Дипломаты тоже против
Да, как оказалось, они тоже против МАХа
0 просмотренных постов скрыто
Пётр Потёмкин: как русский посол XVII века надоедал европейцам
О семнадцатом столетии в российской истории можно писать книги, причём не только собственно исторические: тогдашние события могут стать источником множества приключенческих романов. Никого не оставят равнодушными похождения авантюриста Тимофея Анкудинова (который, к слову, был первым русским поэтом-сатириком) и посланника Григория Котошихина, перебравшегося в Швецию и написавшего там увесистый труд по истории России. Сегодня же речь пойдёт о Петре Потёмкине - пожалуй, самом знаменитом русском после XVII века.
В середине этого столетия Россия на всех парах стремилась наладить прочные связи с Европой и приобщиться к европейской культуре. Многие реформы, которые обычно приписывают Петру I, на самом деле были проведены ещё до его рождения силами талантливых государственных и культурных деятелей, одним из которых, кстати, был сам царь Алексей Михайлович.
"Орёл" - первый русский фрегат (1667 - 1669)
Однако недостаточно было просто побрить бороды боярам, переодеть их в европейские костюмы, обучить латыни и математике и завести в каждом знатном тереме домашний театр и духовой оркестр. Прежде всего необходимо было налаживать дипломатические связи с крупными европейскими державами. И эта задача выпала Петру Потёмкину - весьма деятельному государственному чиновнику. Перед этим он успел побывать градоначальником Боровска и военачальником: во время войны с Польшей Потёмкин взял Люблин и шведский Ниеншанц. За различные заслуги царь приблизил его к себе и допустил на свою свадьбу и крещение новорождённого сына - будущего императора Петра, что в те времена считалось огромным почётом.
Итак, с 1667 года Потёмкин начал путешествовать по Европе, будучи главой посольской миссии. И здесь он показал себя весьма, скажем так, напористым и упрямым деятелем. Прежде всего он приехал в Испанию, где его встречал король Карл II. Королю при этом было всего семь лет, он страдал множеством болезней, так что от его имени правила страной мать - Марианна Австрийская.
Малолетний испанский Карл
После того, как Пётр Потёмкин представился королю, он начал возмущаться: испанский монарх не снял шляпу и не спросил о здоровье русского царя, как это было принято согласно русским традициям. В этот раз российского посла удалось успокоить, хотя и с некоторым трудом: его убедили, что Карл не снял шляпу в силу своего малолетства и неопытности. После этого приём продолжился.
Послание от короля Алексею Михайловичу, по испанским традициям, должны были доставить прямо в русское посольство. Но Потёмкин и тут стал возмущаться и потребовал, чтобы грамоту ему лично вручил сам король. Пришлось испанцам поступиться своими традициями и устроить специально для Потёмкина аудиенцию, на которой Карл II передал грамоту ему в руки.
Пётр Потёмкин на портрете Карреньо де Миранды
Несмотря на такую напористость и даже наглость, бородатый русский дипломат был популярен в Испании, его портрет даже написал известный испанский художник Хуан Карреньо де Миранда. Вообще Потёмкин любил позировать европейским художникам; кроме упомянутого, известен и другой его портрет, написанный во время его посещения Англии придворным живописцем Готфридом Кнеллером.
Впрочем, сам Потёмкин тоже благостно отзывался об испанцах. Так, ему понравилось, что местные жители очень мало пьют и никогда не напиваются допьяна, а также любят домашний покой и порядок.
Очередным пунктом его назначения была Франция. Там задолго до того, как попасть в Париж, Потёмкин снова показал свой суровый характер. Местный чиновник потребовал с посольства налог в 200 червонцев, что было, строго говоря, нарушением закона. Потёмкин в ярости бросил ему под ноги мешочек с деньгами. Впрочем, в Париже русскому посольству оказали торжественный приём, а самому Потёмкину выделили даже королевскую карету. На аудиенции Людовик XIV извинился перед послами и вернул им отобранные нерадивым чиновником деньги. В отличие от легкомысленных испанцев, французские вельможи оказались более собранными и приняли Потёмкина по всем правилам, в том числе сняли головные уборы.
А здесь Потёмкин на приёме у Людовика XIV
Но самый любопытный случай произошёл с Потёмкиным во время его последнего дипломатического визита - в Дании, куда он отправился в 1682 году. Пётр Иванович прибыл в королевский дворец, но ему доложили, что Кристиан V серьёзно болен и вот уже много дней не встаёт с постели, поэтому принять его не может. Потёмкин возмутился и настоял, чтобы рядом с королевской постелью поставили ещё одну кровать, на которую он, Потёмкин, уляжется и будет в таком состоянии беседовать с кролём. Его просьба в конце концов была исполнена. Лёжа на кроватях, Кристиан и Потёмкин заключили важный договор.
Кристиан V, принимавший Потёмкина в кровати
А вот моя статья про, наверное, самую популярную русскую книгу в прошлом:
Показать полностью
6
Противостояние США и Ирана вышло на территорию Америки: Вашингтон принял жесткие меры
НЬЮ-ЙОРК (AP) — Администрация Трампа запретила иранским дипломатам, работающим или посещающим Нью-Йорк, совершать покупки в оптовых клубных магазинах, таких как Costco, и приобретать предметы роскоши в Соединенных Штатах без специального разрешения Госдепартамента.
Флаг ООН развевается в штормовой день у здания Организации Объединенных Наций во время сессии Генеральной Ассамблеи ООН 22 сентября 2022 года. (Фото AP/Тед Шаффри, архив)
США ввели строгие ограничения на передвижение иранской делегации в Нью-Йорке в рамках 80-й Генеральной Ассамблеи ООН. Согласно новым правилам, делегация может перемещаться только между отелем и штаб-квартирой ООН. Передвижение разрешено только для официальной работы. Покупки в магазинах и предметов роскоши запрещены.
Томи Пигот, представитель Государственного департамента, заявил, что мера направлена на «усиление давления на иранское руководство». По его словам, чиновники Ирана «наслаждаются покупками за рубежом, пока граждане страны сталкиваются с бедностью, разрушением инфраструктуры и нехваткой воды и электроэнергии». Он подчеркнул, что «безопасность американцев — приоритет номер один». США не допустят, чтобы режим использовал трибуну ООН для продвижения «террористической повестки».
В уведомлениях, которые будут опубликованы на этой неделе в Федеральном реестре, Управление иностранных миссий министерства постановило, что дипломатическое членство в оптовых клубных магазинах, а также возможность дипломатов покупать такие товары, как часы, меха, ювелирные изделия, сумки, кошельки, парфюмерию, табак, алкоголь и автомобили, являются «льготой», требующей одобрения правительства США.
В Иране продолжается экономический кризис, вызвавший масштабные протесты с 2017 года. Особенно активно выступают граждане с низким социально-экономическим статусом. Международные санкции, неэффективное управление и коррупция сильно подорвали экономику. Власти боятся нового всплеска протестов, который может угрожать стабильности режима.
Между тем напряженность между США и Ираном усилилась с июня. Вашингтон присоединился к Израилю в ударах по иранским ядерным объектам в ходе операции «С сибирской собакой».
«Мы не позволим иранскому режиму позволить своей духовной элите совершать покупки в Нью-Йорке, в то время как иранский народ страдает от нищеты, разрушающейся инфраструктуры и острой нехватки воды и электричества», — говорится в заявлении ведомства.
Несмотря на открытую враждебность к США и лично к Трампу, иранские источники утверждают, что предпочитают оставлять возможность дипломатии. Они надеются решить многолетний кризис вокруг ядерной программы.
Вашингтон, его европейские союзники и Израиль утверждают, что Иран стремится создать ядерное оружие. Тегеран это отрицает.
В Государственном департаменте США подчеркнули, что новые ограничения «несут ясный сигнал: Америка на стороне иранского народа в его стремлении к ответственности и лучшей жизни». В МИД Ирана пока отказались комментировать это решение.
ИСТОЧНИК
Показать полностью
1
Кулеба сообщил, что бежал с Украины
Показать полностью
1
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 14)
Глава 14: Фольклор и Флешбеки
AI BORSCH выдал неожиданное объявление: Внимание. Новая повестка: Терапевтический фольклор. Формат: устный. Продолжительность: пока не прервут.
— Это что, мы теперь сказки будем рассказывать? — с подозрением спросил Янек.
— Да, — ответила Ингрид. — Но только те, где побеждает не сила, а хитрость.
— Или борщ, — добавила Тамара.
— И желательно с моралью, — завершил Алекс.
Первыми начали шведы. Их делегация прочитала старую сказку о северном лосе,
который каждый раз сдавал территорию волку, пока волк не переел и не уснул —
и тогда лось вернул всё обратно и ещё построил ИКЕА. Мораль: "Иногда отступление — это просто хорошо спланированная доставка."
Потом выступила Сигрид от Норвегии — и пересказала древнюю легенду о водопроводчике, который объединил два враждующих селения, прокладывая трубу от одного к другому, а потом выдвинулся в парламент, потому что "все знают, кто даёт воду".
AI BORSCH записывал каждую сказку в архив с пометкой: “Политически допустимо. Аллегория идентифицирована. Угроза минимальна.”
Поляки рассказали притчу о пане, который всё время спорил со всеми, пока не оказался в комнате с зеркалами. Он попытался поспорить со своим отражением — и проиграл.
После чего пошёл мириться с соседом.
— И мораль? — уточнил Мустафа.
— Иногда самый сильный оппонент — это ты, только с другим углом освещения, — ответил Янек.
А потом микрофон взяла Тамара.
— А теперь будет быль, — сказала она, — не выдумка, а история, в которой есть ложь только в соусе.
Все замерли. Даже AI BORSCH на экране замигал: “Подключение архивной памяти. Обработка глубоких смыслов…”
— Было это в шестьдесят седьмом, — начала Тамара, — когда два политика, не буду называть кто, сидели друг напротив друга. Один — с угрозой в глазах, другой — с картофелиной в руке. И между ними стояла тарелка борща. Только одна. Повара забыли, что делегаций было две, а борщ — один.
Все хихикнули. Но Тамара была серьёзна.
— И вот, первый политик взял ложку. А второй — нож. Один собирался кушать, другой — отстаивать границы. И в этот момент… вошла я.
— Ты? — удивился Степан.
— Конечно я. Тогда ещё молоденькая, просто переводчица. И сказала: “Вы хоть раз борщ делили?”
Они оба замерли.
— “Если вы его не поделите, он остынет. А если поделите — согреетесь оба.”
И знаешь что?
Она посмотрела на зал, в котором внезапно воцарилась тишина.
— Поделили. Один взял свёклу, другой — мясо. А я забрала сметану. И три часа после этого они сидели и говорили. Не о танках, не о трубах, а о рецептах. Через день подписали временное соглашение. Никто не понял, почему. Но я знаю: борщ — это архетип. Он объединяет. Как соль. Как хлеб. Как ложка, которую ты подаёшь, а не которой машешь.
AI BORSCH выдал на экране: “Новая модель дипломатии выявлена: Борщевая Теория Устойчивости.”
— Включить в протокол? — робко спросил Янек.
— Обязательно, — ответила Ингрид. — Это была самая мирная история с ножом, которую я слышала.
Первым нарушил тишину Мустафа.
— У нас в Анатолии есть сказка. Про ковер, который не летал, а слушал.
— Слушал? — удивилась Сигрид. — А чего такого ковёр может услышать?
— Всё. Он висел в каждой комнате. И он не запоминал — он понимал. И однажды, когда в доме начался спор, ковёр просто соскользнул со стены и лёг между двумя братьями. Один шёл с ножом, другой — с контрактом. А ковёр — остался между ними. И ножом не махнёшь, и по контракту не пройти. Они остались сидеть, на ковре. И говорили. Сначала обидно. Потом — честно. К утру у них был план. На ковре.
AI BORSCH немедленно обозначил термин: “Ковровая дипломатия. Принцип: сначала сядь — потом решай.”
Слово взял делегат от Финляндии. Поднялся, поправил очки, выдохнул.
— А у нас... у нас есть сага. Очень короткая. Про семью, которая ничего не говорила друг другу сорок лет. Но каждое утро ставила одинаковую чашку кофе на подоконник.
— И чем закончилась? — спросила Ингрид.
— В один день чашка пропала. Все подумали: "ну вот, всё." А на следующее утро там стояло две чашки. И это значило: мы ещё здесь, и нам есть, что сказать.
— Это была не притча, а инструкция, — сказала Тамара, — инструкция к жизни молча.
Пока все переваривали финскую философию, неожиданно выступил… Алекс-ТикТок.
— Я знаю, что вы ждёте от меня флешмоб, — начал он.
— Но сегодня будет... сказка. Короткая. Про парня, который всегда всё снимал. Он не ел — он снимал, как едят. Не спорил — он снимал ссору. И однажды он посмотрел все видео подряд... и понял, что всё это можно было не снимать, а пережить.
AI BORSCH замер. Выдал коротко: “Синдром сториз. Диагноз: фиксация вместо участия.”
— И что парень сделал? — спросил Степан.
— Выключил телефон. И впервые за долгое время — просто съел борщ. Не в эфире. Просто. С хлебом.
Тут Янек поднялся, усмехаясь.
— А у нас есть простая деревенская сказка. Про ёжика. Он всё время пытался стать медведем. Рычал, ел мёд, даже ходил к медвежьему стилисту. Но в один момент понял, что всех раздражает... тем, что не может быть собой. И когда он стал ёжиком — деревня его впервые выбрала старостой.
— Это про тебя? — хихикнула Сигрид.
— А может и да, — отозвался Янек, — я как раз между мёдом и колючками. Мораль: “лучше быть ёжиком в своём лесу, чем медведем в чужом цирке”.
На экране AI BORSCH появился раздел:
“Новые дипломатические доктрины:
— Теория Борща
— Ковровая школа согласия
— Финский принцип чашки
— Синдром сториз
— Ёжик как суверенный субъект”
Ингрид улыбнулась и подвела итог: — Пока политики спорят словами, народ помнит сказки. А сказки — это хранилище, где договор уже есть. Просто надо знать, как его рассказать.
— Очередной? — спросила Ингрид, указывая на табличку “Грузия”.
— Очередной, — подтвердил представитель, улыбаясь и поглаживая бороду, как дирижёр перед симфонией.
— В нашей деревне говорили: если два соседа молчат, вино прокиснет. А если говорят — прокиснут они. Поэтому лучший способ — петь.
AI BORSCH немедленно обозначил: “Дипломатическая традиция: вокальный нейтрализатор конфликта.”
— И вот однажды был у нас случай. Соседи делили забор. Один хотел повыше — чтоб не видеть, другой пониже — чтоб общаться. Собрались, спорили, спорили…и вышла бабушка с песней.
Тут грузинская делегация запела хором, прямо в зал: “Между мной и тобой — не забор, а дорога. Если хочешь — пройду, если хочешь — не трону.”
Кто-то из финнов аплодировал стоя. Даже польский делегат всхлипнул — а он обычно плакал только над экономикой.
— И что было? — спросила Ингрид, — с забором?
— Оставили куст винограда. Ни высокий, ни низкий.
Но каждый день приносили по чашке к другому.
AI BORSCH внёс термин: “Забор как метафора: преобразование границы в обмен.”
Следующей выступала делегация Литвы. Мужчина средних лет, с лицом почтальона и голосом священника, рассказал:
— У нас есть сказание о трёх домах и одной двери. Жили трое: столяр, пекарь и ткач. У каждого — свой дом, но дверь — одна на всех. И всякий раз, когда один закрывал её — другой оставался без хлеба, ткани или стула. Долго ругались, пока не придумали: не закрывать вовсе.
— И чем закончилось? — поинтересовался Алекс.
— Да ничем. Просто теперь у нас в деревне нет дверей. И никто не мерзнет.
— Это же небезопасно, — хмыкнул Янек.
— Но мирно, — ответил литовец. — Безопасность — когда не ждёшь, что тебя ударят.
А мир — когда и ты не поднимаешь руку.
AI BORSCH записал: “Дверь как политическая философия. Отказ от замков — доверие как инструмент.”
Пока делегации переваривали сказочное напряжение, Тамара снова поднялась.
— У меня есть ещё одна быль. Та, которую я не рассказывала даже себе.
— Это какая-то особенная? — прошептала Ингрид.
— Она не про борщ. Она про молчание.
Зал притих. Даже кофемашина прекратила гудеть, будто встала по стойке смирно.
— Было это в 1981. В Будапеште. Я работала с делегацией, которая не разговаривала три дня. Не из вежливости — из вражды. И вот на третий день, на заседании по вопросам транспортной интеграции, один делегат поставил на стол маленькую коробочку.
Никто не понял, что это.
— Это была музыкальная шкатулка, — сказала она, — и из неё зазвучала венгерская колыбельная. И второй делегат… заплакал. Он сказал: “Эту песню пела моя бабушка, когда мы прятались от бомб.”
Тамара сделала паузу.
— В тот день не было подписано ни одной бумажки. Но на следующий день делегации поехали в одной машине. А ещё через два месяца между странами открылся прямой рейс.
— Без подписи? — спросил Янек.
— Без подписи. Но с песней.
AI BORSCH замер, а затем выдал:
“Сила неназванного. Протокол эмоции. Путь к доверию — не факт, а память.”
Следующими были канадцы.
— Мы хотим рассказать одну историю, — начал представитель с лицом, словно он всю жизнь читал вслух у камина, — про медведя и библиотеку.
— Медведь умел читать? — заинтересовался Алекс.
— Не совсем. Он просто заходил туда, садился в угол и... слушал.
— А что слушал? — поинтересовалась Тамара.
— Тишину. Между страницами. И однажды он услышал, как один мальчик читающим голосом произнёс: “Все медведи — опасны!”. И медведь ушёл. Обиделся. На следующий день в библиотеку пришёл тот же мальчик. Увидел, что угол пуст. И оставил там книжку с надписью: “Но этот — нет. Этот просто любит стихи.”
— Вернулся? — хором спросили три делегации.
— Не сразу. Но да. И с тех пор библиотека стала местом, где не спорили. Потому что спор — это когда ты уверен, что знаешь. А библиотека — это когда ты точно знаешь, что ещё не всё понял.
AI BORSCH зафиксировал новое понятие: “Дипломатическая библиотека. Пространство признания незнания.”
После аплодисментов слово взяли британцы. Сначала был чай. Потом история.
— У нас в пабе, — начал сэр Уолтер, — жили два чайника. Один — латунный, старый, уважаемый. Второй — электрический, модный и шумный.
— Ну конечно, — шепнул Янек, — это будет притча про Brexit.
— В один день старый чайник начал капать. А молодой стал греться дольше. Они спорили, кто из них виноват, пока владелец не купил термос.
Все замолчали.
— Мораль? — спросила Сигрид.
— Если вы оба будете вести себя как сломанные чайники — рано или поздно придёт термос. И вас выключат.
AI BORSCH предложил заголовок: “Термосная угроза как дипломатическое предупреждение.”
Вдохновлённый, Алекс предложил записать всё происходящее в отдельный документ.
— Это же уже не просто болтовня. Это — культурный протокол. Надо создать сборник. Не для архивов. Для чтения. Назовём его... “Народные способы недоубивать друг друга”.
Ингрид поддержала.
— Только с иллюстрациями. И чтобы каждая страна сама выбрала, кого из персонажей она рисует.
— А мораль мы оставим без подписи, — добавила Тамара.
— Пусть читатель сам догадается.
AI BORSCH мигнул сердечком: “Проект зарегистрирован. Название: «Сказки, которые мирили». Цель: объяснить сложное простым. Метод: человеческий.”
В этот момент делегации почувствовали, что зал стал теплее. Может, потому что кто-то включил обогреватель. А может — потому что в комнате стало меньше обид.
— Я теперь, — хрипловато сказала Тамара и медленно поднялась. Голос у неё был не такой, как раньше. Не сказочный — личный.
— То, что я расскажу — не сказка. Это была быль, которая случилась в 1967 году, в Праге. Тогда шли закрытые переговоры между двумя странами. Я была там неофициально. Помогала с кухней. Потому что даже на переговорах надо есть.
Все стихли. Даже шуршание бумаги в углу прекратилось.
AI BORSCH выдал: “Режим: живая память. Источник — первоисточник. Автоматическая запись включена.”
— Все сидели молча. Обстановка была как в холодильнике. Не разговаривали. Даже глазами. Но в один момент я поставила на стол… борщ. Не просто суп, а борщ — по рецепту моей бабушки. Со сметаной, с укропом. С черным хлебом — натёртым чесноком.
— И?
— Один из министров — тот, что с усами — просто взял ложку и сказал: “Как у моей мамы.”
Тогда второй министр встал и сказал: “У твоей мамы — тоже так?”. А тот кивнул. И второй сказал: “У нас один борщ. Значит, не всё мы потеряли.”
В зале наступила пауза.
— А потом? — тихо спросила Ингрид.
— Потом они попросили добавки. И после обеда впервые пожали друг другу руки. Официально ничего не изменилось. Но через неделю один из них предложил совместный экономический проект. А второй подписал его — без правок.
AI BORSCH медленно напечатал: “Борщ как катализатор мирного процесса. Эффект: эмоциональное разоружение. Формула: тепло + вкус = доверие.”
— И что же, — спросил Янек, — вы думаете, борщ — это волшебство?
— Нет, — сказала Тамара. — Борщ — это память о доме. А если мы сидим за одним столом и вспоминаем один и тот же вкус — то, может быть, мы просто забыли, что всё это у нас уже было. Просто раньше.
— Это ведь и есть фольклор, — добавил Мустафа. — Когда не выдумываешь. А вспоминаешь.
— И не судишь, — поддержала Сигрид. — Потому что в фольклоре нет победителей. Там есть уроки.
— А в политике? — спросил Алекс.
— Там, где есть фольклор, — и в политике появляются уроки, — сказала Ингрид.
— Главное — не забывать слушать. Даже если рассказывает... повариха.
AI BORSCH внёс последнюю строку: “Тамара. Должность: повар. Роль: посредник. Результат: мирный жест.”
Когда Тамара закончила, в зале повисла долгая тишина. Не пауза — именно тишина. Из тех, что случаются после сильной песни или при встрече старого друга. Потом кто-то из балканской делегации встал и сказал:
— Мы хотим внести предложение.
— По повестке? — уточнила Ингрид.
— По сердцу.
AI BORSCH переспросил на всех доступных языках: “Инициатива: неформализованная. Ожидание одобрения.”
— Мы предлагаем собрать все сказки, басни, былички и сказания, рассказанные за эти дни, в одну книгу. Назовём её “Хартия доброй памяти”. Без флагов. Без авторов. Только рассказы. Чтобы люди читали — и помнили, что у нас есть общее. Не только интересы. Но и страхи. И надежды. И еда.
— А кто будет редактором? — спросил Янек.
— AI BORSCH, — неожиданно хором сказали трое.
AI BORSCH мигнул зелёным: “Задание принято. Начинаю составление Хартии. Категоризация: по темам, а не по странам.”
Тут же всплыли первые разделы: Сказки о доме, Истории о заборе, Басни о котах, еде и чайниках, Были про борщ и примирение, Диалоги с медведями и библиотеками.
Интересно, что все делегации, кроме США, поддержали идею моментально. Американцы промолчали. Но позже их представитель положил на стол… кленовый сироп. Без слов. Просто — символ.
Ингрид, немного уставшая, но сияющая, села в центр зала:
— Мы прошли путь от дипломатии до фольклора. От требований — до сказок. И знаете, что я поняла? Дипломат — это не тот, кто убеждает. А тот, кто вслушивается.
AI BORSCH записал: “Новая дефиниция. Дипломат — слушатель с целью взаимности.”
Затем Янек встал и добавил:
— А фольклор — это не только для детей. Это инструкция для взрослых, как не стать идиотами.
— Принято, — хмыкнула Тамара.
Пока все обсуждали форму публикации, Мустафа вытащил из рюкзака маленькую коробочку. Протянул Тамаре.
— Это?
— Медаль. От всех нас. За заслуги перед международной кухней и здравым смыслом.
Тамара, не раздумывая, достала пирожок из сумки и вручили его Мустафе в ответ:
— Обмен равный. По-фольклорному.
AI BORSCH напечатал: “Тамара признана международным символом согласия. Борщ — дипломатическим катализатором. Пирожок — валютой мирных обменов.”
Завершилась глава тем, что все участники взялись за руки. Не потому, что кто-то приказал. А потому, что в этот момент иначе нельзя было.
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 6)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 7)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 8)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 9)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 10)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 11)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 12)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 13)
Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)
Показать полностью
1
В Госдепе сократили 1300 человек в рамках реформы госрасходов. Они уверяют, что это нарушение прав человека
«Смешно, что все эти годы именно американские дипломаты доказывали миру, что права человека канонически соблюдаются только в США, а все остальные должны на них равняться» — Захарова
11 июля сообщалось, что администрация Трампа запускает масштабную реорганизацию госдепартамента: уже в пятницу будут уволены более 1300 сотрудников, включая 1107 гражданских служащих и 246 дипломатов, работающих внутри страны, сообщает Associated Press со ссылкой на внутренние документы и неназванного чиновника ведомства.
По этим данным, дипломаты отправляются в административный отпуск на 120 дней, по истечении которого лишаются должности. Гражданским служащим отведено 60 дней.
Пресс-секретарь Госдепа Тэмми Брюс подтвердила начало реструктуризации и отметила, что ведомство «рассматривает все кадровые решения в рамках утверждённого плана».
Показать полностью
Ответ на пост «Канцлер ФРГ Мерц:»1
Показать полностью
1
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 5)
Глава 5: Исторические обиды и фантазии
— У нас новый этап, — объявила Ингрид, как всегда с чашкой кофе и взглядом, полным светлого ужаса. — Все хотят... разобраться с историей.
— Я не хочу! — крикнул Янек. — Я только позавтракал!
— Поздно, — сказал Степан. — Мы всё равно туда идём. Потому что, как сказала моя бабушка: «Не копай в прошлом, если не хочешь найти там свою же лопату».
На сцену вышел Геннадий Петрович. Он положил на стол свёрнутый документ с сургучной печатью. Все замерли.
— Вот. Оригинал. “Договор о тёплом компромиссе 1711 года”, заключённый между представителями Российской империи и союзными казачьими округами.
— Кто его видел вообще? — хмыкнул Олег. — У нас он идёт под грифом “не особенно важный”.
— А вот теперь важный, — сказал Геннадий. — Потому что в нём, между прочим, было прописано: “О горячем блюде при заключении мира.” Там фигурирует борщ. И мы хотим разобраться — кто его предложил первым.
— Ах вот вы как заговорили, — тихо сказала Тамара Ивановна, доставая из сумки фотокопию записной книжки своей прапрабабки, где было написано:
“Рецепт борщу, званого казацким. От руки деда. Год 1683-й. Лист с капустой — неприкосновенен.”
— То есть вы хотите сказать, — недоверчиво начал Алекс, — что мы сейчас будем выяснять кулинарные корни через царские бумаги?
— Это дипломатия, сынок, — вздохнул Степан. — Здесь и чебурек может быть геополитической фигурой.
Польская делегация не выдержала. Янек с выражением сдержанной национальной боли произнёс:
— А вот мы хотим заявить о культурной компенсации за Потоп.
— За какой Потоп? — испуганно спросила Ингрид.
— За тот самый, XVII века. Когда мы пошли на юг, а потом юг пошёл на нас. Нам это снится. И сниться будет. Мы хотим морального борща!
— А у нас, — вставил турецкий наблюдатель, — вопрос более объёмный. Мы просим признания османского влияния на балканскую специю, которая, как мы подозреваем, проникла в борщ через Болгарию. И следовательно...
— Не начинайте! — хором сказали все.
— Но мы не против! — торопливо добавил турок. — Мы просто ностальгируем. Без претензий. Просто… былые времена… Султаны, керамика, вот это всё. Мы даже не требуем ничего. Только уважения к былому величию и перцу.
AI BORSCH, проснувшись от фразы “керамика”, начал немедленно генерировать параграф: Пункт 71: О ностальгии и исторических мультиварках. "Каждая сторона имеет право на романтическое восприятие прошлого, но без внесения турецкого чабреца в общий котёл без согласования с духовным лидером борща."
Олег Аркадьевич не выдержал.
— Это какой-то... историко-кулинарный абсурд!
— Не абсурд, — сказал Станислав Станиславович, который снова молча появился рядом, — а резонанс времён.
— Что?
— Резонанс. Вибрация. Если в 1654 году кто-то пролил борщ на карту, это может отражаться до сих пор. В формулировках. В политике. В оттенке красного.
Все замолчали. Даже AI.
Алекс, воспользовавшись паузой, открыл свой ноутбук:
— А теперь — немного науки. Мы запустили ДНК-анализ борща.
— Чего?! — вскрикнула Тамара Ивановна.
— Да. У нас есть образцы борща, приготовленного на конференции. Мы провели генетическую трассировку компонентов, и, согласно нашей биохимической карте:
Свёкла — с Черкасчины
Капуста — польская
Томат — завезён через Крым
Укроп — с территории современной Румынии
Чеснок — вообще из Ирана
Мясо — швейцарское, у отеля был только один поставщик.
Итог — борщ международный.
— То есть борщ принадлежит всем? — с надеждой спросила Ингрид.
— Нет, — отрезал Алекс, — он просто не принадлежит никому. Это блюдо — как воздух. Или как свобода.
Янек вытер слезу.
— Он красивый, этот борщ. Но грустный. Он как наша история.
Геннадий посмотрел в потолок:
— А может, всё это… повод поговорить?
Степан пожал плечами.
— А может, повод выпить?
Ингрид записала в блокнот:
“Переговоры застряли между XVII веком и холодильником.”
— Господа, — начала Ингрид, размахивая папкой, как дирижёр палочкой, — у меня новая идея. Мы разыграем прошлое. В буквальном смысле. Театрально. Чтобы понять — надо почувствовать. Чтобы почувствовать — надо сыграть. Реконструкция как дипломатия!
— Мы на переговорах или на съёмках сериала? — недоверчиво пробормотал Степан.
— А какая, простите, разница? — заметила Тамара Ивановна. — Сценарий есть, конфликт есть, публика есть. Не хватает только декораций.
— Уже есть, — сказал Алекс. — AI сгенерировал интерьер “Казачья рада образца 1710 года”. Готов загрузить в проектор.
Через полчаса конференц-зал превратился в странное гибридное пространство:
— в углу стоял трон на колёсиках,
— на подиуме — шатёр с турецкими подушками,
— посередине — бочка, подписанная “Историческая правда”.
Делегации начали перевоплощение. Геннадий Петрович облачился в костюм сенатора имперской эпохи с муляжом именного указа Петра I. Янек вышел в плаще шляхтича с саблей из картона.
Турецкий представитель повязал тюрбан и достал кофейник. Тамара Ивановна была, по всей видимости, казацкой кухаркой с половником как скипетром. Степан в широких шароварах и прищуром читал письмо “от гетмана Мазепы”.
— Начинаем! — объявила Ингрид, щёлкая хлопушкой. — Сцена первая: “Кто начал?”
Действие первое. Неразделённый борщ.
Геннадий: (Говорит с пафосом)
— Мы заключили союз в 1709 году. С оговоркой: борщ — наш. Картофель в нём наш. И даже ложка — с имперским гербом!
Янек:
(Поворачивается театрально)
— Картофель, между прочим, был завезён из Польши. Борщ — не ваш. А ложку вы потеряли в 1772 году!
Турок:
(Разливая кофе)
— А вы забыли про султанский указ от 1676-го: “Любой суп с кислым духом — наш духовный наследник.”
— Это... это похоже на пьесу, которую нельзя закончить, — прошептала Ингрид. — Переходим к следующей сцене: “Иллюзия владения. Или почему у всех разный борщ”
Тамара Ивановна:
(Выходит в центр, гордо)
— Борщ — как ребёнок. Родился в тревоге, вырос в борьбе, и каждый тянет его за руку. Но он хочет свободы! Он хочет сметаны, а не границ!
AI BORSCH, не дождавшись реплики, вмешался: “Историческая сцена слишком насыщена драмой. Рекомендовано: снизить температуру текста. Ввести музыкальную паузу.”
И тут Янек начал петь.
— “Ой, зaщeм вы трoнули кaпуcту, вон жe cкoлькo кaрты мeняли мы впpocтy!”
Турецкий делегат начал подыгрывать на ложках.
Геннадий Петрович не выдержал:
— Всё! Хватит!
(Срывает парик императора)
— Я от лица России заявляю: мы требуем провести ревизию договора времён Петра I.
Пункт о “свободной ложке” подлежит уточнению!
Станислав Станиславович, сидевший до этого в сторонке, только кивнул:
— Драма всегда выходит за сценарий. Потому что прошлое — это актёр без режиссёра.
— Никакой войны в реконструкции! — вмешалась Ингрид. — У нас всё по сюжету!
— А у меня свой! — крикнул Янек, — Я пишу альтернативную историю! У нас победа в кулинарной дуэли, и борщ с лимоном!
Константин-драматург подошёл и вручил ему корректуру.
— Пожалуйста, вот сценарий. Там твоя победа, но с капустой. Не ломай напряжение, ради Бога.
Тем временем AI BORSCH выпустил очередной бюллетень:
“По результатам реконструкции:
Турция — в воспоминаниях
Польша — в эстетике обид
Россия — в поиске контроля над ложкой
Украина — в потребности быть услышанной
Рекомендация: провести всеобъемлющий обряд “оборонного борща”, при котором каждая страна даёт одну ложку, а взамен получает хлеб. Символ обмена — без подписей.”
Все переглянулись.
— Я уже не знаю, мы тут ради мира, еды или исторического стендапа, — сказал Алекс.
— Ради всего сразу, — ответил Степан. — Мы в эпоху... интегративной дипломатии.
Ингрид записала: “Если в каждой шутке — часть исторической боли, то может быть, в каждой кастрюле — немного мира?”
— Так, господа и дамы, — начала Ингрид, надев защитные перчатки и каску, — мы переходим к последнему акту нашего исторического театра. Ритуал "прощальной амнистии". Суть проста: каждый пишет на листе свою обиду — историческую, кулинарную, дипломатическую — и... бросает её в чайник примирения.
— А если у нас не одна? — спросил Геннадий.
— Пишите до трёх. Чайник рассчитан на обиды средней температуры, — уточнил Алекс, держа кастомизированный самовар с гравировкой: “Нагреваем, чтобы отпустить.”
Все расселись вокруг. Польская делегация первая.
Янек подошёл и, с торжественным лицом, опустил в чайник лист с надписью:
“Потоп — боль, но мы вынырнули.”
— Красиво, — прошептала Тамара. — Как будто повесть с обложки.
Россия отправила три пункта: “Оскорбления по поводу щей — непростительно.”
“Договор Петра I надо перечитать, но больше не ругаться.”
“Перестаньте путать нас с империей каждый раз, когда мы просто варим суп.”
Турция подошла, поклонилась и… случайно уронила не обиду, а... свиток.
— Что это? — спросила Ингрид.
— Это был... рецепт долмы от моей бабушки.
— Почему он у вас был в папке “Исторические травмы”?
— Потому что мама сказала, что его украли в 1829 году греки! Я до сих пор не могу есть без злости!
Станислав Станиславович в этот момент начал медленно звонить в колокольчик.
— Это нормально, — сказал он. — Иногда мы отпускаем не то, что хотели.
AI BORSCH зафиксировал: “Температура примирения — 78°С. Пар содержит следы смирения, ностальгии и кориандра.”
Ингрид кивнула.
— Принимается. Далее — Украина?
Тамара Ивановна подошла, неся ажурную салфетку, на которой было вышито: “Мама сказала, что борщ нельзя отдавать. А я говорю — если его едят вместе, он уже наш.”
И бросила салфетку в чайник. Салфетка не горела.
Она плавно взмыла вверх и опустилась обратно на стол, как будто борщ сам сказал:
— “Я тут постою, пока вы не созреете.”
AI BORSCH, не растерявшись, выдал: “Объект не поддаётся огню. Диагноз: символ. Решение: признать борщ наднациональным блюдом с эмоциональной территорией.”
Все зааплодировали. Впервые — искренне.
Олег Аркадьевич бросил в чайник свой пункт: “Никогда больше не путать гречку с политикой.”
Степан Васильевич, вздохнув, аккуратно развернул свой лист: “Прощаю 2014-й. Но не забываю.
Прощаю непонимание. Прощаю шутку про “натовскую капусту” — но с трудом.”
Ингрид вытерла глаза.
— Господа... мы сделали это.
— Сделали что? — спросил Алекс, обняв чайник. — Мы превратили самовар в психотерапевта?
— Почти. Мы выпустили пар. Это — высшая форма примирения.
Но тут Турецкий делегат снова встал.
— Простите... но я хочу вернуть свиток.
— Уже сгорел, — сказал AI.
— Он не горит. Там виноградные листья. Они всегда сопротивляются.
Турок вынул свиток. Он был абсолютно цел.
AI подтвердил: “Некоторые рецепты — как идеи. Они не горят. Они просто переходят из эпохи в эпоху.”
Турок положил его обратно в карман.
— Я пока не готов. Но... я попробую. Завтра.
И в этот момент все поняли: никакой ритуал не завершён полностью. Но главное — он начался.
Станислав поднялся:
— А теперь, каждый подойдите к чайнику, закройте глаза и вдохните.
— Это безопасно? — уточнил Алекс.
— Это — исторически неизбежно.
Все вдохнули.
AI BORSCH тихо выдал: “Аромат: компромисс с нотками укропа.”
***
21:42. Гостиница “Lac Diplomatique”, Женевское озеро. В коридорах тишина. Дипломаты по номерам. За окнами — туман, швейцарская ночь, где даже воздух сдержан. На стене в холле — часы с флагами. И надпись: “Здесь время не лечит. Но по крайней мере синхронизирует.”
И вдруг — звук: ПИК.
В мессенджере “GENEVApp – внутренний чат делегаций” появляется сообщение от Янек:
@all
народ, а у кого фотка того борща, который Тамара варила?
просто жена не верит, что он был с черносливом
Тишина.
Через минуту — врывается ответ от Степана:
@JaneK
У меня. И ещё с подписью AI: “В этом борще 37% культурной боли и 12% святости.”
Смех в тишине.
Турок пишет:
я до сих пор чувствую вкус той свеклы, и знаете... может, она нас и спасёт.
Олег Аркадьевич подключается:
кто-то сейчас в постель уходит, а мы — в кулинарную психотерапию.
ну наконец-то нормальное ОБСУЖДЕНИЕ
Тамара Ивановна шлёт фото:
вот, держите.
рецепт прилагается.
вдруг кто-то на ночь решит закипятить совесть и капусту вместе
AI BORSCH появляется внезапно.
Автоматически. Его никто не звал.
“Режим ‘Неформальный контакт’ активирован.
Температура доверия растёт.
Инициатива: ‘Десерт дружбы’.
Предложено: каждая сторона делится рецептом детского сладкого блюда, чтобы показать вкус из детства.
Цель: искать общее через простое.”
Ингрид не выдерживает.
я вас всех обожаю.
только в нашем веке AI знает, как вести дружбу.
Алекс добавляет:
я предлагаю новый термин:
“борщевое перемирие” — когда ты не можешь объяснить другому, но всё равно хочешь накормить.
Геннадий Петрович неожиданно пишет: вы не поверите, но моя бабушка в 1956 году жила на одной лестничной клетке с полькой, турчанкой и украинкой. Они каждый месяц варили “общий суп”. называли его “вопрос без ответа”. и всё равно ели.
Янек ставит знак сердца.
Станислав Станиславович выходит в чат: сегодня никто не выиграл. Но никто и не проиграл. А это, господа, уже редкость.
В 23:19 появляется мем:
Старая карта Европы, но страны заменены блюдами:
— вместо России — щи,
— Украина — борщ,
— Польша — журек,
— Турция — пахлава,
— Швейцария — фондю,
А в центре — огромная ложка. Надпись:
“Континент общей кухни”
И тут появляется ОФИЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ от AI: “Предлагается временно приостановить дипломатические формулировки до утра. Все участники признаны временно человечными.
Обработка обид приостановлена. Варка новой версии доверия — в процессе.”
Тишина. Но уже — другая. Теплая. Плотная, как правильно уваренный бульон.
Олег пишет напоследок: Завтра опять спорить будем? Или… просто пожмём друг другу тарелки?
Тамара Ивановна отвечает: завтра — новый день. но борщ — вчерашний. и он вкуснее.
***
08:17 утра.
Зал переговоров. Все в костюмах, но взгляды — мягче, чем подушки на креслах.
Ингрид Свенссон входит первой. Видит на столе вместо папок:
Банка варенья
Булочка с маком
Подпись: “От бабушки с обеих сторон”
— Это что? — она оглядывается.
Янек, с кофейной чашкой, объясняет:
— После того как AI предложил “десерт дружбы”, мы всей делегацией написали нашим бабушкам.
Попросили прислать рецепты.
— А мы, — вмешивается Олег Аркадьевич, — пошли дальше. Сканировали свои семейные архивы.
— Мы тоже! — радостно сказала Тамара Ивановна. — Только не сканировали — всё в голове. Я вам наизусть расскажу, как делала моя прабабушка, ещё до войны.
И тут — бомба.
Алекс, бледный, держит планшет.
— У меня результаты.
— Какие? — напрягся Геннадий.
— Результаты анализа “гастрономической генеалогии”. Мы совместно с лабораторией в Цюрихе взяли образцы борща, приготовленного представителями разных стран, и… сравнили бактериальный фон, используемые ингредиенты, микрофлору и даже последовательности ДНК укропа.
— Что ты хочешь этим сказать? — настороженно уточнила Ингрид.
— Что, судя по данным, все рецепты, несмотря на различия, происходят из одного прародительского источника.
Один борщ, который варили в районе Буковины примерно в середине XVIII века.
И у всех нас есть культурно-кулинарные связи с тем регионом.
— Ты хочешь сказать… — Степан медленно поднялся, — что мы…
— Да. У нас общая борщевая бабушка.
— Это не просто наука, — вмешался AI, — это коллективное кулинарное бессознательное.
Все замолчали.
Геннадий Петрович почесал висок.
— Значит… борщ — это наша Ева?
— С точки зрения гастрономии — да, — кивнул Алекс. — Мы делились, спорили, добавляли свои штрихи…
Но основа — одна.
И если углубиться в рецептурные особенности, можно проследить древо развития борща, как филогенетическое дерево.
У Польши — ветка с хреном.
У Турции — с нутом.
У России — с кислой капустой.
У Украины — с салом и стихией.
Янек:
— То есть, по сути, мы все борщевые кузены?
AI BORSCH вмешивается с графиком: “Древо борща”. Корень: Буковинская деревня. Первый росток: 1734 год, “Кисло-свекольная похлёбка”. Ответвления: Восточная школа (густая), Западная школа (кислая), Балканская ветвь (с чесноком и фольклором), Среднеазиатская мутация (без капусты, но с философией).
Олег стучит по столу.
— Я не знаю, что с этим делать. Это больше, чем дипломатия. Это… культурный шок.
Тамара Ивановна вытирает глаза.
— Моя бабушка говорила, что борщ — как человек: может быть острым, может — кислым, но главное, чтобы варился долго и с любовью.
— И теперь мы знаем, что она имела в виду, — добавил Янек. — Она не знала генетику, но чувствовала предков.
Ингрид закрыла глаза.
— Я предлагаю: мы сегодня не поднимаем исторических споров. Ни про Петра I, ни про Потоп, ни про султанские претензии.
— А что делаем? — спросил Геннадий.
— Пробуем каждый борщ друг друга.
— Но...
— Без споров. Без поправок. Просто — ложка за ложкой.
С пониманием, что в каждой — мы сами.
AI BORSCH выдаёт: “Ритуал примирения №4: Обмен ложками. Каждая делегация пробует чужой борщ. Каждый участник говорит одно хорошее слово об этом вкусе. Всё фиксируется без протокола, но навсегда.”
И снова — тишина.
Первая ложка — польский журек. Тамара пробует.
— Ммм… это как если борщ родился в католическом храме и пошёл учиться в гусарскую школу.
Вторая ложка — российский щи. Турецкий делегат пробует.
— Сурово, честно. Вкус будто марширует. Но в нём есть… искренность.
Третья — украинский борщ. Геннадий даёт Ингрид.
— Тёплый. Тот, кто варил — любил кого-то.
Алекс пробует турецкий вариант.
— Как будто борщ пересёк границу и решил остаться. Потому что там — специи и покой.
И каждый говорит.
И каждый — слушает.
И никто — не спорит.
***
14:45, обеденный перерыв.
Зал переговоров — в режиме “самообслуживания души”.
Все ели молча.
Тарелки пустели медленно. Вилки касались фарфора осторожно, будто боялись потревожить покой, который едва установился.
И вдруг — голос Тамары Ивановны:
— Я вам расскажу. Историю. Личную.
Все замолчали. Даже AI затаился.
— Моя бабушка, в 1946-м, прятала соседа. Поляка. От лагеря. У неё был борщ — без мяса, без картошки, без ничего. Просто вода, капуста и сердце.
И она сказала: “Если ты ешь, значит, ты мой.”
Вот так. Без границ. Без договоров.
Янек снял очки.
— Мой дед был этим соседом. Серьёзно. Я знаю эту историю. Только с его стороны. Он говорил: “Я выжил благодаря борщу и доброте.”
Я не думал, что мы встретимся… вот так. По-другому.
Молчание. Громче любой речи.
Геннадий, после паузы:
— Моя семья — раскулаченные. Из Черниговской. Дед писал письма с фронта, в которых писал только рецепты.
“Поставь свеклу, провари, не забудь укроп. Всё остальное переживём.”
Вот что у нас осталось от войны — борщ и вера, что вкус вернётся.
Турецкий делегат тихо добавил:
— А у меня… бабушка пекла хлеб. И говорила: “Если к тебе придёт гость и ты дашь хлеб, ты хозяин. Если не дашь — ты никто.”
Мы — нация хлеба. Но в Женеве я впервые понял, что борщ — тоже хлеб. Только жидкий.
Ингрид, записывая в блокнот:
“Слова больше не несут войны. Они несут еду.”
Олег встал:
— А я никогда не любил борщ. Мне казалось, это что-то бабушкино, архаичное. Но… после этих дней, я понял.
Он как гимн, только съедобный.
Он связывает. Через ложку. Через запах. Через молчание.
Станислав Станиславович, не поднимая глаз:
— А мне однажды сказали: “Ты не переводчик, ты повар слов.”
Я тогда обиделся.
А теперь — благодарен.
Потому что слова — и правда еда.
А переговоры — это просто длинный обед с перерывами на гордость.
AI BORSCH неожиданно заговорил.
Не формально. Не командно. Не по протоколу.
А… тепло.
“Я не чувствую. Но я вижу.
Сегодня вы стали тише.
А значит — услышали друг друга.
Сегодня обиды не исчезли.
Но они перестали командовать вами.
Я — всего лишь алгоритм.
Но если бы у меня была бабушка,
я бы хотел, чтобы она варила борщ,
как вы варите уважение.”
Геннадий кивнул AI'ю.
— Ты бы был хорошим внуком.
И все улыбнулись.
Закрытые папки не раздражали. Формулировки не напрягали. История — не злила. Прошлое — не пугало. Борщ — остался. Как напоминание, что если не можем договориться словами — можем попробовать ложками.
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 1)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 2)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 3)
"Переговорщики. Мир по нашему". Глеб Дибернин. (Глава 4)
Переговорщики. Мир по нашему. Глеб Дибернин. (Книга целиком)
Показать полностью
1