Повязка тысячи стежков (сэннинбари), полоса материи, та самая, с красным кругом и иероглифами, которую в кино любят повязывать на лоб одноразовые летчики. На самом деле, она необязательно с флагом и необязательно на лоб. Это воинский амулет, приносящий удачу. Изображено на нем могло быть много чего, но обязательно он должен был быть расшит тысячей стежков нитью, и каждый стежок обязательно должен быть сделан одной женщиной. Матери, жены и сестры, которые и делали такую повязку, должны были стоять долгие часы во многолюдных местах, прося проходящих женщин сделать стежок.

«Теперь, отправляясь в последнюю атаку,
Я никогда не почувствую себя одиноким,
Так как пояс моей матери
Надежно повязан на мне...»

Так писал 21-летний вскоре погибший лейтенант в прощальном стихотворении

Онода сделал вывод, что на острове были действительно японцы, но не для того, чтобы его найти, а с целью сделать разведку. Из газет лейтенант сделал вывод, что Япония и Филиппины дружат, а значит, чтобы не навредить своей стране, ему стоит воздержаться от убийства несчастных островитян. Кто знает, сколько это спасло жизней?

***

Недоучившийся студент Норио Судзуки любил ездить по миру. Он побывал уже в 50 странах, когда, в 1974 году, решил навестить Юго-Восточную Азию. Здесь Судзуки собирался найти Хиро Оноду, панду и Снежного человека.

Он приехал на Лубанг как просто турист и стал лагерем возле леса. По стечению обстоятельств Судзуки поместился между Онодой и банановой плантацией, к которой Онода хотел пробраться. Лейтенант прятался в лесу неподалеку трое суток, а потом решил применить силу.

Пройдя вперед шагов пять-шесть, я увидел человека, стоявшего спиной к реке. Он разводил костер, очевидно, чтобы приготовить ужин. Убедившись, что оружия поблизости нет, я позвал его. Он встал и обернулся. Его глаза были круглыми, и он был одет в футболку, темно-синие брюки и резиновые сандалии. Он повернулся ко мне и отдал честь. Затем он снова отдал честь. Его руки дрожали, и я готов поклясться, что колени тоже.

Островитяне почти всегда бежали, как только я окликал их, но этот человек стоял на своем месте. Правда, его трясло, но он также отдавал честь. У меня мелькнуло в голове, что он может быть сыном солдата Императорской армии Японии. Он открыл рот и пробормотал: "Я японец. Я японец".

Судзуки спросил, Онода ли собеседник, тот подтвердил, что это так. Судзуки сказал, что война кончилась и спросил, не хочет ли Онода вернуться домой. Тот сказал, что для него война не закончилась, и чтобы вернуться в Японию, лейтенанту нужен приказ вышестоящего командования.

Если бы на нем не было носков, я мог бы его застрелить. По крайней мере, я бы не позволил ему сфотографировать меня. Но на нем были эти толстые шерстяные носки, хотя на нем были резиновые сандалии. Островитяне никогда бы не сделали ничего столь неуместного. Те, кто мог позволить себе носить носки, тоже были в обуви. Я пришел к выводу, что молодой человек действительно должен быть японцем.

Онода увел Судзуки в лес и хорошенько расспросил. Рассказ Судзуки о событиях соответствовал газетам, тому, что Онода привык принимать как вражескую пропаганду.

Судзуки попросил лейтенанта сфотографироваться вместе, иначе ему никто не поверит. Онода согласился. Турист спросил еще раз, на каких условиях тот вернется в Японию, Онода заявил, что после приказа майора Танигути. Майор не был командиром Оноды, но заявил об этом в газетах. Следовательно, по логике Оноды, требовать приказа Танигути, значит не нарушать секретности.

Онода решил провести всю ночь вместе с Судзуки и поговорить с ним как следует. Турист предложил лейтенанту джин, тот отказался, зато с удовольствием принял сигареты. Онода рассказал Судзуки, как он жил на острове.

Наутро они сфотографировались и Судзуки уехал в Японию. Фотографии Оноды вызвали настоящий фурор. Ёсими Танигути нашли, он много лет работал в книжном магазине. Танигути согласился отправиться на остров. Через ящик, установленный на острове японцами, они связались с Онодой.

9 марта состоялась встреча. С многочисленными предосторожностями лейтенант вышел к палатке японцев.

Судзуки стоял спиной ко мне, между палаткой и костровищем, организованным выше на берегу. Он медленно обернулся и, увидев меня, пошел ко мне с вскинутыми руками. "Это Онода, - прокричал он. – Майор Танигучи, это Онода!".

В палатке зашевелилась какая-то фигура, но я всё равно прошел вперед.Судзуки, с глазами, горящими от возбуждения, подбежал ко мне и обеими руками пожал мою левую руку. Я остановился примерно в десяти метрах от палатки, из которой раздался голос: "Это действительно ты, Онода? Я встречу тебя через минуту".

По голосу я определил, что это был майор Танигути. Неподвижно я ждал его появления. Судзуки нырнул в палатку и вытащил фотоаппарат. Стоящий внутри майор без гимнастерки выглянул наружу и сказал: "Я переодеваюсь. Подожди минутку". Голова его исчезла внутри, и через несколько мгновений майор Танигути возник из палатки в полном обмундировании и с армейской фуражкой на голове. Вытянувшись до кончиков пальцев, я выкрикнул: "Лейтенант Онода, сэр, прибыл в ваше распоряжение"

...

Майор Танигути сказал: "Я зачитаю тебе приказ". Я перестал дышать, когда он начал зачитывать документ, который держал торжественно, двумя руками. Достаточно тихо он прочел: "Распоряжения штаба, Четырнадцатая полевая армия", а продолжил более уверенно и громко – "Приказы Специальному отряду, начальник штаба, Бекабак, 19 сентября, 19 ч. 00 мин".

"1. В соответствии с Имперским распоряжением, Четырнадцатая полевая армия прекращает все боевые действия.

2. В соответствии с приказом военного командования № А-2003, со специального отряда при штабе Четырнадцатой полевой армии снимаются все военные обязанности.

3. Подразделениям и бойцам из состава Специального отряда Четырнадцатой полевой армии предписывается прекратить любые военные действия и операции и перейти под командование ближайшего вышестоящего офицера. Если нахождение офицера невозможно, связаться с американскими или филиппинскими силами и следовать их указаниям.

Начальник штаба Специального отряда Четырнадцатой полевой армии, майор Йосими Танигути".

Я стоял смирно, ожидая, что будет дальше. Я был уверен, что майор Танигути подойдет ко мне и прошепчет: "Так много слов. Я передам тебе настоящий приказ позже". Действительно, тут был Судзуки, и майор не мог говорить со мной конфиденциально в его присутствии.

Я внимательно следил за майором. А он просто холодно смотрел на меня в ответ. Проходили секунды, но он так и не сказал ничего больше. Ранец у меня на плечах вдруг показался очень тяжелым.

Майор Танигути медленно сложил приказ, и я впервые понял, что никаких ухищрений не было. Никакой уловки нет – всё, что я услышал, было правдой. Секретного послания не было.

Ранец стал еще тяжелее.

Мы действительно проиграли войну! Как мы могли оказаться такими слабыми? Внезапно всё вокруг потемнело. Буря вскипела во мне. Я почувствовал себя дураком из-за напряжения и предосторожностей, с которыми я пришел сюда. Хуже того, что я вообще делал тут все эти годы?

Постепенно буря улеглась, и впервые я по-настоящему понял: моя 30-летняя партизанская война за Императорскую армию Японии резко завершилась. Это был конец.

Я открыл затвор винтовки и вынул пули.

"Это, должно быть, трудно пережить, - сказал майор Танигути, - расслабься, постарайся успокоиться". Я сбросил ранец, который всегда носил с собой и положил оружие сверху. Неужели мне действительно не понадобится больше эта винтовка, которую я полировал и берег как ребенка все эти годы? И спрятанная в расщелине скалы винтовка Кодзуки – тоже? Действительно ли война закончилась тридцать лет назад? Если да – за что погибли Симада и Кодзука? Если всё происходящее – правда, не лучше ли мне было погибнуть вместе с ними?

Всю ночь он рассказывал майору о своей деятельности на острове.

Настолько холодно, насколько я мог, я докладывал о событиях, одном за другим, но, по мере того, как я говорил, эмоции пересиливали меня и, когда я дошел до гибели Симады и Кодзуки, я несколько раз запинался. Майор Танигути моргал, как будто бы пытался удержать слезы. Единственным, что не дало мне раскиснуть окончательно, было мерное похрапывание молодого Судзуки, который выпил хорошую порцию саке перед тем, как заснуть на своей складной койке.

На следующий день, 10 марта 1974 года, Онода торжественно сдался командиру радарной базы филиппинских ВВС. При себе он имел исправную винтовку, несколько гранат, меч, кинжал и сотню патронов.

В караульном помещении радиолокационной базы я переоделся в свою старую одежду, чтобы выполнить просьбу президента Филиппин Маркоса. Как "заключенный", согласно приказу признавший свое поражение, я не имел права возражать. Я просто сделал, как мне сказали.

Филиппинские военные выстроились по стойке смирно по обеим сторонам асфальтированной дороги на базе. Они приветствовали меня, представив оружие. Отсалютовали мне, если вы можете в это поверить, когда я был всего лишь военнопленным. Я был поражен.

Место было освещено, как днем. Взяв в левую руку меч, завернутый в белую ткань, я направился к генерал-майору Ранкудо. Отсалютовав ему, я поднял меч обеими руками и вручил ему. Он ненадолго взял его у меня в знак согласия, а затем тут же вернул мне. На мгновение что-то, что можно было бы назвать гордостью самурая, охватило меня…».

Спустя день, Онода точно так же вручил свой меч президенту Филиппин Маркосу. Тот вернул его со словами “Ты великий солдат” и обнял его. Президент торжественно помиловал его - ведь за грабежи и убийства Оноду должна была ждать смертная казнь.

Судьба Оноды стала поводом для серьезных дипломатических переговоров между Японией и Филиппинами. Япония заплатила компенсацию в 300 миллионов йен. (Курс йены к доллару 1974 года 292/1. 1 доллар 1974 = 6,57 к современному, то есть Япония заплатила Филиппинам 6 749 000 современных долларов).

12 марта 1974 года лейтенант Хиро Онода вернулся на Родину.

Дома

Приезд Хиро Онода транслировали все телеканалы Японии, буквально каждый шаг. Лейтенант был уже переодет в гражданский костюм. В аэропорту 52-летнего Оноду встречали его 88-летняя мать и 86-летний отец.

Во время встречи лейтенант потерял самообладание только раз - перед дочерью своего бывшего подчиненного Симады, погибшего на острове 25 лет назад. Он извинился перед ней и трижды поклонился фотографии ее отца.

Конечно, Оноду осадили журналисты. «Мне повезло, что я смог посвятить всего себя своему долгу в молодые и энергичные годы», - заявил на пресс-конференции Онода. На вопрос, что было у него на уме все это время, пока он находился в горах и джунглях острова Лубанг, он ответил: «Ничего, кроме выполнения своего долга». «Каков был самый тяжелый опыт? Потерять своих товарищей по оружию». «А самые приятные впечатления? Ничего – ничего приятного не случилось со мной за все эти 29 лет». Тем не менее, Онода не хотел признавать, что все это было напрасно. «Моя страна сегодня богата и велика», - сказал он. «Когда моя цель в войне достигнута, в том факте, что Япония сегодня богата и велика, выиграть или проиграть войну совершенно не имеет значения».

Лейтенанта Оноду тщательно обследовали врачи, он сдал более 200 анализов. Врачи крайне удивились, что после тридцати лет в джунглях Онода не только не имеет проблем со здоровьем, но наоборот, он в лучшей физической и умственной форме, чем многие его ровесники. У него было тело тренированного спортсмена, ни капли жира, острые зрение и слух.

Врачи решили, что Онода выжил и сохранил здоровье благодаря сбалансированному рациону и размеренной жизни, тщательному поддержанию гигиены.

Но главные два фактора выживания были неосязаемы. Первый - несгибаемая воля к жизни. И второй - удача. Оноде повезло, что за тридцать лет у него не было ни серьезной инфекции, ни аппендицита или пневмонии.

***

Несколько дней Япония только и говорила, что о лейтенанте Оноде. Большинство им восхищалось, его военной выправкой, манерами, стойкостью, прямотой и чувством долга. Люди много говорили о том, что Онода напомнил им о подзабытых категориях долга, чести, заставил устыдиться бесконечной погони за материальными благами Японии 70-х.

Однако люди с левыми, социал-демократическими, коммунистическими и леволиберальными взглядами, а также соответствующие СМИ клеймили Оноду как “призрака милитаризма”, обвиняли его в том, что он убил десятки людей, и даже утверждали, что Онода знал о конце войны, но не сдался, потому что ему нравилось убивать.

Оноде вручили миллион йен, но он их пожертвовал храму погибших воинов. Он встретился с премьер-министром, но отказался от встречи с императором, мотивируя тем, что он недостоин такой чести (Онода, а не император). Кстати, император был все тот же, что и тридцать лет назад.

Онода с трудом адаптировался к новым временам. Ему было тяжело прижиться в мире небоскребов, бесчисленных автомобилей и сверхскоростных поездов. Он так и не привык смотреть телевизор. Его преследовала пресса, далеко не всегда доброжелательная.

В итоге, в 1975 году Хиро Онода решил эмигрировать в Бразилию, где уже давно жил его старший брат. Там, на гонорар за автобиографию, он купил ранчо в 1200 гектаров и 1800 голов скота. Через год он женился.

В 1984 году он вернулся в Японию и создал “Школу природы Оноды” для молодежи. Поводом для этого стала новость об убийстве японским юношей своих родителей, а также криминализация молодежи. Через обучение выживанию Онода надеялся положительно влиять на молодых людей. Позднее Онода занимался широкой общественной деятельностью, состоял в умеренно националистических организациях.

В 1996 году он посетил Лубанг и пожертвовал 10 тысяч долларов местной школе. Его приняли хорошо, однако родственники убитых устроили манифестацию, требуя от Оноды компенсацию. Онода удивился и не принес никаких извинений. «В любой стране солдаты действуют по приказу. До тех пор, пока они следуют приказам и не нарушают международное право, они не несут никакой ответственности».

Большинство жителей острова Лубанг, однако, были рады видеть Оноду, который тогда и сейчас является одним из самых известных японцев на Филиппинах. «Некоторые люди говорили, что он убил много людей. Но это уже ушло в прошлое. Он часть нашей истории», - сказала Эми Виллар, учительница средней школы. Однако на Филиппины Онода уже никогда не приезжал.

Бывшие сослуживцы Оноды по Лубангу создали свое общество, в котором Онода не принимал участие. По слухам, они обвиняли его в том, что в своих мемуарах он допустил преувеличения и прямую ложь.

Много лет Онода занимался общественной деятельностью, получил несколько наград и написал несколько книг.

До конца жизни Онода оставался типичным японским солдатом, воспитанным в духе милитаризма. Всякий раз, когда он слышал японскую военную песню, он заливался слезами от волнения. Когда у него неоднократно брали интервью средства массовой информации и его спрашивали, что он думает о сотнях жертв среди невинных филиппинских крестьян и разбитых семьях, он отвечал, что твердо верил, что находится в эпицентре войны и не несет ответственности за гибель мирного населения. Он неизменно говорил: «Солдат должен подчиняться приказам, и я не несу ответственности, если это не нарушает международное право».

Умер Хиро Онода 16 января 2014 года, ему было чуть больше 90 лет.

Я собирался в этом же посте написать о других японцах, воевавших после войны. Но материала набралось на отдельный пост. Так что, кому интересно, ждите через неделю.

@Kabaninja, спасибо за донат!

Литература

Кузнецов, Д. В. «Оставшиеся». Сопротивление военнослужащих Императорской армии Японии после капитуляции, 1945-1974 гг.

Хиро Онода. Не сдаваться. Моя тридцатилетняя война.

Перешивая реквизированную одежду и ткань, японцы старались соблюдать форменный покрой, но с модификациями под островные условия. Форма, в которой Онода сдался в 1974 году, была пошита им собственноручно, как и обувь.

1. Тропическая униформа японской армии. 2. Форма и снаряжение. Описание под катом. 3. Еще снаряжение

Тропическая форма одежды пехотинца японской императорской армии. 1 - хлопковая тропическая рубаха выпускалась в нескольких вариантах и покроем была близка к мундиру тип 95, однако ворот рубахи был сделан открытым, под мышками имелись вентиляционные клапаны, отсутствовала подкладка. Под рубаху поддевалась легкая майка. Знаки различия полагалось закреплять над нагрудным карманом, но часто их крепили на воротник. Пробковые тропические шлемы также выпускались в нескольких вариантах, все шлемы снабжались матерчатыми чехлами. У офицерских шлемов цвет чехлов был белым. 2 - длинные брюки и шорты длинной до колен. Нередко с шортами носили рубахи с короткими рукавами. 3 - стальная каска тип 92 с сеткой для крепления маскировки; 4 - кирка со съемной ручкой. Имелась не у всех пехотинцев. 5 - в каждом стрелковом отделения обязательно имелись хотя бы одни ножницы по металлу; 6 - небольшая мотыжка предназначалась для расчистки сектора для ведения стрельбы и заготовки маскировочного материала; 7 - поясной ремень позднего типа изготовлен из прорезиненной ткани песочного цвета, материал также мог иметь красноватый оттенок; 8 - фляга тип 94; 9 - упрощенный котелок из трех предметов; 10 - ботинки позднего типа с резиновой подошвой; 11 - домашние тапочки; 12 - обмотки на ноге крепились Х-образно; 13 - флаг с автографами друзей и родственников; 14 - пояс «тысячи стежков». Такие пояса с готовыми рисунками выпускались промышленным способом, но стежки делались вручную друзьями и знакомыми воина. Информация: «Пехота Японии 1937-45» («Солдат на фронте № 10)

Основной едой Оноды сотоварищи были бананы. Зеленые бананы горькие, поэтому их приходилось варить. Вторым по значимости продуктом была говядина. Были на острове и дикие буйволы с лошадьми, но, по замечанию Оноды, они не так вкусны. Ну, и “охотиться” на домашних коров, было, наверное, удобнее.

Японцы подкрадывались к стаду и стреляли ни в чем не повинную коровенку, стараясь тратить ровно один патрон. Затем добивали, оттаскивали в горы, чтобы скрыть следы преступления, и там разделывали. Жарили и варили мясо, пока его можно было сохранить, остальное коптили и сушили. Для этого делали рамку величиной со стол, нанизывали мясо на длинные палочки и сушили над огнем много часов подряд. Одной-две коровы хватало человеку на год.

Рацион дополнялся рисом и консервами, экспроприированными у островитян. Мы называли наши потайные рейды с целью захвата ценностей «выходами в свет». Особенно ценным продуктом была соль, ее японцы называли волшебным снадобьем и берегли как могли. Воду кипятили в обязательном порядке.

Японцы тщательно следили за своими фекальными экскрементами и мочой. Если их вид им не нравился, то японцы меняли рацион, уходили с того места, или, наоборот, давали себе больше отдыха. В обязательном порядке рылись отхожие ямы.

Туалетной бумаги у нас не было, так что мы использовали пальмовые листья. Однажды Симада нашёл где-то бумагу, но кода мы начали ею пользоваться, Кодзука сказал «Нам её хватит на два или три раза, а потом снова придётся пользоваться листьями. Так зачем беспокоиться».

Часто мы находили в горах рисунки или фотографии с обнажёнными женщинами. Их оставляли не поисковые группы, их специально оставляли местные жители. Думаю, они считали, мы не устоим перед соблазном взять их, но мы не смели даже прикоснуться к ним, боясь, что это может раскрыть наше нахождение.

Климат острова Лубанг экваториальный морской, имеет два выраженых сезона: дождей и сухой. Онода описывает его так:

Май был самым жарким, было трудно шевелиться, они истекали пОтом как в парной. Температура днем доходила до 38. В июне начинались ураганы, в июле дожди. Ливни шли по нескольку часов в день, иногда такой силы, что видимость была не более двадцати метров. В августе ясных дней становилось больше, но воздух оставался горячим. К середине октября дожди прекращались и до следующего апреля наступал сухой сезон. Самыми холодными были январь и февраль, но даже тогда температура дном достигала 30 градусов. В самое комфортное время погода была “как в жаркое лето в Токио”.

В сухой сезон подыскивалось место для жилья. Оно должно было быть подходящим для собирательства и охоты - то есть, чтобы рядом были банановые плантации и паслись коровы. Из соседних деревень не должно было быть видно огня и дыма и слышно небольшого шума. По возможности место должно было продуваться и быть с прохладной восточной стороны.

Жилье строили перед сезоном дождей, когда местные не ходили в горы. Хижину японцы называли “бахай”, что на местном языке, тагалоге, означало “дом”.

Первым этапом в строительстве бахай было выбрать большое дерево, к которому можно было прикрепить всю конструкцию. Выбрав дерево, мы срезали с него ветви, которые шли на каркас. Стропила крепились по кругу к стволу дерева и покрывались листьями кокосовой пальмы. Их мы связывали вдоль по двое и продевали между полосками расщеплённого бамбука или пальмовыми листьями. В конце всё связывали лианами.

Мы строили бахай на площадке с небольшим уклоном. Верхняя её часть служила «спальней». В качестве кроватей мы использовали сначала три прямые ветви, потом покрывали их бамбуковыми циновками, а на циновки стелили перину из утиного пуха, которые мы реквизировали у местных.

Нижняя часть бахай служила кухней. Наша печь состояла из нескольких плоских камней, из которых был сложен очаг, и шест над ним, на котором висел котелок. Рядом с очагом была защищенная зона, где мы могли хранить дрова и наши винтовки. Стены бахай мы делали из пальмовых листьев таким же образом, как и крышу. Работая своими ножами боло, мы с Кодзукой могли построить хижину за семь-восемь часов.

Упомянутый нож боло является национальным филиппинским ножом. Он используется и как оружие, и как хозбыт-инструмент. Боло широко пользовались повстанцы против американских колониалистов, а сами американцы некоторое время имели их на вооружении в армии. У филиппинских крестьян боло используют, в основном, как садово-полевой инструмент.

Классический боло, современная версия, процесс изготовления

Наши винтовки всегда были рядом. Мы снимали обувь, но за все тридцать лет, я ни разу не снимал на ночь штаны. Я всегда держал на поясе маленький мешочек с пятью патронами.

В первое время, ночью мы укрывались тентом или одеждой. Потом стали использовать высушенные коровьи шкуры. Некоторое время у нас было нечто вроде лоскутного одеяла, сшитого из кусков резины, плававших в море у южного берега. Если ночью начинался дождь, мы просто мокли. Идти было некуда. Когда такое случалось, мы мёрзли, и на следующий день суставы ног у меня болели. Если мой живот ночью мёрз, у меня часто случался понос.

...

Я вёл нечто вроде календаря, который за тридцать лет отклонился от настоящего всего на шесть дней. Календарь основывался в основном на памяти, и количестве оставшейся еды, и иногда я сверялся по луне.

Также помогали счету времени регулярные стрижки, проводимые сверяясь с луной (в буддизме стрижка имеет очень серьезное значение, пострижешься в один день, и будет тебе счастье, пострижешься в другой, будет наоборот).

Каждое утро я чистил зубы волокнами пальм. Умыв лицо, я чистил кожу келпом (вид водоросли, используется в народной медицине). Когда я мылся, обычно я заодно стирал нижнее бельё и гимнастёрку. Я клал в котелок золу и заливал водой. Когда муть оседала, я переливал воду в другой котелок и стирал в ней одежду. Мы внимательно следили, чтобы вывешенная на просушку одежда висела в неприметном месте.

На острове было несколько чистых речек, но за все тридцать лет я мылся целиком только в тех случаях, когда после разделывания коровы мы все были в крови и слизи. В горах не бывает так, чтобы в долине была только река и ничего больше. Долины означают дороги.

За исключением самых узких ущелий глубоко в горах, мы боялись раздеваться догола, даже ночью. Днем мы мыли верхнюю половину тела, поливая друг друга водой. Вечером каждый мыл нижнюю часть тела перед заходом солнца. Я бы никогда не делал чего-либо столь же опасного, как раздеваться полностью.

Мы заботились о нашем оружии и боеприпасах так же хорошо, как о самих себе. Мы смазывали винтовки пальмовым маслом чтобы уберечь от ржавчины, и тщательно чистили при каждом удобном случае.

В холодную погоду пальмовое масло застывало. Тогда мы просто чистили винтовки и оставляли смазку на потом. Когда они промокали, их нужно было полностью разбирать и чистить деталь за деталью. Если времени на это не было, мы смазывали их снаружи, и оставляли полную чистку до лучшего момента. От постоянного воздействия воды приклады начинали гнить, так что иногда мы вынимали патроны из винтовок и вешали их над костром для просушки.

Со временем ложи, приклады и лямки впитали так много пальмового масла, что крысы стали привлекать крыс, особенно лямки, так что когда мы останавливались в местах где было много крыс, нам приходилось вешать винтовки подальше от лиан.

Еще больше неприятностей, чем крысы, доставляли муравьи. Не будет большим преувеличением сказать, что вся горная часть лубанга представляла собой один огромный муравейник. Там жило огромное количество их разновидностей. Некоторые из них любили сырые места, другие отлично чувствовали себя только там, где земля была практически прожарена. Некоторые делали гнёзда из листьев. Но больще всего неприятностей доставляла нам разновидность муравьёв, которые носили кусочки грязи.

Эта разновидность, наиболее многочисленная из всех, всё время заползала внутрь наших винтовок и оставляла там свою грязь. Мне было достаточно ненадолго поставить винтовку на мой рюкзак, как тут же поток муравьёв устремлялся к прикладу, и часть из них заползала в ствол и оставляла кусочки грязи в движущихся деталях. Совсем небольшого загрязнения достаточно, чтобы ружьё заело. Когда появлялись муравьи, мы вешали наши ружья на ветки деревьев. Обычно было достаточно ветрено, чтобы не позволять муравьям залезать высоко на деревья.

Муравьи вредили нам и физически. На острове было по крайней мере пять разновидностей, имевших жала наподобие пчелиных. Они нападали на незакрытые мягкие части тела, и, если у тебя не было иммунитета, место укуса мгновенно опухало. Однажды муравей ужалил меня в ушной канал, и ухо так распухло, что я не мог слышать этим ухом целую неделю. Рана некоторое время кровоточила, а меня лихорадило.

Касаясь жал, на острове жило множество пчёл и ос. Рои, похожие на огромные маскировочные сети, летали в лесистой части острова у подножья гор. Я видел рои в тридцать метров шириной и сотню длиной, окружённые «дозорными» со всех сторон.

Если мы встречались с таким роем, всё, что можно было сделать – прятаться в лесу, а если мы не успевали это сделать, всё, что оставалось – накрыть головы тентом или одеждой, и лежать неподвижно на земле. Если бы мы хоть чуть пошевелились, они бы напали на нас.

Так что мы лежали, стараясь дышать как можно тише, пока рой не улетал. Также меня несколько раз кусали многоножки. Если они кусали человека в руку, у него распухало всё тело на некоторое время, и даже когда опухание спадало, укус заживал очень долго. Меня кусала многоножка в правую кисть в январе 1974 года, и сейчас, когда я пишу эти строки несколько месяцев спустя, укус ещё не зажил.

Многоножки рода Desmoxytes, способны вырабатывать синильную кислоту по принципу бинарного химического оружия. Добро пожаловать в тропики

Под палой листвой попадались скорпионы. Когда мы спали под открытым небом, мы всегда очищали вокруг себя площадку около трёх метров в поперечнике, но даже поле этого несколько раз, проснувшись, я обнаруживал скорпиона под камнем, на который клал голову вместо подушки. Среди других неприятных жителей джунглей попадались, например, змеи толщиной с человеческое бедро.

Партизаны тщательно берегли оружие и патроны, перестрелки с поисковыми отрядами филиппинцев проходили регулярно.

Пуля из пехотной винтовки пролетает около 670 метров за первую секунду после выстрела, а пуля из карабина – всего около 500 метров. У местных были карабины, и, если мы видели, что они в нас стреляют с большого расстояния, мы знали, что у нас есть около секунды чтобы увернуться. Ночью можно даже увидеть летящую пулю, потому что она светиться в полёте голубоватым светом. Однажды я увернулся от летящей пули, развернувшись к ней боком.

Реалистичность процитированного оставляю на совести автора.

Патроны хранили в тайниках в бутылках. Мы проверяли тайники ежегодно в одно и в то же время перекладывали патроны в новые емкости. Мы маркировали точно рабочие патроны кружком и вероятно рабочие – треугольником. Из слишком ржавых патронов мы доставали порох и использовали его для разведения костров. Его можно было поджечь линзами, которые мы реквизировали.

Горные дьяволы

Что касается собственно партизанской борьбы, то Онода часто скромно умалчивает, в чем она состояла. Правда, регулярно он сообщает о перестрелках с филиппинскими солдатами и крестьянами, нажимая на то, что часто японцы стреляли в воздух, или вовсе удерживались от выстрелов.

Однако по другим данным, группа Оноды совершила более сотни вооруженных нападений на радарную базу филиппинских ВВС, а также филиппинских военных, чиновников, полицейских и просто крестьян. Тридцать человек были убиты и более сотни ранены, из них большинство были безоружны.

Более подробно Онода пишет только о поджогах стогов риса на полях, которые японцы делали, чтобы подать знак своим войскам. Такие поджоги они делали регулярно, периодически “отгоняя парой выстрелов” островитян.

Островитяне, конечно, сообщали о наших рейдах расположенным на острове силам национальной полиции, и полиция приезжала. У нас было совсем немного времени, чтобы зажечь наши огни, похватать брошенные жителями припасы и бежать обратно в джунгли. Мы полагали, что местная полиция сообщит о наших рейдах американцам, а японские разведывательные силы перехватят сообщение.

Также японцы вели разведку, как могли. Они даже захватывали “языков”. Онода описывает, как однажды они взяли в плен пастуха.

Я спросил его, зачем он пришел сюда, и он ответил на смеси английского и тагалога и множества жестов "Я оставил собаку стеречь моих коров. Я вернулся чтобы забрать собаку. Я не шпион янки. Не убивайте меня."

Не имея желания оставаться в хижине надолго, мы взяли его с собой в горы, и подробно расспросили о ситуации на острове. Он рассказал нам всё, что знал, от цен на сигареты до средней поденной оплаты. Весь допрос он трясся от страха. Когда мы решили, что выяснили всё, что нужно, мы приказали ему идти домой спать. Его лицо просияло.

В 1965 году японцы, использовав знаменитую японскую вежливость и винтовки “Арисака”, любезно попросили нескольких местных жителей подарить им радиоприемник. На что те любезно согласились, поспешно уйдя, чтобы не смущать гостей. За такие встречи островитяне дали японцам прозвища, наполненные добрым юмором: горные дьяволы, горные бандиты, цари горы.

С тех пор “горные дьяволы” регулярно слушали радиопередачи, пополняя запас батареек у местных жителей. Батарейки они хранили, обмакивая контакты в парафин. Для того, чтобы приемник лучше ловил, японцы натягивали антенну из медной проволоки длиной около десяти метров на высоте пяти.

Как и с газетами, которые попадали нам в руки, мы не верили ничему, что слышали по радио касательно военной обстановки и международных отношений. Мы считали, что слушаем не настоящие прямые трансляции, а подделанные американцами записи, из которых они удаляли всё неприемлемое для себя. ... Как-то раз Кодзука отметил- "Если задуматься,американцы хорошо работают, не так ли?"

"Да, ответил я". "Они должны постоянно убирать то, что не хотят слышать, а потом тут же ретранслировать без задержки. Им, должно быть, удалось собрать команду очень сообразительных людей. Всего одна ошибка, и всё будет звучать фальшиво. Снимаю перед ними шляпу. Это, должно быть, очень хитроумная работа."

Позже, когда я узнал, что передачи не были подделаны, мне стало ясно, что по-настоящему хитроумную работу выполняли мы - когда извлекали из газет и передач тот смысл, который нам хотелось бы услышать.

По вопросах, не касающихся военной обстановки и международных отношений, мы считали передачи достаточно достоверными. Мы, например, признали достоверным сообщение об успешном прохождении Токийских олимпийских игр, и о том, что в Японии появилась "поезда-пули", курсирующие между Токио и Осакой.

Особенно много они слушали радио, когда Кодзука проколол ногу ядовитым шипом, и они находились на одном месте несколько месяцев. Тогда товарищи слушали музыку и трансляцию скачек, при этом делая ставки (без денег, конечно).

В одиночестве

Онода вспоминает своего последнего товарища, Кодзуку, с большим теплом. Он пишет, что за долгие годы напарник стал ему ближе брата. Они всегда старались сглаживать углы, даже в мелочах.

Одна из трудностей с японским языком заключается в том, что в нём есть множество слов, обозначающих "я" и "ты" или "вы", и их надо тщательно выбирать в зависимости от ситуации. В японской армии обычным словом для "тебя" были слова "кисама" или "омае", оба из них могут звучать очень оскорбительно, если не использовать их осторожно. Мы избегали этой проблемы используя слова языка Тагалог- "ако", означавшее "я" и "икао", означавшее "ты".

Однако случались стычки и драки, обычно из-за мелочей. Онода описывает две ссоры, которые произошли, одна из-за того, что он выбрал не ту лиану в качестве веревки, по мнению Кодзуки, другая из-за штанов, уплывших по реке во время стирки. Штаны могли выдать их местоположение островитянам, а также опозорить японцев перед ними своим жалким видом.

19 октября 1972 года японцы очередной раз пошли в “сигнальный рейд”, то есть поджигать стога риса. Они отогнали крестьян с поля выстрелом и стали поджигать стога. Затем японцы стали собирать брошенные крестьянами вещи и замешкались. По ним внезапно дали залп. Кодзуку ранили в плечо. Онода схватил винтовку и принялся отстреливаться. Кодзука по неизвестной причине стоял и не попытался укрыться.

Я закричал ему, чтобы он пригнулся, но прежде чем успел отрыть рот, он простонал "Моя грудь!" Грудь? Они ранили его дважды? Кодзука простонал: "Бесполезно!"

Я видел, как его глаза побелели. Через мгновение кровь и пена хлынули у него изо рта, и он упал лицом вниз. Чтобы выиграть немного времени, я попытался выпустить пять пуль из моей винтовки, но четвёртая просто щелкнула, и выстрела не было. Не раздумывая, я прекратил стрельбу. Я позвал Кодзуку, без ответа. Он не шевельнулся. Я бросил свою винтовку и потряс его за лодыжку, безрезультатно. Это был конец? Он действительно мёртв? Я хотел окликнуть его еще раз, но не мог говорить.

В это было трудно поверить, раз глаза его закатились, а изо рта пошла кровь и пена, значит, он мёртв. Я больше ничего не мог сделать. Я схватил две винтовки и пробежал с полсотни метров к зарослям вниз по склону. Там я обернулся на Кодзуку, но он всё еще лежал там, неподвижно.

Я сдался и заспешил вниз в долину. За моей спиной продолжалась стрельба. Я бежал через лес, кричал "Я убью их за это! Убью их всех! Убью, убью, убью!"

***

В последней части я расскажу, как именно Хиро Онода сдался, как его встретили в Японии, и о его жизни после этого, а также о некоторых других японцев, не сдавшихся после капитуляции.

Окончание следует

@sergey.vlg, спасибо за донат!

Литература

Кузнецов Д. Оставшиеся

Онода, Хиро. Не сдаваться

Несмотря на то, что Япония в 1920-30-е годы является относительно демократичным государством, в ней постепенно берут верх идеи агрессии и превосходства против соседей и превосходства японцев над другими народами. В 1937 году Япония уже начинает войну против всего Китая.

В Японии всегда были сильны настроения национализма. К концу 19 века они были усилены тем фактом, что Япония единственная из всех азиатских стран сумела провести модернизацию. В духе очень модных тогда идей расизма, широко распространенных в европейских обществах (и проникших в Японию), это означало превосходство японцев над другими азиатами в биологическом смысле.

Такие идеи подпитывали военные преступления, которые начались сразу после развязывания японо-китайской войны. После взятия Нанкина город погрузился в оргию насилия с поджогами, массовыми изнасилованиями и бессмысленными убийствами безоружных людей, проводимыми японцами. И эти события не были чем-то уникальным. По всему оккупированному Китаю японцы нещадно грабили китайцев, насиловали, а там, где действовали коммунистические партизаны, проводились жесточайшие карательные акции, китайских крестьян сжигали живьем, беременных женщин кололи штыками, а детей заставляли ходить по минным полям. Такие факты скрывали в самой Японии с помощью цензуры.

Фотографии о Нанкинской резне

При этом в официальной пропаганде повторялась мысль, что китайцев спасают от коммунизма, а их лидер Чан Кайши марионетка Запада. Японский премьер заявлял, что "простым китайцам нечего бояться японцев".

Однако идеями превосходства и милитаризма не хватало организованности. Тогда, примерно с 1939 года, японские политики стали говорить, что демократия устарела, что Японии нужен "новый порядок" и, не стесняясь, заявляли о необходимости подражать европейским фашистским режимам для сплочения и мобилизации нации. Были проведены меры по построению авторитарного государства, огосударствливания экономики, накачки населения милитаристскими и крайне националистическими идеями. И если, как думают многие историки, фашизм в Японии все же не был достроен, то не потому, что японское правительство плохо старалось.

В 1940 году Япония подписала Тройственный пакт с Германией и Италией. 7 декабря 1941 года она совершила нападение на военные базы США Перл Харбор и на Филиппинских островах.

Филиппины были испанской колонией в 1521-1898. Это оставило на островах мощный культурно-социальный след. После испано-американской войны 1898 года США захватили Филиппины, но еще четыре года филиппинцы продолжали сопротивление.

Японцы захватили архипелаг в первой половине 1942 года. В это время они имеют наибольшие успехи в войне, захватив огромные территории в Юго-Восточной Азии и Океании.

Сразу после захвата островов там началось сопротивление, возглавляемое националистами и коммунистами. В 1943 году в войне произошел перелом в пользу антияпонских сил. В течение 1944 года англо-американские силы перерезали японские коммуникации и с октября стали методично очищать от японцев захваченные острова.

15 августа император Японии Хирохито объявил о капитуляции, 2 сентября она была подписана.

Для множества японских солдат это было облегчение страданий, и они сдались в плен. Но в некоторых местах Азиатско-Тихоокеанского региона отдельные группы солдат сдаться отказались. Их стали называть "занрю" (буквально, "оставшиеся"). Их борьба продолжалась недели, месяцы, годы. В отдельных случаях десятилетия.

Кто-то был воспитан в фанатичной преданности долгу и хотел погибнуть в бою. Кто-то не признавал законность капитуляции. Кто-то просто боялся сдаться. Были и те, кто перешел в антиколониальные партизанские движения. Наконец, кто-то не знал о поражении Японии, или отказывался в него верить. Среди них был лейтенант Хиро Онода.

Хиро Онода

В 1922 году в Японии родился японский мальчик Хиро Онода. Родители были интеллигентами. Семья была большая, семь человек, Хиро один из младших. В школе он обожал заниматься кэндо, это когда бьют по голове и другим частям тела бамбуковым мечом и нужно отбиваться. Не видать бы Японии технологического лидерства, если бы при этом на голову (и остальные части тела) не надевали защиту.

Кэндо в сельской школе, Япония, ок. 1920

В семнадцать лет Хиро пошел работать в торговую компанию, рассчитывая, что его отправят в её китайский филиал, где он сможет разбогатеть. Напоминаю, Китай тогда был оккупирован Японией.

Приехав в Ханкоу (ныне коронно известный Ухань), Хиро сразу заявился к старшему брату Тадао, который служил там офицером. “Что ты здесь делаешь, ты в курсе, что тебя здесь убить до смерти могут?” - был в шоке Тадао. “Кто не рискует, тот не пьет саке. Денег дай, брат” - ответствовал Хиро.

Фирма выделила ему служебный автомобиль, и Хиро почувствовал вкус к роскошной жизни. Каждый вечер он ходил в танцевальный клуб и плясал там до полуночи. Это стоило дорого, и Хиро умудрился убедить брата взять на себя половину его расходов. Чтобы знакомиться с девушками, Онода прилично выучил китайский. Однако молодой торговец не только прожигал жизнь, но и упорно работал.

Армия

В 1942 году, в двадцать лет Хиро Оноду призвали в армию, и, после подготовки, отправили служить в Китай, в Наньчан. Там снова служил его брат, Тадао. “Это дорого мне обойдется”, подумал Тадао, когда увидел младшего брата. На службе Хиро подрос и заматерел аж до 163/60, участвовал в военных действиях против партизан и решил подать документы в офицерскую школу, так как хотел пойти на войну в “сияющей офицерской форме”.

В январе 1944 Оноду отправили в офицерскую школу в Куруме, Япония. Он пишет:

"Дьявольский Куруме", как его называли студенты, был очень суровым тренировочный лагерь, а капитан Шиджео Шигетоми старший офицер в моем классе был самым суровым офицером. Его девизом было "Лучше истекать потом на плацу, чем истекать кровью на поле боя", и он без устали тренировал пятьдесят своих солдат. Любимыми словами Шигетоми было "Ты тупой" и "Ты всё делаешь наоборот". Обычно эти фразы процеживались им перед тем, как отвесить хорошую пощечину провинившемуся.

От капитана Шигетоми я узнал, что такое настоящая военная подготовка, и что такое быть солдатом. Капитан Шигетоми сделал из меня офицера, и именно моя офицерская гордость поддерживала меня все тридцать лет на Лубанге”.

В офицерской школе его навестил брат Тадао.

Когда он увидел меня, он спросил: "Что с тобой случилось?" ."Почему?" – спросил я. "Теперь ты выглядишь настоящим мужчиной"- был ответ... Мы немного поговорили, а когда он уже собрался уходить, брат посмотрел мне прямо в глаза и сказал: "Будь сильным! Уже скоро тебе понадобиться вся сила, что у тебя есть!". Я твердо ответил: "Не волнуйся. Я умру как мужчина".

"Хорошо" – сказал мой брат, -"не стоит специально лезть на рожон, чтобы погибнуть. Но лучше быть готовым умереть, если придет твой черед".

Я прогулялся вместе с Тадао до ворот части, и когда оставалось всего несколько шагов, он повернулся ко мне и тихо спросил: "У тебя когда-нибудь была женщина?". Я просто улыбнулся ему, ничего не говоря. Наши глаза встретились, и он сказал искренне: "Ну, тогда всё. Береги себя!".

Он повернулся и пошел прочь, а я собрал всю свою смелость, чтобы сказать: "Дай мне пятьдесят йен, чтобы было на что вспомнить тебя".

Окончив школу, Онода ожидал отправки в свою часть, в Китай, но вместо этого его распределили в Японию, в секретную часть. Там оказался тренировочный центр обучения разведывательно-диверсионных групп, которые называли “отряды умиротворения”. Первого сентября началось обучение и состоялась торжественная линейка.

“Наш командир подполковник Мамору Кумагава обратился к нашему курсу из 230 офицеров со следующей речью: "Задача данного отделения школы - дать вам подготовку в области приемов ведения секретных операций.

Поэтому настоящее название школы должно держаться в абсолютной тайне. Далее, вы сами должны отбросить всякие идеи о возможности получения воинских почестей". Это сообщения не стало для меня шоком, потому что мой брат предупредил меня в Токио, но остальные смотрели друг на друга с изумлением и тревогой. Тревога только увеличилась, когда один из инструкторов, лейтенант Саваяма, встал и засыпал нас вопросами:

"Когда вы, джентльмены, прибыли в Футамату, какое впечатление произвела она на вас?" – спросил он. И, не ожидая ответа: "Если бы здесь были расквартированы войска, сколько, по-вашему, батальонов было бы там, какая здесь основная промышленность, что это за город, сколько продовольствия, по-вашему, город мог бы обеспечить армейским частям, какова средняя ширина зданий в городе?"

Конечно, никто из нас не имел даже смутного представления о правильных ответах. Мы были ошеломлены!

А он продолжил – "Я пытаюсь показать вам, что значит слово "разведка". Чтобы сделать карты, нужные для планирования военных операций, нам нужна информация – разведывательная информация, - о самых разных местах. Моя задача – научить вас, как получать развединформацию, нужную для военных задач. Вы научитесь замечать всё вокруг вас и оценивать с точки зрения военной разведки."

Надо сказать, что товарищи Оноды восприняли это без особого восторга. Кто-то считал себя недостаточно умным, кто-то хотел стать офицером, а не “шпионом”.

Изначально годичный курс обучения по военным временам втиснули в три месяца. Все 230 курсантов обучались в тесной аудитории, и когда выходили покурить, то выскакивали через окна, чтобы не толпиться в дверях. Онода был заядлым курильщиком, и выкуривал в день по пачке, а за игрой в маджонг и по две.

Обучение длилось по восемь часов, с огромными домашними заданиями, которые многие были вынуждены делать до полуночи и на выходных. Содержание обучения сильно отличалось от офицерского, в первую очередь, по духу. Обычных командиров тренировали на довольно простые действия, они должны были водить солдат часто в лобовые, самоубийственные атаки.

Будущие разведчики-диверсанты и партизаны учились очень гибко подходить к уставу, инициативе, на первое место ставить цель, а не средства. Если для обычного офицера героическая смерть в бою была хорошим итогом, то разведчики учились выживать любой ценой.

“В те времена если солдат, попадавший в плен, попадал назад в Японию, его судили военным трибуналом и часто приговаривали к смерти. Даже если приговор не приводился в исполнение, окружающие подвергали его остракизму, что он так или иначе оказывался мертвым. Солдаты должны отдавать свою жизнь ради своего долга, а не пресмыкаться в лагере для военнопленных.

"Наставления для солдат" генерала Хидеки Тоджо явным образом указывали: "Тот, кто не хочет обесчестить себя, должен быть сильным. Он всегда должен помнить о долге перед своей семьей и своей общиной. Он должен ревностно стремиться, чтобы они верили в него. Умри, но не соверши унизительного преступления."

А в Футамате нас учили, что сдаться в плен – приемлемо. Нам говорили, что, сдавшись в плен, мы можем сообщить противнику ложную информацию”.

В то время (1944) мы уже знали об исследованиях ядерного оружия, проводящихся в Соединенных Штатах. Такие же исследования проводились и в Японии, но донесения свидетельствовали, что Америка, имея значительно большее богатство и значительно больше ученых, существенно опережала Японию. Хотя наши донесения не сильно отличались от слухов, мы знали, что однажды ядерное оружие будет использовано против Японии. В октябре 1944 года американские войска высадились на Лейте, а общая ситуация стала так плоха, что все всерьез заговорили о вторжении в наше отечество. Мы чувствовали, что каждая минута приближает нас к моменту, когда нас наконец отправят в бой. Но нас это не особенно нас беспокоило. Мы были уверены, что даже если враг высадиться в Японии, в конце концов Япония победит. Как и все наши соотечественники, мы считали Японию неуязвимой страной богов”.

Был в разведшколе еще один аспект, который объясняет многие последующие поступки Хиро Оноды. Им непрерывно вдалбливали, что тайная война это путь обмана, что враг непрерывно будет использовать дезинформацию, хитрые уловки, чтобы ввести в заблуждение. Поэтому к любой информации нужно относиться подозрительно, быть внимательным к мелочам, сопоставлять и сравнивать. Оноде вколотили параноидальный стиль мышления, который, наверное, необходим разведчику, но сыграл потом с ним злую шутку.

30 ноября 1944 курсантов выпустили из училища. “Я решил, что, скорее всего, отправлюсь на Филиппины и буду вести партизанскую войну в горах, пока не погибну там в одиночестве, не оплакиваемый никем. Хотя я знал, что мои усилия не принесут мне ни славы, ни почестей, мне было всё равно”.

Хиро Онода (справа) и его младший брат в 1944

Заехав перед отправкой на войну, Онода выпросил у матери фамильный кинжал.

“Этот кинжал был оружием последнего шанса, который передавался от моей пра-бабки к моей бабке, а затем – к матери. Я помню рассказ моей матери, как ее мать подарила ей этот кинжал, когда она выходила замуж за моего отца. Он был в белых ножнах, и мать торжественно сказала, вручая его мне его: "Если тебя захватят в плен, используй его чтобы убить себя".

Я поклонился, хотя внутри знал, что не покончу с собой, даже если меня возьмут в плен. Поступить так означало бы не выполнить свой долг секретного агента. Я выпросил у нее кинжал просто для самозащиты”.

Еще он спер у отца дорогую тому трубку для благовоний, “на память”. Попрощавшись с родными, Хиро Онода отбыл к месту службы.

***

На Филиппинах непосредственными начальниками Оноды были два майора, Такахаси и Танигути. Очень быстро Хиро и его товарищи по разведшколе получили назначения. Хиро Онода отправлялся на остров Лубанг, о котором не имел ни малейшего представления. Его задачей была партизанская война на случай захвата острова американцами.

Перед отправкой они получили напутствие от командира дивизии и самого генерал-лейтенанта, начальника штаба 14-й армии Акира Муто (также известен, как военный преступник, участвовал в Нанкинской резне, совершил многочисленные пытки и убийства гражданских и военнопленных на Филиппинах и в Китае, повешен в 1948).

Комдив сказал Оноде и другим: "Вам категорически запрещается умирать от своей руки. Может понадобиться три года, может понадобиться пять лет, но, что бы ни случилось, мы за вами вернемся. До тех пор, пока у вас остается хоть один солдат, вы – его командир. Вам, может, придется питаться кокосами. Если так – питайтесь кокосами! Ни при каких обстоятельствах не отдавать свою жизнь по собственному желанию".

“Я снова вспомнил, чему меня учили в Футамате, и поклялся себе, что исполню данный мне приказ. Вот я, младший офицер, получаю приказ прямо от командующего дивизией!

Такое не могло случаться часто, и я был вдвойне впечатлен легшей на меня ответственностью. Я сказал себе "Я справлюсь! Даже если у меня не будет кокосов, даже если мне придется есть траву, я справлюсь! Это мои приказы, и я их исполню!" Теперь это звучит странно, но тогда это было всерьез”.

31 декабря 1944 года Хиро Онода прибыл на остров Лубанг, где ему предстояло провести следующих тридцать лет своей жизни.

Лубанг

Остров Лубанг входит в Филиппинские острова и находится в 115 километрах от Манилы, столицы Филиппин. Мы знаем, что Онода прятался на Лубанге тридцать лет, соответственно, представляется огромный остров с густыми лесами и высокими горами. На деле остров имеет максимальную длину 30 и ширину 8,5 километров, общая площадь 185 квадратных километров. Остров действительно сильно холмистый и пересеченный, высшая точка 417 метров над уровнем моря. Сам Онода, когда увидел карту острова, подумал: “И где тут партизанить?”.

На острове были аэродром и радарная станция, гарнизон в совокупности насчитывал около 150 человек. Аэродром находился в столичном городе острова, Лубанге.

Онода тут же развил кипучую деятельность по подготовке к партизанской борьбе, так как уже 2 января 1945 стало ясно, что американцы собираются высаживаться на Лубанге в самом скором времени. Но гарнизон состоял из измученных войной людей, которые были готовы скоро погибнуть, но не имели воли вести долгую партизанскую войну. Скорее всего, они смотрели на зеленого фанатичного лейтенанта как на занозу в заднице, и не особенно-то рвались ему помочь. У Оноды же не было полномочий приказывать гарнизону, он должен был только содействовать им в своей сфере.

“Меня прозвали «Нода Сойу», по названию известной марки соевого соуса. «Нода» намекало на моё имя, а «сойу» подразумевало «шои», в переводе – младший лейтенант. Всё это означало, что я не был главным блюдом – всего лишь частью приправы”. Разными правдами и неправдами Оноде все же удалось сделать запас риса и тайники с оружием и взрывчаткой.

26-го февраля 1945 американцы высадились на острове, в окрестностях городка Тилик. Их было около пятидесяти, слишком мало. Онода заподозрил ловушку, но командир гарнизона, лейтенант Суехиро самодовольно заявил, сколько бы ни было янки, они сметут их в море, и отправился с солдатами оборонять Лубанг. Все они погибли в первую ночь высадки.

Хиро Онода снова настоятельно просил оставшихся офицеров и солдат отступить в горы, но они отказались. Вместо этого три оставшихся в живых лейтенанта совершили разрозненные попытки атаковать врага и были убиты. В течение трех последующих дней гарнизон был полностью разгромлен, остались только отдельные группки солдат.

При этом вследствие неразберихи Онода не выполнил задание своих командиров, взорвать пирс и аэродром. Вместо этого он помог взорвать самих себя раненым в госпитале.

Когда мы уже собирались уходить, пришел человек из палатки с ранеными и попросил дать им взрывчатку. Я пошел к палатке, чтобы выяснить, в чем там дело. Молодой человек с очень бледным лицом посмотрел на меня снизу вверх со своей койки и прошептал "Мы не можем идти. Позволь нам убить себя здесь"

Остальные двадцать человек в палатке, все смертельно раненные, жалобно смотрели на меня.

Я подавил свои эмоции и сказал "Хорошо, я сделаю это. Я присоединю запал, чтобы вы могли взорвать динамит ...Но есть одна вещь, о которой я должен просить взамен. Мне трудно давать вам приказы, когда вы уже подготовили себя к смерти, но я должен попросить вас еще раз - всего один последний раз - послужить своей стране. Не взрывайте себя, пока не увидите врага у своей палатки. Тут есть еда. Вы продержитесь, пока не появится враг." Один ответил "Для нас все равно, придет враг или нет"

"Я знаю. Но не все равно нам. Если враг захватит эту базу, мы не сможем к ней вернуться. Нам нужен какой-то способ узнать, пришел ли враг или нет. Вы меня понимаете?"

...

Потом я вернулся на это место и не нашел и следа ни от палатки, ни от двадцати двух трупов. Не осталось ничего, кроме огромной зияющей ямы в земле. Я стоял и смотрел на нее. Я не думал склонить голову, или прочитать молитву. Я просто стоял и смотрел на эту ужасную дыру. Даже слезы не хотели приходить.

После поражения

Всего на острове осталось порядка пятидесяти солдат, разрозненных на небольшие группки.

Около двадцати солдат, с которыми поддерживал связь Онода, разбились на четыре группы по принципу личной симпатии. Одну из них возглавил лейтенант. Он не попытался возглавить всех солдат, считая их обузой для своей миссии - быть готовым помочь будущей японской высадке. Действительно, большинство солдат больше думали о своих желудках, чем о каких-то боевых действиях.

Так, прячась от патрулей, оставшиеся японские солдаты дотянули до осени. Они построили себе в лесу укрытия и жили там, питаясь оставшимися запасами и ничего не предпринимая. В октябре японцам попала в руки первая листовка о капитуляции их родины. Они не поверили ей, так как накануне была стычка с американским патрулем. Почему по японцам стреляли, если война закончилась? В декабре на остров сбросили кучу листовок с приказом командования 14-й японской армии, с приказом сдаться. Но солдаты нашли, как им показалось, кучу несоответствий в документе, и посчитали его подделкой.

В апреле 46 года листовок с призывами сдаться на остров стали сбрасывать все больше. В итоги в том же месяце отряд японцев в 41 человек сдался. Единственными сражающимися японцами на острове остались группа Оноды в четыре человека.

Эти четверо не поверили в призывы, несмотря на то, что листовки теперь писались на хорошем японском, были подписаны сдавшимися и обращались напрямую к Оноде. Лейтенант и его люди верили, что это уловка врага. Правда, поначалу листовки и устные призывы поколебали одного из солдат. Но Онода сумел убедить остальных продолжать сражаться. Все четверо поклялись стоять до конца. Это было начало апреля 1946 года.

***

Группа Оноды, как уже было сказано, состояла из четырех человек, самого лейтенанта, капрала Сёити Симады, рядового высшего класса Кинсити Кодзуки и рядового первого класса Юити Акацу. Симаде было 31, Кодзуке 25, Акацу 23. Лейтенанту Хиро Оноде недавно исполнилось 24 года.

Симада был высоким и здоровым крестьянским парнем, единственным женатым. Он был самым бодрыми и энергичным, и в разговорах всегда занимал центральное место. В родной деревне капрал часто занимался заготовкой древесного угля, почему ему приходилось подолгу жить в горах, одному. Он имел самый большой опыт выживания в дикой местности и был лучшим стрелком.

Кодзука был сыном зажиточного крестьянина, очень замкнутым и молчаливым. Акатсу был из бедной семьи токийского сапожника, очень слабым физически и морально, его даже сначала не хотели брать в группу.

Группа Оноды постоянно перемещалась по острову, ночуя в одной палатке. Палатка почти не защищала в сезон дождей, так что все в первый год отчаянно мерзли в этот период. Работу старались распределять по справедливости. Несмотря на то, что Онода был формальным начальником, решения принимались сообща.

У каждого было по винтовке, у троих Арисака тип 38, у Оноды тип 99. Тип 38 образца 1905 это очень типичная магазинная винтовка конца 19 - начала 20 века, какие широко применялись до середины 20 века. Сделана на базе винтовки Маузер-98, продольно скользящий затвор, скорострельность около 20 выстрелов в минуту, магазин на пять патронов 6,5*50. Патрон обладает хорошим пробивным действием, при этом за счет меньшего калибра и мощности боезапас несколько больше, чем у аналогичных. Тип 99 это развитие 38-го, но под другой патрон, 7,7*58, единый для винтовок и пулеметов. Также у каждого партизана было по два пистолета и две гранаты. На всех было 300 патронов к Типу 99, и 900 к Типу 38.

Винтовка Арисака Тип 38

В начале у отряда был всего трехмесячный запас риса. В разведшколе Хиро Оноде преподавали спецнавыки, такие, как прослушка телефона, незаметное вскрытие писем и снятие наручников, но почти ничего о выживании в дикой природе. Так что ему пришлось осваивать все это на ходу.

В следующей части: как отряд Оноды вел борьбу, скрывался в джунглях, что ели, где жили, от чего страдали, какими были взаимоотношения и представления о внешнем мире.

Продолжение следует

Литература

Кузнецов Д. Оставшиеся

Мак-Клейн Д. Япония 17в. -наше время

Онода, Хиро. Не сдаваться