Creepy Reddit

Автор: Мэтт Димерски

Воскресенье
До сих пор не уверен, почему я решил записать это на бумаге, а не на своём компьютере. Думается, дело в том, что я заметил некоторые странные вещи. Не то, чтобы я не доверял своему компьютеру… я просто… мне нужно собраться с мыслями. Мне нужно собрать все детали в том месте, где я буду уверен, что они не смогут быть удалены или… изменены… не то, чтобы это случилось. Просто… иначе всё размывается, и туман памяти придаёт неясность некоторым вещам…
Я начинаю чувствовать себя стиснутым в этой маленькой квартире. Возможно, в этом вся проблема. Я просто был вынужден довольствоваться этой дешёвой квартиркой в подвале. Из-за отсутствия окон дни и ночи неразличимы и пролетают незаметно. Я не выходил на улицу уже несколько дней, потому что я был занят кодингом для проекта, над которым так увлечённо работал. Думаю, я просто хотел поскорее его закончить. Часы просиживания перед монитором любого заставят чувствовать себя не в своей тарелке, не знаю, но наверное всё из-за этого.
Не помню, когда я впервые почувствовал, что что-то пошло не так. Я даже не могу понять, что именно. Может быть, я просто давно ни с кем не разговаривал. Это первое, что меня напрягло. Все, с кем я обычно переписываюсь, когда программирую, были либо неактивны, либо вовсе офлайн. Все мои письма оставались без ответа . В последнем е-майле от одного знакомого сообщалось, что он поговорит со мной, когда вернётся из магазина — а это было вчера. Я бы позвонил с мобильного, но сигнал здесь ужасный. Да, в этом всё и дело. Мне просто нужно позвонить кому-нибудь. Мне нужно, наконец, выйти на свежий воздух.
Что ж, вышло не очень. Чем меньше тревожное покалывание, тем больше я чувствую глупость того, что вообще чего-то боялся. Перед выходом я посмотрелся в зеркало, но отросшую за два дня щетину сбривать не стал. Я решил, что выхожу только для того, чтобы позвонить по сотовому. Однако, я переменил рубашку, потому что было время обеденного перерыва, и вполне вероятно, я мог бы столкнуться хотя бы с одним из своих знакомых. Но этого не произошло. А жаль.
Когда я выходил, то открывал дверь своей конуры очень медленно. Небольшое чувство опасения каким-то необъяснимым образом уже зародилось во мне. Я списал это на то, что не говорил ни с кем, кроме себя, на протяжении одного или двух дней. Я выглянул в тусклый, серый коридор, тёмный, как и все подвальные коридоры. В конце коридора была тяжёлая металлическая дверь, ведущая в котельную. Она была заперта, конечно. Неподалёку от двери стоят два унылых автомата с газированной водой. Я купил там банку содовой однажды — в первый день, как сюда въехал, и срок её годности истёк два года тому назад. Я практически уверен в том, что никто и понятия не имеет, что здесь есть автоматы с напитками, или хозяину нет никакого дела до того, чтобы пополнять их свежим ассортиментом.
Я аккуратно закрыл дверь и пошёл в противоположную сторону, стараясь не издавать ни звука. Понятия не имею, почему я решил это сделать, но, повинуясь внезапному импульсу, мне хотелось, чтобы звук моих шагов не тронул гул автоматов с газировкой, по крайней мере пока. Я дошёл до лестничной клетки и поднялся до входной двери. Я выглянул сквозь небольшие квадратные окна в тяжёлой двери и испытал шок: определённо это было не обеденное время. Город мрачно нависал над тёмными улицами, и на перекрёстках вдали жёлтым светом мигали светофоры. Тяжёлые облака, фиолетовые и чёрные от свечения города, висели над головой. Ничто не двигалось, кроме нескольких деревьев на тротуаре, качающихся на ветру. Я помню, что дрожал, хотя мне не было холодно. Наверное, это из-за ветра снаружи. Я смутно слышал его через тяжёлую металлическую дверь, и я знал, что это был тот уникальный вид ночного ветра, который всегда постоянен, холоден и тих, за исключением моментов, когда протекает сквозь невидимую листву, вызывая подобие музыки.
Я решил не выходить на улицу.
Вместо этого я прислонил телефон к дверной прорези и проверил полосу сигнала. Полоска заполнилась, и я улыбнулся. Настало время услышать чей-нибудь голос, и я помню, как подумал это с облегчением. Странно — и чего я боялся? Я покачал головой, беззвучно посмеиваясь над собой. Я нажал автонабор номера моей лучшей подруги Эми и приложил телефон к уху. Гудок… Затем ничего. Я слушал тишину добрых двадцать секунд, прежде чем повесить трубку. Нахмурившись, я опять посмотрел на полоску сигнала — всё ещё полная. Я попробовал набрать её номер ещё раз, но тут телефон сам зазвонил у меня в руке, что я вздрогнул. Я приложил телефон к уху.
«Здравствуйте?»,- спросил я, поборов небольшой шок, вызванный звуком голоса, впервые услышанного за эти дни, пусть даже и моего собственного Я уже так привык к гулу компьютера в моей квартире и автомата с водой в коридоре. Сначала никто не ответил на моё приветствие, но вот, наконец, раздался голос.
«Привет»,- чистым мужским голосом произнёс человек, явно студенческого возраста, как и я. «Кто это?»
«Джон»,- ответил я, смутившись.
«Ой, извините, я ошибся номером», — ответил он и повесил трубку.
Я медленно опустил телефон и прислонился к толстой кирпичной лестничной стене. Это было странно. Я посмотрел на список принятых звонков, но номер мне был незнаком. Прежде чем я начал думать об этом, громко зазвонил телефон, опять напугав меня. На этот раз я посмотрел на вызывающий номер, прежде чем я ответить. Это было ещё один незнакомый номер. На этот раз я прижал телефон к уху, но ничего не ответил. Я не слышал ничего, кроме обычного фона. Затем незнакомый голос прервал молчание.
«Джон?» — единственное слово, сказанное голосом Эми.
Я вздохнул с облегчением.
«Привет, это ты», — ответил я.
«Кто ещё это может быть?» — сказала она. «А, номер. Я на вечеринке на Седьмой Улице, и мой телефон разрядился как раз, когда ты мне звонил. Это чужой телефон конечно.»
«А, понятно», — сказал я.
«Где ты?» — спросила она?
Я скользнул глазами по цилиндрическим однообразным выбеленным стенам и тяжёлой металлической двери с его маленьким окошком.
«У себя», — вздохнул я. «Просто чувствую себя запертым. Не думал что уже так поздно.»
«Ты должен прийти», — сказала она, смеясь.
«Не, не хочется искать незнакомое место в одиночку посреди ночи», — сказал я, смотря в окошко на тихую ветреную улицу, которая, по правде говоря, чуток меня пугала. «Я думаю, что поработаю ещё, или пойду спать».
«Чепуха!», — ответила она. «Я могу прийти к тебе! Твой дом близко к Седьмой улице, верно?»
«Сколько ты выпила?» — спросил я беспечно. «Ты знаешь, где я живу.»
«Ох, конечно», — кратко сказала она. «Мне кажется, я туда пешком не дойду, верно?»
«Могла бы, если бы хотела потерять полчаса», — сказал я ей.
«Верно», — сказала она. «Ладно, мне пора, удачно тебе поработать!»

Я снова опустил руку с телефоном, наблюдая как мигает номер, когда заканчивается вызов. Затем глухая тишина вновь утвердилась в моих ушах. Два странных звонка и жуткая улица снаружи просто поселили во мне одиночество на этой пустой лестничной клетке. Вероятно, из-за того, что я пересмотрел кучу фильмов ужасов, внезапно у меня возникла необъяснимая мысль, что что-то могло смотреть в дверное окно и видеть меня, какая-то ужасная сущность, зависшая на грани одиночества, которая ждёт чтобы напугать неподготовленных людей, которые слишком отстранились от других людей. Я знал, что страх был иррационален, но рядом не было никого, так что… Я спрыгнул вниз по ступенькам, побежал по коридору в мою комнату и закрыл дверь так быстро, как только мог, не производя при этом шума. Как я уже сказал, я чувствовал себя немного нелепо от того, что был напуган ровно ничем, и страх уже исчезал. Записывать это очень помогает — это позволяет понять, что всё нормально. Это отфильтровывает полусформировавшиеся мысли и страхи, оставляя только холодные упрямые факты. Сейчас поздно, мне позвонил человек, который ошибся номером, и телефон Эми разрядился, так-что она перезвонила мне с другого телефона. Ничего необычного не произошло.
Тем не менее, было что-то не так в нашем разговоре. Я знаю, это мог быть алкоголь, который она принимала в эту ночь… или это вообще-ли была она, кто заставил меня сомневаться? или это было… да, вот оно! Я не понимал до этого момента, пока не начал записывать. Я знал, что если всё записать, то это мне поможет. Она сказала, что была на вечеринке, но я слышал только тишину на заднем фоне! Конечно, это ничего особенного не значит, она могла просто выйти на улицу, чтобы позвонить. Нет… этого тоже не может быть. Я не слышал ветра! Мне нужно убедиться, что ветер всё ещё там!

Понедельник
Я забыл дописать вчера. Не знаю, чего я ожидал увидеть, когда я пробежался вверх по ступенькам и выглянул в окошко тяжёлой металлической двери. Я чувствую себя нелепо. Вчерашние страхи теперь кажутся смутными и беспричинными. Не могу дождаться, чтобы выйти наружу на солнечный свет. Сейчас я отправлюсь проверить е-майл, побриться, в душ, и наконец, выберусь отсюда! Стоп… Мне показалось, я услышал что-то.

Это была гроза. Солнечный свет и свежий воздух — этого не случилось. Я вышел к лестнице и поднялся наверх, только чтобы найти там разочарование. В дверном окошке я видел лишь стекающую воду, которую швырял проливной дождь. Только очень тусклый, мрачный свет просачивался сквозь окно, но, по крайней мере, я знал, что это день, даже если он серый, сопливый, мокрый день. Я смотрел из окна и ждал молнии, которая осветила бы тусклый мрак, но дождь был слишком сильным, и я не смог разглядеть ничего в этих волнах, омывающих окно, кроме расплывчатых форм, движущихся под странным углом в этих водяных потоках на стекле. Разочаровавшись, я развернулся, но не отправился сразу в мою комнату. Вместо этого я побрёл вверх по лестнице через первый и второй этаж. Лестница заканчивалась на третьем этаже — последнем этаже здания. Я посмотрел через окно, которое было там на лестнице, но его стекло было толстым и рифлёным, так что я не увидел ничего больше из того, что уже видел сквозь дождевые потоки до этого.

Я открыл дверь с лестничной клетки и побрёл по коридору. Десять, или около того, толстых деревянных дверей, когда-то выкрашенных в синий цвет, все были закрыты. Я прислушивался, когда проходил мимо, но это была середина дня, так-что меня не удивил тот факт, что я не слышал ничего, кроме дождя снаружи. Я ещё постоял в этом тусклом коридоре, послушал дождь, у меня тогда появилась странное мимолётное впечатление, это эти двери стояли как гранитные монолиты, воздвигнутые какой-нибудь забытой древней цивилизацией для непостижимых защитных целей. Мигнула молния, и я мог бы поклясться, что в какой-то момент старая синяя дверь выглядела точно как необработанный камень. Я посмеялся над собой, что позволил воображению вытянуть из меня это, но тут же до меня дошло, что тусклый свет и молнии означают, что где-то там есть окно в коридоре. Всплыло смутное воспоминание, и я внезапно вспомнил, что на третьем этаже есть альков с окном, как раз между этажами.
Вдохновившись тем, что смогу наконец увидеть сквозь дождь другое человеческое существо, я быстро дошёл до алькова и нашёл там большое окно с широким тонким стеклом. Дождь омывал его, так же, как и окошко на двери внизу, но его можно было бы открыть. Я протянул было руки, чтобы раздвинуть его, но заколебался. У меня было странное ощущение, что если я открою это окно, то увижу что-то абсолютно ужасное по ту сторону. Всё было таким ненормальным в последние время… так-что я вернулся к своему прежнему плану: спуститься сюда затем, чтобы взять то, что мне нужно. Я не думал всерьёз, что из этого что-то выйдет, но мне так скучно, идёт дождь, и я скоро окончательно чокнусь. Я вернулся, чтобы взять веб-камеру. Шнур не достаточно длинный, чтобы дотянуть его до третьего этажа, какие бы способы я не использовал, так-что вместо этого я спрячу её между двумя автоматами с водой в темноте моего подвального коридора, проведя шнур вдоль стены и под мою дверь, и я заклею шнур сверху чёрной изолентой, чтобы он сливался с чёрным пластиковым плинтусом, который тянется по всей длине коридорной стены. Я знаю, что это тупость, но у меня нет ничего лучше этого.
Ну, ничего не случилось. Крадучись, я открыл дверь в мой коридор, затем распахнул настежь тяжёлую входную дверь, промчался вниз по ступенькам и захлопнул дверь. Я внимательно посмотрел через веб-камеру на моём компьютере — был виден коридор за моей дверью и бОльшая часть лестницы. Я смотрю на это прямо сейчас и не вижу ничего интересного. Как бы я хотел, чтобы положение камеры было немного другим, и я мог бы видеть переднюю дверь! Ух-ты! Кто-то в сети!
Я нашёл старую, менее функциональную вебку, которая валялась у меня в шкафу для видео звонков с моими друзьями. Я не смог объяснить ему, почему я хочу поговорить с видео, но было так приятно видеть лицо другого человека. Он не мог разговаривать очень долго, и мы не разговаривали о чём-то важном, но я чувствую себя намного лучше. Мои непонятные страхи почти прошли. Я бы чувствовал себя ещё лучше, но было что-то… необычное… в нашем разговоре. Я знаю, что уже говорил, что всё казалось странным, но… всё-таки, он был очень скуп в своих ответах. Я не могу вспомнить ни одной особенной вещи, которую бы он сказал… ни одного имени, места, или события… но он попросил мой электронный адрес, чтобы оставаться на связи. Стоп, я только что что-то получил по электронке.

Части: 1

~

Судя по часам и календарю в хижине, я здесь уже два дня. Не то чтобы я мог сказать наверняка, ведь за все это время так и не увидел рассвет.

Кажется, я попал в бесконечную ночь. Единственный свет исходит от проклятых блуждающих огней, а они то появляются, то исчезают. Не знаю, что они такое, но я уверен, что это не просто «интересное природное явление».

Я пытался убить время сном – не то чтобы у меня был выбор. Мотор в лодке не завелся бы без шнура, и я на сто процентов был уверен, что не смогу просто уплыть отсюда. Прошлой ночью в промежутках между попытками уснуть я рискнул выглянуть в окно и увидел…

Увидел что-то, двигающееся меж блуждающих огней. Что-то огромное, размером с грузовик. Опираясь на все четыре ноги, оно рыскало вокруг хижины, словно пыталось просчитать, как выкурить меня отсюда.

И это был совсем не медведь. Нет и не было никогда в заповеднике медведей таких размеров. Я всем богам взмолился, чтобы это оказался и не какой-нибудь мутировавший аллигатор. Из-за блуждающих огней я не смог разглядеть его получше, но я увидел точно, своими собственными глазами, как оно свалило дерево, случайно попавшееся на пути.

Так что вот апдейт на сегодня: я застрял на два дня (наверное) в старой вонючей хижине, меня окружают орущие блуждающие огни и неизвестное животное. Те, кто это читают, сейчас мысленно спросят: «Раз у тебя есть телефон, чего ты не позвонил капитану?» А знаете, что? Я пытался. Ее номер все время занят, а если я посылаю смс, они тут же становятся прочитанными, но ответа нет. Так что передайте капитану сами – я все еще в секции 14-18, в хижине, рядом с…

… рядом с болотом аллигаторов.

Черт. Из-за стресса я даже забыл. Я ведь действительно совсем рядом с болотом аллигаторов, а в паре километров оттуда есть пешеходная дорожка, которая выведет меня прямо ко входу в заповедник, к главному офису.

Порыскав по хижине, я нашел карту всего заповедника. Окей. Я в секторе 14, нужная дорожка в полутора километрах к юго-западу от меня. Но сначала мне нужно было придумать, как выбраться из хижины. В лодке должно было быть запасное весло, но только одно.

Я снова обыскал хижину, сваливая в кучу все, что показалось мне полезным: упаковки с батарейками, рации, баллон с пропаном, сигнальный пистолет и ружье с двенадцатью рожками. Еще нашлись лампа и пара фонариков.

Ладно. Чтобы уйти из хижины, нужно было еще как-то отвлечь блуждающие огни. Возможно, сигнальная ракета может помочь, а вот пули, скорее всего, окажутся бесполезны.

Несколько минут я напряженно все обдумывал. Если уж рисковать – а сбегать от блуждающих огней, способных сотрясти целую хижину, и от огромного хищника, сшибающего деревья, это точно риск, – план нужен достойный. Но сигнальных ракет и патронов у меня было достаточно, поэтому я решил сначала хотя бы попробовать.

Итак, из шести сигнальных ракет первая пошла в ход. Я зарядил пистолет, открыл окно и, прицелившись в ближайший огонь, выстрелил. Красная вспышка практически ослепила меня, но я увидел, как она прошла сквозь островок сияния, и оно… изменилось.

Оно превратилось в лицо. Смертельно уставшее, изможденное лицо с черными провалами глаз. Острые зубы из искореженного рта ощерились, словно оно завопило от ужаса – или от ярости. Зарычав, завыв, оно бросилось к хижине.

Я судорожно дернулся, пытаясь закрыть окно, и, к моему счастью, существо ударилось о стекло по ту сторону и взвыло снова, царапая когтями дерево хижины. Что ж, по крайней мере, теперь я узнал, что эти блуждающие огни материальны. Может, и пули пригодятся.

Но сначала я решил все же отвлечь их светом. Привязать к баллону с пропаном сигнальную ракету, выбросить из окна и подстрелить – такой был план. После я рассчитывал броситься к лодке и уплыть.

Мне нужно было собраться. Надеясь сосредоточиться, я побродил по хижине, вслушиваясь в вопли раненого существа за стенами. Оно выло как… как ребенок в отчаянии, но звук был похож на искаженное эхо. Я надеялся, я молился, что выберусь из этой адской дыры.

Вдруг, выплюнув оглушительный шум помех, ожила рация.

– Кейсон? Кейсон, слышишь меня? – Господи боже. Я узнал голос кэпа.

– Кэп? Кэп, слышите меня?! Я здесь, в 14 секции, – закричал я, и мне вторило завывание огней и звук когтей, царапающих стены.

– Кейсон, мы обыскали хижину, тебя там не было. Где, черт возьми, тебя носит?!

Стоп… что? Я никуда не уходил из хижины, и внизу осталась моя лодка.

– Ладно, послушай, – продолжила капитан, – мы нашли твою лодку рядом с тем аллигатором. Оставайся там, где ты сейчас, мы тебя найдем.

Тогда я закричал.

– Кэп! Кэп, я все еще в хижине. Я никуда не уходил. – Не стоило этого делать, но я запаниковал. Это была моя единственная надежда. Единственная.

Сигнал прервался, и в этот момент единственной надеждой стал мой псевдо-план.

Баллон. Лодка. Дорожка до главного офиса. Там я, по крайней мере, был бы в большей безопасности, чем в старой деревянной хижине.

Надеюсь, телефон все-таки поймает сигнал, и я смогу опубликовать этот пост. Тогда, если я вдруг не выберусь, по крайней мере, помогите заповеднику найти мое тело. Не знаю, что за гигантское существо бродит в лесу, но, уверен, если оно разделалось с аллигатором, сможет разделаться и со мной.

Боже, пожалуйста, дай мне выбраться отсюда.

~

Оригинал (с) googlyeyes93

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Движением, успевшим за это утро превратиться в нечто вроде нервного тика, Барстоу снова прижался лицом к грязному стеклу широкого центрального окна своей студии и тревожно вгляделся вдаль, вдоль людной городской улицы, ведущей на запад в направлении Манхэттена. Сначала он с привычным разочарованием расслабился, но затем неожиданно распрямился, а его цепкие маленькие, глубоко посаженные глазки загорелись восторгом, когда он заметил сверкающее черное пятно, которое плавно, как акула, двигалось в разномастном потоке транспорта. Барстоу победно сжал кулаки, увидев, как пятно направляется к старинному зданию, на чердаке которого располагалась его студия, и с ликованием наблюдал, как по мере приближения оно приобретает очертания длинного лимузина, почти неуместного в своем величии среди разрисованных фургонов доставки и немытых подержанных автомобилей, покрытых шрамами многочисленных царапин и вмятин. Машина, без сомнения, принадлежит Максу Ретчу, его старому знакомому и по совместительству владельцу одной из самых престижных галерей Нью-Йорка. Он приехал, как и обещал!
Барстоу отвернулся от окна и в последний раз обвел горящим взглядом картины, которые всю неделю отбирал для показа Ретчу. И с удовольствием отметил, что в сером свете студии грубые мазки масляной краски приобрели на холсте зловещий блеск, а портреты и городские пейзажи таятся по углам, как воры, создавая то самое впечатление опасности и угрозы, которого он так искренне старался добиться.
Внезапный наплыв сомнений заставил художника резко развернуться и броситься к окну: как раз вовремя, чтоб увидеть, как рослый шофер открывает пассажиру дверцу и тут же словно усыхает на фоне появившегося высокого и дородного Ретча. Торговец предметами искусства шагнул на тротуар, а следом с проворством ручной крысы выскочила Эрнестин, его неизменная помощница. Барстоу нервно оглядел улицу и приглушенно выругался, заметив миссис Фенджи с сыночком Морисом, которые, ритмично переваливаясь на ходу, взяли точный курс на приближающихся посетителей. Он видел нетерпеливо выпученные глаза миссис Фенджи, которая семенила изо всех сил, насколько позволяла ее жабья походка.
Старой сумасшедшей отчаянно хотелось прицепиться к экзотическим чужакам и посплетничать, а Барстоу слишком хорошо знал, насколько это недопустимо.
Он сжал кулаки и затаил дыхание, сердце заныло от предчувствий, и Барстоу страстно взмолился, желая лишь одного: чтобы торговец и его помощница не обернулись, чтобы они не заметили приближавшуюся парочку. Когда Ретч и Эрнестин уверенно проследовали от лимузина к крыльцу его дома, не столкнувшись с Фенджи и даже не удостоив их взглядом, Барстоу накрыла волна огромного облегчения.
Раздался дверной звонок. Барстоу бросился к домофону, открыл подъезд и прокричал инструкции для гостей: как отыскать грузовой лифт, которым им нужно воспользоваться, а затем поспешил к двери студии, чтобы распахнуть ее настежь. На лестничной площадке пятого этажа он сначала стоял, потирая руки и прислушиваясь к завываниям и грохоту поднимающегося лифта, а затем подошел ближе, чтобы успеть открыть скрипучую дверь в момент прибытия кабинки. Ретч, сопровождаемый Эрнестин, величественно шагнул наружу, глядя на Барстоу большими синими глазами.
— Да, да, — произнес он звучным басом. — Дорогой мой, ты не соврал, когда сказал, что переехал из Манхэттена к черту на кулички!
— Чтобы добраться сюда, мы потратили столько же времени, сколько занимает эта жуткая поездка в Хэмпстонс! — резко заметила Эрнестин из-за его спины.
— Я и сам сначала был не в восторге оттого, что живу так далеко, — извиняющимся тоном признался Барстоу. — Но потом я привык к этому месту, и оно даже стало для меня источником вдохновения!
— Чрезвычайно интересно, — пробормотал Ретч, не сводя с Барстоу любопытного взгляда, затем повернулся к своей помощнице. — Правда же, Эрнестин, мы не можем винить беднягу Барстоу в том, что он живет так далеко. Арендная плана в Манхэттене вынуждает всех художников — кроме невероятно успешных — ютиться в странных уголках вроде этого.
Он приветливо взглянул на художника и по-хозяйски положил огромные ладони в перчатках на узкие плечи Барстоу.
— Но давайте перейдем к делу. Предчувствие говорит мне, что увиденное здесь оправдает неудобства пути.
Он наклонился еще ближе, почти коснувшись Барстоу широким розовым лицом. В глазах дельца застыло выражение лукавой симпатии.
— Я прав, Кевин? — прошептал он. — Я и впрямь чую прорыв? Могу ли я надеяться, что тот потенциал, который я всегда чувствовал в тебе, наконец-то расцвел?
От дыхания Ретча кожа на лице Барстоу покрылась испариной, и Барстоу выдавил улыбку, которой перепуганный ребенок мог бы встретить живого и страшного Санта-Клауса, вдруг выбравшегося из семейного камина.
— Думаю, да! — прошептал он в ответ. — Нет, я уверен!
Ретч несколько минут внимательно всматривался в него, а затем отпустил и театральным жестом указал на открытую дверь студии.
— Так веди же нас!
Не тратя более времени на разговоры, все трое немедленно занялись делом. Барстоу осторожно и ненавязчиво водил Ретча и Эрнестин от картины к картине, стараясь не слишком семенить и при этом держаться чуть впереди, а дородный Ретч вдумчиво и элегантно переходил от одной работы к другой.
Изученные Ретчем картины Барстоу уносил к задней стене, а затем осторожно выдвигал вперед те работы, которые еще хотел показать. На лице и руках у него выступила незаметная, как он надеялся, но вполне отчетливая испарина. Прислоняя очередную картину к ножке мольберта и поправляя их расположение в серии связанных одной темой работ, он не раз чувствовал, как по рукам пробегает непроизвольная дрожь. Все силы уходили на то, чтобы дышать ровно и бесшумно. Насколько положительно Ретч воспринял его новые работы, Барстоу так и не понял, но с каждой минутой его уверенность росла. И пусть с начала медленного обхода студии дилер не проронил ни слова, Барстоу почувствовал, как крепнет надежда, заметив явные признаки интереса к своим картинам.
Хорошим знаком было уже то, что время от времени Ретч замирал на несколько минут перед той или иной картиной. А когда дилер снял перчатки и затолкал их в карман своего каракулевого пальто, чтобы осторожно потрогать толстыми, но чувствительными пальцами ямочку под пухлой нижней губой, Барстоу ощутил, как внутри нарастает пульсирующая волна триумфа. Долгие годы опыта говорили ему, что этот жест у Ретча означает признак величайшего одобрения.
Спустя час, который показался Барстоу чуть ли не веком, Ретч остановился перед главной из всех работ. На большой картине гигантская обнаженная женщина смотрела в хорошо узнаваемое окно студии на голубей, облепивших подоконник. Он очень долго стоял не шевелясь и глядя на картину без всякого выражения, затем его губы изогнулись в довольной усмешке, которая становилась все шире и шире, пока наконец Ретч не повернулся к Барстоу, демонстрируя полный набор устрашающих зубов, и не разразился восторженными аплодисментами.
— Браво, Кевин, браво! — воскликнул он, разводя руки в стороны, словно шпрехшталмейстер крупного цирка, и радостно окидывая взглядом окружающие его картины.
Эрнестин, которая до сих пор тихо следовала за начальником, впервые подала знак того, что проект увенчается успехом, вынув из сумочки записную книжку и приготовившись стенографировать все, что будет сказано с этого момента и может иметь историческую или юридическую ценность.
— Спасибо, Макс, — сказал Барстоу. — Огромное вам спасибо!
— Нет-нет, Кевин, это тебе спасибо! — произнес Ретч, утонченным движением широкой ладони обводя комнату. — Ты не только заработаешь себе и моей галерее огромные деньги, ты обеспечишь себе вечную славу и известность.
Кровь прилила к голове, и Барстоу на миг испугался, что может в буквальном смысле потерять сознание от радости. Ретч всегда поддерживал его, иногда даже поощрял, но такого восхищения и признания он в жизни ни от кого не видел. Он, словно в тумане, наблюдал, как Ретч чуть ли не танцует от одной картины к другой, нежно похлопывая и поглаживая края натянутых холстов и даже порой останавливаясь, чтобы вдохнуть аромат краски.
— Друг мой, это работа, для которой ты был создан, — произнес он. — Все, что ты делал раньше, было лишь обещанием того, что последует, — всего лишь намеком!
Он остановился у картины, изображающей гротескного горбатого торговца газетами с пустыми глазами. Торговец выглядывал из узкого темного провала дешевого киоска, заставленного газетами, заголовки которых пестрели сообщениями о войне и чуме, скандальными журналами с яркими фотографиями искалеченных уродов и рыдающих знаменитостей. Ретч одобрительно улыбнулся, глядя на узкие щелочки глаз на страшном, изъеденном оспой лице гротескного персонажа, больше всего походившего на крокодила.
— Ты очень убедительно изобразил внутреннее сходство этого мерзкого типа с рептилией. Достоверность ощущения поражает, — тихо шептал он, поглаживая шляпки шпилек, крепящих холст к раме.
Затем Ретч отошел на шаг и продолжил изучать картину.
— Забудь о Бэконе, мой дорогой. Забудь даже о Гойе.
— Даже о Гойе? — У Барстоу перехватило горло, он сглотнул и подошел к забрызганному краской табурету, опасаясь, что не удержится на ногах. — Вы сказали, даже о Гойе?
Ретч улыбнулся, и впервые за все годы долгого знакомства с Барстоу его широкая зубастая улыбка светилась почти материнской нежностью.
— Даже о Гойе, — прошептал Ретч, нежно похлопывая художника по бледному лбу, стирая испарину. — Ах, все эти образы родились в этой маленькой черепушке! О, это таинство таланта созидания!
Он шагнул к очередному зловещему полотну, на котором витрина соседней мясной лавки была до отказа забита влажно блестевшими фрагментами расчлененных животных, художественно разложенных для продажи. Ретч театрально прищурился и ловко скопировал речь музейного гида.
— Здесь вы видите, как художник тактично намекает и при этом ухитряется не показать открыто, что разнообразие мяса на витрине может оказаться намного ужаснее ассортимента обычного магазина. Вот, например, этот круглый стейк с крупной овальной косточкой. От чего от отрезан? От задней ножки ягненка или же от бледного и нежного бедра соседской школьницы? Как вам это? Как?
Он издал зловещий театральный смешок и перешел к картине с ночной сценой: одинокий тусклый фонарь освещает перепуганную сгорбленную старуху в черном траурном платье, которая идет по покрытому трещинами тротуару и тревожно всматривается в непроглядную тьму старой городской улицы.
— Я восхищаюсь тем, как ты передал зрителю уверенность, что там, на поблескивающем асфальте узкой улочки, есть… нечто… и что оно приближается к женщине с противоположного тротуара! — прошептал Ретч с неподдельным благоговением. — Когда картина сообщает что-то зрителю вот таким образом, это, мой дорогой мальчик, настоящее волшебство! Чары! Не сомневайся, критикам никогда не надоест писать рецензии, соревнуясь друг с другом в попытках объяснить идею этой картины!
Затем он указал на полотно, где под ярким солнцем полицейский широко открывал рот, опустившись на колени в толпе зрителей над человеком, которого он, несомненно, только что застрелил. Все персонажи с ужасом глядели на существо, которое выползало из окровавленной дыры на груди мертвеца и злобно таращило на полицейского тусклые глазки.
— Но настоящее чудо этих новых работ заключается в их невероятной убедительности! — Ретч нежно, почти любовно поглаживал блестящую морду твари, ползущей из трупа. — Хоть это на меня и не похоже, но я действительно могу предположить, что подобное создание существует на самом деле, что оно даже до сих пор обитает в каком-нибудь уголке тюремного госпиталя!
Он повернулся к Барстоу, вгляделся в него и похлопал художника по тому самому месту, где у трупа на картине была изображена отвратительная рана.
— Тебе, Кевин, как-то удалось развить в себе способность рождать образы одновременно совершенно фантастические и абсолютно реалистичные, — серьезно сказал торговец. — За всю свою карьеру я ни разу не сталкивался с настолько гротескным и жутким фантастическим видением мира, да еще и выраженным столь убедительным образом. Я одновременно напуган и восхищен.
Он сделал паузу, чтобы еще раз с неприкрытой любовью изучить отвратительное существо на картине, и тихо, почти неслышно прошептал:
— Мы станем невероятно богатыми.
Затем едва ли не с благоговением повернулся к самой большой картине, расположенной в центре комнаты: той, на которой была изображена бледная слоноподобная женщина, обнаженная, смотрящая на улицу из окна студии. Мертвенно-бледная спина огромного создания, лениво наблюдающего за стайкой голубей, была обращена к зрителю. Странного вида голуби топтались на подоконнике и виднеющейся на заднем плане пожарной лестнице.
— Это, как, я уверен, ты знаешь и без меня, главная работа экспозиции, — очень серьезно произнес Ретч, а затем с интересом взглянул на художника. — У этой картины есть имя?
Барстоу кивнул.
— Я зову ее Луизой, — сказал он.
Ретч глубокомысленно кивнул.
— Да, словно имя модели, с которой ты писал картину, — одобрительно заметил он. — И от этого впечатление, что ты изобразил реально существующее чудовище, только усиливается.
Эрнестин же, напротив, утратила присущую ей деловую беспристрастность и смотрела на полотно с неприкрытым отвращением.
— Господи! — прошептала она. — Вы только взгляните на ее руки! Посмотрите на ее когти!
Ретч с огромным удовлетворением заметил очевидный страх в глазах помощницы.
— Видите? — шумно обрадовался он. — Ваше чудовище серьезно взволновало даже мою невозмутимую Эрнестин.
Барстоу во второй раз услышал из его уст это определение, и по его лицу неожиданно пробежала судорога.
— Я не считаю ее чудовищем, — сказал он.
Ретч посмотрел на щуплого художника с некоторым удивлением, которое затем сменилось пониманием.
— Ну конечно, не считаешь, — согласился он и вычурным мягким жестом обвел все окружающие их картины. — Так же как ты не считаешь чудовищами и всех остальных созданий на других полотнах. Как и на работах Гойи, они изображены с благожелательностью, я бы даже сказал, с любовью. В этом секрет их очарования.
Затем, после глубокомысленной паузы, Ретч снова повернулся к картинам и принялся ходить вокруг них, тихо диктуя указания и свои наблюдения частично пришедшей в себя Эрнестин. Барстоу стоял рядом и наблюдал за ними до тех пор, пока не заметил сбоку какое-то движение. Глаза Барстоу расширились от ужаса при виде большой стаи голубей, расположившейся на наружном подоконнике и старинной кованой пожарной лестнице. Он тихо и осторожно подошел к окну, но, хотя несколько птиц при виде его неуклюже упорхнули, большая часть стаи не обращала на него никакого внимания.
Эта стая казалась слегка более пестрой, чем привычные голуби Манхэттена. Дело было не только в их необычном и красочном оперении — от игривых завитушек и звезд, похожих на работы Матисса, до размытых переходов цвета в стиле Моне и четких геометрических узоров из черных, серых и грязно-белых элементов, сильно напоминающих абстракции Мондриана, — их тела тоже сильно отличались друг от друга. Например, голубь, клюющий подоконник совсем рядом с левой рукой Барстоу, был размером с кошку, а на спине его отчетливо просматривался горб. Другой, рядом с первым, был настолько узким и тонким, что его тело казалось змееподобным продолжением шеи. А рядом сидел пульсирующий пернатый пузырь с крыльями и странно перекошенным клювом.
Барстоу тайком оглянулся, дабы убедиться, что Ретч и Эрнестин поглощены описаниями и подсчетами. Затем снова выглянул на улицу и пришел в ужас, заметив, что один из голубей слез с подоконника и начал неуклюже, но уверенно шагать вверх по грязному оконному стеклу, присасываясь к нему толстыми, словно резиновыми лапками. Другой, поочередно сжимая и вытягивая тело странными, болезненными и неприятными толчками, полз вверх по нижней стороне поручня пожарной лестницы и больше всего напоминал червя с яркими блестящими глазами. Барстоу снова исподтишка взглянул на гостей, убедился, что они не заметили ничего необычного, и сделал несколько быстрых и резких движений, которые, к его облегчению, испугали голубей. Стая неуклюже снялась с подоконника и пожарной лестницы и скрылись из виду. Наконец, после обсуждений и планирования, которые, казалось, тянулись целую вечность, Ретч и Эрнестин вместе с вызванным наверх шофером спустились в скрипящем лифте, унося с собой очень приличную подборку полотен и оставив Барстоу наедине с его триумфом и колоссальной усталостью.
Он подошел к табурету, стоявшему рядом с мольбертом, и с глубоким вздохом опустился на него. Ему понадобится некоторое время, чтобы набраться сил и пошевелиться. До Барстоу донесся тихий звук открывшейся позади него двери, и он улыбнулся, слыша раздающийся все ближе и ближе скрип половых досок студии, проседающих под весом Луизы. Когда она наклонилась над ним, Барстоу с благодарностью вдохнул острый и слегка отдающий плесенью запах ее тела. Он почувствовал тяжесть гигантских грудей, опустившихся ему на плечи, и вздрогнул от удовольствия, когда она начала неразборчиво ворковать и гладить его по голове с нежностью, кажущейся невероятной для ее устрашающих огромных когтей.
— Ему понравились картины, — пробормотал Барстоу, расслабленно откидываясь спиной на ее обширный живот. — Он готов купить все работы, которые я нарисую. Мы разбогатеем, Луиза, ты и я. И миллионы будут восхищаться твоим портретом. Миллионы. Они увидят, насколько ты прекрасна.
Она снова заворковала, затем осторожно втянула когти и принялась массировать его узкие плечи, чтобы снять напряжение.

Автор: Гэан Уилсон

С 2010 года я работаю в службе охраны дикой природы в заповеднике Окфеноки. Скажу честно: для меня эта работа просто идеальна. Я всегда любил природу и легко мирился с тем, что приходится целыми днями торчать на жаре. Но с тем, что происходит сейчас, смириться не могу.

Раньше я практически всегда работал только в дневную смену. Проверял, не охотятся ли браконьеры на болотах, и приглядывал за потенциальными источниками лесных пожаров. Все было спокойно, понимаете? Особенно если захватить с собой побольше спрея от насекомых. Но недавно мой сменщик ушел в отпуск по уходу за ребенком, и, что ж, мне пришлось взять и ночные смены тоже.

Прежде, чем уйти, он предупредил меня, на что стоит обратить внимание ночью. Во-первых, иногда деревенские идиоты приходят в заповедник покуражиться. Во-вторых, иногда подросткам негде потрахаться, и они тоже находят убежище здесь. В-третьих, на болотах можно увидеть блуждающие огни.

С первыми двумя пунктами мне все было ясно, я такое видел и в дневных сменах. А вот блуждающие огни…

Естественно, я знал, что раньше с ними связывали целые легенды. Якобы неупокоенные души людей, погибших на болотах, пытаются заманить других странников на верную смерть. Но в 21 веке я знал и то, что существует научное объяснение: фосфористый водород, который образуется от разложения растений и животных, склонен к самовозгоранию. Так что, если не испугаться до смерти при виде блуждающих огней, это не опасное, а наоборот интересное и редкое природное явление.

В общем, блуждающие огни меня не пугали. Меня вообще мало что пугало до одной из ночных смен.

В ту ночь я выехал на лодке проверить часть болот, где не было прогулочных дорожек, и почти сразу заметил в воде что-то огромное. Подъехав поближе, направил на эту штуковину прожектор, и…

Увидел аллигатора. Точнее, то, что от него осталось. Он был огромным, не меньше четырех метров в длину, и напоминал не аллигатора, а скорее грузовик, какую-то жуткую декорацию из «Парка Юрского периода». И черт с ним, с этим, но все его тело было разодрано, а голова едва держалась на остатках костей.

– Эй, кэп, – позвал я по рации.

– Что случилось, Смит? – почти мгновенно отозвалась капитан. Мы всегда старались сделать так, чтобы на смене дежурило как минимум двое людей, и, хотя капитан не патрулировала болота вместе со мной, а просто сидела в главном офисе у входа в заповедник, ее голос меня немного успокоил.

– В секторе четырнадцать мертвый аллигатор, – сообщил я, подбирая с воды ветку, чтобы попытаться перевернуть тело. Вдруг по ту сторону будут какие-то другие следы, способные объяснить, что, черт возьми, случилось.

– Ну, это не редкость. Природа о нем позаботится, – скучающим тоном ответила капитан. Да, и правда, мертвые животные не были редкостью на болотах. А вот мертвые разодранные аллигаторы – были.

– Да, но нет, кэп, – вздохнул я. – Это огромная зверюга, а ее… разорвали на части.

– Разорвали? – Теперь и ее голос звучал удивленно. Не то чтобы я не понимал ее. – Кто? Как?

– Не знаю, – ответил я, потому что все еще не мог определить даже, был ли аллигатор разорван зубами или когтями. Голова была практически оторвана, а из-под лохмотьев кожи выглядывали пожелтевшие кости, но я не знал, что за существо могло оставить такие следы на аллигаторе. – Просто это чертовски… стремно.

– Может, кто-то из медведей с ним сцепился? Старичок Мафусаил в последнее время слегка нервный.

Мафусаил – самый старый медведь заповедника – у нас был кем-то вроде знаменитости. Его пометили еще в конце восьмидесятых, и мы с тех пор приглядывали за ним. По большей части он наслаждался уединением, но, если выходил к воде, никогда не вступал в драки с аллигаторами. Никогда.

– Едва ли, – помедлив, ответил я в рацию. – Ладно, возвращаюсь в офис.

– Нет, иди в ближайшую хижину. Если по лесу бродит какой-то неизвестный нам хищник, тебе нельзя идти через весь лес ночью. Доберись до хижины, запри все двери и жди утра. Мы тебя заберем.

Господи, только не в хижину. Сейчас они в основном использовались как аванпосты для сотрудников, но построили их местные охотники еще в начале двадцатого века, поэтому они были безумно маленькими, старыми и запущенными. Единственный плюс – строили их на высоких сваях, чтобы защитить от наводнений… и медведей.

Смирившись, я направил лодку к ближайшей. За двадцать минут дороги я никак не мог выкинуть из головы то, что увидел. Что, черт возьми, случилось? В заповедники все аллигаторы всегда вели себя послушно – для аллигаторов, по крайней мере. В воде у них было достаточно еды, поэтому никто из них не полез бы в драку с медведем, а кэп ведь была права – только медведь из всех здешних жителей мог оставить такие следы. Но, даже если бы драка случилась, медведь, скорее всего, просто убежал бы.

Я подплыл к хижине, заглушил мотор и привязал лодку к ближайшей свае. Когда рокот смолк, я вдруг понял, насколько тихо было этой ночью в лесу. Обычно шумели цикады, лягушки, сверчки и всякая другая живность, но не сегодня.

Закончив привязывать лодку, я ухватился за лестницу и поднялся в хижину. Внутри пахло плесенью и грязью, но, по крайней мере, было безопасно. Оглядевшись, я нашел в углу генератор. К счастью, раз в месяц кто-то из сотрудников обязательно проверял, достаточно ли в хижине топлива и не перегрызены ли провода, так что у меня будет свет и даже вентиляция. Именно об этом я думал с надеждой, когда обнаружил, что канистра для топлива практически пустая.

Вот дерьмо. Да, у меня был запас батареек в лодке, а в хижине были фонари, но это совсем не то же самое, что настоящий свет в хижине. Вздохнув, я уже хотел спуститься к лодке, как вдруг мое внимание привлекло сияние в окне. Шагнув к стеклу, я выглянул наружу. Огни сияли примерно в пятнадцати метрах от хижины.

– Кэп, – неуверенно позвал я в рацию. – Вы кого-то уже ко мне прислали?

– Нет, – незамедлительно ответила она. – На смене только ты и я. До восхода солнца никто больше не придет.

Рядом с первым источником сияния зажглись еще. Свет рассеивался, но все равно посреди темноты леса казался нестерпимо ярким.

– Я вижу свет, кэп. И он, кажется, приближается, – сказал я намеренно небрежно, стараясь скрыть дрожь в голосе. Огни действительно казались ближе и ближе.

– Просто потерпи до рассвета. Попробуй вздре… – услышал я прежде, чем связь оборвалась. Рация взорвалась шумом помех.

– Черт! Кэп? Кэп? Вы меня слышите?

Никто мне не ответил. Я все еще слышал только помехи. Часы показывали 11:19 ночи, а значит, как минимум еще восемь часов мне предстояло провести в одиночестве. И я попробовал бы смириться и с ним, и с огнями, если бы не то, что произошло через несколько минут после обрыва связи.

Я услышал крики. Жалобные крики, похожие на требовательный плач ребенка, который ушибся и не знает, что делать теперь. Мучительные, оглушительные, они исходили со стороны огней.

«Хер с ним», – сказал я себе. Я на такое дерьмо не подписывался. Схватив фонарь и сигнальный пистолет, я рванул к лодке, практически спрыгнул из хижины в нее, готовый рвануть шнур мотора, и…

Мотор был на месте, а вот шнур – нет. Он будто исчез, растворился в воздухе, и я тупо уставился на то место, где он когда-то был, пытаясь осознать, что я застрял здесь до утра.

Крики стали громче. Огни приближались. Теперь они были всего в нескольких метрах от меня.

Я бросился обратно в хижину. Меня преследовало скрежетание, словно что-то добралось до лодки и царапало ее, а, когда я взобрался по лестнице и захлопнул дверь, хижина начала ощутимо раскачиваться.

***

Сейчас я сижу в углу, как можно дальше от окна. Я зажег все фонари, какие только были в хижине. У меня есть сотовый, но сигнал появляется и исчезает. Крики уже затихли, но я все еще вижу огни.

Если вы это читаете, пожалуйста, помогите мне.

~

Оригинал (с) googlyeyes93

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Кристина Венидиктова специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1 • 2 • 3 • 4

~

Семейство восседало за моим обеденным столом, словно за своим собственным. Они ели, смеялись и беззаботно проживали минуты вечернего спокойствия. Но веселье сразу угасло, стоило мне появиться в дверях. Они сидели там, уставившись на меня, будто как на самую неуместную в мире вещь. Будто это я была здесь не дома.

Томас нарушил мертвенное молчание:

– Эбигейл, вот и ты. Хочешь рассказать нам всем, что произошло в подвале, да?

Подыгрывай, Ева. Не нагнетай. Жди помощь.

Но какого черта они все выглядят так спокойно?

– Я… Я искала инструменты и заблудилась в темноте. Это… я просто вспомнила кое-что страшное, и… воображение взяло надо мной верх. Но сейчас все в порядке.

Томас слегка кивнул: “Молодец”. Дети тоже кивнули. Но Пейдж просто уставилась на меня, прищурившись.

Резкий порыв ветра ударил по дому. Окна жалобно зазвенели. Лампы мигнули. Семейство подскочило на стульях от неожиданности. Томас глянул в окно, печально качая головой.

– Эти бури все сильнее год от года. Надеюсь, электричество не отключится. – Жестом он пригласил меня сесть. Поколебавшись мгновение, я заняла пустой стул.

Пейдж стиснула рукоятку зазубренного ножа для мяса.

– Ваша тетя скоро съезжает, дети. – Нож вонзился в стейк, выпуская струйки крови когда-то живого существа.

Дженни – девочка, прятавшаяся в подвале, – сидела напротив, молча глядя на меня. Но она больше не казалась мрачной. Нет, она была довольной. Я уставилась на нее в ответ, ища признаки наигранности, но ничего не заметила.

– Эбби? – позвал Томас.

Я перевела взгляд на него.

Он моргнул, как видно, ожидая ответа на вопрос, которого я даже не слышала.

– Ты хотела рассказать, почему решила переехать, – подтолкнул он.

– А.. – Я откашлялась. – Я… думаю, мне нужно сейчас побыть одной… Кажется, это самое подходящее время.

Дети синхронно кивнули.

– Ну, нам точно будет тебя не хватать. – Томас продолжил. – Но, думаю, мы все согласимся, что пора что-то менять.

Я снова сумела выдавить из себя улыбку. Сколько еще получится вытерпеть?

– Итак. – Томас отвернулся от меня, теперь обращаясь к дочери. – Как дела в школе?

– Я… Я не знаю.

– Ух ты, не знаешь! Первый раз такое слышу, – игриво поддразнил ее Томас.

Дженни улыбнулась еще шире, слегка пожав плечами.

Томас наклонился вперед:

– Расскажи мне о чем-нибудь ОДНОМ, что сегодня произошло. Только об одном, вот и все, чего я прошу.

Что происходит?

Сохраняй спокойствие, Ева. Он просто издевается над тобой.

Дженни рассмеялась:

– Хорошо, ммм… там… сегодня в классе была собака.

– Собака? – переспросил Томас.– Что собака делала в классе?

– Это… это была собака-поводырь, – застенчиво заерзала девочка на стуле.

Томас посыпал солью свой стейк.

– Собака-поводырь? Это как?

– Ну, это собака… и она помогает слепым людям ходить, – просияла Дженни.

– Ух ты. Собака-профессионал.

– Как это? – вклинилась я.

Томас приподнял бровь:

– Профессионал?

– Угу.

– Это тот, кому платят за работу.

– О… не думаю, что собаке платят.

– Ну, как-то должны.

– Может быть, угощениями? – предположила Дженни. Так искренне.

Томас усмехнулся и взглянул на меня глазами, полными родительской гордости: “Разве она не прелесть?” На мгновение я почти забыла, что за ужас творился вокруг. Как будто сидела за обычным семейным ужином, но потом…

– …Как там твоя городская подруга? – Пейдж уничтожила мираж, словно почувствовав мою слабость. Меня резко выкинуло в долбаную реальность.

– Что?

Она неторопливо отправила в рот еще один кусок стейка.

– Твоя подруга из города все еще предлагает свободную комнату?

Я озадаченно покачала головой, не зная, что ответить.

Пейдж вздохнула.

– Твоя подруга Чарли.

У меня в животе внутренности скрутило в скользкий комок.

– О… Не знаю, если… если она еще живет там. – Подыгрывать становилось все труднее.

– Хмммм, – вступил Томас, поливая соусом картофельное пюре. – Мы что-нибудь придумаем. Не спеши, ты всегда можешь задержаться здесь, если нужно. Еще неделя для нас вполне приемлемо.

Пейдж неодобрительно зыркнула на него.

Вау, целая неделя, чтобы съехать из собственного дома.

– Спасибо, Томас. Очень щедро. – Черт, прозвучало саркастичнее, чем я хотела.

Пейдж фыркнула и вскочила из-за стола. Подошла к шкафу. Схватила с полки бутылку любимого красного вина Чарли. Внимательно оглядела полки, чуть замешкавшись. Взяла штопор. Села. Воткнула штопор в пробку…

…Очередной безжалостный порыв ледяного ветра сотряс дом. Свет замигал, лампы с треском включались и выключались, пока…

Темнота.

Электричество все-таки вырубилось. Если бы не оранжевое свечение пламени в камине, нас укрыла бы кромешная тьма.

Томас раздраженно выдохнул:

– Ну здорово. Пойду принесу свечи. – Он поднялся из-за стола и вышел прочь.

Это мой шанс? Что делать? Входная дверь заперта. На окнах решетки. Эбигейл, королева муравьев, бродит по подвалу. Черт. Я свои мысли-то с трудом могла расслышать – Пейдж с мерзким скрипом вкручивала гребаный штопор, не сводя с меня глаз. Сука делала это нарочно. Наконец, она выдернула пробку и наклонила бутылку над бокалом. И лила, лила вино до тех пор, пока стакан не наполнился до краев. До краев? Изящно.

Но… в неровном свете я заметила подвеску на шее Пейдж.

Подвеску Чарли на шее Пейдж. Машинально я потянулась к заднему карману джинсов. Пусто. Поток эмоций захлестнул меня. Горе. Страх. Растерянность. Ярость. Из стучащих висков, чувства жаркой волной разошлись по всему моему телу, по рукам, ногам, каждой мельчайшей клеточке, словно неконтролируемый лесной пожар.

До сих пор я гнала от себя мысли о том, что произошло внизу. Чарли не пряталась. Чарли не держали в плену. Чарли была мертва. Да, видимо, так оно и было. Эбигейл говорила, что Чарли жива, но я же видела тот гребаный молоток. Весь в крови. А теперь Пейдж–ЕБАНАЯ–Фостер сидела передо мной, надев медальон Чарли как свой собственный.

– Где ты это взяла? – выпалила я.

– М-м? – Пейдж спокойно смотрела на меня, лениво потягивая вино.

– Медальон, где ты его взяла?

– В магазине.

Я встала. Дети напряженно выпрямились. Пейдж уставилась на меня в замешательстве. Шаг вперед.

Погоди-ка, что я здесь делаю? Какой был план?

– …Эбигейл? – занервничала Пейдж.

Она все что-то говорила, но я будто вылетела из реальности. Вся во власти прошлого. Воспоминания разыгрывались в голове, словно фильм. Странные, маленькие моменты, которые навсегда впечатываются в память. Как Чарли, бывало, фыркала, когда смеялась, а потом смеялась еще больше от смущения. Как освещалось радостью ее лицо, когда мы видели собаку, подставляющую улыбающуюся морду встречному ветру из окна машины. Как она обнимала меня сзади и утыкалась подбородком в шею ночью. Все это пролетало у меня в голове, а потом…

…Даже не поняв, что делаю, одной рукой я схватила Пейдж, а другой – штопор. Оттащила ее от стола, с грохотом уронив стул.

Время почти остановилось. Я поднесла штопор к горлу матери, и дети закричали. Камин потрескивал. Снаружи завывал ветер. Но Пейдж… она молчала. Впервые в жизни ей, черт возьми, нечего было сказать. Ни единого гребаного слова. Только музыка испуганного быстрого дыхания.

– Ух, сейчас… – Томас вошел в столовую, подсвечивая путь телефоном.

Я развернула Пейдж лицом к нему:

– Где Чарли?

– Дети, идите в свои комнаты. Заприте двери.

Ни звука. Дети просто сидели, парализованные страхом.

– СЕЙЧАС ЖЕ! – прогремел Томас. Они выбежали из кухни. – Эбигейл… – Теперь он говорил так спокойно, как только мог. – Ты должна отпустить ее…

– Что, блять, случилось с ЧАРЛИ?

Он глубоко вдохнул. Выдохнул.

– Она живет в городе. Ты сама нам рассказывала, Эбби…

– Томас, хватит. Я не Эбби. С меня хватит этого дерьма. Просто скажи, где Чарли или…

– …Т-Томас, пожалуйста, – пролепетала Пейдж сдавленно.

– Пейдж, не волнуйся. Она ничего тебе не сделает. Эбби, послушай меня. Чарли в порядке. Мы можем позвонить ей прямо сейчас, она все объяснит… Эбби, это не твоя вина. Это все лекарства. Я знаю, что доза для тебя слишком маленькая. Вот что происходит. Ты просто в ломке, разум играет с тобой… Твой куратор уже едет. Тебе помогут и… – Он поднял телефон. – Видишь? Я только что позвонил им…

– ТОМАС! – Я закричала так громко, что даже дом вздрогнул. – Томас. Выслушай меня. И слушай внимательно. Если ты сейчас же не скажешь мне, где Чарли, все кончится очень, ОЧЕНЬ плохо.

Штопор впился в кожу Пейдж. Она вздрогнула.

– Т-Томас, просто скажи ей. – От страха ее начало трясти.

Томас шагнул чуть ближе к нам:

– Эбби, послушай меня. Ты должна успокоиться. Сосредоточься на ощущениях. Сосредоточься на…

..Погоди-ка, как он узнал об этом?

– …Сосредоточься на…

Зрение: светлые патлы Пейдж. Ошарашенное лицо Томаса. Красные отблески камина.

Звук: стук сердца. Испуганное дыхание. Вой ветра.

Запах: красное вино. Кровь. Отчаяние.

Прикосновение: ладонь крепко сжимает штопор…

Внезапная резкая боль пронзила мое правое бедро. Все тело сжалось в отчаянной судороге. Я отшатнулась, отпустила Пейдж и взглянула вниз. Твою мать. Она вонзила мне в ногу нож…

…Но мои руки… ладонь была пуста. Штопор исчез. Пейдж рухнула на пол как подкошенная. С окровавленным ножом в руке.

Она лежала на полу, задыхаясь, захлебываясь. Что только что произошло? Мои глаза метались, как загнанные кролики, я все пыталась понять…

Вот он. Штопор. По самую рукоятку вбит в горло Пейдж. Я… Я не хотела… Все должно было быть… Тонкая струйка крови стекала из раны на пол. Мать медленно открывала и закрывала рот, словно рыба выброшенная на сушу. Будто она пыталась говорить. Пыталась дышать.

– Пейдж… – ошеломленно прошептал Томас. Я спотыкаясь попятилась на кухню.

Очнувшись от оцепенения, он рухнул на ее тело. Обхватил голову, держал за шею, пытаясь остановить кровотечение…

– Пейдж… – Он пристально смотрел ей в глаза, но она уже ничего не видела. Зрачки метались из стороны в сторону. Пустые. Отчаяние нарастало. Он надавил сильнее, но кровь все бежала.

У меня голова шла кругом. Прихрамывая на раненую ногу, я вышла в коридор. Пейдж не человек. Она не настоящая. Это все не по-настоящему. Но казалось таким реальным… Реальнее, чем все, что когда-либо происходило со мной. Все воспоминания, хорошие или плохие, все, что я когда-либо чувствовала, не имело больше значения – все утонуло в настоящем.

Шатаясь, я вошла в залитую лунным светом прихожую. Входная дверь. Заперто. Не удивлена. Блять… Нужно выбираться отсюда. Я взглянула на ногу: кровь пропитала джинсы. Разберемся с этим потом. Сначала нужно выйти на улицу.

…Молоток. Можно попробовать выбить им замок.

– Пейдж… – рыдал Томас в кухне. – Я здесь, я здесь, Пейдж. Я с тобой.

Сосредоточься, Ева.

Стремглав я бросилась в гостиную, добралась до тихого уголка, схватила молоток и рванула обратно в прихожую. Так же, как пару бесконечно далеких дней назад вытаскивала гвозди, воткнула раздвоенный конец в дверную раму и дернула на себя. Дерово ощетинилось выломанными щепками. Я все тянула, тянула…

Жуткий крик разорвал воздух. Животный. Исполненный невообразимым горем. Яростью. Томас. Я точно знала, что это значит:

Пейдж умерла.

– Нет… нет… НЕТ! – Издав странный гортанный стон, он замолчал. Стук. Кулак впечатался в пол. Удар был таким сильным, что я услышала треск половицы.Снова крики. Удары. Грохот. Теперь он ломал вещи, разносил мою кухню на куски. Полный ярости.

Я все сильнее давила на дверь, но бесполезно. Никакого эффекта.

– ЭБИГЕЙЛ! – завопил он. Жаждущий убивать.

К черту дверь. Не выпуская молоток, я побежала наверх. Томас ворвался в прихожую как раз тогда, когда я исчезала на площадке второго этажа.

Правая нога окончательно онемела, я держалась за стену, подволакивая ее, и брела по коридору. Позади по лестнице грохотали ШАГИ. Как нарастающая дробь барабанов войны.

Первая дверь. Попробовала открыть – заперто. Следующая. Заперто. В конце коридора… спальня Эбигейл. К черту. Я ворвалась внутрь и захлопнула дверь. Прижалась к ней спиной. Оглядела комнату в поисках места, куда могла бы спрятаться…

Эбигейл. Эбигейл стояла в дальнем углу своей спальни, спиной ко мне, опустив голову. Дрожала… рыдала… всхлипывала… и все хныкала:

– Я не знала… Прости… прости… – Снова и снова. Простить за что?

Дверь распахнулась. Томас снес меня как товарный поезд. Толкнул к забранному решеткой окну, впечатал предплечье в мое горло, угрожая раздавить гортань. В полном молчании. Смотрел мне в глаза. Яростно. Печально.

Хватая ртом воздух, я покосилась в дальний угол. Эбигейл исчезла. Была ли она вообще? Перевела глаза на Томаса.

До этого мне казалось, что он просто играет, но теперь… Он и правда верил, что это его дом. Что я его сестра…

– …Мы так много сделали для тебя, – прорычал он, брызгая слюной мне в лицо. – Мы дали тебе ВСЕ! – Свободной рукой он схватил меня за волосы и ударил головой об стену. Пульсирующая боль. – Мы ПРИНЯЛИ тебя в НАШ дом. – Он снова ударил меня. Сильнее. Каждый удар все сильнее и сильнее. Боль охватила меня. Зрение затуманилось. Вот оно. Сейчас я умру. Сейчас…

Лучше врежь этому придурку.

Собрав остатки сил, я ударила его в живот левым коленом. Томас отшатнулся, хватая ртом воздух, и упал на колени.

Я все никак не могла отдышаться, сознание понемногу возвращалось…

…он поднял налитые кровью глаза, приготовился к прыжку…

…моя рука с молотком взлетела вверх. Тошнотворный ТРЕСК взорвал комнату, когда раздвоенный конец молотка впился в челюсть Томаса.

Все еще стоя на коленях, он не отводил от меня пораженного, полного неверия взгляда. Он не ожидал, что я способна на такое. Я тоже.

Несколько мгновений я смотрела на него, а потом… ударила ногой в живот и рванула молоток к себе. Металл разорвал красивое лицо с тошнотворным влажным хлюпаньем. Идеальные зубы рассыпались по полу, утопая в кровавой каше.

Томас рухнул. Кровь стекала по его челюсти, по шее. Жуткая рваная рана на щеке с болтающимся лоскутом плоти… Невыносимо.

Но я снова медленно подняла молоток, приготовилась…

…Томас зарыдал. Жалобные, нарастающие всхлипы заполнили спальню Эбигейл как ядовитый газ. Он прижал ладони к лицу, словно пытаясь собрать себя воедино. Кровь сочилась сквозь пальцы, в полный боли скулеж просачивалось все больше паники, отчаяния…

– Пожалуйста… пожалуйста не надо… Эбби, пожалуйста… – еле внятно бормотал он, пуская кровавые струйки слизи на пол.

…А я все стояла с поднятым молотком. Готовилась довести дело до конца, но… не могла. Несмотря на весь страх, всю ненависть, я не могла заставить себя добить его. С Пейдж все вышло случайно, я не убивала ее. Я не убийца. Я опустила руку. Окровавленный молоток выскользнул из ослабевшей ладони и упал на пол.

Медленно я поплелась обратно в коридор, вышла, толкнула дверь…

…глаза Томаса вспыхнули, уцелевшая половина лица исказилась в жуткой ухмылке:

– Куда ты идешь, Ева?

Рывком захлопнув дверь, я всем телом навалилась на нее. Какого хрена?? Почему он меня так назвал??

Придержи эту мысль.

Я схватила красный стул в коридоре и подставила его под дверную ручку.

Сосредоточься.

Но ПОЧЕМУ, черт возьми, он мне улыбался?

Остановись, Ева. Сосредоточься.

Помощь не придет, они бы уже были здесь…

Выйди на улицу, доберись до соседей.

Но входная дверь заперта. На окнах решетки. Может, есть какой-то способ…

Чердак. Круглое окно на чердаке. Там не может быть решеток. Иди туда, найди способ спуститься. Прыгай хоть в сугроб, если придется.

Я рванула к чердачной лестнице, опустила люк и, морщась от каждого движения, полезла наверх. Из спальни Эбигейл не доносилось ни звука. Ни стона, ни шагов, ничего. Только тишина. Угрожающая тишина.

Наконец наверху. Я побежала по узкому коридору.

Не обращай внимания на боль. Беги.

Голова кружилась, я спотыкаясь шла вперед. Угловая комната. Дверь. Круглое окно… С трудом подтянувшись, я выволокла непослушное тело наружу. Так узко. Извиваясь, почти прошла…

…чужая рука схватила меня за лодыжку и втащила обратно внутрь. Я упала, врезавшись подбородком в неоструганные доски пола, и развернулась как раз вовремя, чтобы увидеть расчерченное алым, изорванное лицо Томаса, блеснувшее в лунном свете.

Как он добрался сюда так быстро?

Он навалился на меня, вцепился руками в горло и начал СЖИМАТЬ.

– МЫ ПОСТРОИЛИ ЭТОТ ДОМ! – гремел он, голосом полным безумия, словно сумасшедший апостол, брызгая кровью мне в лицо.

Я била его руками, хваталась за запястья, пытаясь сопротивляться, но тщетно. Он сжал еще сильнее. Горло превратилось в сплошной комок. Я не могла дышать. Я угасала. Тени наползали, выбирались из уголков глаз, сужая зрение до точек в конце туннеля… Все превращалось в ничто.

– Мы посеяли лес. – Он понизил голос до шипящего шепота.

Ну здорово. Я умру под россказни маньяка-психопата. На самом краю зрения что-то блеснуло. Скосив глаза, я увидела их: универсальные цепи для шин. Спасибо, Чарли. В последнем рывке угасающей жизни я потянулась, пропустила пальцы сквозь звенья…

–...Мы дали жизнь…

Цепи ВРЕЗАЛИСЬ в висок гребаного Томаса. Его голова дернулась. Поток красной горячей крови хлынул на меня, на пол, на стены, на картину с черепахой…

Медленно он вновь повернулся ко мне. Пустые глаза. Сознание покинуло их. Кровь текла из трещины в виске, через дергающееся веко, прямо в голубой глаз, и капала мне на щеку. Хватка ослабла.

– Мы были… здесь до… еще до… – Его речь оборвалась, превратившись в бессвязное бормотание.

Не выпуская из рук цепи для шин, я оттолкнула его от себя и поднялась. Томас тоже попытался, но не смог. Упал на колени, сознание вспышками все еще мигало в пустом взгляде, неотрывно обращенном ко мне. Все продолжал что-то бормотать. Пытался подняться только для того, чтобы снова упасть. Я обошла его и встала за спиной.

– Где… Чарли? – спросила, задыхаясь. Лишь бессвязный поток слогов и звуков в ответ.

Хватит. Я глубоко вдохнула и на выдохе захлестнула цепи вокруг его шеи. Потянула. Он махал руками, хватал цепи пальцами, пытаясь сорвать их. Бесполезно. Слабо. Я потянула сильнее и уперлась коленом ему в спину. Надавила. Томас ахнул. Захрипел. Я потянула сильнее. Он закашлялся, разбрызгивая кровь. Он почти не мог бороться, слабея с каждым движением…

– СТОЙ!

Я обернулась.

В дверях стояла Чарли, смотря на меня широко раскрытыми от ужаса глазами. В полнейшем шоке я отпустила Томаса и отшатнулась. Он упал лицом в пол, задыхаясь, едва живой.

– Чарли…

Но она не подняла глаз. Она смотрела вниз, всем существом впитывая вид полумертвого мужчины. А потом… перевела взгляд на меня.

Вихрь вопросов захлестнул меня так стремительно, что я даже не могла говорить. Но ведь ее телефон в подвале? Почему она в порядке? Как она осталась жива?..

И все это время мы обе хранили молчание. Я видела, как нарастает в ней страх… но она боялась не Томаса.

Она боялась меня.

– Чарли, подожди, – наконец смогла выдавить я. Опустила цепи и шагнула к ней.

Но она отшатнулась, быстро глянув на окровавленный металл в моей руке. Я бросила цепи и снова шагнула к ней. Чарли снова отступила, качая головой, едва сдерживая слезы. Опустошенная.

Входная дверь внизу распахнулась. Тяжелые шаги загрохотали вверх по лестнице. Сирены.

– Чарли, я все объясню, я могу… – Я запнулась, голос дрогнул. Она в последний раз посмотрела мне в глаза, отвернулась и исчезла за дверью.

– Она здесь, наверху!

– Подожди. – Я перешагнула через Томаса, вышла в коридор…

…двое полицейских схватили меня за руки, прижали лицом к стене – клочья изоляции резали кожу, как наждак. На запястьях защелкнулись наручники. Меня как куклу дернули назад. Я не сопротивлялась, не говорила, просто тупо смотрела вперед, пока они тащили меня через весь чердак. От потери крови сознание то и дело отключалось...

Несколько санитаров ворвались на чердак навстречу нам. На втором этаже я скользнула безучастным взглядом по стене: шахта кухонного лифта снова была скрыта под обоями, будто ее и не существовало вовсе. Мы завернули за угол. Из-за приоткрытой двери спальни на меня смотрела Дженни. Лицо полно безутешного ужаса.

Вниз по лестнице. В прихожую. К входной двери. Меня, безвольную и онемевшую, тащили вперед.

Переступив порог, я оглянулась…

Картина. На стене в прихожей. Ровно на месте круглой дыры в гипсокартоне. Томас с семейством на фоне дома: он сам, Пейдж, трое детей. Стоят перед входом, счастливые, улыбающиеся. А наверху, на чердаке, смутная фигура в круглом окошке. Одинокая. Вечно в ловушке.

Погода утихла. Буря закончилась, снег таял. Солнце всходило вдалеке над горами, раскалывая небо пополам на ночь и утро. Вокруг дома – целое столпотворение. Пожарные машины. Полицейские машины. Скорая помощь. Соседи толпятся на улице, а среди них и Харприт с Мигелем. Я все озиралась в поисках Чарли, но не могла ее найти.

Полицейские протащили меня по подъездной дорожке, вдоль желтых лент, сквозь толпу, на улицу…

…там на опушке леса. Снова закрывая лицо ладонями, будто играет в прятки. Эбигейл. Но вдруг она начала разводить руки в стороны. Открывать лицо. И вот показалась полностью. В свете раннего утра ее тусклые глаза наполнились жизнью. Впалые щеки расправились, зарумянились. Она взглянула сияющими глазами прямо в мою охваченную ужасом душу и улыбнулась. Безмятежная. Довольная и спокойная. Благодарная. За что? А потом она просто развернулась и ушла в темный лес. Подальше от толпы. От хаоса. От дома.

И прежде, чем я успела осознать, что это значит, меня швырнули на заднее сиденье полицейского фургона и захлопнули дверь.

Темнота.

***

Все называют меня Эбигейл.

Но я – Ева. Я родилась 3 октября 1987 года в 2:56 утра. Я живу на 3719 Херитэйдж Лэйн. Моего партнера, любовь всей всей моей жизни, зовут Чарли Бастиен. Мы ремонтируем старые дома и продаем их. Мы встречаемся последние семь лет. Меня зовут Ева Палмер, но все вокруг продолжают утверждать, что я Эбигейл Фостер.

Все официальные документы говорят теперь, что мой дом принадлежит семейству. И они живут там много лет. Все мои соседи это подтверждают. Даже Харприт и Мигель. Никто больше не узнает меня, в том числе и Чарли. Я ничуть не изменилась внешне, но все продолжают считать меня другим человеком.

И теперь, вопреки всякой логике и справедливости, я заперта в психиатрической лечебнице. Я – преступник, обвиняемый в убийстве и покушении на убийство. Запертый в комнатушке размером не больше гардеробной. Белые стены. Скрипучая кровать. Холодный, флуоресцентный свет. Не знаю, сколько времени я уже тут. Может, месяцы. А может, годы.

Местный главврач говорит, что я половину жизни провела в психбольницах, то попадая с обострением, то выходя обратно в мир. Они уверены, что я живу во власти психотических заблуждений. Что моя версия событий – та, которой я поделилась с вами, – лишь тщательно сконструированная галлюцинация, замешанная на крошках реальности.

Полное.

Гребаное.

Дерьмо.

Собачье.

Я прочитала достаточно, чтобы понимать, что галлюцинации и психотический бред так не работают. Не для непрерывных историй с определенными концами. Это были не галлюцинации. Не иллюзии. Каким-то образом Томас Фостер скомкал реальность вокруг меня, словно перетертую проволоку.

И я почти уверена, что его сестра Эбигейл помогла ему. Я все еще пытаюсь собрать события воедино и думаю, что она уничтожила настоящую меня в обмен на свободу. Что она подменила меня.

А что до остальных членов его семьи… не знаю, замешаны ли они или находились в каком-то подобии плена, или что-то среднее… Я все еще пытаюсь это осознать.

Чарли… По словам так называемых “официальных лиц”, Чарли была просто моим куратором. Работала волонтером на полставки последние шесть месяцев. Может, сейчас это и так. Может, для нее все так и есть в этой версии реальности…

Сначала я подумала, что надо мной просто решили злобно подшутить. Врачи и все остальные… Но ни соседи, ни друзья, ни мои собственные родители… никто больше не узнает меня. Как будто Томас Фостер вытолкнул меня в параллельный мир.

Мне не к кому обратиться. Чарли? Я пыталась связаться с ней десятки раз. Электронные письма, звонки и даже обычные письма… она не ответила. Ни разу.

***

Единственное, что здесь есть хорошего, – библиотека. Поймите меня правильно, я уверена, что здесь и правда могут помочь людям, которые нуждаются в помощи, но меня это не касается. Не я психопат, а Томас. Тем не менее, если бы в этом заведении не было библиотеки, велика вероятность, что я и правда сошла бы с ума. Есть даже компьютеры с интернетом. Медленным, но все же. В библиотеке я день за днем провожу исследования. Пишу свою версию событий, собираю осколки воедино. Дневник Эбигейл до сих пор при мне, так что многое я нахожу и в нем. Пытаюсь выяснить, кто такой Томас и как его остановить. Я не могу рассказать вам все, пока не раскрою дело. Но просто подождите. Весь мир скоро узнает, что Томас Фостер сделал со мной.

Как бы то ни было, мне не особо важно, верите вы мне или нет. Даже если бы я собрала все доказательства мира, для некоторых они все еще звучали бы неубедительно. Я просто хочу убедить тех немногих, кто мне еще не безразличен. А об остальных подумаю потом.

Но я все еще надеюсь. Несмотря ни на что. Пока я могу оставаться в своем уме, пока могу подыгрывать врачам. Если вдруг у меня не выбьют почву из под ног, я наконец-то смогу выбраться на волю. И тогда поговорю с Чарли лично. Объясню, что произошло. Найду способ вернуть прежнюю жизнь.

По крайней мере, еще неделю назад все виделось именно так.

***

Я лежала на кровати…

…муравей. На белом оштукатуренном потолке бесцельно бродил кругами одинокий муравей.

– Эбигейл? – Чей-то голос вывел меня из оцепенения. Я обернулась.

В дверях в окружении двух охранников стояла медсестра.

– У вас посетитель.

***

Холодный мерцающий свет флуоресцентных ламп заливал комнату свиданий. Выцветший кирпич стен. Россыпь столов. И по охраннику, вытянувшемуся в каждом дверном проеме.

Дверь открылась с механическим жужжанием, впуская…

Томаса Фостера. Отца. Моего предполагаемого брата. Липкий холод пробежал у меня по спине. Он посмотрел мне в глаза, криво улыбаясь: половину лица покрывали шрамы, но разорванная в клочья челюсть на удивление хорошо заросла. Яркие, живые глаза.

Я уставилась на руки, прикованные наручниками к столу. Почему-то ожидала, что пришла Чарли. Не знаю почему. Надежда делает свое дело.

Томас расположился напротив меня.

Долгое молчание разбавляло лишь жужжание ламп. Из глубины больницы донесся истерический смех, вскоре переросший в горестное рыдание.

– Эбигейл? – Томас первым нарушил тишину.

Я не подняла голову, пробегая глазами вдоль цепей наручников который раз.

Он прочистил горло:

– Это… нормально, если ты не готова говорить. Я понимаю. Просто пришел кое-чем поделиться. – Томас притормозил, ожидая встречного вопроса. Я молчала. Не дождавшись, он продолжил: – Это прозвучит странно, но… ты помнишь Уолтера?

Не-а.

– Уолтер, моя любимая черепаха… помнишь, ты рисовала его портрет мне на пятый день рождения. Он до сих пор висит у меня в кабинете наверху. – Томас шумно выдохнул. – Мне было шесть или семь, когда Уолтер умер. Даже это может казаться концом света, когда ты еще ребенок… Все пытались заставить меня не грустить. Ну, кроме папы. Он сказал, что к концу дня я должен прийти в себя. Мама говорила, что это нормально: “Томми, домашние животные умирают. Это просто часть жизни”. – Томас вздохнул, поерзал на стуле. – Не знаю, помнишь ли ты, но… только рядом с тобой мне и правда стало тогда чуть лучше.

Я подняла глаза. Но теперь он смотрел на стол.

– Ты просто села рядом, обняла меня за плечи и позволила поплакать. И все. Никаких нравоучений. Никаких ультиматумов. Ты просто тихонько сидела рядом и разрешала мне чувствовать себя дерьмово. Потому что нормально иногда чувствовать себя дерьмово, даже если просто умерла глупая черепаха. – Он шмыгнул носом, с внезапно повлажневшими глазами. – Боже, Эбби. Не знаю. Я много думал о тебе в последнее время и…

Томас посмотрел прямо на меня.

– Не страшно, если ты не хочешь говорить. Я понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала… – Он сделал паузу, тщательно обдумывая следующие слова. – Я много работал над собой, и несмотря на все… на твой рецидив, мои травмы, смерть Пейдж… Я вернулся в церковь. Не знаю, в курсе ли ты, что я терял веру, но… – Томас снова замолчал, выжидая реакции. Я молчала. – Я говорил с врачами, они отмечают у тебя большой прогресс… Сказали, что, если будешь продолжать в том же духе, продолжать совершенствоваться, следуя их указаниям… Если не произойдет ничего неожиданного… Ты сможешь выйти на испытательный срок раньше, чем думаешь.

Я молчала.

– Послушай, – продолжил он. – Я много думал и пришел к выводу, что ты себя не контролировала. Ты была не в себе. Поэтому ты здесь, поэтому тебя лечат… Я просто хотел, чтобы ты знала… Эбби? – Он слегка наклонился. – Эбби, ты не могла бы на меня посмотреть?

Я медленно подняла голову и тупо уставилась на него.

Он ответил угрюмым взглядом.

– Я прощаю тебя.

Слова повисли в воздухе, как гнилостное зловоние, но я осталась бесстрастной. Снова отвела взгляд. Томас все продолжал мяться, ожидая ответа, но черта с два бы что получил. Я не собиралась играть в его игру. Больше нет.

Протянулось несколько напряженных секунд. Наконец, он сдался и медленно кивнул.

– Понимаю. Мы поговорим, когда ты будешь готова. – Томас встал, повернулся, собираясь уйти, но вдруг замер. – О… Чуть не забыл. – Он сунул руку в карман и вытащил коричневый конверт. – Охранники сказали, что тебе можно это оставить. – Конверт упал на стол. – Я знаю, что это много значило для тебя и Чарли.

И вот тогда я посмотрела ему в глаза. Лицо Томаса дернулось на краткий миг. Но маска дружелюбия снова упала, как забрало. Он грустно улыбнулся, развернулся и ушел. Только шаги звучали в тишине. Дверь с жужжанием закрылась.

Я сидела уставившись на конверт. Знала, что внутри, но не могла заставить себя посмотреть. Секунды тянулись, каждая как вечность… Я потянулась к конверту. Открыла…

…щемящая печаль заполнила каждую частичку моего существа.

Медальон Чарли. Как я и думала, там был медальон Чарли.

Я вытащила маленький металлический овал, откинула крышку…

Да. Так и есть. Мое фото. То самое, которые сняла Чарли в первые месяцы наших отношений. То самое, что висело в галерее в дождливый серый день с Сиэтле. То самое, на котором я больше похожа на смазанное пятно и закрываю лицо от камеры ладонью.

Единственное существующее фото Евы Палмер.

−•− ••− −•• •− •• −•• • − ••−•• −••• •• −−• • •−−− •−••

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Главы: 1 • 2 • 3

Новые переводы в понедельник, среду и пятницу, заходите на огонек

~

Томас и Пейдж уставились на меня, будто ничего не происходило.

Будто они не слышали как телефон Чарли надрывается в подвале. Оскара этим господам. Но у меня не было ни времени, ни желания оценивать их потрясающую игру по достоинству. Если Чарли каким-либо образом оказалась в подвале, она может пострадать там. Если не хуже. Мне нужно спуститься вниз, позвонить в полицию и найти ее. НЕМЕДЛЕННО.

Сунув в карман телефон Пейдж, я стремительно пошла прочь из кухни.

– Ева, куда ты идешь? – Чертов Томас.

Не обращая на него внимания, я пересекла комнату, схватила фонарик с дивана…

– Ева, поговори с нами. – Этот ублюдок схватил меня за руку!

– Не смей, блять, прикасаться ко мне! – Я вырвалась и отшатнулась от мужчины. Тишина. Они уставились на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Правильно. Вам следует меня бояться.

– Ева, что случилось? – Боже, да его голос даже срывался. Вот это представление. Браво.

Сжав фонарик в руке, как дубинку, я попятилась к двери в подвал. Скользнула внутрь и захлопнула ее за собой. Темнота. Двумя руками я вцепилась в ручку, чтобы не дать Томасу пойти за мной… но он и не собирался. Еще пару мгновений простояла, прислушиваясь, но никто не шел к двери. Только вдалеке звучали приглушенные голоса. Я прижала ухо к двери.

– …Что если она найдет… – Голос Пейдж едва доносился, и я не смогла разобрать остальное.

– …Теперь это не имеет никакого значения… – Чуть слышно пробормотал Томас в ответ.

О чем они говорили? Да какая разница. Может, они вообще гребаные сатанисты. Найди Чарли.

Убедившись, что за мной никто не идет, я наощупь отошла назад, развернулась и спустилась вниз. У подножия лестницы достала телефон Пейдж и набрала 911. Два гудка…

– Оператор девять-один-один. Что у вас случилось? – Молодой женский голос поприветствовал меня.

– Вторжение в дом.

– Если можете, выйдите на улицу или забарикадируйтесь в комнате.

– Хорошо. – Только сначала найду Чарли.

– Имя?

– Ева. Ева Палмер.

– Ева, вы ранены?

– Нет.

– Злоумышленник все еще в доме?

– Да. Их больше одного.

– Можете описать их?

– Мужчина, женщина и… – Я запнулась. – Вы можете просто прислать помощь?

– И?..

– Трое детей…

– Трое детей?

– Да, э-э-э, это семья.

– И они вам угрожали?

– Да. Ну не дети, а родители. – Технически это ложь. Подайте на меня в суд.

– Они вооружены?

– Возможно. Я думаю, что они держат в заложниках мою девушку или навредили ей. На чердаке еще одна женщина. Она может быть сестрой того парня, я не знаю. Просто пришлите помощь. Быстрее.

– Адрес?

– 3719 Херитэйдж лэйн.

– Мэ-эм… к вам уже направлена машина.

– Отлично, спасибо.

– Нет, я имею в виду, что кто-то с этого адреса уже вызвал наряд на беспорядки.

– Беспорядки?

– Да. 51-50. Это были вы?

– Нет… – Дайте угадаю. Их вызвал Томас. Никчемный кусок дерьма.

– Мэ-эм?

Блять. Я что сказала это вслух?

– Ева… Оставайтесь на линии до прибытия полиции. Из-за шторма наряд может приехать позже…

…И тут я заметила кровь. Дорожку из крошечных алых капель, тянущуюся по бетонному полу. Я опустила телефон, чтобы посветить…

…БАМ! Внезапный грохот наверху. Скрежет, будто по полу тащат что-то тяжелое. Топот шагов отовсюду… Будто десятки людей мечутся по комнате. Клубы пыли со свистом вылетали из-под половиц надо мной. Что там, черт возьми, происходит?

Сосредоточься, Ева.

Я захлопнула телефон. Полиция едет, и это главное. Даже если Томас первым вызвал их, что он скажет? “На самом деле это мой дом, видите, я тут поставил кресло-качалку”? Ну, удачи, приятель.

Кровавый след завел меня в длинный узкий коридор. Симметричные двери с двух сторон. Пронумерованные. Похоже на тюрьму. Или психбольницу. Какого хрена? С фонариком в руке я двинулась дальше. Брызги крови вели строго вперед, мимо нескольких дверей, и поворачивали в одну из открытых комнат. Затхлый закуток с кирпичными стенами.

Я пошла дальше, через всю комнатушку, туда, где кровь забрызгала кучу разношерстного хлама. Свет фонарика выхватил заваленный грудой мусора дверной проем. Быстро, как могла, я сгребала вещи и доски в сторону. Наверху скрежет и шаги становились все громче, все интенсивнее. Гул ударов чего-то массивного… Наконец, я добралась до двери.

Длинная, очень длинная потрепанная лестница уходила вниз в темноту. Подвал внутри подвала. Ну конечно. Внезапно шум наверху оборвался.

Тишина.

Два быстрых шороха раздались позади меня. Я быстро развернулась, осветив вход в комнатку. Пусто. Обеспокоенная, снова вернулась к лестнице и набрала номер Чарли. Два гудка…

…в темноте у подножия лестницы зазвучал знакомый рингтон. Хорошо. Жуткий под-подвал, встречай меня.

На последней ступеньке дорожка капель оборвалась. Как не было. Все началось здесь? Или закончилось? Я сошла с лестницы в огромную темную комнату. Мелодия звонка Чарли отражалась тут от стен, доносясь со всех сторон. Я пыталась уловить, где находится источник звука, и никак не могла. Свет фонарика по дуге обшаривал комнату, похожую на заброшенную шахту. Или пещеру.

Деревянные балки силились удержать на своих плечах тонны земли. Все помещение было завалено картинами: стопками и стопками картин. Ни одной из них не досталось места на стене, картины просто валялись на земляном полу, стояли приставленные к стенам, кучами громоздились по углам.

Рингтон Чарли смолк, лишь эхо последних звуков на мгновение задержалось в неподвижном затхлом воздухе. Тишина. Я набрала ее номер снова, но звонок не прошел. Нет связи.

– Чарли?.. – крикнула я. Нет ответа.

Преисполненная решимости, я двинулась дальше. Может быть, в этой рукотворной пещере найдется хоть что-то, что сможет придать смысл происходящему безумию. Но меня окружали лишь картины, и все они были похожи друг на друга. Этот дом в разных ипостасях: наполовину построенный, со свежим ремонтом, заброшенный, сгоревший дотла… На одном из полотен красовались только изображения окон и двери, сплошь усеянных крошечными черными точками. Муравьи?

Кто нарисовал это? Эбигейл? Это ее картина появилась над камином? А та, с улыбающейся черепахой на чердаке? Это тоже ее?

Осторожно пробираясь вперед, я наткнулась на картину с изображенными на ней людьми. Присела на корточки, вгляделась… Идеальная семья, как из старой рекламы семейных завтраков: отец – почти точная копия Томаса, вплоть до идеальной улыбки, мать и двое детей. Мальчик и девочка. Мальчик с глазами Томаса. Девочка с печатью печали на лице. Видимо, это портрет его семьи. Той, что жила здесь раньше. Томас, его сестра Эбигейл и их родители. Они выглядели настолько серьезно и традиционно, что по сравнению с ними семейство наверху смотрелось почти карикатурно. Почти.

Я уже собиралась уйти, но… На этой картине юный Томас выглядел неуместно, будто его пририсовали позже другой рукой. Не совсем верные пропорции. Руки чуть длиннее чем нужно, рот чуть шире. Даже краска выглядела чужеродно. Я мазнула кончиком пальца по лицу мальчика. Он был нарисован другой краской. Дешевый акрил… Влажный. Пораженная, я отдернула руку, оставив смазанное пятно на месте его челюсти…

…мимолетный блеск привлек мое внимание. Я резко развернулась, но увидела лишь старую масляную лампу. Она стояла на тесном письменном столе, заваленном стопками ежедневников, обитых темной кожей. А над столом, вдоль горизонтальной балки, оливково-зеленой краской была выведена фраза:

ТОМАС ФОСТЕР НЕ МОЙ БРАТ

Так… Я подошла с другой стороны. На дне лампы все еще оставалось масло. Рядом лежала упаковка старых спичек. Зажгла одну и поднесла к фитилю… тусклое мерцающее пламя ожило. Я снова огляделась, всем существом впитывая атмосферу комнаты в ее сюрреалистичности. На бесчисленных стопках картин дрожали искаженные тени. В дальнем углу валялся матрас, заросший плесенью и густо покрытый пылью. К нему, наверное, не прикасались годами. Эбигейл жила здесь, внизу? Над матрасом из дыры в потолке свисала веревочная лестница. Это может быть связано с кухонным лифтом?

Отвернувшись обратно к столу, я схватила первый попавшийся ежедневник. Быть может, там найдутся хоть какие-то подсказки?.. Но нет. Абсолютно все страницы были исписаны от края до края лишь одной и той же фразой:

Томас Фостер не мой брат. Томас Фостер не мой брат. Томас Фостер не…

Бесполезно. Я отбросила дневник в сторону и схватила другой:

Ты – часть дома. Ты – часть дома. Ты…

Бесполезно. Следующий:

Ты не та, кто они говорят. Ты не та, кто они говорят…

Ничего внятного. Ничего, кроме бессмысленного бреда душевно больного человека. Я готова была поспорить, что в следующем дневнике обнаружилось бы что-то вроде: “Нескончаемая работа без отдыха и развлечения делает Эбби скучной малой”. Но… почему она писала, что Томас ей не брат? Я уже собиралась идти дальше, когда вдруг заметила одинокий темно-красный отблеск в основании самой дальней стопки…

На каждой странице в дневнике оживала юная Эбигейл. Описывала переезд в новый дом. Говорила о том, как хочет стать художником. Как чувствовала себя не в своей тарелке, будто не собой…

Я все переворачивала пожелтевшие страницы, мельком улавливая кусочки трагической истории Эбигейл. И все искала хоть какую-то зацепку.

Она писала о том, как дети в школе издевались над ней за то, что она была слишком высокой. Что они дразнили ее “грязной Эбби”.

Писала, что однажды побрила голову. А родители в наказание заперли ее на чердаке и держали там, пока волосы снова не отрасли. Что они отправляли ей еду на кухонном лифте. Что в первую ночь на чердаке она проснулась вся облепленная муравьями. С ног до головы.

Писала о том, как ужасно расти единственным ребенком в семье…

Единственным ребенком?

А потом… потом на страницах дневника появилась история Тома. Как он стал ее “не братом”. О том, что однажды днем он вышел из леса. Что он жил здесь еще до того,как стены дома встали на этой земле. До того, как семена упали в почву и выросли деревья. Что он пытался свести Эбби с ума, но никто ей не верил. Как он пытался превратить ее в…

…что-то мелькнуло на границе зрения. Я поняла глаза.

Муравьи.

Над столом цепочка муравьев бежала пунктиром по надписи “Томас”, выползая из трещины в букве “О”.

Ну ладно. Сунув маленькую книжицу в карман, я пошла за муравьями, исчезающими за очередной стопкой рам для картин. Муравьи завернули за угол и убегали вдаль по сужающемуся прохду, уходящему в темноту. Я подняла фонарик, включила…

…Женщина.

Женщина стояла в самом конце тупика, спиной ко мне. Слишком высокая для Чарли. Грязно-белый больничный халат, прямо как на чердаке. Вот только почему-то казалось, что она стоит там уже годами, приросшая к земле, будто ставшая частью дома. Неподвижная. Безвольно свесив руки.

Сжимая левой ладонью… маленький молоток. Тот самый, которым я вытаскивала гвозди над камином. Но теперь головка была покрыта чем-то красным. Кровь…

…Затем ее начало трясти. Странное беззвучное дрожание, нечто среднее между плачем и смехом. Я отступила… неуловимым движением, будто сменился кадр, она повернула ко мне голову. Бледное лицо. Впалые щеки. Веки опущены.

Цепочка муравьев с бешенной скоростью взлетела по ноге женщины… запетляла по спине… плечам… и закружилась вокруг шеи на манер инфернального колье. Ее рот раззявился в болезненной зубастой гримасе, а затем… муравьи хлынули на ее лицо. Ныряли в нос, рвались в рот, извивались, отчаянно барахтаясь в трещинах меж больных зубов, пробирались под десны… Но она оставалась неподвижной.

Зрелище было настолько жутким, непостижимым, что я не могла поверить в реальность происходящего.

А затем муравьи начали исчезать. Потоками они убегали внутрь женщины, пока… пока не остался лишь один. Извивающееся черное тельце, застрявшее между ее кроваво-красными деснами. Ерзающее. Рвущееся… И проскользнувшее, наконец, меж зубов с едва слышным щелчком…

Эбигейл резко открыла глаза. Холодные. Синие. Широко распахнутые. Озадаченные. Она перевела взгляд на залитый кровью молоток в своей руке… Лицо наполнилось ужасающей смесью шока и невообразимой вины…

– Меня зовут не… – зашептала она…

Я отступила.

– Меня зовут не Ева. – Женщина развернулась и шагнула ко мне – внезапное, рваное движение, будто ее дергал за веревочки незримый кукловод. Еще один неровный шаг вперед, и рука с молотком взлетела вверх, готовая нанести удар…

Пора убираться. Я рванула прочь из комнаты. Эбигейл погналась со мной – шатающаяся смертоносная марионетка. Вверх по лестнице, через крошечную кладовку, в узкий коридор… Я бежала. Быстрее, чем когда-либо бегала за всю свою чертову жизнь. А за моей спиной босые ноги шлепали по бетону. Так близко.

– ПОДОЖДИ, – выдохнула Эбигейл позади.

И не думая останавливаться, я скользнула за угол. Двери по обе стороны узкого коридора мелькали мимо. Пронумерованные двери. Погодите-ка, разве я здесь уже не пробегала?

Впереди: тупик.

Надо мной: зловещий гул, вернувшийся с удвоенной силой.

Позади: шаги. Все ближе.

Выбора не осталось. Я протиснулась в ближайшую комнату, захлопнула дверь, потянулась к…

…замка не было. Блять. Судорожно я оглядывалась в поисках оружия, чего-нибудь, чем можно подпереть дверь, или места, где можно спрятаться… Но ничего не было.

Стоп.

В дальнем углу. Шкаф с раздвижной дверью. Ни минуты больше не раздумывая. я ворвалась внутрь, захлопнула дверь и всем телом заклинила створку. Грохот наверху не умолкал. Сердце вторило ему короткими, захлебывающимися толчками.

Блять-блять-блять-блять. Заткнись нахуй, Ева. Успокойся. Просто успокойся, черт тебя дери! Она всего лишь человек.

…да, вот только у нее молоток, вот только целый рой муравьев заполз ей в голову, вот только она, видимо, собирается…

ПРЕКРАТИ!

Просто… перестань. Во-первых, выключи фонарик. Он тебя выдает. Светишься как рекламный щит.

Так странно. Мой внутренний голос вдруг стал звучать разочарованно и устало, почти как голос Чарли. Не знаю, хорошо ли это, но… фонарик я выключила.

Выключила?

Да.

Хорошо. А теперь дыши. Медленно вдохни носом… задержи… выдохни ртом.

Я вдохнула носом… задержала воздух… выдохнула ртом.

Помогло?

Сердце все еще колотилось, чуть не разрываясь.

Давай еще раз, придурошная.

Ладно, наверное, мой внутренний голос звучал куда злее, чем Чарли. Но мне и правда помогало. Пульс замедлялся. Сосредоточившись на дыхании, я выглянула сквозь щель между дверцами шкафа в темную комнату. Шум наверху стал просто невыносимо громким. Что-то грохотало так, что сотрясался дом. А затем… дверь в комнатку распахнулась.

Мгновенная тишина.

С окровавленным молотком в руке она появилась в проеме. Эбигейл.

Глубоко пожалев о выбранном укрытии, я втянула побольше воздуха и затаила дыхание. Веди себя тихо.

Эбигейл вошла в комнату, согнувшись, чтобы не задеть головой косяк. Черт, какая же она высокая. Молоток подрагивал в поднятой руке. Она зашаркала глубже.

– Я… Прости… – Женщина замолчала, кружа по комнате, как зверь по клетке. – Прости за Чарли, – всхлипнула Эбигейл. – Она еще жива, но Томас сказал, что только так я смогу уйти…

Какого черта она говорит? Что случилось с Чарли? Это ее кровь на молотке? Вопросы молнией проносились в моей голове, но я игнорировала их, чтобы не потерять самообладание. Уйти отсюда. Сбежать. Выжить. А со всем остальным разобраться позже. Главное, не издавать звуков. Задержать дыхание и не выдавать себя. Легкие сжимались все сильней, спазмы иглами скалывали горло.

Целую вечность Эбигейл бродила по комнате. А потом резко развернулась, вздохнула и побрела прочь. Один. Болезненно. Медленный. Шаг. За. Другим.

Каждая клеточка моего существа вопила: не дыши!

Не вздумай, блять, дышать! Потерпи. Просто потерпи еще чуть-чуть…

С хрипом я втянула порцию живительного воздуха. Эбигейл замерла в дверном проеме. Оглянулась через плечо… И уставилась прямо на шкаф.

А потом наклонила голову. Прямо как та темная фигура у подножия лестницы в первую ночь. И вернулась в комнату. Из грязного уха вниз потекла тонкая дорожка муравьев.

Боже мой.

Эбигейл шагнула ко мне. Еще раз. И еще.

– Ева, ты здесь? – Теперь в ее шепоте сквозило едва сдерживаемое волнение, будто ей не терпелось увидеть реакцию на гадкую шутку. – Ева, не волнуйся. Мы поможем друг другу. Ты поможешь мне уйти. А я… я помогу тебе найти Чарли. – Губы женщины дрожали. Она стояла перед шкафом, глядя на меня через щель. Глаза пустые, как у куклы. Холодное дыхание касалось моего лица. Такое холодное.

Медленно она протянула руку и запустила длинные пальцы в щель между дверцами. Я откинулась назад так далеко, как только могла, но зазубренные желтые ногти царапнули мою щеку.

– Все в порядке, Ева, – снова зашептала она. Муравьи струились по ее руке, по пальцам, по жутко отросшим ногтям… прямо на мое лицо.

Муравьи ползали по мне, крохотные лапки били по коже молоточками… Все ближе ко рту…

С меня хватит.

Быстрым движением я ударила по руке, выворачивая ей пальцы до хруста. Резко распахнула раздвижную дверь…

Эбби дернулась в сторону с жутким криком – искалеченная рука все еще осталась зажата в капкане. Попалась. Она выпустила молоток, и тот откатился к двери.

Метнувшись через всю комнатушку, я подхватила его и продолжила бежать, на ходу отплевываясь от муравьев. Оставляя позади Эбигейл, пытающуюся освободить покореженную руку. Удачи, черт возьми.

Двери по обе стороны сливались в одно расплывчатое пятно. Я неслась по коридору, отчаянно пытаясь найти лестницу. Нужно убраться отсюда. Приглушенные крики начали приближаться… Она освободилась. Черт.

Эбигейл догоняла меня, и на этот раз я ее разозлила. Где-то в глубине моего существа копошилось отчаянное желание размозжить ей череп, но я не думала, что на самом деле способна на это. Даже если от этого будет зависеть выживание. Да и я не была уверена, что она вообще… человек. Оставалось только бежать.

И я бежала. Пока не наткнулась на лестницу. Все еще запятнанную кровавым следом. Прости, Чарли. Но если я сейчас же не уйду, нам обеим конец.

Я рванула вверх по лестнице, пока Эбигейл не успела еще достать меня. Пока она не успела вцепиться в мои ноги, схватить за лодыжки и затащить обратно в темноту. Сопротивляющуюся, кричащую, в отчаянии смотрящую, как прямоугольник двери исчезает в темноте. Уже почти свободна…

Я выбежала в гостиную, в панике захлопнула дверь, навалилась на нее плечом, ожидая, что сейчас дерево содрогнется под градом ударов… но все было спокойно. Никаких шагов. Никаких криков. Тишина. Оглушительная тишина.

– Что случилось? – Томас озадаченно окликнул меня сзади.

Я не обернулась, настолько поглощенная задачей держать дверь, что даже забыла о существовании этого чертового семейства. Они, конечно, тоже жуткие, но у них хотя бы муравьи не выползают из ушей. Во всяком случае, пока.

За моей спиной раздались шаги Томаса. Я не оглядывалась. И держала дверь.

Внезапно он оттолкнул меня

– Что это? – Он ошеломленно моргнул, не сводя глаз с моих колен.

Не сразу, но я поняла, на что смотрел Томас. Не на меня. На окровавленный молоток в моей руке. Он наклонился и выхватил его.

– Где ты это взяла? – Молоток взмыл вверх, вот только… на нем не было крови. Безупречно чистый металл головки отражал огонь камина. Необъяснимо чистый. Мужчина швырнул молоток через всю комнату. С громким стуком он шлепнулся на пол и проскользил до самой стены, до самого тихого уголка. Я была слишком потрясена, чтобы говорить. Слишком измучена, чтобы сопротивляться. Как будто вся вселенная медленно переворачивалась с ног на голову.

– Ты снова себе навредила? – В его голосе плескалось столько страдания… беспокойства. Томас ощупал мою шею, плечи, ища следы повреждений.

– Томас? – Пейдж крикнула ему с другого конца комнаты.

Он проигнорировал ее, пытаясь понять, все ли со мной хорошо.

– Поговори со мной… что произошло внизу?

– ТОМАС! – рявкнула Пейдж так громко, что он подпрыгнул от неожиданности. Оглянулся. Она смерила его злобным взглядом. – Уведи ее наверх. Ты пугаешь детей.

Дети рядком сидели перед камином, глядя на меня испуганными глазами. И в этот момент до меня дошло.

Все выглядело иначе.

Совершенно иначе. Мебель. Ковер на полу. Свечи на столиках. Картины на стенах. Все. Дом выглядел как фотография из каталога идеальных интерьеров. Я попыталась заговорить, но изо рта вырвался лишь тихий хрип. Что за черт здесь происходит?

Вздохнув, Томас с силой взял меня за руку и вытолкал в прихожую.

– Не знаю, что там произошло, но выслушай меня. – Он посмотрел мне в глаза, смертельно серьезный. – Ты должна взять себя в руки или я позвоню в отделение. Ты понимаешь, Эбби? Нельзя, чтобы дети видели, как их тетя бегает по дому как сумасшедшая.

Я непонимающе уставилась на него. Эбби? Тетя? И вот такой у него был план? Он собирался убедить меня, что я его сестра? Эта тупая херня могла сработать с двенадцатилетней девчонкой, но не со мной. Недостаточно поставить свою мебель, чтобы заставить меня поверить, что я совершенно другой человек. Я прочистила горло.

– Что ты сделал с моим домом?

Проигнорировав вопрос, он грустно улыбнулся:

– Ты моя сестра. Я готов на все, чтобы помочь тебе, но не могу рисковать своей семьей. Ты понимаешь?

Всего на мгновение… я и правда задумалась, не сошла ли с ума. Может быть, я и правда его сестра? Но в этом не было никакого смысла. Галлюцинации так не работают. Безумие так не работает… правда?

Кроме того, все, что происходило до этой минуты, технически вписывалось в рамки правдоподобной действительности. Странно и безумно дерьмово, но все же не невозможно. Может быть, кто-то им помог? Может быть, они перетащили мебель из своего грузовика, пока я была внизу? Может, они накачали меня галлюциногенами после падения с чердака. Может…

…может, Эбигейл писала правду в дневнике. Может, Томас и правда жил здесь еще до того, как построили дом, до того, как выросли деревья. Может, он вышел из леса…

Ева, это бред. Он всего лишь человек. Психопат. Но все еще человек.

Я собралась.

Подыгрывай, пока не приедет полиция. Или пока не получится сбежать. Найди помощь, вернись и спаси Чарли. Не нагнетай обстановку. Пока что.

Улыбнувшись ему в ответ, я мягко кивнула.

– Отлично. А теперь, – продолжил он, – мы собираемся ужинать, и я хотел бы, чтобы ты к нам присоединилась. Покажи детям, что все в порядке. Скажи, что их тетя просто кое-что искала в подвале и заблудилась. Договорились?

– Да.

– Мы любим тебя, Эбби. Ты часть этой семьи. – Он протянул руку и нежно погладил меня по плечу. Я вздрогнула, но Томас будто и не заметил. Ну, или ему было все равно. – Ты пройдешь через это, – продолжил он. – С тобой случалось и худшее.

– Спасибо, Томас…

Тепло улыбнувшись, он отправился на кухню. Я смотрела ему вслед, не двигаясь с места, пока он не исчез за углом, а затем…

…бросилась к входной двери, схватилась за ручку…

Заперто.

Окно… решетка? В соседней комнате тоже. На всех окнах стояли решетки. Мой дом превратился в тюрьму. Как они смогли сделать все это так быстро?

– Эбби? Готова ужинать?

Я остановилась. Глубоко вздохнула. Возьми себя в руки, Ева. Ты в меньшинстве. Подыгрывай, пока не придет помощь. А если никто не появится, сделай все, чтобы найти Чарли.

Даже если придется сжечь этот гребаный дом дотла.

~

Оригинал (с) Polterkites

⠀

Телеграм-канал, чтобы не пропустить новые посты

Еще больше атмосферного контента в нашей группе ВК

⠀

Перевела Юлия Березина специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Начало этого звонка не предвещало ничего необычного.
- 911, в чем заключается ваша проблема? - ответил я, рассеянно тарабаня по кнопкам на клавиатуре.
- Алло, 911? Это Тереза. Происходит что-то странное.
Женский голос. В другой ситуации его можно было бы назвать успокаивающим.
- В чем заключается ваша проблема, мадам?
- Я вернулась с работы уставшей и немного вздремнула. Когда проснулась, входная дверь оказалась заперта.
- Замок заело?
- Нет, она как будто заперта снаружи.
Я выпрямился на стуле. Это что-то новенькое.
- Вы можете проверить другую дверь?
- Уже проверила заднюю дверь...
Тереза внезапно замолчала, и мне пришлось прервать паузу.
- Она также была заперта снаружи?
Пауза.
- Это неправильно! Кто-то, должно быть, поменял замки, пока я спала, - Тереза немного повысила голос.
Холодок пробежал по моей спине и рукам. Я тщательно скрывал беспокойство в голосе.
- Тереза, возможно, глупый вопрос, но вы уверены, что находитесь в своем доме?
- Я... Да, это тот самый дом. Даже двери те же самые, за исключением проклятых замков, запертых снаружи.
- Хорошо, Тереза, дайте мне свой адрес, я отправлю к вам офицера, - я почесал нос.
Тереза быстро продиктовала адрес.
- Спасибо, я отправлю кого-нибудь прямо...
Меня оборвал бурный поток проклятий, которые извергала Тереза.
- Тереза?
- Окна тоже заперты! Как будто заколочены! - Тереза дышала тяжело и прерывисто.
- Офицер уже в пути, Тереза. Оставайтесь со мной.
Очередной вопль отчаяния.
- Ни одно из окон не открывается! Я заперта в собственном доме!
- Постарайтесь успокоиться, Тереза. Офицер Макриди скоро будет у вас.
От громкого удара на том конце провода я едва не спрыгнул со стула.
- Тереза?
- Матерь божья...
Я слышал только тяжелое дыхание, затем Тереза заговорила дрожащим голосом.
- Ни царапины. Я бросила стул в окно, а на нем ни царапины!
Мое дыхание стало таким же тяжелым. Я поднял глаза, к угасающему свету солнца, садившегося за холмами. Я постарался дышать животом через нос. Нужно сохранять спокойствие.
- Тереза, офицер Макриди скоро будет у вас.
Не думаю, что Тереза меня услышала.
- У меня нет пуленепробиваемых окон! Они должны были разлететься вдребезги! Это не мой дом.
- Тереза, посмотрите в окно. Вы узнаете окружение?
Тереза глубоко вздохнула.
- Вижу свою Камри, лужайку перед домом, мой розовый почтовый ящик. Нет ни...
Снова тишина.
- Тереза, говорите со мной.
- Я вижу какой-то свечение дальше по улице. Оно приближается.
У меня словно гора с плеч упала.
- Вероятно, офицер Макриди. Держитесь, Тереза.
Офицер Макриди доложил, что только что прибыл по адресу.
- Тереза, офицер Макриди только что приехал. Он снаружи дома.
- Я никого не вижу. Только оранжевое свечение приближается...
Ее голос затих.
- Оставайтесь со мной, Тереза!
Я связался с офицером Макриди. Он подтвердил, что адрес правильный, и он начал осмотр.
- Там люди. Люди с факелами.
Тревога скручивала мой желудок в тугой узел. Ладони покрылись липким потом. Я предупредил офицера Макриди о возможных нарушителях, на что он ответил, что никаких нарушителей, и уж тем более оранжевого свечения не видит.
Тереза уже почти кричала.
- О, боже, они окружают мой дом! - паника в ее словах была заразительной.
Однако инструкций, предписывающих паниковать мне, не существовало.
- Тереза, вы можете укрыться или подняться на второй этаж.
Я услышал шаги по лестнице, а Тереза продолжала говорить.
- Там снаружи как минимум сорок человек, может больше. Что мне делать?
- Просто найдите безопасное место. Шкаф или комната, где вы сможете закрыться.
Я услышал на фоне какие-то песнопения. Язык был непонятен, но слова звучали грубо, а в интонациях было что-то животное.
- Вы слышите это? Пожалуйста, скажите, вы слышите!
- Тереза, просто запритесь там, где вас не смогут достать.
Тереза разрыдалась.
Я попробовал отследить звонок. Возможно, Макриди правда перепутал адрес? Но когда я увидел адрес звонка, мое сердце пропустило удар. Это был тот же адрес, что дала мне Тереза, и тот же адрес, по которому сейчас находился офицер.
- Пожалуйста, - умоляла Тереза, - пожалуйста, помогите мне! Вы сказали, что помощь уже... - Тереза сорвалась на ужасный визг, переходящий в бессвязное бормотание.
Я предупредил Макриди еще раз, но он лишь велел прекратить доставать его. Он с уверял меня, что дом совершенно пуст. На въезде была Камри, но вокруг никого.
Тереза визжала всё отчаяннее.
- Оно прорывается! Они хо...
Звонок сорвался посреди очередной моей попытки успокоить Терезу.
Подошла моя начальница и спросила, в порядке ли я. Я ответил утвердительно, и она кивнула, хотя было очевидно, что это вранье.
Офицер Макриди связался по рации. Он завершил осмотр, ничего не обнаружив. Дверь была открыта, когда он прибыл. Дом был пуст. Ни единого следа Терезы. Больше предпринять было нечего, и не оставалось никаких причин задерживаться на месте, кроме звонка.
К тому моменту я был совершенно опустошен. Непохоже, чтобы Тереза врала, а у меня был богатый опыт определения ложных звонков.
Несмотря на все произошедшее, мне удалось убедить себя, что это был лишь телефонный розыгрыш. Очень продуманный, конечно, но все же розыгрыш. И я не был готов к откровению Макриди пару дней спустя.
На следующий день Макриди вызывали по тому же адресу. Соседи жаловались на ужасную вонь из дома, откуда предположительно звонила Тереза.
По его словам, он подошел к двери и был сражен вонью, цитирую, "грязной шлюхи, сосущей говно из задницы через садовый шланг".
Макриди не обнаружил источник вони сразу, но заметил выпуклость на обоях в гостиной.
Надев перчатки, он подошел к обоям и отодрал их. Он рассказывал, что от ошеломляющей, едкой вони его почти стошнило.
Со стены свисала верхняя половина гниющего женского трупа. Куски разлагающейся плоти отрывались от костей, кровь закапала на пол. Но, возможно, еще более странным было то, что останки крепились к стене паутиной и комками трухлявой листвы. Нижней половины нигде не было.
Макриди сказал, что труп как будто пытался выбраться из стены. Разумеется, останки позже опознали и подтвердили, что они принадлежат Терезе Стэдман.
Какой бы ужасающей ни была эта находка, история на ней не заканчивается. Макриди поделился со мной кое-чем еще, лично. Кое-чем, о чем он предпочел умолчать в отчете.
Отойдя от первоначального шока после своей находки, Макриди заметил следы огня и выжженные силуэты на дереве, прямо под верхней половиной останков. Отметки были размером с тарелку. Они выглядели ужасающе похоже на силуэт нижней половины обнаженного женского тела. Она идеально совпадала с висящей половиной трупа.
Вокруг были и другие отметки, похожие на фигуры с факелами в руках примерно такого же размера. Фигуры были запечатлены с поднятыми руками.
Как будто в ритуальном песнопении.

Источник (оригинал): https://www.reddit.com/r/nosleep/comments/bosrj9/im_a_911_di...