Сообщество фантастов

В кресле посередине расположился адмирал Грегори Парсон – командующий флотом – белый мужчина сорока девяти лет, высокого – метр девяносто роста, с худым осунувшимся лицом, крючковатым тонким носом и губами. По правую руку от него кресло капитана корабля занимал в настоящий момент Дюк Фланнаган – командующий 24-ой «линейной» дивизией носящей также другое название – дивизия «Таро». По левую сторону в кресле старшего помощника, которого, как и капитана «Карла Винсона» эти трое адмиралов временно согнали с насиженных мест, вальяжно развалился наш старый знакомый – вице-адмирал Мелвин Дорси – комдив злополучной 22-ой «линейной», коей неплохо досталось при первой попытке сунуться в «Бессарабию» из перехода «Новая Сербия».

В данный момент Мелвин, по какой-то причине считая себя чуть ли не ветераном русско-американской войны, с чувством собственного превосходства и приобретенного опыта пытался со своими собеседниками вести себя так, будто дюжину раз выигрывал битвы с «раски» и знал о враге все. Два других адмирала, наблюдая это, ехидно улыбались и подначивали комдива, явно не понимающего что товарищи над ним попросту смеются.

— Я вам говорю, русские сильны только на словах, — в очередной раз доказывал вице-адмирал Дорси, — когда они сидят в обороне и с численным превосходством – они смелые и отважные. Как только хотя бы одного из перечисленных факторов нет – все, побежали, что пятки сияют, как они сами любят говорить…

— Когда ты успел так хорошо изучать нашего сегодняшнего противника, Мелвин? — усмехнулся адмирал Фланнаган, подмигнув своему начальнику адмиралу Парсону. — В тот момент, когда твои четыре дредноута убегали из «Бессарабии» под пушками Белова и Хиляева…

— Это было жестоко слышать из твоих уст, — обиделся Мелвин. — Не стыдно тебе, Дюк?

— За что? — удивленно вскинул брови Фланнаган. — Видеть как корабли 22-ой «линейной» побитые русскими вылетают как пробка из бутылки назад в «Новую Сербию»? Да, тогда было стыдно, но не за себя, а за тебя дорогой…

— Попробовал бы сам первым войти в систему, тогда и говори, — возмутился Дорси, у которого до сих пор поджилки тряслись от воспоминания столкновения с кораблями Черноморского флота, охранявшими в тот момент от его дивизии портал «Новая Сербия–Бессарабия» и нагло не пустившими тогда американцев в систему.

Благо Дорси догадался послать в первой партии тяжелые дредноуты. Те хоть и были повреждены, но все же сумели продержаться сорок минут и на своих силовых установках уйти назад. Чего бы не произошло окажись на их месте легкие корабли дивизии.

Над Мелвином после этого неудачного прыжка из офицеров флота не издевался только ленивый, но Дорси буллинга старался не замечать, уверенный, что никто на его месте не справился бы в той ситуации лучше.

— Если бы ты был в авангарде Дюк, то даю руку на отсечение, потерял бы половину своей славной дивизии, — парировал вице-адмирал Дорси. — Я же несмотря на тотальное превосходство русских, ожидавших нас по ту сторону портала, сумел вывести свои корабли из-под огня… Этого мало?

— Совсем не мало, — вместо Фланнагана ответил командующий Парсон. — В данный момент времени каждый вымпел флота на особом счету. В 4-ом «вспомогательном», ненавижу эту приставку, итак самое маленькое количество кораблей из всех четырех флотов вторжения…

Грегори Парсону было неприятно ощущать себя в начавшейся кампании в качестве второстепенного игрока. Коннор Дэвис помимо того, что практически ничем не усилил флот Парсона перед войной из резервов Командования, что уже вызывало вопросы, он еще умудрился определить дивизии 4-го флота в самый захудалый сектор пространства.

Если говорить о расположении сил вторжения АСР, то получается следующее. 1-ый флот под руководством самого Дэвиса, как и шедший с ним в связке 3-ий «вспомогательный», начинали русскую кампанию с самого главного направления в противодействии Балтийскому императорскому флоту Юзефовича. 6-ой «ударный» флот Итана Дрейка бил непосредственно по второму по силе – Черноморскому космическому флоту Самсонова, причем был усилен при этом османской эскадрой Озкана.

Друзья, здесь вы можете прочитать цикл Адмирал Империи целиком

На месте главной улицы выросли однотипные одноэтажные строения, больше похожие на землянки, чем на человеческие жилища. Они были выстроены строго в одном стиле, расстояние между ними было не больше 2 метров. Меня поразил ландшафт вдоль домов, это был голый асфальт, конца и края не было видно этой улице, и ни одной травинки, ни одного дерева. Кто то явно приложил большие усилия чтобы сохранить все в таком виде.

Однако, отойдя всего на пару километров от главной улицы, я поняла, природа взяла своё, деревья росли буквально везде, они громоздились на руинах старых многоэтажек, цеплялись корнями за крыши небоскрёбов, и чувствуя своё превосходство с вызовом прорастали выше и выше. Выглядело пугающе и в тоже время завораживало своей мощью. Даже небольшие порывы ветра создавали свой ансамбль, это было похоже на голос леса, который уводил тебя и предостерегал от желания войти в него.

Прошло уже много лет, я здесь живу, я вписалась в новые условия своего существования, а тогда в свои 35 лет мой рост был 160см, среди местных я считалась мутантом, переростком, в первое время меня все опасались, но уже прошло 18 лет , и я приблизилась к местным нормам, сейчас я как все 142 см.

Почему это произошло спрашиваете вы? Всё просто, как я и говорила Земля сделала всё чтобы очиститься, облегчиться...

В какой то момент перенаселение нашей планеты достигло своей точки отправления, тогда всё и началось. Никто точно не может сказать, в чем была истинная причина и никто до сих пор не знает как это изменить. Сейчас, это неизбежно.

Мой один год в прежней жизни длился 365 дней, сейчас, 365 дней это 6 лет. Сутки стали короче в 6 раз. Ночь длится 2 часа, день соответственно тоже 2 часа. Изменения стали неизбежны. Постепенно человечество стало мельчать И терять свои навыки.

Я становлюсь такой же, моя память меня подводит, скоро я всё забуду, я буду белым листом, без возможности внести новую запись...

Продолжение следует...

— Ну, да... — Но я пока не вижу поводов для её радости.

— Я могу быть твоим проводником! — восклицает принцесса, — Уникорния для меня как пять пальцев.

— А я-а? А я-а? — волнуется Пиф, наблюдая, как свободные вакансии в моей экспедиции быстро заполняются.

С сомнением смотрю на осла. Вот куда его пристроить? Хотя... Перевожу взгляд на только что обретённого проводника в лице принцессы. Я-то на быстром скакуне, а ей за мной бежать вприпрыжку, что ли?

— Замётано. Будем использовать тебя в качестве перевалочного транспорта, — быстро решаю я.

— Как это? — кривится Пиф. — Тяжести таскать? У меня подлопаточная грыжа.

— Будешь ездовым ослом. Как это смешно ни звучит. Твоя задача — возить принцессу и не отставать от меня.

— А в тебе сколько будет бутов? — Пиф, вживаясь в роль ездового осла, с сомнением оценивает субтильную фигуру принцессы на вес.

— Двадцать три мута.

— Я согласен. — Сразу же веселеет Пиф. — Мут это не бут...

Быстро свернув бивак, мы выдвигаемся в Уникорнию. Впереди я на бравом коне, следом принцесса на осле. И что-то мне эта эпическая картина напоминает. Только вот что? Нечто настолько давно прочитанное, что ныне надёжно забытое...

Мои сапоги, как всегда, радуются конной прогулке и распевают песни, только репертуар в связи с присутствием принцессы кардинально меняется — что-то там про ясноглазую красотку, что сидит у оконца и ждёт суженного да ряженного, который спутался на чужбине...

Пиф показательно изнемогает под легковесной принцессой. Дариада же что-то напряжённо обдумывает, не замечая страданий своего «скакуна».

— А я предлагал... — бурчит Пиф.

— Что предлагал? — Путь долог, вокруг лишь дикий лес и унылая дорога, и от нечего делать я вступаю в диалог с недовольным ездовым ослом.

— Предлагал не завтракать.

— А-а-а. Что, ноша непомерная? — ухмыляюсь я.

— Какая-какая ноша? — Сразу же вынырнув из тайн женских грёз, сурово смотрит на меня принцесса.

— У Пифа спроси, — ловко перевожу грозное внимание Дариады на осла.

— А чё я? Я ни чё, — юлит хитрый Пиф. — Иду, тружусь, пока все прохлаждаются. Но завтрак могли бы и пропустить.

— Так может нам ещё и не обедать? — ехидничаю я.

— Так вы ещё и обедать собрались?! — начинает искренне возмущаться сварливый осёл. — Достаточно и одного ужина. Переедание вредно как для организма носимого, так и для остеохондроза носителя...

Так, периодически вступая в перепалки с ездовым ослом, мы дружной компанией продвигались к цели.

— Всё. Я устал. Давайте передохнём. — Окончательно выбивается из сил Пиф.

Что, впрочем, неудивительно — лес неожиданно закончился, и мы теперь двигаемся по круто уходящей вверх каменистой тропе. Я думаю, и мой Сивый не прочь напроситься на привал, только способностью говорить его природа обделила. А судьба не свела с умным богословом.

— Согласен. Можно и передохнуть, перекусить...

— Что-о?! — Тут же взбрыкивает вздорный осёл. — Идём дальше, я ещё полон сил и энергии!

— Привал. — Неумолимо ставлю точку в начавшейся было перепалке.

Принцесса спешившись незаметно исчезает за ближайшей каменной грудой. И я, пользуясь случаем, также отхожу в сторону.

— Эй-эй! Поаккуратней! — кричат сапоги, — Нас не забрызгай!

— Не переживайте, я снайпер...

Когда возвращаюсь, Пиф лежит на боку и показательно тяжело дышит. Видимо, надеясь на чувство сострадания и переход принцессы на праноедение. Напрасные старания!

Я достаю из поклажи продукты и понимаю, что не стоит слишком уж затягивать путешествие по пустынным и диким местам. Трактир на перевале нам бы совсем не помешал.

— Эй, а она не слишком ли задерживается? — Наконец до меня доходит ставшее подозрительно долгим отсутствие принцессы.

По смыслу своего положения принцессы как бы и не нуждаются в слишком уж продолжительной уединённости. Пиф поднимает голову, профессионально прислушивается.

— Ничего не слышу.

— Пиф, со мной. Сивый, охраняй бивак, — командую я и направляюсь по следу пропавшей.

Иду... Иду... Только камни во всём их диком разнообразии кругом, и ни малейшего намёка на принцессу.

— Пиф, что с акустикой?

— Ничего не слышу. Только ветер завывает.

Проклятье! Я оглядываюсь. Куда она могла подеваться? Слева и справа уходящие ввысь скалы, на которые без надлежащего снаряжения не залезть. Как бы ловко принцесса не умела взбираться по этажам дворца. Это какой-то просто злоедучий холодец!

Я посмотрел на часы — сегодня служба безопасности затягивала с проверкой. Вздохнув, подошёл к автомату и заказал очередную порцию лате. Глянул надпись на донышке стаканчика — Государство надо всем! Хе-хе. Честно говоря, не ожидал повстречать здесь этакий занятный каламбур. Потягивая кофе, легко отстранился от назойливого шума, создаваемого динамиками голограммы. В коридоре позволительно было не так жёстко контролировать чехарду мыслей, и только на лице требовалось сохранять сосредоточенно-вдумчивое выражение.

Наконец появились оперативники. Пружинистой походкой прошли прямо сквозь голограмму и остановились в паре шагов от меня. В две пары глаз последовательно оглядели с ног до головы, и старший приглашающим кивком приказал следовать за собой. Лифтовая кабина бесшумно ухнула вглубь земли, и пока я двигал челюстями, пытаясь побороть заложенность в ушах, оперативники вполголоса болтали между собой.

— Слышал последнее выступление? Из верфей вышло два межзвездных крейсера, готовим вторжение на Плутон. Остаётся совсем немного...

— Да, давно пора перестать прогибаться перед узкоглазыми...

— И кто бы мог подумать какие-то лет сто назад, что они так стремительно попрут?

— Это всё государственная политика на повсеместное образование. Если с малолетства заставлять учиться, результат не заставит себя долго ждать...

Мягкий толчок свернул беседу и уведомил нас о прибытии. Белоснежные коридоры со специфическим запахом больницы привычно распахнули свои объятия. Два словоохотливых сопровождающих сдали меня внутренней охране, а сами благополучно вознеслись обратно на поверхность. Под присмотром новых соглядатаев я быстро разделся, дал себя тщательно осмотреть и, накинув специальный полупрозрачный балахон, прошел в небольшую кабинку — запросто прозванную в народе исповедальней. Субтильного вида, на контрасте с мордастыми оперативниками, очкарик в белом халатике на голое тело привычно опутал меня цветными проводами, водрузил на голову громоздкий шлем, в народе запросто прозванный — энцефалосридер, и по карточке-опроснику начал быстро задавать стандартные вопросы. Я отвечал, не особо напрягаясь — с технической стороны эти приборы уже давно устарели и вполне поддавались манипуляциям.

Когда подготовительные процедуры были окончены, меня, всё также в сопровождении местных бугаёв, повели к рабочему месту. Минуя бесконечную череду дверей, на каждой из которых стояли хитроумные считыватели функциональной благонадёжности и сканеры пороговой активности неокортекса, наконец, ввели в святая-святых государства — «Белый Зиккурат».

Огромную комнату практически полностью занимал единственный объект — громоздкий белый саркофаг, который оставлял свободным не больше четверти пространства. Внутри капсулы на потоках воздуха парило плохо видимое сквозь помутневший пластик тело. Присоединившиеся перед входом в зал ещё пятеро оперативников плотно обступили меня со всех сторон. Двое врачей и трое техников сосредоточенно колдовали возле стены за небольшим пультом со множеством цветных экранов. Все благоговейно молчали. Мы ждали...

Наконец дверь с противоположной стороны тихо отъехала в сторону, и появились двое мужчин в строгих чёрных деловых костюмах. Подойдя к пульту управления и, грубо отодвинув техников в сторону, одновременно вставили ключи, синхронно повернули. Раздался тихий свист, и с хлюпающим звуком полупрозрачная крышка саркофага отскочила в сторону, явив на свет обнажённое сморщенное от старости скелетообразное тело — передо мной предстал сам Вечный. Резкий запах разложения мгновенно распространился по всему помещению. Привычно захлопнул было взбрыкнувшее сознание, не позволяя чутким сканерам считать все сокровенные тайны моего мозга. Окружающие, надо отдать им должное, профессионально сохранили восхищенно-почтительные выражения лиц. И я с усилием зацементировал на своём точно такое же.

Выглядел Вечный в сравнении с лубочной голограммой приотвратно: кожа, цветом напоминавшая пожухлую траву, висела на костях, подобно обветшалому тряпью; чётко проступающий рельеф скелета не оставил бы загадок и для двоечника остеолога, при этом погрузив в беспросветный тупик его коллегу по цеху — профессора миологии. Клубок из трубок и провода со множеством датчиков плотно опутывали бездвижное тело, привнося в облик Вечного некий элемент сюрреалистичности. По многочисленным катетерам, вставленным как во все естественные отверстия, так и в несколько дополнительно пробитых, закачивалась очищенная артериальная кровь, выводилась иссиня-чёрная венозная, какие-то физиологические растворы, неприглядные отходы жизнедеятельности и прочая медицинская муть. Насколько я знал, из внутренних органов у Вечного практически ничего не оставалось — кажется, только последняя из когда-то пересаженных почек и метров пять собственных кишок. Голову правителя не было видно — сфера сознания, подключенная к главному серверу, полностью её скрывала. Поэтому было сложно сказать, насколько достоверно увиденное на голограмме начавшееся лёгкое облысение.

Тщательно осмотрев тело, врачи отошли к мониторам контроля:

— Приступайте, сегодня он в прекрасном расположении духа.

И я начал своё еженедельное действо — поддерживающий массаж тела, в котором ещё теплилась какая-никакая жизнь. Отрабатывая зарплату, привычно гасил малейшие проблески отвращения — в моём пятне сознания должны присутствовать только неподдельное восхищение и безудержная радость за оказанное доверие. Повезло ещё, что мониторинг мыслей рядовых граждан не был повсюду тотальным — просто-напросто не хватало нужной аппаратуры, чтобы перекрывать все зоны свободного доступа. Я, наверное, не смог бы с должной интенсивностью перманентно контролировать своё ментальное пространство. Привычно проходя по сухой, как бумага, коже старался не сильно надавливать, опасаясь за целостность последних сохранившихся лоскутов. Массажное масло, специально разработанное для сохранения естественной влажности и эластичности эпидермиса, неприятно раздражало кожу рук.

Причину сохранения тела в таком состоянии, мне объяснили ещё в самом начале трудовой деятельности. Что-то связанное с функционированием живого мозга. Все эксперименты по переносу сознания в чисто электронный формат закончились провалом. Никто из сотни "добровольцев" не смог актуализировать хоть какое-то подобие человеческого строя мыслей при полном переходе на машинный носитель. Итогом экспериментов стало решение о содержании бренных останков с поддержанием в них самых необходимых жизненных функций.

Неожиданно меня грубо оттолкнули. Подскочил один из врачей и с усилием вогнал в немощное тело трубку дренажа. Что-то интенсивно забулькало, и прямо на белоснежный пол потекла вонючая зелёная жижа. Амбре вокруг стало невыносимо.

— Достаточно. — Меня взяли в плотное кольцо, не дав закончить массаж ног.

Правда, остававшиеся обрубки ногами назывались более по привычке — культяпка по колено от правой и левый пенёк с торчащим куском почерневшей бедренной кости в привычном понимании оными уже не являлись, по крайней мере лет этак сорок.

— Просим проследовать на выход. За прерванный сеанс заплатят в полном размере по тарифу. — Суета вокруг саркофага нарастала и пятеро оперативников быстро вывели меня из "зиккурата".

Только, по-моему, срочность эвакуации была продиктована не столько их служебным рвением, сколько заполнившей помещение непереносимой вонью. Я успел уловить в глазах одного из остававшихся техников, проводившего нас взглядом, вселенскую тоску. Но стоит отдать должное закалке — восторженное выражение на лице он сохранил безупречно и, как я подозреваю, все мысленные словеса в адрес Вечного так же. Пока преодолевали дверь за дверью в обратном порядке, оперативники восстанавливали дыхание. И елейная восторженность сходила с лиц подобно прошлогоднему снегу под злым мартовским солнцем. Когда я оделся, интерес со стороны охраны к моей персоне не только растаял, но и окончательно испарился.

Наверху, получив оставшуюся после обязательного банковского вычета оплату, я в гордом одиночестве вышел на свежий воздух. Постоял, отдышался. Этот город давно мне опротивел своим вездесущим серым бетоном — пучившимся под ногами, поджимавшим со всех сторон и даже опасно нависавшим над головой многочисленными пролётами, переходами и развязками автотрасс. Однако, после неистребимой затхлости бункера каменные джунгли мегаполиса казались просто пределом мечтаний любого эколога.

Улицы как всегда пустовали. Только автоматические контроллеры мыслей барражировали в застойном воздухе. При приближении очередного я привычно схлопывал сознание, и по мере удаления снова открывал, давая мыслям спокойно течь по привычному им руслу. Закончив еженедельный рабочий процесс, я сразу забыл и Вечного, и надвигающуюся войну, анонсированную им в холле, и остальные прелести государственного устройства. Политическая жизнедеятельность не сильно меня интересовала... Впрочем, как и подавляющее большинство бывшего населения Земли. С появлением джамп-порталов жизнь каждого изменилась кардинально...

Чёрт! Проклятый запах словно пропитал всю мою кожу. И волосы. Теперь, пока не приму душ, так и будет преследовать повсюду. Быстро пройдя два квартала, я зашёл в ближайшую интерфешку, пополнил карту доступа к джамп-порталу и, не медля боле ни секунды, осуществил скачок...

Утро. Система двойной звезды щедро дарила и тепло, и свет. Местные птички голосисто пели, радостно встречая меня и наступающий день. Огромные, возносящиеся кронами в самое бирюзовое небо, местные аналоги секвойи качались вокруг с неповторимой грацией. Это был мой новый мир. И будь моя воля, я бы на Земле не появлялся и на те несколько часов, что требовала опостылевшая работа. Но проклятый кредит, полученный перед самым открытием джамп-переходов, требовал ежемесячных жертвоприношений в виде земной валюты. А связываться с банковскими коллекторами не хотелось — эти "звери" вполне способны были испортить жизнь и на самой отдалённой, пускай даже райской, планете. Их не могли остановить ни пространства в миллиарды световых лет от Земли, ни иные галактики, ставшие легко доступными для джамп-перемещений. И только поэтому злой рок из оставшихся тысяча ста сорока пяти массажных процедур продолжал диктовать мне свою порочную волю.

Я потянулся, давая волю и чувствам, и мыслям, и выражению, наконец-то счастливого, лица. Ничего. Прорвемся. А эти... Пускай там — на Земле... Догнивают.