Я думаю: «Может, я умер?» Мозг: «Нет, хуже — ты жив. Ты вчера даже с пожарным щитом дрался». Я, с полной уверенностью и облегчением:

— «Зато я победил!»

Мозг:

— «Щит остался висеть. Ты — нет».

Поворачиваюсь на кровати в надежде заснуть и забыть этот ужас — и включается вестибулярный аппарат. В ухе живёт встроенный гироскоп. Маленькие улитки с жидкостью решают: стоишь ты ровно или пора кувыркаться. Эти улитки решили устроить вечеринку: «Сегодня мы катаем хозяина на карусели!» Земля уходит вбок на 30 градусов, и я оказываюсь у шкафа. Видимо, шкаф теперь кухня. Дохожу до настоящей кухни. Смотрю в кран. Жажда. Сенсор жажды орёт: «Пей, мразь, ещё литр!» Я вливаю воду в себя — и мгновенно просыпается рвотный центр. Тело решает: «Всё, что ты ел и пил вчера — куплено на кредитку. Верни обратно». Сижу на полу, обнимаю унитаз. И вот тут просыпается интероцепция. Каждый орган отчётливо напоминает о себе:

Печень кричит: «Ты меня убил».

Желудок: «А я не подписывался на самогон».

Сердце бьётся так, будто внутри открылся подпольный клуб техно-рейва. Вход бесплатный, но выход закрыт..

Пытаюсь подняться — бляяяяяя ноцицепция. Болит всё. Даже ресницы. Даже мысль о том, что я существую. Особенно мысль. Доплёлся до зеркала. Смотрю на себя опухшим взглядом. Алкогольно-индуцированный тиннитус решает выдать фоновый гул уровня советской трансформаторной будки. Я вижу свои глаза — красные. Понимаю: да, вот он я, homo sapiens похмеликус. Пытаюсь поднять руку, чтобы поправить волосы. Но рука тянется мимо головы, как у куклы с отвалившейся деталью. Тело и сознание рассинхронизировались — проприоцепция мать ее.

Короче, тело — это храм. Но после вчерашнего в этом храме, кажется, выбили витражи и насрали в алтарь.

Всё началось в пятницу. Мы решили позвать Ленку и Пашу. — Напиши им, что будет торт, — прошептал муж, хищно помешивая блендером полкило куриной печени. — Скажи, что авторский рецепт. Шоколадного цвета коржи и нежный сливочный крем.

Технически, он не врал. Печень после жарки коричневая? Коричневая. Майонез с чесноком сливочного цвета? Безусловно.

Я отправила сообщение: “Ребята, ждем в 19:00 на чай! Испекли торт, просто бомба, тает во рту!”

Ленка ответила через секунду: “О-о-о! Мы как раз на диете сидели всю неделю, сегодня сорвёмся! С нас игристое!”

— Они на диете, — сообщила я мужу. — Отлично, — кивнул он, смазывая очередной блин жирным слоем «Провансаля». — Значит, железа в организме не хватает. Мы их спасаем.

К семи вечера квартира наполнилась ароматом. Правда, пахло не ванилью и корицей, а жареным луком и честной пролетарской столовой. Чтобы сбить друзей с толку, я зажгла в коридоре три ароматические свечи с запахом «Карамельный капучино». Это создало в прихожей уникальный обонятельный диссонанс, напоминающий попытку съесть борщ в «Старбаксе».

Звонок в дверь. Вваливаются счастливые Ленка и Паша. Паша держит бутылку дорогого просекко, Ленка — коробку элитного чая. — Ну где? Где этот шедевр? — Ленка скидывает туфли и бежит на кухню.

На столе, на красивом блюде, возвышается ОН. Печёночный торт. Мы постарались на славу. Сверху он был густо посыпан тертым желтком (что издалека напоминало бисквитную крошку) и украшен веточкой петрушки, которая притворялась экзотической мятой. Выглядел он как добротный, пропитанный «Медовик» или даже «Спартак».

— Выглядит потрясающе, — выдохнул Паша, разливая игристое. — Ну, за сладкую жизнь!

Мы с мужем переглянулись. В наших глазах плясали чертята. — Давайте чай наливать не будем пока, — предложил муж, сдерживая хохот. — Сначала попробуйте. Чтобы вкус раскрылся.

Я отрезала Ленке щедрый кусок. Треугольник плюхнулся на тарелку, слегка дрогнув майонезными боками. Ленка, предвкушая взрыв глюкозы, подцепила вилкой огромный кусок, закрыла глаза от удовольствия и отправила его в рот.

Время остановилось. Я видела, как её мозг пытается обработать входящие данные. Ожидание: Сладкий бисквит, заварной крем, нега. Реальность: Жареная куриная печень, чеснок, луковая зажарка, жирный майонез.

Её лицо прошло пять стадий принятия неизбежного за одну секунду:

1. Отрицание: “Это, наверное, соленая карамель?”

2. Гнев: Глаза открылись и округлились до размера блюдец.

3. Торг: Попытка не выплюнуть это на скатерть.

4. Депрессия: Осознание, что диета нарушена ради субпродуктов.

5. Принятие: Судорожный глоток просекко, чтобы смыть вкус чеснока.

— Это… — выдавил из себя Паша, который тоже успел откусить. — Это что… печень?

— Сюрприз! — заорали мы с мужем, хлопая в ладоши, как тюлени. — Печёночный торт! Ну смешно же, да? Вы думали сладкий, а он сытный! Ха-ха-ха!

В кухне повисла тишина. Свеча «Карамельный капучино» догорала, смешиваясь с запахом предательства.

— Вы больные, — тихо сказала Ленка. — Я хотела эклер. Я мечтала об эклере с понедельника. — Зато гемоглобин подняли! — парировал муж.

В итоге торт мы ели сами. Ленка с Пашей пили пустой чай и смотрели на нас с той смесью жалости и опаски, с какой смотрят на людей, разговаривающих с голубями.

Вечером, когда они ушли (прихватив с собой нераспечатанную шоколадку, которую нашли у нас в шкафу в качестве моральной компенсации), я спросила мужа: — Слушай, а почему они не смеялись? Это же классика! — Не знаю, — пожал плечами он, доедая третий кусок. — Наверное, у них нет чувства юмора.

Я зашла в соцсети и увидела статус Ленки: «Ищу новых друзей. Критерии: адекватность, отсутствие тяги к кулинарным пранкам и понимание значения слова “Торт”».

В комментариях кто-то спросил: “А где найти таких друзей, которые зовут на печёночный торт?”

Я хотела ответить, но увидела, что Паша уже написал ответ: «В психдиспансере. В отделении для буйных кулинаров».

Что ж. Зато у нас осталось полторта на завтрак.

Этот и другие рассказы тут https://dovlatov-ai.web.app/blog/saharnaya-koma-i-majoneznyj...