Доброго времени суток, пикабу.
Два месяца я проработал на севере, в тундре на нефте-газовом месторождении. Вместе со мной работали как русские ребята, так и ребята из Узбекистана. Численность 50/50
Я могу написать парочку паст про жизнь на севере, отношения между русскими и узбеками, особенностях работы на кухне и складах(сколько тратят подрядные РосНефти организации и насколько там всем на всё похуй) о жёсткой нехватке женщин, мизерной официальной зарплате и мерзких людях.
А сейчас я просто хочу представить свой рассказ об узбекском бадабуме в условиях крайнего севера.
Чучка. Павел Шубин
2017
Это всё произошло недавно. Я работал в тундре на одну нефтедобывающую компанию.
Четырнадцать месяцев назад:
За шторкой, в другом конце вагона шли предельно громкие разговоры на иностранном языке. В вагоне, в котором я жил две комнаты.
Так не в каждом вагон-доме, но у нас вышло так, что в одной комнате жили только узбеки, а в другой я и типа “русские”.
-Пиздят там, чебуреки, - сказал один мой сосед.
-Чебуреки? - с улыбкой спросил я.
-Да, а кто они? - ответил другой - Чебуреки, ебать их в рот.
Я совершенно не обременён ни расизмом, ни национализмом и мне было смешно, что далее человек стал чесать о том, что Его зарплата всего тридцать восемь тысяч из-за узбеков. “Это чебуреки работают за такую маленькую зарплату, и поэтому у нас такая же. Дешёвая раб. сила. А им хули? Они там миллионеры, в чуркостане”.
-В соседние организации, - мол - берут только русских и зарплаты там, как у людей, раза в три больше.
Почему он не работает в соседней организации он не рассказал.
Люди едут работать на север от безысходности, они, в основном, уже никуда более не могут устроиться и, чтобы как-то содержать семью им нужно добывать сраную нефть, жить в сраной тундре, в сраном рабочем городке на тридцать вагон-домов, по восемь человек в каждом. Злоба здесь - это нормально. Эти люди злятся на себя, но ругают других.
Мне плевать, я уснул. Мне снились женщины, их глаза. Мне никогда не снится секс.
Я тогда уже привык вставать в шесть и без будильника. Но так, как на работу мне только к восьми, мне пришлось слушать очередной русский бред и узбекский вар-вар. Что ни говори, а язык их звучит, будто они выплёвывают слова, а не говорят их.
Я был подсобным и работал в столовой. Приходил я только после завтрака, когда все уже давно на работе. Два часа в обед и два часа во время ужина у меня так же были свободны. А всё остальное время, вплоть до одиннадцати вечера я занимался заготовками.
-Доброе утро! - привычно поприветствовал я народ на кухне.
Они мне ответили и мы сели завтракать. Один огромный плюс работы на кухне - постоянный доступ к еде.
В столовой, кроме меня работало ещё четыре человека: Мирзохид, Гафур, Зохидджон и русский Саша. Повар, пекарь и два помощника.
Узбеки меня не раздражали, а вот русский щенок выводил меня из себя всем своим существом. Его вид, его речь, его голос - это сборник мерзких анекдотов про быдло и гопников. Он - смак, выжимка всего самого худшего, что есть в русских людях.
А ещё он не мог заниматься мясом, его тошнило, он блевал от вида и запаха мяса.
Нежный ублюдок.
А узбекам нельзя трогать свинину, поэтому в тот день, как и в любой другой свинину резал я. Я нарезал чучку на отбивные, а затем и, собственно, отбивал.
План был прост на каждый день: на всех готовят окорочка курицы, для узбеков что-то из говядины, а для не опирающихся на догмы в вопросе питания людей что-либо из свинины.
Людей давно приучили, потому много возмущений по этому поводу я не слышал.
Это такая экономия у местных начальников, хотя я совершенно не согласен с этой экономией.
Эта блядская “экономия” нисколько не помогает, а только вредит. Я прекрасно знал ситуацию на складах, из чего мы готовили, и что мы ели. Большая часть припасов сгниёт до конца года, если их не переработать. Я лично хоронил полтонны курицы, покрывшейся плесенью и сгнившей - э к о н о м и я.
К обеду, конечно, отбивные были не готовы и я оставив мясо в закрытом полиэтиленом бачке, ушёл на отдых.
Когда я вернулся, то обнаружил, что свинина была уже замаринована.
-А чё мне делать?! Ты нет, он “Бээ”, пришлось, - возмущался узбек, которому пришлось потрогать чучку.
-Чё такое “чурбан”? - спросил меня Зохидджон, когда успокоился и уже мирно кушал за столом.
Я часто объяснял ему значения слов или фраз. Например, ему очень не понравилась фраза “ёб твою мать”. Это совершенно неприемлемо в Исламе. Но вот, когда я объяснял значение слова “чурбан”, он особо не реагировал. Он улыбнулся, поднял руки к небу, затем поднёс их к лицу, будто умылся и вышел из-за стола, поблагодарив за обед.
Он пошёл работать, а я же сидел и продолжал медленно есть.
После обеда я сам взялся за работу под любимую музыку.
В тот день Зохид был весьма разговорчив. Сначала он лютовал за свою религию и рассказывал мне про четыре книги от Бога. Затем спрашивал, почему русские подчиняются Иисусу. “Он же умер, он не Бог!” - восклицал он.
-Чё Бог умер? - с улыбкой спросил он?
-Ницше говорит, да.
-Мёртвому подчиняетесь?
-Я никому не подчиняюсь. Работай и отъебись от меня с этой хуйнёй.
Время прошло незаметно, я заготовил продукты на завтра и доготовил отбивные.
С первыми, появившимися в проёме людьми, я ушёл из столовой. Эти два часа во время ужина я вновь провёл за разговорами с домом. Тоскливо тут, на севере.
-Кушай свинину. - первое, что мне предложили, когда я вернулся на кухню.
-Нет.
-Почему? - спросил Гафур.
-Не хочу, - спокойно отвечал я, наливая кофе.
-Вкусно же! - воскликнул Зохид.
-Откуда ты знаешь? Тебе нельзя чучку.
-Ты же готовил! Нам нельзя! Куда деть? - с каждым выплюнутым словом он вскидывал руки - Ешь!
-Мне тоже нельзя. Я - жид.
-Кто? Жит? Чё такое жит?
-Еврей, ну.
-Эээээээээ… еврей - он засмеялся - Ты сказал, ты немецъ. Какой еврей?
-Бабушка еврейка, то бишь и я.
-Тобишь?
-Значит, - ответил я с последним глотком кофе.
-Кушай свинину, - с напором сказал Мирзохид.
-Не, я всё, напился кофе. Рахмат.
-Совуле. Блят. - ответил мне Зохид.
Я помыл за собой кружку и принялся за работу. Коллеги ещё минут десять сидели и что-то бурно обсуждали на родном языке. После они разошлись и на кухне остались только я и Зохидджон. Он больше со мной не заговаривал.
К одиннадцати вечера на кухне всё было, как нужно и я ушёл спать, оставив восточного парня одного.
Ночь.
Сон прочь.
Там сын и дочь.
На вид я - точь в точь, но
Это лишь моргана точно.
Я спал на первом ярусе.
На часах 3:35, я проснулся от того, что сосед сверху наблевал прямо с кровати на пол. Он выскочил на улицу, едва не упавши на собственной блевоте.
В комнате уже не было никого, кроме меня.
Я аккуратно перешагнул через куски свинины и слизи на полу и вышел на улицу.
Там, на удивление, было темно. Тучи заволокли небо и солнце на горизонте не могло прорваться, чтобы осветить тундру. Только огромный факел вдали освещал песчаную бурю красным. Выглядело так, будто мир вокруг запорошило пеплом.
Песок бил в глаза и я не сразу заметил, что на улице десятки блюющих людей, не попавших в общий туалет или просто не способных дойти до него. Кто-то согнувшись, кто-то на четвереньках. Народ изрыгал пищу и издавал страшные звуки. Будто сам Ктулху прячется в буре. В темноте были слышны знакомые голоса, они ругались матом.
Я побежал к медику и он, возможно, мог бы как-то помочь, если бы сам не валялся в мед. вагоне в луже кровавой блевоты.
Я пытался сам помочь людям, но понятия не имел как. У медика из знакомых мне лекарств оказался только активированный уголь. Десять упаковок! Это всего на десять человек, а их там в разы больше.
Единственное, что я мог сделать - это раздать таблетки ближайшим ко мне людям, помочь хоть кому-то. Только вот они были не в состоянии ничего проглотить.
Песок бил людям в глаза, большая часть из них была без верхней одежды, половина лишь в трусах, как спали.
Что я с ужасом заметил тогда: слышны были только русские слова, русские маты и проклятия.
К утру всё стихло. К утру все стихли.
Когда солнце поднялось с горизонта, и буря стихла. Я увидел людей, лежащих в песке, с глупо открытыми, как у рыб ртами и покрывшихся коркой из песка. Люди попадали в самых отвратительных позах, буря замела по половине их тел. И все они были мертвы.
Я стоял посреди вагон-города и совершенно не осознавал происходящее. Или осознавал слишком хорошо. Я не чувствовал себя внутри своего тела, я видел всё будто со стороны и понял, что ничего не чувствую.
В 6:30 на улицы вышла сотня узбеков. А я стоял всё там же, всё так же. Они шли со всех сторон с весёлыми и, как обычно, громкими голосами. Перешагивая через заметённые песком трупы, они шли ко мне.
