Серия «Мое советское детство»

- Это я в книге прочитал, - пояснил я. - Англичане так делают. Берут еду всякую, потом идут и едят где-нибудь в красивом интересном месте.

На самом деле я вычитал это слово в романе «Джен Эйр». Идея о том, чтобы собрать еду и пойти куда-то, чтобы там, посреди леса, это сожрать, а потом собраться и пойти домой, казалась мне странной. Но вполне... Английской.

- А че брать-то? – спросил Рыжий.

Я задумался. Из английской еды я помнил только «ростбиф». Черт его знает, что это такое. Что там эти англичане едят? О, еще «пудинг» знаю. Наверное, это что-то вкусное. Звучит, по крайней мере, вкусно.

- Картошку, - сказал я. Хотя не был уверен.

- Англичане едят картошку? - удивился Рыжий. - Серьезно?

- Еще как.

Рыжий задумался.

- Ладно, - сказал он. - Я возьму картошку. Еще чо?

Девчонки оживились.

- А мне че принести? А мне? Эй, я тоже хотел картошку!

- Хлеб. Колбасу, - отдавал я лаконичные приказы. - Огурцы и помидоры.

- Редиску можно?

- Можно. Англичане постоянно едят редиску. - Тут я разогнался и уже уверенно раздавал указания. - Так, компот, чай. Кто возьмёт квас? Ах, да, еще яйца. Вареные.

Я смутно помнил какой-то бутерброд с яйцом из книги.

- Их же варить... - неуверенно протянул кто-то.

- Ладно, - сказал я. - Яйца я сам притащу.

- А я пирожки принесу, - это кто-то из девчонок. - И шаньги.

- Шаньги, это правильно, - одобрил я. И чуть не добавил «англичане постоянно едят шаньги», но вовремя спохватился .

Наконец я раздал все указания, огляделся. Будущие участники пикника смотрели на меня выжидающе. Жданчик хмыкнул.

- А че теперь?

- Надо пойти в красивое и интересное место, - сказал я, - Пикники всегда делают в таких местах.

- А где у нас красивое место? - удивился Жданчик. Почесал нос. – Ну… Или хотя бы интересное?

Балда, сказал бы я сейчас. Ты на Урале живёшь! Тут везде красота такая, что сердце замирает... Но тогда я подумал, что Жданчик в чем-то прав. Все вокруг мы и так уже облазили, а к Ледяной Пещере в это время уже не попасть, поздно. Темнеет. Перевоз через реку уже не работает.

Я задумался. Хмм...

- Ладно, - сказал я. - Пойдем на стройку.

Жданчик почесал затылок.

- На стройку? И че там интересного? Или это... красивого?

- В полночь.

- А!

Все вокруг загалдели.

- Так интереснее, - сказал я.

Стройка у нас была во дворе практически. Напротив дедовой четырехэтажки, за оградой, раньше были частные дома, а потом жителей переселили куда-то, дома заросли крапивой и репейником так, что эти «джунгли» стали выше человеческого роста. Дома постепенно развалились, а потом их место заняла стройка.

Строители нас ненавидели. Все окрестные мальчишки (да и девчонки) активно участвовали в этой стройке.

Я постоянно видел их прораба, бегающего туда-сюда и орущего так, что слюна летела вокруг. Лицо у него было красное и перекошенное.

Мы решили, что они все на этой стройке какие-то нервные.

А сейчас подумаю — это же можно сойти с ума. Уходишь вечером, один порядок. Приходишь с утра — а в твоем домике словно побывала какая-то коллективная Маша. Энд медведи. И тачка в другом месте, и куча красных кирпичей из одного угла перекочевала в другой, а тут кладка и вовсе поменяла цвет (вот это мой фирменный прикол. Я обожал такие штуки). Доски перекочевали с этажа на этаж, инструмент собран со всей стройки и аккуратно сложен в печке. А тут кто-то выложил из кирпичей еще два ряда, причем даже с раствором (ладно, это тоже я). В общем... Кто сидел на моем стуле?! Кто ел мою кашу?!

Я думаю, там от одного постоянного «дежа вю» можно было крышей поехать.

Но мы с пацанами этого не понимали, поэтому решили, что они просто на стройке все такие нервные. Я бы пошел в строители, хорошая же работа! И мастерком раствор мешать и на кирпичи намазывать — дайте две!

А посмотришь на прораба, на его красное лицо и нервный тик – да ну нафиг. Лучше капитаном дальнего подводного плавания. Или десантником.

- Ну все, по местам! – скомандовал я.

* * *

«Уж полночь близится…» Пора бы и пожрать.

Стройка. Время неумолимо стремилось к двенадцати часам ночи. Луна висела над уральскими горами – идеально круглая, словно нарисованная на темном небе. Ее временами застилали тучи, как в фильмах про «Вечера на хуторе близ Диканьки» и прочих Виев.

Я огляделся.

- Красиво, - сказал я себе.

Я вообще был известный местный эстет.

К тому времени я обогатил местный лексикон выражением «живописные развалины». Пошли, пацаны, поищем живописные развалины! Почему развалины? Очень они мне нравились. Романтичные. Начитаешься Вальтер Скотта и представляешь, как из развалин живописно выходит благородный шотландский разбойник Роб Рой. Или английский Робин Гуд.

В общем, кто-нибудь разбойный, трагичный и благородный.

Из-за колонны вышел Жданчик.

Ну, тоже сойдет, подумал я.

Луна бросала мертвенный свет на горы кирпичей, связки труб, бетонные плиты с торчащими вверх, как щупальца, ржавыми арматуринами. Тени ложились под странными углами и рисовали таинственное и неведомое. Здесь было где разгуляться воображению… Я поежился... Немного страшно. Но клево.

- Ух ты, какие живописные развалины! – сказал я, не удержавшись. Жданчик посмотрел на меня с прищуром: ты че, серьезно?

- Ничего мы поджигать не будем! – сказал я торопливо. Не знаю, почему я вдруг вспомнил ту историю.

Жданчик взвился. Видимо, тоже вспомнил.

- Да я ниче!

- Знаю я твое «ниче».

Жданчиковы идеи нужно давить на корню, а то не успеешь оглянуться – и ты уже влип. Это я научен горьким опытом.

- Ты че с пустыми руками? – спросил я, чтобы перевести разговор. Жданчик с досадой покрутил носом.

- Да меня бабушка хотела домой загнать, - сказал смущенно. Махнул рукой. – Сказала, ты на часы смотрел?

- А ты?

- Ну, я крикнул ей на кухню, что сейчас разуюсь, а сам дверь прикрыл тихонько – и деру. Пусть думает, я спать лег.

В этом весь Жданчик.

- Ну ты даешь, - только и сказал я.

- Че я, часов не видел? - сказал Жданчик небрежно. Я вздохнул. Эх ты, властелин времени.

* * *

Это была отдельная история.

Прежде чем напротив дедова дома возникла стройка, и по ней начал бегать прораб с красным лицом и «железными» нервами, там стояли частные дома. Огороды, малина, ирга, крыжовник. Деревянные, серые от времени заборы. Заросли вековой крапивы. Лопухи размером с блюдо из бабушкиного серванта (которое, конечно, никогда не доставали).

Мы регулярно, играя во дворе нашего дома, запинывали через забор мячик – и по жребию лазали туда его доставать. В чужой огород, но с благородной целью.

Собака – лохматый непонятно какой породы пес – рвется с цепи, а ты лихорадочно ищешь мяч в зарослях малины и смородины. Да где же он?! Где?!

А потом видишь: мяч спокойненько лежит посреди рядов картофеля.

Ну блин. Сердце стучит в ушах. Словно ты в разведке.

А потом дома расселили – и все начало приходить в запустение. Собака больше не лаяла, мячик доставать – уже никакого тебе опасного задания, просто грустно лезешь в заросли. Эта зона утратила свое очарование. Волшебство ушло.

Почти...

Место расчистили. Дома снесли, сломали и растащили бульдозером. От прежней жизни осталось только одно напоминание – кусок забора. Серый мощный столб, ряд досок и маскирующие кусты по бокам. Спрятавшись там, можно было оставаться невидимым для всего двора – и тихонько наблюдать в щелочку между досок, как тебя ищут в прятках и пытаются застукать. Козырное место!

И вот однажды мы со Жданчиком придумали ему иное применение.

Было жаркое лето. Солнце палило так, что я взмок еще только выскочив из подъезда. Футболка липла к лопаткам.

Мы со Ждановым сосредоточенно бродили вокруг дома и скучали. На речку не хотелось, хотелось приключений. Я знал это томление – и даже немного его побаивался. Зуд приключений и отваги. Именно такой зуд толкал нас со Жданчиком на вылазки в странные места – например, на территорию промзоны МРЗ, мотороремонтного завода, где можно было найти огромные куски цветного мела, похожие на грифели карандашей для великанов. Здесь везде лежали плоские непонятные буквы «E», словно часть неведомого алфавита – потому что других букв никто никогда не находил (хотя иногда врал, что нашел, но потерял). Именно там, на служебных ЖД-путях, где несколько раз в день проезжал тепловоз, мы со Жданчиком подкладывали на рельсы монеты, гвоздики, иногда даже найденные здесь же ржавые гайки и болты. Тепловоз проезжал, коптя черным дымком и громыхая, мы подбегали и собирали еще горячие плоские блинчики – от монеты, от болта. Все разной формы, как неведомый алфавит: в котором есть «Т», «О» без дырочки и, конечно, «Е».

Но вернемся к козырному месту. Наматывая круги, мы снова и снова проходили мимо него… И тут я наткнулся взглядом – и вдруг увидел перед собой черно-белую гравюру из учебника истории. Встал как вкопанный. Контуры уцелевшего забора напомнили мне… Конечно!

- Константинополь, - сказал я вслух.

- Че такое?

Я вздохнул. В плане истории Жданчик был чистый лист. Причем спрятанный где-то в укромном месте.

- Ну, сейчас это Стамбул, - пояснил я. - А когда-то был христианский город, византийский. Крестоносцы его разграбили и сожгли. Понимаешь? Если мы построим крепость…

Жданчик загорелся. Глаза вспыхнули, как прожекторы:

- А потом ее подожжем? Да, давай!

Я хотел возразить, даже не думай – но вдруг мысленно увидел перед собой ожившую гравюру «Вступление крестоносцев в Константинополь». Рев пламени, дым, крестоносцы занесли мечи. И неожиданно кивнул.

Так было принято это роковое решение. Мы построили крепость у забора – из обломков досок и щепок. Стены, башни, казарму для солдат. Напихали комки желтоватых старых газеты, которые нашли тут же. Есть! Все было готово к падению Константинополя. Я вытащил из кармана коробок спичек, потряс его у уха. Осталось всего ничего. Я не курил. Это был особый коробок – для шалостей.

Чирк! Спичка вспыхнула и тут же погасла.

- Давай я! – Жданчик вертелся вокруг, нетерпеливо подпрыгивая. Чуть не пихал меня в бок локтем от избытка чувств. – Ну дай!

- Не говори под руку, - пробурчал я. Осторожно чиркнул последней спичкой - да! Да! Она загорелась. Я поднес маленькое пламя к крепости. Огонь нехотя, словно сомневаясь – может, не надо, ребята? – перелез на бумажный ком, затем начал расширяться, захватывать.

- Баско! - не выдержал Жданчик.

Я вздохнул.

- Да замучил ты со своим «баско».

Солнце светило с небес – прямо мне в затылок. Пламя медленно занималось. Мы со Жданчиком смотрели, как горит наш Константинополь. Я представлял, как крестоносцы штурмуют город, лезут по приставным лестницам, бьются с немногими защитниками... Пламя ширилось, город горел. Языки облизывали дерево. Вот и конец христианскому Константинополю. И тут я увидел, что не только ему…

Пламя незаметно, тихим сапом переползло с развалин крепости – на забор, на столб, на серые доски. Невидимое, оно ласково облизывало крохотным язычком трещинки в дереве, и те начинали медленно, как в подводной съемке, чернеть, расширяться и обугливаться. И вдруг я сообразил. Мы. Подожгли. Забор.

- Горит! - закричал я. Шепотом, конечно, чтобы не услышали во дворе.

- Да ниче не горит! - возмутился Жданов. Тоже шепотом. Повернулся к забору, вгляделся. Невидимое от жары пламя вдруг взметнулось на высоту выше человеческого роста... и проявилось, словно фотография. Словно невидимый монстр, человек-невидимка вдруг стал видимым – и страшным. Нас опалило жаром. Жданов изменился в лице. Обернулся ко мне:

- Горит!! - заорал он.

Да блин, новость как новость.

- Да!! - заорал я в ответ.

- Че делать-то?

- Тушить!!

- Как?!

- Кран же...

Жданов кивнул. Черт, точно. Мы кинулись бежать, но тут я резко затормозил. Взлетели мелкие камушки из-под сандалий. Я сказал негромко, сам удивляясь собственному спокойствию:

- Барашка нет.

- Чего? - Жданов аж замер от неожиданности. Затем хлопнул себя по лбу: - Точно!

Без «барашка» воды не будет. Общедомовой кран был у первого подъезда, выходил из стены прямо на улицу. Вроде бы пей, не хочу. Но из-за жары «барашек» с него сняли - чтобы дети (то есть, мы) не баловались. Подлое коварство! Бабушки для вида ворчали, что поливать цветы невозможно, всю воду выпили эти «угланы ». На самом деле это был хитрый план. Лето, жара, ребенок носится с утра до глубокой ночи, и накормить его можно, только поймав на излете. Когда он забегает домой. Дикое животное наиболее уязвимо, когда идет на водопой, как доверительно сообщил бабушкам ведущий Николай Дроздов из телевизора. А они законспектировали.

Поэтому «барашек» передали в квартиру, окна которой выходили над краном. Когда бабушкам надо было поливаться, стучали в стекло – из окна появлялся сосед и торжественно выделял «барашек». Из рук в руки. После железный символ власти возвращали обратно.

Судя по лицу соседа, он этим очень гордился.

- Колонка на соседней улице! - вспомнил Жданов.

- Точно! Побежали!!

И мы побежали от дома, к колонке. За нашими спинами рвался в небо и рычал огненный зверь.

Вот и она. Жданов подставил под кран ладони, я покачал головой: че, дурак?! В ладонях понесешь?! Жданов беспомощно выругался. Я лихорадочно огляделся. Есть! Я бросился в заросшую канаву и вытащил старую, слегка ржавую консервную банку.

- Качай! - закричал я. Жданчик начал качать рычаг - и от волнения только дергал его, полилась жидкая неровная струйка.

- Так, давай лучше я.

Мы поменялись местами. Я взялся за рычаг, плавно, с силой надавал и качнул. Все, как положено. Струя воды мощно хлынула... Бум! И выбила банку из рук Жданчика.

Тысяча чертей! Вода из банки выплеснулась и залила сандалии Жданова. Он охнул, подскочил - и запрыгал на месте.

- Чего ты?! – не понял я.

- Ледяная!

Жданов поднял банку, ухватился двумя руками.

- Держи крепче! - закричал я. И снова начал качать...

Когда мы прибежали с банкой, расплескивая воду на бегу, пожар был уже потушен. Бледно-серый столб дыма от догорающего «Константинополя» медленно струился в голубое небо. Со всех сторон – как муравьи – на двор сбежались люди. Я увидел мужика из третьего подъезда с ведром. Он выплеснул воду прямо в сизый дым. У общедомового крана – ага, «барашек» нашелся! – выстроилась целая очередь с ведрами и кастрюлями.

- Стой, - сказал я. - Уходим!

Мы бросили банку и убежали. Нужно было принять решение, но я не мог. Я мучительно проживал момент своего морального падения. Я – поджигатель забора! Что бы на это сказал Тимур из повести Гайдара?!

- Вот балбес, - произнес я. Вслух.

- Кто, я? - искренне удивился Жданов.

- И ты тоже. Но я-то совсем, - я не мог поверить, что только что почти устроил пожар. Я, который читал книжки про пионеров-героев и мечтал драться за правое дело!

Я посмотрел на Жданчика.

- Нам нужно пойти и признаться. Во всем.

- Еще че! Нас никто не видел.

Это был аргумент. Темная сторона зла искушала меня в лице Жданчика.

- Это же мы сделали!

- Так давай придумаем, что не мы, - сказал практичный Жданчик. Я подумал, вскинулся! Нельзя же так! Нельзя!! Подумал еще – и кивнул. Давай придумаем.

Чтобы не засветиться, мы решили сделать крюк – и пошли через РМЗ. Это в километре от пожара. Как настоящие закоренелые грабители банка из черно-белого французского фильма. Типа нас тут вообще не было, мы ходили проверить, что сегодня в кино идет, месье комиссар. Мы чисты. Пам-пам, пам-пам. У опытных преступников это называется «создать себе убедительное алиби».

Сказано, сделано. Я думал, поход окажется формальностью, но...

В киноклубе шла фантастика! Мультфильм! Потрясающе. И название – интриговало и тащило в кинозал за уши. «Властелины времени», страна производства: Франция. Обалдеть! Я даже почти забыл про пожар и собственное падение в моральную бездну.

Мы со Жданчиком переглянулись.

- Надо за деньгами, - сказал я. Билет стоил 15 копеек.

- Ага, к бабушке.

- Она же тебя не пустит?

- Еще че! - вскинулся Жданчик. - Она меня всегда пускает!

Это была неправда, но я не стал возражать. У гангстеров должны быть свои иллюзии.

Часов у нас не было, поэтому на всякий случай мы побежали со всех ног. Вдруг сеанс вот-вот начнется. Перед самым двором мы остановились, чтобы привести себя в порядок. И вошли чинно и красиво – как на парад. Какой еще пожар? Мы вообще тут не при делах, мы кино разведывали.

Бабки на лавочке при виде нас переглянулись, захихикали:

- Смотри ты, фу-ты, ну-ты! Идут… поджигатели!

И тут я заподозрил, что где-то мы со Жданчиком спалились. В прямом и переносном смысле. Жданчик пихнул меня в бок – типа, не свети контору – задрал нос и зашагал увереннее. Насвистывая. Своей невозмутимой бесстыдностью иногда он напоминал мне Остапа Бендера.

С тяжелым сердцем я поднимался домой. Я начал подозревать, что даром это нам не пройдет. Но как же «Властелины времени»? Стоит рискнуть.

Дома меня встретил дед Гоша. Он посмотрел на меня, спокойно и ясно - и я понял, что попался. Видимо, бабки на лавочке сообщили бабушке, а та – деду.

- Ваших рук дело? - спросил он.

Я даже не стал уточнять: какое дело. И так было ясно. Обреченно кивнул. Да.

- Хорошо, - дед кивнул. - Что решил?

- Что в кино я сегодня не пойду.

Мы были наказаны. Я сидел в комнате и читал книги, а Жданчика бабушка оставила дома - опять на несколько дней. Он томился и страдал, как кавказский узник. И все порывался бежать… «Властелинов времени» я так и не посмотрел. А бабки потом при каждом удобном случае обзывали нас «поджигателями». Зато «барашек» вернули на место. И мы, дети, снова могли напиться воды прямо на улице, не забегая домой – и не рискуя попасть в цепкие руки бабушек, с их борщами и котлетами. Безопасность – превыше всего, постановил совет дома. Лучше голодный ребенок, чем пожароопасный. Ибо!

Так что в этом смысле справедливость восторжествовала. Но какой ценой?

* * *

- Димка, мы здесь! – услышал я голоса. Наши пришли.

Я вернулся из пучины воспоминаний на стройку. На таинственный пикник.

Мы съели шаньги. Не-е, подумал я, облизывая пальцы, англичане точно должны любить шаньги. Вкуснота.

Вареные яйца, картошка, квас. Хлеб с маслом, посыпанный сахаром. Пирожки с яйцом и луком, печенье-рыбки. Кто-то притащил термос с чаем. Это действительно оказалось здорово и романтично, словно мы в кино. Даже тяжелая пропасть внутри меня почти затянулась. Все будет хорошо. Завтра дед Гоша начнет варить свой «кулеш», по комнатам растечется сытный перловый дух – и дед с бабушкой снова станут моими любимыми. Трезвыми и настоящими.

Пикник закончился. Почти все разошлись. Остались только мы со Жданчиком.

Мы сидели на краю кирпичной кладки, свесив ноги в пустоту, и смотрели на город. В доме горело всего несколько окон, да и те постепенно гасли, одно за другим. Кунгур погружался в темноту – словно огромный океанский лайнер растворялся в тумане бесконечного океана.

- Да-а, - протянул Жданчик, дожевывая редиску. - Англичане все-таки знают толк в пожрать.

- И не говори.

Больше мы с ним не виделись. Начались девяностые, Жданчик перестал приезжать в Кунгур. Вроде бы поступил в техникум. Не знаю.

Лето закончилось.

И мой «совершенно летний друг» Жданчик навсегда остался там – в том уральском лете. Вечном, незабвенном, последнем нашем советском лете.

* * *

P.S. На самом деле слово «пикник» я узнал из повести братьев Стругацких «Пикник на обочине». Там была специальная сноска, что это слово означает. Мол, так и так. «Герои идут и едят в красивом месте». Но я почему-то был уверен, что взял это слово именно из книги «Джейн Эйр». Сейчас проверил: в классическом советском переводе романа нет слова «пикник», хотя там герои действительно частенько собирают еду в корзину, идут с ней куда-то, а потом едят на траве. Ну что тут можно сказать… англичане!

В три года родители привезли меня с Урала в Нижневартовск. И тут появились новые для меня слова.

Например, Большая Земля — это все, что на запад от Уральских гор. Все вахтовики мечтают заработать много денег и вернуться с Севера на Большую Землю.

Север — все, что восточнее Урала. Например, наш Нижневартовск. Здесь много полезных вещей — нефть, газ, комары и кедровые шишки.

Самотлор — озеро рядом с Нижневартовском, под которым находится огромное подземное море нефти. Одно из самых больших месторождений нефти в мире.

Вахта — работа, на которую ездят вахтовики.

Длинный Рубль — мифическая отметка. Означает, что вахтовик заработал достаточно денег, чтобы вернуться на Большую Землю. Ходят легенды, что кто-то достигал и вернулся.

Буровая — место, где вахтовики работают свою работу. Буровая делает дырку в земле, чтобы добраться до нефти.

Качалка — до начала 90-х агрегат, выкачивающий из пласта нефть. Его можно узнать по характерному покачиваю клювом, словно птичка клюет зерно, как в деревянной игрушке. Когда начались 90-е — "качалка" это место, где обычные тощие пацаны превращались в Шварцнеггеров.

Пласт — слой земли, в котором находится нефть. Иногда — состояние вахтовика после получки. "Лежать пластом" и так далее.

Получка — зарплата.

Шабашка — работа в другом месте и деньги, полученные за нее. Все вахтовики уверены, что эти деньги гораздо приятнее получки.

Премия — награда за красоту.

Юга — теплое место у моря, где вахтовики с облегчением избавляются от бремени денег — получки, шабашки и премии. Чтобы снова со спокойной душой вернуться на Север.

Шесналка — шестнадцатиэтажный московский дом. Правда, позже я узнал, что в Москве такие дома строят в 17 этажей. А у нас на Севере один этаж, видимо, ушел в болота.

Болото — пугающая хлюпающая штука. Весь город Нижневартовск, по сути, отсыпан песком на болоте. У болота нет дна. Я с легким холодком в затылке представлял, что сейчас подо мной, сидящим в балке и играющим в солдатики, уходит вниз невероятная бездна. И от этого порой становилось не по себе.

Мороз — то, что делает Север севером. -40, -50. Колючая страшная штука, от которой мое лицо застывает, словно пластилиновое. Мороз может заморозить тебя насмерть, как в сказке "Морозко".

Во времена освоения Самотлора (1977 год, например), машины не ходили по одной. Всегда парами. Если «урал», то еще с одним «уралом». Если один сломается и встанет, на втором люди уедут. Автобусы ходили парами. Икарусы с отоплением. А были и советские, "сараи", рыжеватого цвета, в тех холод собачий. А в икарусах греет печка сильно, только сиденья неудобные.

Вартовские легенды. В первые годы, когда Нижневартовск строился, рыбы в Оби было столько, что из водопровода иногда вода шла с нарезкой из красной рыбы, которую затянуло насосами. Это мне отец с дядей рассказали, посмеиваясь.
А когда рыба шла на нерест, там можно было багор воткнуть и багор так и шел с потоком, вертикально.
Мифическое место.

Балок — вагон, снятый с колес, разделенный на две части. Жилье на две семьи.

Садик — детский сад.
Жили мы в балке в Старом Вартовске, а садик был за тем местом, где сейчас Балаган. Вечером отец меня забирал, возвращаясь с работы. Иногда ехали на автобусе вахтовом, которым развозили рабочих (битком набитый "пазик", заледеневшие стекла). Я рисовал пальцем, протапливая дорожку в изморози. Иногда прикладывал ладонь, холодно, на стекле оставался след круглый и пять маленьких овалов. Если ехали долго, я успевал вытопить целый пятачок для смотрения за окно. Глубокая непроглядная темнота вокруг. Огни деревяшек и балков, бараков и машин.

"Продленка". Еще одно новое слово. Один раз я там досидел до двух ночи, кажется. Я и нянечка, остальные дети уже спали. А я не планировался спать, меня должны были забрать. Но все не забирали. Потом оказалось, что у отца на работе аврал, он задержался, а позвонить было некуда. Мама, не дождавшись, поймала посреди ночи "попутку", приехала из Старого и забрала меня. Обратно мы тоже ехали на машине, я ее даже помню, жигуленок. А вообще, в продленке мне нравилось.

Старый Вартовск, где мы играли в развалинах недостроенного дома. Розовый дом, мы его называли.

"Улица Энтузиастов", где стояли наши балки (это такие вагончики на две семьи). Я долго не мог запомнить это название, то улица энтуЗАЗИстов, то еще как называл. И все время забывал, что это означает "энтузиасты". Кто это такие? Ну не космонавты, наверное.

Начало 80-х, СССР. В тот день Серый пришел в детский сад с загадочным лицом.

Лицо у него было такое, что мы с Лешкой заранее подскакивали от нетерпения. С таким лицом разведчик Штирлиц много серий ходит по черно-белому фашистcкому логову. Я в этом фильме все ждал, когда начнется интересное — ну, там Штирлиц начнет стрелять в этих гадов, схватит "шмайсер", кинет гранату в эсэсовцев, заломает лысого Мюллера, свяжет и увезет его в черной блестящей машине через линию фронта к нашим (сам того не зная, я предугадал финал "Экспансии", только там был самолет), скажет приличный тост, наконец... в общем, поведет себя, как полагается настоящему советскому разведчику в тылу врага! А Штирлиц все никак. Курит и думает. Иногда пьет. Только один раз дал бутылкой по голове одноглазому немцу. В тот момент я обрадовался — началось! Но ничего не началось. Даже не убил одноглазого, подвел меня. В общем, нерешительный какой-то разведчик. То ли дело польский разведчик в "Ставка больше, чем жизнь". Тот немцев убивал направо и налево, и смеялся фашистам в лицо, и обводил их вокруг пальца, смешно шутил над Гитлером, и девушки у него были что надо, в каждой серии разные. Я даже немного ревновал: польский Штирлиц-то орел, а наш чего-то не орел. Когда много позже я увидел фильмы про агента 007, то понял — нет, в "Ставке" был не польский Штирлиц, а польский Джеймс Бонд. Только немного хуже. И смутная ревность прошла.

К тому моменту я уже прочитал романы Юлиана Семенова "Экспансия" и "Приказано выжить" (они были у бабушки в подшивке "Роман-газеты"). И Штирлиц таки оказался орел. Всем орлам орел. Я поразился скрытому могуществу разведки и кристальности мысли главного героя.

- Ну! Рассказывай! - не выдержал наконец Лешка.

- Да, рассказывай, - сказал я.

- Я вчера в гостях такое кино видел, - загадочно сообщил Серый.

- Какое кино?

- Ух, какое кино.

- Хватит издеваться!

- Такое кино, что закачаетесь! Первый сорт кино!

- Как называется?! - закричали мы в один голос.

- А название-то я и не помню, - сказал Серый. Снял очки, посмотрел на просвет, снова надел. - Я не сначала смотрел.

- А в лоб? - спокойно предложил я.

- Я тебе сам в лоб дам, - парировал Серый. - Нечего тут! В общем, там про морских чудовищ...

Мы открыли рты.

- Зыкински! - сказал Лешка.

В общем, в результате допроса гражданин Серый показал, что чудовищ было много. И все они жили глубоко под водой. В самой глубине, среди затонувших кораблей. И похожи они были...

- Ну вот как слоны, только по водой. Сами огромные, больше китов. И глаза у них белые, страшные. Штук шесть, - Серый сам увлекся своим рассказом. Его передернуло. - Ух, какое кино.

Да вообще офигенное.

Меня до сих пор эта картина завораживает. Словно я в водолазном костюме на глубине, смотрю сквозь запотевшее стекло... а мимо меня, не замечая (и слава богу!) медленно шествует вереница подводных чудовищ... как слоны, только под водой... Их белые глаза горят, словно прожекторы, рассекая подводный мрак. И от движений гигантских тел по всей миллионотонной глубине океана расходится упругая волна... качает меня...

Так образовался элитный клуб "Подводных чудовищ". Теперь мы целыми днями играли только в эту игру. Пластилин был нашим пропуском в мир чудовищ. Мы слепили подводную лодку, базу ученых, самих ученых и водолазов, затопленные корабли с сокровищами. Сундуки с золотом и алмазами. Кислородные баллоны, маски и ласты. Оружие, способное стрелять под водой. Водоросли и кораллы. Рельеф подводных скал. Огромную пещеру, откуда выходили чудовища. Самих чудовищ — они были разного размера, от гигантского главного монстра до маленького — когда они выходили из пещеры, то выстраивались по росту, как фарфоровые слоники. У нас были пластилиновые заросли водорослей и кораллов. Рыбы и осьминоги (один гигантский, он мог нападать даже на людей), и семейство китов разных видов — от белухи до гигантского синего кита (в группе была энциклопедия со страницей, где были нарисованы много видов китов). Киты иногда сражались с чудовищами, но у них не было шансов. У нас были дельфины, которые спасали героев в критических ситуациях. У нас была гигантская манта — то ли друг, то ли враг. Она появилась после того, как мы увидели фильм "Акванавты" (повесть Павлова я прочитал только много лет спустя, уже в институте). И у нас была девушка-аквалангистка. Ее часто приходилось спасать. Она была красивая и беспомощная. Простите, феминистки.

Но чудовища, похожие на слонов, были главными.

До сих пор я чувствую сладкий холодок страха и сердце замирает, когда я вспоминаю их, вспоминаю как они шествовали по дну океана.

Как назывался фильм, что увидел Серый, мы так и не узнали.

Я подозреваю, спустя много лет, что Серый просто нафантазировал этих чудовищ. Этих подводных гигантских слонов. Врун несчастный! Я до сих пор ему благодарен.

Если бы не это, Кетополиса бы никогда не было.

После детского сада я пошел в первый класс. Мы расстались с Лешкой и Серым и никогда больше не виделись. Про игру я совершенно забыл. В школе всегда много других забот, других друзей, других игр.

Однажды, спустя много лет, когда я учился на актерском... Я вернулся домой после занятий, было часов одиннадцать вечера, выжатый, как тряпка. Кажется, в тот день я запорол очередной этюд... Или два-три этюда. Я мучился мыслью, что, возможно, бездарен. Лариса приготовила ужин. Я сел ужинать, включил музыкальный канал. Те, кто учатся на актерском, иногда так делают. Просто бездумно включают телевизор, чтобы вспомнить, что существует и внешний мир, мир, в котором живут совершенно нормальные, нетронутые системой Станиславского, люди. И вздрогнул. Вилка застыла на полпути. По спине полз холодок — я почувствовал сладковатый привкус знакомого ужаса и провал в животе. На экране шел какой-то клип. Звук был выключен. Человек плыл в океане, под водой, без акваланга. Он просто висел в глубине, спиной к зрителям. А из бездонной глубины на него наплывал гигантский синий кит, медленно раскрывая бесконечную пасть. Этот момент все длился и длился...

Я провалился в эту пасть, как в бездну. Темнота. Провал в животе, словно падаешь быстро-быстро, и сердце за тобой не успевает.

Я снова увидел белые глаза, освещающие глубину, словно прожекторы. Сундуки с сокровищами, заросшие водорослями. Подводную лодку и друзей водолазов. Мы ученые, мы должны открыть для науки этих редких созданий. Девушка-ученая опять пропала. Кажется, ее унесли чудовища. В свою гигантскую пещеру. Почему-то я знал, что девушка рыжеволосая и любит смеяться, хотя никогда не видел ее без маски ныряльщика. Конечно, мы это сделаем. Мы спасем ее. Мы всегда спасаем людей. Мы с Лешкой и Серым надеваем водолазные костюмы с тяжелыми свинцовыми подошвами. У нас есть подводные водометные ранцы, как в подлодке "Пионер". У нас есть оружие, которое стреляет под водой взрывающимися стрелами. Мы заходим в шлюзовую камеру и нажимаем кнопку. Двери с легким "шшш" закрываются. Вода бурлит, заполняя пространство. Наконец открывается внешний люк, и мы выходим в глубину...

Глубина встречает нас равнодушно, словно давно знала, что мы вернемся. Привет, старый недобрый друг. Темнота надвигается со всех сторон, водолазный костюм потрескивает от чудовищного давления. Холод, вибрация. Вперед. Я отталкиваюсь от корпуса станции и плыву в темноту. Рядом плывут Лешка и Серый. Пришло время включить наши двигатели... Пшшшх. Водометы работают, ускоряя наш полет. И мы несемся вперед, пронзая темноту телами.

И вот мы почти на месте.

И они идут... медленно... чередой по росту, как фарфоровые слоники. Их белые глаза светятся в глубине, словно прожекторы. Все шесть или семь глаз...

"Командир, мы на месте", - говорит Лешка. Я слышу шум его дыхания в микрофон. Голос Лешки спокоен, но я знаю, что в его затылке живет тот же сладковатый ужас, что и у меня.

"Хорошо. Действуем по плану. Ты отвлекаешь их, мы в пещеру. Профессор... - это Серому. - Приготовьте заряд. Начинаем по моей команде".

Я смотрю на белые лучи, обшаривающие дно, и медленно выдыхаю. "Начали," - говорю я.

Морские чудовища вернулись.

(с) Шимун Врочек

В качестве иллюстрации: акула (с) KATYUSHKA ART DOLLS