«Вырастешь, сынок, и ты меня поймёшь!» - сказал однажды отец, забрасывая в рюкзак зимние ботинки и гель для бритья.
Нет, папа, понял я тебя гораздо раньше, когда мама привела меня во двор «фазенды», вручила лопату и сказала: «Теперь это всё твоё, сына. Копай! Копай от забора и до обеда, а после обеда переходи в огород тёти Любы. У неё во второй половине дня тенёчек, и тебе полегче будет».
Тётя Люба. Если что – это мамина старшая сестра, вдова военного. Её любимое выражение: «Копай на штык, племяшка, а не на полштыка, иначе помидорчики не уродятся». А ничего, что я не ем томаты?! У меня на них аллергия!
Малейшая мысль о бунте против дачного рабства, пресекалась угрозами: «Доведешь мать до могилы, как жить дальше сможешь?!», попрёками «Весь в отца уродился, неблагодарный!» и психическими атаками в виде бойкотов. И я копал, а также поливал и окучивал. Все выходные, кроме зимы и каждый отпуск, если он припадал на садо-мазо-огородные месяцы.
Так было и в тот день, в ту пятницу на майских.
В свой законный праздничный день, я, третий час, без перерыва, копал грядки, рыл, как трактор под палящим солнцем, бесстыдно оголившим огненную плоть среди редких облаков. Лопата в моих руках на мгновение замерла, не решаясь пресечь существование великолепного десятиглавого куста одуванчика, как вдруг весь мир вокруг порозовел. Небо полыхнуло и на мгновение выкрасилось в цвет киселя.
Я решил, что от жары у меня в глазах полопались сосуды.
Поставив себе этот импровизированный диагноз, я воткнул лопату в землю и развернулся, чтобы уйти в тень и отлежаться там, пока окружение не приобретет привычный коричнево-серо-зеленый окрас. Не тут-то было!
Дорогу к беседке перегородил... воздух. Он уплотнился, стал похож на стекло или толщу воду, в которую бросили камень, и от него пошли… нет, не круги, а овалы.
Из пульсирующего овала выбрался невысокий человечек: пышноволосый, улыбчивый и с приветливым взглядом. Одет он был в некое подобие черного халата без рукавов, украшенного по подолу хохломским орнаментом, на голове наверчена замысловатая темно–красная гулька, проткнутая двумя золотистыми спицами.
– Трасти! – сказал незнакомец. – Это долина Маринер?
– Ээ… нет, - ответил я.
– Фот феть! – огорчился незнакомец и спросил:
– А где я?
Я не был уверен, что обязан разговаривать с галлюцинацией, но на всякий случай сказал:
– Деревня Нижние Выси.
– Хошь-хошь, – пробормотал незнакомец с печальной интонацией. – Это не Марс, да? – и, не дожидаясь ответа, воскликнул: – Опять пространство-время перемкнуло! Вы извините, что отвлекаю вас от… – он задумчиво покосился на лопату – …от тыканья копьём в землю. Не подскажите, какой сейчас год? Мне для перенастройки нужно.
Говорил незнакомец по-русски, но с сильным акцентом – растягивал гласные, где не надо, смешно ставил ударения, однако на иностранца не походил.
– Год у нас 20**.
– А я из 30** года. Будем знакомы! Феофан Юаний меня зовут. Можно просто Феофа.
Я представился Юлием Берёзкиным.
- Фот феть хошь! – расстроено поджал губы Феофа. - Придёся возвращаться и оферирывать портал, а у меня – руки-крюки. А вы в этом, случайно, не разбираетесь?
– В чём? – у меня непроизвольно поехали вверх брови. - В оферирывании? – уточнил я.
– Хошь! – радостно откликнулся Феофа.
– Нет, - покачал я головой и, плюнув на приличия, принялся ощупывать подол одежды Феофы. - А как ваша одежда называется?
– Кимоноха. Хошь красиво?
– Хошь. А спицы в причёске зачем?
– Спицы? – удивился Феофа. – Хео спицы? – он пощупал свои волосы. – Ах, это! Девайся.
– Хео девайся? – спросил я.
– Мм, - задумался Феофа, не зная, как объяснить. – Это ключи от минилоки.
– Хео минилока? – не отставал я.
Феофа вынул одну из спиц, повертел в руках, почесал за ухом.
– Долго объяснять. Хошь я пойду?
– Хошь-хошь, - благодушно согласился я. - Идите.
– А можно попросить никому рассказывать о нашей встрече? А то вдруг в ваших… ле… то… пи… сях… – выговорил он по слогам, – останутся записи… – Феофа многозначительно замолчал.
– Ладно, - сказал я, облокачиваясь на лопату. – А что мне за это будет? За молчание?
– Вы все в прошлом такие меркантилы? – осуждающе произнес Феофа.
Вздохнув, я достал из кармана шорт мобильный и настроил опцию видеосъемки.
– Изо моё хотите фиксануть? – запричитал Юаний.
– …и выложить на ТыТрубу, – понимал я его уже, как родного, достаточно быстро въехав в речевые особенности начала тридцатого века.
– Хео ТыТруба?
– Ле… то… пи… си… – по слогам выговорил я.
– Не надо ТыТруба! Договоримся! – поднял руки Феофа, будто сдаваясь в плен. – Я готов подарить вам кое-что полезное, ценное, но временное, то, что побудет с вами и исчезнет.
– Ценное – хорошо, временное… ну, не знаю, - протянул я.
– Постоянное нельзя, - объяснил Феофа. - Если оставишь в прошлом временное, - сказал он, - и тебя словят патрулеры времени из шестьдесят четвертого века, то сделают хоба-хоба, а если за постоянное прихватят, то сека-сека, и то, если очень повезет. Юлий, прошу, соглашайтесь на временное!
– А давайте временное! - махнул я рукой.
Вытянув одну из спиц, Феофа сделал ею в воздухе круг. Орудуя спицами то поочередно, то одновременно Феофа добился того, что круг почернел, «углубился», приняв вид воронки. И увидел я то, что наверно видела Алиса, падая в кроличью дыру: кучу разных вещей, стоящих на полках. Только она смотрела изнутри, а я как бы сверху и с очень большого расстояния. Вещи казались маленькими, будто сувениры из киндер-сюрприза.
– Похоже на бесконечный склад для гномов, - нервно рассмеялся я, так как в голову опять полезли мысли про галлюцинации.
– Что бы вам подарить? – задумался Юаний, «копаясь» девайсями в минилоке.
Он ткнул спицей в синий мешочек, стоящий на одной из полок. Вещичка тут же исчезла, зато рядом с нами материализовался туго набитый синий мешок, величиной с копну сена. Мешок шевелился, бугрился и озонировал окружающее пространство.
– Что это?
– Это шото.
– Хео шото?
– Неважно, - расстроено сказал Феофа. – Вот я читаю, что «шото» переведено из временного в постоянное от 31.05.30**.
– Читаете?
Заглянув в глаза Феофе, я увидел, что из карих они стали бирюзовыми, глазные яблоки двигались влево, вправо, вверх-вниз с немыслимой скоростью, будто Юаний пробегал глазами какие-то таблицы в режиме супер-скорочтения. Полки прокручивались по спирали, нижние ряды «подъезжали», верхние исчезали, а Юаний всё никак не мог выбрать, чем бы от меня откупиться.
– Здорово! – заметил я, слегка заскучав. – «Всё свое ношу с собой». Ни сумок не нужно, ни чемоданов, ни машин грузовых.
– Хошь-хошь… – пробормотал Юаний, возвращая синее шото обратно на полку минилоки.
– Хео это?
Мой взгляд зацепился за тропический остров, накрытый прозрачным колпаком.
– Личный остров. Что же еще? – слегка свысока объяснил Феофа. – Мини-мир в виде тропического островка, куда только я могу попасть. Ручная работа, кста. У вас такого разве нет? – удивился он. – Хм, а мне мой первый еще в пять лет подарили. Хороший, но слишком вода теплая и луна яркая.
– Не заработал ещё на остров, - процедил я, едва сдерживаясь, чтобы не накрутить полы кимонохи хвастуна Юания ему на голову.
– А у меня таких два, - продолжил Феофа. – Один могу подарить.
– Дарите, – разрешил я.
– Сейчас, только надо нано-программу ввести, – сказал Феофа, пряча хитрую ухмылочку, и доставая из минилоки нечто похожее на здоровенный пистолето-шприц.
– Вы куда это вводить собрались?!
– В вас, конечно, Юлий, – терпеливо объяснил Феофа. – Остров маленький, помешается на ладошке. Попасть туда можно, только если минимизировался и готов к телепортации, а это невозможно без нанитов в кровеносной системе, – он опустил «оружие», внимательно вглядываясь мне в глаза. – Да что такое? Вам никогда пикониты не вводили или вы просто уколов боитесь?
– И то, и другое! Неужели у вас в 30 веке нет ничего полезного и временного, но чтоб не надо было вкалывать? Не верю!
– А как вы хотели, Юлий?! – возмутился Феофа.
– Вся жизнь в 30 веке основана на нано-технологиях, – с пафосом сказал он, засовывая нано-пистолет обратно в минилоку. – Ну, тогда вам только это подойдет… сам я таким не пользуюсь… мне-то не надо. Где-то завалялась демонстрационная версия…
И не успел я сказать: «Хео?», как Феофа подцепил спицей какую-то кляксу, сиротливо растекшуюся на одной из полок, и плюхнул её мне на плечо. На руке отпечатался рисунок-надпись – на тёмно-зелёном, почти чёрном фоне - кроваво-красное «Тихосамсо-3000».
– Ой, да у вас без пяти минут депрессия, – сокрушенно покачал головой Феофа, указывая мне на фон. – Это индикатор. А красный цвет означает, что у вас агрессия повышена. И подавлена. Ой, плохо! У нас с такими показателями… – Феофа замолчал, видимо подбирая слова, чтобы меня не обидеть. – С копьём… – тут он кивнул на лопату. – …вам бы никто ходить не разрешил.
– Зачем мне руку разукрасили? Что это? На татуировку похоже.
– Тихосамсо. Поможет разобраться в себе. Не благодарите! – и, воспользовавшись тем, что я отвлёкся, засмотревшись на своё разукрашенное непонятным образом плечо, Феофа ловко отступил в портал и исчез, оставив меня со смутным ощущением какой-то серьезной подставы.
«Ты молодец, Юлий! – сказал я сам себе. – Просто гений вымогательства! Заполучил татушку из 30 века и то, временно. Браво!»
Я побрёл к дому. Решил подремать с полчасика в гамаке, а потом пойти покопать грядки у тётки, но тут меня окликнул резкий, задорный голос.
– Юлий, стой! Забыл лопату!
В трёх шагах от меня стояла крепкая чернявая мадам, одетая так, будто за забором проходили съемки фильма о Гражданской войне: кожаную куртку, одетую поверх белой блузы, дополняли потёртая на боках кожаная юбка, высокие сапоги, клюквенно-красная косынка и деревянная кобура на боку, с торчащей из неё рукояткой маузера.
– Вы кто? – охнул я от неожиданности.
– Я – Тихосамсо-3000, персонификация № 001. Можешь звать меня Товарищ Память.
Была, не была! Я решился проверить реальность существования Товарищ Память методом научного тыка, то есть попросту попробовал дотронуться до её плеча. Не тут-то было! Ладонь пронзило слабым, но ощутимым разрядом тока.
– Но-но! Без рук!
– Так! – воскликнул я. – Не знаю, кто вы такая и знать, не хочу! Уходите! – и я развернулся, чтоб самому уйти.
– Лопата! – снова напомнила мне женщина.
Не поднимая глаз, я схватил лопату и вновь попытался уйти.
– А где твоё спасибо?
– За что спасибо? – удивился я.
– За напоминание.
– Ну, спасибо.
– Не «ну, спасибо», а благодарю вас, Товарищ Память! Не позволю относиться к себе без уважения.
– Свали ты уже отсюда! – вспылил я.
Дальше у меня случился провал памяти, а очнулся я, вися вниз головой на турнике. Изо рта у меня торчал носок, и я его жевал. Выплюнув носок, я слез с турника и огляделся по сторонам. Товарищ Память сидела на скамеечке в беседке нога за ногу и курила папиросу.
– Дурашка, – ласково сказала она. – Не могу я свалить, я же твоя память. Могу только отключиться.
– Отключайся, зараза! – прорычал я.
– …и тогда тебе найдут где-то под Саратовом без денег, документов, в одних трусах и с носками… Сама не знаю, где они будут, – хохотнула она и вдруг посерьёзнела. – Лопату подбери. Беги в тёткин двор. Уже вторая половина дня, скоро приедут помещицы наши.
– Благодарю за напоминание, Товарищ Память!
– Другое дело.
Пока я копал, Товарищ Память немного побродила по двору со скучающим видом.
– Расскажи что-нибудь! - потребовала она.
– Что? – удивился я. - Если ты моя память, что же я тебе могу рассказать?
Товарищ Память заставила меня перемножать в уме двузначные числа и говорить ей ответы, рассказывать алфавит с конца и таблицу умножения на семь, восемь и девять. Маузер с ее пояса куда-то делся, а вместо него появилась шашка. Товарищ Память стала с ней проделывать всякие спортивные упражнения, так ловко и красиво, что я прямо залюбовался. Она делала выпады влево-вправо, замирала в грозных боевых позах, рисовала в воздухе «солнышко», разрубала невидимого противника от плеча до пояса, пока со стороны сарая не раздалось противное и скрежещущее:
– Юлиииий! Я тебе говорила в сарае прибраться?!
– Так я прибрался! – крикнул я тёте Любе.
– А как я тебе говорила надо прибираться? Книжка где?
– Какая книжка?!
Я с недоумением почесал затылок, и кивнул Товарищу Памяти с надеждой на помощь.
- Она приказала лейки и тяпки по феншую разложить, - напомнила Товарищ Память. – И книжку «Феншуй и огород: привлекаем деньги, отпугиваем вредителей» оставила. Вон на подоконнике лежит.
- Весь в отца… – продолжала бухтеть тётка. – Руки из… (неразборчиво)… Голова дырявая, память, как у червя дождевого.
После этих слов на голове у Памяти выросла мохнатая казацкая шапка с красной кокардой и зловеще надвинулась на глаза.
– Ты что? – процедила сквозь зубы Память. – Будешь стоять, и слушать, как она меня оскорбляет?!
– А что предлагаешь? – нервно хохотнул я. – Шашкой рубануть?
– Как вариант.
С диким кличем Товарищ Память понеслась навстречу тётке, размахивая шашкой. От страха перед кровавым побоищем я инстинктивно присел и закрыл глаза. Прошло минуты три-четыре, тетка не унималась, плюс я услышал мамин голос:
– Ой, Любаня, как же с тебя волос сыплется! Ай-яй! А ты ведь всего на пять лет старше меня.
Я тихонько приоткрыл один глаз. Товарищ Память с остервенением рубила шашкой воздух над головой тёти Любы. Тётя в упор этого не замечала, но иногда лезвие Памяти задевало пряди крашенных волос Любови свет Петровны, и они сыпались на землю и на плечи мелкой противной соломкой.
– Окстись, Тамарка, мы погодки! – прикрикнула тётка на маму и стала отряхиваться, а я задумался: «Как Товарищу Памяти удается физически воздействовать на тёткины волосы? Она ведь всего на всего лишь движущаяся объемная картинка, созданная технологией из будущего, которую могу видеть только я».
– Это не она делает. Моя работа, - шепнул кто-то на ухо.
Рядом материализовался субтильный паренек с якутским разрезом глаз. Одет он был в тертые джинсы, растянутые на коленках, пыльные кроссовки и плотную толстовку цвета мокрого асфальта. На спинке толстовки был рисунок в стиле наскальной живописи – крючочки, похожие на спицы Юания, спиральки, схематично напоминающие его портал и длинноногий чел с копьем, что давал дёру от двух кляксоподобных чудовищ.
– Я – Тихосамсо-3000, персонификация № 002, – представился он. – Можешь звать Врэксом.
И, не объясняя более ничего, Врэкс пошёл в сторону Товарищи Памяти, на ходу пытаясь привлечь её внимание:
– Товарищ! Товарищ! Немножечко не так делаете, давайте покажу, как надо.
Обняв Память сзади за талию, и сжав своей рукой её правое запястье, Врэкс преобразовал шашку в короткую рапиру, и они стали дружно колоть тетю Любу, раз за разом всё сильнее и сильнее.
– Хоп! Хоп-хоп!
– Аааа! - завопила тётка. – Ты что за комаров здесь понаразводил, Юлька?!
– Каких комаров?
– Да, каких? – неожиданно вступилась за меня мама. – Как он может комаров разводить?
– Как… как… – стала расчесывать бока тетя Люба. - А вот и может! Он же этот… интомолог!
– Окстись, Любаня, геодезист!
– А какая разница?!
Наступила ночь. Из соседского двора тянуло запахом шашлыков. Мама и тетя сидели в беседке. Играли в подкидного дурака. Громко обсуждали меня - за то, что плохо копал, и соседей - за шум, разврат и за то, что не позвали на шашлыки.
Комната, в которой я спал, и которую тётя Люба невежливо называла «сынарник», была проходной. Одна дверь вела на террасу, а вторая на кухоньку. На просиженном диване лежала шкура оленя, подаренная моей прабабке во времена бурной молодости и работы в тайгах и тундрах геологоразведчиком. Вот на этой, протёртой до дыр шкуре, я и лежал, мечтая подремать, хотя бы с часик и страшно завидовал Врэксу. Тот дрых без задних ног на потолке. На нём была пижама с котиками, что держали коготками шаманские бубны.
А Товарищ Память сидела на столе.
Сначала молча, потом, дождавшись, когда родственницы наиграются и отправятся отдыхать, спросила:
- Слушай! А помнишь Светку? Как же ты ухлестывал за ней на третьем курсе. И в щечку себя поцеловать не дала! Женись, говорит, а там видно будет. А сейчас с Витькой Мартыновым живёт. Такие дела… да…
Я отвернулся к стене, давая понять, что не желаю поддерживать этот разговор, но Товарищ Память не унималась:
- Слушай! А Мишку помнишь? Загоркина? Ну, физику-химию у тебя всё время списывал в школе, и оловянный-деревянный с ошибками писал? Тойоту Ленд Крузер Прадо купил.
- Б/у! – буркнул я.
- Б/у, конечно, - согласилась Товарищ Память. - А у тебя что? Москвич тридцатилетней выдержки на тётку записанный?
Я накрыл голову подушкой.
- Слушай, а у папки твоего всё получилось, живёт в Ростове-на-Дону с новой женой и детьми.
– Живёт, и пускай себе живёт, - заметил я, пытаясь оставаться спокойным.
- А ты живёшь в однополой семье.
- Чего?! – возмутился я.
- Юля, Тамара, Любаня, - объяснила Память.
- Да пошла ты!
– Да тише вы! - оторвав голову от потолка, взвыл Врэкс. - Сами не спите, так другим дайте!
- Цыть! – цыкнула на него Память.
- Сама цыть!
- Оба цыть! – прикрикнул на них я, так как услышал доносившееся с кухни приглушенное рыдание.Или скулёж.
Я встал и прошёл на кухню.
Там, прямо на полу, сидела маленькая девочка лет шести-семи. Несмотря на кромешную тьму, я отчётливо видел лимонно-желтое платьице и медно рыжие тощие косички, острые коленки, которые она обнимала худенькими ручками и сандалики, явно на вырост.
- Эй, ты кто? – спросил я.
Девочка подняла заплаканные глаза и ничего не ответила.
– Это Жаличка, - сказал голос за спиной.
Обернувшись, я не увидел позади себя никого, но в конце коридора у входа на террасу маячил призрак.
Да. Самый обычный классический призрак в длинном белом одеянии. Он плыл мне навстречу и полы его одежды развевались в противоположную сторону от марлевых занавесок.
– Ааааа! – закричал я.
- Воры лезут! - завопила из смежной комнаты мама. – Я же говорила, надо собаку заводить!
- Пожар?! Канализацию прорвало?! – включился свет на половине дома тети Любы.
Тем временем призрак «доплыл» до меня, остановился в двух шагах и стал выразительно постукивать себя пальцем по лбу, а потом прижимать палец к губам, намекая, что нужно сохранять режим тишины. Призрак выглядел, как я, но красивый, будто бы отфотошопленый. На голове у него была прическа со спицами, как у Юания. То, что я принял за саван, оказалось белой кимонохой, расписанной под гжель. Кое-как успокоив маму и тетку, я подступил с расспросами к ночному гостю.
– Ты кто?
– Как кто? – гость страшно удивился вопросу. – Я Адик.
– Какой ещё Адик?
– Твой личный персональный Адик.
– Ничего не понимаю.
- Какой же отсталый этот ваш 21 век, особенно его начало. Я – Тихосамсо-3000, персонификация № 000, твой Админ, а по-домашнему – Адик.
- То есть, ты должен был появиться первым?! – прикрикнул я на него. – И всё мне объяснить?!
- С чего вдруг ДОЛЖЕН? – пожал плечами Адик.
– Я появляюсь, когда НУЖНО что-то объяснить, растолковать. Вот, например, эта зарёванная девочка, - кивнул он в сторону кухни, – персонификация № 003 – Жалость к себе, сокращенно – Жаличка. Она не разговаривает, только плачет, ну и так, по мелочам кое-что может исполнять, - путано объяснил мой персональный админ.
– Ну, сколько можно болтать?! – опять взвыл Врэкс.
– Кстати, а кто он? – шепотом спросил я у Адика.
– Не шепчи, он всё равно тебя слышит. Врэкс – это врожденные экстрасенсорные способности.
– Экстрасенсорные способности? У меня? – удивился я. – Откуда?
Адик вновь пожал плечами.
– Слушай, - присоединилась к разговору Товарищ Память. – Помнишь, как мама в детстве не разрешала тебе свет включать?
- Смутно.
Хотя… Да, было, что-то такое странное со мной лет до шести. Часто лампочки перегорали, когда я свет включал или выключал, а однажды я включил у тети Любы телевизор без разрешения, а он, кажется, взял и сгорел.
– Эй, Врэкс! – крикнула Память. – Ты откуда взялся?
– Если расскажу, дадите поспать? Мне сил набираться надо.
Мы дружно покивали головами.
– От прадедушки шамана, – выдал нам Врэкс, распластавшись на потолке, как морская звезда.
– Серьёзно? – удивилась Память. – Помню, тётка Люба рассказывала, как прабабка год замужем была – за оленеводом, героем труда, но чтоб… шаман…
– Дайте! Мне! Поспать! – отчеканил Врэкс. – Иначе я вам утром таких оленей устрою, что вы у меня все героями труда станете!
Серое утро встретило меня босыми пятками Врэкса, свисающими с потолка, спиной Памяти, что прикорнула рядом на диване, Адиком, бродившим по террасе со скучным лицом и тихонько похныкивающей Жаличкой, что сидела за столом и рисовала на огромном ватмане. Перед ней стояли наборы красок, фломастеров, мелков, ручек и карандашей всех цветов с маркировкой Тихосамсо, но использовала она только красный карандаш и желтую ручку. Ими она рисовала красный велосипед и себя на нём, обеими руками одновременно.
Эх… Такой велосипед обещал подарить мне папа, перед тем как навсегда исчезнуть из нашей с мамой жизни. Нет, алименты он платил исправно, и даже деньги пару раз передавал отдельно на подарок, на день рождения. Там бы как раз хватило на велосипед, но в первый раз мама купила два билета в партер на Татьяну Буланову – себе и тёте, а второй раз – один билет и только себе в первый ряд на Стаса Михайлова. Тетя как узнала – рвала и метала, месяц с ней не разговаривала.
- Ыыыы… – завыла Жаличка и стала закрашивать рисунок черной акварелью.
Утреннее общение с родственницами не задалось, так как началось с обсуждения татуировки Тихосамсо.
– Глянь, Тамарка, весь в отца-уголовника, - вплеснула руками тётка. – Тутуху себе набил!
- Тату, – поправил я. – И отец мой не уголовник, а депутат городского совета.
- А какая разница?
Я не стал с ней спорить, а просто развернулся и пошёл делать кофе.
– Сына?.. – остановила меня мама. – Ты яму компостную вырыть обещал, не забыл?
Я покосился на Товарища Память, она угрюмо покивала головой, типа – было дело, обещал.
- А в моем сарае надо замазать цементом трещину в стене, и калитку починить, а то плохо открывается, - подключилась к раздаче ЦУ тётя Люба.
- Крапиву свежую срезать – на щи, солому прошлогоднюю сжечь, рамы вторые из окон повынимай… – продолжали майским градом сыпаться поручения.
Товарищ Память, Врэкс и Адик слушали это молча, скрестив руки на груди и зловеще переглядываясь. Жаличка сидела на крыльце, гладила кошку, у которой шерсть от этого вставала дыбом, и беззвучно рыдала.
Когда я выполнил все поручения, оказалось, что в доме нет заправки для салата. Нет, в холодильнике стояли сметана и майонез, а на полке в шкафу – полбутылки подсолнечного масла, но тёте Любе срочно захотелось оливкового, да не простого, а продаваемого при ресторане греческой кухни «Акрополь».
– Вернешься – грядки мне под капусту вскопаешь, и в теплице приберешься, – напутствовала меня тётя, выпроваживая из дома. – Стой! Видишь, паук, какой жирнючий сидит? Убей!
– Это муха, просто очень большая, – ответил я, присмотревшись.
– Убей!
– Высоко сидит.
– Прогони!
Я прогнал муху и поехал в Москву. Вернее, мы: Товарищ Память, Врекс, Адик, Жаличка и я.
В электричке ехали без особых приключений. Жаличка прикорнула на плече у Врэкса, а с Адиком мы немного поболтали о 30 веке. Особенно меня интересовала возможность путешествия во времени. Это ведь так интересно! И здорово! Где-то что-то напортачил – вернулся и исправил, как в компьютерной игре, перезагрузился и переиграл. Но Адик разочаровал меня, сказав, что никаких путешествий и никаких исправлений ошибок быть не может.
– По ошибке можно вылететь из портала, как у этого недотёпы Юания случилось. Лет на сто раньше или позже, чем нужно, – объяснил он. – И за этими ошибками следит особая служба патрулеров из шестьдесят четвертого века. Серьёзные ребята. С ними лучше не связываться.
– Почему?
- Уж очень у них радикальные методы устранения помех на временной магистрали. Тебе не понравится.
Умиротворение и спокойствие разрушило появление «коробейника» со своими товарами.
- А помнишь… - снова подала голос Товарищ Память. - Едешь такой утром на работу, спишь, никого не трогаешь, а тебе в ухо орут: «Купите лучшие в мире тёрки!».
Врэкс выдохнул слово: «Ненависть!», а у бедного «коробейника» вещи из рук стали просто выпрыгивать, будто кто-то их выдергивал. Жаличка смеялась басом. Догадавшись, что это проделки Врэкса, я мысленно сделал ему замечание, на что он ответил: «А что делать, Юль? Мелкая моторика сама себя не разовьет!». Возразить мне было нечего. Хорошо, что Врэксу быстро наскучило издеваться над бедным частным предприёмышем, и он пошёл открывать окна, утверждая, что в вагоне жарко, хотя это было и не так.
…Ресторан «Акрополь» располагался в живописном месте на холме, где за вершинами деревьев виднелись купола церкви, а торговцы цветами и художники с вечно голодными глазами создавали видимость Монмартра, а не Сокольников. Но до него еще надо было дойти.
– Я знаю короткий путь от Яузы, – сказала Товарищ Память.
Наша маленькая стая прошлась по акведуку, полюбовалась зеленью речной долины, подивилась на неисчезающую пробку на Проспекте Мира, а потом долго шла вдоль рельсов одиннадцатого трамвая. Так долго, что все устали, а Жаличка разнылась до звона в ушах.
– Вот сейчас за угол завернём, а там и «Акрополь»! – бодрым решительным тоном заявила Товарищ Память.
– Направо? Налево?
– Эээ… Налево!
Налево была заброшенная станция «Юных натуралистов» и пустырь.
– А что ты от меня хотел? – рассердилась Память в ответ на справедливые упрёки. – Ты тут был один раз всего. Зимой. Всё в снегах было, в сугробах. Шёл эсемесил, сопли развесил. На дорогу вообще не смотрел. Сам ничего не запомнил, а я виновата?!
Товарищ Память разозлилась не на шутку и стала угрожать мне Альцгеймером.
– Так, давайте все успокоимся, - принялся мирить нас Адик. – Не зли Память, – попросил он. – Нам еще не хватало, чтобы появились персонификации каких-то болячек. Тебе это не понравится.
– Успокоиться – это хорошо, - заметил Врэкс. – Делать то, что будем? Куда идти?
– Хм, – мудрый Адик, царственно покачал гулькой, утыканной спицами. – Налево мы уже ходили. Теперь идём направо!
«Направо» провело нас насквозь через промзону, мимо автосервисов и дешёвых забегаловок. Но Адик всё же оказался прав, и «правый» путь вёл нас к Сокольникам, всё дальше и дальше от Земляного вала и рельсов трамвая номер одиннадцать.
– «Акрополь» близко! Налево! – снова принялась командовать Товарищ Память.
«Как и в прошлый раз», – хотел съехидничать я, но тут и Адик подтвердил:
– Да, там большой магазин, возможно, что и ресторан!
Строение, вернее прозрачный павильон, к которому мы подошли, оказался магазином двухколесного транспорта «У соколов». Мотоциклы, мопеды, велосипеды и электросамокаты поблёскивали хромом за стеклом витрины. Товарищ Память зло фыркнула, и пошла дальше, твёрдо печатая шаг. Я поплёлся следом, Адик и Врэкс тоже не отставали, но вот Жаличка… Она застыла перед витриной, как вкопанная. И заметно укрупнилась. И выглядела уже не как дошкольница, а как упитанная двенадцатилетняя деваха в желтом топике и бриджах.
– Ыыыы… - завыла Жаличка и стала методично бить ладонями по стеклу.
Стекло гудело и пружинило, на звуки стали оборачиваться прохожие и люди, находящиеся внутри салона. Я поискал глазами Врэкса. Он стоял чуть поодаль, довольный собой. Подрос за несколько минут сантиметров на десять, раздался в плечах. И переоделся. Скромный серенький прикид сменил красный спортивный костюм.
– Прекрати ей помогать! – крикнул я ему.
– Сам прекрати! – парировал он.
– Я не могу!
– А я не хочу! – сказал Врэкс, любуясь рельефом своих мышц.
Стекло, тем временем, начало потрескивать. Я попытался бежать, но проклятые электросамокаты, казалось, были повсюду. Просто лезли в голову со всех сторон. Не успел я перевести дух, как уже стоял внутри павильона, и высокомерно-услужливый менеджер рассказывал мне о достоинствах разных моделей. Что именно он говорил, я мог только догадываться, так как Жаличка продолжала завывать, как сирена.
– Да что с ней не так?! – мысленно спросил я Адика.
– Ей не нравится китайский самокат за двадцать тысяч.
– Что толку брать дешёвый самокат? – резонно заметила Товарищ Память. – На нём далеко не уедешь.
– А этот? – указал я на самокат, что стоил тысяч сорок.
– Этот ей нравится больше. Батарей хватит километров на пятьдесят, – перевёл Адик хныканье Жалички на понятный язык. – Но нет ни брызговиков, ни выдвижного руля, ни сиденья.
Жаличка взяла Адика за руку и потащила к последним в ряду электросамокатам. Я поспешил следом. И увидел его!
Породистый немецкий «конёк» радовал глаз стройностью линий и продуманным внешним видом. Широкое седло позволяло удобно расположиться и ровно держать осанку, выдвижной руль - подогнать высоту, а широкая площадка перед рулём могла, при острой на то необходимости, принять на борт ещё кого-то нетяжёлого, например, будущую любимую девушку. Да, губа у моей Жалички была не дура!
К метро я катил на свежекупленном, точнее взятом в кредит, электросамокате. Жаличка хотела красный, я чёрный, но сошлись на сиреневом.
Казалось бы, всего ничего: два колеса, площадка для ног, сидение, руль и тормоза, но как же прекрасно! Я мчался со скоростью мечты и ветра, вдыхая полной грудью не по-московски свежий воздух, напитанный ароматами распускающихся почек. Моя свита неслась вслед за мной. Скакала Память на вороном коне, а за её спиной сидел Адик, с растрепавшейся прической и вцепившийся в кожанку командирши мёртвой хваткой. Высоко над нами на дельтаплане летел Врэкс. Похожий на гигантский бумажный самолетик, дельтаплан парил над землёй и вершинами ёлок.
Эге-ге-гей! Соколиная охота царя Юлия Тишайшего ака Берёзкина!
А где же Жаличка?! Про Жаличку забыли! Но нет… На моем правом плече подпрыгивал жёлтый птенчик, весело чирикая мне на ухо что-то хорошее и доброе. Потом он перебрался на руль, ехал на нём некоторое время, крепко вцепившись лапками и балансируя куцыми крылышками. Затем, сильно оттолкнувшись, пушистый птиц взлетел выше моей головы и превратился в лимонно-желтую бабочку, которая полетела в сторону яркого майского солнца.
Окончание в следующем посте: Тихосамсо 3000 (Александра Хохлова и Дмитрий Орлов). Часть II
