Снять квартиру с тараканами в центре бреста и испортить рейтинг профиля ведь по словам Елена Строк мы алкаши которые засрали ей квартиру
В Августе решили попробовать сервис суточно ру (который критикуют за удаление негативных отзывов). Проживание омрачило наличие в квартире тараканов.
Никаких компенсаций предложено не было, просто продолжили жить и дежурить ночью опасаясь новых вылазок и убивая тапками тех кто выползает.
После выселения на сайте был написан отзыв который магическим образом пропал. Мы огорчились этому но не стали ничего делать т.к суточно ру часто за это критикуют.
Спустя пару месяцев мы заселились в другой отель и арендадатель показал нам что у нашего профиля низкий рейтинг (мы жили только у Елены) и написан страшный отзыв об алкашах, загаженой квартире и прочих ужасных вещах
Супруга предполагает что этот отзыв Елена писала в отместку, за отзыв про тараканов
Квартира стоила 3.300р за ночь, перед выездом я обычно фотографирую вещи которые надо собрать и вот фото убитой алкашами квартиры
(мусор собран в одном месте, у обеденного стола, стаканы сувенирные забраны с собой)
Видимо Елена предполагала что мы полностью приберём всю квартиру и она обойдёться без клининга
Если увидите этого хозяина (дважды подумайте). Жить будет неприятно (нам повезло, под конец мы провели одну ночь в отеле при Беловежской Пуще) + вам испоганят рейтинг и другие арендодатели в лучшем случае косо посмотрят (а в худшем, откажут в заселении)
Подарок от Дзеда Мароза из Боровлян в Мурино
На днях уже получили подарок в проекте Тайный Санта. Такое ощущение, что мой Дед Мороз отправил его сразу после распределения. Еще так быстро не получала подарок.
Впервые подарок пришел из другой страны, что сразу вызвало большой интерес и удивление.
Но самое большую радость получила, уже распечатав коробку. Человек очень тщательно подготовился к выбору подарка, были учтены все пожелания, даже книгу прислал того издания, которого я хотела. Ну тут уже просто мэтч.
Очень рада большому количеству сладостей, уже все попробовала, все супер. Спасибо тебе большое, мой Дзед Мороз из Беларуси
П.С. Учавствовала жена, но у нее нет Пикабу, поэтому текст писала она.
Можно ли вернуть культурные ценности, вывезенные из Беларуси в годы войны?
Как же варварски уже в начале войны по приказу Гиммлера из Минска вывозились ценные коллекции предметов искусства! За три года оккупации БССР лишилась тысяч шедевров. Возвращено за 80 послевоенных лет почти в десять раз меньше. Следы сотен ценностей потеряны, а с теми, место нахождения которых известно, музейщики по всему миру не спешат расставаться. Но белорусы не сдаются, доказывая, что реституция, конечно, дело тонкое, но необходимое.
Директор Государственной картинной галереи БССР известный советский художник-керамист Николай Михолап нервничал. На работу 24 июня 1941 года он пришел рано. Тревожным взглядом обвел наспех запакованные экспонаты и в очередной раз подумал: жаль, все эвакуировать не получится. Более трех тысяч шедевров не уместить в единственный приписанный к галерее грузовичок. Николай Прокофьевич вспомнил, как в 1939-м начал собирать их по крупицам: что-то пришло из музеев БССР и РСФСР, что-то подарили художники или их семьи, кое-что выкупили из частных коллекций или заказали у известных мастеров. А сейчас этому сокровищу грозит уничтожение: первые бомбы уже упали на город и появилось опасение, что фашисты его вот-вот займут.
Николай Михолап взглянул на наручные часы – 08.39. «Может, хоть сегодня приедет?» – задумчиво задал себе риторический вопрос. «Николай Прокопьевич, не ждите! – вбежала в зал запыхавшаяся Елена Аладова, научный сотрудник галереи. – Мобилизовали водителя. Машину забрали для нужд армии. Собирайтесь…».
Она не успела закончить, как Минск утонул в звуке сирен воздушной тревоги. Уже через час город нещадно бомбили. Вспыхнули пожары. На случай, если огонь перекинется на галерею, сотрудники быстро набрали в старинные напольные восточные вазы воду, пока еще была. Вскоре она и электричество пропали по всему городу. Но сотрудники галереи еще два дня продолжали приходить на работу.
Только к 26 июня Николай Михолап окончательно потерял надежду на эвакуацию экспонатов. Понимая, что богатейшая коллекция галереи рано или поздно будет разграблена, он спрятал ящик с дорогими его сердцу слуцкими поясами. По одной версии – в поленнице во дворе, по другой – в подвале, забросав дровами. Перед тем как эвакуироваться вместе с сотрудниками из горящего Минска, директор закрыл галерею на замок. Покидая город с сотнями других беженцев, он верил, что скоро вернется.
Уже 28 июня в столицу БССР вошли солдаты вермахта. В тот же день, как и боялся Михолап, мародеры начали хозяйничать в галерее.
– В августе 1944 года он получил письмо из Минска от довоенного хранителя фондов галереи Заремы Конопацкой, которая вместе с работавшей там же Таснимой Конопацкой не смогли эвакуироваться. Она сообщала, что ценные экспонаты были вывезены, но здание сохранилось, – рассказывает старший научный сотрудник Национального художественного музея Беларуси Анастасия Рубашная. – Пережив оккупацию, Конопацкие в сентябре 1944 года подписали акт осмотра картинной галереи. Из этого лаконичного документа следует, что «…все наиболее значительные ценности Государственной Картинной Галереи БССР были организованно вывезены в Германию немецко-фашистскими властями». Туда же последовала вся мебель, рамы, многотомная библиотека, а то, что не подходило к отправке по какой-либо причине, уничтожалось. Например, гипсовые скульптуры советских художников были выброшены с третьего этажа и вдребезги разбиты. Предположительно, одним из первых мест отправки экспонатов стал Кенигсберг. Но наиболее ценные предметы искусства могли вывезти в Линц для так называемого Музея фюрера. Некоторые экспонаты, связанные с еврейской культурой, оказались в Франкфурте-на-Майне, часть полотен белорусских советских художников планировали в 1943-м отправить в монастырский комплекс в баварском Буксхайме. Но одним из самых больших хранилищ произведений искусства, вывезенных из Минска, стал замок Хохштадт. Однако многие ценности бесследно исчезли.
Несмотря на то что в первые пять дней бомбежек множество зданий в Минске были разрушены, галерея уцелела. В ней, по некоторым сведениям, расквартировали немецких солдат. Часть экспозиции оставили там же – дожидаться отправки в Германию. В мае 1942-го остатки экспонатов перевезли в Исторический музей, который во время войны продолжал работать. Там они пробыли почти два года, пока незадолго до наступления Красной армии вместе с коллекциями других музеев не отправились в баварский город Хогштадт-на-Дунае. Произведений искусства набралось четыре вагона. Но до точки назначения дошло почему-то три. Куда пропал еще один – до сих пор неизвестно.
Летом 1944-го в освобожденный Минск вернулся директор Государственной картинной галереи. Но это был уже не Николай Михолап. Ему советская власть не простила утрату шедевров. Восстанавливать коллекцию поручили энергичной 40-летней Елене Аладовой. Ей пришлось начать практически с нуля: сохранились только четыре экспоната – три большие работы скульптора Александра Грубэ, которые солдаты не смогли поднять, и поврежденная мраморная копия статуи Тордвальдсена «Меркурий со свирелью».
– Елена Васильевна получила задание составить списки утраченных произведений и оценить их. Это была сложная работа, потому что изначально в 1939 году в инвентарную книгу внесли только часть экспонатов – из постоянной экспозиции. На большее в галерее банально не хватало рук. Этим наверняка планировали заняться позже, но началась война, – объясняет Надежда Усова.
В 1944-м опись утраченного все же составили. Во многом усилиями бывшего замдиректора Третьяковской галереи Николая Машковцева, который лично объехал российские музеи, откуда в галерею до войны передавали экспонаты, и привез копии соответствующих актов. Очень помогли и изданные до войны каталоги. Позже опись по памяти дополнили вернувшиеся из эвакуации сотрудники галереи.
«Экспонаты вывозили вагонами в Германию».
– Сейчас этот документ из 57 страниц – единственный в стране наиболее полный список утраченных экспонатов картинной галереи. Без него о реституции не может быть и речи. Эта опись с краткими данными о предмете искусства и их оценкой служит доказательством, что они были частью нашей довоенной коллекции и принадлежат фонду Беларуси, – поясняет Надежда Усова. – Заграничные музеи всегда запрашивают данные из инвентарной книги, если разговор идет о возвращении чего-либо. Другие документы, даже если они с печатью, не имеют юридической силы. Поэтому белорусские музеи продолжают восстанавливать инвентарные книги.
Вопрос реституции похищенных нацистами шедевров возник сразу после войны. На их поиски в Германию отправилась команда советских, американских и британских специалистов. Они определяли происхождение находок и пересылали по нужному адресу, далеко не всегда точному. Если он был указан как Советский Союз, то экспонат отправляли в Москву. Дальнейший путь мог завести ценный предмет в Могилев, Смоленск, Павловск, Минск, Ростов… Куда угодно.
– На то, что экспонат до войны находился в коллекциях БССР, могла указать аббревиатура музея на обороте, штамп или подпись автора по-белорусски. В таком случае предмет слали в Минск. Уже там распределяли по белорусским музеям. Если таких опознавательных знаков на экспонате не было, его отправляли в любой музей СССР, – рассказывает Надежда Усова. – До сих пор некоторые предметы искусства из минской галереи хранятся у наших коллег в странах постсоветского пространства. Кое-что застряло в других музеях Беларуси. Например, эстамп XVIII века «Портрет мессира Пьера Франсуа Картона синьора де Виара», исполненный в сложнейшей технике меццо-тинто. В прошлом году его случайно нашли в архивных папках Музея истории Великой Отечественной войны. На обороте эстампа был штамп ДКГ – «Дзяржаўная Карцінная галерэя». В январе 2025-го по распоряжению Министерства культуры этот экспонат передали нам, как правопреемникам галереи, которую в 1993-м переименовали в Национальный художественный музей Республики Беларусь.
В 1948 году случилась настоящая культурная сенсация. В Минск прибыли два вагона с белорусскими произведениями искусства, найденными в баварском Хохштадте-на-Дунае. Штампы картинной галереи обнаружили на 153 из более чем 4 тысяч различных ценных предметов (без учета археологических). Но среди них, увы, не оказалось бесценной коллекции 47 слуцких поясов…
– О том, что в столицу БССР придут такие вагоны, никто не предупредил. Поэтому какое-то время они простояли на вокзале. Позже было решено отнести ящики с экспонатами в Музей истории Великой Отечественной войны, который в то время занимал всего несколько комнат в Доме Союзов на площади Свободы, – продолжает Надежда Усова. – Разбирать переданное из Германии поручили 35-летней Симе Дворкиной. Она была историком, а не искусствоведом, к тому же многие полотна оказались повреждены, поэтому сведения о них заносила в опись так, как получалось. Например, «портрет мужчины» – ни автора, ни года написания картины, ни даты ее названия. Тем не менее Сима практически в одиночку описала и измерила тысячи экспонатов! Она занималась этим в будни, а в единственный выходной выходила на работы по расчистке города.
С такими приблизительными исходными данными о прибывших в эшелонах экспонатах и работала семь месяцев Комиссия по приемке возвращенных культурных ценностей. Через десятилетия выяснится, что часть шедевров, которые она распределяла по музеям, оказалась не в тех собраниях. В некоторых случаях для этого были объективные причины. Например, Белорусский историко-краеведческий музей – преемник Государственного исторического музея – открылся только в 1957 году. Поэтому многие его довоенные экспонаты хранились в Государственной картинной галерее.
– Целых 50 лет в Музее истории Великой Отечественной войны в запакованном ящике находилась картина Александра Шевченко «За дровами» из довоенной коллекции галереи. Когда этот экспонат обнаружили, он был в таком состоянии, что его только чудом не списали. В 1998 году картину передали в Национальный художественный музей. Мы ее отреставрировали, и сейчас это украшение экспозиции русского искусства, – рассказывает Надежда Усова.
Она отмечает, что переданные в 1948 году 97 произведений из тех самых двух вагонов с экспонатами – первый пример крупной реституции в картинную галерею. Больше было только в 1960-м из Музея истории ВОВ – 164. Позже небольшие партии приходили из Павловска, Москвы и Новгорода. В целом же передача вывезенных из белорусских земель ценных предметов шла небольшими партиями медленно, почти полвека.
Восстанавливать довоенную коллекцию картинной галереи помогали и обычные люди. Одна из самых трогательных историй – о минчанке, которая в 1989 году сделала неожиданный подарок к 50-летию будущего музея.
– В 1944-м она 15-летним подростком попала с родителями на немецкий склад, который оккупанты не успели вывезти. Минчанам разрешили там взять все необходимое. Пока взрослые разбирали муку и крупы, девчушка разглядела среди мешков красивую картину, – рассказывает научный сотрудник. – Долгих 45 лет она бережно хранила дома полотно, которое оказалось произведением Вильгельма Котарбинского, ставшего после росписи собора Святого Владимира в Киеве одним из самых знаменитых художников Российской империи. До сих пор эта картина – единственная работа данного мастера в коллекции нашего музея.
«Когда в 1950-е Пономаренко стал министром культуры СССР, приказал разыскать следы картины».
Еще одна интересная история утраченного шедевра связана с пятиметровой картиной Федора Модорова «Народное собрание в Западной Беларуси. 22–28 октября 1939 года. Белосток». Она была создана по заказу первого секретаря ЦК ВКП(б) Беларуси Пантелеймона Пономаренко, во время оккупации вывезена из галереи и не возвращена.
– Когда в 1950-е он стал министром культуры СССР, приказал разыскать следы картины. Выяснилось, что в 1944-м или 1945-м ее выставляли в Кельнском соборе. По слухам, затем это полотно купил американский коллекционер. Когда стало ясно, что вернуть картину вряд ли получится, сам Модоров передал нам из мастерской этюды и эскизы к этой работе. Хотя бы таким образом произведение сохранилось в нашей коллекции, – говорит Надежда Усова.
Незадолго до распада страны Советов реституция экспонатов стала в БССР по большей части делом общественной комиссии «Вяртанне», которая почти 20 лет действовала при Белорусском фонде культуры. В нее вошли ученые, сотрудники музеев, архивов, библиотек, учреждений культуры и госорганов. Работала комиссия на голом энтузиазме. Расследования о месте нахождения вывезенных из нашей страны шедевров вели на свой страх и риск. Чтобы попасть в заграничные архивы, эксперты придумывали безобидные темы для научных исследований и там искали следы утраченного наследия, не привлекая внимания. Результатом стали семь томов с описаниями тысяч артефактов и вполне реальные примеры реституции, по большей части – из России. Но после развала СССР стало очевидно: стараний общественной комиссии недостаточно. В возвращении утраченных шедевров без поддержки государства, пусть еще и очень молодого, не обойтись.
– Процесс реституции чрезвычайно трудоемкий. Поскольку в нем участвуют международные структуры и иностранные правительства, деятельность которых определяют международные договоры и национальное право, наладить эффективный механизм можно только на государственном уровне. Поэтому с 1992 по 1994 год в Беларуси параллельно с «Вяртаннем» работала Государственная комиссия по реституции. А в 2009-м при Совете Министров была создана ныне действующая комиссия. У нее еще больше полномочий и возможностей по налаживанию международных контактов. Нам удалось привлечь к работе специалистов из различных ведомств. В результате общей работы за 16 лет в Беларусь вернулись тысячи оригинальных документов и книг, сотни художественных ценностей. Только за 2024 год фонды пополнились 504 экспонатами – оригиналами, электронными и цифровыми копиями. В частности, из Москвы передали 15 работ художника Михаила Севрука. Их Несвижскому замку подарил внук мастера, – рассказывает заместитель министра культуры Беларуси Сергей Саракач, занимающий также должность сопредседателя Комиссии по выявлению, возвращению, совместному пользованию и введению в научный и культурный оборот культурных ценностей, которые находятся за границей.
Офорт XVIII века «Портрет мессира Пьера Франсуа Картона синьора де Виара» в январе 2025-го передали в Национальный художественный музей Республики Беларусь
Но подобные примеры реституции – скорее исключение из правил. Процесс возвращения шедевров непрост в том числе из-за юридических сложностей. Как пример – история с деревянной скульптурой ангела, датируемой концом XVIII века. Ее вывезли в Узбекистан примерно в 1980-х. Владелец мастерской, где она в итоге оказалась, был готов вернуть экспонат Беларуси, причем бесплатно. Но законодательство Узбекистана не позволило.
– Международная практика показывает, что возвращение оригиналов или проблематично, или невозможно в силу ряда причин. Это и действующие национальные законодательства, и нахождение ценностей в частных коллекциях, и отсутствие юридических оснований, и ряд других, – продолжает Сергей Александрович. – Поэтому, как и многие страны, мы пошли по пути так называемой мягкой реституции. Она предполагает получение цифровых копий, создание виртуальных баз данных, депозитное хранение, временные экспозиции и совместные выставки. Даже качественная копия оригинала представляет для нас большой интерес. Например, некоторые книги в Беларуси сохранились только частично. Но если нам передают недостающие страницы в электронном виде, то мы в итоге получаем полное издание, с которым можно ознакомиться. Благодаря копиям культурные ценности возвращаются в научный оборот. Они используются в различных исследованиях, каталогах, презентациях, статьях, буклетах. Это уже немало.
Благодаря «мягкой реституции» в Беларусь из Великобритании вернулось несколько черновиков Янки Купалы. В 2021 году их получил носящий его имя Государственный литературный музей. Среди цифровых копий – рукописные варианты поэм «Курган», «Памяти Винцука Марцинкевича», «Родное слово» и «Задзинщикам».
«За 16 лет в Беларусь вернулись тысячи оригинальных документов и книг, сотни художественных ценностей».
В Национальном художественном музее обращают внимание на еще один плюс цифровых копий: это юридическое и фактическое признание того, что экспонат принадлежит белорусам. В процессе реституции к этому можно апеллировать. Важно и то, что при получении цифровой или электронной копии становится известно точное место хранения некогда утраченных шедевров. А это большое дело, ведь многие культурные ценности вернуть невозможно потому, что никто не знает, где они. Исследователям остается искать их следы в архивных документах, а музейным работникам – шерстить интернет-аукционы, официальные сайты заграничных музеев да рассылать иностранным коллегам запросы с детальной информацией о наших экспонатах, которые могут у них находиться.
– В 2014 году у дирекции государственных музеев Германии мы интересовались наличием в фондах наших слуцких поясов. К официальному запросу приложили их фотографии и каталожные данные. Через несколько месяцев пришел отрицательный ответ, – вспоминает Надежда Усова. – Проверить честность зарубежных коллег мы не можем – только поверить на слово.
Музейщики по всему миру не спешат расставаться с ценностями, попавшими к ним в годы Великой Отечественной войны. Исключение – экспонаты из частных собраний, разграбленных нацистами. Громкая история произошла недавно: законным владельцам вернули шедевр Климта. А относительно произведений не из частных собраний действует тот самый принцип – «такова судьба».
Из тысяч экспонатов, вывезенных нацистами, в Национальный художественный музей вернулась только восьмая часть
– Один из механизмов, который мы используем, чтобы продвинуться в вопросах реституции, – обращение в Интерпол. Эта работа недавно началась, но она будет активно продолжена. Мы уже направили в Министерство культуры Беларуси и Генпрокуратуру формуляры, где есть необходимые сведения об экспонатах, которые хотим разыскать. Сейчас работаем над уточнениями некоторых деталей по ним, – рассказывает первый заместитель генерального директора по научной, международной и просветительской работе Национального художественного музея Беларуси Виктория Кузьмина. – Уже на этом этапе очевидно, насколько оказались важны все сделанные до этого исследования на тему довоенной коллекции картинной галереи. Сейчас мы опираемся на их данные как на доказательства. Также во время таких исследовательских проектов появляются сведения, где находится экспонат, или предположения об этом.
«Самое важное – четко представлять не то, что мы потеряли, а что имели».
Заместитель министра культуры Сергей Саракач отмечает, что в свое время с Германией шли переговоры о возвращении в Беларусь большого количества икон. Но с 2020-го они прекращены, как и диалог по вопросу реституции с другими странами Запада. Причина – деструктивная позиция в отношении нашей страны.
– Поэтому мы сосредоточились на сотрудничестве с российскими коллегами, – говорит Сергей Саракач. – Планов на этот год достаточно. Собираемся купить цифровые копии портретов представителей рода Голынских, а также связанные с жизнью и творчеством белорусского художника Яна Дамеля. Еще предстоят переговоры с руководством Российского государственного архива литературы и искусства. Надеемся узнать, какие предметы поступили туда из Гомельского музея в 1928–1934 годах. Специалисты из России стараются идти нам навстречу. Например, недавно Государственный русский музей предоставил копии актов передачи экспонатов в белорусские коллекции. Теперь мы сможем подтвердить, что эти произведения искусства принадлежат нам.
Каждый год комиссия составляет список экспонатов, реституция которых в приоритете. В 2024-м в нем было около 700 пунктов: картины, книги, скульптуры, иконы.
– Все предпринятые усилия для того, чтобы вернуть культурные ценности и таким образом обогатить свое наследие, говорят о Беларуси как о сильном государстве, которое хочет дать возможность будущим поколениям более глубоко и всесторонне узнать свою историю, – считает Сергей Алксандрович. – Поэтому пытаться узнать судьбу утраченных шедевров однозначно стоит, даже если шансы на возврат близки к нулю. Самое важное – четко представлять не то, что мы потеряли, а что имели.
Возвращенные шедевры стали экспонатами выставки «Утраты и обретения» Национального художественного музея в 2024 году
Виктория Кузьмина соглашается: важно показать всем, в том числе и самим белорусам, насколько у нас мощная культурная основа. На нашей земле жили не только таланты, создававшие шедевры мирового уровня, но и хорошо образованные люди, которые умели ценить искусство. И их было немало.
– Полная разруха после войны. Территорию Беларуси фактически очистили от чего-либо значимого с культурной точки зрения: от произведений искусства до архивных документов. Поэтому складывалось впечатление, что белорусская культура – исключительно крестьянская. А это не так. На наших землях веками хранилось огромное богатство! – уверяет Надежда Усова. – Вокруг Минска было ожерелье из усадеб и в каждой – множество предметов искусства, в том числе купленных за границей. У белорусской шляхты было принято минимум дважды в год выезжать в другие страны. Оттуда привозили сервизы, столовое серебро, мраморные статуи и многое другое, что впоследствии становилось частью приданого. Следующие поколения преумножали эти богатства.
Так усадьбы фактически превращались в маленькие музеи, многие экспонаты которых стали частью коллекций различных музеев. Вместе с предметами искусства, вывезенными оккупантами и не возвращенными, мы потеряли целую культуросферу. Ее реконструкция – вопрос государственной важности. Ведь он напрямую связан с культурным суверенитетом, национальной идеей и содержит ответ на сакральное для каждого белоруса «а хто там iдзе?».
– Реституция – больше, чем возвращение предметов искусства, – уверена Виктория Кузьмина. – Она дает возможность в ретроспективе оценить культурное богатство нашей страны, понять, какими уникальными сокровищами мы обладали в начале прошлого века. Фактически это возвращение белорусам их национального самосознания.
Знаете ли вы, что…
гауляйтер Кубе жаловался рейхсляйтеру Розенбергу в письме 19 сентября 1941 года: «В Минске имелись большие и ценные коллекции картин и художественных изделий, которые почти полностью вывезены из города. По приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера большое количество картин служба СС отправила в Германию. Генерал Штубенраух вывез в район боевых действий огромное количество ценностей. Речь идет об утерянных ценностях на миллионы марок»;
в Национальном художественном музее Беларуси хранится более 400 экспонатов из довоенной коллекции – всего лишь восьмая часть того, что было до оккупации Минска. Судьба почти 2900 произведений остается неизвестной;
к поиску вывезенных белорусских предметов искусства подключили даже Интерпол;
в прошлом году по инициативе Генеральной прокуратуры составлен список культурных ценностей, вывезенных фашистами и подлежащих возврату. Среди 694 предметов – иконы, картины, книги и скульптуры.
Мало кто знает, но… Почему Рогнеду с сыном отправили именно в Полоцкие земли?
Сегодня мы будем говорить об уникальной и сенсационной археологической находке, к которой имеет прямое отношение в том числе Игорь Марзалюк. Как в Бобруйске нашли тот самый шлем и почему он вызвал так много шумихи? Рассказал сам историк.
– Все начиналось не с археологических раскопок и не со стационарных исследований. Все начиналось в апреле 2019 года, когда рабочие со дна Березины подняли уникальный шлем типа «Черная могила». В районе Чернигова в свое время был раскопан курган, в котором обнаружили княжеское погребение и шлемы, до боли похожие на наш, бобруйский, только не такого замечательного качества.
Дисклеймер от ТС - текстом изложена только половина видео.
Я как сегодня помню, как приехал на мероприятие в одно из подшефных учебных заведений. Мой ученик, выпускник могилевского истфака, который тогда жил и работал в Бобруйске, Николай Силков, сбрасывает мне по Viber фотографию. И пишет: «В Бобруйске найден шлем типа «Черная могила». Я подумал, что Коля разыгрывает меня или шутит – но не первое же апреля было, хоть и апрель. А потом еще фотография и еще. Я увидел этот шлем, насаженный просто на черенок лопаты в руке рабочего, и меня начало трясти. Просто колотить. Я понял, что мероприятие, на котором я находился, должно закончиться молниеносно. Извинился, вышел, набрал на мобильный телефон своего ученика – тоже археолога, только начинающего. И, не переодеваясь, как был в парадном костюме, понесся в Бобруйск.
Кто не знает: такие находки – это колоссальная редкость. В целом есть две разновидности этого шлема. А та, которую случайно подняли со дна в Бобруйске, где она была идеально законсервирована, вообще редчайшая. В таком качестве шлем самый лучший, только один еще может приблизиться по сохранности. Это была уникальная находка.
Мы оперативно снарядили на место группу студентов, провели археологические разведки, собрали подъемный материал. В непосредственной близости нашлось много керамики второй половины X – XI века. Но этот шлем – особая вещь. Кому интересно, детальное описание со всеми техническими характеристиками можно найти в нашей совместной с доктором исторических наук Каиновым публикации, посвященной именно этой находке.
Я помню, сколько началось воя – прошу прощения за это непарламентское выражение. Сначала заявили, что Марзалюк сам придумал и склепал этот шлем, а потом сам себе и подбросил. Господа, это не так! Этот шлем является историко-культурной ценностью Республики Беларусь, официально утвержден в Минкульте и постановлением Совмина. Все, кто хочет на него посмотреть, приезжайте в Бобруйск, он там. Была волна крика: «Неправда, не верим!» Но, ребята, это правда.
Еще почему раздался такой шум недоверчивости. Бобруйску не очень сильно повезло в том плане, что там есть Бобруйская крепость. Объясню почему: когда ее строили, снесли древние напластования города. По планам, по всему остальному мы понимаем, что там в том числе было древнее городище, которое сегодня практически безвозвратно уничтожено. Соответственно, Бобруйск очень плохо изучен в археологическом контексте. Вообще в любом таком великом городе должен быть свой стационарный археолог, который с утра до ночи должен проводить археологические надзоры и раскопки, но это особый вопрос. Тем более город действительно уникальный. Как бы там ни было, это тоже вызывало определенный скепсис и недоверие.
Мы сделали все возможное, чтобы максимально сохранить шлем. Сразу поместили его в дистиллированную воду и оперативно передали в руки лучшего реставратора страны – заведующего сектором реставрации музея истории Великой Отечественной войны Василия Ивановича Пчельникова. Реставрация была проведена очень качественно, за что ему особая благодарность.
– Скорее всего, такой шлем мог принадлежать только одному человеку. Точка зрения, которую я высказал, – это был полоцкий князь Изяслав. И тут понеслось: «Шлем Изяслава Марзалюк придумал!» Самое главное здесь слово – «придумал».
Шлемы этой разновидности, чтобы было понятно особо одаренным и страшно далеким от науки людям, делали по индивидуальному заказу. Самая древняя разновидность, а наш шлем относится именно к ней, к первой: самые ранние появились в IX веке, бытовали в X и вышли из употребления в первой четверти XI века. Позже первой половины XI столетия их могли вторично использовать, но уже никто не изготавливал.
На этом шлеме есть шикарный тризуб – можете посмотреть, как он красиво выглядит. Такой тип назывался в Древней Руси золотистым либо золотым шлемом. Конструкция у него такая: на железную основу наложены медные пластины, есть позолота и серебро. Все это говорит о том, что вещь очень дорогая. Такие изготавливали по индивидуальному заказу. Как правило, такой шлем носил князь либо очень высокопоставленный и богатый представитель его дружины. Допустим, какой-нибудь Свенельд мог, но никак не простой дружинник. У него просто золотого запаса на индивидуальный заказ и покупку такого шлема не было.
Кроме шлема сразу был найден и боевой топор – так называемый четвертый тип согласно классификации великого советского оружиеведа Кирпичникова. И ланцетовидный наконечник стрелы (это стрелы скандинавского типа). Все это – то, что нашлось сразу – как раз укладывается в хронологию X-XI веков. Позже, в процессе археологических разведок и случайно, нашли еще несколько боевых топоров того же времени. А также меч. Причем не абы какой! Такой тип бытовал очень долго, с X по XIII век, отдельные экземпляры доживали аж до XIV. Меч с планкировкой, то есть с наложением других (цветных, как правило, и в этом случае тоже) металлов на оружие. Планкировка тоже не была массовым явлением, да и меч сам по себе очень дорогая вещь. И он тоже был найден в районе Фандоковского моста – кто живет в Бобруйске, тот знает.
Эти находки свидетельствовали о том, что перед нами было выдающееся, уникальное явление.
– Исследования Березины в районе, где был найден шлем типа «Черная могила», требуют проведения нескольких системных полевых сезонов. Работы именно подводных археологов. Мы пробовали, но там очень много металла. Был один только выход в 2019 году, но не совсем успешный, потому что выборочно невозможно что-то сделать, все фонит. Необходимо «шнуры» разбивать на дне реки и поэтапно очищать участки квадрат за квадратом. По-другому никак. Я думаю, что мы это сделаем в дальней среднесрочной перспективе (улыбнулся историк. – Прим. ред.).
Что имеем сегодня. Кроме всего прочего была проанализирована наличная литература. Мои ученики и коллеги просмотрели в том числе и архивные отчеты великого археолога В.З. Завитневича, которые хранятся в Институте материальной культуры РАН в Санкт-Петербурге и других местах. Он изучал курганы дреговичей.
Плюс имеется еще одна интересная находка. Совершенно недавно (но уже есть публикация) немецкие археологи передали отчет о раскопках дружинного курганного могильника в годы нацистской оккупации. Тоже в непосредственной близости от Бобруйска. Копали там, кстати, в качестве рабочих наши военнопленные. Раскопки продолжались чуть ли не до начала операции «Багратион». Дело в том, что «Аненербе» – это не только поиск каких-то мистических вещей, они были помешаны еще и на поиске чистых арийских предков и арийского присутствия на территории Центральной и Восточной Европы. Этим самым в том числе обосновывалось право германцев на Lebensraum im Osten, жизненное пространство на Востоке.
В годы оккупации на территории Беларуси, в том же Минске и его окрестностях (даже Кубе принимал участие), археологи «Аненербе» проводили раскопки. Они отлично знали материалы предыдущих археологических исследований, до- и послереволюционных. И могильники, в которых были найдены скандинавские и германские вещи, они исследовали в годы оккупации. Чтобы подтвердить арийское, германское присутствие, «ущербность» и «недопеченность» славян – мол, все, что есть, это не наше, а их.
- Это все не просто так. Дружинными могильниками мы называем те, что с оружием. Это тоже явление достаточно редкое, нужно, чтобы повезло, чтобы найти. А тут мы видим четкое присутствие дружинных могильников, богатых погребений. Все это свидетельствует о том, что происходило "окняжение" или "огосударствление" этой территории. Детально выполненный анализ этого замечательного шлема показывает, что он по ряду признаков датируется концом X - первой четвертью XI века. Подчеркну, что такой шлем мог принадлежать либо князю, либо очень статусному представителю старшей дружины.
Теперь я хотел бы обратиться к изысканиям человека, который тоже очень любит Бобруйск, потому что это его родина, где он начинал свой карьерный рост. Сейчас он минчанин, доктор исторических наук, заведующий кафедрой исторического факультета Белорусского государственного университета, это Степан Николаевич Темушев. Он не археолог, занимается изучением восточнославянских древностей по письменным источникам. А когда мы говорим про древнерусский период истории могилевского края, в частности Бобруйщины, познания в этом плане скудны. Письменные источники по данному периоду на этих территориях практически полностью отсутствуют. Поэтому необходимо использовать метод ретроспекции и все остальное.
Секрет Полишинеля - что и территория могилевского Поднепровья, среднее течение Березины на тот момент были заселены славянами. Естественно, что не было земли без князя и населения без дани, поэтому эти земли должны были входить в те или иные формирующиеся государственные объединения. Население в регионе было смешанным, кривичско-дреговичским. Как видит проблему находки княжеского богатейшего шлема, меча и целого набора боевых топоров Степан Николаевич? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться в начало полоцкой истории.
Давайте вспомним. Владимир Святославович, принимая крещение, женился на византийской принцессе Анне. Соответственно, Рогнеда должна была стать монашкой - или кем угодно, но уже не женой. Все помнят хрестоматийный сюжет про то, как она хотела убить спящего Владимира, тот вовремя проснулся, перехватил руку и велел одеться как положено. Он ушел разгневанный, чтобы дать ей время облачиться в парадное одеяние и потом убить. А когда вернулся, согласно летописи, подученный матерью сын, будущий Изяслав Полоцкий, с деревянным мечом в руках перекрыл отцу дорогу и сказал: "Отец, ты не один здесь". Владимир опустил меч и ответил: "Кто же знал, что ты здесь". После этого князь собрал совет со своими боярами, и те посоветовали ему вернуть Рогнеде и ее сыну отчину.
Мало кто знает, но, согласно тому славянскому и скандинавскому праву, наследование собственности в случае угасания отцовской линии имела дочь. Братья Рогнеды были убиты Владимиром, как и ее отец, и она была единственным представителем рода Рогволода. Так женщину с сыном и отправили в летописный Изяславль. Город так и называется: Заславль рядом с Минском - это место, где был построен замок, в котором Изяслав жил с матерью.
Фрагменты фундамента здания эпохи Льва Сапеги нашли археологи в Ружанах
Фрагменты фундамента здания эпохи Льва Сапеги обнаружили археологи в городском поселке Ружаны, сообщила директор Ружанского дворцового комплекса Елена Кубарко
«В данный момент идет очередной этап реставрации нашего комплекса. Он в первую очередь связан с прокладкой коммуникаций к театральному корпусу и для дальнейшего технического обслуживания комплекса. В один из дней строители обнаружили фрагменты фундамента здания. Когда приехали археологи, они изучили кирпичную кладку и пришли к выводу, что, скорее всего, это фрагменты зданий, которые существовали в имении Льва Сапеги. То есть они были построены рядом с замком», — пояснила Елена Кубарко.
Оборонительный замок в Ружанах Лев Сапега начал возводить в 1602 году. До наших дней дошли сведения, что вместе с ним были еще три дома — большой, малый, средний. «Скорее всего, археологи наткнулись на фрагменты одного из этих строений, — предположила директор Ружанского дворцового комплекса. — Это уникальная находка. По сути, до этого момента мы не знали, где именно находилось имение, что входило в его состав, его границы. Знали, что главный корпус дворца стоит на месте оборонительного замка, и всё. Эта находка дает нам представление, насколько было большим имение. Исследования могут показать, что это были за здания. Скорее всего, эта раскопка доказывает, что Ружаны в основном располагались у подножия замка».
Реставрация Ружанского дворца началась в 2008 году. С тех пор обновлены центральные въездные ворота и восстановлены боковые флигели, в которых создан музей. Проведена реставрация северо-восточной аркады. Завершены внешние работы по реставрации двухэтажного Восточного (театрального) корпуса. Там планируется разместить музейное помещение, фондохранилище, многофункциональный зал, гостиницу и кафе.
Лев Сапега был видным политическим, общественным и военным деятелем. Он занимал высокие посты в Великом княжестве Литовском, был канцлером ВКЛ и великим гетманом. Один из самых богатых и влиятельных магнатов княжества известен еще и как меценат, издавший третий Статут Великого княжества Литовского.
А можно не надо?
Листаю Пикабу. В ленте падает эта реклама. Пиздец подкрался незаметно.
Ебать Спасибо Нахуй.....
Как то у нас в РБ было тихо-спокойно, насчет "очень ценных специалистов", ну, кроме цыган, конечно, но этого добра в любой стране навалом.
Чую наступление пиздеца....





































