Внезапно телефон взревел, разрывая тишину. Я отложил щетку и барабан, смахнул с пальцев масло и поднял трубку.
— Детектив Зейн Арчер. Слушаю.
Мне не дали договорить. В трубке бушевал голос Харлана Ла Бруньера, искажённый истерикой и отчаянием, граничившим с помешательством:
— Моего сына похитили! Эйдена похитили! Детектив, вы обязаны его найти! Немедленно! Сию же минуту!
Холодная волна пробежала по спине, сковав мышцы.
— Когда? Где он был в последний раз? — Мой голос стал низким и резким, отточенным сталью.
Харлан сыпал фактами, точными, быстрыми, его голос срывался на фальцет, задыхался.
— Сейчас буду, — перебил я его.
— За вами уже выехали!
— Я доеду сам. Так будет быстрее.
— Я уже поднял на ноги всех, кому могу доверять! Всех детективов!
— Хорошо.
Я бросил трубку. Руки, будто обладая собственной волей, продолжили движение — собрали «Ворон» в единое целое, проверили на слух и на ощупь: отточенные щелчки затвора, плавность хода курка, отсутствие малейшего люфта. Всё было идеально. Затем, не раздумывая, зарядил барабан серебряными патронами, холодный блеск которых обещал нечто большее, чем обычная свинцовая месть. Надел плащ, шляпу, сунул в карманы запасные патроны, тяжёлые и звенящие.
На лестничной площадке почти столкнулся с миссис Молли. Она вынесла мне тарелку с ещё тёплым, рассыпчатым печеньем. В последнее время она стала проявлять ко мне почти материнскую заботу; мне казалось, после потери собственного сына её сердце бессознательно искало, на ком бы излить нерастраченную нежность.
— Зейн, дорогой, возьми, хоть немного перекуси…
Я вежливо, но твёрдо отклонил, положив руку на её худенькое плечо:
— Спасибо, миссис Молли, я очень ценю, но сейчас бегу. Срочное дело. Вернусь поздно, не дожидайтесь.
Она что-то обеспокоенно прошептала, пожелала удачи, а я уже летел вниз по лестнице, не касаясь перил.
«Грань» отозвалась на поворот ключа низким, яростным рыком, в котором слышалось нетерпение. Я рванул с места, резина взвыла по мокрому асфальту, игнорируя правила и светофоры. Через несколько минут, резко затормозив, я оказался у кафе «Импрессион» на улице Березовой. У входа клубилась суета: полицейские, несколько патрульных машин с мигалками, ослепляющими в промозглой тьме. Офицеры допрашивали девушку в дорогом, теперь помятом и забрызганном грязью платье — та самая спутница Эйдена из парка.
Я вышел из машины, затушил сигару о подошву ботинка и сунул окурок в карман. Прицепил значок на лацкан плаща и подошел к ближайшему офицеру. Его лицо было бледным и озабоченным под капюшоном плаща.
— Детектив Арчер. По делу о пропаже Эйдена Ла Бруньера.
Он кивнул в сторону плачущей девушки, всхлипывающей в платок.
— Вот эта барышня была с ним. Мы как раз пытаемся понять, что произошло. Она говорит, он… — офицер смущённо кашлянул, — простите, пошёл туда по малой нужде. А там его и похитили.
Я посмотрел в указанном направлении. Тёмный, узкий проход между кирпичными стенами, поглощающий свет и надежду. Слишком уж классически. Слишком банально. Холодный ком встал в горле. Случайностью здесь и не пахло.
Шагнул в переулок, где уже царила организованная суета. Группа экспертов в белых комбинезонах, похожих на призраков в промозглой темноте, методично прочёсывала каждую пядь земли. Их движения были отточены, почти ритуальны. Один из них — мужчина с сединой на висках и усталыми глазами — увидев моё молодое лицо, мягко, но непреклонно преградил дорогу.
— Сынок, здесь работают специалисты. Мы со всем справимся.
Я указал большим пальцем на значок детектива, пришпиленный к мокрому плащу.
— Имею полномочия осмотреть место происшествия.
Эксперты обменялись быстрыми, понимающими взглядами. Мужчина тяжело вздохнул, и его дыхание превратилось в облачко пара в холодном воздухе.
— Понимаете, детектив, мы не сомневаемся в вашем рвении. Но один неосторожный шаг — и микроскопическая улика будет уничтожена. У нас… больше опыта в таком тонком деле.
Спорить было некогда. Из глубины переулка, за грудой разбросанных ящиков, до меня доносилось что-то — не звук, не запах, а смутная вибрация, слабый, но настойчивый зов.
— Мне нужно осмотреть дальнюю часть. Обещаю, не трону ни пылинки.
Они с неохотой расступились, образовав узкий проход.
— Ладно… Но, детектив, умоляю… — его голос звучал как последнее предупреждение перед прыжком в бездну.
— Постараюсь не подвести, — бросил я через плечо, уже пробираясь вглубь, где сгущалась тень.
Мне был нужен не просто формальный осмотр. Нужно было найти источник этого странного импульса. Чтобы не выдать свою способность, я попросил у одного из техников запасной фонарь. Его луч, холодный и резкий, выхватывал из мрака груды мусора, заляпанные граффити стены и блестевший от влаги асфальт. Я шёл, повинуясь внутреннему компасу, и нашёл.
На грязном, потрескавшемся асфальте, в мутной луже, отражавшей свет фонаря, лежала крошечная, не больше ногтя, капля чего-то зеленого и студёнистого. От неё исходила та самая, едва уловимая вибрация. Я не прикоснулся к ней, лишь присел на корточки, чувствуя, как холодная влага просачивается сквозь ткань брюк.
Вернулся к группе экспертов.
— Там, в конце, на асфальте, зеленая капля какого-то вещества. От нее... странно пахнет. Я не трогал.
На меня посмотрели с нескрываемым скепсисом, но профессиональное любопытство перевесило. Вскоре двое из них, двигаясь с предельной осторожностью, приблизились к месту. Они аккуратно, словно хирурги, собрали каплю в крошечную стерильную пробирку, которая тут же исчезла в сумке с доказательствами. Старший эксперт кивнул мне, и в его взгляде мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее уважение:
— Благодарю за бдительность, детектив.
Но в переулке для меня теперь не осталось ничего. Тот «зов» исчез, словно его и не было вовсе. Без их хитроумных приборов я вновь ослеп.
Помочь им больше было нечем, и я направился к девушке, надеясь выжать из её истерзанных нервов хоть крупицу правды. Но к этому времени на месте уже были Ла Бруньеры. Харлан, бледный как мрамор, с глазами, пылающими дикой смесью ярости и бессилия, рвался вперёд; его еле удерживали два офицера.
— Вы не понимаете! Это мой сын! Мне надо его найти самому!
— Господин Ла Бруньер, умоляю вас, успокойтесь! Вы только помешаете работе! — голос офицера дрожал от напряжения.
Харлан заметил меня, вырвался из державших его рук и вцепился мне в рукав, его пальцы сжимали ткань с безумной силой.
— Арчер! Что вы нашли? Говорите же!
Я отвел взгляд, уставившись в промозглую темноту переулка.
— Пока улик недостаточно. Ничего конкретного.
И снова погрузился в пучину размышлений. Все похищены. Всех взяли ночью. Бесшумно. Без криков, следов борьбы, когтей, шерсти. Ничего не выпало. Ничего не услышали. Это была не охота в обычном понимании. Это было… стирание. Исчезновение.
Пока я был в плену у своих мыслей, Харлан что-то говорил, сыпал вопросами, требовал действий, но его голос доносился до меня словно приглушённый гул из-за толстого стекла. Я его не слышал. Мозг лихорадочно работал, пытаясь сложить разрозненные фрагменты в единую картину, в которой не хватало самых главных элементов.
Я резко развернулся и снова зашагал в переулок, на ходу отстраняя цепкую руку Харлана и не слыша умоляющих, полных слез призывов его жены Ирины. Мне нужно было вернуться туда. В эту звенящую пустоту. В эту аномалию, нарушавшую все законы привычного мира. Ответ был там. Я чувствовал его каждой клеткой своего существа.
Пройдя по переулку до самого тупика, я не нашёл ничего, кроме шныряющих в грудах мусора крыс да въевшегося в кирпич запаха мочи и разложения. Что-то висело в воздухе — незримая струна напряжения, звонко натянутая на грани восприятия, но ухватить её, понять её природу я был не в силах. Что ж, здесь эксперты со своим хитроумным оборудованием справятся без меня. Они куда опытнее в осмотре места и выжимании показаний.
Я вернулся к «Грани», утопился в кожаное сиденье, вставил ключ в зажигание. В тот же миг пассажирская дверь распахнулась, и в салон, словно в спасительное убежище, повалился Харлан Ла Бруньер. Воздух в машине был густым — едкий табачный дым смешивался с оглушительным ревом гитар и низким, нетерпеливым урчанием мотора. Харлан, лицо которого отливало мертвенной бледностью, прижимал к носу шёлковый платок, словно пытаясь отфильтровать саму атмосферу моего мира.
Я молча приоткрыл окно, впуская внутрь влажный, холодный воздух, и тронулся с места, взяв курс на Трущобы. Всё началось именно там, в этих кишащих болезнями и отчаянием улочках. Потом волна перекатилась в Сумерки, а теперь накрыла и сияющие Холмы.
Я резко остановился у входа в «Грех Теней». Харлан, пошатываясь, вывалился вслед за мной, его ноги в лакированных туфлях неуверенно ступали по грязному тротуару. Я повернулся к нему, понизив голос:
— Публика здесь не жалует аристократов с Холмов. Лучше не отходите ни на шаг.
Он лишь отмахнулся изящным жестом, но в его глазах читалась смесь брезгливого отвращения и стальной решимости.
— Я не отстану от вас. Ни при каких обстоятельствах.
Мы вошли в бар. Джимми за стойкой, протиравший бокал грязной тряпкой, замер, увидев моего спутника. Его взгляд, обычно тусклый, зажёгся холодной искрой подозрения, скользнув по безупречному крою дорогого костюма Харлана. Я махнул рукой в его сторону:
— Налей и ему. Того же, что и мне.
Джимми, не сводя с нас тяжёлого взгляда, налил два стакана мутной, маслянистой жидкости и с глухим стуком швырнул в каждый по два кубика грязноватого льда. Я одним движением опрокинул свой стакан, обжигая горло, хлопнул им о стойку и бросил несколько монет.
— Джимми, старина, освежи-ка память. Где именно пропадали самые первые? Самые первые из тех, о ком ты слышал.
Харлан взял свой стакан, снова прижал платок к носу и замер, не в силах заставить себя поднести эту отраву к губам под тяжёлыми, изучающими взглядами завсегдатаев, для которых он был существом с другой планеты.
Джимми отложил бокал, взял какую-то начищенную до зеркального блеска ложку и начал медленно, почти гипнотически, тереть её тряпкой, глядя в пустоту.
— Первую... нашли в переулке за старой скотобойней. Второго — возле канализационного стока на Улице Отчаяния. Третью — старуху Марту, что тряпьё собирала, — за углом фабрики «Ржавый гвоздь»...
Я достал свой блокнот и начал набрасывать карту, соединяя точки. Получалась корявая, но зловещая паутина, медленно расползающаяся по городу.
Харлан в это время сидел неподвижно, уставившись в стакан. Глаза его покраснели не только от едкого воздуха — его явно мутило от концентрировавшейся тут безысходности. Я с горькой усмешкой вспомнил, что и мне в первый раз было нелегко.
В тот момент, когда он, сжав волю в кулак и поборов отвращение, всё же решился поднести стакан к губам, я резко хлопнул его по плечу:
— Мы едем. Немедленно.
Он вздрогнул, и по его лицу пробежала волна явного облегчения. Он отставил напиток, словно тот был наполнен кислотой.
— Сэр, вам нужно сохранять ясную голову, — сказал я и, чтобы не оскорблять Джимми демонстративно, залпом выпил и его стакан, ощущая, как обжигающая влага стекает по пищеводу.
Харлана, кажется, стошнило бы уже от одного этого зрелища, но он лишь с лихорадочным жаром кивнул и почти выбежал из заведения, опережая меня. На улице он судорожно, полной грудью вдохнул воздух, пахнущий гнилью, но всё же казавшийся ему чище барной вони, и убрал платок от лица.
— Как… как тут вообще можно дышать? — прошептал он, оглядывая облупленные фасады и потухшие, пустые глаза редких прохожих.
— Они тут не дышат, — безжалостно ответил я, поворачивая ключ зажигания. — Они задыхаются. Поэтому у детей тут глаза как у стариков, видавших все круги ада.
Мы погрузились в салон, и «Грань», с рычанием тронувшись с места, понесла нас по только что намечённым точкам. По тем самым местам, где всё и началось.
Он устроился на пассажирском сиденье и наконец приоткрыл своё окно. В салон ворвался густой, удушливый воздух Трущоб — коктейль из гари костров, сладковатой вони гниющей органики и чего-то третьего, неосязаемого, но ощутимого: запаха безысходности.
— Что это вообще за… музыка? — спросил он, морщась от оглушительного хаоса перегруженных гитар и яростного вокала. — Никогда такого не слышал. Звучит… варварски. Агрессивно.
— Именно, — согласился я, ладонью скользя по шершавой коже руля, ощущая его вибрацию. — Она говорит начистоту. Без прикрас. Как и эта малышка.
Я похлопал открытой ладонью по приборной панели, и «Грань» в ответ глухо прорычала, чуть прибавив ходу, словно понимая каждый мой жест.
Мы доехали до первого места. Я вышел, и Харлан, неотступно следуя за мной, словно тень, выбрался вслед. В какой-то момент, спотыкаясь о невидимые в темноте неровности, он заметил:
— Вы… довольно уверенно ориентируетесь в этой мгле.
Я отмахнулся, не глядя на него, всматриваясь в грязные стены переулка:
— Любой уважающий себя детектив обязан пройти курс ночного ориентирования. Элементарно.
Не найдя здесь ничего, кроме привычного мрака и въевшегося в кирпич запаха нищеты, мы двинулись дальше. Объехали с десяток мест, отмеченных на моей карте. Я опрашивал местных — они косились на мою «тень» в дорогом костюме, но, видя мой значок, нехотя бормотали обрывочные сведения. Карта обрастала новыми точками, и ужасающая картина проступала всё яснее: это нечто пустило корни где-то здесь, в самом сердце этого зловещего круга.
Харлан осматривал районы с брезгливой гримасой, но сквозь неё пробивалось что-то иное — смутное, тяжёлое понимание. Я улавливал эти едва заметные вибрации, исходившие от него, но внешне он оставался непроницаемым, ледяным аристократом.
«Интересно, способно ли вообще что-нибудь заставить эту маску дрогнуть?» — промелькнуло у меня в голове.
— Вот, — я ткнул пальцем в испещрённый крестиками и линиями лист. — Карта. Тот, кто охотится, обитает где-то здесь, внутри этого периметра.
Он взял блокнот, и его ухоженные брови медленно поползли вверх.
— Почему полиция раньше этим не занималась? Почему никто не бьёт тревогу?
— Никому нет дела до здешних, — холодно констатировал я. — Вон тот ребёнок, — я кивнул на тощего пацана с пустыми глазами, шныряющего по помойкам, — в кармане у него заточка. А вон та девушка в подворотне — в сумке носит самодельный пистолет, спаянный из водопроводных труб.
— Как вы... это узнали? — в его голосе прозвучало неподдельное, почти детское изумление.
— Профессиональное чутье, — соврал я, глядя прямо перед собой. На самом деле, я просто чувствовал от них волны скрытой, отточенной годами выживания агрессии. Никакого другого оружия, кроме кустарного, у них быть не могло. Вот и вся разгадка.
И вдруг я это почувствовал. Резкий, короткий, как удар раскалённой иглой, импульс. Я резко, почти инстинктивно, ударил по тормозам, и Харлан едва не впечатался в лобовое стекло, вскрикнув от неожиданности. Сдал чуть назад и рванул в тёмный, неосвещённый переулок, где тьма сгущалась почти осязаемо.
— Что-то случилось? — Его голос дрогнул от напряжения.
— Показалось, будто что-то услышал, — буркнул я, следуя этому внутреннему компасу, который вёл меня сквозь лабиринт грязных улиц.
— У меня есть магическое чутье, — сказал он, пытаясь взять ситуацию под контроль. — Маги от природы обладают обострёнными чувствами.
— Знаю, — отрезал я, не сводя глаз с дороги. — Но профессиональные навыки следопыта и чтения улик вы вряд ли в себе выработали, сэр.
Он промолчал, молча соглашаясь. Я застыл в глухом тупике, заваленном битым кирпичом и ржавыми останками старой техники. Заглушил мотор. Тишина, густая, тяжёлая и давящая, обрушилась на нас, нарушаемая лишь шорохом чего-то мелкого среди куч мусора.
Харлан вышел и, не говоря ни слова, зажёг в ладони маленькую, ослепительно яркую шаровую молнию. Свет был резким, безжалостным, выхватывая из тьмы каждую трещину в асфальте, каждый клочок грязного граффити и блеск разбитого стекла.
— Спасибо, — сказал я, щурясь. — Без света фар даже у меня глаза не ночные.
— Что мы тут ищем? — спросил он, и его голос прозвучал приглушённо в этой каменной ловушке.
— Ответы, — тихо, почти про себя, произнёс я, медленно оглядываясь по тёмному переулку. — Мы здесь ищем ответы.
И мой взгляд упал на него. Чугунный, тяжёлый, неестественно сдвинутый со своего места канализационный люк. Из-под его чуть приоткрытого края сочился тот самый, едва уловимый до этого момента, запах. Не просто привычная вонь нечистот. Нечто другое. Сладковатый, химический, словно пригоревшая пластмасса, перемешанная с... перезревшими фруктами и чем-то металлическим. От него исходил тот самый «голод», который я ощущал ранее. Но сейчас он был в тысячу раз сильнее, почти осязаемым.