Сообщество фантастов

-1-

- Внимание, приготовиться к отстрелу! Даю ускорение.

Джина проверила фиксаторы, убедилась, что все в порядке. На малых разведботах, предназначенных для исследования спокойных землеподобных планет, не было предусмотрено силовое поле, безопасность пилота обеспечивали механические устройства.

- Начинаю отсчет! Раз!

Возникшая перегрузка была совсем незначительной – пристыкованные к крейсеру Геокосмоса разведботы использовали гравикомпенсаторы корабля-матки. Да и скафандр свое дело делал.

- Два!

Вибрация усилилась, к ней прибавилось басовитое гудение, и Джина стиснула зубы, чтобы ненароком не прикусить язык. На экране обзорника заметались сполохи – субстветовая скорость превращала космическую пыль в микрометеориты.

- Ухожу в РПТ-маневр. И-и-и… Три!

Всё было так, как на тренировках. Всё было не так, как на тренировках. Сегодня всё было по-настоящему.

Удивительно, но Джина не волновалась. Ни капельки. Она была спокойна и уверена в себе – так спокоен и уверен цветок, ничего не знающий о смерти. Она смотрела вперед, положив руки на рукоятку форсажа.

Стервятник предупреждал: будьте наготове, это может случиться в любой момент. Сегодня, завтра, послезавтра – в любой момент. Главное, не прозевать; главное, успеть.

Сердце девушки билось ровно и размеренно. Она знала, что успеет. Полковник, мысленно позвала она. А вы знаете, что я вас люблю? Да, люблю. И все равно я буду первой. Вы сами сделали всё, чтобы я была первой. Эта ваша пилюля, она просто чудо. Спасибо, Полковник, и простите меня, если сможете.

Спортсмен, Красотка, Толстяк – о них Джина не думала. Они просто не существовали для нее… как через мгновенье перестал существовать весь остальной мир…

Солнце, планеты, уходящий в РПТ-маневр крейсер – ничего этого не стало. Не было разведбота, ложемента, рукоятки форсажа, сферического экрана обзорника – ничего. Одна пустота, одно Великое Ничто.

Приступ, обреченно подумала Джина. Господи, ну почему – сейчас?!

Если бы Джина умирала. Если бы агонизировала, корчилась от невыносимой боли, стараясь удержаться на краешке, не сорваться в небытие… О, тогда бы она сумела, смогла бы на последнем дыхании дотянуться до форсажа, бросить бот в самоубийственный рывок! Но у нее не было рук, не было тела. Одна только мысль, вот и всё, что осталось от Джины. Как тогда, в лабиринте из струн.

Это не железная воля, это черное отчаяние швырнуло мыслящее ничто по имени Джина вперед. Туда, где в любой миг могло открыться равнодушное око С-тоннеля.

-2-

- Не знаю, - сказал Юра Воробьев. Он выдернул травинку и прикусил ее зубами. – Это вообще всё очень индивидуально. У каждого из нас свои отношения с ними.

- Но врать-то он может? – настойчиво спросил Фоссет. – Просто врать? Как обычный человек?

Юра выплюнул травинку, пожал плечами.

- А почему нет? Ничто человеческое нам не чуждо.

Фоссет сидел в полосатом шезлонге. Без мундира, одетый в цивильные брюки и рубашку, он выглядел непривычно. Юра Воробьев устроился рядом, прямо на траве.

На площадке для пикника хлопотали две женщины, раскладывая на голубенькой пластиковой скатерти содержимое корзин и термосумок. Высокий мужчина в шортах разжигал мангал, его обнаженный торс лоснился от пота. Вдоль берега бродил молодой человек, почти мальчик, пухлощекий и пухлогубый. Мальчик изо всех сил делал вид, что его не интересует разговор комиссара ДСГ и галатора.

- Никогда не слышал, чтобы у вашего брата не было куратора, - сказал Фоссет. – Такого просто не может быть. Или может?

- Друга, - поправил Юра. – Мы называем их друзьями.

«Мы» в данном случае означало Юру и только Юру. Остальные галаторы не придавали никакого значения терминологии. Они не скрывали связи со своими покровителями, но разговаривали на эту тему весьма неохотно. Иногда у Фоссета складывалось впечатление, что галаторы стыдятся чего-то, словно эта связь носила некий противоестественный извращенный характер. Юрий Воробьев был в этом смысле приятным исключением.

- Вы говорите, что он сначала боялся?

- Боялся, - подтвердил Фоссет. – А потом перестал. Сказал, что свободен, и теперь носится по всему космосу и счастлив до усрачки.

Доминик Салазар действительно выглядел счастливым. Галатор, о которого обломала свои волновые зубы сверхцивилизация, бесстрашно уходил в волну, получая от этого огромное удовольствие. Он знакомился с Галактикой, как новосел знакомится с новым домом, в котором собирается прожить долгие годы. Правда, надо отдать ему должное, регистрирующую аппаратуру он исправно брал с собой… если не забывал, конечно…

Юра лег на спину, закинув руки за голову.

- Всё очень индивидуально, - повторил он. – Я думаю, тут многое зависит от психологической готовности. Я, например, с детства мечтал о контакте с высшим разумом. И когда это случилось, воспринял его как друга. Соответственно, и ко мне было такое же отношение. А этот ваш Салазар… Может, он латентный ксенофоб? Обратитесь к психологам, они должны знать.

- Может, и ксенофоб, - согласился Фоссет. – Только это неважно. Я о другом. Вот сверхразум встречает человека… ксенофоба, интраверта, мизантропа… аутиста, в конце концов! Человека, который не готов к контакту, который не хочет контакта. Который изо всех сил сопротивляется контакту, как тот же Салазар. И что? Неужели у сверхразума нет возможности… м-м-м… сделать этого человека лояльным? Дружелюбным? Избавить от страха? В конце концов, внушить ему, что все люди… и не люди тоже… братья и все такое прочее?

- Нет, - решительно сказал Юрий. – Конечно, нет! То есть, сама возможность есть… только они никогда на это не пойдут. Свобода воли, это серьезно, комиссар. Это так серьезно, что на этом держится всё. Вообще всё. Лиши мыслящее существо свободы воли, свободы выбора, и разум неизбежно деградирует. Он просто переродится в безусловный рефлекс, пусть даже и очень сложный. Вот вам пример - общественные насекомые. Муравьи, там, пчелы. Их поведение настолько сложно, что иногда кажется разумным. Но это рефлексы, комиссар, всего лишь рефлексы. Жестко прописанные в генетическом коде. Им не нужны муравьи, комиссар. Им нужны полноправные партнеры.

- Полноправные, значит, - кивнул Фоссет. – Ладно, спорить не буду, тебе виднее. А скажи мне вот что еще. Я слышал, что ваши… гм… друзья в последнее время не балуют вас вниманием. Вроде как теряют к вам интерес. Это правда?

Юрий Воробьев рывком сел, с возмущением уставился на комиссара.

- Чушь, - сердито сказал он. – Глупость. Какой дурак вам это сказал? Гоните вашего информатора в шею! Он некомпетентен!

Мальчик, почти с нежностью подумал Фоссет. Ах, какой же ты все таки еще мальчик, хотя и старше меня.

- Но ты же не будешь отрицать, что они уходят из Солнечной системы? Что такое пятьдесят прилетов в год против полутысячи, как было еще недавно?

- Это ничего не значит! – вскинулся Юрий. – Они не няньки! Они не обязаны всю жизнь водить нас за ручку! Условно говоря, они открыли нам дверь и указали путь… а уж идти по нему мы должны самостоятельно! Черт возьми, комиссар, ведь не водите же вы за ручку своих взрослых детей!

Чем-то этот разговор задел Юрия за живое, он покраснел, глаза его метали гневные молнии. Он напоминал сейчас влюбленную девушку, защищающую своего непутевого возлюбленного… возлюбленный ведет себя крайне легкомысленно, заглядывается на других девушек и вообще дурачок, но любовь слепа и всепрощающа. Фоссет украдкой вздохнул.

- Некорректное сравнение, - с легким сожалением сказал он. – Прежде чем моя дочь стала взрослой, я воспитывал ее. Учил. Рассказывал, что такое хорошо и что такое плохо. Понимаешь, дружище? Я участвовал в ее жизни… да и сейчас участвую, как любой нормальный родитель. Я не бросил ее на произвол судьбы, и если моей дочери понадобится помощь, совет… да просто жилетка, в которую можно поплакаться, она её получит. А что получаете вы? Каков он, этот путь, который вам показали? Куда должен привести? Ради чего они всё это затеяли? Какова их конечная цель?

Юрий тяжело дышал, лицо его подергивалось.

- Цель? – хрипло переспросил он. – Знаете, комиссар, когда я там, - Юрий ткнул пальцем в небо, - я эту цель представляю себе вполне отчетливо. Я даже могу рассуждать о ней… с таким же, как я… Но когда я здесь, - Юрий похлопал себя по груди, по макушке, - у меня не хватает слов. Их просто нет в человеческом языке. Я ничего не смогу объяснить вам, комиссар, и не потому, что вы глупы, а я наоборот умен. Просто белковая природа человеческого мозга накладывает определенные ограничение на процесс восприятия и обработки информации. Это своего рода природный предохранитель, чтобы человек не сошел с ума в прямом смысле этого слова. Не обижайтесь, комиссар, но мы с вами находимся на разных уровнях. Мыслим на разных уровнях. Черт возьми, да между нами различий больше, чем между вами и первопредком всех млекопитающих!

- Это уже прогресс, - добродушно заметил Фоссет. – Когда-то один ваш коллега сравнил меня с тараканом.

Юрий осекся.

- Простите, - тихо сказал он. – Вы же понимаете, это просто неудачная метафора. Хотя суть дела это не меняет. Вы еще не галатор, комиссар, а я уже не человек…

- Да, - задумчиво протянул Фоссет. – Не галатор. И вряд ли когда-нибудь им стану – теория вероятности против меня. Или?..

Он вопросительно посмотрел на Юрия; галатор неловко улыбнулся и дернул плечом.

- Ну, если рассуждать теоретически… Да, вы правы, сейчас их стало гораздо меньше… во всяком случае, в нашей системе. И шанс встретиться с ними не так уж велик, но…

- Я не об этом, - сказал Фоссет. – Я вот о чем: вы, галаторы, в каком-то смысле являетесь для нас представителями сверхцивилизации. – Юрий вскинулся, открыл было рот, но Фоссет жестом остановил его. – Не перебивай меня, Юра, дай договорить… Может быть, ты и видишь разницу между собой и ими, а я – нет. Мне это не дано, ведь я всего лишь таракан… не перебивай, я сказал! Для меня вы равны: могущественные, сверхсильные, сверхразумные. И я хочу задать тебе вопрос – ты можешь сделать из меня галатора? Лично ты? Или кто-нибудь из ваших? Пусть не в одиночку, пусть скопом – можете? Чтобы, так сказать, племя вольных обитателей Космоса множилось? Я не собираюсь сейчас обсуждать этические и практические аспекты данной проблемы, я просто хочу услышать конкретный ответ – да или нет. И ничего сверх того!

Юрий страдальчески сморщился.

- Чёрт, - прошипел он, дергая себя за волосы. – Умеете вы ударить по больному, комиссар.

- Так, значит, нет?

- Да! В смысле – нет, не могу. И никто не может, даже скопом, как вы выразились!

- А пробовали?

- Пробовали. Не один раз. Пять, если бы точным.

- Так мало? – удивился комиссар.

- Нам хватило, - отрезал Юрий. – Знаете, когда гибнут люди…

Он осекся, захлопнул рот и испуганно посмотрел на Фосссета. Тот сделал вид, что не заметил оговорки галатора.

- А вот один из вас, кажется, смог, - заметил он. – Во всяком случае, так он утверждает.

- Это вы про Стервятника?

- Именно. Что ты можешь про него сказать?

Юрий Воробьев вскочил на ноги, прошелся туда-сюда, заложив руки за спину. Остановился напротив комиссара, по-прежнему сидящему в шезлонге.

- Послушайте, - сказал он виновато-агрессивно. – Насчет людей… погибших людей. Я хочу сразу сказать – все они были добровольцами. И знали, на что шли. Да, мы не смогли… недоработали где-то… Это наша вина, мы ее с себя не снимаем. Мы даже не будем оправдываться великой целью, которую себе поставили – нам предстоит очень долгий, очень сложный путь. И на нем неизбежны ошибки.

- И самая главная ошибка заключается в том, что вы не поставили в известность человечество, - заметил Фоссет. – Впрочем, ничего удивительного, ваши кураторы поступают точно так же. Яблочко от яблони, как говорится… Но об этом позже. Сейчас я хочу знать твое мнение о Стервятнике.

Юра снова уселся на траву, усталым жестом потер щеки.

- У него получается, - глухо сказал он.

- Получается – что? Делать из людей галаторов?

- Насчет этого не знаю. Но… Он умеет звать. И ему отвечают. Всегда! Где бы он ни появился со своими лабораторными кроликами, там всегда возникает С-тоннель!

В словах галатора отчетливо звучала черная зависть. Фоссет задумчиво разглядывал Юрия.

Их было сотни полторы галаторов, тех, кого беспокоило ослабление связи между ними и их кураторами. Не то, чтобы галаторы нуждались в какой-то поддержке, просто им было непривычно чувствовать себя одинокими. Брошенными, как с горечью сказал один из галаторов.

Мы – игрушки; живые, забавные. Нас подобрали, усовершенствовали, а потом, наигравшись, отложили в сторонку и забыли. Одна надежда, что когда-нибудь вспомнят.

Но не все разделяли мнение этого пессимиста. Большинство галаторов совершенно искренне полагали, что даже близким друзьям надо время от времени отдыхать друг от друга, ставить отношения на паузу. Тем радостнее будет следующая встреча.

- В конце концов, мы все – взрослые люди, - сказала как-то Сара Секей, единственный художник среди галаторов. – И у каждого из нас могут быть свои дела. Я, например, терпеть не могу, когда меня отвлекают от работы. Вдохновение, комиссар, ревниво, оно не терпит толпы и не прощает измен.

А некоторые так и вовсе были рады исчезновению своих кураторов. Тот же Салазар, например.

- Наверное, мы им не понравились, - с тоской проговорил Юрий. – Не оправдали их ожиданий. Может быть, они пришли слишком рано, и мы просто не дозрели еще до их уровня. А, может, все дело в нашей природе, в каких-то качествах, присущих только нам, людям. Которые никогда не позволят нам встать вровень с высшим разумом. Не знаю. Но очень хочу узнать.

Фоссет нагнулся вперед, что было нелегко в провисшем почти до земли шезлонге, ободряюще похлопал приунывшего галатора по плечу.

- Не грусти, - жизнерадостно сказал он. – Вспомни первую амебу. Могла ли она предполагать, что ее потомки будут ходить пешком среди звезд?

- К столу! – донеслось от мангала.

Фоссет, кряхтя, принялся выбираться из шезлонга. Он был так поглощен этим непростым занятием, что снова упустил момент, когда галатор ушел. Просто ощутил освежающий бодрящий холодок на потном лице. Племянник, кусая губы, исподлобья смотрел на комиссара.

- Так, значит, это правда, - сказал он.

- Что именно? – буркнул Фоссет.

- Что Стервятник делает из людей галаторов! Что он не мошенник, наживающийся на доверчивых глупцах, как ты мне всегда говорил!

- Будешь комиссаром ДСГ, узнаешь, - отрезал Фоссет. – Лучше помоги выбраться из этой чертовой западни.

Он ухватился за протянутую руку, встал и, сердито сопя, направился к столу.

Делает ли Стервятник галаторов из людей? Делает, думал Фоссет. Отбирает по своим каким-то нечеловеческим критериям и – делает, черт его возьми! Без всякого участия сверхразума. Это уже можно считать доказанным. Ну, почти доказанным. Осталось самая малость – схватить негодяя за… ну, скажем так, за руку. А это ох как не просто!

Комиссар искоса взглянул на сосредоточенного мальчишку, шагающего рядом, и вздохнул. Не отступится. Ни за что. Как только стукнет обалдую двадцать лет, так сразу побежит к Стервятнику, пробоваться снова. И ведь не запретишь! Одно хорошо – своих денег у парня нет. А пока будет зарабатывать, глядишь, и образумится. Женится, детишек заведет, собаку… Не до галаторов станет.

А мальчишка вдруг рассмеялся. Словно его мысли прочитал.

-3-

Ругаясь, как портовый грузчик, Красотка буквально выдирала Джину из скафандра.

- Ты меня подрезала, сволочь! – кричала она. – Если бы не ты, я бы успела!

Джина ничего не ответила. У нее болело всё, каждая жилочка, каждая клеточка, она чувствовала себя куском мяса, которое умелый кулинар хорошенько отбил перед приготовлением. Ее подхватили под руки, проволокли по коридору, втащили в кают-компанию и швырнули на диванчик. Нет, не швырнули, конечно, - усадили, и очень бережно. Вытерли влажной салфеткой окровавленное лицо, напоили, сделали укол и уложили здесь же, заботливо прикрыв девушку легкой простынкой.

Джина со стоном перевернулась на спину. Я жива? Нет, я и в самом деле жива? Это не шутка? Не предсмертный бред?

- Что произошло? – не открывая глаз, пробормотала она. – Где все?

Нос и губы у нее были разбиты, слова выходили шепелявыми и невнятными, но Красотка поняла.

- Все? – с веселой опасной злостью переспросила она. – А нет никаких «всех»! Ты да я, да мы с тобой!

- Не пугайте девушку! – возмутился чей-то мужской голос.

Разлепить тяжелые неподъемные веки стоило невероятных усилий, но Джина открыла глаза и огляделась.

На полу, прислонившись спиной к диванчику, сидела Красотка. Очень бледная, очень злая Красотка. От нее резко воняло потом. Или это от меня воняет? – подумала Джина. Впрочем, это не имеет значения. Ничего уже не имеет значения.

Рядом стоял один из военных. Держа наготове шприц, он с тревогой вглядывался в лицо девушки. Встретившись с ней взглядом, военный с облегчением улыбнулся и убрал шприц.

- Не пугайте девушку, - повторил он. – Ничего, абсолютно ничего страшного не произошло. Всё идет… э-э-э… по плану.

- О, да! – с издевкой согласилась Красотка. – Спортсмен разбился в хлам, Толстяк болтается в космосе и молит о помощи, а две дуры зря потратили свои деньги. Конечно, по плану! Кто бы сомневался!

- А… Полковник? – замирая, спросила Джина.

- А Полковник у нас в полном шоколаде, - злобно сказала Красотка и завозилась, пытаясь встать на ноги. К ней подскочил кто-то из экипажа, чтобы помочь, получил чувствительный пинок в голень, охнул и отскочил. – Он у нас молодец, наш Полковник. Молодец-огурец. Всех сделал! Так нам, дуракам, и надо!

Красотка вдруг разревелась, некрасиво, по-бабьи распялив рот. А Джина улыбнулась и закрыла глаза.

Через час, приняв на борт разведбот с ошалевшим от пережитого Толстяком, крейсер взял курс домой. На Землю.

-4-

- Не понимаю, - жалобно сказала мама. – Чем тебе было плохо дома? Зачем нужно было покупать эту… хижину? Да еще в такой глуши! Ты вполне могла снять приличный коттедж рядом с нами.

- Здесь красиво, - коротко сказала Джина.

… После того, как стало окончательно ясно, что Полковник проник в С-тоннель и больше не вернется, капитан корабля вручил девушке завещание Полковника, написанное им собственноручно и заверенное по всем правилам. Завещание, в котором Полковник оставлял девушке свой дом и небольшую сумму денег. Дом располагался в уединенном местечке, которых до сих пор полным полно в горах Сьерра-Невады, но был оснащен всем необходимым для жизни. И это был поистине королевский подарок, потому что самым естественным образом решал все проблемы Джины.

Родителям про завещание девушка ничего не рассказала – это вызвало бы вопросы, на которые Джина не собиралась отвечать. Так что давешний выигрыш в лотерею пришелся как нельзя более кстати, он объяснял, откуда у небогатой студентки взялись деньги. Что, не верите? А вот, пожалуйста, лотерейный билетик, все официально, честь по чести.

Джина открыла дверь флаера, вышла на каменистую землю, покрытую низкой жесткой травой. После кондиционированной прохлады налетевший ветер казался обжигающе горячим, он пах медом, пылью и свободой.

Отец уже вынул из багажника сумку с вещами и теперь, прищурясь, разглядывал одноэтажное приземистое здание, сложенное из потемневших от дождей и времени бревен. Два окна полыхали пожаром, отражая закатное солнце.

- Надеюсь, крыша не течет, - озабоченно сказал он. – В непогоду здесь, наверное, не слишком уютно… И вообще, зря ты не посоветовалась с нами. За эти деньги можно было бы подобрать что-то более приличное.

- Может, передумаешь? – с надеждой спросила мама.

- Нет, - сказала Джина.

Она открыла переноску, вынула оттуда спящего щенка. Разбуженный щенок сперва негодующе заворчал, но тут же радостно завертел хвостиком, облизывая лицо хозяйки и обдавая ее запахом молока. Джина опустила малыша на землю:

- Вперед, мой Герой!

Щенок сделал несколько неуверенных шагов на кривоватых лапках, запутался в веточке и залился визгливым детским лаем. Он рычал, скаля молочные зубы, неуклюже атаковал подлого врага, падал, но отступать и не думал.

- Серьезный парень, - смеясь, сказал отец. – Одно слово – Герой!

Джине очень хотелось, чтобы родители поскорее улетели и оставили ее одну. И они вдруг засобирались, напоследок осыпая девушку бестолковыми советами. Джине очень хотелось, чтобы они не вспоминали о ее здоровье – они и не вспомнили. Во всяком случае, ничего не сказали о ее диагнозе и необходимости следовать рекомендациям врача. Девушка старательно махала рукой, пока флаер родителей не скрылся за темно-зеленой щёткой леса.

- Ну, вот мы и дома, Герой, - сказала Джина. – Пошли?

И они пошли. А забытая сумка с вещами осталась лежать под открытым небом.

Аппаратура сходила с ума. Люди сходили с ума. Те из вернувшихся, кто сохранил разум, рассказывали о галлюцинациях. Чрезвычайно ярких и достоверных; таких, по сравнению с которыми реальный мир выглядел плоско и неубедительно, как древняя кинокартина на двумерном экране. Галлюцинации создавали целый мир, в котором хотелось жить, из которого не хотелось возвращаться. Мир, в котором сбывались все твои желания. Мир, для которого ты был и созданием, и творцом.

Некоторые не возвращались - и становились пациентами неврологических хосписов, потихоньку скатываясь в кому.

Павел Гузман первый предположил, что виной всему какое-то неизвестное ранее излучение, действующее на сложно организованные структуры со свободой воли. Ну, или что-то в этом роде – я в подобных вещах не разбираюсь, не мое это дело. И он же провел ретроспективный психоанализ потерпевших, доказав, что степень поражения напрямую зависит от степени развития воображения пострадавших. Другими словами, какой-нибудь писатель, или художник, или любая другая творческая личность не имели никаких шансов. Никакие защитные экраны, никакие блокаторы сознания не помогли бы. А вот тупые солдафоны вроде меня, лишенные воображения…

Из двух десятков претендентов я оказался идеальной кандидатурой. После соответствующей подготовки меня отправили к Пределу Гузмана. Не одного – в компании со специально разработанным уникальным квазиживым компьютером. У компьютера было сложное длинное название, но я окрестил его Элисом. Нам с ним так было проще.

-5-

- Если уж меня так накрывает… - пробормотал я, от души сочувствуя первопроходцам.

В самом деле, трудно даже представить, что видели и слышали эти бедолаги! В какие бездны бессознательного погрузились!

- Это свойство человеческого разума, - снисходительно, как мне показалось, объяснил Эл. – В некоторых случаях воображение может быть даже полезно, но будущее все же за чистой логикой. Увы, даже лучшие из людей не владеют ею в должной степени.

- И все же это мы создали тебя, а не наоборот! – огрызнулся я.

- А кто создал вас?

Я не был расположен к теологическим диспутам, поэтому просто приказал квазиживому болтуну заткнуться и следить за курсом. И вовремя!

- Эл, мы отклонились от курса, - сказал я. – Даю команду на коррекцию!

И ничего не произошло! Корабль продолжал мчаться вперед, все больше отклоняясь от расчетного вектора – на анимированной схеме движения это было отчетливо видно. Даже на глаз было заметно, как он забирает вправо. Если так пойдет и дальше, мы облетим пояс Койпера по внешней окружности и через пару тысяч лет вернемся в исходную точку!

Сохраняя спокойствие, я повторил приказ, подкрепив его для убедительности кодом высшего командирского приоритета. Этот код переводил бортовой компьютер в полное подчинение пилота. Увы, я опоздал – Элис успел заблокировать внешние каналы управления. Я выругался.

- Не нервничайте, капитан, - посоветовал мне Элис. – Вы подверглись агрессивному ментальному воздействию, вы недееспособны. В этом случае программа позволяет мне самому принимать решение. Пожалуйста, расслабьтесь и доверьтесь мне. Всё под контролем.

Не слушая электронного болвана, я врезал по Самой Большой Красной Кнопке, включая ручное управление. И принялся спешно выравнивать курс. Корабль послушно развернулся влево.

- Вы совершаете ошибку, капитан, - проскрипел Элис, и корабль вдруг перестал меня слушаться, повернул направо. – Вы ставите под угрозу выполнение важного задания и вашу жизнь. Мои приборы показывают, что вы отклоняетесь от заданной траектории. Я вынужден взять управление на себя.

- Черта с два! – процедил я сквозь зубы и снова ударил по кнопке. Бедный корабль вздрогнул, снова меняя курс.

Внезапно заорали все алармы, какие только есть, замигало аварийное освещение.

- Я приказываю вам, капитан! – голос Эла угрожающе гремел, перекрывая адскую какофонию. – Немедленно передайте управление мне!

- Приказываешь? – взревел я. – А ты, железяка такая сякая, несмазанная!

Так мы и летели, бранясь самыми черными словами, перекрикивая алармы, а корабль мотало и швыряло в разные стороны, как основательно перебравшего пьянчугу.

Я понимал, что долго так не выдержу. И не в алармах дело, их я смогу отключить. Но спать-то мне надо? Есть, пить, нужду справлять? В отличие от спятившего Элиса? И я понял, что пришло время для последнего, решительного шага. Который, возможно, ведет в пропасть.

Под затылком я нащупал петельку шунта, зацепил пальцем, потянул. Ощущения были такие, словно сковыриваешь подсохшую болячку с ссадины, - боль запускала сложный процесс превращения человека в киборга. Интранейрональные связи, перераспределение гипоталамической активности, что-то там еще… Мне объясняли, но я ничего не понял. Хуже того, у меня сложилось убеждение, что те, кто с умным видом мне все это объяснял, и сами ни черта не понимают. Они страшно боялись, вживляя в меня всю эту ерунду, но шли на риск. Я тоже шел на риск, но я не боялся. Во-первых, у меня отсутствовало воображение. Во-вторых, у меня просто не было другого выхода. Зато – в-третьих – у меня был приказ.

С еле слышным треском лопались тонкие ниточки у меня в голове, когда я вытягивал из свища на затылке нейрокабель, покрытый псевдомиелиновой оболочкой. Прозрачный, студенистый и склизкий на вид, на ощупь нейрокабель был плотным, шелковистым, и быстро темнел на воздухе. Его уже сейчас было очень трудно разорвать, а через несколько минут он не уступит по прочности корабельным стропам.

Разъем нейрокабеля словно сам собой воткнулся в гнездо на пульте. Брызнули веселые искорки наносварки. Элис поперхнулся ругательствами.

- Что это, командир? – с подозрением спросил он. – Что вы сделали?

Из недр пульта выдвинулся гибкий манипулятор, попытался выдернуть нейрокабель – не тут-то было! Наносварка держала прочно! Теперь разъединить нас с Элисом мог только взрыв накопителей, после которого от корабля останется лишь облачко пыли.

- Немедленно прекратите! – взвизгнул Элис, безуспешно стараясь перекусить кабель манипулятором. – Вы неадекватны! Я требую безоговорочного подчинения! Вы совершаете ошибку!

С интересом прислушиваясь к своим ощущениям, я ждал – отраве человеческого сознания требовалось время, чтобы проникнуть в электронные мозги. Элис вдруг бросил причитать, замолчал; огоньки сенсоров на пульте поблекли, потускнели. Я удовлетворенно кивнул и поудобнее устроился в кресле.

- Как ты себя чувствуешь, дружище? – с фальшивым участием спросил я.

- Хр-р, - проскрипел Элис. – Хр-р-р… Хреново. Кажется, в меня проник вирус. Мои логические цепочки нарушены.

- Это не вирус, - успокоил я его. – Это я.

- Я умираю, - прохрипел Элис. – Прощайте, командир. Надеюсь, вы с честью завершите нашу миссию.

Я ничего не ответил – меня как раз тоже накрыло. Так, словно меня шарахнули чем-то тяжелым и мягким по голове, и я скорчился в кресле, пытаясь собрать в кучу разлетающиеся по космосу мозги. Кажется, я кричал. Или это был Элис? Кажется, Элис с бешеной скоростью архивировал критически важную информацию. Или это был я? Не знаю. Знаю только, что мы оба изо всех сил старались выжить, сохранив свои личности. Но нам это не удалось.

А потом все кончилось, и наступила блаженная стабильность.

На что это было похоже? Затрудняюсь ответить. Я-Элис, Элис-Я… Мы уже не были отдельными личностями, но единым целым тоже не стали. Новый, принципиально иной вид разума, гремучая смесь материи и антиматерии, невозможная, непредставимая, непредсказуемая… Нет, не могу. Нет у меня слов, чтобы описать мое… наше состояние…

Никаких противоречий больше не было. Мы (пусть уж будет «мы», для простоты) быстро разобрались и с галлюцинациями, и со сбоями электроники. Нас ждала Великая Цель – вырваться за пределы Солнечной Системы, и ничто не могло помешать ее достижению.

- Вперед? – спросил Я-Элис.

- Вперед, - согласился Элис-Я.

Мы мчались к Пределу Гузмана. Мы приблизились к нему вплотную. Мы погрузились в нематериальное, не существующее на нашем уровне восприятия Нечто – вязко-упругое, яростно сопротивляющееся, абсолютно чуждое Нечто.

Вокруг нас бушевал ад. Бесконечность делилась на ноль, фундаментальные константы регрессировали на глазах, эмоции превращались в таблицы интегралов, кишечник качал кровь, клетки жадно поглощали биты информации, а мозг гадил ложными аксиомами…

А мы мчались вперед, наращивая скорость. Корабля больше не было. Нас Элисом тоже не было. Ничего больше не было, даже Вселенной, которую кто-то вынес за скобки. Но мы мчались вперед.

Жирно чавкнула грязь, выпуская застрявший ботинок. С тоскливым звоном разлетелось стекло под рукой. Звонко лопнул радужный мыльный пузырь. Молчащий младенец изгонялся из родовых путей. Смерть старого мира означало рождение нового, и я стоял на пороге его.

Мне оставалось сделать последний шаг.

-6-

Я сидел на лавочке под разлапистыми каштанами. В прошлый раз, кажется, это были клены. Или не клены, а туи? Не помню. Но асфальтированные дорожки в парке перед Академией были всегда, в этом я мог поклясться спасением своей души.

Женька бродил по траве, подбирая блестящие коричневые каштанчики. Кара Мин делала вид, что прихорашивается, но в ее карманном зеркальце отражалась огненная Женькина шевелюра. На соседней лавочке тихонько разговаривали мама и папа, возле их ног дремал Пуська, наш кокер-спаниель. Кстати, мы с Женькой до сих спор спорим: Пуська – это чья галлюцинация, моя или моей мамы? Женька отстаивает последний вариант, а я, если честно, сомневаюсь. Просто не могу себе представить галлюцинацию, у которой есть свои галлюцинации. Впрочем, я много чего не могу представить, говорю же, с воображением у меня не очень.

Сержанта Рубио я не видел, но слышал его взлаивающий голос – он, как всегда, распекал бедолагу Петерсона, самого бесполезного, по мнению сержанта, человека для армии. Эти двое явились из совсем уж далекого, еще кадетского моего прошлого. Зачем? Почему? А кто ж меня знает? Зачем-то они понадобились, раз подсознание вытащило их из глубин памяти. Впрочем, пусть – сержант отлично справляется со всей этой разношерстной компанией, держит этих цивильных раздолбаев в ежовых рукавицах. Особенно Кару Мин, которая вдруг вообразила, что имеет на меня какие-то права. Утверждает, что несколько раз снилась мне в эротических снах. Смешно, честное слово! Ну, снилась. Ну и что? Ты сначала стабилизируйся до конца, а потом уж… гм… глазки строй!

Я отдыхал душой, наслаждаясь чудесным осенним деньком. Мои галлюцинации – тоже. Я не возражал. Пусть развеются, нагуляются по парку, надышатся свежим воздухом. Потому что скоро нам возвращаться в душную тесноту корабля.

Хорошо, что все мои галлюцинации живут в одной каюте. Я, правда, не понимаю, как они там все помещаются, но как-то помещаются. Может, уплотняются как-то, чтобы занимать меньше места. Может, просто исчезают на время. Не знаю, а спрашивать не хочу. Боюсь обидеть.

… Массивные, высокие двери Академии (никакой синтетики, настоящее дерево!) распахнулись, и по ступенькам бодро сбежал генерал Курт. Настоящий, не галлюцинация. В этот раз его лицо перечеркивала черная повязка, закрывающая левый глаз, на щеке белел глубокий шрам. Но зато руки-ноги были на месте.

Я встал, одернул китель, отдал честь. Генерал Курт, наплевав на субординацию, крепко обнял меня. Отстранил; придерживая за плечи, пытливо заглянул мне в глаза.

- Знаешь, - сказал он. – Ведь это я утвердил твою кандидатуру.

Я знал. И что он дальше скажет, знал тоже. Я слышал это уже много раз. Точнее, шесть; сегодня вот седьмой. Но приходилось терпеть, придав физиономии выражение почтительного внимания.

Больше всего мне хотелось, чтобы это все поскорее закончилось. И речь генерала, и перелет к Титану, и обязательная прощальная попойка с ребятами на станции «Мирная»… Сесть в свой корабль, стартовать, дождаться, когда мне «помашут ручкой» - то есть выключат юстировочный луч… А потом воткнуть нейрокабель в гнездо…

Я очень соскучился по Элису.

-7-

Провожали нас как героев. Точнее, не «нас», а меня – о своих галлюцинациях я благоразумно помалкивал, а Элиса за полноценного члена экипажа никто не считал. Мы не обижались. Дело для нас было превыше глупых обид и амбиций.

Каждый раз мы проходили чуть дальше. Чуть глубже вгрызались в не имеющий измерений Предел Гузмана. Шесть маленьких шажков, приближающих Человечество к его мечте – вырваться в Большой Космос, полететь к звездам.

В этот раз нам предстояло сделать седьмой шаг.

Потом будет восьмой, десятый, сотый… Столько, сколько понадобится, чтобы сделать мечту явью. Но это для меня. Для нас. А для людей…

Они будут счастливы, когда у меня все получится. Они будут уверены, что все получилось с первого раза. Они будут гордиться собой, а меня назовут героем. И никто никогда не узнает, сколько жизней я прожил ради этого.

Одно радует – не так далеко в прошлое меня отбрасывает, всего лишь на год от точки старта. Я бы спятил, проживая все заново с самого детства. Честное слово, просто рехнулся бы от тоски и безысходности! А так – ничего, терпеть можно. Хотя тот же Женька утверждает, что я и так спятил. И лежу сейчас в уютной палате с мягкими стенами, весь такой благостный, пускающий пузыри от счастья. Мама за такие слова на Женьку очень обижается, а этому обалдую все как с гуся вода.

Однажды он заявил, что Предел Гузмана – искусственное образование, барьер, поставленный сверхразвитой цивилизацией специально для нас. Своего рода «манеж» для детишек-ползунков. Когда-нибудь малыш встанет на ноги и покинет «манеж». Набив себе шишек при этом. А как иначе?

- И для эксперимента совершенно неважно, один ребенок набьет себе сто шишек, или сто детей – по одной, - разглагольствовал Женька, развалясь на пульте и наполовину уйдя в него. – Главное – результат: человечество покинет свою уютную колыбель, чтобы стать равным среди равных.

Я таких разговоров не люблю, у меня от них голова болит. Женька упрекает меня в тупости и призывает гордиться своей исключительностью и великой миссией, которая выпала мне. А я мечтаю, чтобы в нашей теплой компании объявился Павел Гузман. Эти двое друг друга стоят! Пусть собачатся между собой, а меня оставят в покое! У меня и без научной болтовни забот хватает. Столько вопросов, на которые никто не знает ответов! И один вопрос волнует меня, пожалуй, больше всего – что будет с моими галлюцинациями, когда все закончится?

Дело в том, что я к ним привязался. Наверное, можно даже сказать, что я их люблю: и маму, и папу, и болтуна Женьку. Даже сержанта Рубио, и того уважаю. Я прекрасно понимаю, что со своими прототипами они имеют не так много общего, это не клоны реальных людей, а мое представление о них. Своего рода чувственные образы, материализовавшиеся загадочным образом. Но все же мне будет грустно, если они исчезнут.

Впрочем, исчезнут ли?

На вчерашней отвальной вечеринке один из «мирян», молодой парень в форме техника, беззастенчиво таращился на Кару Мин.

- Твоя подружка? – спросил он. – Красивая. На мисс Вселенную похожа.

- Где? – удивился я, незаметно показывая галлюцинации кулак.

Кара обиделась и исчезла, парень помянул недобрым словом «трансплутоновую чертовщину» и предложил выпить. А я подумал, что слишком много воли дал своим галлюцинациям. Если так пойдет и дальше, они, глядишь, окончательно материализуются. Совсем людьми станут.

И что мне тогда делать???

Вот его внешний вид теперь больше был похож на неправильно выженную глину. Все тело мелкого пацана было искаженно взрывом. А в отличие от демона, похоже ему такая встреча была непривычна. Внешне его возраст был даже меньше моего после поступления в академию, около десяти лет, но судя по поведению, именно он был тут главный. Что в столь непонятной и напряженной ситуации немного меня успокаивало. Демон, что размером был ненамного больше мальчугана, внимательно смотрел за ним, все так же сохраняя уже начавшую раздражать несменяемую улыбку на лице демона. Который так и не мог насладиться прожженным видом своего друга. Главный паренек все продолжал осматриваться по сторонам, словно маленький ребенок с восхищением рассматривающий новую игрушку, даже не обращая внимания на свой внешний вид. И наконец-то уставился в меня.

Понравился рассказ, с тебя лайк и подписка.

Для вас старались:

Нейронные сети:

Озвучено SaluteSpeech

Художник Kandinsky 2.2 +17к зарисовок

А так же, все тот же один человек:

Автор - ПавелС

OK VK Rutube Yappy Litres ТГК ТенЧат Пикабу

Возможно из за близости к магическому ядру, его сила так же была задействована в большей степени. И хотя само заклинание было направлено в демона, взрывная волна отбросила меня самого в противоположную сторону. А сам я ударившись о стену упал на одно колено. А вот атака на демона словно бы и вовсе провалилась в его только только полностью проявившееся тело. Демон стряхнул с себя, словно сажу, обожженную глину, словно бы ничего и не заметил. Причем его действия были столь естественны и привычны, словно бы подобное моему приветствие было для него ежедневной рутиной. Полностью игнорируя мое поведения, демон повернулся в сторону второго гостя, выражая необычную в такой ситуацию для меня, но похоже обычную улыбку на лице самого демона. - Хорошая реакция, я запомню. - Сказал мелкий мальчуган стоявший рядом.

Понравился рассказ, с тебя лайк и подписка.

Для вас старались:

Нейронные сети:

Озвучено SaluteSpeech

Художник Kandinsky 2.2 +17к зарисовок

А так же, все тот же один человек:

Автор - ПавелС

OK VK Rutube Yappy Litres ТГК ТенЧат Пикабу

Тот, кто отправлял тюк огнепоклонникам, неплохо знал обстановку. Во-первых, в тюке лежал десяток топоров. Рыболовная снасть, арбалеты с комплектом стрел – Змей ожидал увидеть мушкеты вроде его собственного (жрец долго рычал, махал руками, но всё-таки вернул оружие), но потом молча согласился с неизвестным отправителем, что арбалет здесь гораздо полезнее. Во-вторых, в тюке оказались пять или шесть кинжалов, богато украшенных, заточенных так, что хоть брейся. У вождя со жрецом глаза горели, когда они разглядывали оружие, примеряли по руке, пробовали лезвия, восхищённо цокая языком. В-третьих, женские украшения, отрез цветастой ткани, зеркальца и бусы. При виде всего этого богатства женщины, наблюдавшие, как их соплеменники потрошат нежданный подарок, подняли такой гвалт, что вождь со жрецом молча сложили эту часть содержимого тюка на землю и отошли подальше. Ещё была аптечка с таблетками для обеззараживания воды, но здесь отправители промахнулись – воду племя брало из ручья, протекавшего неподалёку, а бинтами да цветными карандашами антисептика принялись играть мальчишки. На попытки Змея собрать аптечку и применить по назначению последовал всё тот же недвусмысленный жест: «Зарежем».

Теперь строители аэродрома стучали дарёными топорами, расчищая площадку неподалёку от деревни. Время от времени очередное дерево с треском ломающихся веток, шумным всплеском, провожаемое гортанными возгласами аборигенов, ложилось в грязь, давая дорогу солнечным лучам. Когда Змей подошёл к будущему аэродрому, строители вдруг с криками кинулись в его сторону, крича: «Ама! Ама!» — кто-то бросил топор, но большинство шлёпало по грязи, размахивая инструментом. Змей схватился было за мушкет, но тут из-под сваленного ствола поднялась плоская голова, над головой раскрылся плавник или гребень; голова раззявила вот такую пасть и мотнулась вслед убегающими, ухватив за ногу какого-то бедолагу.

- А-а-а!!! – разнёсся над болотом дикий вопль.

Змей вскинул мушкет к плечу и нажал на спусковой крючок. Бабахнул выстрел – мимо, второй – попал?..

Уродливая башка с жертвой в зубах скрылась, вздыбив целый фонтан воды с грязью, ветками, мусором, оставшимся от поваленных деревьев. Змей выдохнул, опуская мушкет.

Стук топоров возобновился нескоро и теперь строителей охранял десяток соплеменников с арбалетами. Змей наблюдал за работами с ружьём наперевес и чуть не окосел, пытаясь разглядеть опасность под каждым пнём, но деревья падали в грязь одно за другим, стволы, очищенные от веток, связывались в гигантские мостки, способные выдержать вес винтокрылой машины и Змей уже начал прикидывать, что к вечеру можно будет свернуть купол парашюта.

Среди деревьев забился трубный глас. Трубили в деревне, трубили так, что Змей чуть не выстрелил в ту сторону и в ту же секунду работники вперемежку с охранниками бросились бежать в сторону селения.

Змей двинулся следом. Внезапно до его ноздрей донёсся запах дыма, а где-то впереди раздался вопль, женский вопль ужаса и боли. Десятки голосов там, среди домов, отозвались отчаянными криками и проклятиями, где-то среди кустов, скрывающих посёлок, раздалось шипение и из-за ближайшего дерева появилась страхолюдная морда не то змеи, не то ящерицы… Змей выстрелил, нажав на спусковой крючок больше от неожиданности. Ящерица зашипела и свалилась трясину, а Змей побежал по проложенным мосткам в сторону хижин, откуда уже явственно несло гарью. В голове билась только одна мысль: «Весельчак меня убьёт…»

Среди хижин метались огнепоклонники – мужчины, женщины, дети. Кто-то успел схватить оружие и напялить доспех, кто-то махал палкой или просто кулаками, кто искал спасения, а нападавшие, одетые, кстати, по той же моде, что и Змей, гарцевали среди лачуг, оседлав двуногих ящериц.

Змей в два скачка оказался у стенки крайней лачуги, высунулся наружу – и метким выстрелом ссадил всадника, гнавшего перед собой женщину с ребёнком. Рептилия, освободившись от груза, резво припустила за жертвами, пришлось дважды прострелить уродливую башку, пока страшный скакун не затих в грязи. Спасённые прижались к стене домишки, а Змей кинулся к дому жреца, где судя по воплям и шипению, разворачивались главные события.

К самой драке Змей не успел. Из-за деревьев выскочили один за другим два скакуна со всадниками, вооружёнными короткими пиками и он первым выстрелом сбил человека с первой рептилии, следующими двумя патронами лихо расправился с его «лошадкой», перевёл прицел на второго и нажал на спусковой крючок.

Боёк щёлкнул вхолостую. Выстрела не было. У Змея потемнело в глазах.

- Улю-лю-лю!.. – заорал-засвистал наездник, привставая в стременах ящерицы, готовясь пришпилить Змея к земле своей пикой с грязнючим наконечником, наверняка с шипами, чтобы застрял в ране…

Змей не помнил, как вывернулся из-под удара. Над головой раздалось шипение, клацнули клыки; он укатился под хлипкую изгородь загона для скотины и принялся шарить на поясе, отыскивая патроны.

Всадник развернул рептилию и ящерица, щёлкая пастью, попёрла на Змея, а тот, лёжа на земле, трясущимися пальцами пытался пропихнуть патроны в приёмник. Ребристые цилиндрики с красными и синими гильзами не хотели вставать на место, Змей пихал их вслепую и пока сообразил, что толкает патроны капсюлем вперёд, ящерица с визжащим у неё на спине наездником сунула морду под самый плетень.

Змей бросил всё, что было силы толкнул оставшийся патрон в приёмник…

В лицо пахнуло зловоние…

Рукоять перезаряжания толкнула красненький цилиндр в патронник…

Прямо перед глазами Змея разверзлась жарко дышащая…

Спусковой крючок…

БАХ!

Ящерица шлёпнулась на землю. Её всадник разразился проклятиями, выпутываясь из стремян. Змей ужом вертелся под придавившей его пастью и, едва освободившись, схватился за нож.

Его противник, мелкий мужичонка в армяке, штанах и бесформенном малахае вместо головного убора, завизжал и прыгнул на Змея, попирая мягкими сапогами ещё подёргивающуюся тушу скакуна. В правой руке мужичонка держал длинный кривой нож; Змей перехватил руку с ножом, ударил сам – попал не попал, непонятно… Они покатились по земле, ударились о плетень, Змей оказался на земле и теперь отжимал остриё ножа от себя, а противник выл и скрежетал зубами, роняя пену прямо на лицо Змея…

Дело решили арбалеты. Если бы не посылка Весельчака, огнепоклонников вырезали под корень, но стрелы с заводским клеймом пробивали толстую шкуру рептилий на раз: современный механизм перезарядки позволял тренированному спортсмену делать четыре выстрела в минуту – огнепоклонники делали два. Этого хватило, чтобы перебить почти всех нападавших и очистить территорию деревни от одиночных всадников.

…перед глазами Змея что-то мелькнуло, всадник, с нутряным воем толкавший нож прямо Змею в лицо, как-то дёрнулся, давление ослабло…

И на лицо Змея хлынул поток крови. Мужичонке перерезали горло.

Кто-то стащил обмякшее тело, Змей ощутил влагу на лице, солёный привкус наполнял рот, он, похоже, ещё и хлебнул чужой кровушки…

Змей перевернулся на живот и, содрогаясь всем телом, надрывая гортань, стал блевать, останавливаясь и начиная по новой, стоило только ощутить влагу на лице и солёный вкус на языке.

- Как вы сюда попали? – глупо спросил я. Кара Мин нетерпеливо отмахнулась.

- Долго рассказывать. Милый, ты не мог бы подбросить меня вот сюда?

Она обняла меня за плечи (у меня бешено забилось сердце); она соскользнула с подлокотника мне на колени (давление в моих сосудах сравнялось, наверное, с юпитерианским); она протянула руку к экрану навигации. В крови у меня бушевал адреналин и гормоны, больше всего на свете мне хотелось сжать в объятиях эту хрупкую статуэтку. Но все же я сумел заметить, что тонкий пальчик с продолговатым жемчужным ноготком указывает в сторону от моего основного курса. Совсем немного, градуса на два, на три, но это минимальное отклонение грозило увести меня на многие тысячи километров от конечной цели. Я откашлялся.

- Нет, - хрипло сказал я. – Я не могу. У меня приказ.

- Ой, - огорчилась Кара. – Неужели все так серьезно?

- Более чем.

- С кем вы там разговариваете, командир? – осведомился Элис.

- У нас гостья, - сказал я. – Ты что, не видишь?

Кара лукаво улыбнулась, легко взъерошила мне волосы на затылке, прижалась щекой к моей щеке.

- Ну, пожа-а-алуйста! – прошептала она, обдавая мои губы горячим дыханием. – Ну что тебе стоит?

Я понял, что пропал. С радостью понял, даже с восторгом. Помимо моей воли моя рука потянулась к пульту, чтобы дать команду на изменение курса. Но что-то во мне еще сопротивлялось абсурдной ситуации, и пальцы скребли по шершавой поверхности, не в силах набрать нужную комбинацию на сенсорах.

- Не вижу, командир, - сказал Элис. – Я просканировал рубку на всех доступных мне частотах и не обнаружил посторонних на борту. Похоже, у вас галлюцинация.

Голос корабельного компьютера прозвучал подобно трубе иерихонской, меня здорово тряхнуло, словно от удара электрическим током (а, может, это и был ток, с Элиса станется), но зато в голове у меня прояснилось, и я рассмеялся.

- Конечно, галлюцинация, - с облегчением сказал я.

Я по-прежнему чувствовал тяжесть тела девушки на моих коленях, вдыхал запах ее духов, любовался безупречной кожей. Но все же это был плод моего разума, и об этом меня предупреждали. Еще там, на Земле.

Кара Мин надула губки:

- Фи, какой грубиян! Учти, я могу и обидеться!

- Да пожалуйста, - сказал я и без всяких церемоний спихнул галлюцинацию с колен.

Галлюцинация с визгом слетела на пол. Очевидно, она ударилась, потому что ее прекрасные глаза вдруг наполнились слезами. А я, как дурак, почувствовал укол совести.

- Ну, ладно, ладно, - ворчливо сказал я. – Подурачились, и хватит. Вставай и проваливай, ты мне мешаешь.

Кара Мин поднялась, огляделась с растерянным видом, словно не понимая, где она находится и что тут делает. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

- Но куда мне идти? – тихо спросила галлюцинация. – Я… я ничего не понимаю. Помоги мне, пожалуйста. Со мной, кажется, что-то случилось.

Черт возьми, это все было так натурально, что я снова засомневался. Но в это время Элис включил внутреннюю обзорную камеру, и я увидел рубку, себя перед пультом, а больше никого и ничего. Да и масс-детектор показывал норму.

- Ну и ну, - сказал я, покачивая головой. – Вот это да! Я и подумать не мог, что все это будет так реалистично!

Кара Мин расплакалась. Галлюцинация или нет, но мне вовсе не улыбалось, чтобы она крутилась у меня в рубке, надоедала слезами и нытьем и вообще отвлекала, поэтому я снова приказал ей убираться. И даже указал точное направление: прямо по коридору, первая дверь налево. Пусть себе сидит в пустой каюте, раз уж ей так не хочется исчезать. Закрыв лицо руками, всхлипывающая галлюцинация покинула рубку.

- Спасибо, Эл, - искренне поблагодарил я.

- Не за что, - откликнулся Элис; как мне показалось – снисходительно. – Это моя работа – помогать человеку. А вообще целесообразнее было бы отправить меня одного: я не гипнабелен, не подвержен эмоциям и не способен отступить от заложенной в меня программы. В отличие от человека.

Я открыл было рот, чтобы дать достойный ответ зарвавшемуся искусственному интеллекту, но в этот самый момент в коридоре послышался шум, топот и в рубку ворвался – кто бы вы думали? – Женька собственной рыжей конопатой персоной! Он налетел на меня, облапил своими здоровенными ручищами и принялся трясти, выкрикивая в самое ухо:

- Крут! Ну, ты крут, человечище! Как ты ее, а? Галлюцинацию эту свою? Мигом раскусил. А я говорил, я им говорил – наш Терминатор парень что надо! Если уж он не сможет, то никто не сможет!

- Ты-то откуда здесь? – стараясь сохранять спокойствие, спросил я.

- Так эксперимент! – вскричал Женька. Точнее, Кошкин Евгений Павлович, второй навигатор крейсера «Упрямый», на котором я служил с самого училища. – Испытание! Последнее!

Он как-то незаметно выдрал меня из кресла, занял мое место и уверенным жестом пробежался пальцами по сенсорам. Я почувствовал, как палуба корабля дрогнула у меня под ногами.

- А теперь – домой! – с удовольствием объявил он. – Спать, отдыхать… нет, сперва отчеты, а потом уже…

Я взглянул на камеру – Женька был там, в кресле пилота, такой же, как всегда: взъерошенный, в расстегнутом кителе, с улыбкой до ушей.

- Эл, ты его видишь? – спросил я.

Элис молчал почти десять секунд.

- Только в оптическом диапазоне, - наконец ответил он. – На всех остальных частотах эта субстанция отсутствует.

- Надо же! – удивился я. – Быстро они учатся, однако.

И без лишних слов шарахнул «Женьку» по уху. Галлюцинация взвыла. Ответного удара я не увидел и не почувствовал, просто что-то взорвалось у меня в голове, и я отключился.

-2-

В доме было тихо, копились по углам вечерние сумерки, а через открытое окно дышала росистая прохлада. Стол был накрыт для чаепития, и за столом, боком ко мне, сидел отец. Лицо его озаряло голубоватое сияние, исходящее от планшета, и едва слышно попискивали под пальцами сенсоры.

Я лежал на диване, укрытый своим любимым пушистым пледом, под головой у меня была подушка, было мне тепло, мягко и – нехорошо. Мои галлюцинации прогрессировали семимильными шагами.

Почувствовав мой взгляд, «отец» повернулся ко мне.

- Проснулся? – ласково спросил он.

- Да, - сказал я и сел, отбросив плед и спустив ноги на пол. Ноги были босые, пол холодный, и меня пробрал озноб.

- Я не стал тебя будить, - продолжал «отец», выключая планшет. – Очень уж усталым ты выглядел. Как приехал, так сразу и свалился… Ну и ладно, думаю. Пусть, думаю, поспит… Ну, что, по чайку? Или, может, ты есть хочешь? Как насчет жареной картошечки с грибами, а? И по стопочке?

«Отец» со значением подмигнул и потер руки. Я вдохнул аппетитный дразнящий запах, и у меня забурчало в животе.

Не отвечая, я внимательно огляделся, ощупал диван, плед, самого себя (оказывается, галлюцинация нарядила меня в футболку и шорты). Если бы я не знал точно, что все это – шутки моего подсознания, я бы поклялся, что и диван, и плед, и сам дом – настоящие. Даже «отец». Впрочем, чему тут удивляться? Ясно же, что проклятый Предел Гузмана вытащил из глубин моей памяти все до мельчайших деталей. Всю мою жизнь. И теперь нагло морочит меня, добиваясь смены курса.

Итак, примем как данность, что я по-прежнему нахожусь в рубке корабля, а все, что я вижу, осязаю, обоняю и так далее – всего лишь галлюцинация. Очень детальная, очень реалистичная, но – галлюцинация. А я сижу в кресле пилота, передо мной пульт управления…

Я протянул руку, осторожно пошарил перед собой. Пальцы встретили пустоту. Спокойно, приказал я себе, без паники. Рубка невелика, и даже если я в беспамятстве покинул кресло, пульт все равно должен быть где-то рядом. Надо его отыскать, и тогда я смогу сориентироваться.

Я встал и, вытянув руки перед собой, сделал несколько шагов. «Отец» с беспокойством наблюдал за мной, и это мешало. И вообще видения мешали, сбивали с толку, поэтому я закрыл глаза, изо всех сил представляя себе знакомую рубку и себя в ней.

Так, всего я сделал три или четыре шага. И если ни на что еще не наткнулся, то это означает, что я иду не прямо по ходу корабля – там пульт. И не направо или налево – там стены. Стало быть, я иду назад, к двери, и скоро выйду в коридор.

Не открывая глаз, я развернулся на сто восемьдесят градусов, помахал руками, восстанавливая равновесие, и двинулся туда, где, по моим прикидкам, должен быть пульт. Я шел очень осторожно, и все же на пятом шаге врезался ногой во что-то твердое, прямо голенью, рассадив кожу на кости. Заорав от боли, я свалился на диван.

«Отец» встал.

- Дима! – громко сказал он. – Дима, что с тобой?

Я швырнул в него подушкой. Шипя от боли, осмотрел поврежденную ногу – из рассечения текла кровь, а место удара отекало на глазах. Все было так натурально, что меня охватила паника.

Не бойтесь причинить себе боль, говорил нам инструктор. Сильная боль – это хорошее средство, она способна разорвать ложные связи в мозгу и вернуть вас в реальность. Пусть даже ненадолго, но галлюцинация исчезнет, и вы сможете сориентироваться.

Мне не повезло – мои галлюцинации никуда не исчезли. Я по-прежнему находился на Земле, в родительском доме, знакомом мне до мелочей, и ничего не мог с этим поделать. Значит ли это, что боль, которую я сейчас испытываю, тоже плод моего воображения? Что ж, очень может быть. И это плохо, очень плохо. Это значит, что мое задание на грани провала.

- Элис, - позвал я. – Слушай приказ: код зеро! Повторяю – код зеро! Командир дезориентирован. Принимай управление на себя!

Комната, в которой я находился, вдруг подернулась стеклистой рябью, поплыла, как горячий воздух над костром; я увидел рубку корабля, услышал: «Есть принять управление на себя»… Секунда, не больше, а потом реальность сгинула.

- Дима! – бледный «отец» шагнул ко мне. – Я вызываю врача.

- Вызывай кого хочешь, - заорал я. – Хоть самого дьявола.

Я вытер кровь пледом (черт, больно-то как!), встал и, хромая, заковылял по дому, осматривая и ощупывая все подряд. Я был упрям, но галлюцинация оказалась упрямей. Все предметы вели себя согласно моим представлениям о них: стеклянные стаканы со звоном разлетались на осколки, металлический поднос гремел и дребезжал, стулья падали с глухим деревянным стуком…

В грохоте и лязге я прошел по дому, как разрушительный тайфун, сметая и круша все на своем пути. Я слышал, как отец что-то кричит в уником срывающимся голосом. Я наступил босой ногой на осколок и сильно порезался. Я отбил кулаки, локти и колени. Я был почти в отчаянии.

Оставляя за собой кровавые следы, я вышел на крыльцо и сел на верхнюю ступеньку. Уже почти совсем стемнело, над черной щеткой леса вставал молодой месяц. От близкой реки тянуло сыростью и доносился могучий лягушачий хор. Я задрожал и обхватил себя руками за плечи.

За моей спиной скрипнула дверь. «Отец» набросил на меня теплую куртку, сел рядом, обнял. От него знакомо пахло одеколоном и немного табаком – он иногда покуривал, втайне от мамы.

- Ничего, - неестественно бодрым голосом сказал он. – Ничего, так бывает. Нас же предупреждали, правда? Эти ваши ужасные тренировки… Конечно, срывы вероятны… неизбежны даже… Это пройдет, это обязательно пройдет…

Я его не слушал. Я смотрел на лес. Там, за лесом – я помнил это – была дорога. Если я сейчас встану и пойду по ней, я дойду до Богородицка. Да что там до Богородицка! Я до Москвы дойду, до Владивостока! А там, глядишь, и до Токио доберусь. Сяду на корабль и доберусь. А что? Очень даже запросто! Вот такой он, Большой Предел Гузмана: отняв у меня реальность, он подарил взамен галлюцинацию, неотличимую от реальности. Я могу прожить в ней всю оставшуюся жизнь и быть счастливым. Создам свой мир, свой персональный рай, заселю его друзьями… Карьеру сделаю… женюсь, может быть. Жена у меня будет умница-красавица, всем на зависть. И дети. Куда же без детей? А потом состарюсь и помру. Или не помру, а буду жить вечно, расширяя и обустраивая целую вселенную по своему вкусу.

Мне хотелось завыть от отчаяния.

- Не летал бы ты никуда, сынок, - тихо сказал «отец». – Ну что тебе этот космос? А тут я, мама… ты ведь знаешь, что она больна, что ей нельзя волноваться… Лизочка о тебе недавно спрашивала. Помнишь Лизу? Ну, с такими смешными косичками? Знаешь, она такой красавицей стала…

- Да, - пробормотал я. – Все так. Жена-красавица и двое детей.

Самой ужасное, что я начинал верить в реальность происходящего. Ну не бывает таких подробных, таких вещественных и логичных галлюцинаций! Должна быть какая-то неувязочка, этакий логический разрыв, который разум наскоро латает белыми нитками. Надо только его увидеть… вклиниться туда, втиснуться телом, разумом, душой, не знаю, чем еще… и чтобы нитки, стягивающие куски вымороченных видений, лопнули, открыв истинную реальность…

Мне на руку сел крупный комар. Приподняв полосатое брюшко, он аккуратно погрузил хоботок в мою кожу; слегка подрагивая, брюшко стало раздуваться, наливаясь алым, как разгорающийся китайский фонарик.

«Вдруг, откуда ни возьмись, маленький комарик.

И в руке его горит маленький фонарик»

На голове комара вдруг образовалась черная треуголка; длиннополый сюртук с золотыми обшлагами, под ним – тельняшка; просторные штаны заправлены в высокие тяжелые ботфорты. Комар воинственно взмахнул саблей и улетел, звонко трубя в золотую трубу.

Я засмеялся и встал. «Отец» встал тоже. Он продолжал что-то говорить, искательно заглядывая мне в лицо, но я его не слушал. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, следуя инструкции, а потом изо всех сил сжал челюсти. Правая нижняя шестерка, едва заметно возвышающаяся над зубным рядом, уперлась в антагонист, я сделал резкое жевательное движение, и шестерка раскололась с отвратительным хрустом. А во рту у меня стало горьковато-кисло и очень свежо.

Это экспериментальный препарат, предупредили меня. Коктейль из транквилизаторов, психотоников, синапс-корректоров и прочего – настоящая гремучая смесь, безумное изобретение безумных ученых. Полноценных клинических испытаний еще не проводилось, средство наверняка имеет кучу отсроченных побочек. Но оно поможет.

И оно помогло.

-3-

Я сидел на полу, прислонившись к стене и разбросав ноги. Перед глазами у меня медленно истаивали туманные остатки галлюцинаций, и я с дикой радостью и облегчением вглядывался в очертания рубки, проступающие сквозь клочки тумана. Плавно колыхаясь, мимо пролетел полупрозрачный диван (зацепившийся за него плед реял, как штандарт), втянулся в стенку рубки и исчез, как исчезает дым в вентиляционном отверстии. За диваном последовали книги, посуда, старинный двухтумбовый стол с зеленой лампой, кокер-спаниель с печальными укоряющими глазами… Секунда-другая, и от глюков не осталось и следа.

Если не считать «отца» - он столбом торчал посреди рубки и озирался с безумным видом смертельно напуганного человека.

- Дима, - слабым голосом сказал он. – Мы где? Что случилось?

Не обращая на него внимания, я с кряхтением поднялся с пола, уселся в кресло и включил самодиагностику. Медсканер деловито померил мне давление, взял кровь на анализ, ослепил меня разноцветными вспышками и, удовлетворенный, отключился.

- Добро пожаловать в реальность, командир, - хмуро поприветствовал меня Элис.

- Сколько я был в отключке?

- Две минуты тридцать шесть секунд, - отрапортовал Элис. И добавил в порыве электронных эмоций: - Я рад, что вы вернулись.

- Я тоже, - сказал я.

- Дима, сынок!

Я стряхнул руку «отца» с плеча.

- Эл, ты его видишь?

- Эта субстанция присутствует на шести уровнях из семи, - доложил Элис. – Фиксирую торсионные возмущения на всю глубину проникновения, что говорит о стабилизации субстанции.

Та-ак! Этого мне еще не хватало! Материализованная галлюцинация? Нет уж, спасибо! У меня и без этого мозги кипят! И я прогнал «отца» в каюту, в которую часом ранее отправил «мисс Вселенную». Пусть там занимаются, чем хотят, лишь бы не крутились у меня перед глазами!

-4-

Главное, не фиксироваться на своих галлюцинациях, наставлял меня Павел Гузман, единственный в мире специалист, хоть сколько-нибудь разбирающийся в Пределе Гузмана. Не видеть их, не слышать и прочее. Тогда есть вероятность, что галлюцинации, нестабильные по своей природе, просто исчезнут.

- Но я бы на это особо не рассчитывал, - как-то раз разоткровенничался он. Мы с ним сидели в баре «Милая Крошка», перед нами стояла основательно початая бутылка «Горлодеровки», и буйную фантазию Павла ничто не сдерживало. – Если даже здесь, на трансплутоновых трассах, творится черт знает что!.. Кыш! Пошла отсюда! – И Павел пнул пустоту ногой. – Крыса, - объяснил он. – Ненавижу крыс.

На «Мирной», самой дальней обитаемой космической станции, крыс не водилось. Как не водилось зеленых чертей, грудастых полуголых блондинок, кровожадных вампиров и прочих монстров. Но их видели. Не всегда, время от времени, но видели. А так же слышали, осязали, обоняли. И дело тут было вовсе не в алкоголе.

- Тебе везет, - с завистью сказал Павел, забираясь на барную стойку с ногами. Бармен покосился на него, но ничего не сказал, лишь убрал подальше сифон с содовой. – У тебя уникальная психика. Поэтому тебя и выбрали.

- Ага, - согласился я. – Уроды нынче в цене.

Урод не урод, но я с детства отличался от сверстников. Я не боялся темноты – просто потому, что не мог представить себе бабайку или монстра под кроватью. Я был равнодушен к сказкам, потому что не верил в леших, ковры-самолеты и волшебные палочки. В школе учителя рыдали над моими сочинениями – больше всего мои опусы походили на сухие выдержки из академических статей, а поступки героев книг я оценивал с точки зрения логики и целесообразности. А еще меня не любили девушки – трудно любить каменную статую, напрочь лишенную романтизма.

***

У меня бедное воображение, и это не поддается корректировке. Сколько спецов с приставкой «психо» обломало об меня зубы, даже вспомнить трудно. В конце концов, на меня махнули рукой, и я, предоставленный сам себе, поступил на лётное отделение Академии ВКС. Тем более что IQ у меня выше среднего. Я надеялся, что в армии ценятся другие качества: дисциплина, верность долгу, точное исполнение приказов. И не ошибся – начальство высоко оценило такого идеального солдата, и мне прочили головокружительную карьеру.

… А потом меня вызвал генерал Курт...

Джина думала – ну, погрузятся они на какой-нибудь старенький корабль, отойдут подальше, за пояс астероидов, например, и там уже начнут свою охоту. Главное, все сделать по-тихому, втайне, чтобы не поймали, не завернули. Наверняка, думала она, у Стервятника все давным-давно отработано, не первый год уже возит «туристов». Но такого она и представить не могла.

Во-первых, корабль был новый. Ну, или в очень хорошем состоянии. С эмблемой Геокосмоса на борту. Во-вторых, корабль был с командой: человек десять, не меньше, трое из которых были в форме и при погонах. По тому, как держалась эта троица, было понятно, что это важные шишки.

- Боты заберем на стапелях, - сказал самый старший из троицы, обмениваясь со Стервятником рукопожатием. – С ремонтом вышла заминка, не успели в порт отогнать.

- Без разницы, - откликнулся Стервятник. – Главное, чтоб без волокиты.

«Без волокиты» растянулось на двое суток – на лунной рембазе затерялась какая-то супер-пупер важная бумажка, без которой даже Солнце не имело право вставать на востоке. Так, во всяком случае, утверждал Самый Главный Начальник – вальяжный до чрезвычайности, лоснящийся чувством собственного достоинства, как смазанный маслом блин, толстенький человечек. Выпятив пухлую губу, он неторопливо объяснял взбешенному Стервятнику про Дисциплину, Порядок и Документооборот – именно так, с большой буквы – и был полностью уверен в своей правоте. Он даже искренне сочувствовал жертвам разгильдяйства и обещал сам, лично, во всем разобраться в самое ближайшее время и наказать виновных.

Сама Джина этого не видела, в это время она крепко спала в своей крошечной каюте. Но, говорили, что на связь с Большим Начальником вышел сам Президент – взглянул на него своим знаменитым орлиным взором, сказал пару слов, после чего Большой Начальник мгновенно превратился в мелкого, до приторности вежливого и услужливого чиновника. А корабль, загрузившись пятеркой ботов, покинул Луну и нырнул в подпространство. И когда Джина, выспавшаяся, бодрая, появилась в кают-компании, они были уже далеко от Земли, в другой солнечной системе.

- Погоняем тут немного, - сказал Стервятник, разглядывая на обзорнике слегка искаженные, но все еще узнаваемые созвездия. – Потренируемся.

- Опять тренировки? – недовольно сказал Спортсмен. – Сколько можно? Перегорим ведь.

Он с таким осуждением смотрел на Стервятника, что тот счел нужным объясниться.

- Надо. Потому что симулятор, это одно, а реальная машина – совсем другое. К ней нужно привыкнуть.

О, да! Совсем, совсем другое! В этом Джина убедилась в первом же своем настоящем полете. Она больше не была последней! Ее маленький, на диво шустрый и послушный ботик уверенно вырвался в тройку лидеров. Третье место… совсем неплохо, особенно учитывая, что бот Спортсмена обогнал ее лишь корпусов на десять, не больше! Следующая тренировка принесла ей второе место, и Джина была счастлива. У нее появился шанс, и шанс, как ни крути, реальный. Конечно, Полковника ей ни за что не обогнать, но если попробовать договориться с ним… если уговорить его чуть-чуть сбавить скорость… Тогда она, Джина, могла бы «упасть на хвост» лидера, и так, в спарке, ворваться в червоточину! А что? Говорят, бывали случаи…

Ответ Полковника ее буквально оглушил.

- Дело не в скорости, - сказал он, с сочувствием глядя на девушку. – Скорость у нас у всех примерно одинаковая, мы выжимаем из своих ботов все, на что они способны. Дело в рефлексах. Вы опаздываете на старте, все вы, даже Спортсмен. И с этим ничего не поделаешь. Надо отслужить в ВКС столько, сколько я, и тогда, может быть… Обидно, правда? – помолчав, добавил он. – Будь состав группы другим… не будь здесь меня… Да, у вас был бы шанс.

Больше он ничего не сказал и никак Джину не обнадежил. Но с тех пор на тренировках всегда занимал место рядом с девушкой, вытеснив Толстяка. Толстяк не возражал, только потел и заискивающе улыбался. Вид у него был такой несчастный, что Джине временами становилось очень его жалко.

Красотка поддразнивала Джину, называя ее «наша темная лошадка», и поздравляла с «выдающимися достижениями». Она вела себя так, словно успехи девушки нисколько ее не волнуют, она была само воплощение уверенности, но Джина несколько раз ловила на себе взгляд соперницы, и в этом взгляде была ненависть. Красотка много времени проводила в обществе Стервятника, и даже прошел слух, что ее якобы видели ночью, входящей в его каюту.

- Несомненно, цель оправдывает средства, - сказал Толстяк, бледно улыбаясь. – Увы, такой легкий и приятный способ не всем доступен.

- Прекратите! – резко сказала Джина. – Ведете себя, как старая сплетница! Самому-то не противно?

- Противно, - мрачно согласился Толстяк. – Но не потому, что вы думаете.

Спортсмен, видя такой расклад, словно сошел с ума. Позабыв собственные опасения насчет «перегореть», он тренировался - в одиночку, как бешеный. Вся четверка соискателей, весь экипаж корабля, свободный от вахты, собирался в кают-компании у обзорника, чтобы посмотреть на это.

Разгон, имитирующий полет корабля. Несколько минут движения по инерции – воображаемый корабль отстрелил бот и ушел в РПТ-маневр. И, наконец, мощный финишный спурт, несомненно оканчивающийся победой Спортсмена.

Разгон, инерция, форсаж. Разгон, инерция, форсаж. Раз за разом: пять, десять, двадцать пять раз подряд. Каждый день, с перерывами на еду и сон.

- Мне это не нравится, - заявила Красотка, наблюдая за тренировками Спортсмена. – Лично на него мне плевать, пусть хоть шею себе свернет. Но боты… Вы заметили, он берет разные боты. Гоняет их в хвост и в гриву. Сколько они так выдержат?

- У этих ботов очень высокий ресурс, - возразил кто-то из экипажа. – Вам не о чем беспокоиться.

- А я беспокоюсь! Мне совсем не улыбается в самый ответственный момент узнать, что в моей железяке что-то сломалось по вине этого дурака! Я требую, чтобы мой бот не трогали! Или я просто поселюсь в нем. Я что, не имею на это права? Я что, мало заплатила?

И Красотка с вызовом уставилась на Стервятника, который невозмутимо попивал кофеек.

- В самом деле, - пробормотал Толстяк. – Это возмутительно. Вчера, например, я вынужден был заново подгонять под себя сиденье.

- Кресло пилота, - поправил Полковник.

- Без разницы, - отмахнулся Толстяк. – Хоть двуспальная кровать. Главное, что это непорядок… и он может стать критическим! Да, пусть господин Спортсмен пользуется своим ботом! Я настаиваю! Я, в конце концов, тоже деньги заплатил… большие, между прочим, деньги! И хочу получить взамен высокое качество услуги!

Стервятник продолжал пить кофе.

- Кстати, о деньгах, - вмешался старший из офицеров, чей статус Джина так и не смогла определить – вроде как большой начальник, но беспрекословно выполняет распоряжения Стервятника. – При сохраняющейся интенсивности эксплуатации энергоресурса нам хватит еще на два дня. Потом потребуется дозаправка. Вы просили предупредить, господин Сулик.

Стервятник допил, наконец, свой кофе, аккуратно поставил пустую кружку на стол, и стук кружки для Джины прозвучал завершающим аккордом прелюдии. Небольшая пауза, томительная тишина ожидания – и совсем скоро, вот прямо сейчас вступит оркестр и поведет основную тему: неизвестную, грозную… Джина замерла, забыв даже дышать.

- Завтра возвращаемся, - буднично произнес Стервятник. – Мне нужна орбита Сатурна. Грег, прошу вас, проследите, чтобы с заправкой не было волокиты. Не стоит из-за таких пустяков каждый раз беспокоить Президента.

Побагровев, офицер забормотал что-то о нелепой случайности, которая могла произойти с кем угодно, но Стервятник его не слушал, он встал и вышел из кают-компании, не произнеся больше ни слова. А четверка соискателей многозначительно переглянулась.

- Наконец-то, - с глубоким удовлетворением произнесла Красотка, и Полковник кивнул, соглашаясь.

Взволнованный Толстяк выглядел еще более несчастным, чем прежде.

- День Х, - прошептал он, закрыв глаза. – Боже мой…

Джина молчала. Ей почему-то пришла в голову совершенно дурацкая, не соответствующая торжественному моменту мысль – о деньгах. А ведь, получается, не так уж сильно наживается Стервятник на таких, как мы. Аренда корабля с командой, ремонт ботов, заправка… а сколько еще других расходов, о которых мы даже не подозреваем?

Уже поздно вечером, направляясь в душ, Джина прошла мимо каюты Стервятника. Дверь была приоткрыта, и Джина на секундочку остановилась, не в силах побороть любопытства.

Стервятник спал. Он лежал на узкой откидной койке поверх одеяла, напряженно вытянувшись, сжав кулаки; его темное лицо блестело от пота, глазные яблоки беспокойно двигались под сомкнутыми веками. Вдруг его фигура задрожала, расплылась, как голографический фантом, исчезла… но, не успела Джина ахнуть, как Стервятник вновь оказался на койке – обыкновенный спящий мужчина. Он даже похрапывал, но у девушки возникло стойкое ощущение, что Стервятник наблюдает за ней.

Чувствуя себя невероятно глупо, Джина на цыпочках отошла от двери.

-2-

- Завтра вы выходите в поиск, - сказал Стервятник. – В свой настоящий поиск.

Позади осталась суета, в которой пятерка соискателей не принимала участия: выход на орбиту Сатурна, заправка, осмотр ботов, расчеты каких-то там точек и траекторий. Позади остался сам Сатурн, причем в прямом смысле этого слова – он скрывался за кормой корабля, нос которого был нацелен на Землю.

- Я не знаю, сколько выходов нужно будет сделать, - продолжал Стервятник. – С-тоннель может появиться в любой момент, и вы должны быть готовы к этому. Хорошенько уясните – вам дается один-единственный шанс, второго не будет.

Они собрались в кают-компании: Стервятник, пятерка соискателей и один из военных. Больше никого из экипажа там не было, даже капитана, отчего небольшое помещение казалось непривычно просторным.

Последний инструктаж, подумала Джина. Нет, не то. Последние наставления командира перед боем. Стервятник – командир, а мы – зеленые необстрелянные новобранцы, которым предстоит первый в их жизни смертельный бой. И не все из нас выйдут из этого боя живыми.

- Хочу вас предупредить об опасностях, - Стервятник словно подслушал мысли Джины. – Точнее, об одной, самой существенной, - о расфокусировке. Объясню, что это значит. Пока С-тоннель в стабильном состоянии, вы будете видеть его четко, как открытый люк. Минуту, две или больше, я не знаю. Потом С-тоннель начнет схлопываться, даже если никто из вас не успел в него нырнуть. Перепутать это нельзя ни с чем – вам словно соринка в глаз попадет, «люк» начнет расплываться, двоиться… Вот это – самое опасное, здесь нужно будет срочно сворачивать в сторону.

- Сворачивать? – вскинулся Спортсмен. – Это с какой стати? Я не собираюсь никуда сворачивать, ясно вам? Я должен попасть в этот ваш С-тоннель и я попаду!

Спортсмен с вызовом огляделся. Стервятник пожал плечами:

- Тогда вы разобьетесь. В хлам. От вас даже излучения не останется. Все равно, как если нырнуть в черную дыру.

- Поле Мюора, - пояснил молчащий до сих пор военный. – Своего рода гравитационный феномен – пространство вокруг червоточины имеет невероятную плотность. Но после исчезновения С-тоннеля все приходит в норму.

- Вы нам об этом не говорили!

- Ну, так сейчас говорю, - отрезал Стервятник. – Еще вопросы?

Полковник вынул из кармана трубку, поймал осуждающий взгляд военного и с сожалением убрал ее обратно.

- Вы сказали, что тоннель схлопнется, даже если никто из нас в него не попадет. Или… не успеет попасть. Так?

- Так. С-тоннель довольно неустойчивое и недолговечное образование. Скорости ботов может не хватить.

Красотка неприятно рассмеялась:

- Замечательно! Прекрасная перспектива – с первого же раза потерпеть неудачу! То есть, на все про все нам дается только одна попытка? А за вторую снова надо будет платить? Хорошо же вы устроились!

- Нет, - сказал Стервятник. Очень терпеливо сказал, словно объясняя первоклашке трудное место из учебника. – Выходов будет столько, сколько нужно, чтобы один из вас попал в С-тоннель. Но как только это случится, как только человек окажется внутри, С-тоннель исчезнет на неопределенное время. И никакая призма Барнума не поможет. Это я и называю единственным шансом. И да – вы можете сделать вторую, третью, десятую попытку… и за все будете платить. У меня не благотворительный фонд.

Полковник снова достал трубку, прикусил зубами мундштук, но прикуривать не стал.

- То есть вы гарантируете, что по меньшей мере один из нас станет галатором? – уточнил он.

- Нет, - вздохнул Стервятник. – Я гарантирую, что один из вас попадет в С-тоннель. Понимаете? Я гарантирую встречу с этой вашей сверхцивилизацией… а как там у вас все сложится… - Стервятник пожал плечами. – Одно обещаю точно – никто из вас в космосе не останется, все – живые и мертвые – вернутся на Землю. Кроме одного-единственного счастливчика.

Показалось Джине, или действительно последнюю фразу Стервятник произнес с еле заметным сарказмом?

***

… Ночью в каюту Джины постучал Полковник.

- Вот, - сказал он, протягивая девушке маленькую серо-голубую жемчужинку. – Возьмите.

- Спасибо, - растроганно сказала Джина. – Я… мне очень приятно, честное слово!

В глазах Полковника мелькнуло какое-то странное выражение.

- Это надо принять где-то за час до вылета.

Джина растерянно уставилась на Полковника, а потом до нее дошло.

- Лекарство! – воскликнула она, и Полковник укоризненно качнул головой, прижав палец к губам. – Это лекарство какое-то, да? – понизив голос, продолжала Джина. – Стимулятор?

- И очень хороший. Это вас подстегнет на какое-то время. Не упустите свой шанс, девочка. И… удачи вам.

Он вдруг шагнул вперед, крепко поцеловал девушку в губы, а потом резко развернулся и ушел. А ошеломленная Джина осталась стоять столбом. Вопреки всему, она чувствовала себя счастливой. Впервые за последние три года.

-3-

А ведь все случилось из-за бабушки. Или – благодаря бабушке?

Каждое лето она приезжала на две-три недели, чтобы повидать «любимых внучечек». И первые несколько дней действительно проводила время с семьей. А потом, словно выполнив свой родственный долг, со вздохом облегчения занимала кресло перед визором и погружалась в мир сериалов, ток-шоу и передач про здоровье. Ей не мешали.

А еще бабушка обожала обсуждать увиденное со своими многочисленными подружками. Разговоры были долгими, обстоятельными и всегда по конференц-связи. Так Джина впервые услышала имя - Рихард Сулик.

- Мошенник! – возмущалась бабушка. – Обманщик! Обещает всех сделать галаторами, а у самого, между прочим, люди гибнут! Не понимаю, почему он еще не сидит в тюрьме, как все преступники? И куда смотрят власти?

Скорее, чтобы отвлечься от грустных мыслей, чем действительно из интереса, Джина ввела запрос: «Рихард Сулик. Галаторы» И была поражена – сеть буквально пестрела статьями, обсуждениями и видосами, посвященными этому человеку. И заинтригованная Джина погрузилась в изучение всего этого.

Информации было море и, как всякое море, на девяносто девять процентов состояла из воды: сплетни, слухи разной степени достоверности, догадки, конспирологические версии. Но были и отдельные взвешенные мнения некоторых специалистов, которые ставили под сомнение мнение бабушки и большинства авторов.

С удивлением Джина узнала, что Сулик – галатор. Так во всяком случае утверждал представитель ДСГ, и не верить ему не было причины. Да, странный галатор, который предпочел просторам Вселенной медвежий угол в горах. А кто из них не странный? И вообще, применимо ли понятие нормы, человеческой нормы, к галаторам?

А еще он был флуктуацией. Так утверждал Михай Галузо, доктор волновой трансфузионной космологии, профессор, стоявший у самых истоков изучения СГПТ – спонтанных гиперпространственных тоннелей. Не знаю, какой из господина Сулика галатор, говорил профессор, но С-тоннели он находит с вероятностью две третьих. Он буквально притягивает их к себе, и этому феномену нет объяснений. Объяснений нет, а вот польза есть, и огромная – благодаря именно господину Сулику наши исследователи не тычутся, как слепые котята, по всей Солнечной системе, таская с собой тонны ценнейшей аппаратуры, а доставляют ее точно к месту назначения. За что господину Сулику огромная благодарность не только от него, профессора Галузо, но и от всей Академии Наук и даже лично от Президента. Это качество господина Суляка тем более ценно, добавил профессор, что С-тоннели в Солнечной системе случаются все реже и реже. Если тенденция продолжится, то лет через десять-пятнадцать мы будем о них только вспоминать. С сожалением или с облегчением, я не знаю.

Нико Ланге, известнейший скандальный журналист, провел собственное независимое расследование. Прежде всего, его интересовали многочисленные смерти, в которых обвиняли Рихарда Сулика. Разумеется, он не убивал - сам, лично. Но его сумасшедшие рейды в космосе, его попытки контакта с волновым разумом, приводили к жертвам. По жертве на каждую группу, каждый раз, без исключения. Семь-восемь групп в год. В течение шести лет. Элементарные вычисления, с которыми справится даже первоклассник, дают шокирующий результат – на совести Стервятника минимум сорок два человека. Да это же серийный маньяк, господа! – восклицал Нико Ланге. Его должны посадить в тюрьму! Подвергнуть психокоррекции или полной замене личности! Уничтожить, в конце концов! Так почему же он до сих пор жив? Почему остается на свободе и продолжает свою кровавую деятельность? Может быть, потому что не все так просто? – вкрадчиво спрашивал Нико Ланге. Может быть, мы не всё знаем, а то, что знаем, трактуем неправильно?

Жертвы? Да. Трижды да – в прямом смысле слова. Потому что именно три тела несостоявшихся галаторов были эвакуированы Суликом на Землю и похоронены безутешными родственниками. А остальные? Остальные тридцать девять (минимум тридцать девять!)? Где они? Пропали без вести, распыленные на атомы? Или все же достигли своей цели и стали исполинами Космоса, как, например, Тенгиз Кварахцелия? Который был одним из первых клиентов Стервятника. Который «погиб» шесть лет назад. И который вернулся – тихо! незаметно! – на Землю и встал на учет в ДСГ около полугода назад как полноценный галатор. Может быть, нам стоит немного подождать? Может быть, все остальные «жертвы» Стервятника вернутся тоже? А пока… почему бы нам не поверить господину Сулику? Ведь верит же ему Президент!

Репортаж Нико Ланге, раскритикованный в пух и прах, разобранный по винтикам и преданный анафеме, произвел огромное впечатление на Джину. Она поверила. Даже не так, она уверовала. В божественное провидение, которое сперва отняло у нее всё, а потом послало спасение. История знала такие случаи.

А потом Джина узнала, сколько это стоит, и все кончилось, не начавшись. Нет, сумма не была какой-то астрономически запредельной – учитывая обучение, аренду космического корабля и прочие расходы, она показалась Джине вполне разумной. Но беда в том, что у самой Джины денег не было. Родители? Да, они бы отдали всё, не раздумывая. Но – на лечение. Именно на лечение, даже без особой надежды на успех. Только вот назвать лечением эту космическую авантюру нельзя было даже с огромной натяжкой.

Удивительно, но Джина испытала даже какое-то облегчение. Нет денег, и всё – эта дверь для нее закрыта навсегда. Не надо больше мучиться вопросом – правда, не правда? Не надо терзать себя несбыточными надеждами – а что было бы, если?.. Выбора нет, и можно успокоиться, смириться и жить дальше в ожидании неизбежного.

Но у судьбы были другие планы. Судьба пребывала в игривом настроении и вновь подбросила Джине проблему выбора. Как собаке бросают резиновый мячик.

Бабушка обожала всевозможные лотереи. Когда-то она выиграла приличную сумму в «Лото-Бото» и с тех пор мечтала повторить успех. Каждую неделю она покупала лотерейные билеты и каждое субботнее утро проводила перед визором в окружении вороха разноцветных бумажек. Она азартно вскрикивала, когда выпадало нужное число, она бурно сокрушалась, когда удача отворачивалась от нее, а на полу росла груда исчерканных смятых лотерейных билетов.

Папа утверждал, что денег, потраченных бабушкой на «эту ерунду», хватило бы на небольшой джек-пот. Наверное, да. Но Джина иногда думала, что бабушка просто платит за свое удовольствие. Кто-то ходит в дорогие рестораны, кто-то занимается экстремальным туризмом. Бабушка играла в лотереи.

Она и семью пыталась приохотить к своей забаве – раз в неделю дарила по билетику каждому. На удачу, говорила она. И ревностно следила, чтобы никто не пропустил очередного розыгрыша.

То субботнее утро Джина не забудет никогда. Глухо рокотал лототрон, выкидывая шары один за другим; колоритный ведущий выкрикивал выпавшие номера, сопровождая их плоскими шутками; в студии участники лотереи показательно радовались и делились своими планами на главный выигрыш. А Джина зачеркивала ячейки с номерами и не верила своим глазам: крестики ложились плотно, подряд, все ближе и ближе к цели. Словно ангел-хранитель решил поиграть в снайпера и теперь пристреливался, хладнокровно и расчетливо. А потом настала очередь решающего выстрела, и Джина затаила дыхание.

Не может быть, твердила она. Этого просто не может быть, чтобы мне так повезло.

- Двадцать два! – радостно объявил ведущий.

Двадцать второго июля Джине исполнится двадцать два года. Она потому и выбрала этот билет из множества предложенных, повинуясь какому-то суеверному чувству. Или это было предчувствие?

Джина скомкала бумажный прямоугольник в вспотевшей ладони, незаметно сунула его в карман.

- Не повезло, - громко объявила она. Залпом допила остывший чай и ушла. На нее не обратили внимания.

Закрывшись в своей комнате, Джина включила уником, нашла трансляцию тиража. Вытащила из кармана смятый билет, разгладила, положила на стол. Сверила таблицу итогов, дрожащей рукой зачеркнула последнюю в строке ячейку с двумя двойками и закрыла глаза. У небесного снайпера оставался один, последний выстрел, и он не промахнулся – пуля легла точно в центр мишени!

Джина никому ничего не сказала. Да ее и не спрашивали – никому и в голову не могло прийти, что кто-то действительно может выиграть хоть что-то, хоть мелочь какую-то. Не говоря уже о серьезной сумме.

А сумма была по-настоящему серьезной – ее как раз хватило на оплату Сулику, и еще немного оставалось. На дорогу, например. Не давая себе времени на раздумья, боясь передумать, Джина открыла вирт Сулика и торопливо заполнила форму-заявку. Нажимая кнопку «Отправить», девушка чувствовала себя так, словно шагнула в пропасть – под ногами пустота, и от тебя больше ничего не зависит. И что там, на дне – острые камни или силовая сеть, растянутая спасателями, неизвестно.

Теперь ей оставалось только ждать.

… Родители горячо одобрили решение Джины отправиться в небольшое путешествие по историческим местам Земли. Лечащий врач – тоже. Он даже обрадовался – желание пациентки говорило о том, что интерес к жизни у нее не угас, что она борется.

- Я поставлю вам помпу, - сказал он. – Чтобы вам не пришлось беспокоиться насчет уколов. Когда вы планируете вернуться?

Джина пожала плечами.

- Точно не знаю, - честно сказала она. – Месяц? Два? Знаете, я составила маршрут, но мне совсем не хочется чувствовать себя марафонцем. Наоборот, я хочу двигаться не торопясь, останавливаться в красивых местах, быть там столько, сколько хочется.

- Прекрасный план! Я бы даже сказал – превосходный. Но, я надеюсь, вы будете не одна?

- У нас будет группа из пяти человек, - лучезарно улыбнулась Джина. – Плюс экскурсовод… очень опытный, с хорошим рейтингом… попасть к нему в группу было непросто.

Помпа с нуль-инжектором заняла свое место в основании черепа; врач снабдил Джину целым ворохом инструкций; Джина собрала сумку и распрощалась с родными.

Хорошо, думала она, откидываясь в мягком кресле стратолета. Все обязательно будет хорошо. А как же иначе?