Продолжаем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.
Коротко для ЛЛ: Немцы рассказывают миру о Катыни. Сталин распускает Коминтерн. Де Голль дорвался до единоличной власти, но потерял Левант. Рузвельт стал тянуть Чан Кайши в мировые лидеры, а Черчиллю пришлось подвинуться в Тегеране.
2 февраля 1943 года остатки армии Паулюса сдались в Сталинграде. Страны Оси потеряли в битве 850 тысяч человек, Советский Союз – больше миллиона. Это было больше, чем суммарные потери его союзников за всю войну. Были взяты Ростов, Воронеж, Харьков. Харьков, всё же, Манштейну удалось отбить.
Медленное продвижение союзников в Тунисе не понравилось Сталину, но ещё больше огорчило его затягивание высадки через Ла-Манш. Об этом он и написал Черчиллю. Он напомнил ему о том, что уже два обещанных срока оказались сорваны. Сицилия – это хорошо, но слишком мало. Топтание в Тунисе позволило гитлеровцам переправить 36 дивизий на Восточный фронт.
Вместо Криппса, улетевшего в Индию, послом в Куйбышев британцы направили Кларка Керра. Это был опытный дипломат, до этого хорошо поработавший в Китае. Грубый юмор этого шотландца пришёлся по душе Сталину. 28 февраля 1943 года он отметил хорошее расположение духа, в котором находились советские руководители.
А 13 апреля немцы объявили о том, что обнаружили массовые захоронения в Катынском лесу. Это были десять тысяч польских офицеров, более половины всех пропавших без вести пленных. Польское правительство в изгнании призвало к расследованию под эгидой Красного Креста. На что Сталин объявил Владислава Сикорского и его людей в заговоре с врагами СССР. Британцы мало сомневались в ответственности Советов. Но ни они, ни американцы не собирались ухудшать отношения с Советским Союзом из-за исторического преступления. Уже не в первый раз демократические лидеры столкнулись с конфликтом принципов, за которые они воюют, с реалиями мировой войны. Сталин хорошо принял уверения Черчилля в его верности союзническим обязательствам и использовал кризис для разрыва отношений с правительством Сикорского. А в первомайской речи связал успехи Красной армии с успехами союзников в Африке. Прошло несколько недель, и к восторгу Черчилля был распущен Коминтерн.
Западные корреспонденты провозгласили смерть коммунистической мечты о мировой революции. По факту Сталин уже давно думал распустить Коминтерн, но дискуссия была отложена после пакта о ненападении, чтобы не выглядело так, что он идёт на поводу у Гитлера. Ну а теперь появились новые причины: официальное обоснование фокуса на войне, растущее признание Сталиным традиционного национализма и, наконец, Катынь. Многие на Западе, в том числе Рузвельт, верили, что СССР постепенно становится традиционным государством в то время, как западные демократии тоже постепенно «розовеют». Ещё одним знаком стало восстановление Священного Синода Русской православной церкви вместе с открытием духовной семинарии в Москве в сентябре 1943 года.
Раздавались и скептические голоса, но Рузвельт им не верил и решил отправить в Москву гонца для зондирования встречи тет-а-тет. Гонец этот летел через Лондон и оказался чересчур болтливым. Так что Черчилль прознал и стал возмущаться, что его коллеги льют воду на мельницу пропаганды врага. Но зря он волновался – Сталин не испытал по этому поводу оптимизма, хоть и принял приглашение Рузвельта. Он всё ещё дулся на него за ещё один сдвиг Второго фронта. Ему сообщили, что самый ранний его срок – 1 мая 1944 года. Черчилль пытался оправдываться, но Иосиф Виссарионович не удосужил его ответом и поменял послов в Вашингтоне (туда поехал бесцветный Громыко) и Лондоне (такой же бесцветный Гусев). Новые люди были простыми исполнителями его инструкций.
В середине августа Черчилль с Рузвельтом встретились ещё раз в Квебеке, чтобы обсудить стратегию после успешной высадки на Сицилии и падения Муссолини. Несмотря на внушительную победу в Курской битве, Сталина не пригласили. Тот, в свою очередь, дал знать о своём существовании, возмутившись по причине того, что советские представители не были приглашены на переговоры о капитуляции Италии. Но зато он согласился, наконец, принять участие в трехсторонней встрече осенью того же года.
Трудности с Советами усугубились проблемами со Свободной Францией. Рукопожатие «британца» де Голля с «американцем» Жиро ничего не решило. У де Голля было много сторонников в Северной Африке, которые определили условия сотрудничества с Жиро в меморандуме. Де Голль собрался приехать туда под это дело, но Черчилль его не пустил до тех пор, пока он не договорится с Жиро. Но после того, как этого потребовал ещё и Эйзенхауэр, де Голль пришёл в ярость на то, что англосаксы решают судьбу Франции. Рузвельт стал давить на Черчилля, когда тот прилетел в Вашингтон, чтобы он избавился от строптивого генерала. Лёд становился всё более тонким, но 15 мая генерал получил в свои карты решающий козырь. Только что сформированный Национальный Совет Сопротивления, включивший в себя представителей многих партий, заявил о лояльности де Голлю и его комитету и о том, что не потерпят его подчинения Жиро. Последний признал своё поражение, и в Комитете национального освобождения, созданном 3 июля, его сторонники оказались в меньшинстве.
Даже союзники были поражены скоростью, с которой де Голль сожрал Жиро. После того, как он стал живо подминать под себя руководство французской армией, Рузвельт прислал Черчиллю телеграмму, в которой в истерических тонах призывал его избавиться от турбулентного француза. Однако всё осталось, как есть. Через пару месяцев незадачливого Жиро вытурили из Комитета, но признание союзников от этого не пострадало.
Год закончился драмой в Леванте, который де Голль и Катру хотели оставить за Францией. А ведь сирийцам и ливанцам англичане уже пообещали независимость. Их потому и встречали, как освободителей. Помог разрулить ситуацию в пользу Британии бывший связной Черчилля при де Голле Эдвард Спирс, который и подсунул генерала британскому премьеру в 1940 году. После сирийской кампании их с де Голлем отношения были испорчены, так что представитель Черчилля в Леванте приложил все усилия, чтобы насолить бывшему протеже. Черчилль настаивал на проведении выборов ещё до конца 1942 года, но де Голль и Катру использовали все возможные проволочки.
Однако всё на свете кончается, и в июле 1943 года сирийцы избрали своё национальное правительство. Свободная Франция сфокусировалась после этого на Ливане, используя угрозы и подкуп, но Спирс бросил на другую чашу весов всё своё влияние, так что националисты победили всюду, кроме Бейрута. Французский наместник попытался арестовать свежеизбранных президента и премьера, распустить правительство и приостановить действие новой Конституции. Спирса со всех сторон забросали просьбами и жалобами. В итоге англичане заявили недавно прибывшему Катру, что если ливанских министров не выпустят до 22 ноября, они введут военное положение и освободят их силой. На противостояние с Британией французский Комитет пойти не захотел, и 22 ноября ливанский президент и его министры вышли на свободу к всеобщему ликованию населения. Эти события объединили союзников против Свободной Франции в преддверии долгожданной конференции Большой Тройки.
22 сентября, когда Красная армия форсировала Днепр, в Москве собрались министры иностранных дел стран-союзниц. Каждая из них имела свою цель. Американцы продвигали новую международную организацию по поддержанию мира, британцы хотели комиссию в Лондоне по решению вопросов освобождения Европы, а советской делегации в первую очередь был интересен Второй фронт. К всеобщему удивлению, по всем вопросам были достигнуто согласие. Ещё было договорено ввести Турцию в войну до конца года, а также снова сделать Австрию независимой страной. Несмотря на сопротивление Советов, итоговая Декларация была подписана четвёртой страной: Китаем. Кремль с неохотой смотрел на вознесение Чан Кайши до уровня мировых лидеров. Но, несмотря на это, британцы и американцы были приятно удивлены стремлением хозяев к сотрудничеству. Омрачила настроение лишь телеграмма, полученная от Черчилля, который писал, что вследствие неожиданно сильного сопротивления немцев в Италии операцию Оверлорд, по-видимому придётся отложить. На завершающем банкете Сталин сказал американцам, что он объявит войну Японии после победы над Германией. Лишь одна вещь стала разочарованием для Лондона, а именно неуспех налаживания отношений между Кремлём и правительством Польши в изгнании.
По пути в Тегеран, Рузвельт согласился на предложение Черчилля встретиться в Каире, но заставил пригласить туда ещё и Чан Кайши. Каирская конференция оказалась непохожей на Касабланку. На этот раз американцы привезли огромное количество народу и не дали британцам (которые тоже оформили внушительную делегацию) себя обставить. В отель, где разместились приезжие, пришлось завезти миллион сигарет. Бары были полны с девяти до самого утра, так что делегаты жаловались потом на похмелье. Баланс силы явно изменился. Британцы хотели говорить о Средиземноморье, американцы – о Бирме. Зачем разговаривать о Европе без русских? Рузвельт избегал контактов с Черчиллем в предвкушении нового стратегического партнёрства с Советским Союзом. Оптимизма по поводу перспектив продолжения войны на юге Европы американцы не испытывали, поскольку оказалось, что «мягкое подбрюшье» не существует. Единственный маршрут к победе над Германией пролегал через Францию.
27 ноября союзники приземлились в Тегеране, где их ждал Сталин, прилетевший со свитой из 27 истребителей. Молотов проинформировал Гарримана и Керра о немецком заговоре, но Рузвельт, несмотря на скептицизм послов, был рад поселиться в советском посольстве. Он хотел наладить отношения с советским диктатором, идя навстречу «законным» требованиям русских по безопасности. В беседе с революционером из Гори он согласился с тем, что, несмотря на обаяние де Голля, реальная Франция помогает врагу. Более, он сказал, что ни один из французов старше сорока лет из прежней администрации не должен сохранить свой пост после войны. Поговорили и про Индию. На предложение Рузвельта реформировать страну снизу Сталин ответил, что это будет означать революцию.
На первом пленарном заседании советский маршал сказал, что итальянская кампания, несмотря на её полезность, не может быть использована для вторжения в Германию. Черчилль не стал спорить, но перевёл разговор в ближайшую перспективу. Но Сталин не желал, чтобы союзники застряли на Балканах, и предложил высадку на юге Франции параллельно с Нормандией. Вечером, на приёме у Рузвельта, он выступил за лишение Франции её колоний и отказывался верить в реформирование немецкого народа, вспомнив стачку 1907 года, на которую немецкие рабочие не явились по причине отсутствия контролёров, которые бы прокомпостировали их билеты. Черчилль же попытался завести разговор о Польше.
Следующий день был отмечен превосходством русских и американцев. Британцев подвинули по всем вопросам. Сталин не стал сильно возражать на предложение Рузвельта организовать будущую систему безопасности на основе Четырёх полицейских (включая Китай). Черчилль вручил деспоту меч по поручению короля. Сталин принял меч, поцеловал его и передал Ворошилову, который тут же уронил его на пол.
На пленарном заседании Черчилль использовал всё своё красноречие в пользу военных действий на Средиземном море, что Сталин назвал отвлечением сил. Рузвельт посоветовал отдать этот вопрос в компетенцию военных, но вождь возразил:
Решение – это наше дело. Это то, зачем мы здесь.
Американцы впоследствии были восхищены настойчивостью и прямотой Сталина, который «спас день». На ужине он продолжал колоть Черчилля, упрекая его мягкостью к немцам. Он выразил мнение, что в конце войны неплохо бы расстрелять 50 или 100 тысяч немецких офицеров. Рузвельт предложил компромиссную цифру в 49 тысяч. Американцы хвастались потом друг перед другом, что им удалось найти общий язык с русскими потому, что они придумали план организовать секретный суд над Гитлером и японским премьером и их людьми, чтобы перестрелять их всех и объявить об этом миру парой дней спустя.
Черчилль был мрачнее тучи, а Рузвельт наслаждался вечером, глядя на его дискомфорт. Он решил проникнуть сквозь твёрдую кору деспота за счёт старого друга и стал отпускать о нём шуточки. Сталин сначала заулыбался, потом захохотал, и после этого Рузвельт назвал его «дядюшкой Джо». С этого момента они стали говорить как мужчины, как братья. Вечер закончился тостами Черчилля за «пролетарские массы» и Сталина «за партию консерваторов».
На Тегеранской конференции Рузвельт стал дрейфовать от Черчилля к Сталину. Конечно, эта траектория отражала изменение стратегического мышления. Судьбы мира после войны зависели, главным образом, от США и СССР, а не от ветшающей Империи. Рузвельт приехал в Тегеран для того, чтобы выстроить альянс с Советским Союзом, и вернулся из него в убеждении, что ему это удалось. Он называл Сталина реалистом, как и он сам.
Столько времени прошло, а страсти всё ещё не улеглись. Требования русских по безопасности у автора не законные, а «законные». Сталин у него послал миллионы русских, белорусов, грузин… и прежде всего украинцев, на смерть. Прежде всего? Подозреваю, что украинцы в трудах британских историков стали пользоваться приоритетом с совсем недавних пор.
