В довоенные времена, когда умение печатать на «Феликсе» или «Ремингтоне» было равносильно нынешнему умению писать программные коды, профессия машинистки была одной из самых востребованных. Исходя их этой предпосылки, такой специальности обучился и один молодой человек, и когда 23 июня 1941 года он пришёл в военкомат, чтобы добровольно вступить в Красную армию, его спросили, кто он по профессии.

– Нет, машинистов не берём, – отрезал работник военкомата.

Подумав, что на фронт его не взяли из-за женской специальности, молодой человек отправился в ОСОАВИАХИМ и поступил на курсы радиодела. Окончив их через три месяца, он снова пришёл в военкомат. На месте того сотрудника, теперь ушедшего на фронт, сидела сотрудница, и когда та, заполняя его анкету, спросила, кто же он по основной специальности, тот, ещё больше стесняясь признаться в принадлежности к женской профессии именно барышне, с трудом выдавил из себя слово «машинист».

– Нет, машинистов не берём, – отрезала военкоматчица.

Наступила зима. Немцев, стоявших в 35 километрах от Москвы, отогнали километров на двести, но ряды РККА поредели, и теперь изо всех закоулков выметали последние остатки призывного контингента. Пришла повестка и секретарю-машинисту.

Сияя от радости, парень примчался в военкомат. На месте сотрудницы снова сидел прежний сотрудник, правый рукав гимнастёрки которого был теперь заправлен в ремень. Рисуя левой рукой в анкете корявые каракули, сотрудник военкомата, дойдя до графы об основной профессии, вдруг вспомнил парня, приходившего к нему полгода назад:

– Так ты машинист?

– Машинист – обреченно вздохнул парень.

– Иди, води паровозы! Железнодорожников мы на фронт не берём.

– Но я не паровозы вожу, я на машинке печатаю…

– На машинке? Какой машинке? – недоумённо переспросил сотрудник.

– Да на любой! – оживился секретарь-машинист. – Хоть на «Феликсе», хоть на «Ундервуде».

– А на «Ремигтоне»? – спросил замвоенком, глядя на парня оценивающим взглядом?

– Да хоть на «Рейнметалле»? – самоуверенно ответил парень.

– Так ты же для нас такая ценная находка, как болтун для шпиона! – сказал замвоенкома, хлопнув парня по плечу. – С тех пор, как Люба на фронт ушла, у нас «Ремингтон» без дела простаивает.

На фронт парень попал лишь весной сорок третьего, но и там, сидя при штабе, он стучал на машинке, печатая боевые приказы, представления к наградам и похоронки. Даже знание радиодела ему за всю войну ни разу не пригодилось. Домой он вернулся аж в сорок шестом – командование не хотело отпускать его из Германии до тех пор, пока на его место не приняли русскую девушку, угнанную туда с оккупированной территории.