- Станция, - позвал Пьер. – Ответьте, Станция. Вызывает Пьер Тома́.
В ответ – тишина, нарушаемая треском разрядов, да басовито, на предельно низкой ноте, еле слышно гудел вдалеке громадный шмель.
- Ребята, - севшим голосом сказал Пьер. – Где вы, ребята?
Запредельный ужас охватил его, сжал сердце цепкими костлявыми пальцами - Пьер вдруг понял, что произошло и что будет дальше. Машинально он вывел на лицевой щиток шлема данные блока жизнеобеспечения, посмотрел. Кислорода осталось на девяносто три минуты… на девяносто две… на девяносто одну…
Надо было успокоиться, но успокоиться не получалось – в крови бушевал адреналин, сердце бешено колотилось даже не в груди, а во всем теле, поры превратились в фонтаны, в гейзеры, и, весь мокрый, задыхающийся, Пьер жадно хватал воздух пересохшим ртом.
Гады! Сволочи! Ненавижу вас, нелюдей! Со всеми вашими червоточинами, тоннелями, со всеми вашими технологиями, неотличимыми от явлений природы, ненавижу и проклинаю! Уроды сверхразумные, ледышки бесчувственные, вас бы на мое место!
Охваченный паникой, почти теряя сознание, Пьер не почувствовал укола, просто вдруг стало легче дышать, в глазах прояснилось и в голове тоже – умная аптечка знала, что надо делать. В отличие от своего «пациента».
Пьер закрыл глаза, с наслаждением чувствуя, как разжимается ледяной кулак в груди, как расслабляются скрученные судорогой мышцы. Сердце вновь билось ровно и мощно, на лице, слегка пощипывая, подсыхал пот, стягивая кожу. Век бы так, подумал Пьер, погружаясь в приятную дремоту. Открывать глаза не хотелось категорически, и лишь огромным усилием воли Пьер заставил себя встряхнуться.
И тут же выругался сквозь зубы – приступ паники отнял у него семь минут жизни, и жить ему оставалось ровно восемьдесят шесть минут. Впрочем, какая разница – восемьдесят шесть минут или восемьдесят шесть часов? Если все равно помощи нет и, главное, не будет?
Пьер снова огляделся, но уже внимательно, не торопясь. Ни одного знакомого созвездия, ни одного ориентира, невозможно даже предположить, куда его занесло.
Меня будут искать. Собственно, меня уже ищут: радары обшаривают пространство на всех частотах, с Рогады взлетели спасботы… на Базу, конечно, тоже сообщили, ведь это не шутка, это настоящее ЧП – исчез человек. Вот только что был, демонтировал отработанный модуль, и – исчез. Как корова языком слизала.
Пьер представил, как это выглядело со стороны, и расхохотался. Смех вышел нехороший, истерический вышел смех, и в груди шевельнулась, поднимая уродливую голову, притихшая было паника.
Глупо, ах, как невозможно глупо умирать в двадцать три года! Молодым, здоровым, полным сил и планов на будущее. Вот так внезапно, без подготовки, узнать, что жить тебе осталось чуть больше часа. И ничего, совсем ничего нельзя сделать!
… Говорят, смерть от удушья одна из самых мучительных. Когда станет совсем уж тяжко, вкачу себе снотворного…
Какой же я дурак! Ведь Исхак обещал роботов на завтра, у него один как раз должен был освободиться. Нет, развеяться захотелось, прогуляться… мол, засиделся… Развеялся? Прогулялся? А ничего так прогулочка вышла!
… Не буду я ничего колоть. Просто открою шлем. Хоть напоследок понюхаю, чем Космос пахнет…
А ведь я не видел червоточины, вдруг подумал Пьер. Я вообще ничего такого особенного не видел, просто мигнуло что-то, и картинка сменилась. Так меняются фотографии при автоматическом пролистывании. Хотя нам по-другому рассказывали: мол, возникает спонтанная червоточина, гиперпространственный тоннель, и тебя в него буквально всасывает… про туман светящийся рассказывали, и что в этом тумане не то глаза, не то голоса, не то чистый разум, которому ты небезынтересен… Врали? Но зачем?
Впрочем, какая разница? Тут одно из двух: либо я настолько примитивный человек, что не смог заинтересовать собой сверхцивилизацию, либо настолько невезучий, что меня просто не заметили. Как не замечают муравья, забравшегося на одежду. Вынесли муравьишку из родного леса, отряхнулись на обочине дороги, прежде чем сесть в машину, и уехали, оставив бедолагу погибать в незнакомом мире.
… Маму жалко. Очень, невыносимо. Сначала папа, теперь вот… Хотя папа, конечно же, вернется, и они помирятся – общее горе сближает…
Шестьдесят одна минута… час… Всего час остался, и надо прожить его достойно, чтобы не было стыдно в последний миг. Как? Ну, хотя бы не плакать.
Пьер шумно потянул носом и зажмурился, смаргивая набежавшие слезы. Острые колючие звезды перестали быть острыми и колючими, они расплылись в дрожащие пятна, и поверх них Пьер увидел свое лицо, отразившееся на внутренней поверхности плексанолового шлема. И даже не лицо целиком, а только глаза, неестественно огромные, растянувшиеся от окоема до окоема.
Пьер проморгался, и мир вновь обрел четкость и резкость. Только отражение глаз никуда не делось, и это раздражало. Что-то не так было с этими глазами, какая-то несообразность в них чувствовалась, и Пьер мучительно, словно делать ему больше было нечего, пытался понять, что же именно мешает ему в этих глазах, а когда вдруг понял, то задохнулся, не смея поверить в чудо.
Один глаз, левый, был карим, а другой, правый, зеленым, и эти глаза могли принадлежать одному-единственному человеку во Вселенной.
- Э-э-й! Я здесь, здесь! – закричал Пьер и бешено замахал руками, пытаясь привлечь к себе внимание, хотя и без того было ясно, что его заметили и обязательно придут на помощь.
Пьера крутануло волчком, швырнуло в сторону, от звездного мельтешения закружилась голова и он потерял ориентацию, но это было уже неважно, потому что спаситель был уже рядом – молодой веселый парень с разноцветными глазами, одетый в свою знаменитую черную рубашку в крупную красную клетку, в джинсы и, почему-то, босиком.
Юрий Воробьев, человек по рождению и галатор милостью сверхцивилизации. Самый лучший парень в мире!
- Ну? – весело спросил Юра. – Куда тебя подбросить?
- Домой, - выдохнул Пьер.
Вселенная опять мигнула… скорее даже подмигнула, совсем по-дружески, и Пьер увидел, что сидит на травке во дворе своего родного дома, а по дорожке идут мама и папа, держась за руки… они уже заметили его, но пока еще не осознали этого, они увлечены беседой, но сквозь оживление на их лицах медленно проступает недоумение.
Пьер счастливо рассмеялся и принялся стаскивать с себя скафандр.
В четырнадцать пятьдесят семь комиссар Фоссет, не торопясь, убрал бумаги в стол, перевел служебный уником в режим регистратора и заблокировал внешнюю связь. Ровно в пятнадцать ноль-ноль в дверь постучали. Очень вежливо и деликатно.
- Войдите, - откликнулся комиссар, и дверь немедленно распахнулась с легким извиняющимся скрипом.
Юрий Воробьев не имел дурной привычки внезапно материализовываться посреди кабинета или сваливаться с потолка прямиком в кресло для посетителей, как поступало большинство его «коллег». Он входил обычным способом, как простой смертный, и точно в назначенное время, чем заслужил искреннюю признательность комиссара. Посмотришь со стороны – обычный парень, человек как человек… вот только дверью почему-то скрипит, хотя нечему там скрипеть, нет в силовой двери трущихся частей. Какое-то время эксперты ломали головы над этим феноменом, а потом, по примеру комиссара Фоссета, махнули рукой, списав все на врожденную деликатность молодого галатора.
- Добрый день, - поздоровался Юрий. – Не помешал?
- Здравствуй, здравствуй, дружище!
Комиссар выбрался из кресла и, протянув руку, пошел навстречу молодому человеку. Они обменялись крепким рукопожатием, потом комиссар обнял Юрия и, взявши его за плечи, несколько раз встряхнул, растроганно улыбаясь и заглядывая в глаза.
- Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Спас, стало быть, мальчишку? Молодец.
- Да какой там подвиг? – отмахнулся Юрий. – Просто оказался в нужное время в нужном месте. Вы же знаете, у меня к этому талант.
Комиссар знал. Спасение терпящих бедствие это было, если так можно сказать о галаторе, специализацией Юрия Воробьева, и в этом ему действительно не было равных. Прогуливаясь пешком между звезд, он в буквальном смысле слышал вопли-мольбы погибающих людей и спешил на помощь.
Иногда – успевал. Когда не был занят другими, более важными делами.
Фоссет усадил Юрия на маленький кожаный диванчик (знающие люди утверждали, что подобной чести удостаивался далеко не каждый посетитель), достал из бара бутылку без этикетки, вопросительно взглянул на посетителя. Тот махнул рукой
- Давайте, чего уж там. Змей-искуситель.
Домашняя вишневая наливка, настоянная на смородиновых почках по древнему семейному рецепту Фоссетов, была единственной слабостью молодого галатора. Это выяснилось года полтора назад, совершенно случайно, и с тех пор в баре комиссара Фоссета всегда стояла бутылочка. Так, на всякий случай. Три месяца назад комиссар принес вторую, и вот сегодня появился повод открыть ее.
Прозрачная рубиновая кровь пролилась в пузатые бокалы, и кабинет наполнился терпким запахом летнего полдня. Юрий взял бокал в ладони, поднес к лицу и, блаженно улыбаясь, вдохнул аромат.
- Божественно! Это не вино, это амброзия! Знаете, комиссар, вот ради подобных моментов и стоит жить.
Фоссет вежливо улыбнулся. Минут пять, пока Юрий смаковал вино, он болтал о пустяках, и лишь когда бокал опустел, приступил к делу.
Он включил и развернул над столом объемную карту Галактики, девять десятых которой было окрашено в молочно-белый цвет - терра инкогнито, куда еще не ступала нога человека. Россыпь изумрудных точек располагалась в основном вдоль рукава Ориона, да еще несколько штук робко мерцали на внутреннем крае рукава Стрельца – редкие обитаемые или хотя бы посещаемые человеком острова в безбрежном океане Вселенной. Фоссет дал увеличение, наложил координирующую сетку; молочная белизна отползла к краям карты, изумрудные точки превратились в объемные пузыри неправильной формы, а между ними протянулись красные пунктиры – гиперпространственные трассы, провешенные не без помощи тех же галаторов.
- Итак, сектор сто девять. – Для наглядности Фоссет ткнул в карту пальцем, и названный сектор тут же окрасился синим. – Как там у нас дела?
- Хорошо дела, - сказал Юрий с гордостью. – Два реперных буя. Я мог бы и третий поставить, но увидел, что человек попал в беду. Медлить было нельзя, вот я и… Но я поставлю, честное слово. И три, и четыре. Сколько скажете.
- Но два уже стоят? – уточнил Фоссет.
- Конечно. Я что, вам врать буду? – обиделся Юрий.
Или сделал вид, что обиделся. С этими галаторами никогда не знаешь, испытывают они в данный момент эмоции или только имитируют их. Слишком уж мало в них остается от человека со временем. Взять того же Воробьева. Один из первых галаторов, вернувшихся галаторов. Фосету тогда было девятнадцать, и он хорошо помнил шок, охвативший человечество, когда те, кого считали погибшими и оплакивали, стали возвращаться домой: страх, недоверие, восторг, зависть. Тридцать лет с тех пор прошло, а Юрий совсем не изменился. Он и выглядит на двадцать пять, и ведет себя соответственно, как будто выбрал для себя наиболее комфортный возраст и законсервировался в нем.
- Понимаешь, дружище, - проникновенно сказал он. – Лично я тебе верю. Безоговорочно (комиссар слегка покривил душой, но надеялся, что галатор этого не заметил). Но тут такое дело… Сигнал почему-то не проходит. Диспетчеры его не видят… а им тоже врать незачем. Значит, что-то случилось. Может, буи повреждены, может, уничтожены. Ты был там, своими глазами все видел. Как думаешь, что могло произойти? Какой-нибудь метеорит, например, или что-то вроде этого?
Юрий прикрыл глаза, сосредоточился, вспоминая сто девятый сектор.
- Метеорит? – с сомнением протянул он. – Навряд ли. Не думаю. Местечко не то, чтобы идеальное, но вполне спокойное. Пыли многовато, но это не критично. Был там один блуждающий астероид, но я его уничтожил на всякий случай. Так что…
Юрий, улыбаясь, развел руками, и вдруг замер, отвесив челюсть. А потом густо покраснел, и вид у него стал ужасно виноватым.
- Черт, - сдавленно прошипел он. – Дурак! Ну какой же я дурак! Комиссар, я забыл их активировать! Боже, какой же я идиот!
Комиссар испытал облегчение. Дорогая аппаратура цела, и это главное, а все остальное пустяки. Даже приятно лишний раз убедиться, что ничто человеческое галаторам не чуждо. Например, забывчивость.
- Ну-ну, дружище, - добродушно проговорил он. – Забыл и забыл. Подумаешь? С каждым может случиться.
- Но случилось-то со мной! Это непростительно. Я сейчас же все исправлю. Комиссар, передайте коллегам мои извинения и скажите, что через полчаса все будет в порядке. Я быстренько туда смотаюсь, а потом вернусь, и мы продолжим.
Фоссета кольнула привычная зависть. «Быстренько смотаюсь»! Действительно, какие пустяки! Десяток парсеков туда, десяток обратно… ерунда, даже говорить не о чем.
- Да спешить-то особо некуда, - возразил Фоссет, но Юрий решительно встал.
- Ждите! – отрывисто и хмуро сказал он. – Я скоро.
Он направился к двери, но вдруг остановился и склонил голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то в себе. А потом повернулся к комиссару, и лицо у него было сосредоточенное и радостное одновременно.
- Мне нужно идти, - очень торжественно сказал он. – Меня зовут.
- Они? – понимающе спросил Фоссет, хотя и без того все было ясно.
Юрий не ответил – окружающий мир, включая комиссара, перестал для него существовать. Как всегда, Фоссет не уловил момента, когда галатор исчез. Только что стоял посередине кабинета, и вот его уже нет, только медленно истаивает фантом, и от него дышит холодом, как из открытой двери холодильника. А легкий стук комиссар скорее вообразил, чем услышал.
Не дожидаясь, пока фантом окончательно растает, Фоссет подошел к нему, с кряхтением нагнулся и с некоторым трудом отодрал от паркета липучку – миниатюрное регистрирующее устройство, которое он несколько минут назад так ловко и незаметно прилепил на плечо Юрия.
- Бесполезно, - проворчал он, возвращая липучку в контейнер. – Сто раз уже им говорил. Ну сколько уже можно дурью маяться?
Ученых, занимающихся галаторами, очень интересовало все, что с ними связано. Особенно способ их перемещения, вневременной и внепространственный. Фоссета это интересовало тоже, и как человека, и как должностное лицо. Но если Фоссет довольствовался беседами с галаторами, то остальным этого было мало. Не обвиняя галаторов напрямую во лжи, большинство ученых было твердо уверено, что всей правды галаторы о себе не рассказывают. По разным причинам. Складывалась неприятная ситуация: галаторы знали о человечестве все, а человечество о них ничего. Потому что те крохи сведений, которые удалось собрать на сегодняшний день, знаниями назвать было нельзя. Так, сплетни, слухи, зачастую противоречащие сами себе.
- Вы просто не поймете, - как-то сказал молодому Фоссету один галатор, весьма спесивый и надменный тип. – В человеческом языке нет нужных слов, чтобы описать нашу сущность. Попробуйте рассказать таракану о любви или несварении желудка.
Тогда Фоссета сильно задело сравнение с тараканами, но виду он не показал. А потом он понял, что галатор, несмотря на свой поганый характер, вовсе не имел в виду обидеть или оскорбить человечество. Он просто привел подходящий по его мнению пример, и никакого личного отношения в свои слова не вкладывал.
Ну и поскольку на самих галаторов надежды было мало, людям ничего не оставалось, как обратиться к технике. Тем более что переделать существующие следящие устройства под новые задачи оказалось делом не таким уж сложным. Это была прекрасная идея, и она с треском провалилась – ни один «жучок» не смог удержаться на галаторе, когда тот выходил. Даже самые современные наноаэрозоли. Даже наноботы, которых смогли незаметно подсунуть галатору с едой или питьем. Стоило галатору стартовать, как вся хитроумная человеческая электроника в целости и сохранности оказывалась на оставленном фантоме, а через несколько секунд осыпалась вниз.
В свое время, когда перед Фоссетом встал вопрос специализации, он выбрал самое, казалось бы, неперспективное направление – кураторство. В задачи куратора входили довольно скучные вещи: регистрация новых галаторов, помощь в социализации, профтестирование с целью использования новообретенных способностей каждого конкретного галатора на пользу человечества. Никаких тебе мозговых штурмов и потрясающих изобретений, как у ребят из технического отдела. Никаких рискованных погружений в сумеречную глубину сознания нелюдей, из-за которых все психологи, даже молодые, ходили с седыми головами. Вообще ничего романтического и героического, просто скучная, монотонная бюрократическая работа. Но именно она помогла выстроить хрупкий мостик понимания и взаимного доверия между людьми и галаторами.
Сотрудничество, это всегда непросто и требует взаимных усилий со стороны всех партнеров.
Испытывал, к примеру, тот же Юра Воробьев потребность в спасении людей? Изначальную потребность, так сказать, инстинктивную, от чистого сердца? Читая отчеты первого куратора Юрия, комиссар Фоссет убедился – нет, не испытывал. Ему, увлеченному новыми феерическими ощущениями, такое и в голову не приходило, он вообще перестал воспринимать смерть как обязательное явление. Понадобился не один год работы и весь авторитет куратора, чье имя сохранилось лишь в архивах Службы, чтобы Юра заново осознал всю трагедию внезапной преждевременной гибели человека. Любого человека. Теперь на его счету не один десяток спасенных жизней.
А трассеры, которые провешивают новые трассы к перспективным планетным системам? Конечно, человечество может вполне обойтись и без них, по старинке, посылая в неизведанные области пространства автоматические зонды или трехместные пилотируемые суденышки. Но – время! Затраты! Риски, в конце концов! Каждый второй автомат теряется в глубинах космоса, каждый пятый экипаж сталкивается со смертельной опасностью и – увы! – не всегда выходит победителем. Трассеры сделали процесс освоения Космоса проще и безопасней, и в этом немалая заслуга лично его, комиссара Фоссета. Именно он несколько лет назад запустил тщательно продуманную рекламную кампанию, именно он вел долгие задушевные беседы с галаторами, незаметно подталкивая тех к вполне тривиальной мысли – помогать человечеству это не унижение, не позор, это посильный вклад, почетная обязанность и вообще круто. И он добился своего. Теперь каждый галатор считает своим долгом проложить хоть парочку новых трасс. А трое отчаянных, даже по меркам галаторов, сорвиголов настолько увлеклись этим делом, что отправились торить путь к центру Галактики.
То, что галаторы могут перемещать материальные объекты значительной массы и объема, было известно давно. Но только я догадался использовать это на благо человечества, с гордостью подумал Фоссет. Разумеется, о том, чтобы заменить все грузовики галаторами и речь не шла, это непродуктивно и унизительно для вольных жителей космоса. Да и не согласились бы они на это. Но - буй? Один маленький буй, чуть больше тонны весом? Подобрать на орбите, доставить в обозначенный сектор, активировать. Неужели трудно? А человечество получит новую реперную точку для входа в подпространство и будет по гроб жизни благодарно своим великим землякам.
Итак, галаторы помогают. Галаторы спасают. А вот сотрудничать галаторы не хотят. А как иначе объяснить тот факт, что они наотрез отказываются брать с собой регистрирующую аппаратуру? Отказываются все поголовно, даже Юрий, а ведь он из них самый лояльный. И, главное, без объяснения причин: нет и все тут! Это было непонятно, неприятно и вызывало вполне обоснованные подозрения.
Они что-то скрывают? Безусловно. Что-то важное? К гадалке не ходи. Но что именно? Версий было великое множество, вплоть до самых фантастичных.
Галаторы в своих странствиях повстречали Бога и монополизировали право общаться с Ним напрямую.
Галаторы не могут допустить прямой контакт людей со сверхразумом, потому что: а) это вызовет у людей цивилизационный шок; б) это уравняет людей и галаторов, а делиться могуществом они не собираются.
Галаторы никакие не сверхлюди, а просто кучка обнаглевших психократов. Или даже один в конец зарвавшийся психократ. И нет никакой сверхцивилизации, и не летаем мы к далеким звездам, все это чудовищной силы внушение и величайший обман. Для чего? Да кто же нам скажет?
Сторонники разных версий сходились только в одном – раз галаторы ведут себя так по отношению к людям, то и у людей развязаны руки и можно особо не церемониться. Например, тайно подсаживать к ним «жучков». Рано или поздно это сработает.
У комиссара Фоссета было на этот счет свое мнение, но он предпочитал помалкивать. Тем более что девяносто девять процентов всего человечества о коварстве галаторов не подозревало и считало их отличными ребятами. С полным, кстати говоря, на то основанием.
… Спохватившись, Фоссет включил коммуникатор и от удивления выругался. За неполные двадцать минут больше десятка вызовов! И от кого? От Лайнела! Опытный работник, Лайнел всегда отличался рассудительностью и хладнокровием. И если уж он названивает, как запаниковавший стажер на первом своем самостоятельном задании, стало быть, дело серьезное. И Фоссет решительно ткнул в сенсор вызова.
- Что за пожар, Лан? – спросил он.
- Добрый день, шеф, - неторопливо отозвался Лайнел. Его круглое лицо было сонным и туповатым, таким, как всегда, и у комиссара отлегло от сердца. Ничего не случилось, ничего экстраординарного, просто важное дело, которое действительно срочно надо обсудить. – У нас тут плановый возврат.
- Ага, - сказал Фоссет. – Ну, что ж, хорошо. Бригада выехала?
- Бригада на месте, работает. Но тут у нас кое-какие проблемы с клиентом возникли. Ничего особенного, но вам лучше приехать. Номер пять ноль семь один.
Фоссет открыл базу «ушельцев», быстро просмотрел данные на человека, зафиксированного под номером пять тысяч семьдесят один, и тихо присвистнул.
Доминик Салазар, уроженец Земли, сорок два года на момент исчезновения, женат во второй раз, один ребенок от предыдущего брака. Три года назад пропал с борта собственной яхты на маршруте Земля-Марс-Ригла-Земля, сразу после входа в Солнечную систему. Обладатель платиновой звезды с правом неограниченного кредита в Центральном обитаемом секторе и Южной Периферии… и, собственно, этого было достаточно, остальное досье можно было не читать.
- Серьезный господин, - вздохнул Фоссет. От богатеньких буратинок он не ждал ничего хорошего.
- Очень, - подтвердил Лайнел. – Так вы приедете, шеф?
Фоссет посмотрел. Ну да, всё, как предполагали – небольшая вилла в Швейцарских Альпах, этакое холостяцкое гнездышко, куда не было доступа никому, включая многочисленных любовниц.
- Мне туда минут тридцать лету, - кисло сказал Фоссет. – И то если заказать стратолет. Сам не справишься?
Лайнел помолчал, хмуря светлые брови.
- Попробую, шеф, - сказал он, но особой уверенности в его голосе не прозвучало. – Правда, все равно нужна будет ваша санкция. У господина Салазара есть определенные требования к… скажем так, к его легализации… И он хочет говорить с начальством.
- Даже так? – удивился Фоссет. – Хорошо, через полчаса буду.
- Спасибо, шеф, - с чувством сказал Лайнел и отключился.
Кстати, вспомнил Фоссет, заказывая билет на ближайший стратолет, вместе с Салазаром пропал и корабельный механик… как его там? Не помню… Его тело спустя почти два месяца случайно обнаружили на орбите одной из планет в системе Бабочки. Заледеневший в камень, одетый в один рабочий комбез на голое тело, мертвый механик безмятежно кружил на геостационарной орбите и улыбался, сжимая в руке портативный диагностер.
Шум поднялся изрядный, пресса на всех языках вопила о нечеловеческой жестокости сверхцивилизации, для которой люди – хлам, расходный материал, от которого они избавляются точно так, как мы избавляемся от мусора. Но компетентные лица помалкивали, отделываясь общими, ничего не значащими фразами – для них ситуация представлялась несколько сложнее, чем для обывателей, кипящих от праведного гнева. Тем более что кипи, не кипи, а что ты можешь сделать?
- Полагаю, бедолаге просто не повезло, - как-то поделился своим мнением с Фоссетом известный физик Эмьен М`Гхан. – Его просто зацепило краешком, по касательной, и вышвырнуло в соседнюю систему. Благо, что система оказалась обитаема, теперь родные хотя бы могут похоронить тело по-человечески. А сколько таких несчастных мы до сих пор не обнаружили?
