Однако воды в вине было явно с избытком. От бега, хохота и волнения она испарилась первой. И теперь мне просто хотелось пить, унять как жажду, так и сбить волглый привкус, будто выдуваемый пузырём из моего рта. Я снова толкнулся в двери, даже не обратив внимания, что декорации сменились. Костюмированные бездельники исчезли, а лавки помрачнели, избавившись от зазывал и от вывесок. (Не было и матерчатых лент на колышках между булыжниками мостовой - с рекламами услуг для отдыхающих.) Да все магазинчики тут даже погрязнели, будто кончились в продажном квартале фанфароны, выдающие свой утильный товар за приличную вещь.

Обтирая руки платком после противной и липкой дверной ручки, я рассмотрел комнатку, в какую попал. Собственно, рассматривать здесь было нечего - на единственной стене без драпировки под шёлк висел гонг. Старинный, медный, однако начищенный, словно солнышко. Я позабыл о жажде и ударил в него с одним горячим желанием: если здесь есть тот, кто способен отдраить гонг, не мог бы он вытереть и ручку... Но взявшийся извне юнец, выскочивший бесёнком из стены, в неких портках и феске без кисточки, не был охоч до разговоров. Он молча протянул мне ладонь. Я со вздохом дал сколько-то - и вдруг повёл носом... Вокруг сладостно запахло моим любимым духом непристойных приключений. Мне почудилось, что я понял, где оказался.

Юнец рыбкой нырнул за драпировку, тут же отдёрнув её для меня и исчезнув. Я спустился на несколько ступеней и увидел магазинчик с грубыми деревянными полками и с таким товаром, который нельзя было соотнести с чем-то известным или знакомым. К тому же - прямо посреди комнаты - из земли росло настоящее карликовое дерево, всё в колючках. На них, по чьей-то безумной прихоти, были насажены красные бумажные цветы... Но тихое местечко оказалось обитаемым.

Под деревом стояла совсем молоденькая девушка, темнее тюрчанки и милее степной азиатки, зато и в алом тюрбане (сливавшемся с крупными цветками, украшавшими шипы пустынной недоросли) на клубке чёрных косиц, закрученных высоко, и в жемчужно-прозрачных шальварах сразу. Я догадался, что она лишь изображает кого-то, как фрейлина порой королеву, для забредающих сюда проходимцев. Впрочем, это не имело значения, ведь она была не просто привлекательна.. Её по-своему скомороший наряд, дополненный оранжевыми губами и клеопатровыми стрелами колера половой мастики, не имел верха! Только светло-коралловый гарнитур затейливого плетения спускался с тонкой шейки и чуть касался вольного пояса шальвар, когда она наклоняла уставшую от веса причёски головку почтительно и смиренно.

Я взял с полки не знаю что, первый попавшийся предмет. Спросил на странной смеси языков, ходившей по здешним улицам, не название вещи или цену, а как это можно использовать. Она тихим грудным голосом отвечала: за награду ей разрешается показать. Я достал побольше денег и положил перед ней.. Велико же вышло моё разочарование! Девушка лишь надела на себя пару спиральных браслетов, растягивающихся от запястья до локтя, и скрестила гибкие руки, чтобы сомкнуть звенья. Вероятно, жест, как и предмет, олицетворяли покорность, но такое меня не трогает.

Зато я быстро поумнел и принялся выбирать. Нашёл длинную перевязь, схожую с полотнами цирковых гимнастов, на надёжной застёжке. Выложил почти всё из имевшейся при себе наличности - и легонько примотал свою рабыню к дереву под её щедрую к богатому клиенту улыбку. Затем переспросил глумливо, всё ли разрешается примерять. Она подтвердила, но уже беспокойнее, тараторя про обязательность награды.. Я взял отличный кожаный кляп и отстегнул свои часы с каменьями, преподнеся их к её ногам. После, с редчайшим наслаждением, затянул и кляп, и концы полотна, только теперь защелкнув скобу.

Сняв пустой золотой медальон вместе с крестом, я показал продавщице последнюю выбранную вещицу. Она жутко и страждуще застонала, побледнев, как восковая свечка, кладя оттенок лишь ранами от шипов. Даже оранж с её губ над кляпом сполз до рассеянного света гелиотропа. Жаркая бабочка обращалась назад, в мотылька, летящего на скользнувший по хладной каменной плите отблеск луны.

Ковбойское лассо из этого - воистину! - магазинчика редкостей стряхнуло с деревца все цветы и обломало половину колючек. Я замер ненадолго в своём представлении, где импресарио нежданно велел марионеткам сыграть трагедию. А потом очнулся, привёл в порядок костюм, схватил только свои часы и бросился вон.

В первом же маскерадном павильоне взял маску не глядя, расплатившись банковским билетом на имя своего завтрашнего сопровождающего. Нацепив её, прошёл по галерее с кутилами, прибившись к каким-то вопиюще шальным нахалам, и фланировал с ними после по набережной, имея успех и сыпля отчего-то солёными моряцкими остротами.

Когда в ожидании фейерверков погасили огни, я оказался рядом с благопристойным семейством, смотревшим на воду, где в лодках проплывали хмельные знатоки публичных эффектов, постоянно топящие друг друга. Я занялся тем же самым осмотром, подыгрывая озорной дочке семейства, пухленькой и свежей, шутками и комплиментами. Как вдруг девушка повернулась ко мне и страшно вскрикнула, напугав родных!

Сбежав под гул зрителей и треск шутих, я снял маску. На меня по-отечески взирал, ухмыляясь ненасытным вурдалаком, мэтр Синяя Борода. Он был отвратителен своими буграми щёк и далеко высунутым носом, годящимся для Сирано или Арлекина. Да к тому же пропитан фосфорным составом и горел синим пламенем. Действительно, выглядит весьма пугающе. Не то что под маской!

Всё правда, с обеих сторон. Вот только жениться снова я пока не собирался.