Предыдущие главы читать здесь:
@ZoyaKandik
Часть I. Десять лет назад.
Глава 3.
-1-
Граф Урмавива сиял от счастья и даже не пытался этого скрывать. Он словно помолодел лет на десять, движения его стали легки и порывисты. А Милуш утверждал, что сам, лично видел, как граф спускается с лестницы, перепрыгивая через ступеньки, словно мальчишка. Но Милушу не верили, он был известный придумщик.
Поздравлять графа никто не спешил (сглазишь еще!), но каждый из слуг и домочадцев считал своим долгом как бы случайно попасться ему навстречу, чтобы с глубоким поклоном пожелать его светлости доброго утра. Граф смеялся, чувствуя себя пьяным без вина.
Сын! У меня сын! Крепкий здоровый мальчик. Как жаль, что нельзя сейчас же взять его на руки, обнять, вдохнуть ни с чем не сравнимый запах детства. Но ничего, он ждал столько лет, подождет еще немного.
И Беллиз… Она еще очень слаба, но ее здоровью ничто не угрожает. Во всяком случае, так заявил доктор. Беллиз жива и будет жить еще долгие годы на радость мне.
Пережив эту страшную ночь, едва ли не самую страшную в его жизни, Урмавива с пронзительной ясностью осознал, насколько дорога ему жена и как невыносима сама мысль о разлуке с ней. Но теперь все позади, а впереди только счастье, огромное и чистое, как это небо над головой. Беллиз сделала ему поистине королевский подарок.
Граф Урмавива остановился, пораженный внезапной мыслью. Подарок! Конечно! Как же он сразу об этом не подумал? Его Беллиз достойна самого лучшего ответного дара. Разумеется, все сокровища мира не идут ни в какое сравнение с наследником, но…
Решение пришло мгновенно, и граф, крикнув позвать управляющего, взбежал по лестнице в библиотеку. Так что не только зубоскал Милуш, но и кое кто из людей солидных, достойных доверия, смогли подтвердить: да, прыгал. Точнее, широко шагал. Да, прям вот так, через ступеньку. А чему вы удивляетесь? Наш-то граф о-го-го! Орел! Видали, какого сына родил? Ах, не видали? Ну ничего, скоро увидите.
Верный Дижак, прихрамывая, неторопливо поднимался следом. Старый опытный воин, он никогда никуда не спешил, и никогда не опаздывал. Он опоздает только один раз, опоздает страшно, непоправимо, но это случится только через десять лет. А сейчас Дижак был счастлив, и его грубое суровое лицо озаряла непривычная, неумелая улыбка.
- А он еще очень даже ничего, - сказала себе гувернантка младшей леди Урмавива, тридцатилетняя аппетитная вдовушка. – Такой крепкий… и довольно милый, когда улыбается. Надо будет приглядеться к нему.
- Фи, - сказала юная горничная. – Скажете тоже – милый. С таким-то шрамом на щеке?
Многоопытная гувернантка только снисходительно улыбнулась.
***
- Что вам непонятно? – с оттенком нетерпения сказал Урмавива. – Повторяю: я хочу подарить леди Беллиз город Курж и его окрестности.
Толстяк управляющий вытащил из кармана платок и промокнул потную лысину. На его рыхлом мучнистом лице отчетливо читалось неудовольствие.
- Это неразумно, милорд, - почтительно, но в то же время твердо возразил он.
Стоящий рядом с графом Дижак одобрительно кивнул.
- Что такое? – с изумлением воскликнул граф, взглянув на Дижака, и снова поворачиваясь к управляющему. – Вы с ума сошли? Вы смеете возражать? Мне?
Подумав, управляющий медленно, в несколько приемов, опустился на колени и склонил голову.
- Милорд, вы вправе распоряжаться вашим имуществом так, как пожелаете. Можете выгнать меня с позором, я и не пикну. Но сначала, умоляю, выслушайте меня.
Какое-то время граф, сдерживая гнев, молча смотрел на него, потом махнул рукой и отвернулся.
- Выслушаю, - буркнул он. – Говорите, что вы там хотели. И… ради бога, встаньте уже с колен, смотреть на вас больно.
Управляющий с кряхтением поднялся, хмуро поклонился.
- Милорд, вы знаете законы наследования. Сыновья наследуют за отцами, дочери – за матерью. Отец вашей благородной супруги, барон Шмитнау, дал за дочерью хорошее приданое – ее виноградники великолепны и будут плодоносить еще долгие годы. Так что будущее ваших прекрасных дочерей в этом смысле обеспечено, да пошлет господь долгую жизнь леди Беллиз. Но Курж… Куржский мрамор уже сейчас приносит неплохой доход, а в самом скором времени его ценность возрастет в несколько раз. Ваш мрамор уникален, уж поверьте старику. Сам герцог Лимийский выбрал его для отделки своего нового дворца… а его вкусу можно доверять, у герцога нюх на подобные вещи.
- Предположим, - с оттенком нетерпения сказал граф Урмавива. – Тем более! Это будет превосходный подарок графине! Вы только укрепили меня в моем решении. Итак, берите перо и пишите…
Управляющий вновь рухнул на колени.
- Милорд! – в отчаянии воскликнул он. – Ваша светлость! Графиня Урмавива, без сомнения, кладезь всяческих достоинств. И никакие знаки вашего расположения к ней не будут чрезмерными. Но подумайте о сыне! О вашем наследнике! О продолжателе рода Урмавива! Куржский мрамор обеспечит юному виконту блестящее будущее.
Граф грохнул кулаком по столу.
- Болван! – закричал он, тряся отбитой рукой. – Разве моему сыну нечего наследовать, кроме этого чертового мрамора? Я что, нищий?
Близкий к обмороку, управляющий распластался на полу.
- Он прав, - заметил Дижак. – Богатство лишь тогда сила, когда собрано в одном кулаке. – Он налил в кубок вина, протянул его графу. – Умерьте свой гнев, милорд. Я уверен, вы найдете, чем отблагодарить леди Беллиз за сына. А Курж оставьте в семье. Честью клянусь, миледи будет только рада.
Граф схватил кубок, жадно осушил его до дна, закашлялся.
- Убирайтесь, - сдавленно проговорил он. – Вон! И не показывайтесь мне на глаза! Бунтовщики!
Миг – и управляющий испарился, словно его и не было. Дижак с усмешкой посмотрел ему вслед.
- Старик, конечно, тот еще прохвост, - заметил он. – Надеется хорошенько погреть руки на разработке. Да и бог с ним. Всегда можно дать плетей, а это умеряет аппетит. В главном-то он прав – вы должны думать о будущем рода Урмавива. То есть о наследнике.
Граф хмуро кивнул; он медленно остывал.
- Однако, как же быть с подарком? Посоветуйте что-нибудь, Дижак, я в полной растерянности.
Дижак ответил без промедления, словно ответ был у него наготове.
- Я слышал, что молодой Наксон продает свою «Чайку». Я видел его яхту, она великолепна. А ее судоходные качества превыше всяческих похвал.
Граф задумался, а потом просиял и с жаром обнял своего старого боевого товарища.
- Превосходная мысль! Как раз то, что надо. Леди Беллиз обожает морские прогулки. И как я сам об этом не подумал? Дижак, дружище, займитесь этим. И не жалейте денег!
-2-
В замке царила веселая суматоха. У слуг словно крылья выросли, они буквально летали по замку. Наплевав на всякие приличия, они весело перекрикивались, и некому было призвать их к порядку. Полировалось фамильное серебро и дверные ручки, натирались темным воском полы в парадных залах, целая армия мебельщиков лихорадочно перетягивала свежей обивкой диваны и стулья.
Ближе к вечеру в замок потянулись телеги, нагруженные битой птицей, корзинами яиц, бадьями с медом и маслом. У стен замка, словно предчувствуя свою скорую участь, жалобно блеяли овцы и душераздирающе мычали коровы. Прошел слух, что в Волчьем распадке видели кабанье семейство, и туда немедленно отправился целый отряд егерей в надежде украсить праздничный стол кабаньими окороками. От барона Шмитнау ожидались устрицы и рыба. А команды пришвартованных в порту кораблей срочно изготавливали заряды для праздничного фейерверка.
Да, праздник намечался грандиозный. Ну так ведь и повод был нешуточный!
Кай Ноланди потерянно бродил по замку, среди всеобщего оживления он чувствовал себя лишним и никому не нужным. То и дело он ловил на себе косые, брошенные исподтишка взгляды: любопытствующие, сочувственные, злорадные.
Он делал вид, что ничего не замечает, гордо задирал голову и растягивал губы в улыбке, которая никого не могла обмануть, но чувствовал, что надолго его не хватит. Еще немного и он сорвется, устроит безобразную истерику или, того хуже, расплачется у всех на глазах, а вот это уже будет позорище.
Улучив момент, Кай юркнул в свою опочивальню, прогнал болвана-лакея, который имел наглость сиять, как начищенная монета, и повалился на кровать, кусая губы и молотя кулаками в бессильной ярости. Он бы завыл, но опасался выдать свои чувства – ведь наверняка за дверью кто-нибудь подслушивает. Тот же лакей, скотина, и подслушивает! Злорадно хихикая и потирая ручонки.
Все пропало, все! Ему всего шестнадцать, а жизнь кончилась, так и не начавшись! Прощай, блестящее будущее, прощайте, мечты! С этого дня он, Кай Ноланди, уже не законный наследник графа Урмавива, а жалкий приживала, принятый в семью из милости.
Лет с двенадцати Кай начал думать о себе, как о наследнике. А как же иначе? Ведь у дяди нет сыновей. Да и сам дядя поддерживал его в этой уверенности. «На следующий год я собираюсь расширять порт. Запомните, Кай, лучше всего брать малабарскую лиственницу, она не гниет». Или: «Засушливое выдалось лето, вино получится отменное. Такое вино, мой мальчик, стоит придержать; через несколько лет ценители дадут за него в десять раз больше». Или даже так: «Когда вы, Кай, вступите в наследство…»
А теперь вот, пожалуйста, - сын!
Проклятый мальчишка! Ну что ему стоило родиться девочкой? Или умереть во время родов? Такое ведь случается сплошь и рядом! Особенно, когда мать немолода. Да и сама графиня… просто удивительно, как она выжила, отравившись улитками? Тогда Кай искренне переживал, он был мал и не понимал очевидных вещей. Он даже предположить не мог, что у дяди и тети может родиться еще ребенок. Ведь они были уже такими старыми! Наивный дурачок! Он молился за выздоровление леди Беллиз, горячо молился, со слезами, и бог услышал его. И вот чем все обернулось, в результате!
Он неудачник! В этом нет никаких сомнений. Прямо как герой душещипательных баллад, сирота, преданный и ограбленный. Слушать такие истории занимательно, быть главным героем невыносимо.
Мать, подумал Кай, это она во всем виновата. С какой стати она вышла за вдового барона Ноланди? Она что, не понимала, что он уже стар? Что у него двое взрослых сыновей? После смерти отца они прямо заявили – ему, Каю, нечего здесь искать, с ним никто не намерен делиться. Убитая горем мать (дура! дура!) добровольно отправилась в монастырь, и некому было заступиться за девятилетнего мальчишку, растерянного и испуганного. Когда граф Урмавива в блеске и славе явился за племянником, Кай почувствовал себя счастливым. И был счастлив долгие годы.
Потом внезапная беременность графини. Дон Тинкоса с его заверениями, что непременно будет мальчик. Счастье ушло, сменилось глухим беспокойством и тоскливым ожиданием. А вот сегодня родилась она – ненависть.
Какого цвета ненависть? Поэты утверждают, что она багрова, как мрак преисподней. Черна, как кипящая смола.
Вранье, понял Кай Ноланди. Ненависть, она алая. Алая с золотом. Как цвета фамильного герба дома Урмавива.
-3-
Кормилица была хороша: широкобедрая, полногрудая, настоящая, прости господи, корова. И такая же глуповато-медлительная. Впрочем, умственные ее качества меньше всего интересовали сестру Петру.
Кормилицу звали Ола, и происходила она из благородного, но захудалого рода, одной из ветвей рода Урмавива. История ее коротенькой жизни не отличалась оригинальностью: томимая своей щедрой плотью, вошедшая в возраст девица стала легкой жертвой бравого военного, соблазнившись его черными глазами и пышными усами. Беременность дочери родители позорно проморгали, что неудивительно при ее телосложении, а сама Ола проявила в этом вопросе полную невинность. Мать, правда, ворчала: куда, мол, жрешь столько, в дверь скоро не пролезешь, но мысль о возможном грехопадении кровиночки даже в голову ей не приходила. Да и кто на нее позарится? Ни кожи, ни рожи; ни ума, ни достатка. Одни сиськи да жопа, вот и все достоинства. Хоть за первого встречного отдавай, ей-богу. Так что рождение малютки для всех явилось полной неожиданностью.
Для самой Олы в том числе. С утра у нее крутило живот, она то и дело бегала на зады, старательно кряхтела, тужилась… ну и родила прямо там, на траву-мураву. Мать схватилась за голову, отец за вожжи, но учить любвеобильную дитятку уму-разуму было уже поздно. Бросились на поиски подходящего жениха, какого-нибудь старичка-вдовца, любителя пышных форм, и даже уже почти нашли, осталось только приданое обсудить, как вдруг пришла новость – граф Урмавива ищет кормилицу. Жених оказался жаден, граф – щедр, и судьба Олы решилась.
Родители, получив солидное вознаграждение и твердое обещание выдать Олу замуж, со слезами на глазах благословили доченьку, чей позор неожиданно обернулся во благо семье. Новорожденную внучку они оставили при себе, уверяя, что прекрасно смогут выкормить ее из рожка.
Как ни странно, Ола оказалась прекрасной матерью. Сестра Петра со все возрастающим удивлением наблюдала, как неуклюжая с виду деревенская девица ловко управляется с младенцами. Она словно бы знала о материнстве все, причем с самого рождения, и только ждала повод продемонстрировать себя во всем блеске. Ее немного поднатаскать, думала сестра Петра, да научить не шмыгать носом, и цены такой няньке не будет. Во всяком случае, за наследника графа Урмавива я могу быть спокойна.
Уложив накормленных младенцев, сестра Петра отпустила кормилицу. И задумалась, глядя на мирно посапывающих детей.
Когда начинается разделение, поведение альтера меняется. Он становится капризным, плачет, отказывается от еды. Но оба мальчика чувствовали себя прекрасно, и это слегка беспокоило сестру Петру. Но именно что слегка, ведь времени прошло не так уж много. Да, обычно разделение происходит в течение двенадцати часов после родов, это считается нормой, но и более поздние разделения тоже не редкость. «Позднячки» ничем не отличаются от своих сверстников, среди знаменитых людей немало «позднячков»… но душа сестры Петры была не на месте. Вопреки доводам разума, она чувствовала себя виноватой… Бедный отец! Представляю, как ему хочется взять сына на руки, окончательно убедиться, что вот он, наследник, живой и здоровый…
Сестра Петра нерешительно взглянула на свой саквояж. Существовали методы, чтобы ускорить процесс, существовали инструменты для экстренной стимуляции разделения, и опытная повитуха при нужде без колебаний воспользовалась бы ими. Но вот есть ли она, нужда? Здесь и сейчас?
Подожду, решила сестра Петра. Надеюсь, скоро все закончится. А граф потерпит, ничего с ним не сделается.
-4-
Алехаро Тинкоса растерянно стоял среди людского водоворота у стен замка. Со всех сторон его толкали, пихали и добродушно советовали убраться с дороги, пока цел. Людской гомон сливался с блеянием, мычанием, истошным ржанием; шум оглушал, мешая сосредоточиться.
Совсем не такого приема ожидал Алехаро! Мальчик думал: вот он осадит взмыленного коня, перед ним тотчас распахнутся ворота, его бегом проведут к графу, и он, уставший, запыленный, но гордый доверенным ему поручением, громко скажет фразу, ради которой рисковал жизнью в бешеной ночной скачке.
«Не клеймить!»
И что же? Его обругали, прогнали, облили винными опивками, спасибо еще, что по шее не дали! И что теперь делать? Слова деда должны быть переданы во что бы то ни стало, дед зря паниковать не станет, а он точно был в панике, и руки у него тряслись, как у запойного пьяницы. Таким знаменитого астролога Алехаро видел впервые, и это зрелище вызвало целую бурю чувств в груди мальчика. Страх, восторг, сладкий ужас и – гордость. Ведь именно от него сейчас зависело будущее всего рода Урмавива!
Вытерев злые слезы, Алехаро повернул назад. Наступая на рыхлое и рассыпчатое, оскальзываясь на липком и вонючем, толкаясь и огрызаясь, он пробился сквозь толпу, выбрался на относительно свободное пространство и огляделся.
Глубокая ночь словно поредела возле замка. Повсюду горели костры, у костров сидели люди. Кто-то спал, с головой завернувшись в тряпье, и между спящими бродили стреноженные лошади. Булькали на огне котелки, булькали кувшины и бутыли, отовсюду доносился смех и соленые шуточки.
Присев у ближайшего костра, Алехаро протянул к огню озябшие руки. Осень, хотя и ранняя, уже ясно намекала на грядущие холода, и мальчику было неуютно без теплой куртки – впопыхах о ней никто и не подумал.
Кто-то сунул ему краюху хлеба и миску горячего варева, кто-то набросил на плечи плащ – грубый, основательно пропахший псиной, но восхитительно теплый.
Алехаро невнятно поблагодарил и жадно вцепился в краюху зубами.
Ну и что мне теперь делать? Делать-то что, я вас спрашиваю? Поручение деда должно быть исполнено, это даже не обсуждается. Но как? Как проникнуть в замок, минуя злющую охрану? Перелезть через стену? Нет уж, спасибо! Глупо так рисковать и, главное, абсолютно бессмысленно. Ну, сверну я себе шею, и что? Трупы ведь не разговаривают.
Говорят, под замком есть ходы, ведущие за стену. Но где их искать? А найдешь - ну, повезет вдруг! – так не докопаешься до них без лопаты-то.
Еще можно подкупить стражу, да вот беда, денег у него нет. Да и не возьмут графские стражи мзду, побоятся гнева ихней милости.
А можно еще…
- Э, гляди-ка, барон Шмитнау пожаловал! – сказал сиплый голос по ту сторону костра. Обладателя голоса было не разглядеть за яркими языками пламени.
- Да ну? – поразился сидящий рядом с мальчиком дородный чернобородый детина. – Сам барон? Собственной персоной?
- Ну, не сам, - поправился сиплый. – Обоз евойный. Рыбку, значится, зятьку прислал, устриц там, рачков. Ух, раки у него! Чуды-юды, а не раки!
- Ры-ыбка! Раки! – передразнил сварливый женский голос. – Конечно, ему сейчас ворота нараспашку. А мы сиди тут, жди у моря погоды.
- Ну, так на то он и барон, - примирительно сказал сиплый. – Рыба, опять же, живая. Товар нежный, понимать надо, дура-баба. Сдохнуть может.
- А угорь не рыба? – запальчиво возразила женщина. – А он не сдохнет?
- Угорь тварь живучая, - лениво сказал чернобородый и зевнул. – Что ему будет? Коли трава в корзине мокрая, и три дня проживет.
- А то и все пять, - поддержали чернобородого.
Завязался оживленный разговор о живучести угрей, о способах их ловли и преимуществе «клубка» над остальными снастями, но Алехаро уже не слушал. Он во все глаза смотрел на приближающийся обоз барона Шмитнау, деда новорожденного виконта Урмавива.
Громадные тяжеловозы, ведомые в поводу важными надменными возничими, неторопливо переставляли мохнатые ноги. Каждый из них тянул за собой глубокую телегу с обрешеткой, к телегам были крепко привязаны огромные бочки, и рядом с каждой топали по двое крепких грузчиков с широкими вислыми плечами. Всего телег было десять, а в арьергарде горячил тонконогого белоснежного коня верховой, одетый в цвета барона Шмитнау.
- Ишь, не боится, без охраны-то, - одобрительно хмыкнул чернобородый.
- А чего ему бояться? – удивился сиплый. – Кто в своем уме тронет баронское добро? Все помнят, как его ребятушки самому герцогу окорот дали. Да и егеря графские… ох, скажу я вам, и егеря!
- Цыц! – прикрикнула на сиплого женщина. – Язык без костей! Смотри, мигом укоротят, тут с этим делом просто.
Все послушно замолчали и стали смотреть на обоз. Зрелище и впрямь было впечатляющим. Словно древний червь Гидр, обоз медленно и неукротимо надвигался на толпу, и притихшая толпа расступалась перед ним, как расступается земля под лемехом плуга.
Где-то неподалеку заржал брошенный Скороход, призывая нерадивого хозяина, и Алехаро вскочил, осененный внезапной идеей.
Обоз уже втягивался в гостеприимно распахнутые ворота замка, когда его догнал еще один всадник. Как и предполагал Алехаро, никто из толпы не обратил внимания на отставшего. Мало ли, почему человек отстать может? Может, по нужде ему приспичило?
Низко опустив голову, Алехаро пристроился следом за верховым сопровождающим, надеясь, что стражники не станут разбираться и пропустят всех скопом. Не тут-то было! Крепкая рука ухватила Скорохода под уздцы.
- Опять ты? А ну, проваливай, сопляк! Плетей захотел? А коня? коня где взял? Украл?
Обмирая от собственной смелости, Алехаро изо всех сил дал коню шенкелей. Благородное животное, до глубины души оскорбленное подобным обращением, с громким ржанием поднялось на задние ноги и могучим прыжком рвануло вперед. Каким-то чудом мальчик удержался в седле.
- Ах, зараза! – взревел стражник, тряся поврежденной рукой. – Держи его!
Двое других бросились за шустрым мальчишкой, но столкнулись и упали, гремя железом и громко ругаясь.
За воротами злорадно хохотали.
Осадив Скорохода у парадной лестницы (ну прям как мечталось!), Алехаро кубарем скатился с седла и бросился в замок.
- Милорд граф! – пронзительно вопил он. – Ваша милость! Срочное сообщение! От дона Тинкоса!
На шум уже сбегалась челядь, спешно вооружаясь, чем попало.
-5-
Граф Урмавива с недоумением разглядывал стоящего перед ним связанного мальчишку. Выглядел тот предосудительно: губы разбиты, правый глаз заплыл, ворот крепкой парусиновой рубахи оторван, словно владельца рубахи долго трясли за шкирку, а потом волокли волоком, чтобы бросить к ногам графа. Вдобавок рубаха была грязна, а от самого мальчишки попахивало, так что держащие его слуги брезгливо морщили носы.
Зато Дижак едва сдерживал смех: стоя у окна, он лично наблюдал за свалкой у ворот, и зрелище это доставило ему огромное удовольствие.
- Ну? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил Урмавива. – Кто ты такой? Как смеешь врываться? Шуметь? Тебе известно, какое наказание грозит тебе? Отвечай, разбойник!
Мальчик гордо выпрямился, насколько позволяли намятые бока.
- Я – Алехаро Тинкоса, внук дона Тинкоса. Он прислал меня с важным сообщением для вашей милости. А они… ну, слуги ваши… сразу драться. Как будто я преступник. А я не преступник! Я им кричу, кричу: мне к господину графу, срочно! А они – в глаз…
Граф обернулся к ухмыляющемуся Дижаку.
- Каков наглец, - заметил он. - Срочно ему! Ну, говори, раз срочно.
- Не клеймить! – выпалил мальчик. И замолчал, преданно уставившись на графа.
Повисла тишина.
- Что это значит? – с легким раздражением спросил граф, так и не дождавшись продолжения. – Кого не клеймить? Почему не клеймить?
- Я не знаю, - растерялся Алехаро. – Так дедушка сказал. Не клеймить, мол, ни в коем случае. И все. Посадил меня на коня, велел – как можно быстрее.
- Вероятно, речь идет об альтере вашего благородного сына, - вполголоса сказал Дижак.
- Вероятно, - согласился Урмавива. – Только ему-то что за дело? Или гороскоп…
Дижак громко кашлянул, показывая глазами на слуг. Те изо всех сил делали вид, что они ничего не видят, ничего не слышат, и вообще их здесь нет.
- Так, - сказал граф. – Эй, вы! Развяжите дона… как его там? Ах да, Алехаро. Развяжите дона Алехаро, накормите и… помойте его, что ли!
Когда слуги, рассыпаясь в любезностях перед юным дворянином, увели того мыться и ужинать, граф Урмавива выругался. Грязно, по-солдатски.
- Я не понимаю, - сказал он, и в голосе его звучало беспокойство. – Не понимаю, с чего столько внимания какому-то альтеру? Откуда столько разговоров вокруг клеймения? Сперва баронесса Костайль, теперь вот Тинкоса… Черт! – граф звонко хлопнул себя по лбу. – Я же совсем забыл про баронессу! Дижак, нужно срочно оповестить ее! Проследите, чтобы голуби были готовы.
Дижак успокаивающе махнул рукой.
- Уже, милорд. Я отправил их еще утром, как только рассвело. Ведь баронесса Костайль очень просила не медлить. Думаю, она уже в пути.
- И эта спешка, - пробормотал граф. – Столько хлопот из-за какого-то альтера… Мне страшно, Дижак. Мне кажется, что моему сыну грозит опасность… а я даже не знаю, с какой стороны ждать удара!
Дижак хмуро кивнул. Ему тоже было тревожно.
