Polar.fox

Никита ринулся к хозяину и, на ходу доставая свёрток с монетами, громко, радостно закричал:

— Кондрат Иваныч! Я долг принёс! Всё-всё! И даже больше.

Урядник с помощником невольно обернулись на крик и остановились, наблюдая, что будет дальше.

— Чего орёшь, дурень! Пошли в избу, — скривился Кондрат Иваныч, но Никита не отставал.

— Бери сразу! Или тебе деньги не нужны?! Так я сейчас всему честному народу раздам, всё до гроша!

Привлечённые шумом, стали подходить люди. Кондрат Иваныч спешно пересчитал деньги, написал расписку о полной выплате долга и заверил урядника, что никакого беспорядка не происходит, всё хорошо.

…Счастливый Никита не шёл — летел домой, как на крыльях. Вбежав в избу, он стиснул сестру в объятиях, поднял и закружил по комнате:

— Варька, Варька, мы свободны! Мы богаты! Ничего не должны! Сами себе хозяева! Ух, заживём!

Ошеломлённая Варя только хлопала глазами и неловко улыбалась. Наконец брат отпустил её и сказал уже спокойнее:

— Это правда, я расплатился с Кондратом Иванычем. А ещё у нас теперь полно денег! Можем купить всё, что захотим, и ещё останется. Приданое тебе справим богатое, лавку откроем! Вот, гляди.

И Никита положил на стол свёрток. Варя робко протянула к нему руку и вопросительно посмотрела на брата. Тот одобрительно кивнул. Варя открыла свёрток и ахнула, схватившись за сердце. На стол падал солнечный луч, и в его свете серебро ярко засияло. Хоть Никита тщательно промыл болотниковы дары в ручье, от монет и перстней ещё слабо тянуло тиной.

Не веря своим глазам, Варя повертела монеты, понюхала, царапнула ногтем и даже одну прикусила, пробуя на зуб.

— Откуда? Где ты взял СТОЛЬКО добра за ночь? Ты что, кого-то ограбил?

— Типун тебе на язык! — обиделся Никита. — Ещё чего. Я клад нашёл.

На этот раз Варя не собиралась мудро молчать и быстро выведала у брата правду, хоть он изначально не хотел рассказывать про сделку с болотником. Узнав всё, Варя пришла в ужас:

— Что ты наделал?! Болван круглый, прости господи! Нет бы совета сначала спросить у знающих людей…

— Это у Комарихи… у Пелагеи Петровны что ль?

— Да хоть у меня! Я тоже кой-чего знаю. А он пошёл и делов натворил. Погубил ты нас, Никита, совсем погубил!

— Да что такое, говори толком!

Варя несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула и уже спокойнее пояснила:

— Нельзя у болотника ничего брать. Бесполезно! Все его сокровища, если их достать из болота, в ил да труху превращаются! Заколдованные они, порченые, понимаешь? Даже если когда-то были настоящими драгоценностями.

— Вона что… — Никита озадаченно почесал затылок. — А это точно? А как быстро превращаются? Через день, через месяц?

— А никто не знает, по-всякому бывает. Но часто и суток не пройдёт, как всё, нет сокровища! А теперь представь, что будет, когда Кондрат Иваныч вместо твоих денег одну тину найдёт?.. Может, уже нашёл.

Никита представил и нервно сглотнул вставший в горле ком. Тело покрылось липким потом, а в висках гулко застучало. Зимин и так лишней добротой не страдал, а в гневе и вовсе был страшен. Ещё и соседи в колдовстве обвинят…

— Бежать, Варька, бежать надо!

— Куда? А куры, хозяйство? А дом?

— К чёрту всё! Голова дороже. Бери одёжу теплую, хлеба — и дёру!

— А куда же, куда? — в широко распахнутых глазах Вари плескался страх. — Может, у Комарихи спрячемся?

— К ней нельзя — там точно будут искать, все же знают, что ты с ней хороводишься. В уездный город пойдём.

— Но там Кондрата Иваныча хорошо знают, — возразила Варя. — Он туда сено, муку и прочее возит на продажу, с купцами в трактир ходит, к становому приставу в дом вхож. Узнают нас и ему донесут. Нет, туда никак…

Брат с сестрой обречённо умолкли. А потом Никита рубанул в воздухе ладонью:

— А, была не была! Лесами, мимо дорог, пойдём до губернского города Пскова. А оттуда по реке уплывём куда-нибудь, и ищи-свищи. Не грусти, Варька. Главное, вместе держаться. Собирайся, и айда.

Девушка кивнула и бросилась к сундукам. Никита тоже забегал, собирая котомку. На душе у него было тяжко: экую кашу заварил! И ведь не хотел — по недогляду, по глупости вышло. Ведь мог у Комарихи или у седого батрака, что про болотника рассказывал, осторожно расспросить, что да как, а потом идти! И болотник, сволочь, ни гу-гу, что сокровища с подвохом! А тень-то забрал. Кстати, зачем она ему? Надо у Вари спросить. Но потом. А сейчас надо ноги уносить, пока их не переломали, да вместе с шеей.

Спустя час лихорадочных сборов всё было готово.

— Уф… Посидим на дорожку и огородами — в лес.

— Ага, — вздохнула Варя. — Собаку только отвяжу. Не помирать же на цепи бедолаге.

Варя взяла вещи и вышла, не закрывая дверей. Никита тоже вскинул на плечи котомку, взял узлы, окинул отчий дом прощальным взглядом и, перекрестившись, шагнул к выходу.

Со двора донёсся истошный визг Вари и тут же прервался. Бросив вещи, Никита рванул на звук…

И, едва выбежав из дома, тут же попал в цепкие руки Бобра и Рыжего.

***

Возвращение в реальность было мучительным. Перед глазами в багровой пелене плясали цветные пятна. Тело превратилось в сплошной сгусток боли, но что происходит — стоит ли он, лежит ли, может ли двигаться — Никита не понимал. Какое-то время он плавал в мареве боли и снова стал терять сознание. Но тут раздалось громкое пыхтение, какая-то возня и сдавленный женский плач.

“Варя!” — вздрогнул Никита и попытался поднять голову и открыть глаза, но не смог. Зато вспомнил, что случилось: напали подручные Зимина, его избили, и Варе тоже досталось. А потом он провалился в темноту.

— Да ладно, голубка, не обижайся, ну подумаешь, потискал. Нешто с тебя убудет? Девки, они для того и нужны, чтобы их тискать.

— Уймись, — недовольно бросил Зимин. — Придержи свои грабли, девчонку я давно приглядел. Лучше скажи, почему, вы, болваны, ей лицо попортили, а в этом чуть душа держится? Что было велено сделать, а? А вы что?

— Перестарались, Кондрат Иваныч… Мы ж как лучше хотели, — виновато забормотал Задрыга. — Испугались, что удерут, ну и…

— Поглядите, у них уже узлы собраны! — встрял в разговор Бобёр. — Точно убёгли бы. О, глядите, очнулся!

Никита наконец открыл глаза и зашевелился. Он понял, что руки и ноги связаны, а сам он лежит на лавке.

— Усадите его, протрите лицо и попить дайте, — приказал Зимин.

Распоряжение выполнили, и Никите стало чуть-чуть легче. Взгляд прояснился, и он понял, что они дома. На лавке напротив сидела связанная Варя, в изодранной одежде и с кляпом во рту. Коса растрёпана, лицо исцарапано и левый глаз подбит, а на руках багровеют большие синяки. Встретившись взглядом с братом, Варя беззвучно заплакала и отвернулась. Рядом с ней сидел Бобёр и какой-то здоровенный мужик, весь заросший чёрными волосами. Никита смутно вспомнил, что видел его в соседней деревне, и это какой-то родственник Бобра.

Задрыга и Рыжий придерживали Никиту за плечи. Кондрат Иваныч по-хозяйски расселся за столом и не спеша прихлёбывал что-то из Вариной кружки. Допив, он со стуком поставил кружку, вытер усы и подошёл к Никите:

— Очухался? Слышишь меня?

Парень кивнул.

— А говорить можешь? Давай, попробуй.

Разбитые губы слушались плохо, но всё-таки сказали:

— Д-д-да, м-м-могу.

— Вот и славненько. Никитушка, а скажи честно, вот как на исповеди, где ты взял столько серебра? — Кондрат Иваныч говорил ласково, со слащавой улыбкой, но глаза были холодными и злыми. — Уж прости, но у вас и в лучшие годы такого не было, а теперь и подавно.

— У них в узлах ещё монеты лежали, и в погребе — горшок с запасом! — добавил Рыжий.

— Вот, тем более. Где ты взял деньги? Украл что ли?

— Нет. Я не вор.

— Тогда откуда такие богатства? Там, где взял, есть ещё?

“Ага, серебро илом не стало, раз больше надо”, — смекнул Никита и рассказал про болотника, мстительно умолчав, что сокровища могут превратиться в мусор.

— А я-то думаю, чего от монет тиной несёт, — задумчиво протянул Зимин. — Хозяин болот, значит… Ладно. Куда, говоришь, ходил?

— На Куличьи болота, в самую топь. Где дерево раскидистое на кочке.

— Вот вместе и сходим. Пусть болотник со мной богатством поделится. Экие капиталы у него без толку лежат!

— Дык нечисть светлый день не любит… Не вылезет же, надо ночью. А ночью — тогось, на болоте-то… — сбивчиво забормотал волосатый мужик, которого Никита про себя окрестил Медведем.

— Надо ночью — пойдём ночью, — отрезал Кондрат Иваныч и показал на Варю и Никиту. — Этих стеречь, из избы не выпускать и смотрите, чтобы не сговорились. Девку не обижать, она мне нужна. Парня в порядок приведите, чтобы соображал и ногами двигал. Ну и сами соберитесь. Как стемнеет, пойдём.

Раздав указания и пригрозив, если что, в том болоте и оставить, Кондрат Иваныч ушёл. Остальная шайка осталась в доме, стеречь брата с сестрой.

***

Никите казалось, что он плывёт в дурном тягостном сне, и это вот-вот закончится, надо только сделать усилие, открыть глаза и проснуться… Но увы, всё было в реальности. Оставалось только стиснуть зубы и шагать через силу, а утешаться придумыванием страшных кар для своих мучителей.

Перед глазами стояла какая-то дымка, и Никита не понимал, то ли это настоящий туман на Куличьих болотах, то ли после кулаков Задрыги и компании помутилось зрение. Он остановился, проморгался и протёр глаза рукавом — вроде лучше. Хотя в колдовском свете луны поди ещё разбери…

Как и в прошлую ночь, ярко сияла луна, а каждый шорох, каждый кривой куст или подозрительная кочка смущали душу и пугали. Как и в прошлый раз, в траве что-то странно светилось. Только вчера Никита шёл сюда сам, а сегодня его вели, с кляпом во рту и связанными впереди руками, иногда подбадривая тычками в спину. И вчера не было Вари. А сейчас и её потащили: видать, Зимин побоялся оставить девушку без своего пригляда.

В поход на болота шайка снарядилась основательно, даже оружие прихватили: у Задрыги и Кондрата Иваныча были охотничьи ружья, у Бобра и Рыжего — дубинки на поясе. Медведь вроде ничего не взял, но такой громила мог обойтись голыми руками.

…Шли молча и быстро. Когда выдавалась возможность, Никита оглядывался на Варю — её вели позади, и между ней и братом всегда шёл кто-то ещё. Девушке тоже заткнули рот и связали руки, но хотя бы не пинали и не толкали.

Чем дальше забирались в глубь болот, тем больше Никита тревожился за сестру. С ней творилось что-то неладное: раз — и её взгляд менялся на безумный, жуткий, будто видящий то, чего не видят остальные. В такие моменты её накрывали странные приступы — она извивалась всем телом, то ли танцуя, то ли уворачиваясь от чего-то. Её трясли, звали по имени, брызгали водой, и Варя приходила в себя.

“Она и так странная, а теперь совсем рехнётся, — думал Никита. — А ведь её по голове били. Ей тоже досталось, хоть и девчонка”.

Никите самому было несладко: ноги опухли, всё тело мучительно ныло, а дышать было больно, несмотря на хорошую повязку — наверняка было сломано ребро. Но куда больше телесной боли его угнетало чувство вины и своего бессилия. Хотелось рухнуть в грязь, рыдать и выть, как дикий зверь, лишь бы это облегчить. Но так делу не поможешь…

— Привал! — скомандовал Кондрат Иваныч. — Отдохнём малясь. Вон кочка крепкая.

Все с облегчением расселись кто куда и перекусили. Пленникам тоже дали по кусочку хлеба и сыра и напоили водой. Все отдыхали, и брату с сестрой даже позволили сидеть рядом на одном пеньке.

— Варя, — шёпотом спросил Никита, — тебе плохо?

— Нет, чёрт побери, мне хорошо! Просто прекрасно! — огрызнулась девушка, но потом, вздохнув, положила голову на плечо брату.

— Я серьёзно. У тебя взгляд пустой, дёргаешься странно. Что с тобой?

— Ничего. Не знаю… Шёпот слышу невнятный, тянут куда-то. И туман перед глазами стоит. Я боюсь, Никита! Какие эти болота жуткие!

— И у меня туман перед глазами. Это потому что нам по голове настучали, вот и чудится всякое. Не бойся, Варька. Всё будет хорошо. Как-нибудь, но будет.

Варя только понимающе вздохнула, прижалась к брату и закрыла глаза. Он тоже опустил веки и сразу провалился не то в сон, не то в забытье.

— Евсеевы! Вставайте. Поживей! — окрик Задрыги вернул в поганую реальность.

И снова все зашагали вглубь Куличьих болот. Пока шли, Никита тайком пытался ослабить путы на руках, и верёвка понемногу поддавалась.

…Вот она, большая кочка посреди чёрной воды. На вершине торчало раскидистое дерево. Под ним, привалившись спиной к стволу, сидел уже знакомый Никите большой чёрный силуэт. Глаза болотника светились ядовито-зелёным светом, как грибы-гнилушки, и с интересом смотрели на приближающихся людей.

— Стойте тут. Говорить буду я, — предупредил Зимин. — Кляпы этим вытащите, вдруг надо будет. Но если кто вякнет поперёк…

Он показал всем кулак, а потом перекрестился и решительно сделал несколько шагов вперёд.

— Здравствуй, болотный хозяин! — Кондрат Иваныч снял шапку и поклонился. — Не серчай, что без приглашения, но я по делу к тебе.

Болотник издал странный короткий звук — то ли кашель, то ли смешок — и наклонил голову набок, прислушиваясь.

— Обширны твои владения, обильны. Хлопот по хозяйству много, наверное, но зато и прибыль хороша?

— А тебе что за забота? — отозвался болотник.

— Я к тебе, господин, с нижайшей просьбой: давеча ты ему, — Кондрат показал на Никиту, — от щедрот своих подарил цельный горшок с серебром. Снизойди, подсоби и мне тоже дай какой-нибудь капиталец, золота или камней драгоценных. Я человек оборотистый, всё в дело пущу, развернусь. Помоги мне!

Болотник подошёл ближе и сел у границы света от фонаря, по-лягушачьи растопырив коленки в стороны. Но в круг света попали его перепончатые пальцы, которые сейчас почему-то заканчивались когтями. Задрыга шёпотом выругался, снимая ружьё с плеча, а Бобёр потянулся к дубинке. Рыжий стал креститься, а Медведь ошеломленно таращился на лапы болотника. Кондрат Иваныч побледнел и сделал шаг назад, но уверенно повторил:

— Подари мне сокровища, болотный хозяин!

— Я ничего не дарил, — усмехнулся болотник. — Он дал мне кое-что взамен. Это была сделка. А что ты дашь?

— Я предлагаю жертву. Вот он в обмен на золото, забирай!

Кондрат Иваныч махнул рукой, и Бобёр с Рыжим, схватив застывшего от ужаса Никиту, поволокли его вперёд.

— Глупец! — гневно раздулся болотник. — Мне не нужна такая жертва! Он пуст, он уже расплатился.

— А… Кто тебе нужен?

— Она нужна, — перепончатая лапа когтем указала на Варю.

— Не-е-е-ет! — в отчаянии закричала девушка. — Не губи, Кондрат Иваныч!

— А на что тебе девчонка? Я для себя её оставил. Может, лучше белая лошадь или чёрная курица в подарок? Я слыхал, ваша порода такое уважает.

— Отдай её, — упрямо повторил болотник, — такое моё условие. Однажды зимней ночью моя лесная родня не смогла сделать девочку полностью нашей. А теперь я завершу начатое. Болотницей станет. Моему брату как раз жениться пора.

— А если…

— Такое моё условие.

Кондрат Иваныч недовольно вытянул губы трубочкой, почесал затылок, раздумывая, а потом махнул рукой:

— Будь по-твоему. Девок много, а сокровища на дороге не валяются. Я согласен.

— Кровопийца! Нехристь! Будь ты проклят! — закричал Никита, а Варя, ахнув, упала в обморок.

— Что делать с девчонкой, как отдать?

— Положите её сюда, под дерево. Я всё сделаю сам.

— Слышал? Неси!

Медведь взял на руки бесчувственную Варю и понёс, куда указал болотник. В лихорадочной спешке Никита дораспутал ослабшую верёвку и освободил руки. Он зарядил Рыжему в печень и в нос и, пока тот корчился от боли, вырвал у него дубинку. Толкнув Рыжего на Бобра, Никита юркнул в заросли камыша, оттуда — за валун, подобрал там камень и швырнул в широкую спину Медведя.

Попал.

Верзила дёрнулся, издал утробный рык и оглянулся. Следом прилетел второй камень, в плечо. Отдав девушку Бобру и закатывая рукава, Медведь ринулся к укрытию Никиты. Но парня там уже не было.

— Прибейте сопляка! — завопил Кондрат Иваныч. — Он же всё испортит!

Задрыга прицелился туда, где шевелился камыш, и выстрелил. Не попал — Никита успел откатиться в сторону.

Зато грохот выстрела разъярил болотника. Он весь заклокотал, забулькал, как кипящая кастрюля, разинул пасть и… загудел. Раздался громкий гул, что-то среднее между мычанием и рёвом.

“Вот кого я слышал вчера! Правильно я боялся — это была не выпь”, — подумал Никита.

Болотник несколько раз повторил то ли песню, то ли призыв: короткая распевка и долгий громкий гул. Люди замерли и забыли обо всём, в страхе оглядываясь по сторонам.

Пасть болотника захлопнулась, и воцарилась тишина. Тягостная, нехорошая тишина, в которой стук своего сердца казался громом.

И вдруг из воды стали подниматься тени!

Их было много.

Жуткие и нелепые, эти клочья чёрного тумана меняли очертания. Одни становились похожи на силуэт человека, другие — на осьминога, третьи — на неведомое горбатое животное. Казалось бы, ну что страшного в тенях? У них нет клыков, когтей или ядовитого жала. Но при виде их людей обуял ужас. Настоящий древний страх, заглушающий разум и требующий удирать, прятаться и никогда в жизни больше не соваться на болота.

Никита вжался в землю и во все глаза таращился на этих тварей. Сердце билось в груди, как испуганная птица в клетке, тело покрылось липким потом.

Колышась на ветру, тени висели на месте, будто ждали приказа. И дождались — болотник махнул лапой, и они двинулись вперёд. Не издавая ни звука, они плавно и даже изящно поплыли на людей. И вроде двигались они медленно, даже хромой обгонит. Но Никита почему-то сразу понял: от них не убежать. И под прикрытием камышей он пополз к Варе, про которую все забыли. Девушка лежала на земле, стонала и слабо шевелилась — она ещё толком не пришла в себя.

Бабах! Бабах!

Кондрат Иваныч выстрелил из двустволки в самую большую тень. Заряд дроби прошёл сквозь неё, не причинив твари никакого вреда. Она даже не заметила этого. Зато тени рядом бросились на Кондрата и облепили его, как пчёлы — забравшегося в улей шершня. Получился плотный туманный кокон. Зимин пытался вырваться, отчего кокон шевелился и трясся, но всё было напрасно. Из-за туманной оболочки приглушенно доносились вой и крики, уже мало похожие на человеческий голос. Кокон покатился, рухнул в тухлую болотную воду и пошёл ко дну, как камень.

Бульк, и ничего, только несколько пузырей поднялись на поверхность и лопнули.

Бабах!

Бабах!

Вокруг творился ад. Задрыга скакал, уворачиваясь от теней, и палил из ружья во все стороны. Рыжий с совершенно безумным взглядом стоял на коленях, рыдал и, размазывая слёзы, молился. Бобёр матерно орал, размахивая дубиной, и пытался отогнать тени. Медведь ловко уворачивался и, улучив момент, поднырнул под плывущей в воздухе тенью и рванул прочь. Бежал он удивительно быстро, несмотря на свои размеры. Некоторые тени поплыли за ним, но что было дальше, Никита не видел.

Тени облепили Рыжего, и сквозь кокон донеслись молитвы вперемешку с матерной руганью. А потом — жуткий, пробирающий до костей вопль. Из туманного кокона во все стороны брызнула кровь, как сок из перезрелой вишни. Кокон перестал шевелиться и распался, а на землю упала бесформенная куча плоти, ещё недавно бывшая живым человеком. В лунном свете ярко белели торчащие из кучи обломки костей.

…Очередная тень пролетела над головой, а другая проплыла сбоку, едва не коснувшись руки, и Никита понял, что тени то ли его не замечают, то ли он им не нужен. Это шанс!

— Варя! Очнись! — он развязал сестре руки и тормошил её. — Варя-а-а!

— Ох… А… Где мы? — девушка наконец открыла глаза и приподнялась на локтях. — А это что за дрянь?!

— Тихо, они нас не тронут. Ты как? Надо удирать, пока живы!

Опираясь на брата, Варя встала, прислушалась к себе и кивнула: мол, я готова.

Они взялись за руки и побежали.

Грянул выстрел. Варя вскрикнула и упала, как подкошенная, лицом вниз. Между лопатками на льняной рубахе быстро расплывались кровавые пятна. Никита оглянулся — Задрыга кровожадно улыбался и заряжал ружьё, не видя, что сзади болотник пристально смотрит на него и готовится к прыжку.

— Пропадёшь в трясине, гнида! — крикнул Никита и отвернулся.

Испуганный вопль, переходящий в хрип, а потом всплеск воды стали подтверждением его слов. Но Никита уже забыл про Задрыгу:

— Варя, Варя! Боже… Давай тебя переверну.

Сестра ещё была жива. Она пыталась что-то сказать, но получались только сипение и хрип, а изо рта толчками выливалась кровь. В лунном свете она казалась чёрной.

— Прости меня, Варенька, прости! Это я виноват!.. Хотел, как лучше, а вышло вон как.

Девушка ещё раз дернулась, выплюнув сгусток крови, и затихла. Глаза стали стекленеть. Никита опустил ей веки и обнял сестру. Так и сидел он, забыв обо всём, и слёзы сами собой текли по щекам. Не похвастается больше Варька, что нашла в лесу редкую травку, не будет делать снадобья и мази, не будет звенеть колокольчиком её смех, не будет она защищать от насмешек старую Комариху. Не будет у Варьки приданого и не посватается к ней никто, и никогда она не погуляет на свадьбе брата, не понянчит племянников… Один, совсем один остался Никита на всём белом свете…

Наконец парень отпустил тело Вари, поднялся на ноги и осмотрелся. И Кондрат Иваныч, и его подручные — все сгинули, только вон ружьё Задрыги валяется. Теней тоже нигде не было. Только голова болотника торчала из воды. Кажется, он хотел уйти на глубину, но, увидев Никиту, передумал. Светящиеся гнилушки глаз пристально смотрели на парня.

Никита хотел было выругаться матерно, выплеснуть на болотника всю ярость и боль. Но тут же остыл: а толку? Хозяину болот на это плевать, да и в нём ли дело? Что с него взять, нечисть и есть…

— Это правда, что твои сокровища, если их достать, в ил и труху превращаются? — спросил Никита.

Болотник неопределённо пожал плечами, мол, бывает по-всякому.

— Так правда или нет? Почему ты ничего не сказал при сделке?!

— А ты не спрашивал, — хихикнул болотник.

— Погань ты гнилая, вот ты кто, — устало сказал Никита. — Тенью моей хоть подавись, а Варьку я тебе не отдам. Унесу и похороню, как положено. И только попробуй помешать.

— Ух, какой грозный! — усмехнулся болотник. — Иди себе. Девчонка мне уже без надобности. Если бы я сам её утопил, то да, она моя была бы. А так… Смех один.

— Прощай. Надеюсь, больше не встретимся.

Никита взвалил тело Вари на спину и пошёл прочь, не оглядываясь. Болотник почесал затылок, сковырнув с макушки особо прилипчивую улитку, и пробурчал вслед:

— Беги хоть на край света. Всё равно, как время придёт, сам явишься. Часть целое притянет, нашим станешь. А я как раз пока новую тень натаскаю.

И болотный хозяин беззвучно нырнул в трясину.

***

Эта история прогремела на всю округу, о ней написали даже в столичных газетах. Шутка ли: пять человек разом, кто пропал, кто убит, а здоровяк, руками гнущий подковы, до сих пор весь дрожит и заикается!

Было расследование. Никиту всерьёз подозревали в убийстве: мол, это он заманил Зимина с подручными на болота и разделался с ними, чтобы долг не платить. Скверно бы всё вышло, если бы не Медведь, который рассказал, что и как. Конечно, следователь и прочие чины не поверили в рассказы про болотника и кровожадные тени, посмеивались над суевериями и крестьянской темнотой. Но главный следователь всё-таки убедился в невиновности Никиты и отпустил его.

Похоронив Варю, Никита распродал и раздал всё, включая дом и землю, и ушёл, взяв с собой только котомку и небольшой узелок. На все расспросы парень отвечал, что отправится куда-нибудь на юг, в жару, в степь, подальше от болот. И больше его в Подгрибном не видели и ничего не слышали о его судьбе.

Примечания:

Двуколка — двухколёсная конная повозка, в которую помещаются 1-2 человека.

Становой пристав — чиновник уездной полиции Российской империи, возглавляющий стан — полицейско-административную единицу из нескольких волостей. На становом приставе лежали все исполнительные, следственные и судебно-полицейские дела в своём стане; ему подчинялись полицейские урядники, также десятские и сотские.

Если хотите, поддержите меня донатом или подписывайтесь в соцсетях:

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

— Вот прямо сами? — усомнился молодой русоволосый парень. Голос звучал серьёзно, но в голубых глазах плясали лукавые огоньки. — А ты, значит, не хотел идти?

— А чёрт его знат! Шёл, жалко девку-то. И ноги сами несли тоже. Да ну тебя, Никитка! Будешь цеплять, не буду рассказывать!

На парня недовольно зашикали, и он примиряюще поднял вверх ладони, мол, молчу. Рассказчик с торжествующим видом одёрнул рубаху и продолжил:

— Притопал я, значицца, на звук. А прямо посередь болотины девка сидит! То ли голая, то в сорочке прозрачной — весь срам видать. Бледная девка, но ладная, фигуристая, во!

Ладони рассказчика нарисовали в воздухе перед собой два больших шара. Слушатели оживились и стали отпускать солёные шуточки.

— Вам бы всё зубы скалить! А мне не до смеху было. Сидит девка в болоте, плачет, лицо руками закрыла, меня не видит. Ну я кашлянул эдак громко, а то испугается незнакомца, задёргается и совсем утопнет. А она ничего, руки от лица убрала и говорит так жалобно: “Беда, горе ужасное! Помоги мне, добрый человек!”. Глазами зыркает, плечи расправила, груди навыкат… Даже не прикрылась! Разве приличные девки так делают?! Я себе кумекаю: что-то не то! Не подхожу, издаля спросил: “В чём твоё горе?”. А она молчит, только ещё горше рыдать и рукой манит, мол, подойди ближе. Я сам не помню, как рядом оказался. А она ка-а-ак хвать меня за шею и в трясину потащила! Ручонки тонкие, но силища — богатырская! Тащит меня, тварь бесовская, и хохочет нагло, весело! Еле я вырвался и как дал дёру! До самой деревни бежал, ей-богу. И без клюквы остался, и без корзины — всё утопло. Ну и пёс с ними, зато своя шкура цела.

— Это болотница была. Она нарочно видом бесстыжим и горьким плачем прохожих заманивает. Верх у неё — человечий, а ноги — гусиные, с чёрными перепонками, — задумчиво сказал седой батрак, свесившись с полатей. — Тебе повезло, Игнат, что на неё нарвался, а не на супруга ейного, болотника. Хотя он днём редко показывается, он в сумерках или ночью бродит. От него так просто не уйдёшь. Болото — его вотчина, он там хозяин полновластный. То голову путнику огоньками заморочит, то в виде монаха явится, обманет и в топь заведёт. Или ловушку устроит: кинет лоскут зелёной травы али бревно — выглядит надёжно, так и тянет ступить, а там — трясина! Злой он, болотник. И богат, не хуже иного царя.

— Откуда у него золото? — недоверчиво спросил голубоглазый Никита.

— Оттуда. Ты разве не слыхал, что в древние времена язычники Куличьим болотам человеческие жертвы приносили? И знатных покойников там хоронили, в лучших одеждах, в украшениях и с богатствами. А сколько народу и телег потонуло, с тропы сбившись? И беглые да лихие люди среди болот прятались. Вот и думай, сколько в трясине добра скопилось. И всё теперь болотниково.

В батрацкой воцарилась тишина. В свете лучины на лица людей ложились длинные тени. Все думали о разном: кто о судьбе сгинувших в топи бедолаг, кто — о зловещей древности, а кто — о богатствах болотника.

— Споём на сон грядущий? — нарушил молчание седой и, не дожидаясь ответа, затянул “Шёл Ванюша долиною…”.

Остальные нестройно, но с чувством подхватили. Дождавшись, пока певцы умолкли, Никита сказал вполголоса:

— Пойду я. Сестрёнка заждалась.

Взяв со стола несколько пирожков с капустой, он налил в крынку щей и плотно примотал крышку верёвкой. Потом убрал всё в котомку и, попрощавшись, вышел.

Оказавшись на стылом воздухе, он закашлялся и встал на крыльце, дыша ртом и прочищая лёгкие от печного тепла и запахов батрацкой. Откашлявшись, двинулся к дому. Путь предстоял не самый близкий: жили Никита с сестрой на краю деревни Подгрибное, почти у леса.

Никите Евсееву недавно исполнилось 20, а его сестре Варе шёл 17-й год. Ещё недавно семья Евсеевых была большой, дружной и жила не хуже прочих. Но будто прокляли их или бог разгневался, но беды одна за другой обрушивались на них. В одну зиму заболели и умерли родители, а весной — двое младших детей. Потом в речке утонула бабушка, ещё вполне крепкая старуха. Спустя месяц упал с крыши бани и насмерть расшибся дед. Дядьку, крепкого здорового парня, за пустяковую провинность выпороли батогами так, что тот промучался в горячке неделю и помер. А осенью угасли от болезни средние дети, и в живых остались только старшие Никита и Варя. Была целая семья, а через год с небольшим осталось двое.

Но злая судьба не угомонилась. Конокрады свели со двора единственного коня, а к зиме околела корова. Никите и Варе грозила не просто нищета, а голодная смерть. Зиму-то протянешь кое-как, а всё одно — без коня не вспашешь землю, не привезёшь ничего; без коровы нет ни телят, ни молока, ни масла, ни навоза. А новую скотину купить не на что. Один выход — идти на поклон к богатею Кондрату Иванычу Зимину, просить в долг хлеба, зерна, коня на время и обещаться всё вернуть.

Если Евсеевых преследовали беды, то Зиминых судьба баловала. У них в семье было много крепких работников, их миновали тяжёлые болезни, смерти и кражи. При дележе общинной земли они всякий раз выбивали себе лучшие участки, и Зиминым хватало не только на хлеб, но и на масло с пряниками. А 15 лет назад, когда только-только отменили крепостное право, молодой, но хваткий Кондрат Зимин за спиной деревенской общины сговорился с бывшим барином и купил у него участок леса в единоличное владение.

С той поры забогател Кондрат Иваныч. Но не только из-за леса, а во многом потому, что чуть ли не всё Подгрибное было ему кругом должно, а потому на него работало. Бумагу составить, в контору правильно подать? Без Кондрата Иваныча никак — он грамотный, а за помощь подарок солидный неси. Взял у него мешок зерна — верни два; взял телегу с конём, сено на базар отвезти — треть прибыли отдашь; рубль занял — через неделю два верни. Не можешь? Землю свою Кондрату отдай и иди к нему в батраки, отрабатывай долг. Злились крестьяне, сквозь зубы называли его мироедом и кровопийцей, но поделать ничего не могли. Подобно пауку, Кондрат Иваныч опутал односельчан сетями из долгов, сплетен и страхов и крепко держал в руках все нити. Рвись не рвись, жужжи не жужжи, а из паутины никуда не денешься. И высосет Зимин из тебя все соки, как паук оставляет пустую шкурку от глупой мухи, попавшей в тенёта.

…Так, погрузившись в невесёлые мысли, Никита Евсеев шёл домой. Дорога раскисла, под ногами мерзко чавкала грязь. Она жадно липла к подошвам, будто хотела содрать с парня обувь.

Деревня уже уснула, только в паре домов ещё светились окна. Улицы были пусты. Последние оставшиеся на ветках листья едва слышно шелестели, будто бессильно жаловались на судьбу.

Резкий порыв ветра распахнул зипун и чуть не сорвал шапку. Никита успел поймать её в последний момент и тихо выругался. Ветер был противный, холодный, забирался в рукава, за шиворот и выдувал последние крохи тепла. Никиту пробрала дрожь.

Из прорехи между облаками медленно, будто нехотя, выглянула тусклая луна. Казалось, ей тоже холодно и неуютно в этой осенней тьме. На бледной поверхности луны виднелись тёмные пятна.

“Как оспины или язвы на лице у больного” — почему-то подумалось Никите. Он отвернулся от ночного светила.

— Тоскливо как, маятно! Осень… — вполголоса сказал он сам себе.

Порыв ветра пригнал новые облака, луна скрылась. Запахнув поплотнее зипун, парень свернул в извилистый и заросший кустами переулок. Вот очередной поворот, и…

Двое молча бросились на Никиту с разных сторон. Один бил снизу в челюсть, другой метил в живот. От летящего в лицо кулака Никита чудом увернулся, и этот удар только мазнул по щеке. Но враг не растерялся и левой рукой тут же саданул в ухо. В голове у Никиты что-то булькнуло, в ушах зазвенело. Боль стрелой пронзила лицо и ушла куда-то вниз. Сжав зубы, Никита ударил в ответ, не целясь, просто выбросил кулак вперёд. Он врезался во что-то мягкое, раздался короткий стон. Попал…

Но тут Никиту настиг другой удар, прямо в солнечное сплетение. Согнувшись, парень хватал ртом воздух, пучил глаза, как вытащенная из воды рыба, и пытался что-то сказать.

Но нападающие не собирались слушать или давать передышку. Один ударил по ногам, другой — в спину. Никита рухнул в грязь, прямо на тот бок, на котором висела котомка. Раздался отчётливый хруст, в воздухе потянуло кислым — это треснула крынка со щами.

“Нёс Варьке супца да не донёс!” — мелькнуло у Никиты в голове, и ему стало так обидно, что не побалует сестру наваристыми щами, что он разозлился и на миг забыл про боль. Но пинок сапогом в бок тут же напомнил и добавил.

Никита пытался дать сдачи, но двое против одного — неравный расклад. Тем более парень никогда не был охоч до драк и силой особо не отличался. Скрючившись на земле, Никита только закрывал локтями голову и молча вздрагивал от ударов. Остатки гордости и стыд не позволяли ему звать на помощь или кричать от боли.

— Хорош! Подымите его! — раздался вдруг голос.

Затрещали кусты, и в переулок вышел кто-то третий, с фонарём — пятна света Никита увидел даже сквозь закрытые веки. Парня взяли за шиворот и рывком поставили на ноги. Но руки завели за спину и крепко держали — мало ли чего.

Третий подошёл ближе и поставил фонарь на землю.

— Ну как, Евсеев, понравилась наша ласка? — ехидно спросил он.

Никита поднял голову и только теперь разглядел своих врагов. Били его Рыжий и Бобёр, а с фонарём пришёл Задрыга.

Все трое были подручными богача Зимина и выполняли всякие грязные поручения. Ведь что главное, когда даёшь кому-то в долг? Заставить должника платить, ведь отдавать уже своё добро никто не хочет. Самому Кондрату Иванычу пачкать руки несолидно, и тут-то вступали в дело Задрыга и компания. Как цепных псов, спускал их Кондрат Иваныч на должников и тех, кто ничего не брал, но шёл в чём-то поперёк него. Задрыга и прочие ничем не гнушались: испортить огород, поджечь дом или сарай с припасами, отравить скотину или птицу, избить неугодного, поиздеваться над его дочерью или внучкой… И поди поищи справедливости.

— Чего молчишь? Добавки хочешь?

— Чего вам надо? — процедил сквозь зубы Никита, сплёвывая слюну вперемешку с кровью.

— Нам — ничего. А вот Кондрату Иванычу должок вернуть надобно. Почему не платишь, собака ты плешивая?

— Чего?! — от возмущения Никита на миг забыл про боль и задёргался, пытаясь вырваться. — Да я недавно муки принёс!

— А остальное?

— Но мы же договорились, что он до Параскевы-Пятницы подождёт! Ещё больше двух недель. Я не отказываюсь платить! Чёрт возьми, я и так уже на него батрачу по полнедели! Вот узнает Кондрат Иваныч, что вы его слово не уважаете и работников его калечите…

Трое разбойников переглянулись и весело расхохотались. Высокий и тощий Бобёр аж пополам согнулся от смеха, а его коренастый дружок Рыжий весь трясся и хлопал себя ладонью по колену.

Отсмеявшись, Задрыга достал из-за голенища нож, из кармана — большое яблоко, и стал его чистить. Из-под лезвия потянулась тонкая длинная полоска кожуры. Было что-то жуткое и завораживающее в движениях ножа в небрежных пальцах разбойника…

Куснув яблоко и громко чавкая, Задрыга подошёл к Никите так близко, что парень почувствовал вонь его гнилых зубов.

— Плати всё до конца недели, не то… Землю и барахло — в счёт долга, сам — в батраки целиком, а сестра твоя — в дом Кондрату Иванычу.

— Будет ему пятки на ночь чесать! — добавил Бобёр и глумливо захихикал, а Никита в ужасе застонал.

— Ну что, уразумел? Или повторить?

— Срок до конца недели…

— Вот и славненько. Без глупостей, понял?

— Понял.

— Все вы умники-разумники становитесь, как бока намнёшь. А без этого ведь не платите, сволочи. Ладно, хватит с него. Айда по домам.

И разбойник, не оглядываясь, зашагал к главной улице. Бобёр и Рыжий отпустили Никиту, но, забавляясь напоследок, каждый пнул жертву. И только потом они поспешили следом за Задрыгой.

***

Никита вернулся чуть ли не за полночь. Пока очухался, пока доковылял к речке и худо-бедно привёл себя в порядок, пока добрался до дома…

— Слава богу, пришёл! — бросилась ему на шею сестра. — Я вся извелась, все глаза в окно проглядела. Ой! Это кровь? Что с тобой?! Почему кровь?!

— Тихо, тихо! Не трещи, сорока, — Никита через силу улыбнулся. — Я просто это… В овраг упал. Одёжу перепачкал, крынку разбил — обидно! Щи наваристые, с потрошками у хозяина взял, но вот…

— Пёс с ними! — перебила Варя. — Ты не ушибся? Ничего не сломал?

— Вроде нет, но ударился больно, там же камни всякие, корни торчат. Есть мазь какая-нибудь или припарка?

— Конечно, есть!

Варя порылась на полке и протянула брату плотно закрытый горшочек:

— Вот. Снимай одёжу, я всё намажу. Где ты там ударился?

— Не-не, давай я сам.

— Неудобно же самому, ну!

— Ничего, не пачкай руки. Я намажу, правда.

— Никит… Ты что-то прячешь от меня?

— Глупости! Не спорь. Сказал, сам намажу — значит, сам. Чаёк завари лучше, я пирожки принёс. Они помялись, но есть можно.

Пока Варя хлопотала с чаем, Никита, уйдя за занавеску, ополоснулся над тазом и смазал ссадины и синяки. Закончив с этим, парень переоделся в домашнее и сел за стол. Варя вручила ему кружку с чем-то горячим, пахнущим смородиной и пряными травами. Запах защекотал ноздри, и Никита несколько раз оглушительно чихнул.

— Варь, что это?

— Хорошее снадобье, пей. Там ягоды и травы кой-какие. Успокоит и боль как рукой снимет.

Варя посмотрела на него ну очень честными глазами, такими же ярко-голубыми, как у брата, и хитро улыбнулась. Он понял, что сестра ни капли не поверила в историю с оврагом, но не требует правды из уважения к брату и доверия: раз не говоришь, значит, так нужно.

“Хорошая она, Варька, хоть и чутка странная, — подумал Никита. — И вот её — Зимину в прислугу. Погубит он её, сволочь”.

Варю считал странной не только брат. Поначалу она была обычным ребёнком. Но однажды зимним вечером, обидевшись на родителей, семилетняя Варька удрала в лес. Нашли её только утром, лежащей на опушке без сознания; что с ней было, она не помнила. Потом девочка долго болела и полгода не говорила. Семья уже смирилась с её немотой, но потихоньку девочка заговорила снова. Однако после болезни Варя сильно изменилась: была весёлая озорная девчушка, а стала тихая, будто старушка. С другими детьми играла редко, всё сидела, задумавшись. Когда она подросла, стала подолгу бродить по лесам и лугам, возиться с травами и подружилась со знахаркой Комарихой. Хоть Варя была уже в возрасте невесты, девичьи посиделки и заигрывания с парнями её совсем не интересовали, будто она не понимала, зачем всё это нужно. Злые языки поговаривали, что Варя — подменыш; мол, лесная нечисть украла девочку, а вместо неё подсунула своё отродье. Семья в это не верила, да и большинство деревенских относились к Варе по-доброму, жалели, хоть считали странной и слегка скорбной на голову.

“Будет пятки на ночь чесать!” — будто вживую прозвучал в голове ехидный голос Бобра. Да если бы пятки имелись в виду на самом-то деле! Даром что Кондрат женат, и его дочери — Варькины ровесницы. Кого и когда это останавливало? Молодых батрачек у него в доме не одна…

Никиту передёрнуло от отвращения. Он быстро хлебнул отвара и чуть не выплюнул обратно: снадобье было невыносимо горьким.

— Что за дрянь? Пить невозможно. Комарихин рецепт?

— Что вы все её кличкой, как собаку, зовёте? — тихо и серьёзно возразила Варя. — Раз одна живёт, травы и заговоры знает, так и не человек, что ли? А как прижмёт, каждый бежит — помоги, спаси. У неё имя есть — Пелагея Петровна.

— Извини. Тётки Пелагеи рецепт?

— Да. Но травы собирала и варила я. Горько, но зато хорошо помогает. Легче станет, вот увидишь.

Варя смотрела на него с ожиданием, и Никите ничего не оставалось, как залпом выпить снадобье. На удивление, его не стошнило. А потом и вовсе по телу разлились приятное тепло и лёгкость. Боль не прошла совсем, но ослабла так, что на неё можно было не обращать внимания.

— Ложись спать, Никитушка. Утро вечера мудренее. Все дела и беды — завтра.

…Наутро он почувствовал себя хорошо, хоть синяки никуда не делись, как и боль, правда, ставшая вполне терпимой. Варино зелье помогло, да и подручные Зимина всё-таки хотели напугать, а не всерьёз покалечить.

При мысли о вчерашнем у Никиты заломило в висках, а в груди заворочался ледяной ком. По телу пробежали мурашки. Срок до конца недели… Скорее к Кондрату Иванычу! Вряд ли эти действовали без его ведома, но вдруг… Вдруг до Параскевы-Пятницы отложит.

Умом Никита понимал, что это не спасёт (слишком велик долг и мал срок), но в глубине души надеялся на чудо. Как следует помолившись у образов, парень вышел из дома.

…Кондрата Иваныча он нашёл у сараев — тот, приосанившись и выставив пузо вперёд, покрикивал на батраков, таскающих мешки.

— Олух, держи за угол! И руку снизу подставь! А вы чего зенки пялите? Ну-ка, взяли. Не уроните только. Смотрите — уроните, головы поотрываю, колупаи криворукие!

Никита, встав рядом, снял шапку и смиренно ждал, пока на него обратят внимание. Кондрат Иваныч искоса глянул на парня, но от своего занятия не оторвался и стал костерить батраков ещё сильнее, аж раскраснелся, как в бане. Но вот последний мешок унесли, и хозяин умолк. Он шумно вздохнул, вытер лицо платком и повернулся к Никите:

— Чего тебе?

— Я к твоей милости, Кондрат Иванович! Со всем почтением, здоровьица тебе и семье твоей, — Никита говорил очень вежливо и даже униженно. Комкая в руках шапку, он поклонился до земли.

— Слава богу, на здоровье не жалуюсь. А у тебя чего синяк на роже? С Федькой и Колькой встретился вчера?

Кондрат Иваныч был чуть ли не единственным человеком, кто хоть иногда называл Рыжего и Бобра по именам. А как по-настоящему звали Задрыгу, кажется, не помнил и он сам.

— Встретился, — осторожно подтвердил Никита. — Они сказали, что сроку мне осталось до конца недели. Врут поди, Кондрат Иванович? Мы ведь с тобой весной условились, что я к Параскеве-Пятнице рассчитаюсь.

— Было дело, — равнодушно пожал плечами Кондрат. — Только у меня большие траты на носу. А я вам, голытьбе, своего добра нараздавал, а теперь самому надо. Так что Колька с Федькой не врали: отдавай весь долг до конца недели.

— Но… Кондрат Иванович! Ты же слово давал. Уговор был, по рукам били при всём народе!

— Ты оглох? Говорю же, мне быстрее надо. А ты и к Параскеве не вернёшь, нечем. Я же знаю. Так чего тянуть? Отдавай землю и барахлишко, и мы в расчёте.

— Ах вон ты как! И бога не боишься? Он ведь всё видит.

— Ты перечить вздумал, щенок?! — заорал Зимин, брызгая слюной. Его лицо из красного сделалось пунцовым. — Тогда сроку — три дня! Сегодня вторник, если до пятничной вечерни не расплатишься, пеняй на себя. С сестрой кровавыми слезами умоетесь! Пошёл вон, пока собак не спустил!

…Как дошёл домой, Никита не помнил. Проскользнув в избу мимо хлопотавшей во дворе Вари, он выпил кружку вчерашнего снадобья, даже не заметив его вкуса. На плечах будто ворочался огромный камень; он давил, прижимал к земле, не давал вздохнуть. И ни скинуть его нельзя, ни перехватить поудобнее. Голова кружилась, перед глазами мелькали чёрные мушки. Сердце грызла тупая боль.

Что делать?!

Родни нет, соседи сами по уши в долгах. Да и Зимин такое заломил — хоть у всего Подгрибного занимай, нужного не наберёшь. Чего-то дорогого у Евсеевых и в лучшие времена не водилось, а теперь — тем более. К бывшему барину в ноги броситься, просить милости — так он в Петербурге обретается. Всё: Никита — в нищие батраки, Варя — в бесправные наложницы.

Беспощадно ясно Никита понял: выхода нет. Это, как ни странно, ощутимо его успокоило. В голове стало пусто, безнадёжно пусто, как в заброшенном доме.

Никита сел на лавку и бездумным взглядом уставился в окно — Варя, вполголоса напевая что-то, подметает двор. Вот она остановилась, вытерла рукавом лоб и посмотрела вверх. На её губах появилась мечтательная улыбка, а на щеках — очаровательные ямочки.

“Она ещё не знает, что Зимин долг потребовал, — и Никиту обожгло волной бессильного стыда. — Ладно я — и в батраках пожил бы, а там придумал бы что-то. В крайнем случае удрал бы в город, в прислугу нанялся или ещё куда. А она? Варька-то как? Замуж выдать, да никто её, блаженненькую, не возьмёт. Жалеть жалеют, а не возьмут. С хорошим приданым бы взяли, да нет его. А если Варя к Кондрату попадёт… Даже думать страшно”.

Почесав затылок, Никита горько вздохнул. В животе заурчало, и желудок напомнил, что в нём с утра ни крошки не было, и пора бы что-то поесть.

Парень встал, пошёл к печке, и его взгляд упал на стоящие на лавке подносы с сушёными ягодами. Видимо, Варя достала их и хотела перебрать. Черника, малина, клюква — зимой всё пригодится.

Клюква…

Лучшая клюква растёт на Куличьих болотах…

И вдруг Никиту озарила идея!

***

Ни один здравомыслящий человек не пойдёт ночью на болото. И днём пойдёт только в крайнем случае. Нехорошее это место: оно больше относится к потустороннему миру, чем к человеческому. Вот птице на болоте привольно, кое-какому зверю, а людям там делать нечего.

И Никита нипочём не пошёл бы. Особенно сюда, на Куличьи болота, которые заросли ядовитым вёхом и багульником, кишат гнусом и змеями. И коварная трясина только и ждёт своих жертв.

Но в том-то и дело, что нужда уже стала крайней.

Эта ночь была ясной и безветренной. Полная луна заливала всё вокруг серебристым светом. Он искажал очертания, и всё вокруг казалось иным, не таким, как днём. Вот эта кочка — просто странная кочка или это спина спящего чудища? И справа темнеет в камышах то ли камень, то ли чья-то рогатая голова. И кривые ветви чахлого деревца уж слишком похожи на корявые пальцы… А налево, туда, где что-то тускло светилось в траве, Никита старался не смотреть. Наверное, там просто пень с грибами-гнилушками, но кто знает. А вдруг болотный огонёк? Моргнуть не успеешь, как он заморочит голову и уведёт в самую топь. Одни пузыри от тебя и останутся!

Жутко было Никите. От каждого шороха, каждого всплеска сердце норовило упасть в пятки. Он шёл медленно, держась середины гати, но прохудившиеся сапоги всё равно набрали болотной жижи, и теперь при каждом шаге внутри противно хлюпало. Хотелось послать всё к чёрту и вернуться домой. Но парень стискивал зубы и упорно шёл.

Но вот он остановился. Присев на корточки, Никита шумно выдохнул и прикрыл глаза: “Сейчас отдохну немного и пойду дальше”.

Откуда-то справа вдруг раздался странный гул. Это было что-то среднее между мычанием и рёвом, что-то вроде: “ыы-бУУУУм!”. Короткая распевка и громкий гул. Низкий звук давил на уши. Казалось, где-то рядом гудит труба, уходящая в саму преисподнюю.

Никита вскочил и в страхе заозирался по сторонам. Рука сама собой потянулась к ножу. Но никто не спешил нападать.

А справа погудело и умолкло. На болоте воцарилась тишина.

“Тьфу! Это же выпь, — осенило Никиту. — Проклятущая птица! Как же страшно орёт! Но чего она орёт в середине осени, а не весной, как положено? А может, это не выпь вовсе, а нечисть какая птицей прикидывается. Чёртовы болота! Всё тут не как надо”.

…Уставший Никита наконец добрался до сердца болот. Словно чёрные зеркала, блестели в лунном свете островки открытой воды. На вершине большой длинной кочки торчало раскидистое, почти зачахшее, но ещё упрямо цепляющееся за жизнь дерево. А у его корней виднелся чёрный силуэт — там сидел кто-то большой, с толстым телом и круглой головой.

Вот он, хозяин болот!

Сердце Никиты ёкнуло, а ноги стали ватными. От водяного, близкого родича болотника, с которым они схожи образом жизни и нравом, добра не жди, он — к людям самый коварный и злобный среди духов-хозяев. А каков болотник? Как примет незваного гостя? Может, удрать, пока не поздно?

“Варя, — напомнил себе Никита. — Дом родной, где всё маму с папой, дядьку и прочих помнит. И я в батраки навечно не хочу. Эх, будь что будет!”

— Здравствуй, болотный хозяин! — громко, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, сказал Никита. — Не сердись, что я без приглашения явился.

Силуэт у дерева пошевелился, повернул голову и открыл глаза. Они слабо засветились тёмно-зелёным светом. По сравнению с телом глаза были очень маленькие и похожи на лягушачьи — круглые, выпуклые, с горизонтальным зрачком.

— Со всем почтением, господин. Я всегда был аккуратен в твоих угодьях, ничего не портил и не мусорил. Я не брал лишнего на охоте, не топтал клюкву. И надеюсь, что ты не откажешь мне в милости.

Болотник подошёл ближе и снова сел, по-лягушачьи растопырив в стороны коленки. Он пристально уставился на парня своими буркалами.

— Говори, человек, — пробулькал то ли в воздухе, то ли прямо в голове странный гулкий голос.

— Мы с сестрой остались одни, родни нет. Мы должны богачу Зимину много денег, и он требует вернуть весь долг раньше срока. А нам нечем отдать… Если до пятницы не расплатимся, то Зимин заберёт сестру к себе наложницей, а меня сгноит в батраках.

— А зачем ты пришёл ко мне?

— Поделись своими сокровищами, болотный хозяин! — поклонился в ноги Никита, сняв шапку. — Ведь ты богаче царей-королей, тебе не будет убытка, а нас с Варькой это спасёт. Помоги, прошу! Ты — наша последняя надежда…

Болотник задумался, слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Прикусив губу от волнения, Никита ждал ответа.

— Я помогу тебе, человек. Есть у меня ненужный горшок с монетами и всякой ерундой — кольца, цепочки. Хватит, чтобы скупить на корню всю деревню. Но ты дашь кое-что взамен.

— Что же ты хочешь?

— Твою тень.

В замешательстве Никита потряс головой, не понимая, и посмотрел через плечо и вниз — на земле растянулась его тень. Самая обычная тень, которую отбрасывает человек, стоя в круге света от фонаря.

— А… Разве от неё есть польза?

— Это уже не твоя забота, — в голосе болотника послышалось раздражение. — Такое моё условие. Или соглашайся, или…

Хозяин болот не договорил и многозначительно умолк. Но Никита всё понял и поспешно выпалил:

— Забирай! Я согласен.

— Жди.

Выпрямив ноги, болотник как лягушка, скакнул с места и рухнул в трясину, подняв фонтан брызг. Вонь гнилой воды, к которой Никита уже вроде притерпелся, резко усилилась и ударила в нос. Парень согнулся в глубоком кашле.

Когда он выпрямился, болотник был совсем рядом и шагнул в круг света от фонаря. Теперь Никита мог его рассмотреть. Ноги у болотника были длинные и тонкие, а тело — похоже на шар со складками, но не жирное, а какое-то отёчное, одутловатое. На круглой голове виднелись маленькие глаза. Носа не было, а ниже безгубого рта висела растрёпанная бородёнка. Хотя это мог быть просто прилипший пучок водорослей, ведь болотник с ног до головы был покрыт илом, тиной, улитками и прочей гадостью. В лапах он держал старый, весь в щербинах, глиняный горшок.

Перепончатые пальцы не без труда подняли крышку, и Никита увидел плотно уложенные полновесные монеты, перстни с камнями и пару затейливых, явно дорогих серёжек с жемчугом. Серебро заблистало в свете фонаря, даже сквозь грязь и ил.

Сердце Никиты радостно затрепетало: это огромные деньги! Хватит и Зимину заплатить, и купить всё, что нужно — скотину, новый инструмент, зерно на посев. И ещё полно останется! В купцы можно податься, лавку открыть… И за всё — какая-то тень! Да десять раз пускай заберёт.

Никита поклонился и горячо сказал:

— Не знаю, как тебя благодарить, болотный хозяин! Ты спас меня и сестру. Забирай тень. И ежели тебе ещё что нужно, я сразу…

— Только тень, — прервал болотник. — Стой спокойно.

Никита закрыл горшок с монетами, прижал его к груди и зажмурился. Болотник подошёл вплотную, и вонь тухлой воды стала совсем нестерпимой. Но усилием воли Никита сдержал рвотный позыв и только ещё крепче зажмурился.

Что делал болотник, он не видел, но слышал и чувствовал, что тот ходит по кругу, иногда трогает лапой плечи и спину и тихо шепчет себе под нос.

Шлёп-шлёп-шлёп — лапы по воде.

Лёгкое касание.

Смутный шёпот.

И снова зашлёпали перепончатые лапы.

Так продолжалось довольно долго. У стоявшего в одном положении Никиты стали затекать ноги. Немилосердно кусались поздние комары или какие-то мошки, хотя им всем давно уже полагалось сгинуть от холода.

И вдруг под левую лопатку ударила боль! Резкая, сильная, будто в это место воткнулась стрела. Никита вскрикнул, открыл глаза и пошатнулся. Под правой лопаткой тоже заболело, ещё сильнее, будто стрела теперь ещё и горела. Спину охватило жаром, дыхание остановилось, и Никита в панике захрипел, пытаясь ухватить крохи воздуха. Ноги подкосились, и он упал на колени в грязь, едва не выронив драгоценный горшок.

“Он кусок мяса из спины что ли вырвал?!” — мелькнуло в голове.

Но боль и жар прошли так же резко, как появились.

— Вставай. Я забрал тень, — прозвучал за спиной голос болотника.

Дрожа всем телом и не веря, что всё кончилось, Никита кое-как поднялся на ноги. Болотник стоял, сложив лапы на круглом пузе. Сложно понять выражение лица существа, у которого и лица толком нет, но Никите показалось, что болотник доволен.

— Иди, человек. Мы в расчёте.

— Спасибо, болотный хозяин!

Попрощавшись, Никита двинулся в обратный путь.

Продолжение: Куличьи болота, часть 2

Примечания:

Полати — деревянный настил под потолком, обычно между стеной и русской печью.

Зипун — верхняя крестьянская одежда из очень плотного сукна.

Параскева-пятница (бабья заступница) — праздник, который отмечается 10 ноября (28 октября по ст. стилю.). Посвящен великомученице Параскеве, она в народной традиции считалась покровительницей женщин, семьи, брака и женских ремёсел.

Колупай (устар., диал.) — вялый, медлительный человек.

Если хотите, поддержите меня донатом или подписывайтесь в соцсетях:

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

Снаружи творилось что-то несусветное. Ветер свистел и ревел, весь наш хлипкий домик трясся. Льды вокруг гудели, трещали, грохотали, визжали и стонали. Казалось, что огромные титаны дерутся, мучают друг друга и стонут от ран. Тот, кто слышал этот адский оркестр, до конца жизни не забудет страшную музыку природы. Окна наглухо залепило снегом, и свет шёл только от фонаря, стоящего на стуле посреди комнаты. Мы сидели, каждый на своей кровати. Мартинес дремал, обнимая портативную радиостанцию; Патрик ножом выцарапывал что-то на спинке кровати. А я глазел на фонарь и на тени, стараясь ни о чём не думать. На душе было гадко и муторно. Вот же я наивный дурак. Я представлял красивую героическую миссию, как мы лихо всё сделаем и всё преодолеем играючи. А вон как вышло… Крис и Джеймс уже мертвы. Снег заметает их тела, если только ветер и лёд не утащили их в море. Да, они не были моими друзьями, мы познакомились всего неделю назад, на мысе Барроу. Но они были хорошими парнями, они были морскими пехотинцами. И у них всё было впереди. Я жалел их, жалел нас, сидевших в плену гневной стихии, и представлял, как увижу в небе самолёт. На часы я нарочно не смотрел.

Не знаю, сколько прошло времени. Я задремал и даже увидел какой-то сон. Плохой, тревожный, но всё же он дал измученному телу отдых.

Когда я проснулся, то понял, что буря выдыхается. Патрик высунул голову за дверь и увидел, что снег прекратился, а ветер уже вполне терпимый. Ещё чуть-чуть, и всё утихнет. И уже светает.

Мы достали консервы, чтобы подкрепиться, и оживлённо обсуждали, кто чем займётся и куда потратит деньги, которые получит за миссию.

Вдруг снаружи раздался ужасный грохот! Громче, чем всё, что мы до этого слышали. Казалось, будто  рядом что-то взорвалось. Пол под ногами загудел, а наш домик на полозьях, хоть и был надёжно закреплён, сдвинулся с места и поехал.

— Чёртова льдина разваливается! На выход! — заорал Патрик.

Мы похватали свои вещи и бросились наружу. Вся льдина кренилась, как палуба корабля при качке, и трещала. Мы встали на более-менее ровное и целое место и стали светить фонарями, пытаясь понять, что происходит.

Буря пригнала много огромных старых льдин, и они теснили те, что уже плавали тут. Одна из них, настоящая гора, ударила нашу льдину в бок, и она начала разваливаться. Трещина, в которую провалился несчастный Крис, расширялась на глазах; тут и там появлялись новые.

У меня затряслись руки, в горле мгновенно пересохло. Сбывались худшие опасения. Страх снова заставил сердце биться так, будто оно сейчас проломит грудную клетку и выскочит. Но усилием воли я подавил этот страх. Мы справимся.

— На другую льдину! — крикнул я Патрику, и он согласно кивнул, показывая вправо, на плоскую большую льдину, которая чуть-чуть соприкасалась с нашей.

Мы побежали. Никогда в жизни я не бегал быстрее, даже когда опаздывал после весёлой самоволки к приходу злого командования. Холод обжигал и колол лёгкие, по лицу текли струйки пота. Я спотыкался об ледышки, перепрыгивал полыньи и лужи. Тяжёлый груз за спиной казался неподъёмным, но каким-то чудом я держался на ногах и бежал. Патрик тащил за собой Мартинеса, который бежать как следует из-за раны не мог.

Вдруг льдина, которую мы наметили, стала подниматься и становиться отвесно. Видимо, её подпирали снизу. Перед нами вырастала ледяная стена. С неё срывались потоки воды, сыпались мелкие обломки и снег. Мы смотрели как завороженные, как льдина поднимается всё выше, и почему-то не было сил пошевелиться и отвести взгляд. Когда отвесная стена льда доросла до высоты трёхэтажного дома, я первый очнулся от морока и дёрнул парней:

— Бежим! Нас раздавит!

— Возьми… радиста, — пропыхтел Патрик. — Потом я подхвачу.

И мы снова побежали в сторону. Мартинес виновато сопел у меня над ухом и сам, несмотря на боль и открывшуюся рану, довольно резво перебирал ногами.

Патрик отстал, и я оглянулся, ища его взглядом. И тут стоящая вертикально льдина подломилась где-то внизу и рухнула вперёд. Всей гигантской массой. Мы с Дэвидом проскочили, а Патрика прихлопнуло, как муху. Мы ещё не успели это понять, как прямо под моими ногами пошла трещина. Я заорал и перепрыгнул её. Но толку…

От удара обе льдины дробились на множество кусков. Падали в море щитовые домики станции, сминались пустые бочки. Ледяные обломки всех форм и размеров переворачивались, плыли и снова сталкивались. В этом безумном супе моря со льдом копошились мы с Мартинесом. Мы уже дважды едва не сорвались в воду, но смогли вылезти. Нужно было уйти на большую льдину, но мы никак не могли выбраться из мешанины обломков.

…Мы остановились всего-то на миг, перевести дыхание. Но в наш ледяной островок врезался другой обломок. Удар был сильный, но я устоял. А Мартинеса подвела больная нога. Он неловко упал, скатился на край… Я рванулся к нему, но не успел — тяжёлый груз за спиной перевесил, и Мартинес кувыркнулся в ледяную воду. Он вынырнул, хватая ртом воздух, и тут же скрылся. А потом вода поволокла его в сторону, в гущу ледышек. Я потерял его из виду.

Я прыгнул на соседнюю льдину, потом ещё раз, и ешё, звал его. И скоро остановился, безжалостно сказав себе, что уже нет смысла. Сколько человек проживёт в ледяной воде, да ещё и раненый? Тем более с тяжёлым грузом. Мартинес ни в какую не хотел отдать свою радиостанцию мне или Патрику. Так и утонул вместе с ней…

Перепрыгнув на льдину побольше и покрепче, я поскользнулся, упал и ударился головой и боком. И тут силы меня оставили. Я даже не стал подниматься. В бессильной ярости и горе я заколотил по льдине кулаками. Слёзы сами собой текли по щекам. Я орал проклятия льдам, ветру, морю и чёртовым советским, которые не взорвали станцию, не бросили всё в воду, а просто оставили, как есть. Если бы не это, не притащились бы мы сюда, и парни были бы живы… Я закрыл глаза, и передо мной, как живые, появились они — грубоватый Джеймс, смеющийся своим же дурацким шуткам Кристофер, умница Мартинес и лучший в мире ирландец Патрик… Я жив, но это ненадолго. Скоро холод и море возьмут своё. Не скучайте, парни. Скоро встретимся…

В голове вспыхнула боль, и я провалился в темноту.

Заметки без даты

Неприятно, знаете ли, просыпаться от того, что тебя хлопают по щекам и трясут, а под нос суют что-то вонючее. Я чувствовал чужие прикосновения, но сразу очнуться не мог. Сначала вернулась боль во всём теле, я застонал и пошевелился. Потом осознал, что мне тепло и сухо, а вокруг слышны мужские голоса. Попытался открыть глаза, но не смог — веки были тяжёлые, будто из свинца, и не поднимались.

“Я ослеп!” — как молния, ударила мысль, и веки сами собой раскрылись.

Яркий электрический свет заставил тут же зажмуриться. Но я успел увидеть несколько склонившихся надо мной силуэтов.

— Очнулся! Эй, парень! Ты кто? Как тебя зовут?

— Генри… Райт… Я — гражданин США. Где я?

— Ты на канадском траулере “Кленовый бриз”, а мы — рыбаки. Твоё счастье, Генри, что мы заметили тебя, лежащего на льдине, и выловили.

— Спасибо! Вы спасли мне жизнь.

— В точку. А как ты вообще оказался на льдине?

— Не помню, — соврал я, и мой собеседник не стал допытываться. — А куда вы плывёте?

— Домой. Везём в Ванкувер полные трюмы вкусной рыбы. Скоро будем там и сдадим тебя врачам. А пока полежи у нас в лазарете.

***

Канадцы — отличные ребята. Они спасли не только меня, но и все мои вещи, вместе с материалами с советской станции. И даже не вскрыли контейнеры, чтобы посмотреть, что там — пломбы были нетронутыми. Да и с разговорами про то, что я делал среди льдов, не приставали.

Меня положили в лучшую больницу Ванкувера, в одиночную палату. Врачи сказали, что у меня сотрясение мозга, обморожены ноги, сломано ребро и ещё россыпь мелких травм, но жизни ничего не угрожает.

На следующий день, после того как я попал в больницу, ко мне заглянула смущённая медсестра:

— Мистер Райт, как вы себя чувствуете?

— Неплохо. А что?

— К вам посетители, но если вы…

— Спасибо, милочка. Дальше мы сами. Будьте добры, оставьте нас, — и в палату, довольно бесцеремонно отодвинув девушку, вошёл высокий худощавый мужчина с военной выправкой.

А за ним - трое, похожие, как братья — высокие, крепкие, в дорогих костюмах, с серьезными лицами. Я, конечно, ждал визита людей из ЦРУ, но не думал, что так скоро. В маленькой палате сразу стало тесно. Один заглянул в шкаф, другой проверил окно, третий встал у дверей. А худощавый присел на край кровати и показал мне удостоверение.

От удивления я аж присвистнул: меня посетила большая шишка! Я попытался встать и отдать честь, но он остановил меня покровительственным жестом:

— Не стоит, Мистер Райт. Это всё-таки больница, обойдёмся без уставщины. Расскажите, как всё было. Можно без подробностей,  в общих чертах.

…Меня слушали внимательно, только иногда задавали уточняющие вопросы. А я старался говорить сдержанно и по делу. Я рассказал всё: как устроена станция, что мы делали, как погибли парни. И упомянул слова Мартинеса про инфразвук.

— Скажите, а где материалы со станции, которые удалось спасти?

— Вон, в шкафу. Я уговорил врача разрешить держать их здесь, а не в больничной камере хранения.

— Верное решение, — одобрил худощавый. — Здесь всё?

— Да, всё.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

По знаку худощавого остальные забрали контейнеры и осмотрели всю палату, включая меня самого и мою постель.

— Мы забираем материалы. А вы, Генри, выздоравливайте и возвращайтесь домой. Вы отлично послужили своей стране!

Уже в дверях худощавый обернулся и веско сказал:

— Генри, надеюсь, вы понимаете, что теперь знаете слишком много?

— Понимаю.

— Не люблю повторять очевидные вещи, но иногда всё-таки это нужно. Генри, ни одна живая душа в мире не должна ничего узнать об операции “Белая сова”. Будете молчать — с вами и вашими близкими всё будет хорошо. А болтовня обойдётся очень дорого, понимаете?

— Понимаю.

— Вот и отлично. Выздоравливайте, Генри, всего хорошего.

И они ушли.

***

Домой я вернулся только к началу лета. С людьми из ЦРУ я встречался ещё раз, и это было очень похоже на допрос: несмотря на подробный рапорт, меня долго расспрашивали и так, и эдак, пытались подловить на нестыковках. Убедившись, что я не вру, они напомнили, что операция и вся информация о ней строго засекречена, и мне лучше вообще забыть о том, что было. Я заверил, что всё понял, и буду молчать.

И на этом всё. Я не получил ни ордена, ни медали — никакой официальной награды. Деньги выдали, но вовсе не ту сумму, на которую я рассчитывал. Не получилось даже славы среди своих, мол, Генри Райт — неимоверно крутой тип, без которого не обойдётся даже ЦРУ. Большого продвижения по службе я тоже не заметил — я рос в званиях обычно, как все. Разве что на некоторые мои вольности и промахи командиры явно закрывали глаза. Не так, не так я это всё представлял…

На этом дневник заканчивается.

Октябрь 1999 года, город Мэнсфилд, штат Огайо

Последняя записка в самодельном конверте:

“Теперь, Джон, ты знаешь всё. Вот во что вляпался твой дед в молодости. Всю жизнь мне это снилось. Проклятые сны! В них я то погибал сам, то спасал парней, то снова видел тело Криса в пропасти, мозги Джеймса на стене и Мартинеса в воде. Я слышал голоса наяву. Я чуть не свихнулся.

Честное слово, твоя бабушка почти развелась со мной, потому что я замучал её криками во сне и странным поведением. А рассказать о причине я не мог… Я всю жизнь чувствовал себя виноватым перед ней. И перед женой Патрика —  я потом познакомился с ней, но не рассказал, как и где погиб её муж. Постепенно прошло, отболело… Но я ничего не забыл и хотел узнать больше о случившемся с нами. И почему выжил именно я. Представляешь, Джон, меня спасла тугоухость! Как объяснил мне один врач, из-за плохого слуха я хуже воспринимал этот самый инфразвук, и он влиял чуть меньше, чем на других. Поэтому у меня не было галлюцинаций. Такие дела. А про этот чёртов инфразвук через несколько лет после “Белой совы” вдруг заговорили все: пресса, учёные, всякие любопытные… Вроде оружие инфразвуковое пытались делать и СССР, и мы. Но дальше я не копал, это было слишком опасно. И да, я до сих пор не знаю, было ли ЦРУ в курсе, что на “Вьюге” есть такая инфразвуковая экспериментальная установка. Нам ни слова не сказали о какой-то опасности, кроме стандартных. Использовали нас как подопытных кроликов или сами не знали, не поняли? У меня нет ответа, внук… И уже не будет. Возможно, его найдёшь ты.

В этом конверте лежит стопка фото. Видишь ли, мой фотоаппарат уцелел, и я сразу спрятал его в больничном сквере — хотел сохранить фотографии, где парни живы. Да, вот такая глупая сентиментальность. Думал, что дома проявлю, распечатаю, что нужно, и отдам плёнку ЦРУ вместе с рапортом. Но я передумал. Так что ты, Джон, держишь в руках уникальные фотографии. Плёнка надёжно спрятана, на обороте написано, где. Забери её из тайника, если нужно.

Такие дела, внук… Теперь ты знаешь мою тайну. Не спеши, посоветуйся со своим приятелем из ФБР, как лучше поступить. Его зовут Фокс Малдер, если я не путаю, он был на твоём дне рождения в том году. Этот парень показался мне человеком честным и надёжным. Но решать тебе, Джон.

А я прощаюсь, мой мальчик. Теперь мне легко на сердце. И знаешь… Теперь я уверен, что когда встречу парней ТАМ, они будут рады.

Люблю тебя, Джон! Обними и поцелуй за меня всю семью.

Генри Райт.”

Справка:

Траулер — промысловое судно, используемое для добычи рыбы с помощью трала, то есть большой сети, буксируемой за судном.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

— Не смей указывать, адское отродье! Я тебе не верю!

Пока Патрик забалтывал Джеймса, я присел, якобы завязать шнурок, и перетёк правее, уходя из сектора обстрела и намечая, что делать. Свой пистолет далеко, проще руками. Я зашёл за спину Джеймсу и приготовился к броску, но замер на миг, на краткую долю секунды, подавляя острый прилив головной боли и слабости. И ровно в этот миг Джеймс оглянулся.

Его лицо перекосилось от ужаса и ярости, и он выстрелил. Но я успел рухнуть на пол и откатиться за кровать. Громыхнуло, у меня заложило уши, а Мартинес отчаянно взвыл. Пока я лихорадочно доставал из кобуры своё оружие и заряжал, раздался второй выстрел, а за ним - звук упавшего тела. Хлопнула дверь. В домик ворвался холодный ветер.

Я осторожно выглянул - Джейс удрал, а у порога валялся Патрик с залитым кровью лицом. У меня всё похолодело внутри: убит! Я бросился к нему и с огромным облегчением увидел, что пуля прошла мимо, а у командира только разбит висок — попало рукояткой пистолета.

— Радисту… Помоги, — простонал Патрик. — У меня царапина.

Борясь с головокружением и дрожью в руках, я осмотрел Мартинеса. Пуля попала в правую ногу и прошла навылет через мягкие ткани голени, не задев кости. Мартинес весь трясся, из глаз градом лились слёзы. Но, кажется, пережитый страх и боль от раны привели его в чувство: взгляд стал гораздо осмысленней, чем раньше. Я обработал рану, огляделся, нашёл на полу тот самый кусочек металла и вложил его в руку Мартинеса:

— Держи на память. Ты везунчик.

— С-с-спасибо, Генри.

Я помог ему лечь на кровать и велел укрыться одеялом. Его сейчас начнёт лихорадить. Кстати, вот тут пригодился бы техасский виски… Подобрать что ли, пусть послужит хорошему делу.

— Патрик, ты точно сам справишься?

— Да. Поймай этого кретина Фостера, Генри. А то убьётся ведь, как…

Патрик не договорил “как Кристофер”, но я понял и так. И внутренне содрогнулся, вспомнил изломанное тело в ледяной пасти.

— Никуда не денется, поймаю.

Проверив пистолет, я прислушался к звукам снаружи, потом присел и выглянул из-за открытой двери. Джеймса не было видно, но его голос доносился откуда-то справа. Я понял, что он ходит между двумя соседними домиками. Он то затейливо матерился в полный голос, то умолял оставить его в покое. Звучало бредово и очень как-то по-чужому, неестественно, бредово. Чёрт побери, всё, что творится с нами тут — бред, горячечный бред. Но мы — внутри него, и придётся с этим что-то делать. Не забывая про приказы и миссию.

Стиснув зубы и переждав новый накат тошноты и головной боли, я двинулся вперёд. Я не спешил: прятался, используя рельеф, и прислушивался. Сквозь шум ветра было слышно, как Джеймс поёт детскую песенку про утёнка, похабно коверкая слова.

Максимально тихо, стараясь, чтобы снег не хрустел под ногами, я подобрался вплотную, рывком преодолел расстояние от моего укрытия до стены и прижался к ней. Барабаны в голове и не думали утихать, и мне понадобилась пара секунд, чтобы собраться с силами. Джеймс вдруг замолк. Я напряжённо прислушался, пытаясь понять, где он.

— А-а-а-а-а! Северный чёрт!

Я аж подпрыгнул от этого внезапного вопля справа, развернулся и, не особо целясь, выстрелил. Промазал! Джеймс юркнул обратно за угол и крикнул:

— Хрен тебе, адская тварь!

— Это я, Генри Райт! Джеймс, слышишь? Успокойся, это правда я!

Конечно, я не ждал, что он вдруг одумается. Но где-то в глубине души надеялся. Я должен был попытаться! Хотя бы для того, чтобы не корить себя потом, что не попробовал.

— Сгинь, провались! Проклятая нечисть, ты сожрала их всех! Но я тебе не дамся! —  истерично завопил Джеймс и, петляя, бросился в сторону технического модуля.

Я рванул вслед и сразу стал отставать. Джеймс и так бегал быстрее, несмотря на габариты. А сейчас и ноги меня не очень слушались, и было очень скользко — мокрый снег налип на лёд, и получилось месиво, в котором одновременно и вязли, и скользили ботинки.

В голове гремели барабаны, казалось, что лёд под ногами дрожит, вибрирует в такт бешеному ритму моего сердца. Туман перед глазами рассеиваться не желал, но я усилием воли держал взгляд на Джеймсе. По уму, надо было стрелять ему по ногам, но, чёрт возьми, я не был уверен, что попаду хоть куда-то в таком состоянии и на бегу.

Кстати, а Джеймс-то чего не стреляет?

А он добежал до технического модуля и вдруг, взмахнув руками, неловко, боком рухнул в снег. Я спрятался за пустую бочку и стал ждать, что будет дальше. Это могла быть ловушка — он подманивает меня, чтобы пристрелить в упор, когда приближусь.

Но Джеймс сел и… разрыдался! Совершенно по-детски, размазывая слёзы по лицу, он трясся в рыданиях. Между всхлипами я разобрал:

— Не хочу, не хочу!.. Ледяной ад!

Смотреть на то, как здоровенный мужик бьётся в рыданиях, было и жалко, и жутко. Хотелось отвернуться, уйти. Но оставить его, как есть, нельзя: он опасен и для себя, и для нас.

Вдруг Джеймс резко затих и, будто почуяв мой взгляд, поднял голову. Я  тут же спрятался, но он наверняка успел меня заметить.

— Проклятущий север! Катись в ад! Я вам не достанусь!

Он расхохотался безумным, жутким смехом.

Грянул выстрел. Не в мою сторону, совсем нет. Вот дерьмо! Надеюсь, он не…

Но, выскочив из-за бочки, я увидел лежащего в снегу Джеймса. А на стене — розово-красные ошмётки. Техасский бык вышиб себе мозги в прямом смысле — пистолет в рот, и всё кончено.

От этого зрелища меня вырвало. Голова взорвалась изнутри болью, перед глазами замелькали цветные пятна. И меня накрыло… Волна, нет, целое цунами паники захлестнуло с головой.

Я плохо помню, что было дальше. Вроде я бежал куда-то, падал, вставал, снова падал и просил кого-то о пощаде. На какое-то время я напрочь выпал из реальности и очутился в сером кошмаре без смысла, входа и выхода. Только бьющие в голове барабаны и мозги на стене. И жуткий, невыразимый ужас, который куда-то гонит и не даёт вздохнуть.

…Очнулся я от жгучего холода в руках. Встряхнувшись, я понял, что стою на четвереньках, голыми ладонями на льду. А чуть поодаль стоит Патрик и зовёт меня по имени.

— Да, да, я… Тут. Пат, я тебя вижу. Я в порядке.

Убедившись, что я пришёл в себя, Патрик приблизился и помог мне встать.

— Джеймс Фостер застрелился. Я не успел ему помешать.

— Видел его, да. Нас теперь трое.

— Как Мартинес?

— Ничего, держится. Пока тебя не было, мы связались с базой.

— И как?! — я с надеждой уставился на него.

— Разрешили свернуть операцию. За нами прилетят утром. До этого времени мы должны собрать для ЦРУ всё, что только сумеем.

— Погоди, а почему завтра? Они успели бы и сегодня. Дни сейчас долгие, до темноты ещё несколько часов!

— Не хотят рисковать, — он досадливо пожал плечами. — Говорят, что вечером и ночью будет буря. Ещё сильнее, чем та, что была. Переждут её и утром полетят.

— Самолёты им жалко! А нас.. Что мы! Ведь арктическая буря на разваливающейся льдине — совсем не опасно, тьфу, ерунда! Подождём ещё, пустяки! — я нервно рассмеялся.

— Генри, ну хоть ты не начинай, — устало сказал Патрик. — В этом есть свой резон. В конце концов, уже скоро мы вырвемся из этого кошмара. Дотянуть бы только до утра в более-менее здравом уме.

— Уфф… Да. Слушай, Пат… Там где-то у крыльца валяется техасский виски. Кажется, пришло его время.

На лице Патрика появилось сомнение. Он подумал и с явным сожалением ответил:

— Нет, не надо. Да, звучит смешно — ирландец отказывается от виски. Но не стоит. Нас будут осматривать медики, чтобы понять, почему всем хреново и все сходят с ума. А виски испортит картину.

— Виски. Испортит. Пат, а ты точно ирландец? — улыбнулся я. — Кажется, ЦРУ подсунуло нам фальшивку.

Патрик дружески ткнул меня кулаком в плечо и рассмеялся.

…Мы все работали как проклятые, чтобы успеть до бури. Мы с Генри обшаривали оставшиеся постройки, заглядывали в каждую пустую бочку и даже сунули нос в собачью конуру. Самого пса там, конечно, не было. Надеюсь, советские полярники забрали его с собой, когда эвакуировались. Кстати, их-то, если верить обрывку записей, забрали очень быстро и не ждали лучшей погоды…

Всё найденное мы фотографировали и тащили Мартинесу. Он делал опись предметов и складывал всё в специальные водонепроницаемые контейнеры.

Ветер усиливался, то толкал в спины, то бросал в лицо снежные хлопья, а наша льдина стала как-то явно раскачиваться и скрипеть. Это испугало меня больше всего. Другую льдину искать поздно — буря вот-вот разразится. Что ж, будем выполнять задачу, молиться и надеяться на лучшее.

…Наконец остался только технический модуль. Там ещё работали самописцы, и надо было снять с них ленты. А ещё прихватить аппаратуру, которая может быть интересна ЦРУ.

— Давай притащим сюда Мартинеса, — предложил я. — Он лучше разбирается в технике, пусть посмотрит, что пригодится.

— Ты прав, Генри.

Сказано — сделано: мы вернулись с носилками, на которых возлежал, как какой-нибудь дикарский султан, Мартинес, и непрерывно шутил по этому поводу. Он вообще держался молодцом, несмотря на ранение, и даже про призраков больше не говорил. А я не спрашивал — нечего провоцировать. Хватит с нас трупов.

Глаза радиста радостно заблестели, когда он увидел советские приборы во втором модуле:

— Вот это да! Настоящая пещера с сокровищами!

— Дэвид, давай побыстрее. Глянь, что тут годится для слежения за подлодками, мы всё заберём - и назад. Буря усиливается.

— Парни, дайте несколько минут. Я не так хорош в русском, как его знает… знал Крис. Нужно разобраться.

Опираясь на нас, Мартинес с совершенно счастливым видом прыгал между столами и стеллажами, бормотал себе под нос, читая надписи на шкалах и кнопках. Он говорил, что нужно, и мы с Патриком забирали прибор, подписывали его и упаковывали. Но вот Мартинес завис над неприметной железной коробкой:

— Это странно…

— То есть?

— Вот эта шкала частот. Таких не бывает. Или я что-то не знаю, или это шифр.

— Слушай, нам некогда разгадывать загадки от комми. Берём эту штуку?

— Подожди же, Патрик! Все числа на шкале укладываются в последовательность… Дайте бумагу и карандаш, быстро!

Глаза радиста лихорадочно заблестели, а мы с Патриком переглянулись и синхронно покрутили пальцами у виска.

— Я понял, понял! — завопил Мартинес. — Так, делим это на то, а потом вот сюда. Ну точно! Это шкала от 16 до 2 Гц!

— И… Что с того?

— Инфразвук! — аж задыхаясь от распирающих его эмоций, выпалил Мартинес. — Если они изучали голос моря, то… Нет, такие приборы выглядят иначе, и зачем тогда шифровать шкалу! Это особый датчик, и он должен быть подключён именно к излучателю. У них тут работающий излучатель, и мы попали под него!

— Боже, Дэвид, не части, объясни толком.

— Инфразвук — волны слишком низкой частоты, люди их не слышат. В отличие от животных. Знаете же, что звери перед бурей или землетрясением беспокоятся и стремятся убежать? Вот, они слышат инфразвук, который нарастает перед разгулом стихии. Люди, кстати, тоже его ощущают, но хуже, конечно. Опытные моряки или жители побережий, глядя на ясное небо и тихую воду, иногда предчувствуют шторм. В общем, по инфразвуку можно предсказать природные явления.  А ещё… Я читал новые данные, из последних исследований, что у человека инфразвук вызывает панику, головокружение, тошноту, галлюцинации. Понимаете?! Где-то здесь есть работающий излучатель инфразвука! И мы попали под него! Комми проводили тут эксперименты с инфразвуком!

— Чёрт, похоже на правду, — я схватился за голову. — Но этот излучатель  не мог работать всё время. Советские сами посходили бы с ума. И этот инфразвук как-то заметили бы, правда? Хотя бы по косвенным признакам. Когда мы высадились, всё было хорошо. Нам поплохело только после обеда.

— Обед ни при чём. Стало плохо после включения электричества. Мы заодно как-то включили и эту дрянь! — Патрик в ужасе вытаращил глаза. — Господи! Мы сами себя поймали в ловушку!

Я вдохнул побольше воздуха и хорошенько, от души, выматерился. Патрик присоединился, и Мартинес тоже поддакнул.

Я не могу подобрать слова, как это назвать. Это даже не полный провал. Это что-то за гранью! И вроде никто не виноват. Кроме чёртовых комми с их экспериментами! Но они, уходя, отключили свою дрянь. А мы, не разобравшись… Боже! А Крис и Джеймс мертвы… Как страшно и как глупо.

— Где отключается эта дрянь?! — закричал Патрик. — Надо её найти!

— Некогда, буря идёт, — возразил я. — Давайте просто обесточим станцию. Печка топится углём, а утра дождёмся и так.

Мы забрали из технического модуля всё, что могли, а потом отключили питание. Станция погрузилась в темноту. Сложив на посилки Мартинеса вместе с добычей, мы вышли наружу. И тут я вспомнил, что за зданием вмёрзла в лёд какая-то железяка. Мы показали её Мартинесу, и он предположил, что это и есть излучатель инфразвука. Проклятый прибор! Из-за него уже погибли двое. Я почувствовал, как внутри разгорается ярость. До дрожи в руках хотелось вырвать его изо льда, разбить, разорвать и выбросить в море. Поквитаться за парней и за наши страдания! Но усилием воли я подавил вспышку. Сейчас мы не сможем вытащить эту штуку изо льда, да и некогда. И мы поспешили в укрытие.

Уже через двадцать минут после того, как мы отключили электричество, нам полегчало. Барабаны в моей голове утихли, тошнота почти ушла и сердце стало замедляться. Какое это, оказывается, счастье — нормальный, спокойный стук сердца! Патрик тоже порозовел и повеселел. Мартинес страдал от раны и от того, что не может покопаться в экспериментальной советской железяке, но и он бодрился.

— Вот, я был прав! — заявил он. — Нам лучше! И мы разгадали тайну советской станции — тут испытывали инфразвук.

— Завтра или даже сегодня после бури попробуем вытащить эту штуку изо льда. Но даже если не выйдет, мы уже сделали многое. ЦРУшники теперь в долгу перед нами, — прищурился Патрик.

А я промолчал. Я просто радовался, что чужой ритм ушёл из моего тела.

Финал: Операция "Белая сова". Финал

Справка:

Герц (Гц) — единица измерения частоты периодических процессов, обозначающая одно колебание или цикл в секунду. Названа в честь немецкого физика Генриха Герца.

Голос моря — природное явление, инфразвуковые волны, которые возникают над поверхностью моря при сильном ветре, когда ветер обтекает гребни волн. Распространяются на огромные расстояния и считаются признаком приближающегося шторма.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

— Бьюсь об заклад, им снится, как мы растопим чёртову льдину своими горячими ботинками.

Он приглушенно засмеялся, не обращая внимания на моё скептическое молчание. Кристофер отлично знает русский, хотя родился в Сиэтле. Его родители — эмигранты из России и много говорили с сыном на своём языке. Он вообще-то хороший парень, но постоянно несёт чушь и пытается шутить, но получается очень плохо. Это раздражает, и не только меня — лицо сидящего справа радиста Дэвида Мартинеса недовольно скривилось.

— Какие ботинки? Зачем топить льдину, по которой нам ходить? Крис, что за чушь! Помолчи хотя бы полминуты. Ты вообще умеешь молчать? — раздражённо сказал Дэвид, поправляя рукой портативную радиостанцию, закреплённую в нише для груза.

— Умею. Но зачем? Дэв, ты просто занудный нытик.

— А ты — болтливый придурок.

— Хорош, парни, — я развёл руки, отодвигая спорщиков от себя и друг от друга. — Взлетаем. Началось…

Самолёт задрожал и тронулся с места. Сначала покатился, будто нехотя, потом всё быстрее, и, подпрыгнув, оторвался от земли. База, люди на взлётно-посадочной полосе - всё стало маленьким, как игрушечным, а потом исчезло. Мы набрали высоту.

Я засмотрелся в иллюминатор. Под нами расстилались плотная пелена пушистых облаков. Они были похожи то ли на морские волны, то ли на пышную перину. У горизонта всходило солнце. Оно окрашивало и облака, и небо вокруг себя в золотые, розовые и красные тона. Красотища!

Щёлк.

Щёлк.

Щёлк.

Однообразные сухие щелчки вывели меня из задумчивости. Пока я сообразил, что слышу звук, и он раздаётся справа, проснувшийся Джеймс уже напустился на радиста:

— Какого чёрта ты щёлкаешь этой штукой?

— Привычка, — слегка обиженно и рассерженно ответил Дэвид и убрал руку с переключателей на радиостанции. — Тебе что, мешает? Здесь и так шумно.

Радист был прав: самолётные моторы громко и мерно гудели, и их гул вибрацией отдавался в мышцах и костях.

— Какая разница? Щёлканье бесит. Не делай так.

— Ладно.

Джеймс посмотрел в иллюминатор, поёжился и нервно облизнул губы:

— Эй, Крис, как думаешь, на станции можно разжиться трофеями? Ну, русские могут оставить там что-то ценное? Не для ЦРУ, а для нас.

— Не знаю. Дорогие часы, золотые кресты, цепочки и прочее — вряд ли. Это же большевики, — последнее слово Кристофер произнёс с презрением. — Может, найдётся что-то из техники. Или почтовые марки, открытки, советские деньги — их можно продать всяким чокнутым коллекционерам.

— Понял. Я очень рассчитываю вернуться с чем-нибудь ценным в кармане. Парни, вы же не будете мне мешать?

Он сказал это с улыбкой, как бы шутя, но взгляд был серьёзным и злым. По крайней мере, мне так показалось.

…Полёт затянулся: пришлось покружить над морем, пока наши пилоты уточняли у патрульной эскадрильи координаты и правили маршрут — льды ведь не стоят на месте. Но вот объявили, что снижаемся. Все засуетились и стали готовиться к высадке.

В насыщенно-синей, почти чёрной воде плавали ярко-белые льдины самых разных форм и размеров. Сверху они казались совсем плоскими, но я знал, что это не так: каждая льдина - маленький остров со своим рельефом.

— Вот она! Советская станция!

…Высадка прошла успешно. Нам сбросили запас еды и нужный инвентарь. Качнув крылом на прощание, самолёт сделал в воздухе круг и умчался.

А мы остались — пять жалких человеческих фигурок посреди льда и воды.

Патрик, командир нашей отчаянной пятёрки, построил всех в шеренгу, прокашлялся и проникновенно сказал:

— Парни! Все мы здесь — уже лучшие из лучших. Ведь наша страна выбрала нас среди многих и доверила очень важное дело. И мы не подведём!

— Так точно, сэр!

— У нас есть трое суток. За это время мы должны разбить лагерь, осмотреть станцию, отделить важное от барахла и подготовить материалы к перевозке. Через семьдесят два часа за нами прилетят. И мы вернёмся героями! Вопросы, предложения?

— Прогноз погоды, — напомнил я. — Он обещает бурю, надо поторапливаться.

— Ты прав, Райт. Пока позволяет погода, поделим льдину на квадраты, бегло осмотрим снаружи и сделаем фото. А помещения обшарим позже. Ещё вопросы? Нет? Тогда идём.

…Льдина была неправильно-овальной формы, около мили в длину и чуть больше полумили в ширину. Везде виднелись проталины и разводья, а кое-где — трещины, даже такие, что в них можно провалиться. Про их глубину страшно даже думать: отвесные, обросшие сосульками стены провала уходили в полную темноту. Выглядит жутко.

С одного края льдины явно недавно отвалился кусок, и на краю разлома ещё болтался оборванный трос. Я предположил, что откололась та часть, которую русские использовали как взлётно-посадочную полосу.

М-да, состояние льдины так себе. Дай бог, чтобы она протянула эти три дня, пока мы тут. А потом уже плевать.

Нас, конечно, инструктировали, чего ждать от советской станции. Но почему-то у меня упорно стояла в голове картинка, что там будут одни палатки и какие-нибудь ржавые железяки. Но “Вьюга” оказалась просто набита всякой техникой! Чёрт побери, тут даже был новенький трактор! Богато и расточительно живут комми, раз бросают всё подряд.

Все постройки станции были щитовыми сборными домиками на полозьях, с круглыми окошками-иллюминаторами. Жилых строений было пять, мы заглянули во все по очереди. Интерьер везде одинаковый: справа — печка, слева — умывальник, в глубине — стол, стулья и кровати. На полу — длинный узорчатый коврик-дорожка. Меня это умилило: надо же, они заботились об уюте. На стенах закреплены полки, и на них лежат книги, фотографии и разная мелочь. Кстати, в каждом домике проведено электричество, есть телефон.

Видно было, что люди уходили в спешке: на полках — бардак, постели скомканы, на полу валяются вещи, а на столе стоят недоеденные консервы. Интересно, советские правда удрали из-за разрушения льдины? Но станцию забросили больше месяца назад, а льдина ещё цела. Может, было что-то ещё, что заставило их удирать, бросив всё?..

От этой мысли стало так неуютно и холодно, что меня всего передёрнуло. Это заметил Патрик и подбодрил:

— Выше нос, Генри! Тут всё в отличном состоянии. Сейчас затопим печку и согреемся.

— А здесь, похоже, жил главный, — заметил Джеймс. — Стол с ящиками, а не простой, плакаты на стенах. Крис, что на них написано?

— “Бдительность — наше оружие”, “Мы требуем мира”, “Отчизна! Прогресса и мира звезду ты первой зажгла над землёю”.

— Фу, коммунистическая пропаганда! — скривился Джеймс. — Но эта лачуга побольше прочих, и кроватей как раз пять. Останемся тут?

— Остаёмся, — подтвердил Патрик, оглядываясь по сторонам. — И раз мы здесь, давайте всё осмотрим. Тем более тут жил начальник.

Впятером мы быстро обшарили домик сверху донизу. Но ничего интересного не обнаружилось, даже в ящиках, закрывающихся на ключ. Там были только пустые конверты и фантики от конфет. Но под столом Крис нашёл обрывок страницы то ли из дневника, то ли из журнала наблюдений. Почти всё расплылось, но несколько строчек можно было прочесть: “...эвакуация! Так жаль бросать на полпути… А мы только стали стабильно регистрировать неизвестную сейсмоактивность в глубине. Аномалию под льдиной не успеем изучить… Люди важнее всего —за нами вылетели. Наползают льды, станцию раздавит, если…”.

— Всё. Больше ничего не разобрать, — Крис умолк.

В кои веки просто так, без комментариев и дурацких шуток. Повисло тяжёлое молчание. Я будто ступнями ощутил, что под полом домика — многометровый лёд, а под ним — бездонная глубина холодного моря. И в этой глубине может таиться всё, что угодно. Даже такое, о чём мы и не подозреваем. Я вздрогнул и энергично потёр лицо руками, прогоняя дурные мысли.

— Советские полярники нашли что-то странное. И, видимо, опасное, — медленно, будто спросонья сказал Мартинес. — Жаль, нет координат, где это было.

— Уже наплевать, — решительно сказал Патрик. — Эту льдину забросили больше месяца назад, она проплыла сотни километров. Что бы там ни нашли комми, это далеко отсюда. Соберитесь парни, у нас есть дела. Мартинес, расчехляй радиостанцию и наладь связь с мысом Барроу. Фостер, приберись  и затопи печку в этой ночлежке. Райт и Хейз, вы — со мной. Нужно запустить электричество.

Погода портилась на глазах: небо быстро затягивали серые свинцовые тучи, из них сыпалась мелкая и колючая снежная крупа. Ветер усилился и дул порывами: то стихал, то резко толкал в спину. Мы дружно натянули капюшоны и подняли воротники.

Патрик показал на большую постройку, составленную из двух модулей; от неё тянутся провода к остальным домикам. Мы обошли её кругом — сзади, метрах в трёх от стены, чуть-чуть торчал верх уродливой здоровенной железяки, похожей на разобранный двигатель. Эта штука почти целиком была утоплена в лёд и намертво там вмёрзла. Наверняка она была неисправна, и мы не стали с ней возиться, только сфотографировали. А потом пошли внутрь.

Это было техническое сердце станции. В первом домике-модуле на высокой и на вид массивной пластине были закреплены два  больших дизель-генератора. У стены стояли бочонки с топливом, вполне годным. От генераторов тянулись толстые кабели под пол и к стоящим в проходе трём железным ящикам с кучей лампочек, кнопок и переключателей. А уже от ящиков тянулась паутина проводов во второй модуль. Здесь было царство научной аппаратуры: стеллажи и столы со всякими датчиками, радарами, магнитофоны с катушками плёнки. Из-под дальнего стола выглядывала большая картонная коробка.

— Проект “Ноль-ноль-У. Вариант номер пять”, — прочитал Крис на коробке. — Понятия не имею, что это значит.

— Надо сфотографировать для отчёта. Генри, пошли, подсветишь фонарём, — сказал Патрик.

Мы прошлись везде и старательно засняли всё, включая стол с разбросанными  на нём листами разлинованной бумаги.

— Это из журналов наблюдений, — пояснил Крис. — Вот тут фиксировали скорость ветра, тут описаны пробы воды. А тут… Не понимаю, плохой почерк.

— Бери всё, — распорядился Патрик. — А теперь надо включить это барахло.

Это оказалось просто: шумно чихнув, генераторы завелись. Пол дрогнул и мелко, неприятно завибрировал.

— Что-то из этих железных ящиков должно быть распределителем. Крис, найди, где эта дрянь включается.

— “Открыть водкопровод, подставить кружку”.

Мы на секунду замерли, соображая. Потом я воздел руки вверх и вопросил с укоризной:

— Боже, ну за какие грехи ты послал нам этого придурка?!

— Кристофер Хейз, не время для шуток! — гневно воскликнул Патрик.

— Простите, не сдержался. “Резервный аккумулятор”, “Усилитель датчиков”, “Общее”, “Цепь”, “Эхо”, “Энергопитание вкл/выкл”... Во, кажется, понял!

Хейз нажал несколько кнопок, взялся за рубильник и с явным усилием опустил его. Внутри одного ящика загудело, потом в остальных, и зажёгся свет. Через секунду запищало и защёлкало во втором модуле — включились какие-то приборы. Не все, но вибрация пола усилилась.

Я выглянул наружу: над дверями жилых домиков зажглись зелёные фонари, а над прочими постройками — белые. Кое-где даже включились фонари над тропинками.

— Порядок, там тоже работает, — доложил я.

— Отлично. Тогда возвращаемся. Погода становится совсем дрянь.

…Пообедав запасами из своих пайков и попив чай, заваренный на печке, мы немного отдохнули. Домик прогрелся, лампочка на потолке горела стабильно. Было даже уютно, учитывая, что мы сидим на льдине посреди моря, а снаружи бушует буря. Ветер тряс наш бедный домик и порывами бил в стены, будто огромными кулаками. Всё ревело, свистело и стонало, а если посмотреть в окно, то увидишь только снежную завесу. Даже и не сразу скажешь, что день. Но всё это бушевало снаружи, а внутри было вполне хорошо. Если бы не одно “но”: нам поплохело.

У меня кружилась голова, очертания предметов плыли, а в теле засела сильная слабость, будто с большого недосыпа или с похмелья. Подташнивало, так резко и противно, будто желудок пытался взобраться в горло. В ушах беспрестанно звенело.

Остальным было ещё хуже: Мартинес постоянно бегал к ведру и уже выблевал весь обед; Крис лежал на койке, скрючившись, его била крупная дрожь. Патрик и Джеймс более-менее держались, но и они побледнели нездоровой, аж до зелени, бледностью и покрылись испариной.

Мы внимательно проверили консервные банки, коробки и прочее — всё в порядке, ничего просроченного, упаковка целая. Но почему нам так хреново?

— Варианта два, — сказал Патрик, почёсывая затылок, — или пайки с самого начала были испорченные, и нам выдали их случайно. Или…

— Это диверсия! В ЦРУ окопались предатели и отравили еду. Чтобы мы тут сдохли и не раскрыли секретов комми, — простонал с кровати Крис.

— В ином случае я сказал бы тебе: заткнись. Но сейчас скажу: может, ты и прав. Мартинес, соедини с Барроу, нужно доложить о ситуации. Пусть проверят пайки со склада.

Шатаясь, бледный Дэвид добрёл от ведра до стул, со стоном взгромоздился на него и стал колдовать над радиостанцией.

— Никак, — удручённо сказал он через какое-то время. — Одни помехи. Пока погода не улучшится, связи не будет.

— Вот дерьмо! — выругался Патрик, и я согласно кивнул.

Ты чертовски прав, командир, всё это — дерьмо! В которое мы вляпались.

Вдруг снаружи раздался душераздирающий скрежет. Он был похож на усиленный в тысячу раз скрип ржавых дверных петель. Я выругался и зажал уши, Крис накрылся подушкой, Дэвид дёрнулся и чуть не упал со стула, а Патрик с Джеймсом выхватили ножи. За стенами раздались адские звуки: грохот, высокий потусторонний визг, а затем — низкий гул, похожий на отголосок далёкой канонады.

— Пушки… Русские пушки… Стреляют по нам… — забормотал Крис, сползая с подушкой в обнимку на пол.

— Не угадал, — усмехнулся я. — Это льды.

— Что?!

— Льды. Из-за ветра и течений огромные льдины движутся. Они сталкиваются, трутся и ломаются. Сам не верил, пока на Аляске не увидел, как они наползают на берег и друг на друга. И не услышал, какие жуткие звуки получаются.

— Проклятая Арктика! Чёртов север! Здесь всё неправильно.

— Не раскисаем, парни, — Патрик попытался бодро улыбнуться. — Всем взять аптечки и выпить таблетки. И займёмся делом, это лучшее лекарство. Садимся писать рапорт и оформлять те находки, что есть.

Так мы и сделали. Таблетки помогли слабо, хотя в аптечках лежали самые лучшие лекарства. Стало чуть полегче, и только — у меня перестало плыть в глазах и желудок уже не так лез в горло. Слабость и звон в ушах уменьшились, но остались.

Мы засели каждый над своим рапортом. В домике воцарилось молчание. Я по-настоящему увлёкся работой и ни о чём больше не думал, только мельком заметил, что буря стихает — за окнами светлело.

Не знаю, сколько времени прошло. Я уже заканчивал описание документа, когда почувствовал, что внутри растет страх. И растёт с каждой секундой. Стены будто двигались и грозили схлопнуться, как створки мышеловки. Темнота в углу шевелилась, и я был уверен, что кто-то вот-вот выскочит оттуда. В висках противно стучал странный чужой ритм. Я сжал голову руками и закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Но вышло только хуже: сердце учащённо забилось, всё тело задрожало. Какой-то животный инстинкт внутри вопил: опасность, беги, спасайся! И где-то на грани восприятия… Я не уверен, что на самом деле услышал… Но… Я еле уловил то ли шёпот, то ли песню. И это было внутри моей головы.

Поражённый, я вздрогнул и посмотрел на сидящего рядом Кристофера.

Он таращился в стену круглыми от страха глазами и тихо повторял:

— Призраки… Русские призраки… Они здесь!

— Крис, что ты видишь?

— Генри, они здесь! Они ждут!

— Кто? Чего ждут?

— Призраки… Души мёртвых… Они там, за окнами… Они меня зовут!

Я нервно сглотнул вставший в горле комок. Никогда не верил во всякую паранормальную дрянь, но… Сейчас это было чертовски убедительно.

Я посмотрел на остальных: у Джеймса — злое, набрякшее лицо, как у тех парней, что ошиваются у дешёвых баров и ищут выпивки или драки. Мартинез одной рукой вцепился в стол так, что от напряжения побелели костяшки пальцев, а другой теребил туда-сюда переключатель на радиостанции. Глаза у него тоже были ошалевшие. Патрик сидел ко мне спиной, но даже так я видел, что он напряжён и готов к бою.

С кем?

С призраками станции?

— Эти места — сущий ад, — буркнул Джеймс и встал. — Пойду освежусь.

— Куда, болван? Там буря. Потеряешься и замёрзнешь.

— Командир, здесь воняет рвотой так, что я не могу дышать. Я просто постою на крыльце пять минут. Погода-то улучшается.

— Хорошо. Только с крыльца никуда!

Как только закрылась дверь, Патрик поднялся на ноги:

— Не нравится мне эта прогулка. Генри, пошли-ка, проверим.

Мы вышли наружу. И я сразу заметил две вещи. Первая: буря стихала, ветер был крепкий, но уже не валил с ног. Вторая: из-под крыльца торчала задница Джеймса, так и прося оставить на ней отпечаток ботинка. Честно, я еле сдержался. А Патрик нахмурился и сказал:

— Вылезай! Фостер, это приказ!

Задница нехотя попятилась, и из-под крыльца показался весь Джеймс. Лицо раскраснелось, глаза блестели, и от него отчётливо тянуло спиртным.

— Смир-р-рно! Генри, проверь, что там такое.

Долго искать не пришлось: в снегу были видны свежие следы — тут что-то закапывали. Я порылся и нашёл потёртый вещмещок. Он был набит соломой, а в её глубине кто-то бережно спрятал две бутылки виски — целую и пустую на треть. Злой, как чёрт, Патрик сунул их под нос Джеймсу:

— Зачем ты приволок сюда выпивку?! Как умудрился?! Отвечай!

— Это не моё.

— Хочешь сказать, это советские полярники оставили под крыльцом американский вещмешок с техасским виски?

Джеймс молчал и смотрел исподлобья. Глаза от злобы налились кровью, широкие ноздри гневно  раздувались, усиливая сходство с быком.

— Молчишь? Ну молчи, кретин. Ты понимаешь своим пустым котелком, что это пахнет трибуналом?

— Ещё и пьёшь втихушку, как школьник, — добавил я.

— Полный кретин, — вздохнул Патрик. — Как только ты пролез в морскую пехоту? Кто-то недоглядел на комиссии. Ты же ставишь под удар не только команду, но и всю страну. Тебе доверили секретную миссию, дали шанс стать героем. А ты готов всё просрать из-за глотка виски! В конце концов, почему ты не сказал: “Парни, у меня есть кое-что классное, давайте угостимся в удобное время?”. Понимаешь? Все и без ущерба для миссии!

— Провались ты к дьяволу! — завопил Джеймс, пуча глаза и брызгая слюной во все стороны. — Иди в задницу, рыжий ирландец! И ты, тупица Райт, туда же. Провалитесь вы все! Все! И эта хренова страна, которая меня загнала в долги и притащила в этот ледяной ад! Все, все вы сдохнете здесь, на радость северным чертям. Они за спиной, они уже готовят вилы! Точат ножи!

— Заткнись!

Джеймс бросился на Патрика, они сцепились и покатились с крыльца в снег. Отшвырнув вещмешок, я коршуном прыгнул на них. У Джеймса изо рта шла пена, он утратил всякий разум и только злобно выл на одной ноте. Эти звуки никто не назвал бы человеческими. Но даже в таком состоянии техасский бычок был весьма силён и ловок. Только вдвоём с Патриком мы смогли его скрутить и связать ремнями руки и ноги. Обездвиженный, он теперь жалобно подвывал, как раненый пёс. Мы заткнули ему рот перчаткой.

Тяжело дыша, мы с командиром посмотрели друга на друга. У Патрика рассечена бровь, лицо в крови; у меня синяк на всю скулу и остро болят рёбра — этот гад изловчился хорошенько пнуть меня в бок.

— Потащили его в дом, Генри.

У Криса и Мартинеса, сидящих на кровати, одинаково вытянулись от удивления лица, когда в дверь вошли побитые мы и втащили извивающегося Джеймса. Швырнув его на кровать, Патрик велел построиться и, прохаживаясь перед нашей поредевшей шеренгой, сказал:

— Парни, я знаю — всем тяжело. Вы ведь тоже чувствуете эту дрянь? Накатывает паника, страх, кажется, что кто-то смотрит в окно, хочется убежать, да? И посторонние звуки чудятся.

— Голоса, голоса!.. — это Крис. — Русские призраки!

— Я… Я видел их за окном, — дрожащим голосом добавил Мартинес.

— Что-то странное творится — факт, — продолжил Патрик. — То ли отравление виновато, то ли арктическая буря так плющит мозги. А может, комми как-то отравили льдину… Я не знаю. Но, как бы то ни было, Джеймс Фостер нарушил правила, подставил всех и поднял руку на своего командира. Поэтому он сейчас в таком хреновом виде. Хочу сказать, парни: всем тяжело, но не будьте, как кретин Фостер. У меня самого сердце бешено стучит, и я хочу удрать подальше отсюда. Но мы не на прогулке, а на важной миссии. И мы выполним её! Не позволяйте неведомой дряни выбить вас из строя! Помните: всё это глюки! Пейте таблетки, если совсем накрывает — скажите тому, кто рядом. Держимся по двое, следим друг за другом и помним о долге. У нас есть трое суток, но мы ускоримся. Предлагаю взять себя в руки и максимально быстро найти всё, что нужно ЦРУ. День длинный, мы можем долго работать, и есть электричество. Как только появится связь, сообщим всё на мыс Барроу и потребуем забрать нас раньше. Обшарим эту станцию сверху донизу и выполним приказ! А, парни?!

— Так точно!

— Мартинес, попробуй прямо сейчас. Буря стихает, может, получится.

— Есть, сэр.

Радист  встал и пошёл к столу. Он шатался, как пьяный, и Крис поддержал его и помог сесть. А потом сам мешком осел на стул рядом и согнулся в рвотных позывах над заботливо подставленной мной кастрюлей.

Мы же с Патриком достали аптечки, и я обработал ему рассечение на брови. А затем мне пришлось задрать рубашку, и Патрик проверил мои рёбра — целы, но на боку налилась здоровенная гематома. На выдохе было больно, но это ерунда, жить буду.  То ли лекарства уже переставали действовать, то ли из-за драки, но мне стало хуже. Голова уже не просто кружилась, она болела так, будто сейчас разломится пополам. Патрику, судя по всему, тоже поплохело, он съел сразу горсть таблеток.

— Нет, никак, не могу, не могу связаться с Барроу! — с истеричным надрывом взвыл Мартинес. — Ловится всякая дрянь: разговоры рыбаков, радиолюбители болтают, даже русская волна попалась. Всё, что угодно, но не база — эти никак! Ну вы только послушайте!!!

Возмущённый Дэвид выкрутил ручку и переключил на динамик. Мы услышали треск радиопомех и сквозь них бодрый русский голос: “Дорогие товарищи! Жители и гости столицы, мы рады пригласить вас на выставку, посвящённую сорокалетию…”.

Кристофер, согнувшийся над кастрюлей, вздрогнул и замер. А потом вскочил, как ужаленный. Глаза побелели и стали совершенно безумными. Он швырнул стул в стену и заорал:

— Русские идут! Призраки! Станция захвачена! Не-е-е-е-ет!

И бросился бежать, едва не высадив плечом дверь. Мы с Патриком переглянулись и ринулись вдогонку.

Крис бестолково метался в панике, визжал и орал про призраков, которые пьют его кровь. Только что у него, сволочи такой, еле сил хватало, чтобы сидеть, а сейчас вон как быстро бегает! Только хорошего в этом не было: Крис никого не узнавал, наоборот — удирал во всех ног, наверное, видя вместо нас тех самых призраков.

Он поскользнулся, упал и… кубарем покатился прямиком в большую трещину в льдине. Он отчаянно пытался остановиться, зацепиться за что-то, но бесполезно. Жуткий миг на краю, и он рухнул вниз.

— А-а-а-а-а-а! — донёсся из ледяной пасти и сразу оборвался крик.

Мы с Патриком осторожно, на животе, подползли к краю трещины и заглянули в неё. На стенах кое-где видны были сбитые сосульки — их снесло, ударяясь и отскакивая от стен, человеческое тело при падении. Внизу, в тёмно-синей темноте, вися над чёрной бездной, распластался Крис, спиной рухнувший на маленький выступ. Голову почти отрезало от шеи ледяной пластиной, не хуже, чем гильотиной. Левая нога вывернута под жутким углом, и даже сверху видно, как из штанины торчат сахарно-белые обломки кости. Вокруг тела ширилась лужа крови, она утекала вниз, в жадную чёрную бездну.

Мы отползли подальше от края, встали, сняли шапки и прочли короткую молитву. И дураку ясно, что спасать некого.

Упокой, Господи, душу несчастного Кристофера Хейза…

Обратно мы вернулись нескоро. Сначала Патрик сфотографировал тело и заставил это сделать меня. “Доказательства”, — многозначительно произнёс он. Потом мы позволили себе отдохнуть, присев на пустую бочку. Мне стало хуже: в голове беспрестанно били барабаны, сердце колотилось как бешеное и не желало замедляться. Перед глазами висела дымка, и я не мог понять, то ли у меня отказывает зрение, то ли действительно наполз туман.

Чёртов Север! Здесь всё неправильно!.. Эх, Крис. Уже покойный Кристофер Хейз, ты оказался прав, чёрт возьми!

Я посмотрел на Патрика — он побледнел ещё больше, из груди вырывались отрывистые хрипы. Челюсти сжаты, глаза прикрыты — он боролся со слабостью тела и безумием, в которое мы все проваливались. Я не слышал голосов (те звуки на грани не в счёт) и не видел ничего необычного. Но остальные… Они уверены, что видят и слышат настоящих чертей и призраков. Или в самом деле видят? И почему эта дрянь не является мне?

— Генри… Ты — следующий по званию и мой заместитель… — вдруг заговорил Патрик. — Слушай мой приказ…

— Эй, ты чего? Не вздумай вот так лечь и помереть!

— Я забочусь о деле. Если я того… сложу полномочия, ты доведёшь всё до конца. Обшарь домики, бери все бумаги, все приборы, которые похожи на акустику, все ленты из самописцев — в ЦРУ разберутся. И делай фото, много фото! Всё фиксируй — это будет твоим… нашим спасением. Обещай мне.

— Обещаю.

Он с благодарностью кивнул и простонал:

— Как же хреново, Генри! Так хреново мне не было даже в Корее. Эта проклятущая льдина… Она вся трясётся, и от этого ещё хуже.

— Да, её качает море. Хорошо ещё, что наша льдина не столкнулась с другой. Патрик, а ты слышишь или видишь что-то странное?

— Да. Кривые силуэты, то ли люди, то ли… Эти, гуманоиды из Розуэлла. Они глазеют на меня и ждут. Ждут, как птицы-падальщики. Но я ведь знаю, что такого не бывает! Я говорю себе, что их нет, я не должен в них верить. Такая чушь… Я привык доверять себе, своему чутью, а теперь убеждаю себя, что мои глаза мне врут. Это так клинит мозг… А ты, Генри? Что ты видишь?

— Ничего, — с какой-то неловкостью сказал я. — Я еле слышу что-то похожое на шёпот, и всё. И перед глазами туман стоит. Но мне тоже хреново: давит страх, очень болит голова, сердце как бешеное.

— Всё равно у тебя больше шансов закончить миссию. Не подведи, Генри.

— Не подведу, Пат. Обещаю.

Мы пожали руки и коротко обнялись. Посидев ещё минутку и собравшись с силами, мы пошли к домику. Обоих шатало, ноги не хотели слушаться. Но мы упорно шли. Я заметил, что кое-где появились новые полыньи и трещины, а старые расширились. Льдина понемногу разваливалась, и оставалось только молиться, чтобы её хватило на нас.

…Конечно, мы сглупили. Мы не прислушались к звукам внутри, не заглянули в окошко - а стоило, зная, что у всех едет крыша. Но мы этого не сделали. За что и поплатились.

Продолжение: Операция "Белая сова". Часть 3

Справка:

"...воевал в Корее" — имеется в виду Корейская война — конфликт между Северной и Южной частями Корейского полуострова с 1950 по 1953 гг. США принимали в нём участие как одна из главных сил со стороны южан. Войска США вели активные боевые действия на суше и в воздухе, обеспечивали дипломатическую и логистическую поддержку Южной Кореи.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

Хозяин кабинета хотел было ответить, но тут в коридоре громкий топот. Дверь распахнулась без стука, и решительным шагом вошёл высокий крепкий мужчина. Он пригладил русые волосы, коротко подстриженные “площадкой” и раздражённо заявил:

— Надеюсь, это стоит того, чтобы выдёргивать посреди ночи из постели! А я там был не один, между прочим! И мне стоило больших трудов затащить…

— Избавьте нас от подробностей, мистер Харпер! — решительно прервал его Рэйли. — Ваши постельные пристрастия здесь всем известны, не стоит об этом. А теперь — к делу!

Харпер недовольно скривился, но промолчал, решив не заедаться с начальством из-за ерунды. Все расселись за столом и открыли папки с бумагами, которые уже подготовили для участников ночного совещания.

— Сразу с главного, — начал Рэйли. — СССР закрыл свою экспериментальную дрейфующую полярную станцию “Вьюга”. Она должна работать ещё месяц, но персонал и технику спешно эвакуировали. Официально — из-за разрушения льдины, на которой находится станция. Так это или нет, плевать. Важно, что станция заброшена, а течения и ветра пригонят её в воды Канады! Расчёты метеорологов и карты — в папках, ознакомьтесь. Так вот, мы должны высадиться на “Вьюгу”! С Канадой проблем не будет. Мы ведь давно подозреваем, что комми создали акустическую систему слежения за подводными лодками, аналогичную нашей, а то и лучше. И полярные станции явно играют важную роль. Но конкретных данных и доказательств до сей поры не было. А если в руки попадёт свеженькая станция… Советы заявляли её как экспериментально-гидрологическую, но мы же понимаем, что слова и дела — вещи разные. Мы должны организовать операцию по высадке как можно быстрее! Мы получим бесценные данные!

— Дополню, мистер Рэйли, с вашего позволения, — вступил в разговор Харпер. — Недавно мои птички в клювах принесли информацию, что Советы проводят серию неких экспериментов с необычным звуком, в том числе в Арктике. Данные разнятся, но, возможно, мы говорим об одном и том же.

В кабинете надолго повисло молчание. Кто-то читал документы в папке, кто-то подошёл к огромной карте, висящей на стене, кто-то молча рисовал на бумаге схемы. Рэйли закурил сигару и сквозь дым пристально наблюдал за остальными, в уме дописывая строчки в характеристику каждого.

Наконец заговорил худощавый военный:

— Очень заманчиво, но... Найти  на просторах Арктики эту конкретную льдину непросто, а комми вряд ли оставили нам маячки и указатели: “Лететь сюда”.

Все посмеялись, и военный продолжил:

— Насколько я понял, станцию окружают многолетние льды — даже на ледоколе не пробиться. А для вертолётов дистанция слишком велика. Остаются только парашюты и самолёт.

— Не вижу проблемы, — пожал плечами Харпер. — Это север, там всегда непросто. Но у нас полно успешных высадок в таких условиях!

— Сбросить кого-то с парашютом — не проблема. Куда сложнее его со льдины забрать.

— Но вы же разрабатывали подвесную систему “Небесный крюк” как раз для таких случаев, чтобы забирать агента в самолёт без приземления. Так давайте используем её!

— Нет-нет-нет! — возразил худощавый. — Система слишком сырая! Даже на животных ещё не пробовали. Я решительно против! Цена ошибки слишком высока. Придётся садиться на лёд, ничего не поделаешь. Нужны опытные, но авантюрные люди. Правда, подготовка операции займёт какое-то время, станет теплее, всё будет таять… Условия усложнятся ещё больше.

— Вы что, хотите ждать до новой зимы? Чем быстрее мы окажемся на станции, тем лучше. Нельзя позволить природе и комми лишить нас ценной информации!

— Нельзя, — согласился худощавый. — Но надо хорошо всё просчитать. Обратите внимание, прогноз погоды плохой, сильные ветра и метели.

— В конце апреля?

— Это Арктика, мистер Харпер! Она не прощает небрежности. Если льдина под станцией разрушается, сможем ли мы быстро вытащить своих людей?

— Вы что, верите словам советских? — вступил в разговор молчавший доселе блондин со шрамом на лице. — Всё это очень подозрительно. Я не верю, что комми вот так просто забросили станцию. Это ловушка: они ведь понимают, что мы не упустим такой шанс!

— Боже, да льдине плевать на политику!

— Мне показалось, или вы на стороне…

— ПРЕКРАТИТЬ СПОРЫ! — рявкнул Рэйли.

Тут же воцарилась тишина. Рэйли обвёл всех присутствующих долгим взглядом и веско сказал:

— Операция будет в любом случае. Назовём её “Белая сова”. Она будет в приоритете, время поджимает. Сколько у нас есть проверенных агентов с полярным опытом? Желательно со знанием русского.

— Простите, мистер Рэйли, но это излишне, — возразил Харпер. — Пилоты — да, нужны лучшие. А на льдину  можно высадить кого угодно! Ведь их задача — осмотреть станцию и приволочь сюда всё интересное. А изучать материалы будут другие люди, так?

— Да. К чему вы клоните, Харпер?

— По сути, нам нужны не суперагенты, а курьеры. Просто здоровые и преданные стране парни, а таких много. Куда больше, чем обученных, опытных и очень дорогих агентов. Этих лучше поберечь, а исполнителей найдём в любом воинском подразделении. У нас полно морпехов с парашютной подготовкой.

— Операция и так будет стоить нам тысячи и тысячи долларов. Какой смысл экономить на исполнителях? По-моему, это мелочно и слишком рискованно, — возразил блондин со шрамом.

— Экономить стоит всегда, — вольготно откинувшись на спинку стула, назидательно сказал Харпер. — Расточительство — грех, между прочим.

Блондин в ответ только иронично хмыкнул, и оба в ожидании решения посмотрели на начальство. Заместитель директора Рэйли нервно потёр виски. Было видно, что в нём борются разные чувства. В конце концов он махнул рукой и впервые за вечер улыбнулся:

— Не хочу это говорить, но вы правы, Харпер! Так и поступим. Теперь обсудим вот что…

Ночное совещание затянулось, и его участники разошлись уже на рассвете. Но они могли собой гордиться: подготовка к операции “Белая сова” уже началась и набирала обороты.

Октябрь 1999 года, город Мэнсфилд, штат Огайо

Письмо в самодельном конверте:

“Дорогой мой внук Джон! Не показывай письмо НИКОМУ, пока не прочтёшь всё, что лежит в конверте! Если ты читаешь это, значит, я уже умер или лишился разума, что почти то же самое. Никто не вечен, увы.

Ты знаешь, Джон, что я очень люблю всю семью. Но я всегда выделял тебя, ты всегда был особенным. Ты не терпел подлости и лжи даже в детстве. Помнишь, на Хэллоуин дети стучались в дом слабоумной Мэгги много раз подряд, ведь она не понимала, что уже угощала конфетами только что? Ты единственный отказался так делать и даже подрался с тем рыжим олухом, внуком соседей… Тебе, кажется, было семь лет.

Но я отвлёкся. Так вот, я могу доверять только тебе. Я хранил эту тайну всю жизнь, молчал, как рыба, больше сорока чёртовых лет. За это время из крепкого парня я стал больной старой развалиной... Эта тайна должна была умереть вместе со мной. Но теперь, когда я ложусь на операцию — вырезать проклятую опухоль в голове, а мои шансы вовсе не так хороши, как говорят доктора… Я понял, что нет, так нельзя. Люди должны узнать правду! И только ты, мой умный и смелый Джон, сможешь распорядиться этой информацией так, как надо.

Прилагаю к письму дневник. Нет, я не вёл его ТАМ, но записал всё на бумагу, как только смог. Поверь, я ничего не приврал. И ничего не забыл, ни единого звука, ни единой детали. Скорее я забуду своё имя, свою собаку и даже тебя, Джон. Но что было ТОГДА — буду помнить. Потому что это невозможно забыть.

Читай же скорее.

Любящий тебя дед, Генри Райт.”

Дневник морского пехотинца Генри Райта

16 апреля 1958 года. Вечер

Завтра особенный день в моей жизни! Я весь дрожу, как девчонка.

Если бы неделю назад кто-то сказал, что меня выберут для особо важной миссии, я рассмеялся бы этому чудаку в лицо. Ведь я — обычный парень из небогатой семьи, мне было непросто даже попасть в морскую пехоту! Служба — отличный шанс выбиться в люди, и я стараюсь, видит бог, стараюсь изо всех сил. Я не лучший, но и не худший в нашем подразделении, несмотря на так себе слух. Да, у меня есть тугоухость, из-за частых отитов в детстве. Но я давно наловчился скрывать это. Даже армейские медкомиссии до сих пор не раскрыли обман. И теперь мне втройне важно не облажаться!

Неделю назад ко мне подошёл сержант и как-то нервно сказал:

— Генри, бегом в штаб. Тебя ждут.

— Кто?

— Какие-то люди. Кажется, они из ЦРУ или похожей конторы. Ты там осторожнее.

В штабе меня ждали трое незнакомых мужчин в дорогих костюмах. Они долго расспрашивали о всяком, особенно про Аляску (я жил пару лет в Анкоридже у дяди) и в конце спросили, готов ли я постараться на благо своей страны? Как всякий хороший солдат, я расправил плечи и бодро ответил:

— Так точно, сэр!

В тот же день меня отправили сюда, на базу “Мыс Барроу”. Каждый день нас, кандидатов, то гоняли по полосе препятствий, то обливали холодной водой, то изводили парашютными тестами и работой в команде.

И вот нас осталось пятеро. Только сегодня мы узнали, в чём суть нашей миссии: высадиться на льдину и обследовать заброшенную советскую станцию. Оттуда комми, возможно, следили за нашими подлодками. Мы должны внимательно осмотреть станцию, сфотографировать и забрать всё, что представляет интерес.

За успешную операцию нам обещали внеочередные звания, хорошие деньги и негласную протекцию в службе. И, чёрт возьми, это ШАНС! Для меня, простого парня без денег и связей, это подарок небес! Спасибо, Господи, что дал мне шанс, и я не подведу.

Но как же я волнуюсь, чёрт побери! Вон, аж лицо пошло красными пятнами, и руки трясутся, прямо как у моего папаши с перепоя. Ну почему Советы запихали свою станцию так далеко на север?! А мы теперь высаживайся туда, в ветер, туман и прочие пакости арктической погоды!

Так, отставить мандраж! Надо успокоиться и готовиться к завтрашнему дню. Всё будет хорошо. В конце концов, это просто льдина и советское барахло на ней. Станция заброшена, по нам даже стрелять некому, и это, конечно, плюс. А со всем остальным справлюсь, или я не Генри Райт!

Продолжение: Операция "Белая сова". Часть 2

Справка:

Стрижка "Площадка" (англ. «flattop») — мужская стрижка, характеризуется плоской горизонтальной «платформой» на верхней части головы и короткими волосами на висках и затылке. Такую стрижку носили Терминатор и Иван Драго.

Мыс Барроу — крайняя северная точка Соединённых Штатов Америки и Аляски.

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891

Впрочем, что рассказывать? Немного. Почуяла опасность, детей спрятала, и тут ворвались двое грабителей. Гаврилу Фомича убили, потом один стал искать детей, второй пытался её изнасиловать. Тонька его укусила, он её ударил, она потеряла сознание. Очнулась — бандиты лежат растерзанные. Что случилось, не знает. Схватила детей и побежала к людям. Одного преступника Тонька узнала — он из соседней деревни, а второго пару раз видела у завода, но кто такой, толком не знает. Вот и всё…

Тонька ничего не сказала о своём коротком, но ярком ощущении раздвоенности — посчитала это неважным и даже стыдным. Мало ли чего покажется человеку…

Но теперь, когда её оставили в покое, и она могла в тишине всё обдумать и взвесить, она всё больше понимала, что загадочная ласка — не выдумка испуганных детей и не обморочное видение. Кто-то же загрыз бандитов в запертой избе. И этот зверь как-то связан с ней самой.

Неизвестно, сколько Тонька просидела у двери. Наверное, долго. Только приближающиеся шаги вывели её из ступора. Бабка Нина подошла со свечой в руке и шёпотом спросила:

— Ты чаво сидишь-то? Даже не разулась. Болит что-то?

— Нет, просто… Не могу, сил нет, — так же шёпотом ответила девушка.

— Давай помогу.

Поставив свечу на пол, старуха села рядом на лавочку и стала снимать с внучки обувь. Тонька вяло протестовала, но та была непреклонна.

— Пойдём спать, дитятко. Натерпелась ты сегодня. Это ж надо, в такой кошмар угодить. Эх, Гаврилу Фомича жалко, — вздохнула бабка Нина.

— Ага… — откликнулась Тонька и подняла голову.

В свете свечи морщинистое бабушкино лицо вдруг показалось более молодым, а глаза, в которых отражался огонёк, стали необычными: хитрыми, добрыми и мудрыми, будто и сами знали множество тайн, и призывали поделиться своей.

И Тонька решилась сказать. Прикусив губу от волнения, она прошептала:

— Кажется, этих бандитов загрызла я.

Бабка Нина вздрогнула и нахмурилась.

— Ты?.. Как это?!

— Может, со страху показалось… Может, я с ума схожу. Но… Когда я упала в обморок, то стала лаской и их растерзала, вот! — выпалила Тонька. — Помнишь, шесть лет назад телёнок потерялся, а я его из болота вытаскивала? Тогда со мной это первый раз было, но я не поняла. А тут Мишка с Машкой сказали, что видели, как ласка мне в рот прыгнула. Она, то есть я, бандитов загрызла, кому ещё-то!

— Тс-с-с! — приложила палец к губам бабушка. — Обувайся, айда в сени. Там поговорим, а то всех разбудим.

Они вышли, и бабушка порывисто обняла внучку, прижала к себе и погладила по голове. От этой внезапной ласки Тонька удивлённо замерла.

— А я надеялась, что отведёт тебя судьба от этой напасти... А вон как вышло… Догнало тебя…

— Бабушка, я не понимаю! Я что, оборотень?

— Нет, девочка. Ты — двоедушница. Как и прабабка, то бишь моя мать.

— Что?.. Как?

Ошеломлённая Тонька вытаращилась на бабушку, будто впервые её увидела. Та только грустно усмехнулась:

— А вот так. У двоедушников по две души: обычная, человечья, и… Не знаю уж, какая она — то ли звериная, то ли колдовская. Одна спит, другая колобродит, и они друг про друга ничего толком не знают. Замечала, что ты спишь очень крепко, тяжело разбудить?

— Ну… вроде… — почесала затылок Тонька.

— Пока спишь, вторая душа может выбираться наружу и бродить по своим делам. Она ма-а-а-ахонькой мошкой или зверьком обернётся и заходит-выходит через рот. И пока она не вернулась, человек спит, как убитый. А если всё-таки его разбудить, пока вторая душа не вернулась, то он себя плохо чувствует и может заболеть. А так живёшь и не знаешь ничего про вторую душу. Иногда припомнишь что-то такое, но думаешь — приснилось.

— Но я не спала, что тогда на болоте, что сегодня!

— То-то и оно, — вздохнула бабушка. — Вторая душа обычно в спячке. Но когда ты сильно чего-то боишься или злишься, да ещё кровь у тебя идёт, вторая душа вылезает сама. Опасность вроде как чует. И бросается на всех, кто рядом - защищает тебя, ну и себя тоже.

— А я в это время в обморок падаю?

— Да. Сознание теряешь, когда она просыпается, и не очнёшься, пока она обратно не залезет.

Тонька молчала. Она и верила, и не хотела верить бабушкиным словам. Но по всему выходило, что та права.

— Двоедушество, Тонечка, в нашей семье передаётся по женской линии. Обычно от бабушки к внучке, но иногда — от матери к дочке или от прабабки — правнучке. Моя мать двоедушницей была, она мне всё рассказала. Её вторая душа куницей бегала, я своими глазами видела. Я — обычная, у меня сыновья, дочек нет. А тебе, стало быть, от прабабки подарочек достался…

— Двадцатый век на дворе! Люди на самолётах летают, радио слушают. А тут такое, из дремучих суеверий… И правда. Почему ты раньше ничего не не говорила? Я бы знала, что я такая! Я была бы готова!

— И что с того? Управлять этим нельзя. Знай ты раньше, возомнила невесть что, глупостей бы натворила. И ещё… — бабушка на миг смутилась, но потом продолжила, — я ведь думала, дура старая, что если ты не будешь знать, не будешь про это думать, то оно и не проявится, двоедушество… А вон как вышло. Прости.

Тоня и бабушка обнялись и долго стояли молча, глядя на пламя свечи. Девушка была совершенно растеряна: мало жутких событий дня, так ещё и выясняется невероятное про семью и про тебя лично!.. И бабушка, всегда такая сильная, строгая, скорая на расправу, вдруг обнимает, говорит по душам и делится тайнами. Мир точно сошёл с ума.

— Пойдём спать, Тоня, — сказала бабушка. — Утро вечера мудренее.

— Да, сейчас. Скажи только, а откуда взялось это двоедушество? Почему в нашей семье?

— Мать рассказывала, будто наша пра-пра-пра, в общем, давняя прабабка соперницу в болото заманила и утопила, а та, умирая, прокляла её, мол, и ты сама, и твои внучки и прочие двоедушницами будут. Правда то или нет, кто ж теперь узнает?..

В сенях повисла тишина. Тонька схватилась за голову, тяжело вздохнула и села на перевёрнутое вверх дном ведро. Она уставилась отрешённым взглядом на пламя свечи и застыла, не двигаясь. Бабушка сочувственно вздохнула и про себя отметила, что у Тоньки в темноте глаза блестят медно-красным — прямо как у куницы и похожих зверей, вроде ласки. Или это кажется, обманывает старческое зрение свечной огонёк?..

— А ведь вторая душа мне жизнь спасла, — подала голос Тонька. — И не только мне, близнецам тоже. Ласка убила грабителей. Если бы не она… Разве плохо: ты в опасности, бац — и появляется зверь, который всех порвёт. И ты ни при чём, ты же без сознания. Разве это проклятье? Наоборот, здорово.

— Тоня, что за мысли такие? Ты меня пугаешь. Не всё так просто. Вторая душа сама себе хозяйка. Просыпается она, когда хочет, а заступится ли за тебя — неизвестно. Мало ли что ей в голову взбредёт. Прабабку твою вторая душа не спасла… И как жить с таким? Если прознают соседи, только и жди, что избу подожгут, да вместе с тобой. А рожать как? Сейчас вон фельдшеры есть, врачи — они помогают, а душа-зверь не понял и всех загрыз. А если вторая душа навредит кому-то из семьи? Да мало ли чего. Нет, ужасно, когда в тебе что-то живёт, а ты этим не управляешь!

— Сложно как всё, — вздохнула Тонька. — Неужели нельзя со второй душой как-то договориться? Изучить её?

— Утро вечера мудренее, — повторила бабушка. — Пошли спать. Ты на ногах еле стоишь. Я тобой горжусь, Тоня. Ты — храбрая и умная девочка, и без всякой второй души.

Смущённая и растроганная Тонька уткнулась лицом бабушке в плечо. Старуха погладила её по волосам, а потом сказала привычно строго:

— Ты же понимаешь, что это всё — большая тайна? Никому и никогда не говори, что ты — двоедушница! Никто не должен знать.

— Почему?

— Потому! Проблем не оберёшься, дурища!

— Бабушка, но времена изменились! Сейчас всё по-другому. Раз вторая душа есть, её надо изучать! Не бояться её, а изучать, понимаешь? Эксперименты всякие проводить, измерять и всё такое, что по науке положено. Наука всё на пользу людям повернёт.

— Чушь! — разозлилась бабушка. — Истыкают тебя иголками, замучают, а толку чуть. И нам тут дом подожгут. Молчи, не высовывайся!

— Это неправильно! Это отсталость — всего бояться!

— Ишь, упёртая!

— Какая есть!

Обе обиженно замолчали.

— Ладно, давай так, — примирительным тоном сказала бабушка. — Я тебя отпущу на радистку учиться и денег на житьё-бытье дам, есть у меня под сундуком запасец. Учись и сама потом выберешь, что по душе — в городе остаться или в деревню вернуться.

Девушка замерла, не веря своим ушам. Неужели правда?! Её отпускают?

— Но ты за это поклянёшься, Тоня, крепко пообещаешь, что пока меньшие дети школу не закончат, ты никому ничего не расскажешь и будешь скрывать своё двоедушество. А потом… сама решишь. По рукам?

На секунду Тонька задумалась. И, решив не упускать мечту, протянула руку и поклялась так, как требовала бабушка.

…Уже засыпая, Тонька, надеясь, что вторая душа-ласка её услышит, прошептала: “Спасибо! За всё спасибо”.

Эпилог

конец весны 1949 года

В отделении милиции города Кунгура царила суета. Но не привычная рабочая суета, когда звонят телефоны, хлопают двери, снуют туда-сюда люди, а разговоры, ругань и плач сливаются в многоголосый шум. Нет, это была хлопотная суета переезда. Из старого здания, милиционеры перебирались в новое, специально для них построенное.

Коридоры опустели: убрали все стулья для посетителей и плакаты со стен. Многие кабинеты уже стояли опечатанными, но в других ещё шли сборы. Например, в кабинете №14 двое разбирали шкаф.

Молодой милиционер с погонами младшего лейтенанта, стоя на стремянке, доставал с верхних полок папки и коробки и передавал их вниз, напарнику. Лейтенант был высокий, подтянутый, гладко выбрит, черты лица мужественные и приятные — хоть агитплакат с него рисуй! Растрёпанные волосы и пыльные руки совсем не портили впечатления.

Второй милиционер, одетый в гражданское, по возрасту годился лейтенанту в отцы. Он был ниже среднего роста, но крепкий, широкоплечий, с короткой шеей, весь какой-то квадратный. Над ремнём нависало явное брюшко. Рядом с красавцем-лейтенантом он казался неуклюжим деревенским увальнем. Но живой цепкий взгляд и ловкие движения явно говорили, что это впечатление обманчиво.

— Олег, много там ещё? — спросил он. — Полдня возимся, и конца-края нет.

— Потерпи, Кирилл Сергеич, осталось чуть-чуть, — отозвался младший лейтенант, залезая чуть ли не по плечи на полку.

— Этот ворох бумаг на меня тоску нагоняет. Как там говорят: “Один переезд равен двум пожарам”?

— Точно, — донеслось из глубин шкафа. — Хм, а это я раньше не видел…

— Что там? — оживился Кирилл Сергеевич.

— Вот, смотри.

Вынырнувший из шкафа Олег протянул старшему товарищу толстый альбом. Его обложка была обтянута тканью красивого вишнёвого цвета, а на страницы наклеено много всего — альбом закрывался с трудом.

Кирилл Сергеевич протёр обложку, пролистал несколько страниц и удивлённо воскликнул:

— Ба! Вот это находка! Я думал, его давно потеряли. Или Сафаров с Алексеенко забрали, когда на пенсию ушли.

— А что за альбом? — заинтересовался Олег.

— Слезай, посмотришь.

Лейтенант спустился с лестницы и присоединился к товарищу.

На пожелтевших картонных страницах были наклеены чёрно-белые фотографии, а рядом шли аккуратные подписи: номер дела, что произошло, улики и место преступления, кто задержал. Кое-где было указано решение суда. Олег с интересом разглядывал фотографии и читал короткие строчки, за которыми виделись человеческие судьбы и превратности непростой работы милиционеров.

“Группа воров в составе 9 человек систематически занималась ограблением отдельных учащихся Ремесленного Училища №17… В ночь с 6 на 7 января этой же группой совершена кража со взломом из склада…”

“Группа в составе: Бахаревой, Пикулевой, Куляпиной, Спешиловой и Пустотиной систематически занималась рывками береток с прохожих на улицах города Кунгура. Группа арестована ОУР Упр. Милиции”.

“Бандгруппировка, возглавляемая белогвардейцем Лошкарёвым Павлом Яковлевичем, в течение 5 лет на территории Запрудского района занималась ограблением близлежащих деревень, совершала кражи колхозного хлеба, среди населения проводила к/р агитацию. Бандгруппировка арестована Кунгурским РО УНКВД”.

“Захаров Юрий Дмитриевич, будучи осужденным за разные преступления, отбывал наказание в колонии №4 г. Чусового, откуда совершил побег 27 июня. Скрывался в лесу около деревни Нижнегаровка Запрудского района, занимаясь кражами у колхозников окружающих деревень. Всего им совершено 13 краж. При задержании оказал вооружённое сопротивление, ранив двух сотрудников”.

“Спецпереселенцы Загудаев Никифор и Загудаев Яков, проживающие в пос. Медведица Запрудского района, организовали группу из спецпереселенцев в количестве 13 человек. Целью группы был уход в Омскую область для занятий кражами и грабежом. Предполагалось также добыть оружие для группы, путём ряда убийств сотрудников НКВД”.

“В ночь на 18 апреля в деревне Мухино Петровского района в своём доме были обнаружены убитыми колхозники колхоза “Красный Урал” Голубев Иван Глебович 54 года и его жена Голубева Наталья Ильинична 52 года. Убиты Голубевы путем нанесения ударов тупым предметом в область головы с раздроблением костей черепа. Принятыми оперативными мерами было установлено, что убийство Голубевых с целью ограбления совершил их родственник Митрофанов Андрей.”

— А в какие года это было? — спросил младший лейтенант.

— В начале глянь. Тут дела с тридцатого года по сорок второй.

— Понял. А что это за альбом? Для ленинской комнаты делали? Или начальству отчитывались?

— Нет, сами для себя, — улыбнулся Кирилл Сергеевич. — Работали здесь ТАКИЕ зубры, ты даже не представляешь! Ты молодой, их не застал, а жаль. Они дела раскалывали, как косточки из компота. Алексеенко, Сафаров, Шумова… Эх… Мне тогда лет было, примерно как тебе. А они в полной силе были, и сразу меня в поля потащили. А как иначе? Некогда было по книжкам учиться, только так, на живую. Погоняли меня тогда старшие товарищи, ох погоняли… В хвост и в гриву.

Кирилл Сергеевич замолчал, разгладил седеющие усы, и его лицо стало задумчиво-мечтательным. Лейтенант по-доброму, понимающе улыбнулся.

— А альбом?.. — спросил он чуть погодя.

— А, это зубры наши, когда на пенсию собирались, его сделали. Чтобы, значит, самые интересные дела вспоминать. Помню, Шумова и Сафаров спорили, какие фото брать… А почему альбом тут оказался, не знаю. Давай-ка я его заберу. Позвоню ветеранам, расскажу про находку. Обрадуются поди!..

— Дай только я до конца досмотрю, — попросил Олег.

Младший лейтенант листал чуть пожелтевшие страницы, всматривался в лица преступников и жертв, в фото улик и мест преступления и сравнивал со своим опытом. Олег Нейман в милиции был уже не новичок, но когда смотрел старые дела и слушал рассказы бывалых оперативников, остро чувствовал, что ему ещё учиться и учиться.

— Сергеич, а почему здесь так странно написано: “Закрыто в связи со смертью подозреваемого/подозреваемых и невозможностью установить объективные обстоятельства дела”?

— О, брат! Это был странный случай. Обычно-то всё как под копирку: украл, убил… И бубнят все одинаково: “Я ни при чём, начальник, довели, заставили”. А тут загадка. Меня тогда только в милицию перевели, и это было одно из моих первых дел здесь.

— Расскажи, Сергеич!

— У нас что, вечер воспоминаний? Вот ещё собирать сколько.

— Я ж не просто так спрашиваю. Мне интересно, как тогда работали. На ус мотаю, так сказать. А бумаги не убегут. Расскажи!

— Ну ладно, — улыбнулся Кирилл Сергеевич, которому был приятен интерес младшего товарища. — Помню, вызывают нас: “Дуйте в Запрудовский район, срочно! Там тройное убийство”. Ну, мы с Сафаровым поехали. А я две недели только как в милицию перевёлся. Привезли нас на место преступления. Отдельно стоящая изба — радиостанция завкома. Толпа уже собралась: деревенские, заводчане, милиция, все подряд. Заходим внутрь — а там хуже, чем на скотобойне! Кровь везде, на полу, по стенам, бр-р-р. Сейчас-то привык, а тогда я позеленел весь и побежал в кусты, харчи метать. Сафаров ещё посмеялся, мол, привыкай, Лаврухин, нам не только горячее сердце и холодная голова нужны, но и крепкий желудок. В общем, в избе три трупа. Старика, тестя сторожа зарубили. А двое других… Честно, я такое впервые видел. На них живого места не было — укусы, раны, плоть разодранная. Будто их стая диких зверей терзала. У одного артерии шейные порваны, у второго скальп снят. Жуть. Стали разбираться. А один-то из разодранных — живой! Его в больницу, он несколько дней протянул, а потом умер. Но я успел его допросить. Картина получилась такая… Тьфу, в горле пересохло.

Выпив воды из графина, Кирилл Сергеевич продолжил, показывая пальцем на фотографии двух мужчин в правом углу альбомной страницы: один, постарше, с вытянутым лицом и глубоко посаженными глазами; второй, помладше, круглолиций и лопоухий.

— Жили-были два дальних родича, так, седьмая вода на киселе: Зайцев Геннадий Иванович по кличке Кролик и Глухих Руслан Андреевич по кличке Глухой. Оба сидевшие. Младший по мелочи — за кражу и пьяную драку. А вот на старшем клейма ставить негде — рецидивист, грабитель, убийца. Задумали эти двое ограбить радиостанцию завкома — позарились на технику. Подгадали момент, когда радист и работники завкома будут на выходных, а сторож с женой уйдут по делам. В доме должны были остаться двое детей (им ещё шести лет не исполнилось) и немощный старик. Их планировали убить, а избу сжечь, чтобы следы замести.

— И детей тоже, нелюди… — вполголоса заметил Олег.

— Да. Но на момент ограбления в избе ещё находилась Антонина Васильевна Сысоева, четырнадцатилетняя школьница из соседней деревни — её попросили за домом присмотреть. Вот она.

Олег Нейман всмотрелся в фото юной девушки с косой. Симпатичное лицо, но взгляд не по возрасту серьезный и пронзительный.

— Эта девчонка детей спасла. Когда собака залаяла, она их за печь спрятала и велела не вылезать. Грабители ворвались, старика зарубили, а её стали спрашивать, где дети. Она зубы заговаривала, мол, детей тут нет. Глухой отправил Кролика искать детей, а сам пытался девушку изнасиловать.

— А чем это дело странное? Мерзость, но обычная.

— А ты слушай. По словам Сысоевой, она сопротивлялась и потеряла сознание, а когда пришла в себя, грабителей уже растерзали. Кто — не знает, зверя не видела. А вот Кролик, то бишь Геннадий Зайцев, в больнице рассказал, что, услышав шум и крики подельника, вернулся посмотреть, что стряслось. И увидел в комнате катающегося по полу Глухого. Он был весь изранен, а по телу прыгало мелкое животное. Этот зверь перегрыз горло Глухому, а потом напал на самого Зайцева. Он пытался убежать, но зверь его догнал, искусал, и наш Кролик потерял сознание. Очнулся в больнице. И вот тут-то главная загадка. Что за зверь, откуда он взялся? Все криминалисты решили, что раны были нанесены когтями и зубами животного, некрупного, вроде куницы. Опытный охотник и профессор-биолог, к которым я обращался за консультацией, подтвердили — зверь семейства куньих. Похоже на ласку, но непомерно большую.

— Надо же! — удивился Олег. — И что, нашли зверя?

— Нет, — разочарованно вздохнул Кирилл Сергеевич. — И вот какая штука: он не мог попасть в избу снаружи: двери и окна были закрыты. И внутри мы не нашли никаких следов! А зверь должен быть оставить шерсть, отпечатки лап, но ничего не было. Ни сторож, ни семья Сысоевой, ни кто-то в округе — никто не держит дома ласок, хорьков и прочих. Странных животных в окрестных лесах охотники и лесники тоже не видели. Понимаешь, зверь будто из воздуха появился, растерзал преступников и исчез! Мы все головы ломали, как такое возможно. Думали даже, что всё подстроено, и под нападение зверя маскировали что-то другое. Всё по сто раз перепроверили — бесполезно!

— А дети?

— Толку от них. Про Чудо-Юдо всё твердили — это им Тоня сказала, мол, прячьтесь, Чудо-Юдо идёт. А с этой Сысоевой я несколько раз говорил, и официально, и без протокола, следил за ней, дом её проверил. Знаешь, интересная девчонка: вроде обычная, но что-то в ней такое было, цепляло. Не влюбился, куда там, она ещё школьница была, но запомнилась. Так вот, была версия, что девчонка подобрала в лесу какое-то животное, приручила и прячет ото всех. Но нет, ни-че-го не нашлось.

— А с Тоней Сысоевой ты потом виделся?

— Нет. Но через несколько лет я узнал, что её старший брат, Степан, на железной дороге в Кунгуре работает. Он свидетелем по какому-то делу у нас был. Ну я заодно спросил, как Тоня поживает. А он говорит: “На радистку выучилась и уехала на Крайний Север, сами письма ждём, куда её отправили”. Хотел я потом адресок взять, написать ей, да что-то закрутился, так и забыл. Ну и всё… Обидно было, что зверя не нашли, но куда деваться, закрыли дело — и так работы по горло. Получается, злодеев таинственный зверь наказал и без нас. Вот… Что думаешь, Олег?

— Не знаю, что сказать. Чертовщина какая-то.

— Есть многое в природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам*, — продекламировал Кирилл Сергеевич. — Айда чайку попьём? Настроение что-то совсем не бумажное.

— А как же сборы?

— Ничего, успеем. Пошли, я тебе ещё парочку историй из этого альбомчика расскажу. Очень примечательные есть!

— Ну ладно, убедил, — улыбнулся Олег Нейман. — Идём.

Младший лейтенант вытер руки тряпочкой, пригладил волосы и отряхнулся, а Кирилл Сергеевич нежно погладил обложку альбома и убрал его в свой портфель.

И оба милиционера вышли из кабинета.

Конец. Спасибо, что дочитали. А @revolen ещё раз спасибо за ценные советы и фото :)

* цитата из “Гамлета” в переводе М. Вронченко

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

4) Литсовет: https://litsovet.ru/user/108891