Спустились мы как-то на базу (где можно было спать уже не в палатке, а в большой деревянной избе) отдохнуть, помыться в бане, половить хариуса. Саня Каледин пошел с удочкой на речку, а я в этот день был дежурный. Дежурили мы по очереди. В обязанности дежурного входило приготовить на первое ведро супа и на второе макароны с тушенкой. Первое я сварил, а второе еще не приготовил. Хотелось побыстрей, чтобы убежать на рыбалку. Ладно, думаю, сейчас я быстро отварю макароны, брошу тушенку и пойду ловить хариуса. Положил побольше дров – жду, когда вода закипит. Как только появились в ведре первые пузыри, высыпал в воду все макароны. А это не много не мало больше 1 кг. В результате так как вода не закипела: макароны разбухли и превратились в кашу. Как я не пытался доварить, а из них всё равно месиво получилось. Что делать? Пришлось отложить рыбалку, снова брать на складе макароны и варить заново. Так что на рыбалку в тот день я так и не сходил.

Так вот, перед тем как варить новую порцию макарон, я пошел и вывалил макаронное месиво на дворе базы в промывочный тазик. Это такой оцинкованный тазик, такой раньше выдавали в общественной бане, только днище у него было все пробито гвоздями. В таком тазике промывали породу. Я и подумал: «Зачем продукту пропадать, пусть даже недоваренному. Пока я варю новые макароны, эти отекут в тазике, охладятся и я скормлю это месиво лошади Ласке».  В окно видел, что она как раз паслась возле базы. Наконец я освободился от готовки, поймал Ласку, подвел к тазику – показываю и говорю – «Ешь!» Вот думаю она сейчас обрадуется – никогда еще никто для нее не готовил отварные макароны. Ласка посмотрела на содержимое в тазике, наклонила голову, понюхала и начала неторопливо жевать. Я обрадовался, что так ловко придумал куда деть недоваренные макароны. Но радость была недолгой. Ласка пожевала-пожевала и отошла от тазика.

— Что ж ты, зараза такая, не ешь такую вкуснятину, сытая что ли? Я тут – понимаете – варил, варил, но не доварил, угощаю тебя, а ты такая сякая есть не хочешь!

Такое отношение лошади очень сильно задело мое самолюбие. Даже обидно стало. Взял тогда я тазик за ручки, подошел к Ласке и легонько ткнул тазиком ей в морду. Ласка снова начала есть макароны. Ну, думаю: «Всё равно скормлю тебе этот деликатес, не таких уговаривали».

Так и стал ходить за ней и тыкать в морду тазик. Правда, с каждым разом жевать лошади становилось все тяжелее, так как макароны прилипали к губам и зубам. Наконец она стала отворачивать морду от тазика. Желание есть у Ласки пропадало на глазах. Я еще сколько-то походил потыкал тазиком. Наконец Ласка посмотрела на меня своими грустными лошадиными глазами, а нижней губой вертит влево-право и как бы говорит: «Не надо, не буду больше есть эти твои макароны. Все зубы слиплись. Хочешь – ешь сам».

Утренний суп

Был еще интересный случай. Стояли мы лагерем. В одной палатке жили мы с Димкой, в другой Сашка с Иринкой и от их палатки был натянут тент, где мы обедали. Там стоял самодельный стол и скамейки. Как я рассказывал ранее, дежурили мы по очереди. Вот на завтра выпадала очередь дежурить Димке. Чтобы не вставать рано, разжигать костер и готовить пищу, Димка решил приготовить все с вечера, чтобы поспать подольше.

Перед тем, как ложиться, Дима привязал лошадь, чтоб никуда не ушла, но привязал её к дереву видимо плохо. Залезли мы в спальники в палатке и легли спать. Ночью слышу, кто-то ходит и гремит посудой в нашей столовой. Думаю, Саня встал по нужде, да покурить. Наконец нужда и меня разбудила и заставила выйти из палатки. Что же предстало перед моими глазами?

Смотрю, из-под навеса торчит лошадиный зад, отмахивается хвостом от комаров и никуда не уходит. Подхожу – вижу 10 литровое эмалированное ведро супа (то что Димка приготовил с вечера) валяется полностью пустое и очень чистое. Рядом, зацепившись уздечкой за скамейку, стоит сытая и довольная лошадь Ласка и хитро косит на меня глазом. Оказалось, ночью Ласка отвязалась и пошла бродить. По запаху дошла до кухни, нашла суп в ведре и с удовольствием его съела. Причем вылизала ведро так что мыть не надо. Но вот незадача, зацепилась уздечкой да так и осталась стоять головой вниз. Я пошел разбудил Димку. Он то мечтал, что поспит подольше, затем не спеша разведет костер и согреет пищу. Димка сначала не поверил, вышел из палатки, но как увидел под навесом Ласкин круп, пнул ее с досады и пошел снова готовить еду, ведь дежурство никто не отменял. Под шум все проснулись, посмеялись, освободили лошадь. Я спросил Сашку:

– Ты то почему не выглянул из палатки, ведь слышал, что кто-то ходит на кухне, гремит кастрюлями.

А он говорит, что подумал это мы с Димкой шумим. Вот такая история.

Рога

Когда работали на склоне Муравьиного камня, то нам часто попадались брошенные рога оленя. Самого дикого оленя я видел только пару раз и то далеко. Олень каждый год сбрасывает свои рога. Затем, вместо старых у него на голове отрастают новые. Так вот, я тогда очень хотел сделать себе охотничий нож как у Сани Каледина. Он носил его на бедре в кожаных ножнах и чем-то напоминал героев Фенимора Купера. Короче рукоять для ножа из рога оленя как раз подходила для этого. Набрали мы Димой этих рогов и принесли в палатку где жили. Рог оленя – это плотная и твердая кость, но внутри пористая. Рога, которые мы нашли, видимо, были сброшены оленем давно, года 2-3 назад, а может и больше. От сезонных погодных условий они размягчились. Я их решил подсушить, чтобы влага из них вышла. Подвесил в палатке над печкой-буржуйкой и вышел по делам. Возвращаюсь через какое-то время, и вижу, что рога оленя, которые я так старательно собирал и уговаривал Димку помочь принести, валяются возле палатки, а Димка проветривает палатку и ругается.

— Ты зачем, – спрашиваю, - рога выбросил?

— Да иди ты подальше с этими рогами. Лежу, – говорит, - я в спальнике, дрова в печке потрескивают - хорошо, даже засыпать стал, и вдруг появился запах жженой кости - это твои рога начали сохнуть и капать из них начало на печку. А мне из спальника вылезать не хотелось – решил закурить и запахом табака и дыма перебить запах от рогов. В результате стало еще хуже. От табачного дыма видимости в палатке не стало, добавился запах курева, а от рогов пошла такая вонь, что я, - говорит, - не выдержал и сбежал из палатки.

Короче проветрили мы палатку, но запах кости еще долго оставался. А от рогов, я отпилил куски получше, остальные выбросил.

Сушина

Как-то Саня позвал нас с Димкой заготовить дрова. Он недалеко от лагеря увидел сушину. Сушина стояла на краю небольшой заболоченной поляны. Сначала ее надо было спилить, затем распилить на чурки и отнести в лагерь. Работали весело, вспоминая как Кот Базилио и Лиса Алиса пилят дерево для Карабаса Барабаса, чтобы поймать Буратино. Так вот, стали мы эти чурки перетаскивать в лагерь. Саня шел впереди с чуркой на плече, за ним я, тоже с чуркой, а замыкал эту процессию Дима. Дохожу до палатки Сашка уже там. Я сбросил чурку – сел отдохнуть. Ждем Димку. Проходит 5 минут, потом 10 - Димки нет. Да куда он делся? Что случилось? Решили крикнуть. Слышим где-то недалеко Дима радостно отозвался. Наконец вышел. Мы спрашиваем: «Ты куда ушел?». Оказывается, Дима отстал от нас, прошел выход с поляны в лес и ушел дальше. Потом попал на свой след и давай мотать круги вокруг поляны пока мы его не окрикнули. Но что самое интересное, чурку он не бросил (С дровами туго было, жалко же выбрасывать! – комментарий Д).

Истопи ты мне баньку по белому…

В очередной раз спустились мы к Ниолсовской базе помыться и рыбы половить. Да, надо сказать, что на всей площади, где работал Мойвинский отряд было много бань, построенных, промывальщиками и геологами и топились они все «по-черному». В бане «по-черному» нет трубы, через которую из помещения выходит дым. Дым просто выходит из печи, проходит сквозь камни и циркулирует по полу, потолку и стенам. Именно поэтому все внутренние поверхности бани становятся чёрными от копоти. А на Ниолсовской базе баня была с дымоходом и топилась по белому.

Диму спросили – пойдет с нами на рыбалку или останется. «У меня, - говорит, - дела есть, так, что останусь, заодно и баню буду топить». Короче ушли мы с Сашкой на рыбалку. Вечером принесли хариуса и все по очереди сходили в баню. Баня была замечательная, жаркая. Диму хвалили.

С утра собирались обратно в лагерь идти. Тут кто-то зашел (Лёня Воскресенский, завхоз наш – комментарий Д) и говорит, что бани нет – сгорела. Как-так сгорела? Вчера все мылись все нормально было. Пошли смотреть. Вроде все нормально, баня как баня стоит на месте. Открыли дверь, а там все в земле. Оказывается, когда Дима топил баню, дров в печку затолкали столько, что языки пламени доставали до поперечной балки, удерживающей потолок. Балка тихонько шаяла и потом упала. Но хорошо, что сверху была земля, она засыпала тлеющие угли и сама баня не сгорела. Вот думаю - помылись, зачем Димка так сильно баню топил. Хотя понятно, что балка за один раз пока топили баню не прогорела бы. Видимо она давно была подгоревшая, просто ждала своего часа – ну и дождалась. Тут Саня говорит раз мы крайние нам и исправлять. Вот и нашли сами себе работу. Короче, вырубили новую балку и сложили новый потолок. Затем снова насыпали землю. На все про все под руководством Сани Каледина ушло у нас пара дней. Это хорошо еще, что вся баня не сгорела, а то пришлось бы новую строить.

P.S. Истории в том числе и про меня, фотки мои, поэтому тэг "моё". Да, Андрей, я думаю, против не будет. Написал он, как мне кажется, очень достойно.
Если интересно, то могу выложить его истории про практику в Туве. Уезжали мы туда вместе, только в разных местах работали.

Что же такое «геологическое доизучение площади»? Представьте, что есть здоровенная площадь на севере Пермского края. Много лет там проводились самые разные работы: поисковые, съёмочные и даже аэрогеофизическая съёмка. В итоге получилось большое лоскутное одеяло с нестыковками, с разным масштабом и уровнем работ. И вот всё это безобразие нам нужно было не просто сшить в одно целое, но ещё и увязать с соседними картами в единое целое. Ну и впервые в то время зашёл разговор о составлении компьютерной модели, а это и мегабайты баз данных по всем проведённым там работам, и оцифровка самой карты, и подготовка её к печати… Работы нам, в общем, хватило на 5 лет с лишним. Но что-то я отвлёкся.

Так вот. С геофизикой, особенно в западной части площади был полный швах: предшественники геофизику не любили, а геологическая съёмка без неё в условиях Уральской тайги – практически деньги на ветер. Сложно связать редкие точки выходов горных пород в единое целое без данных той же электроразведки или магнитки. Так что прошлось покрывать всю западную часть геофизическими профилями. Естественно, шли они под порядковыми номерами и вот в самом конце сезона 1999 года мы добрались до геофизического профиля № 13.

Работа на любом профиле начинается с прорубки, расчистки и разметки этого самого профиля. В начале сезона я и сам выходил на эту рубку, чтобы всё объяснить и показать новичкам в бригаде, ну а к концу сезона рабочие и без меня хорошо справлялись с этой работой. Благо, к тому сезону в бригаде уже оформилось ядро из старых работяг, на которых я мог положиться. Мужики, естественно, успели похохмить по поводу несчастливого номера профиля, но были вооружены топорами, компасами, мерным шнуром и отправлены на работу.

И всё же профиль оказался с заковыркой. В первый же день они сломали топор. В общем-то дело это нехитрое: неудачно ударил или решил использовать топорище вместо рычага – вот оно и не выдерживает. Ну бывает такое! Раз в сезон. Но на следующий день был сломан уже второй топор. Мужики сослались на несчастливое число, на что пришлось пообещать, что если поломки не прекратятся, то рубить профиль они будут колунами: их то точно не поломают. Нет, у меня, как у настоящего хомяка, сушилась пара заготовок для топорищ, но два топорища за два дня – это уже явный перебор!

После моего обещания топоры больше не ломались, так что через пару дней профиль был подготовлен и настала пора для моего любимого геофизического метода – электроразведки ВЭЗ (вертикального электрического зондирования).

Суть этого метода предельно простая: рабочие расходятся из центра установки и тянут за собой провода с длинными железными штырями – электродами. Через определённые расстояния они втыкают электроды в землю, а я пускаю по проводам ток и ловлю прибором прошедший через толщу земли сигнал. По результатам зондирования всегда можно довольно точно сказать, что находится у нас под ногами до глубины этак метров 500. Просто, надёжно, элегантно.

Единственный минус этого метода – большое количество железа, которое всё время приходится тащить на себе: все эти катушки с проводами, аппаратура, батарея, стульчик оператора… Примерно как в том старом анекдоте про мужика с понтовыми часами и двумя чемоданами с батареями. Сейчас, конечно, всё компактнее и легче стало.

Работу решили начать с самого дальнего конца профиля, поскольку находился он примерно в 9 км от лагеря: 3 километра от лагеря по дороге и 6 км по самому профилю до его начала. Таскаться на такое расстояние каждый день глупо, поэтому дальний конец решили отрабатывать с выбросом, т.е. с романтичной ночёвкой в лесу под ёлочкой у костра. Так, конечно, не очень-то удобно, да и холодно бывает ночевать в лесу в конце сентября, зато какой стимул побыстрее отработать дальний участок!

А профиль нам достался прямо скажем гадостный и полностью оправдывающий свой несчастливый номер. Первые 4 километра от дороги были сплошными вырубками, и были они просто ужасными: плохо очищенными, с завалами из спиленных и брошенных деревьев, с кучами гнилых ветвей, оставшихся от разделки деревьев да ещё и густо заросшие иван-чаем и крапивой. Ходить в таких местах очень сложно, поскольку под ногами в густой траве ничего не видно, а там сам черт ногу сломит! А ведь нам предстояло там ещё и работать. Ну что же, назвался геофизиком – полезай в выруб!

В общем, подхватили мы всё своё железо и отправились на дальний конец профиля, где организовали небольшой лагерь: смастерили навес из жердей и куска полиэтилена, да накидали под него елового лапника. Чтобы мягче и теплее спалось. Ага, щас!

Лагерь мы поставили на самой границе выруба, за которой начинался настоящий, не тронутый человеком, как мне тогда показалось, лес. Вековые ели, огромные пихты: работать в таком лесу – одно удовольствие. Отдохнув в лагере после дальнего перехода, наша бригада пошла к нулевому пикету, с которого и начинался наш профиль. По пути туда я всё никак не мог нарадоваться чистому лесу, как вдруг заметил что лес стал уже совсем ухоженным. Настолько, что мне начало казаться, что деревья вокруг растут ровными рядами. Я притормозил и осмотрелся: деревья действительно были высажены, да не просто какие-нибудь ёлки, а самые настоящие липы! А они на Северном Урале встречаются примерно так же часто, как и финиковые пальмы. Деревья стояли ровными широкими аллеями и судя по размерам, высажены они были не меньше ста лет назад, ещё в царские времена. До сих пор жалею, что не прошёлся я по той липовой аллее. Что бы увидел в конце аллеи? Но время нас поджимало и разгуливать было совершенно некогда.

Самое интересное, что ни на одной карте я не нашёл никакого упоминания о жилых местах в том краю, а карт я пересмотрел много: и новых и старинных. Но ведь липы просто так никто садить не стал бы, просто потому что нужно было тащить откуда-то саженцы и ухаживать за ними, чтобы не перемёрзли они в первую же зиму. Значит и жильё где-то неподалёку должно было когда-то быть! Но где?

Мы начали работу и практически сходу порвали провод на катушке. Ну а что вы хотели? Конец сезона, провода и те уже не выдерживают нагрузки. Отремонтировал, работаем дальше. Порвали приёмную линию. Отремонтировал. Отпал электрод. Да, блин горелый, 13-й профиль!

Закончив очередную точку, я отослал мужиков на следующий пикет, а сам решил побыть немножко в раздумьях на лоне природы, благо совсем неподалёку от точки росли вполне подходящие для уединения кустики. Обдумав всё что можно, я вышел из-за куста на профиль… и не нашёл его! Ну вот нет его и всё тут!! Прошёл метров 50 – нет профиля. Развернулся, вернулся обратно – всё равно его нет! Пропал! Орать рабочим, что я заблудился, было даже как-то обидно – лес такой чистый, что заблудиться в нём вроде бы совсем нереально. Так что я начал ходить челноком туда-сюда в надежде на то, что рано или поздно наткнусь на свой профиль. Раз, наверное, на шестой своего челночного бега я наконец-то наткнулся на зарубки на дереве. Нашёл! Правда, вышел на профиль уже не позади рабочих, а впереди.

– Слышь, Иваныч! А ты чё вокруг нас кругами бегал? – спросил меня Юра Новиков, один из старожилов моей бригады. – Сидим ждём, смотрим Иваныч мимо нас прошёл и вправо ушёл, потом влево сбегал, потом опять вправо… Заблудился, что ли?

– Местность изучал, - буркнул я, садясь на свой операторский стульчик. Рассказывать что заблудился как-то совсем не хотелось. Есть у меня лёгкое подозрение, что рабочие не очень-то поверили в это объяснение, больно уж рожи у них были улыбающиеся. Ох уж мне этот тринадцатый профиль!

В общем, за два дня мы всё же умудрились отработать дальний конец профиля, хотя он, казалось, решил поиздеваться над нами по полной программе: провода рвались с регулярностью раз в полтора-два часа, обрывались электроды. А в конце второго дня зарядил мелкий противный дождь, отсырел прибор и начал нещадно бить меня током. Пора было возвращаться на базу.

Возле тента разгорелись нешуточные страсти: часть рабочих во главе с Юрой Новиковым собралась идти на базу несмотря на дождь и начинающиеся сумерки, а мы с Константином Константиновичем предлагали ещё раз переночевать на выбросе, а в лагерь идти уже утром. Нам с Костей уже не раз приходилось ночевать в лесу, так что мы нисколько не переживали на этот счёт, но наши новички Вася с Серёгой поддержали Юру. Удерживать я их не стал, всё же не дети малые, но сам остался на ночёвку.

Дождь лил всю ночь и затих только под утро. Выпив напоследок чайку, мы свернули остатки лагеря и тоже отправились на базу. Пришли мы туда вовремя – к самому завтраку. Повариха встретила нас радостным криком:

– Пришли! А ваши-то только час назад притащились, всю ночь по лесу шарахались. Сейчас отсыпаются.

В общем, не рассчитав того, что придётся 4 километра идти по вырубке, ушедшие парни не успели выйти с профиля до темноты. А впотьмах они «слетали» с профиля, потом снова его находили, снова теряли, промокли насквозь, набили шишек и насадили царапин. Так что на базу вышли в очень потрёпанном виде, а потом ещё целый день отсыпались после ночных похождений. А потом было четыре километра работы на вырубке, которые вымотали нас так, что казалось, будто дурацкий тринадцатый профиль уже никогда не закончится. Но всё-таки мы сумели его отработать! Почти…

Предпоследняя точка на профиле расположилась неподалёку от древней речной террасы. Метрах в пятидесяти от пикета земля вспучивалась резкой ступенькой, скрывавшей от нас всё, что происходило впереди. Странное место, мрачное и замшелое. Ну да нам не привыкать работать в странных местах. Я включил свой горячо любимый автокомпенсатор электроразведочный АЭ-72 и скомандовал «Вперёд!» Пара рабочих, подхватив электроды, стала расходиться в разные стороны от пикета, время от времени по команде второй пары, следящей за метками на проводах, останавливаясь и вонзая электроды в землю. Запели свою ржавую песню катушки и вскоре Константин Константинович, идущий вперед по профилю, скрылся за бугром террасы. Примерно через полчаса (а столько времени обычно уходит на одну точку) катушки с проводом размотались на свои положенные 500 метров; я снял последний замер, выключил прибор и скомандовал:

– Переходим!

Серёга Кудрявцев, потягиваясь, встал с сиденья, на которой была закреплена катушка: работяги их называли железными конями, штука, хоть и громоздкая, зато удобная: можно и сидеть и катушку крутить – всяко удобнее, чем таскать такую катушку на шее. И тут Неожиданно «конь» подпрыгнул, рванул вперёд и исчез за бугром. Наступила немая сцена…

– Иваныч, а что это было? – почему-то шёпотом спросил Серёга.

Вот бы знать! На такой рывок ни у одного рабочего сил бы не хватило – слишком тяжело на 500 метров даже провод тащить, а уж про то, чтобы его дёрнуть так, чтобы катушка улетала – тут и говорить не о чем. Больше всего это напоминало встречу катушки с машиной если бы не одно но: единственной машиной, которая здесь ездила, был Зил-130, который забросил нас сюда летом да ещё раз приезжал в начале осени с продуктами. А других машин здесь лет 30, а то и 40 не было. Со времён заброшенной зэковской зоны, на которую мы случайно наткнулись во время работы.

Подниматься на бугор за катушкой было действительно страшно, я же не знал, ЧТО меня там ожидает. Но делать нечего: всё же я начальник, не стоит свою трусость рабочим показывать. Поднялся на бугор и увидел катушку, застрявшую в ветвях здоровенной ёлки. Кое-как вытащив её оттуда (это какой же был рывок, что она так крепко застряла?!), я пошёл по проводу разыскивать Константина Константиновича. Хорошо, если он в момент рывка за провода не держался, а если держался? Оно, конечно, по технике безопасности не положено, но мало ли что.

На моё счастье Костя сам вышел мне навстречу. Живой и здоровый, что нельзя было сказать об электродах, которые он держал в руках. Толстые стальные стержни были напрочь оборваны от провода и загнуты в тугую дугу.

– Константин Константиныч! Что у тебя тут за битва произошла? – спросил я работягу, разглядывая загнутые электроды.

– Да лось со всей дури в провода влетел. Запутался в них да как дёрнул - у меня электроды метров на десять в воздух улетели!

Установка была разбита напрочь, так что ни о каком продолжении работы разговоров уже не было. Свернув работу, мы вернулись в лагерь. Так совершенно неожиданно и закончился полевой сезон 1999 года.

И хоть не верю я во всякие приметы и суеверия, но иной раз нет-нет да и вспомню этот странный 13-й профиль.

P.S. Когда-то я уже писал про этот профиль, но без особых подробностей, сейчас всё переписал полностью, надеюсь интересно получилось. А вообще - пишите, комментируйте, критикуйте. Общаться с вами всегда интересно!

Кутимское месторождение было открыто ещё в 19 веке и даже спровоцировало самую настоящую «железную лихорадку»: люди туда ломились за большими деньгами в надежде разбогатеть на поисках железных руд, золота или платины. Усть-Улс, главный перевалочный пункт из жилых мест в горную часть Пермского края, практически в одно мгновение  из мелкой деревни превратился в городок из времён Дикого Запада в Америке: со своими салунами-кабаками и местными жителями, обслуживающими работяг, приезжающих сюда на заработки со всех сторон Российской империи. Деньги, заработанные на приисках и заводиках, открытых при железных месторождениях спускались всё в том же Усть-Улсе, а пропившиеся до исподнего работяги пополняли ряды зимогоров (так в те времена называли бомжей), готовых делать всё что угодно за еду и выпивку. Железная лихорадка окончилась так же быстро, как и началась: вывозить железо из этого медвежьего угла оказалось невыгодно, рудники и железоплавильные заводы позакрывались, народ разбрёлся кто-куда, благо Россия большая и мест, где можно заработать в ней всегда хватало. Закрылся и Кутимский завод при Александровском руднике. Закрылся он шумно и громко, заставив опешить даже видавшую виды публику. Вот как описывалось разрушение Кутимского завода в газете «Пермские губернские ведомости» в 1907 году:

…Толпа орёт. Глаза блестят. Инстинкты разрушения разгораются. В это время администратор-француз обращается к толпе со словами:

– Лёмайте всё! Будет водка и деньги!

Я не могу передать здесь, что свершилось в эту минуту с рабочими. Зверь проснулся в них. С дикими криками они схватили топоры и бросились на здания… Рубили всё, складывали в кучи и зажигали.

– Алла! Алла! – кричали татары, взмахивая топорами и сокрушая, что попадёт под руку.

– Руби! Жги! Так его, так! – кричали пришельцы русские, пересыпаю восклицания трехэтажной бранью.

– Баско! Щепица им в хайло! – кричали чердынцы, весело потирая руки и даже приплясывая.

… Наступила ночь. Но зарево пожара не прекращалось и до следующего дня.

В 30-х и 40-х годах было ещё несколько попыток изучения Кутимского месторождения, но больно уж места здесь дальние да негостеприимные. И вот в конце 90-х годов наш геофизический отряд должен был провести детальные магниторазведочные работы на Кутиме. Вместе с нами поехал и старый геолог Леонид Павлович.

***

Когда-то давно дорога из Золотанки, где в 1996 году находилась база Мойвинской геолого-съёмочной партии, до бывшего посёлка Кутим, где предстояло работать нам, была на удивление хорошей. Ну ещё бы! Ведь по ней вывозили с Кутимского завода на Вишеру железные слитки, по ней завозили продукты, рабочих и даже австрийскую певичку, приглашённую для выступления в местном театре. Да-да, в посёлке Кутим был свой, самый настоящий театр!

Дорога была отсыпана шлаком из заводских домен и даже через 90 лет удивляла свой аккуратностью. Правда, за такое долгое время мосты не ней разрушились, так что к 1996 году ей уже никто не пользовался. Да и пользоваться-то, по большому счёту, было некому. В самом посёлке уже давно никто не жил, а лесовозники предпочитали гонять на своих КРАЗах и КАМАЗах прямиком по руслу реки. Точно так же добирались до места нового лагеря и мы.

Ехать в железном кунге ЗИЛ-131, забитого практически до самого верха барахлом, удовольствие, прямо скажу, ниже среднего. Особенно когда приходится ехать по руслу реки, совершенно не приспособленному для такого передвижения. Пару раз машина накренялась так, что из верхнего окошка кузова можно было вполне свободно дотянуться до воды рукой. В эти моменты, я судорожно хватался за ручку двери, чтобы в случае чего народ успел выскочить из машины. Но обошлось, хотя и добавило пару седых волосков в мою шевелюру. Наконец мы добрались до места будущего лагеря. Споро разгрузив машину и отправив её обратно на базу, мы отправились ставить лагерь.

– Дмитрий Иванович! – сообщила мне начальница. – У меня своя палатка. Бери четырёхместную палатку: будете с Леонидом Павловичем вместе жить.

– Понятно, - ответил я, хотя в душе и вздохнул с грустью. Делить палатку со старым геологом, пусть он и весь заслуженный, мне совершенно не хотелось. «Блин, да это же всё хозяйство на меня свалится!» - подумал я… И очень даже сильно ошибся. Палатку мы поставили самыми первыми, несмотря на то, что были всего лишь вдвоём, после чего успели помочь поставить палатку начальнице, и установили антенну для радиостанции и даже соорудили небольшие козлы возле своей палатки с которыми я вообще раньше никогда особо не заморачивался. Леонид Палыч делал всё как-то очень легко, быстро и при этом не суетясь и не ругаясь. А антенну, которую обычно ставят часа два, выкапывая метровую яму, которую потом приходится уплотнять и забивать камнями, мы поставили за 10 минут при помощи обыкновенного чайника!

Сначала Палыч колом наметил в земле отверстие для антенны и налил в него воды из чайника. После этого мы вставили антенну в ямку и начали её потихоньку вбивать, поднимая и опуская. Под собственным весом в смоченную водой землю антенна не просто вошла, она туда практически влетела. За каких-то 5 минут мы вогнали её в глубину на метр, время от времени подливая воду в ямку. Совершенно неожиданный и очень удобный, хоть и грязный, способ, которым я впоследствии не единожды пользовался.

Вообще, Палыч оказался каким-то невероятным кладезем самых разнообразных полевых премудростей. О него я узнал, например, о нескольких способов нагревания палатки без печки: от самого простого, с нагретыми в костре камнями, до весьма сложной палаточной печи из выкопанного в земле очага с выводом земляного дымохода на улицу. Объяснял, как можно сделать печь для хлеба и баню в шалаше, как делать мушку на хариуса из собачей шерсти и как можно насобирать воду в горах при помощи трубочки от капельницы. А по вечерам Палыч рассказывал истории, которых у него за долгую жизнь накопилось огромное количество. И вот однажды он рассказал очень необычную историю...

***

Маленький горный отряд пробирался вдоль реки Большой Мойвы к старой мансийской тропе, по которой манси перегоняли стада оленей с одного пастбища на другое.  Путь геологов лежал к притоку Мойвы Ольховке, на которой были запланированы разведочные работы.  Леонид – молодой геолог и начальник отряда шёл впереди, ведя за собой навьюченную лошадь. Время шло к вечеру и ему хотелось успеть выйти на тропу до наступления темноты. Пройдя очередной поворот, он заметил впереди лесную поляну со стоящим на ней навесом. Около навеса ярко горел костёр, а под ним сидели четыре человека в странной, явно старинной одежде.

– Вот хорошо, – подумал Леонид. – Можно будет расспросить про тропу, да и с людьми пообщаемся.

Внезапно лошадь за спиной геолога захрапела, зафырчала и начала пятиться назад. К ней присоединились и остальные лошади в отряде. Геологи бросились успокаивать лошадей, а когда оглянулись – никакого навеса на поляне не оказалось. Не было даже следов от людей и костра, зато в нескольких метрах от поляны нашлась заросшая и давно не хоженая тропа. Удивлённо почесав в затылке, геологи отправились по тропе.

Вечерело. Пройдя километров пять от странной поляны, отряд стал устраиваться на ночлег. Поставили три палатки: одну для начальника в центре лагеря и две - для рабочих и студентов. После разбивки лагеря быстро сладили походную столовую, поужинали да разбрелись отдыхать по палаткам. Леонид застегнул вход палатки, включил радиоприёмник (эта привычка сохранилась у него на долгие годы), и прихватив с собой книгу, забрался в спальник. Хорошо читать книжку при свете свечи, да ещё под хорошую музыку, льющуюся из приёмника!

Неожиданно вход в палатку распахнулся, будто и не был застёгнут на все пуговицы и в палатку вошла молодая женщина, одетая в старинную домотканую одежду и с замотанной в чёрный платок головой. Внимательно посмотрев на опешившего от неожиданности Леонида, ночная гостья присела на нары в ногах спальника. В полной тишине она провела рукой по спальнику. Молодой геолог явственно чувствовал вес её тела и тяжесть руки, скользящей по спальнику. Леонид подтянул ноги к себе и затем резко выпрямил их. В тот же миг ночная гостья исчезла, оставив Леонида в полной прострации. Он протянул руку и проверил собаку, спящую под нарами. Собака, как и полагается настоящему сторожу, дрыхла без задних ног, никак не отреагировав на приход ночного гостя. Палатка оказалась застёгнутой на все пуговицы, хотя Леонид Павлович прекрасно помнил, как незнакомка, войдя в палатку, широко распахнула вход в неё. Всё произошедшее показалось Палычу дурным сном, игрой уставшего за день мозга.

Утром Леонида разбудил шум, доносящийся из столовой – повар готовил завтрак. Пора было вставать и будить рабочих: начинался новый день с новыми заботами. О своём ночном приключении Палыч решил не рассказывать, мало ли что могут подумать работяги о своём начальнике. Но внезапно один из рабочих спросил его:

– Что, Палыч, суседка-то ночью заходила?

– Заходила, - ответил Леонид. После этого народ в лагере зашумел. Оказалось, что ночью девушка в чёрном заглянула во все палатки: не только к начальнику отряда но и к рабочим, и к студентам.

– Так это мертвячка-же неупокоенная, суседка! – начал громко объяснять один из работяг.

– Да откуда здесь женщинам-то взяться, - удивлялись другие. – Тут же тайга на сотни вёрст! Как её сюда занесло-то? Кикимора это, под человека рядится!

Так ничего током и не решив, народ позавтракал и начал собираться на работу. Леонид с одним из проходчиков пошёл в лес, чтобы задать горную линию, вдоль которой рабочие будут бить шурфы и копать канавы. Но не успели они отойти от реки на 200 метров, как неожиданно услышали душераздирающий крик, донёсшийся от воды:

– Помогите!

Не сговариваясь, Леонид с рабочим бросились на крики. Но добежав до реки они никого не нашли. Пройдя вдоль Ольховки, и никого не найдя, геологи снова отправились в лес… И снова их остановили крики, доносившиеся от реки. Ещё два раза бегали они искать кричавшую, пока, наконец, крики не прекратились.

– Суседка балует! – сказал на это проходчик, видавший виды мужик.

Больше суседка не досаждала геологам, а в том самом месте, где стоял лагерь Леонида Павловича, была найдена мощная кварцевая жила с крупными кристаллами цитрина – красивого медово-желтого кварца.

***

Прошло 30 лет. Леонид Павлович практически забыл об этой истории, как вдруг она самым неожиданным образом не напомнила ему о себе.

Женя, молодой проходчик Мойвинского отряда, отправился на рыбалку на Большую Мойву, богатую хариусом. Увлёкшись рыбалкой, он и не заметил как начало темнеть. Собрав удочки и добычу в рюкзак, Женька отправился обратно, решив пройти по лесу напрямик. Вечерело, мелкий дождь, сыпавший с самого утра, постепенно превратился в мокрый снег, в лесу стало откровенно холодать. Работяга в своей, успевшей насквозь промокнуть телогрейке, начал замерзать. Поэтому он пошёл быстрее и вдруг понял, что заблудился. Ночью да в темноте шансов выйти к полевой базе у него оставалось совсем немного, а развести костёр в сыром лесу – практически нереально. Неожиданно метрах в двадцати от себя он увидел стоящую женщину в какой-то чёрной одежде и с огоньком в руках: то ли со свечкой, то ли с фонариком. Женщина поманила его рукой, после чего молча повернулась и пошла в глубь леса. Замерзающему работяге было уже глубоко плевать, за кем идти – да хоть за чёртом! Лишь бы он вывел его обратно к людям. И он пошёл за женщиной в чёрном.

Так они и шли. Время от времени «суседка» останавливалась и снова манила Женю рукой, а тот покорно плёлся за ней, проклиная и рыбалку, и хариуса, и мокрый снег с дождём. Вдруг он заметил впереди свет: это горели окна в доме на полевой базе. Он вышел! Женька побежал к базе, но вспомнив о женщине, решил поблагодарить свою внезапную помощницу. Но женщина в чёрном исчезла так же внезапно, как и появилась.

***

Через много лет попала мне в руки книжка пермского журналиста Белдыцкого «Очерки Вишерского края» 1899 года.  Оказывается, в конце 19 века в тех местах, где мы работали, жизнь кипела ключом! И если на Мойве и Ольховке, где Палыч встретил суседку, вроде бы никаких приисков не было, то совсем неподалёку, на хребтах Юбрышка и Чувал стояли маленькие железоплавильные заводики в одну-две домны, а вокруг них процветали золотые прииски, на которых, к моему большому удивлению, работали женщины:

…У вашгерда, большей частью, работают женщины. Эти несчастные, я видал и беременных среди них, стоя чуть не по колено в холодной воде, целый день перебирают лопатами землю, подставляя ее под струю воды…

Так как на приисках работают женщины и девушки, то романы между рабочими здесь не редкость. Н—н (начальник прииска) передавал мне, что почти всегда, уходя с прииска, рабочий уводит с собой и предмет своей страсти, часто против воли последнего. Но в пустыне право на стороне сильного, и женщине приходится покоряться. Обыкновенно в таких случаях она тихонько говорит своим приятельницам:

— Вот дойду со своим варнаком до широкого места, да и убегу от подлеца тамока!

«Широким местом» здесь зовется всякий населенный пункт, а главное Усть-Улс. После дня каторжного труда, засыпая на жестких нарах, почти каждый рабочий мечтает об этом широком месте. В его воображении рисуется ряд заманчивых картин, ожидающих его с заработанными деньгами в Усть-Улсе, этом Эльдорадо пьяниц — «Уж попирую же я там, всласть отдохну!» и во имя этой мечты несчастный работает, как вол, ведет жизнь полуголодную, мокнет под дождем, ежится от холода, дышит зловредным воздухом зловонного болота..

И кто знает, может быть одна из этих женщин так и не сумела добраться до вожделенного «широкого места».

***

А с Леонидом Павловичем мне ещё не раз довелось поработать вместе, изучая старые демидовские рудники, разбросанные по всему Уралу. Интересная эта была работа: находить и отслеживать геофизикой давно заброшенные копи, штольни и шахты.

P.S. Как всегда, пишите комментарии, спрашивайте, критикуйте - мне ваши комментарии очень помогают писать.

Первым уехал из полевого лагеря старый геолог Леонид Палыч со своими студентами. Загрузив в лодку набранную гору образцов пород, палатки, спальники и чуть не утопив перегруженную пятисотку, они отчалили от берега, перепугав переплывающего Кутим лося.

Рабочих вывез местный пенсионер Пётр Борисович на своей лодке-чалдонке. В летний сезон он подрабатывал у нас лодочником, а зимой – сторожем. Правда, груза он с собой почти не брал, только вещи отъезжающих, поскольку в мелкой реке на перегруженной лодке легко можно остаться без мотора.

Преподаватель из Пермского университета Володя ушёл в Золотанку пешком, поскольку боялся опоздать к началу учёбы. 30 километров для бешеной собаки – не крюк, как любят говорить в геологии.

И остались мы в лагере вчетвером: начальница, я и двое рабочих. Грустно смотреть на покинутый людьми лагерь. Ведь совсем недавно здесь бурлила жизнь, в столовой рабочие играли в карты или гоняли вечерний чай под душевные разговоры, заливисто хохотала повариха, в палатке у начальницы бренчала гитара, а Саня Накоряков обучал студентов делать кру́жки из бересты. А сейчас, глядя на голые скелеты оснований, оставшихся от снятых палаток, и заброшенную столовую, начинаешь понимать: всё, ещё один сезон остался позади.

За день до отъезда мы с Саней накачали лодку, чтобы проверить её на «вшивость»: вдруг где-то есть дыры. Лучше уж найти проблему на берегу, чем столкнутся с ней на воде. Пару дырок нашли: резинки наши были весьма старыми, побывавшими во многих передрягах. Подлатав гондолы, мы загрузили лодку аппаратурой, проводами и прочими геофизическими мелочами вроде электродов и батарей – нам предстояло доставить их в Золотанку в целости и сохранности.

Последний вечер мы провели в воспоминаниях о закончившемся сезоне: вспомнили и неудачную переправу, и новые тёмные неудобные палатки, и мою ночёвку в лесу, и студента – самострельщика и диверсанта, который расцветил мою работу неожиданными красками. И даже произвели салют из ракетницы, чуть не спалив при этом рабочую палатку, куда неожиданно улетела ракета, срикошетив от ёлки. Хорошо, что палатка пропиталась сыростью настолько, что ракеты хватило только на то, чтобы прожечь дырку в потолке.

– Светлее будет, - философски заметила начальница, пряча ракетницу во вьючник.

Наступило утро, и мы с Саней стали собираться в плавание. Путь нам предстоял неблизкий, поэтому мы взяли с собой тушёнку со сгущёнкой, чтобы было чем перекусить по дороге и насыпали в карман карамелек, чтобы было не так скучно плыть по реке. С неба сыпал дождь вперемешку с мокрым снегом: не самая лучшая погода для сплава, но и медлить было нельзя – если ударят морозы, то придётся всё на себе выносить. Саня сел впереди навигатором, я на корме рулевым, и мы отчалили, дружно оттолкнувшись шестами от берега. Кутим и Улс – реки горные и мелкие, поэтому там ходят не на вёслах, а на шестах, отталкиваясь ими от дна реки. Ими можно даже немножко загребать в глубоких местах, хотя и не так успешно, как вёслами.

В нижнем течении Кутим довольно спокоен: нет ни крупных перекатов, ни больших отмелей, разве что прижим у скалы Екатерины способен был испортить нашу карьеру. Чуть ниже по течению от бывшего посёлка река делает крутой поворот и практически под прямым углом бьёт в скалу – весьма сложное место для прохода, тем более что скорость течения очень сильно возрастает. Если не успеем развернуть лодку, то можем оказаться размазанными тонким слоем по камням…

Мы прошли Кутимскую поляну, где когда-то давно стоял посёлок и подошли к повороту на реке. Если в самом начале нашего путешествия Кутим тёк медленно и величаво, ускоряясь только на перекатах, то сейчас скорость его течения чувствительно повысилась. Нам с Саней приходилось прилагать большие усилия, чтобы просто выравнивать свою тяжелогружёную посудину на реке – времени, чтобы сработаться у нас практически не было, приходилось надеяться разве что на свой опыт, которого у меня практически не было. Пару сплавов по молодости в расчёт можно было не брать. У Сани, по его словам, опыта было выше крыши, но поди проверь, так ли это на самом деле. Тем более что основная нагрузка ложилась на меня, как на сидящего на корме. Итак, мы приближались к прижиму.

Как только мы выскочили на прямой участок реки перед скалой Екатериной, лодка рванула вперёд, как лошадь, завидевшая родной дом. С какой-то дикой силой её тянуло на скалу: мы с трудом удерживали её, чтобы наш дредноут не развернуло поперёк течения – шест у меня в руках начал ощутимо прогибаться. Всё же удерживать на себе пару-тройку сотен килограмм груза довольно сложно. Екатерина, как и положено царственно особе, медленно, но неотвратимо приближалась. И вот мы практически встретились: Саня шестом отталкивал лодку от скалы, в то время как я старался развернуть её параллельно стене. Теперь затрещал уже не только шест, затрещали мышцы, но мне всё же каким-то неимоверным усилием удалось вытолкнуть нашу бандурину из прижима. Екатерина осталась позади, а впереди нас ждало устье Кутима.

До устья Кутима мы добрались уже без приключений, а когда вышли в Улс, то весёлый сплав неожиданно превратился в ужасно нудное плавание под мокрым снегом. Как назло, ветер дул нам в лицо, и наша лодка стала откровенно тормозить. Так что следующие 25 километров мы провели в борьбе с ветром и снегом. Хуже всего приходилось на плёсах: мало того, что в таких местах течение реки замедлялось, так ещё и лодка начинала плыть в обратную сторону под порывами встречного ветра, а глубина была такой, что шесты наши уходили в воду почти полностью. Доходило до того, что нас обгоняли фантики от конфет, нами же брошенные в воду. От постоянного ветра и снега мы начали активно замерзать, поэтому пройдя по Улсу километров десять, пристали к берегу какого-то островка, чтобы хоть немного согреться и отдохнуть.

Ничто так не согревает задубевшее на холодном ветру тело, как полбанки сгущенного молока, выпитого в прикуску к горячему чаю у жаркого костра. Быстрые углеводы практически моментально накачали наши усталые и замёрзшие мышцы энергией и теперь мы горы готовы были своротить! Всего каких-то 15 километров осталось! И мы отправились дальше.

По берегам начали появляться признаки жилья, а вскоре появилась и Двадцатка – заброшенная зона на берегу Улса. Поговаривали что именно здесь сидел Варлам Шаламов, когда отбывал срок в Вишерлаге.

От Двадцатки до Золотанки оставалось каких-нибудь три-четыре километра, вот только энергия, подаренная сгущёнкой, к этому времени уже успела истратиться и гребли мы на одном энтузиазме. Холод и снег довольно сильно выпили всю нашу энергию. Но вот появилась Золотанка – маленький посёлок на берегу Улса. Место, где заканчиваются дороги. Мы подплыли к базе партии, где нас уже встречал начальник партии во главе с геологами и рабочими. С лодки нас практически сняли, поскольку ноги отказывались нам служить, заледенев и задубев на ветру и холоде. А потом отпаивали чаем и даже отпаривали в бане, которую протопили к нашему приезду.

На следующий день Пётр Борисович привёз с Кутима начальницу, а меня с тремя рабочими отправили на попутном КАВЗике в Красновишерск, откуда мы на автобусе уехали в Пермь. Закончился очередной полевой сезон.

P.S. Вот и написан очередной пост про Кутимский сезон 1996 года. Как всегда пишите, спрашивайте, критикуйте - мне очень нравится с вами общаться.

Итак, нацепив магнитометр и прихватив рюкзак с перекусом, мерным шнуром и топором, мы отправились в путь.

– Слышь, Дим, - спросил Константиныч, когда мы отошли от лагеря. – Ты сегодня ночью ничего не слышал?

– Нет, ничего не слышал, а что случилось? – поинтересовался я.

– Да вот сидели нынче ночью с мужиками в столовой, болтали и вдруг свист какой-то. Ну мы на речку-то вышли, а по ней что-то чёрное пролетело. Быстро так и со свистом. А минут через 20 обратно пролетело. Вот ты не знаешь, что это может быть?

– Не знаю, - я пожал плечами. – Может, вояки что испытывают, ракету какую. Или НЛО пролетело.

В те годы разговоров про всякие аномальные зоны, да сверхсекретные разработки советских военных ходило очень много. Ну а наш лагерь вообще на полпути между Молебкой и перевалом Дятлова стоял. Поневоле во всякую чертовщину верить начнёшь. Особенно когда старый геолог Леонид Палыч на ночь про суседку рассказывает.

– Не, НЛО круглое и светится, а это чёрное и маленькое – поделился Константин своими знаниями в уфологии.

– Ну кто их знает, может это такое чёрное НЛО, специально чтобы людей воровать. Сопрёт нашу повариху и останемся мы без обедов.

– Валентина сама кого хочешь, сопрёт, – хмыкнул Константин. – Они с бабой Симой на Лыпье у геологов бочку бензина спёрли с вертолётной площадки. Да так, что никто до сих пор не знает, как они это сумели: ни одного следа не оставили. Как по воздуху перенесли.

Валентину, нашу крупную и шумную повариху, Константин Константиныч знал очень хорошо: когда-то они были женаты и Валентина приехала вместе с ним в Красновишерский район поварихой в геологическую партию. Да так и осталась на Вишере, когда Константин в очередной раз загремел на зону. И вот нынче на Кутиме они встретились снова - удивительные зигзаги выдаёт порой жизнь.

Так, за разговорами мы добрались до посёлка Кутим, откуда и начиналась наша работа. Когда-то, ещё до революции, посёлок был очень большим и богатым, в нём было даже своё ремесленное училище. Но когда хозяева Кутимского завода обанкротившись, взорвали домну, посёлок захирел, а впоследствии и вовсе вымер, оставив после себя развалины завода и большую поляну на месте поселения.

И если поляна была вполне обычной поляной на берегу реки, то развалины завода произвели на меня неизгладимое впечатление своими закопчёнными стенами и дверями, ведущими в никуда, торчащими посреди густого и мрачного ельника. Самое интересное, что по какой-то таинственной причине пропали все фотографии, которые я снимал на заводе. Даже на плёнке я их не нашёл, хотя точно помню, что фотографировал и стену рудного склада, и взорванную домну. То ли память меня подвела, то ли аномалия какая…

Но нынче на развалинах нам делать было нечего: наш путь лежал через Кутимскую поляну. Магнитометр прекрасно отбивал места, где когда-то стояли дома и проходили дороги: не зря же магниторазведкой пользуются археологи. Но геологам эти аномалии только мешают: создают ненужный фон, мешающий изучению глубинного строения земли. Пройдя через поляну мы углубились в лес и вскоре вышли к магистрали, а это значило, что первые два километра профиля уже отработаны; оставалось пройти всего каких-то два километра. Сущие мелочи для людей, бродящих по лесам вот уже несколько месяцев. Попив чаю и отдохнув, мы отправились дальше.

И вот тут-то нас поджидал сюрприз. Как оказалось, не каждые два километра в лесу одинаковые. На каждые сто метров чистого леса на пути попадались широкие полосы ветровала. У меня возникло ощущение, что лес причесали какой-то гигантской расчёской с редкими зубьями, и там, где по лесу прошёл зубец, получились завалы из поваленных стволов. Иногда небольшие, а иногда высотой в 5 деревьев, лежащих друг на друге. Что это было не знаю: может смерч, а может ещё какое природное бедствие, но по этому безобразию приходилось идти дальше и дальше, продолжая работу, которая превратилась в аттракцион «Русские горки»: вверх-вниз, вверх-вниз и так до бесконечности. Константин пытался прорубать хоть какое-то подобие тропы, но что он мог сделать со своим лёгким топориком? Разве что убрать наиболее мешающие ветви, для остального пригодились бы бензопила и трелёвочник. Да и мне приходилось несладко: штанга магнитометра, закреплённая на спине, хорошо исправляет осанку, но не даёт сгибаться. Так что приходилось мне преодолевать все препятствия, как гренадёру – грудью вперёд! Что, конечно, красиво, но очень неудобно: попробуйте-ка перелезть через упавшее дерево не сгибаясь. А передо мной лежали десятки поваленных стволов, которые нужно было преодолеть. Взбираясь на очередной четырёхэтажный завал, я с тоской видел перед собой всё тот же дикий пейзаж из поваленных и поломанных деревьев, раскинувших свои ветви во все стороны. Совершенно неожиданно это буйство природы закончилось, и мы с Константинычем вывалились на лесовозную дорогу.

– Уф, отработались! – скидывая рюкзак на землю, сказал Константиныч.

– Да уж, повезло с работкой! – ответил я, снимая с себя сбрую магнитометра.

Быстро разведя костёр, мы сели обедать. После такого маршрута даже осточертевшая за сезон тушёная баранина была съедена со скоростью звука. Что уж говорить о чае, этом божественном напитке: заваренный на костре с запахом дыма и леса, он и расслабляет усталые мышцы, и придаёт силы для новых подвигов.

Отдыхая, я задумался о том, как нам возвращаться в лагерь. Идти обратно по бурелому не хотелось совершенно, а по дороге – слишком большой крюк получался. Видимо, подобные думы посетили и Константиныча. Почесав бороду, он спросил:

– А куда эта дорога идёт?

– На Кутим выходит, только выше нашего лагеря. Там, где мы в брод переходили, когда восточный участок отрабатывали. Километров шесть лишних будет.

– Всего лишь? – радостно заулыбался Константин. – Да хоть десять! Иваныч, ты как хочешь, а я по дороге пойду, в эту хреновину обратно не полезу.

Немножко подумав, я согласился: лучше уж десять километров по плохой дороге пройти, чем два – по хорошему бурелому. К тому же я постепенно привыкал прислушиваться к Константинычу – его опыт работы в поле был, пожалуй, побольше моего.

Обратная дорога, хоть и заняла не меньше двух часов, но практически не утомила: за сезон мы привыкли ходить и на бо́льшие расстояния. И этим в очередной раз подтвердили истину, что в тайге прямая дорога не всегда бывает самой короткой.

Есть у меня и другие истории про этот сезон на Кутиме:
Ночёвка в лесу
Переправа, переправа...

P.S. Снова попал в топовые авторы. Так что теперь весь из себя такой топовый. Плюсов, правда, практически никаких - если честно вообще не очень понимаю, зачем эта топовость нужна, всё равно она никаких особых плюшек не даёт. Как говорили мои работяги, в кармане не шуршит и в стакане не булькает :-) Главное, что у меня есть вы - мои подписчики! Практически 4,5 тысячи - честно говоря, вообще не ожидал такого!

В общем, пишите комментарии, критикуйте, спрашивайте - у нас классное общение выходит каждый раз. Комментарии запросто можно читать, как отдельный пост!