Двери запирать тут не принято. Когда из дома все уходят, так последний выходящий метёлочку или палочку к ручке дверной прислонит наискось – стало быть, нет никого, не стучите. Я теперича тоже так делаю, как на работу иду – палочку приставляю и всё, без ключей и замков всяких.
Одно только – ночевать по первости при незапертой двери страшновато было, шарахалась при каждом шорохе, вглядывалась в темноту. Никого. Да и кому бы здесь появиться – все свои, все сто с небольшим жителей по пальцам пересчитаны, да знакомы друг другу, никому дурного не придёт в голову сделать. А шорохи – это дом живой. Не сразу распознала, только к концу первой недели поняла – живой он, вот и пошумливает. То у самого изголовья стена скрипнет протяжно, то дверная ручка пощёлкает чего-то, то печная труба погудит колыбельную песню, то оконное стекло хрустнет льдисто… Я уже уяснила – это дом живой, это он он говорит со мной, знакомится так. Это не страшное, это живое. Не случайно, видно, зовётся он – «дом на восьми ветрах». Стоит на угорушке небольшом, почитай, что у самого моря, так все восемь поморских ветров им распоряжаются, продувают со всех сторон.
Ветра здесь зовутся не по сторонам света, нет. Здесь дуют: сиверко, полуночник или рекостав, всточник, обедник, летник, шелонник, запад да побережник или голомянник. Это основные, а есть ещё и другие: заверть случается, абодье изредка балует, погодица частенько буйствует, встрета временами захаживает… Я ещё даже близко не все ветры изучила и уж конечно не со всяким из них встретилась тут. Но и с небольшим моим знанием ясно, что сиверко с рекоставом сейчас хозяйствуют чаще других: гулкие, сильные, студёные. Всего-то пару вечеров абодье постояло, порадовало и уступило другим ветрам, не сдюжило.
Заглянула тут на днях в магазинчик, молока да тушёнки взять. У Иры продавца про рыбку свежую разузнать решила:
— Ира, не скажете, кто тут рыбу продаёт чаще других? Я б купила немного…
— Так вы с Катей рядышком живёте, спросите у ней! Коля её на промысел ходит снова, как с городу из больницы приехал, рука-то зажила у него, он снова таскает рыбин, может и продаст чего…
И, глянув в окно, добавляет:
— Сами видите, какие нынче погоды стоят, не упромыслить тут много, на спад сейчас промысел пойдёт, покуда зимник не станет и ловли нормальной не будет. Но вы у Коли узнайте всё ж таки, он ходил на карбасе, видала я.
Катин муж Коля, он и вправду много промышляет рыбкой. Впрочем, тут почти все мужики на промысел ходят, оттого и берег-то весь в карбасах. Но Коля среди других особо ответственный, трое детей у них с Катей, в конце концов, семью кормить надо. До того по осени старался он, почти каждый день на промысел уходил и вот, руку повредил, даже сам не заметил – когда и где именно. Катя думает, что ревяк ему руку наколол, не хотел из сети вылезать. Ревяк – он колючий шибко, ну, и рыбина это опять же, с грязью да с микробами, само собой. В общем, неудивительно, что рука у Коли вспухла и загноилась, температура поднялась – пришлось ему в городскую больницу ехать, повезло ещё, что катер попутный шёл, подхватил. В больнице рану вскрыли, обработали, антибиотики прописали. Вернулся Коля уже на самолёте, прилетел с забинтованной рукой и через день уже снова на промысел, не унять. Впрочем, Катя унимать и не пытается (знает, что бесполезно). Следит только, чтобы перебинтовывал раненую руку каждый день, да прикладывает под повязку всякое: то чайный гриб, то размятый листок алоэ, то мазь. Что угодно, лишь бы затянулось поскорее.
С медициной в самой Лопшеньге не то чтобы сложно, а примерно вообще никак. Есть фельдшерско-акушерский пункт, официальный, с табличкой. Фельдшерица приезжает по понедельникам из соседней деревни Яреньга, от неё до Лопшеньги около девятнадцати километров. Приезжает либо на буханке (пока снега нет), либо на снегоходе (по поздней осени и зиме). Понятно, что у неё при себе минимум лекарственных средств и ещё меньше возможностей для диагностики серьёзных заболеваний. Если она подозревает что-то серьёзное,то даёт направление для получения билета на самолёт, пациент летит с этим направлением в Архангельск и уже в городе проходит все необходимые обследования и получает медицинскую помощь.
Больше всего местные переживают, что скоро и этой фельдшерицы не будет. Пока что у неё дочка учится в лопшеньгской школе (потому что в Яреньге ни школы, ни детского сада нет), она приезжает по понедельникам и пациентов принять, и дочку привезти в интернате поселить до выходных. А не будет в семье школьницы, не будет и резона никакого ей ездить сюда, морозиться по стуже мотаясь туда-сюда. Ну, это опять же по логическому рассуждению так. По-человечески, будет приезжать она, вероятнее всего, знает ведь, что кроме неё некому тут помочь, единственный медик она на округу. Я с фельдшерицей лично познакомиться пока что не успела – как я приехала, так она в отпуск ушла до ноября, совпало так. Ну, ничего, успею ещё.
