Лесная сцена и разогрев

Концерт проходил на поляне между дубом и опрокинутым самоваром. На сцене — фанеры, динамики из пня, и светлячки, встроенные в гирлянду.

Первым вышел разогревающий артист — MC Лемур-с-балкона. Он исполнял треки типа:

«Я не прячусь — я просто в листве,

Зови меня – когда у тебя нет Wi-Fi.»

Публика колыхалась. Дебилось в кепке жевал хвощ. Чер Вяк раздавал glow-worm-браслеты.

— А что, мило, — заметил Тапир. — Не орёт, но пульсирует.

________________________________________

Pig Daddy на сцене

Вышел Он. Pig Daddy. Огромный кабан в цепях, с капюшоном, наброшенным на уши. На его мощном бицепсе красовалась татуировка: «Маме».

— Йо, чащоба, вы тут? — рявкнул он.

Толпа завизжала. Даже филин моргнул.

Кротон вскрикнул:

— Я чувствую грудной клеткой бас! Я перестал дышать, но мне нравится!

Pig Daddy начал с главного хита:

«Я вырос в хлеву, но читаю про схемы,

мой кореш лис — финансист с проблемой.

В хрюках — истина, в ритме — тревога,

я веду вас, как мох ведёт к брёвнам.»

Тапир стоял, открыв рот. Камень СКАМень, кстати, немного подрагивал в его рюкзаке, но не критично.

________________________________________

Осознание и мерч

На четвёртом треке Кротон заплакал.

— Он говорит о боли, Тапир. О том, как сложно, когда тебя не зовут в берлогу, потому что ты «не медведь»!

— Он… рифмует «пень» с «внутренняя тень», — выдохнул Тапир. — Это поэзия. Это как чай, но через уши.

Они купили мерч. Тапиру досталась футболка с надписью «Grunt’n’Groove», Кротону — носок с автографом.

________________________________________

Возвращение домой

На обратном пути они не разговаривали. Каждый шёл молча. Бас Pig Daddy ещё гулял по внутренностям.

— Знаешь, Кротон, — сказал Тапир, глядя в звёзды, — иногда стоит выйти из привычного звука.

— Рэп лечит. Но дозировано, — ответил Кротон.

________________________________________

Мораль

Никогда не недооценивай кабана в цепях.

Иногда именно его рифма поможет тебе разобраться в себе.

И не забудь выключить скамень на концертах — он не понимает искусство

Собака, с железным тире вместо жетона, которая в хорошую погоду дежурит у Эрмитажа, попыталась выстроить зайцев колонной - чтобы не распугивали голубей и серьёзность. Тире блеснуло, как дирижёрская палочка, но зайцы лишь рассмеялись: их не строят, с ними играют.

Тут же из-под арки выехал маленький летний столик «Бюро обменов». За ним шёл знакомый человек с лицом, в котором уютно отражаются чужие окна.

- Правила простые, - объявил он, записывая на листке. - За один блик - два снисхождения. Не прыгать по чужим лицам без согласия. Взаимность приветствуется.

- Взаимность - это когда? - уточнила Тень.

- Когда вы подвинетесь от детской коляски, а они положат на гранит ладони, - пояснил Бюро. - И ещё: зайцам разрешается кататься в мыльных пузырях.

Словно ожидая сигнала, дети у фонтана тут же достали пластиковые палочки и выдули в воздух прозрачных рыб. Зайцы, не удержавшись, попрыгали внутрь. Пузыри полетели - каждый с маленьким солнцем внутри. На секунду площадь стала морем, где никто не тонет.

- А нам что делать? - хмуро спросила бронзовая дама, которой не к лицу радоваться слишком явно.

- Улыбнуться резьбой по губам, - подсказал Бюро. - Всё остальное за вас сделают отражения.

Я стоял в стороне и, как водится, пытался понять, что отсюда переводить. Петербурусский - язык внимания: в нём «потом» значит «в нужный момент», а «среди бела дня» - «сейчас, но мягко». Солнце редко выбирает такую лексику, но если уж выбирает, то щедро.

- Слышь, переводчик, - фыркнула мне Собака, ткнув носом куда-то вверх. - Одного упрямца видишь?

Видел. Один зайчик забрался по барашку света высоко - почти под ангела на вершине. Там он устроился, как на подоконнике, и сделал на небе крошечную запятую. Площадь притихла. Даже тени перестали спорить о правописании.

- Это он ставит паузу, - догадался Бюро. - Чтобы день успел осознать, что он случился.

Дождь, конечно же подтянулся посмотреть, с краю, как вежливый зритель: не мешать, но присутствовать. Он аккуратно подслушал по одной маленькой капле на чьих-то ресницах, вдруг пригодятся к вечеру.

- Хорошо, - понимающе кивнула Тень, отодвигаясь от колясок. - Только не задерживайтесь до шести: у нас в это время семинар по длине.

Зайцы, вдохновлённые официальной добротой, устроили парад. Один пробежал по зеркальной линзе очков у туриста и вернул ему детство. Другой - зашёл на руку музыканта и поймал нужную ноту. Третий легонько толкнул ладонью скромную табличку «выход» в одном проходе - и люди нашли вход. А самый маленький, на правах младшего, спрятался в улыбке у уличного художника - чтобы было смешней.

- А обмен? - напомнил Бюро.

Собака тут же показала пример, подошла к граниту и положила лапу. Рядом легла детская ладошка, рядом - чья-то осторожная взрослая. Зайцы молча уложили в эти отпечатки по тёплой искорке. Площадь запомнила. Вечером, когда вернётся дождь, ему будет что подчеркнуть.

- А нам можно взять немного домой? - спросил кто-то из горожан, явно из тех, кто хранит тишину в коробке из-под печенья.

- Можно, - сказал Бюро и выдал маленькие, как пуговицы, прозрачные кругляши - «Свет на вынос». - Кладёте под взгляд, и он перестаёт быть камерой.

Я тоже взял одну пуговицу. Пришил изнутри к подкладке пальто, рядом с билетом «до дома». На всякий случай. Никогда не знаешь, когда понадобится собственный полдень.

К четырём часам зайцы устали. Полдень обмяк, как кот, который наигрался и теперь готов быть пледом. Зайцы по одному начали возвращаться: кто - в позолоту, кто - в витрины, кто - в карманы, кто - в полированные ботинки (будьте добры, снимайте вечером тряпочкой, не жалейте тепла). Тень, удовлетворённая соблюдением регламента, забрала свои длинные строки обратно, до шести успела, как и обещала.

- Спасибо за сотрудничество, - сказала она, корректно кивнув. - Дневная пунктуация удалась.

Трамваи звякнули напоследок «пусть». Собака улеглась на тёплое пятно так, что казалось - прямо на воздухе. Бюро свернуло столик, оставив на граните записку: «Обмен действителен до следующего ясного случая». Дождь, не спеша, подтянул к площади тонкую акварельную вуаль - на случай, если кому-то станет слишком ярко.

А я стоял и думал, что у города прекрасный почерк. В дождь он пишет тушью и тире, в ночь - мягким карандашом пауз, а в такие редкие белые дни - солнечными зайцами. И если посередине дня услышите на Дворцовой едва различимый смех, это не туристы. Это блики договариваются с тенями, как правильно ставить паузы в слове «счастье».

- Пойдёмте, - предложил я. - Тут рядом есть Бюро находок, обменов и причин. Оно открыто, когда всё обычное закрыто. Там подскажут, как собрать вас обратно.

Мы вышли. Дождь уступил дорогу, оставив узкую сухую нитку между стен. У дверей Бюро сегодня дежурил сторож с ключами, каждый ключ был картонный, с вырезанными зубцами букв.

- Вам начало? - уточнил он. - Или развязку?

- Всего по чуть-чуть, - призналась книга. - Я растерялась.

- Тогда без обмена не обойдётся, - кивнул сторож и выставил банку с надписью: «Лишние выводы». - Положите туда один. Любой, которым гордились днём, а ночью он жмет.

Я порылся в карманах и достал мысль: «Всё понятно». Положил в банку. Сторож вздохнул с облегчением, как человек, которому расстегнули тесный ворот.

- Держите, - он протянул спичечный коробок. - Пролог на вынос. Не разламывайте сейчас, дойдёте до места, он сам раскроется. И вот ещё, возьмите нитку, чтобы не распалось ваше «между тем».

Мы пошли дальше. На перекрёстке нас подхватила «Гостевая» - тот самый трамвай с литерой вместо номера. Кондуктор в вязаных перчатках кивнула книге почтительно.

- А вам, барышня, лучше к окну будет присесть. Сюжеты любят смотреть наружу.

Книга села, прижалась ко мне тёплым корешком. За стеклом вместо улиц побежали остановки, которых нет на карте: «Если бы», «Пауза», «Случай с участием дождя». На «Паузе» трамвай постоял дольше обычного - и на нашей странице сам собой проявился абзац: «Мы помолчали. Это и был разговор».

- Хорошая добыча, - одобрительно заметила кондуктор. - Но без начала финал не впустит. У него строгие правила.

На остановке «Чужая мысль» в вагон заскочила уставшая тень, и уверенно посмотрела на книгу так, будто точно знала, где у неё зарыт смысл.

- Едем до школы «Номер Вчера», - сказала кондуктор. - Там во дворе сушат титры. Иногда среди них попадаются заглавия.

Во дворе и правда висели на бельевой верёвке шнуры букв - «Конец», «Продолжение следует», «Глава третья», «Примечание». Тень подпрыгнула и уронила «Главу», но цифра отскочила и укатилась в лужу.

- Ничего, - успокоила книга, - я побуду пока без цифры. Главное - чтобы была Глава.

Снаружи тянуло морем. Мы шли вдоль забора, где мелом были выведены чужие признания и формулы. На воротах дежурил мужчина с глазами, в которых ночей было больше, чем дней.

- За вход платим черновиками, - предупредил он мягко. - Дайте одно «как-нибудь потом».

Я достал из кармана запасное «потом», небольшое, карманное, такое что не забывают взять из дома, мол всегда пригодится, и отдал. Взамен он вытащил из будки жестяной короб из-под печенья: внутри лежали сухие, шуршащие слова.

- Начало, - сказал сторож. - Наклейте его там, где пусто, не промахнётесь.

Мы вернулись к книге. Пролог в спичечном коробке разомкнулся сам, лёг на первую страницу, как рука на плечо друга. Начало приклеилось к пустоте без пузырей и зазубрин. Нитка связала пару абзацев, которые пытались разойтись в разные стороны. Внутри книги стало тепло, как у батареи в декабре.

- Остался финал, - сказала книга. - Но я не уверена, что он мне нужен целиком. Я в этих местах раньше задыхалась.

- Финалы разные бывают, - заметила кондуктор из ещё не закрытой двери трамвая. - Есть твёрдые как фруктовый лёд. Есть прозрачные - как окно. Вам лучше окно. Читатель сам додумает, он не убежит.

- А где берут окна? - спросил я.

- На шестом этаже, где никто не живёт, - отозвалась лестница и сделала нам тише.

Мы поднялись. Дверь была, как всегда, закрыта, пауза за ней была длинной, как улица в праздники. Я постучал костяшками пальцев - тем местом, каким обычно стучат не люди, а истории. Дверь не открылась, но из щели выпала узкая полоска воздуха - на ощупь твёрдая, как стекло.

- Это оно. Окно. - шепнула книга. - Мне его и не хватало.

Мы вернулись домой. Я положил книгу на стол, рядом с ней почти невидимое окно. Книга слегка отъехала своим краем, как кошка, когда ей подсовывают что-то новое, и окно легко встало на место. Финал не прорисовался словами - он просто пустил внутрь холодный свет, в котором было видно далёкое движение.

- А теперь я? - спросила тень, неслышно следовавшая за нами, и теперь осторожно разглядывающая книгу.

- Теперь вы, - согласилась книга. - Любая история становится лучше, если её страницы листала тень.

Мы сидели втроём - я, собака и тень, и слушали, как трамваи чешут колёсами рельсы в темноте. Книга чуть шевелила страницами, как дерево листьями. На одной из них сама собой проступила строчка, тонкая, карандашная: «Если вы дошли досюда - значит, у вас есть время». Её никто не писал, но у таких строк всегда хороший почерк.

- Вы останетесь? - спросил я.

- Я - да, - сказала книга. - Но не со всеми страницами. Часть пусть останется в городе: одному на подоконник, другому в карман, третьему на память. Так меня проще читать.

Я поставил книгу на нашу подъездную полку - туда, где книги приходят и уходят, как люди с поздних трамваев. Вложил внутрь закладку: белый билет «до дома». Он обязательно пригодится тому, кто её заберёт.

Ночью в трубах шептал дождь, собака в ошейнике спала, обняв лапами своё тире, а на лестнице кто-то сказал «спасибо», хотя в подъезде никого не было. Утром на батарее вместо книги лежал клочок обёрточной бумаги. На нём карандашом было приписано: «Растерянность возвращена владельцу. Автор - в пути. Продолжение - не обязательно, но возможно».

Я улыбнулся. Хорошая работа для ночи: собрать книгу обратно, и оставить пару пустых мест. Чтобы тем, кто её найдёт, было куда положить своё.

________________________________________

СКАМень активирован

Через 42 минуты, на углу лесного шоссе, его догнал Барсук в пиджаке и предложил «мгновенную лесную доходность через дружескую инвестиционную платформу с вертикальной синергией».

Но в тот момент в руке Тапира вибрировал СКАМень.

А в голове промелькнуло: «Пирамида в форме дуба. Трое кроликов уже на вершине. Вы — потенциальная жертва. Не участвовать. Не смотреть в глаза Барсуку.»

Тапир молча кивнул, поблагодарил — и ушёл.

________________________________________

Камень, который знал

СКАМень не издавал звуков. Но с ним можно было чувствовать.

Он предупреждал лёгкой пульсацией, когда кто-то пытался «предложить ценный курс».

Он слегка жужжал, если в тексте письма было слово «энергетика изобилия».

А если кто-то заводил речь о «менторстве за донат» — камень испускал лёгкий, но чёткий запах тухлого крапивного супа.

СКАМень также имел интерфейс — внутри сознания Тапира. Там можно было тонко настроить чувствительность на «шизо-коучей», «стратегов по успеху» и даже «интенсивы по осознанию интенсивов».

Была даже кнопка «режим Zen»: блокировать скам без эмоций и комментариев.

________________________________________

Престиж и зависть

Тапир использовал СКАМень исключительно в личных целях: чтобы избежать звонков от Птицы Тренера, не попасть на вебинар Бобра-Кодера и не купить NFT-сосну.

Но, конечно, он выставил СКАМень на "Овод", крупнейшей лесной торговой площадке, за цену, равную 13 годам подписки на «Лес+».

В описании он честно указал:

«Немного серый, полностью синхронизируемый, реагирует на бред. Возможна настройка под ваш тип скама. Без коробки.»

Объявление посмотрели 1276 раз.

Сохранено в избранное у 34 бобров, 7 куниц и одного муравьеда с красным дипломом.

Но никто не купил.

Все просто завидовали.

И слегка боялись: вдруг СКАМень чувствует их намерения?

________________________________________

Мораль

Иногда самое простое снаружи — это то, что знает больше всех.

Иногда единственная защита — это ты сам, синхронизированный с камнем.

А иногда… лучше просто не говорить с Барсуками в пиджаке.