Моя оценка серии: 7 из 10. Не скучный, динамичный, но малость банальный в плане исполнения эпизод который затрагивает тревожные темы каннибализма, корпоративной жадности, и тёмной стороны жизни небольшого сообщества, чья идиллия неожиданно нарушается дегенеративной болезнью выкашивающей их ряды, и назойливыми законниками, которых едва не пустили на супчик. Скалли в очередной раз оказалась в опасности (воспользовавшись эффектом неожиданности и дубинкой её вырубил 93-летний дед) а Малдер в очередной раз подскочил в самый последний момент, чтобы спасти жизнь напарницы. Не сказал бы, что приём приелся, но тенденция определённо намечается. В целом неплохо, но будто и не старались удивить.

P.S. Второй раз за сериал Малдер собственноручно убивает человека (шерифа в ритуальной маске)

Реакции, плюсы, и комментарии горячо приветствуются!

Александр Спесивцев родился в 1970 году в Новокузнецке в семье, где не было ни защиты, ни спокойствия. Отец постоянно пил, избивал мать, а потом и вовсе ушёл из семьи. Мать, Людмила Спесивцева, проявляла гиперопеку, внушая сыну с детства идею, что “никому, кроме неё, он не нужен”. В школе Саша считался изгоем: одноклассники сторонились странного мальчика со вспышками агрессии и патологической замкнутостью.

Его подростковые годы прошли в одиночестве, дома копились завалы хлама и книг. Мать растила из сына “единственного настоящего друга”, но на деле усугубляла его отрешенность от мира. Уже в юности у Александра стали проявляться психопатические наклонности: вспышки жестокости к животным, желание доминировать, околосектантская тяга к “мамочке” и одержимость контролем над чужими жизнями.

Ужасы, учиненные извергом

В начале 1990-х, после первой отсидки (его обвинили в изнасиловании и убийстве девушки, но доказательства были слабыми), Спесивцев вернулся к матери. В квартире из трёх комнат они жили вдвоём, постепенно скатываясь в социальную изоляцию. В июне 1991 года у него погибла подруга Мария. Её тело стало первой официальной жертвой маньяка, хотя изначально следствие сочло смерть случайной: никаких улик, никаких признаний. Это стало “тренировкой” перед будущими ужасами.

Настоящий кошмар начался весной 1996 года. В Новокузнецке одна за другой бесследно исчезают девочки, подростки и молодые женщины. Останки находят на берегу реки Аба — десятки останков, но никто не связывает их в единую нитку. Только когда сантехники пожаловались на протечки и запах канализации, милиция решилась взломать квартиру Спесивцевых.

За грязной дверью обнаружили настоящие ужасы: расчленённые останки детей и женщин, ведро с человеческой головой и грудной клеткой, изувеченную, но ещё живую девочку, которая потом даст важнейшие показания. В мусорке, ванной и среди вещей были и ювелирные украшения других жертв. Один из самых жутких эпизодов: мать Спесивцева, Людмила, помогала заманивать девочек в квартиру, а потом избавлялась от тел, а иногда, по слухам и показаниям выживших, участвовала в канибаллизме.

Следствие и допросы: как удалось выйти на монстра

Милиция и следствие столкнулись с серией холодных, продуманных преступлений: младшие школьницы, подростки и даже взрослые женщины. В общей сложности сам Спесивцев признал 15 убийств только с марта по август 1996-го, но по неофициальным оценкам речь может идти о 20 жертвах.

Расследование затруднялось плохой работой экспертизы, нехваткой криминалистических лабораторий и общей разрухой “лихих 90-х”: многие останки так и не удалось идентифицировать, а полную картину составили только спустя годы, когда выжившие смогли сдать показания и вспомнить детали уличного “вербовщика” — Людмилу Спесивцеву.

Арест состоялся быстро: через два дня после обнаружения квартиры Спесивцев пытался скрыться, но был задержан у собственного подъезда. На суде выяснилось: часть из жертв он мучил неделями, а мать сознательно приводила ему все новых - с улиц, больниц, магазинов. Суд признал обоих виновными в организации и участии в ритуальных, массовых убийствах с особой жестокостью. Александр Спесивцев признан невменяемым и пожизненно отправлен на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу, его мать получила 13 лет заключения.

Новокузнецк на годы стал городом-призраком: родители не отпускали детей на улицу, слухи о "новокузнецком монстре" быстро переросли границы региона и стали частью русского криминального фольклора. Даже спустя 20-30 лет квартира Спесивцева вызывает у местных приступы настоящей дрожи. Следствие до сих пор не уверено: найдены ли все жертвы, остались ли улики, которые когда-нибудь смогут раскрыть ещё больше исчезновений 90-х.

В работе использованы факты и версии из Следственного комитета, авторских расследований “АиФ Кузбасс”, Lenta.ru, NGS42, “РЕН-ТВ”, публикаций “Коммерсанта” и экспертных хроник криминалистов, работающих по нераскрытым делам из Новокузнецка.

Буду также рад вас видеть в своем закрытом канале, где я формирую круг единомышленников. Тут про саморазвитие, личностный рост, использование ИИ и нейросетей в бизнесе.

Также прошу вас ознакомиться с другими моими материалами. Если вам нравится мое творчество, аккуратно попрошу поделиться ими в своих социальных сетях, а также поддержать мое творчество через донат, так я пойму, что мои старания заметны:)

Текстовая версия истории:

Запись 784.

Температура снаружи: -62°C. Внутри: -31°C. Атмосферное давление стабильно низкое. Ветер восточный, 18 м/с. Последняя банка тушенки разделена на шестерых три дня назад. Варили бульон из кожаных ремней. Он не дал сил, но обманул желудок на несколько часов. Анна кашляет. Кашель стал глухим, влажным. Это плохо.

Запись 785.

Сергей сегодня не вставал с койки. Говорит, что ему тепло. Это галлюцинации от истощения. Я пытался заставить его съесть кусок столярного клея, который мы выкопали из мастерской. Он отказался. Шепчет что-то о голосе в вентиляции. О «Белом шёпоте», который зовет его гулять. Все игнорируют. Легче считать его сумасшедшим, чем признать, что мы все на грани.

Запись 786.

Сергея нашли в углу нижнего склада. Он сидел, поджав ноги, и… жевал. У него были обморожены пальцы на правой руке, почернели до второго сустава. Он обгладывал их до кости. Его глаза были стеклянными, а на лице — блаженная, идиотская улыбка. Он сказал: «Они мертвые. Шёпот сказал, что можно. Они же не почувствуют». Мы заперли его в кладовой. Его тихий смех до сих пор ползет по металлическим трубам.

Запись 787.

Сергей замолк сегодня утром. Я заглянул в глазок — он замерз, сидя в той же позе, с улыбкой на лице. Мы молча вынесли тело в самый дальний отсек, к генератору, и так же молча вернулись. Никто не проронил ни слова, но в воздухе повис вопрос. Тяжелый, нагнетающий. Мы все его слышали и отводили друг от друга взгляд.

Запись 788.

Анна не проснулась. Ее рука, которую я держал всю ночь, стала холодной и жесткой, как ледышка. Я не плакал. Слезы быстро замерзают на глазах. Я просто сидел и смотрел на ее лицо. Оно было удивительно спокойным. Без гримасы боли и голода, которая не сходила с него последние месяцы.

Я вышел в коридор. Их было двое: бортинженер Петрович и врач Лида. Они уже стояли там, их бледные лица были обращены ко мне. Они слышали, как я несколько часов назад звал ее имя и безуспешно пытался растереть ее окоченевшие руки. Они всё уже поняли.

Единственное, что я спросил, это:
— А где Никита?
Все просто пожали плечами. Взгляд Лиды скользнул мне за спину, туда, где лежало бездыханное тело Анны.

Мы молча прошли в столовую. Взгляд Петровича упорно скользил по полу. Он подошёл к ближайшему столу и наклонился. Раздался глухой скрежет — он выдвинул ящик. Достав оттуда ножовку по металлу, он положил её на столешницу и присел напротив. Её зубцы были чистыми, но возле рукоятки металл темнел от ржавых разводов.

— Она замёрзла, Марк, — сказала Лида, не глядя на меня. Ее голос был плоским, лишенным всяких интонаций. — Зачем хоронить еду?

Петрович молча смотрел на ножовку. Его огромные, когда-то сильные руки лежали на столе, как чужой, бесполезный груз.

Я ничего не сказал. Я видел, как мускулы на его шее сжались. Он сглотнул слюну. Я понял, что сделал то же самое. Мой желудок предательски свело от спазма. Дикого, нарастающего, стирающего всё на свете.

Я отступил в свой отсек, захлопнув дверь и прислонился спиной к холодному металлу. Мое дыхание вырывалось белыми клубами. Я лихорадочно листал дневник, перечитывал свои аккуратные колонки цифр, отчеты о погоде, которые больше никому не были нужны. Я искал там себя. Того, кто верил в науку, в логику, в человечность.

Но страницы были просто бумагой. Цифры — просто чернилами. Они не могли согреть. Не могли накормить.

Снаружи послышался мерный, упругий скрежет. Ш-ш-шк… ш-ш-шк… Они точили ножовку. Готовили инструмент.

Я зажмурился, пытаясь заглушить этот звук. Но он был словно внутри меня. В такт ему стучало мое сердце. И сквозь его стук, сквозь вой ветра снаружи, я начал слышать другое. Тихий, разумный, успокаивающий голос. В нем не было безумия. Только холодная, безжалостная логика.

«Она мертва. Ее плоть не чувствует боли. Это просто мясо. Белок. Возможность прожить еще неделю. Разве неделя твоей жизни ничего не стоит? Это рационально. Это правильно.»

Это был Белый шёпот. И он звучал не из вентиляции. Он звучал у меня в голове. И он был прав.

Я открыл глаза и перевернул страницу дневника. На чистом поле я вывел ровным, каллиграфическим почерком: «Температура снаружи: -63°C. Внутри: -30°C. Атмосферное давление стабильно низкое» и отложил карандаш.

Ш-ш-шк… ш-ш-шк…

Звук прекратился. Наступила тишина. Они ждали.

Я медленно потянулся к ручке и открыл дверь.