Если бы на Эдеме нашёлся свой Магеллан, то, обогнув Западный континент с юга и доплыв до экватора, путешественник обнаружил бы в точке с координатами 2.234844°N 125.193114°E белоснежную конструкцию, возвышавшуюся над морской гладью подобно цветку кувшинки или гигантскому парусу. Путешественники вознесли бы молитвы разномастным святым, благодаря за чудесное зрелище, а потом попытались бы стибрить всё, что плохо лежит.
Но вся жизнь планеты сосредоточилась в экваториальных и субэкваториальных областях внутреннего моря, разделявшего три континента Эдема. Не было здесь своей Америки, никто не рвался в открытый океан рисковать жизнью только чтобы выйти к восточному побережью – или к западному, это как плыть – местам известным, изученным. Хотя раз в двести — триста лет знания о побережьях терялись и их героически восстанавливали предприимчивые люди, прокладывая маршрут то по морю, то по суше.
Больше нигде ничего подобного на Эдеме не строили – сооружение возвели люди, прилетевшие колонизировать очередной кислородный мир, почитавшийся бесхозным. Планету земного типа, вращавшуюся вокруг Беты Гончих Псов, поначалу называли Надеждой. Новая Надежда человечества, Новая Надежда Земли — серьёзные дядьки из телевизора чинно цедили красивые слова на заседаниях Совбеза, на Генассамблее ООН аплодисментами встречали данные о нефтяных углеводородах в континентальных плитах. Всем миром строили Многофункциональную транспортную платформу, набитую самым необходимым для выживания колонистов в системе БГП, всем миром готовили добровольцев, готовых покинуть старушку-Землю ради встречи с неведомым, празднично отправляли Платформу, не обращая внимание на протесты Мурома, Океана и Ляонина, горевших принять участие в эпохальной экспедиции.
Едва только Платформа появилась в окрестностях Беты Гончих Псов и установила связь с Землёй, в ООН разгорелся грандиозный скандал, стоивший карьеры тогдашнему генеральному секретарю: оказалось, что автоматический разведчик Международного космического агентства, висевший над Полюсом Мира в системе звезды, не передал на сервер детальные фотографии поверхности экзопланеты. Массу, плотность, химический состав атмосферы автомат передал, характеристики поверхности и литосферы планеты передал, сейсмограмму и детальный прогноз погоды для каждого участка суши передавал исправно – а фотоснимков не отправил.
Каким-то хитрым образом фотографии остались в памяти спутников на орбите, и научная секция Платформы «Хайв Квин» чесала в затылках, разглядывая города и веси цивилизации Эдем. Города маленькие и грязненькие только-только начинали своё развитие в качестве центров культуры, поглощая близлежащие деревеньки. Ветряные мельницы да тягловый скот служил подспорьем в борьбе за выживание; внутреннее море бороздили гребные суда, правда, иногда довольно большие — ничего похожего на двигатели внутреннего сгорания и близко не было. Жизнь развивалась по своим законам и никому на планете дела не было до подошедшей к границам солнечной системы странной конструкции, собравшейся огненной колесницей проскакать в верхних слоях атмосферы.
Больше пяти тысяч колонистов, получивших билет в один конец, жаждали подышать свежим воздухом. Для народившихся за время пути детишек жизненно необходимо было оказаться в гравитационном поле планеты, пусть и несколько большем, чем на старушке-Земле и капитан Платформы, плюнув на истерики Межкосмоса, начал действовать согласно инструкциям, разработанным ещё для колонизации Мурома.
Посадочный модуль «Хайв Квин» сел на необитаемый остров посреди одного из океанов Эдема. Вокруг невзрачного сооружения вырос диковинный белоснежный цветок из стекла и металла, чью неземную красоту могли наблюдать разве что туземцы архипелага, попытавшие было счастья в набеге и получившие знатный отпор. Теперь пироги аборигенов изредка приплывали к специальному причалу, где горожане меняли разномастную снедь на топоры, ножи и прочие нитки с иголками.
Всё это Алисе пришлось учить заново, когда дядя Женя вновь начал с ней заниматься – после того скандала. В тот раз мама не кричала, не кидалась в папу чем придётся, мама тихонько плакала у папы на плече:
- Паулито, мой милый… — всхлипывала синьора Павленко, — когда мы оставили дом, я знала, я всегда знала, что мне придётся быть сильной. Но ради всех святых – не требуй от меня отказаться от собственного дитя, молю тебя, meu anjo…
Мужчины могут выдержать крик, могут только поморщиться в ответ на оскорбления, но тихие слёзы женщины не могут оставить равнодушным ни одного мужчину. Папа запретил Алисе полёты на острова.
- Будешь помогать мне, дочка, — сказал папа. – Работы у нас тут невпроворот.
И Алиса погрузилась в работу.
Сперва пришлось дежурить в детском садике, помогать воспитательницам Анне Сергеевне и Анне-Марии. Анна-Мария, степенная дородная женщина, чей сын только пришёл в садик, с удовольствием возилась с детьми, рассказывая Алисе кучу интересных вещей об уходе за детьми. Напротив, Анна Сергеевна, курносая хохотушка, норовила ускакать к жениху, системному администратору Вычислительного центра, оставив детей на попечение нянечки. Тут и начиналось: сопельки у Поленьки, мокрые штаны у Жана, Алик упал и рассадил локоть (ямарунди и бровью бы не повели – упал? Встанет и дальше пойдёт. Не встаёт, значит, не жилец), Коленька не хочет спать, Руис не хочет кушать… Алиса валилась с ног, приходилось ведь учиться, а учителя, сплошь кандидаты да доктора наук, норовили запихнуть в одиннадцатилетнего ребёнка полный курс квантовой физики. Из-за этого обычный день проходил так: утром Алиса не слушала старших, вечером младшие не слушались Алису, а на следующий день, услышав вопрос: «Что ты помнишь из вчерашнего?» — она непонимающе смотрела на дядю Женю красными от недосыпа глазами.
Она справилась. Учителя оказались терпеливыми, не стеснялись повторить непонятное, детям же она рассказывала сказки. Созе, Вторая матушка, рассказывала их у костра: про Новаза и змею, как рыбы научились танцевать, как Масай в гости к Вуронгу ходил, про хару и смелого рыбака… Они садились на топчане у костра. Смолистые брёвна с треском выбрасывали искры в звёздное небо, Матушка перебирала светлые пряди волос девочки с другой планеты, прижимавшейся к её плечу, и под треск поленьев лился её неспешный говорок. Алиса вслушивалась в слова сказки или песни на языке Людей, даже не песни – заунывному напеву, заставлявшему тяжелеть веки и смыкаться глаза.
А теперь пришло её время рассказывать сказки. Получилось так: на дневной сон Илюша не хотел ложиться спать, ему же пять, он уже взрослый, Илюша разбудил уснувшего было Хидэки, крик Хидэки разбудил Мадлен, крик Мадлен, временами переходящий в ультразвук, разбудил всех остальных…
- А ну, тихо! – что было сил закричала Алиса. – Тихо! А то никакой сказки не будет… Ну что ты, маленькая?
Она подошла к Мадленочке и взяла её на руки. Малышка долго не унималась, пришлось раз десять сказать: «Сказку расскажу, ну, тихо моя милая…» — но наконец притихла, только всхлипывала, уткнувшись Алисе в кофточку.
- Ну давайте, мальчики и девочки, — говорила девочка сама чуть старше Мадлен, — ложитесь на подушечки, я расскажу вам сказку.
- Не хочу сказку, — важно промолвил Илюша. – Я большой.
- После сказки ты увидишь сон, как станешь большим-большим, больше папы. Ложись.
- У меня нет папы, — сказал малыш и Алиса осеклась.
Но Илюша улёгся на подушку, поёрзал и, похоже, приготовился слушать.
В давние времена, когда весь остров Нуча зарос деревьями и из одного конца острова на другой можно было дойти за полдня пути, жили мальчик и девочка. Плохо жили, бедно, кое-как хватало им урожая с огорода, чтобы прокормиться самим и отдать тцани Аихимобо. А у того был сад! За колючей изгородью из ядовитой хэна росли ягоды Ай – красные как глаза Ценето, ичи – длинные и жёлтые (да и зелёные они были хороши) и ала-хана, и ругаи – всего не перечесть. Каждый день уходили родители мальчика и девочки на огород и до самого заката копали землю, выдёргивали вредных тукеле и собирали корневых червей. А мальчик и девочка играли на поляне возле колючего забора сада Аихимобо.
И вот в один из дней, мальчик сказал девочке:
- Как же хочется есть! Смотри, вон какие ичи! Нам хватило бы и одного…
- Что ты, что ты, - отвечала девочка, — нельзя брать плоды из сада Аихимобо…
- Я хочу есть, — мальчик скорчил рожицу и зарычал будто голодный хара, — я уроню на колючки дерево, влезу наверх и сорву ичи. Никто не заметит.
Но только он протянул руку, как Аихимобо, прятавшийся среди деревьев, схватил его за ожерелье вена.
- Пусти! – крикнул мальчик.
- Пусти! – крикнула девочка.
- Не пущу, — сказал Аихимобо. – Пусть твоя сестра станет моей женой.
Не хотелось девочке выходить замуж за старого да некрасивого, да уж очень любила она братца. Девочка залезла по стволу в сад, а мальчик получил пинка от Аихимобо и вылетел за забор.
- Прощай!.. – только и крикнула ему сестра.
И мальчик пошёл домой. Он пил воду из ручья – и журчание воды напомнило ему смех сестры, он шёл мимо деревьев уиу-уиу – и их пушистые побеги волновались на ветру будто волосы сестры, он смотрел в небо – и синее небо напоминало о синих глазах сестры. И мальчик бросился к Ценето, жившему у скалы Ча – там, где раньше выходил огонь из земли.
- Вернуть бы мне сестрицу, — пожаловался ему мальчик.
И Ценето дохнул на него жаром:
- О, мой хороший, придётся тебе отдать сердце – слишком уж холодная да твёрдая земля под садом Аихимобо.
И мальчик отдал сердце. Ценето принялся греть землю и вскоре на месте сада Аихимобо поднялся Таки, потом рядом поднялся Такини и Аихимобо изжарился в огне, истекающем с его вершины. А девочка, узнав, что мальчик отдал своё сердце Ценето, крикнула:
- Ой!.. – и бросилась с утёса Чу в море.
С тех пор мурури с синими крыльями летают над скалами Чу и кричат:
Так и повелось: вытаскивали матрасики из спальни в игровую комнату, Алиса включала ночное освещение (окон, вернее, иллюминаторов в садике не было) и садилась в центре комнаты, а детки раскладывали постельки вокруг неё. Мадлен забиралась на руки (по-другому девчушка засыпать вообще отказывалась) и потихоньку засыпала под Алисин рассказ. Сказки матушки Созе быстро кончились, пришлось придумывать новые истории с теми же героями. Алиса отнимала время от сна, чтобы придумать новую сказку, просыпалась на следующий день с тяжёлой головой, но любая тяжесть проходила, едва только она вспоминала, как Мадленочка начинала посапывать у неё на руках, отходя в царство Морфея, как затихал Илюша, вставлявший реплики по ходу повествования, как засыпал Хики, слушавший сказку на животе, внимательно разглядывая Алису.
