерно так я это себе и представлял.

Всё оказалось совсем не так. Для начала во льду прорубили несколько лунок, расположенных в ряд по длине сети. Тут уж мне пришлось помахать топором и пешнёй - коротким и тяжёлым гранёным ломиком. Зря что ли приехал? Затем в самую крайнюю лунку при помощи длинного шеста начали затаскивать сеть так, чтобы дотянуться до следующей лунки, где сеть подхватывали крюком. Затем операция продолжались до тех пор, пока вся сеть не ушла под воду. В общем-то не слишком сложно, но руки от холодной воды довольно быстро замерзали, так что время от времени народ бегал греться к выхлопной трубе вездехода. Наконец, сеть была установлена и мы отправились обратно в лагерь. Ну а снимать сеть приехали уже на следующий день.

Улов, а он был весьма неплохой – распределили между всеми желающими. Побольше тем, кто рыбачил, поменьше остальным.

Досталась пара здоровенных чиров (смешная и очень жирная рыбина с поросячьим вздёрнутым носом) и мне. Вот только везти их было некуда, так что мы с Иваном, недолго думая, этим же вечером пожарили их и съели с большим удовольствием.

А на следующий день прилетел Ан-2. Сделав пару кругов над нашим лагерем, самолётик, игнорируя нашу взлётку неожиданно резво плюхнулся на лёд, сделал вокруг себя пару оборотов и затих.

Топограф Володя Власков, лично руководивший строительством взлётно-посадочной полосы, только горестно вздохнул, глядя на это форменное безобразие. Сколько труда он вложил в это строительство!

Из самолёта выбрался пилот, потоптал лёд и помочился на самолётную лыжу под радостные вопли трактористов: «О! Свой мужик!» После чего махнул рукой, приглашая нас на борт. Народ дружной стайкой с баулами и рюкзаками потянулся к кукурузнику. Пошёл и я, хоть и боязно было лететь на этом чуде техники: очень уж много историй ходило про то, как в нём плохо становится. В реальности всё оказалось гораздо проще – хоть и болтало самолётик в полёте весьма ощутимо, но вполне терпимо.

Салон Ан-2 изнутри очень сильно напоминал покрытую изморозью цистерну, в которую кто-то напихал железных лавок. Удобства эти лавки практически не добавляли, да ещё довольно ощутимо холодили пятую точку опоры. Время от времени из кабины самолёта выходил лётчик и прогуливался по салону, размахивая руками и приседая. Мужики в эти моменты весьма серьёзно напрягались, потому что видели брошенный штурвал через открытую дверь пилотской кабины. Да и меня в этот момент очень сильно интересовало: какой такой автопилот ведёт наш кукурузник по курсу? И вообще, как лётчики умудряются ориентироваться в полёте, ведь под нами расстилалась абсолютно ровная белая равнина! GPS в те времена ещё не придумали, а компас всё же не так надёжен в использовании. Но, видимо, как-то ориентироваться они умудрялись, потому что через пару часов мы приземлились в Нарьян-Маре, а не где-нибудь в Воркуте или Индигирке.

Чему лично я был весьма рад.

P.S. Ну вот, написана очередная часть моей истории про Нарьян-Мар и геофизику. Прошу прощения у всех подписавшихся, что пропал так надолго. Но нужно было как-то продвинуться с работой, а то набрал её слишком много. Постараюсь следующий пост так долго не затягивать, тем более там осталось не так уж и много.

Читайте, комментируйте, критикуйте - отзывы всегда помогают писать лучше!

– Мужики! У кого-то на профиле запасные штаны есть?

– На кой леший тебе штаны? – удивлённо и очень корректно поинтересовался Марс (всё же при разговорах по рации было принято говорить прилично, а то мало ли кто нас слушает).

– Да не мне! – чуть ли не плача сообщил Игорь. – Рабочий у меня на работу в одних кальсонах приехал! Как мне его сейчас на профиль выпускать-то?

Примерно через полчаса, когда народ наконец-то перестал ржать и смог спокойно говорить, Игореву работнику пообещали выдать рабочие штаны одного из трактористов. Хоть и драные да замасленные, но это всяко лучше, чем зимой по тундре в кальсонах бегать.

Вечером все трактористы отправились на базу чтобы заправить своих железных коней солярой, да заодно и помыться в бане. Ну «баня» - это я красиво высказался. Никакой бани на базе не было, а был гостевой балок, в котором при отсутствии гостей можно было нагреть воды на печке и более-менее комфортно помыться. Я же оставался на профиле в гордом одиночестве, поскольку в станции нужно было поддерживать постоянное тепло. Попросту говоря, следить за печкой. На станции Игоря вызвался дежурить мой рабочий Женя – он частенько заменял его по вечерам. Так что в этот вечер я впервые остался один на один с тундрой.

Раз уж я остался один, то решил тоже устроить себе банный день – вдвоём в нашем балке и разворачивались-то с трудом, а одному и помыться спокойно можно.

Раскочегарив печку и натопив два ведра воды я смыл с себя недельную грязь и усталость, после чего, распаренный и разомлевший, уселся на крылечке с большой кружкой крепкого чая. Февральский вечер был на удивление тёплым и тихим, светило закатное солнце и воздух был настолько пронзительно-чистым, насколько может быть чистым воздух вдали от городов и больших заводов. Вдали, практически на самом горизонте, я видел скопление мелких чёрных точек: нашу полевую базу. До неё от балка было не меньше десятка километров, но при этом я мог, присмотревшись, различить даже отдельные вагончики. Неподалёку от балка торчал пупырь, очень странный то ли курган, то ли путеводный знак, сложенный на вершине пологого холма. Что это такое и откуда взялось не знали ни местные оленеводы, ни даже всезнающий топограф Володя Власков. Ещё одна неразгаданная загадка тундры.

В обычной жизни всегда что-то да отвлекает: трактор гудит, Иван матерится, просчитавшись с ячейками сети, да ещё и ужин надо приготовить, да рабочий журнал заполнить – не до созерцания, в общем. А в тот момент, когда я остался с тундрой один на один, то вдруг совершенно неожиданно ощутил всю её бесконечность и бескрайность, первобытную мощь. Ни ветра, ни звука и только одна тундра на всём белом свете: огромная, холодная, первобытная.

А на закате вся тундра оказалась усеяна тёмными точками движущихся оленей, бредущих куда-то по своим оленьим делам. Схватив фотоаппарат и накинув телогрейку, я решил подойти к ним поближе. Да куда там! Олени старательно избегали встречи и лишь одна любопытная парочка рискнула подойти поближе, позволив сделать мне пару снимков.

Утром с базы вернулся Иван на заправленном под самую пробочку тракторе. А ещё через час ржущий Андрей привёз на вездеходе очень грустного Женю.

– Что случилось? – поинтересовался я у вездеходчика.

– А пусть Женька сам расскажет! – ответил Андрей и поехал обратно на базу.

Выглядел Женя очень хмуро и болезненно, но на все мои расспросы о том, что с ним произошло, только махнул рукой и ничего не ответил. Разговорить его удалось только к вечеру, когда уставший за день рабочий смог спокойно рассказать о своих ночных приключениях.

***

Началась эта история незадолго до пурги, когда на базу заехали охотники на снегоходах. Тех самых знаменитых советских «Буранах», которые использовались в тундре вместо машин и мотоциклов и имелись у каждого уважающего себя охотника. Переночевав на базе и оставив парочку зайцев, охотники поехали дальше, а Женя, выйдя вечером за водой случайно наткнулся на освежёванную тушку какого-то зверька, «Наверное охотники обронили», - подумал мой работяга и подобрал потерянного охотниками зайца (как он тогда решил), хотя на самом деле это была выброшенная ими тушка песца.

Решив, что зайчик совсем маленький и на всех не хватит, Женя заныкал его на складе до лучших времён, которые наступили сразу после пурги, когда Игорь попросил его подежурить ночь на генераторной станции, пока он съездит на базу, чтобы помыться.

И вот в тот самый момент, когда я бегал снимать оленей, Женя приготовил на Игоревой станции рагу из песца. Но то ли он поторопился с мясом, то ли песец оказался не особо свежим, только через час после приёма пищи Евгений страстно захотел выйти освежиться и полить фикус. Через пару таких прогулок ему пришло в голову, что если бегать в одних трусах, то снимать каждый раз штаны будет необязательно, что значительно облегчит весь процесс. Женя оставил штаны в балке и выскочил на улицу в очень оригинальном наряде: в трусах, валенках и телогрейке на голое тело. И только захлопнув дверь балка он неожиданно понял, что ручка от двери осталась лежать в кармане брюк. Отвалилась она довольно давно, но у Игоря никак не доходили руки прикрутить её обратно. Так и таскал эту ручку в кармане, а при отъезде передал Жене.

Балки наши были армейскими, с плотно закрывающимися дверями, устойчивыми не только к пинкам, но и к ударной волне ядерного взрыва. В чём Женя довольно быстро убедился, отбив ногу, пытаясь открыть дверь. Одно было хорошо: от переживаний Женин желудок совершенно излечился, правда, радовало это мало. Всё же холод на улице стоял довольно серьёзный. «Не так обидно было замёрзнуть, - рассказывал нам с Иваном Евгений, - как то, что найдут меня, замёрзшего, как придурка какого: в трусах и телогрейке!» От осознания подобного конфуза, Женя начал бегать вокруг балка в поисках спасения, не забывая выполнять простейшие физические упражнения, чтобы не задубеть раньше времени. Нарезая круги он, на своё счастье, обнаружил отвёртку, заткнутую за обшивку балка. Действуя ей, Женя вскрыл окно в балок и сумел, наконец-то, забраться внутрь.

Дверь он починил в ту же ночь той же самой отвёрткой, а ещё дал зарок больше не прятать найденные тушки, а делиться ими, потому что жадность – это очень плохо, а уж если и бегать, то всем вместе. Это и безопаснее и веселее!

P.S. Ну вот, ещё одна глава написана. Приятного чтения!

А от вас я жду комментарии, критику и вопросы - всегда с вами приятно общаться!

– Почему ты так решил? – я оторвался от книги и уставился на Ивана.

– Позёмка с утра метёт - верный признак, - тракторист скинул телогрейку и уселся на свою койку плести очередную сеть. Собственно говоря, это было его единственное занятие в нерабочее время. Он плёл рыболовные сети, которые потом продавал в Нарьян-Маре. Я никогда особо не интересовался, сколько он за них получал, но заказов у него точно было много.

Я выскочил на крыльцо балка и осмотрелся. На небе сияло яркое февральское солнце, воздух был совершенно недвижим и лишь по земле действительно мела позёмка. Правда, на мой взгляд, какая-то совершенно несерьёзная, практически незаметная.

– Да какая это позёмка, фигня одна, - крикнул я в двери. – Не будет пурги, не дождёшься!

– Будет-будет, - буркнул Иван не отрываясь от работы. – К вечеру разыграется: к бабке не ходи!

На горизонте показался вездеход, везущий на профиль буровиков и рабочих – начинался новый рабочий день. Обычный день, точно такой же как и предыдущие; разве что с каждым днём солнце уходило за горизонт всё позже и поэтому рабочее время на профиле становилось всё длиннее и длиннее. Если в январе мы работали по 3 часа, то в феврале перешли уже на 6-часовую рабочую смену.

– Здорово! – заорал вездеходчик Андрюха Рочев, выбираясь из кабины. – Сегодня Женьку пораньше заберу, пурга будет.

– Да вы сговорились что ли? – возмутился я. – Солнце вовсю светит, ветра вообще нет. Какая пурга на фиг?!

– Будет-будет, - эхом повторил Андрюха слова Ивана. – Жень, не тормози вечером, а то пешком на базу пойдёшь ! Не хочу в тундре блудить.

– Езжай уже. Балабол, - проворчал Женя, надевая лыжи. – Не отвлекай от работы.

Андрей хмыкнул, свистнул Шарона, рыскавшего вокруг балка в поисках косточек, и поехал дальше, а я отправился включать рацию и генератор. Начался стандартный рабочий день. Правда ненадолго, потому что с обеда поднялся весьма сильный ветер, солнце скрылось в пелене поднятого им снега и Марс по рации дал отбой: ветер начал создавать весьма сильные помехи, довольно активно раскачивая провода. Работяги засобирались домой.

– Жень, лыжи воткни в снег, – посоветовал Иван, глядя как тот по привычке бросает их возле балка. – Засыплет снегом или унесёт.

– Да что им станет-то? – махнул рукой Женя, увлечённо разглядывая горизонт, где уже появилась маленькая точка – вездеход Рочева. Подъехав, Андрюха лихо развернулся на пятачке, после чего высунулся из кабины и спросил:

– Ну что я говорил? Пурга начинается!

На мой взгляд, ветер был хоть и сильный, но на пургу нисколечко не походил: ну дует и дует, бывает и хуже. О чём и поведал Андрею.

– Это ненадолго, к вечеру разойдётся, - ответил вездеходчик и скрылся в кабине. А я отправился в балок переодеваться и ужинать: пурга пургой, а ужин - по расписанию. После ужина, немного поболтав обо всём на свете, мы разошлись по своим топчанам. Я завалился на спальник с книжкой, а Иван через пару минут захрапел под мерный шум ветра за окном. Ветер действительно усиливался, в скором времени наш балок начал не сильно, но довольно чувствительно раскачиваться под его порывами. «Надо бы за водой сходить», - подумал я и решительно встал с топчана. Воды конечно же в тундре не наблюдалось, зато было много снега – вот он-то и заменял нам воду. Так себе замена, между нами говоря, но другой воды у нас всё равно не было – не возить же её с базы? Там-то с водой проблем не было: озеро под боком.

В общем, одевшись и прихватив с собой вёдра и лопату я отправился на улицу. Вернее, попытался выйти, потому что не сумел открыть дверь. Удивившись, я снова её толкнул. Дверь даже не шелохнулась. Сзади послышался довольный смешок. Обернувшись я увидел улыбающегося во все свои зубы Ивана.

– Признавайся, что с дверью сделал! – сурово сказал я Ивану.

– Ничего не делал, - рассмеялся он. – Это пурга!

– Рассказывай больше! - пробурчал я и придирчиво осмотрел дверь на предмет скрытых гвоздей или чего-то подобного, но ничего не обнаружил. Ещё раз оглянувшись на веселящегося от всей души тракториста, я со всей силы толкнул плечом дверь… и со скоростью пули вылетел наружу, громыхая вёдрами. Ветер, до того момента мешавший открыть дверь, теперь с тем же с упорством стал мешать её закрытию. С большим трудом мне всё же удалось прикрыть дверь. Передо мной маячила вторая часть Марлезонского балета: набрать снег в вёдра. В темноте, раскорячившись сложным китайским иероглифом над ними так, чтобы не сдуло совсем озверевшим ветром, я попытался накидать лопатой снег. Ага! С лопаты снег успевало сдуть ещё до того, как я подносил её к ведру. Пришлось зачерпывать снег ведром, при этом следя за тем, чтобы в это время не сдуло второе. Через полчаса и пару десяток попыток мне всё же удалось набрать снег, осталось только добраться с ними до балка, что тоже оказалось не самой тривиальной задачей.

Ветер дул с такой силой, что снег летел практически горизонтально, моментально забивая глаза. Идти с полными вёдрами я не решился, поскольку очень ярко представил, что меня сбивает с ног и уносит куда-то в кромешную тьму. Так что к балку я отправился, врубив передний мост, т.е. на четвереньках, подтягивая за собой вёдра по мере передвижения. Этот способ передвижения показался мне в тот момент наиболее верным и надёжным.

Пурга бушевала над нами три дня, и я начал всерьёз опасаться, что мы можем остаться без соляры, а значит и без света и, что самое страшное, без тепла. Ведь печь-то у нас была солярная! Но к концу третьего дня ветер стал стихать, а следующее утро встретило нас ярким солнцем. Пурга наконец-то закончилась, превратив напоследок наш балок в огромный сугроб с торчащей из него печной трубой. Долго же пришлось Жене перекапывать его, отыскивая в нём свои, так неудачно брошенные, лыжи.

Ну а я в очередной раз убедился в том, что с тундрой шутить не стоит, слишком уж неравны наши силы.

P.S. На просторах интернета нашёл видео, где товарищ воюет с дверью практически один в один как я в своё время. Так сказать, для наглядности истории )))

Продолжение истории будет на следующей неделе, а от вас как и всегда жду комментариев, вопросов и критики - очень они помогают писать лучше.