Мишка
Если Рай существует, то он должен быть именно таким. Ласковый закат через свежевымытое окно ласкал лицо Людмилы своими теплыми лучами, и хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Август, её самый любимый месяц - уже нет пыльного сухого зноя, солнце уже не стоит так высоко, и не обжигает кожу, всякий раз, как ты выходишь на улицу. Август опытен, аккуратен, никогда не отвечает злом на её капризы, и иногда награждает чудесной вечерней прогулкой, или утренней свежестью. Но гостил он последние часы в её тихом и уютном пристанище. Август нежно и уверенно обнял ее сзади и потянул на заправленную постель. Он шепчет теплые приятности бархатным голосом. Людмила коснулась головой подушки и прищурилась, не отрывая глаз от заката за окном. Каждый уголок родительского дома был тщательно вымыт, каждый закоулок отдраен, потолок и стены побелены — теперь тут можно снова жить, также как и двадцать лет назад, когда она покинула это место. Сегодня она уснет в объятиях августа, а проснется — в объятиях сентября. Сентябрь — бестолковый глупый мальчишка! Он бессмысленно растратит всё, что оставил ей август, будет стремится по-началу походить во всем на него, а потом, постепенно станет отдаляться, погружаться в свои проблемы, потом бросит её, оставив на память разочарование, проблемы и холод. Да, был у Людмилы такой мужчина… Но был когда-то и Август.
Из сладкой дрёмы Людмилу вытащил визгливый лай её собаки. Недоразумение по кличке Чоп лаял на кого-то во дворе. Ну и Бог с ним, вчера соседские мужики за скромную плату отремонтировали её покосившийся от времени забор, и мелкий коротколапый корги не мог теперь вылезти за пределы ограды и навредить кому-либо. Людмила неделю наводила порядки в старом доме, и теперь ей чудовищно не хотелось вставать и покидать объятий этих сладких мгновений. Вдруг к лаю собаки подмешался детский крик. Людмила подскочила и, спотыкаясь о непривычные деревенские пороги между комнат, побежала во двор. Босиком она выскочила на лужайку перед домом и увидела как Чоп загнал в угол ограды какого-то мальчишку и, отчаянно виляя хвостом, звонко и противно лает на него, не давая уйти. Мальчишка машет на него руками и что-то кричит, но из-за визга Чопа этого почти не слышно.
- Чоп, фу!!! - крикнула Людмила и бросилась к возбужденному псу. Да уж, конечно, это, ведь, не овчарка Августа… в смысле — Егора, которая замолкала и вставала по стойке смирно по щелчку пальцев. Это недоразумение ей досталось в наследство от её последнего «увлечения». «Ну я же уезжаю… Мы же вместе его брали… Ты остаешься, а мне его не куда...» - мямлил тогда её последний парень. Людмила схватила собаку за шкуру и подняла в воздух.
- Я сказала «ФУ»!!! - дурным голосом взревела она. Собака-улыбака затихла и повернула морду к Людмиле. В глазах незадачливого корги читалось: «хозяйка, ты все перепутала, за шкирку нужно хватать этого нарушителя». Людмила поискала глазами — куда запереть животное и обнаружила распахнутый чемодан, который она накануне выбросила из дома вместе с остальным хламом. Чоп был тут же помещен внутрь и крышка закрылась. Затем девушка подскочила к мальчишке, чтобы убедится, что тот не пострадал.
- Цел? - встревоженно спросила она, протягивая свои руки к его рукам, чтобы убедится, что они не искусаны.
- Да… цел, тёть Люда… - мальчишка украдкой вытер глаза рукавом рубашки и махнул на калитку — я не знал, что у вас собака есть… Думал, зайду, постучусь, меня мама отправила.
- Тебя, ведь, Петя, зовут? — она видела пару раз этого мальчишку. Его мать — одинокая милая женщина, немного странная и медлительная. Она даже улыбалась как-то плавно. Их дом стооял на краю леса, метрах в пятидесяти от дома Людмилы. Пете было лет девять, мелкий, худенький, вечно взъерошенный. Людмила никогда не видела, чтобы он спокойно шел. Он, либо бежал вприпрыжку, либо быстро семенил с банкой молока, или пакетом творога.
- Ага, Пётр! - сказал тот. - Мама велела спросить, будете ли вы у нас брать молоко, или сметану, или творог. - Мальчишка старательно сделал ударение на последний слог в слове «творог».
- Буду — улыбнулась Людмила и потрепала мальчишку по взъерошенным волосам — И молоко, и сметану, и творОг!
- Хорошо! Я тогда завтра перед школой вам с утра занесу! Сегодня не пойду — уже вечер, опасно ходить.
- Это правильно! — согласилась Людмила, - беги домой, мало ли кто шатается по вечерам.
- Да не! У нас люди то спокойные все. - Отмахнулся Петя — просто в согре с прошлой осени мишка шатается. Его охотники подстрелили, так он теперь покоя не дает никому. То корову задавит, то собаку утащит. Пацаны знакомые по школе рассказывали, что видели его в лесу. Так он на них бросился! Еле убежали!
- От медведя убежали? - Людмила недоверчиво сощурилась.
- Да ранен же он! - раздраженно проговорил Петя. - Лапу он заднюю волочет, быстро не может двигаться. Вон, любой в селе расскажет, что это правда. Днем не показывается, а ночами ходит вокруг села. Его дыхание на сотню шагов слышно. Он хрипит, как простуженный.
Парень говорил очень уж убедительно, по спине Людмилы пробежал холодок. Хрипящий раненый медведь за околицей… Мечты о деревенском спокойствии начинали рушиться. И последний день августа уже не казался таким уж нежным.
- Так а что ж не добьют то его мужики? - спросила она, провожая Петю за ограду.
- Да ходили охотники, искали его. Что-то не нашли. Следов полно, а самого мишки нет. Да и не слышно о нем давно. А вот зимой опять может лютовать начать…
С этими словами Петя попрощался и быстро посеменил к своему дому. Через мгновение он перешел на бег. Людмила стояла пару минут, пока мальчишка не дошел до своей ограды и не скрылся за ней. И, ведь, не боятся же они детей одних отпускать, когда вокруг «мишка» бродит… Затем она вернулась к себе и вдруг услышала жалобный писк из чемодана. Про Чопа она уже и забыла. Извлекаемый на белый свет корги радостно и благодарно облизывал лицо и руки хозяйки, при этом бешено виляя хвостом. Людмила пристегнула поводок к его ошейнику и, направившись за ограду проговорила:
- Ладно, если наткнемся на медведя, я тобой им в него кину. И у меня будет несколько секунд чтобы убежать. - она посмотрела на собаку. Веселая морда того как бы отвечала: «Да, хозяйка! Как скажешь, хозяйка! Я буду только рад, хозяйка!». Людмила вздохнула и они вышли на вечерний променад. А ночью её покинул август, и сентябрь пришел с ночным кошмаром, в котором она слышала хриплое дыхание большого существа из соседней комнаты. Людмила просыпалась, но хрип снова слышался из-за занавесок, которые заменяли межкомнатные двери. И Людмила просыпалась снова. И снова...
Бестолковый сентябрь сменился безликими братьями октябрем и ноябрем. Они несли холод, распутицу, грязь, лёд и страх. Страх, который, было, покинул Людмилу в конце сентября. Её кошмары уже прекратились, жизнь вернулась в привычное русло. Она влилась в работу, которую выполняла удаленно. Как ни странно, она тут — в деревне — была такая не одна. Всё больше людей покидали города, стремились к спокойствию и деревенскому уюту, а интернет это позволял без отрыва от работы. Людмила даже нашла новых друзей. Молодая пара, молодожены, также работающие на фрилансе, зашли как-то к ней в гости познакомиться. Оказались очень милыми и они, порой, втроем проводили выходные. Жарили шашлык, выпивали легкие напитки, в общем, делали всё то, что обычно делают взрослые люди, когда им есть о чем поговорить. В тот день, когда порог дома Людмилы перешагнул октябрь, её вновь пригласила семейная чета Коневых — тех самых молодоженов — в гости. Но когда она в приподнятом настроении и упаковкой пива под мышкой допрыгала к ним домой по покрытой ледяной корочкой сельской дороге, то нашла их бледными и встревоженными.
- Ой, Люд… - Маша обняла её как обычно — ты уже слышала про это?
- Про что? - озадаченно спросила Людмила.
- Да у нас у соседей внука медведь задавил — откликнулся Виктор — муж Маши.
Соседи Коневых были обычными добродушными пожилыми людьми с небольшим хозяйством из коровы, да нескольких кур несушек. Внук их, подросток, приезжал иногда на каникулы, или в выходные. Обычный парень, вежливый, улыбчивый.
- Как — задавил? - выдохнула Людмила
- Ну как рассказывают — Маша была напугана, её руки дрожали. - Ни крови, ни ран толком. Пара огромных синяков на спине и шея сломана. А вокруг — следы медвежьи. Говорят, что тот подранок снова явился. Прямо за оградой на Саньку напал и «заломал».
Людмила ярко представила рассветное морозное утро, ты выходишь за ограду, а слева слышишь хрип. Поворачиваешься, а на тебя обрушивается трехсоткилограммовое чудовище, втаптывает тебя в грязь и ломает шею. А потом просто уходит, приволакивая заднюю лапу…
- Мужики, у кого ружья есть, сейчас лес прочесывают, пытаются найти зверя. В грязи следы в согре потеряли, но они в аккурат рядом с твоим домом проходили. У тебя Чоп не лаял ночью?
Людмила пожала плечами. Чоп ночью не лаял, но она помнила, как он во сне рычал. Это разбудило девушку и Чоп был подвержен поруганию, после чего замолк и снова стало тихо. Это было около двух часов ночи. В остальном была тишина. Не лаяли и соседские собаки. Если это было в такое время, то что делал Санька на улице в такой час. И что же это за медведь такой — просто задавил жертву и ушел?
Через несколько часов к соседям приехали родители Саньки. Послышался женский плач и Маша прижала ладони ко рту. Людмила, которая не была в состоянии выносить чужое горе, ушла к себе домой. Её проводили Виктор и Маша, хотя было понятно, что медведь ушел и на него сейчас охотятся вооруженные люди. Коневы настаивали, чтобы Людмила пока не найдут медведя пожила у них. Дескать — она совсем одна в доме, а двери для большого медведя — не преграда. Людмила согласилась, но решила, что придет к ним на следующий день. Она хотела проведать Петьку с его матерью, да тоже порекомендовать куда-то на время переехать. Слишком уж они близко от леса жили. Однако, мать Петьки, к удивлению Людмилы, только отмахнулась.
- Да я столько раз этого медведя видела ночами в окошко! Бродит себе спокойно, не трогает никого, встанет, носом поводит, да ковыляет обратно. На него уже и собаки не лают. Я его однажды от ограды камешками отогнала — он чесался об него, чуть не свалил. Поворчал, развернулся, да похромал себе в лес.
- Так он же Саньку задавил!!! - восклицала Людмила.
- Да ну! - отмахнулась Петина мать — следы у ограды говорят только о том, что мишка там был. Где это видано, чтобы медведь просто ударил человека, да шею ему свернул? Ради забавы что-ли? Это, ведь, не человек! Тут дело то нечисто может быть...
Время лечит любое горе, а также туманит память. Новый год немного разогнал мрачные мысли, старик-декабрь по-доброму помахал варежкой напуганным селянам и на его смену пришел январь. Людмиле это месяц напоминал молодого актера, который постоянно переигрывает, машет руками, кричит свои реплики не впопад и всех тормошит, чтобы радовались, плясали, пели, пили… Началось время поздравлений, гуляний по ночной деревне в гости друг к другу. Людмила за это время познакомилась практически со всеми в селе. Люди и вправду были хорошие, спокойные и приветливые. Она помнила, что и в детстве тут было также. Январь — хороший месяц, он Людмиле нравился. Январь дарил уверенность, что большая часть зимы уже позади, что нужно потерпеть еще чуть-чуть, а пока — ты можешь радоваться праздникам, общаться с друзьями, верить в будущее. Медведя после смерти Саньки всё-таки настигли. Охотники взяли его в полукольцо у края болота и подвергли шквальному огню. Они выпустили по нему несколько десятков пуль и дробных зарядов с расстояния менее тридцати шагов. Зверь заревел и потащил свою тушу через топи, пытаясь сбежать. А потом его рев прекратился и больше о нем никто не слышал. Одна из собак рванулась тогда за ним в погоню и потонула в трясине. Так и решили — медведь утонул в болоте. Но Людмилу это не успокаивало. Она, к стыду своему, хотела, чтобы было как в кино. Чтобы мертвого медведя на конных санях притащили к центральной сельской площади и показали всем, что он — мёртв. А так, как говорится — нет тела, нет и дела. Страшные сны снова начали ее посещать. Теперь медведь приходил уже не один. За прозрачными занавесками теперь проползал не только простреленный как решето зверь, оставляя на полу кровавый след. Порою, с ним приходил Санька с неестественно вывернутой шеей, порою, собака, что утонула вместе с медведем. Они стояли за занавеской в полной тишине под хриплое дыхание раненого медведя и смотрели на нее темными провалами на месте глаз. Людмила просыпалась в липком холодном поту и пялилась в дверной проем, с которого она уже давно сняла эти треклятые занавески, и с замиранием сердца ожидала, что вот-вот одна из предрассветных теней двинется с места.
- Тёть Люд! А как, вы говорите, его зовут? — Петька барахтался в снегу с Чопом, после того, как выяснилось, что Чоп — добрый и веселый пес, который очень любит играть с детьми. Да, собственно, неугомонный корги просто любил играть, не важно — с кем.
- Чопом — с улыбкой ответил Людмила, стоя на крыльце с чашкой горячего чая. - Тебя мама не потеряет?
- Не, не потеряет! Чопик! Это же как пробка для дырки в стене! - Петька весь в снегу стоял перед корги на коленях и чухал его морду.
- Как что? - не поняла Людмила.
- Ну если надо картину на кирпичную стену повесить, сверлят дырку, вбивают деревянную пробку, в нее — гвоздь. А на гвоздь вешают картину. Вот пробка эта — это чопик!
- Эвона как — протянула Людмила — А я всегда это ассоциировала с Частным Охранным Предприятием. Но пробка со вбитым в нее гвоздем ему подходит больше!
Январь заканчивался и подходил самый отвратительный месяц года. Людмила его ненавидела. Он представлялся ей длинноволосым седым стариком, одетым в какие-то лохмотья. Глаза его — темные провалы, рот без зубов. Он огромного роста, но ходит сгорбившись, опираясь на уродливый кривой посох. Он может подарить надежду того, что так всем надоевшая зима, наконец, заканчивается и наступает оттепель, но потом нашлет ледяные ветра и вырвет из вас надежду о тепле вместе с сердцем костлявыми пальцами! А потом, уходя, он будет хватать юный март за ноги, задерживая его, сам валяясь в канаве в грязи из глины и тающего снега. «Февраль, Людочка, самый мудрый месяц» - наставительно говорила ей в детстве бабушка. «Он многое знает, он прошел и сытую осень, и зимний голод — ему нужно определить, кто же увидит весну, а кто- нет». Бабушка выдумывала свои истории на лету и рассказывала их перед сном впечатлительной большеглазой девчонке, фантазия которой вплетала эти история в сны и реальность на протяжении всей её жизни. «И когда февраль уходит, он обязательно кого-нибудь заберет с собой...».
И Людмила хорошо помнила того маленького котенка, что жил на теплотрассе около школы. Она носила ему сосиски и кусочки сыра, что таскала из школьной столовки. Котик никому не был нужен, у всех уже были свои. А этот был обычный черно-белый, невзрачный. Она часто просила маму — забрать его к себе. На что мама резонно отвечала, что у них уже есть кот — Василий. Уважаемый зверь, член семьи и достойный охотник до мышей. И он точно не потерпит дома еще одного котенка. В тот день Людмила несла котику ароматный кусок курицы и уже предвкушала, как тот жадно будет его есть, мурлыча на всю округу…
На теплотрассе лежал свернувшись клубочком её котик. Под мягкой шерсткой Людмила нащупала твердое ледяное тельце. Теплотрасса перемерзла, где-то прорвало отопление, и котик не проснулся первого марта в тридцатиградусный весенний мороз.
И вот сейчас февраль, шатаясь, тяжело дыша и стуча в двери, ставни, ворота своим посохом, рыщет по улицам селян, проверяет - у кого заканчиваются дрова и уголь, кто плохо утеплил двери или окна, у кого погреб еще не промерз до самого дна, кто забыл закрыть колодец или укутать старыми ватниками водопроводную колонку? Он не позволить этим праздным лодырям и неумёхам счастливо встретить весну! Он покажет — какой может быть жестокой зима в самом её конце! А вот теперь еще и это известие…
В середине февраля, снедаемый горем и совестью, к местному участковому пришел пьянчуга Тимур. Тимурка — так его все называли — объявил, что тогда-то и тогда-то они с соседски пареньком Саней «обкатывали» старый мотоцикл Урал с коляской. Несложно догадаться — чем это закончилось. У старого, не видавшего ни одного техосомотра или толкового ремонта, драндулета отказали тормоза, и Тимурка с Саней перевернулись на придорожной насыпи. Когда Тимурка понял, что парень свернул себе шею, он, не ведая, что творит, притащил усопшего к ограде его бабки и деда, а сам сбежал и затаился. Подумать только, вся деревня тряслась из-за шатающегося за околицами медведя-подранка, а виною всему на самом деле — пьянство и разгильдяйство.
- Теть Люд! - Петька отряхнулся от снега — а мама говорит — у вас сани большие были когда-то! Ну, с горки кататься! А дадите?
- Да, были где-то… - Людмила задумалась, вспоминая, где могло завалятся это старьё — в сарае, скорее всего. Дам, если найду. А где ты кататься собрался?
- А у нас за домом в согру на днях на снегоходах проехались. Сейчас по этим следам до низа согры можно так классно скатиться!
- Ну ладно! Заходи завтра, я найду санки — улыбнулась Людмила.
Через час утренних поисков Людмила уже пожалела, что пообещала Петьке санки. Они, действительно, оказались в сарае. На полу. А на них был навален пласт тридцатилетней истории её семьи! Тут было решительно всё. И крыло от ГАЗ-69, и половинка школьного глобуса, и прялка, и еще одна прялка, ди-джейский диско-шар, сделанный из осколков разбитого зеркала, люк от канализации и отрезок рельса. В общем, всё то, без чего невозможно прожить честному деревенскому человеку. Вся в грязи, пыли, вспотевшая и, одновременно, замерзшая, Людмила с ликованием потянула за веревку старые конные сани с чугунными полозьями. Она не припоминала, чтобы когда-нибудь сама каталась на них, но помнит, что они были популярны у ее сверстников. Они часто просили взять их на день-два. Родители без вопросов давали сани по первой просьбе на радость подросткам. Санки хрустнули, отрываясь от промерзшей земли и девушка ощутила их запредельную тяжесть. Вокруг стояла пыль, изо рта Людмилы вырывался пар. Вдруг она увидела на полу какой-то зеленый предмет. Бабушкина авторучка. Девушка ее хорошо помнила, ею бабушка записывала рецепты, делала заметки в календариках. В детстве эта зеленая перламутровая ручка напоминала ей волшебную палочку. Людмила подняла её, повертела в руках и сунула в карман. Какая-никакая, а память о бабушке. В этот момент ей представился седой старик, что подглядывал за ней в щелочки сарая своими бездонными глазами. Она передернула плечами и потащила сани к выходу. Вечером должен был наведаться Петька за обещанным раритетом.
- Да как же ты с такими огромными санищами то справишься? - спрашивала Людмила у пытающегося сдвинуть с места чугунные старые сани Петьки. - Давай-ка — вместе!
Они дотащили сани до согры, что начиналась за домом Петьки и Людмила, взглянув вниз, присвистнула.
- Петь, а, может, не надо? - с сомнением проговорила она - по-моему — это опасно, как минимум. Твоя мама меня на ремни порежет если что случится.
- Да я сто раз тут катался на своих санях! - отмахнулся Петя и уже подтаскивал сани к началу склона.
- А что случилось с твоими санями? - встревоженно проговорила Людмила.
- Да я на них в дерево въехал, они и сломались! - откликнулся Петька и уже начал съезжать вниз.
- Э-э-э! Погоди! - Людмила отчаянно потянула руки вслед ускользающим саням, но смогла только схватить веревку, которая увлекла ее вслед за стремительно набирающими ход тяжеленными санями. Людмила упала на живот и с вытянутыми вперед руками понеслась вслед за восседающим верхом на конных санях Петькой. Они лихо въехали в лес на глубину почти в сто метров и остановились — Стой, Петька…
- Тёть Люд! Вот вы же всё испортили! Вы же прям как якорь! Давайте в следующий раз вы на сани сядете! - Петька развернулся и смотрел на Людмилу, которая с полным ртом снега, все еще лежал за санями, вытянув руки вперед.
- Нет, Петька! - строго ответила та, выгребая снег из-за пазухи, коего набилось в куртку чуть ли не столько же, сколько весила она сама — твоя мама нам обоим голову оторвет! Так и разбиться не дол…
Она не договорила. Из чащи леса послышался хруст веток и низкий рык. Этот звук не походил на рычание живого существа. Скорее, это был предсмертная агония больного туберкулезом. Крик через хрип и сипение. Одновременно с этим начиналась метель. Ветер подхватывал сухие мелкие кристаллики снега и хлёстко бросал их в лица незадачливых искателей приключений.
- Петька… - Людмила поднялась на ноги и протянула руку к мальчишке. Тот стоял, раскрыв рот, и глядя куда-то в лес. - Петька, ты это слышишь?
- Тёть Люд… Тёть Люд, это чо, а? Чо это, а? - бормотал тот. Значит, ей не показалась.
- Петя, бежим, мой хороший, бежим, Петя… - ласково и уверенно проговорила Людмила.
Она потянула за собой Петьку и рванула в гору, с которой они скатились. Но ноги вязли в снегу и они падали через каждые три шага. Это было как в страшном сне, когда ты пытаешься убежать, но ноги не слушаются, вязнут как в вате. Людмила оглянулась, хрип и рёв слышался всё ближе. Она тяжело дыша, буксовала ногами и левой рукой в предательском снегу, правой же она тащила за собой ребенка, который тоже барахтался в снежной каше как древесный жучок в опилках.
- Помоги… Помогите! - отчаянно попыталась крикнуть Людмила, но горло её пересохло и из него вырывался только сдавленный хрип, она попыталась по-девичьи завизжать, но только закашлялась — Петька! Кричи, Петя!
- Помогите! Медведь! Помогите! - звонко на всю округу завопил мальчишка! Ветер сорвал с его головы шапку, и волосы рассыпались на ветру, смешиваясь с мелким снегом. Лицо его побледнело, глаза выглядели тёмными и безумными на худеньком лице, он глядел куда-то назад, в снежную тьму, наступающую им на пятки. Он закричал снова.
«Хорошо» - подумала Людмила. Их сейчас услышит его мать, она позовет на помощь, у нее есть телефон тех охотников... она им позвонит, ах, черт! Это все очень не быстро!!! Метель все сильнее заносила округу, надвигался полный мрак от снега, идущего плотной стеной, и тут они увидели Его. Подгребая передними лапами и с дребезгом хрипя на каждом выдохе, мотая головой как умалишенный он быстро полз к ним по рыхлому снегу. Обе задние лапы бессильно волочились за ним следом. Клочкастая грязная шерсть полностью не покрывала тело. В нескольких местах она свисала лохмотьями, обнажая загнившие раны с сочившейся сукровицей. В черных бездонных глазах горел пожар безумия и боли. Отмороженные уши, отстрелянный наполовину нос, кусок сломанного ребра торчал из плохо зажившей раны на боку. Зверь как пловец в стиле баттерфляй скачками приближался к ним. Тощий, огромный, бесформенный, голодный и окончательно обезумевший от страданий. Людмила прижала Петьку лицом к себе левой рукой, а правой шарила по карманам в надежде найти — чем защититься. В кармане оказалась только авторучка. Она прижалась спиной к дереву, вытянула вперед руку, вооруженную маленькой пластмассовой палочкой и зажмурилась. Ветер ревел громче медведя. Сквозь завывания стихии послышались ружейные выстрелы, но слишком далеко — не успеют. Они стреляли в воздух на ходу, пытаясь спугнуть медведя, но этого медведя уже нельзя было испугать ничем. Все самое страшное с ним уже произошло. Им движет только безумие и голод. Голод, который он сейчас утолит последний раз в жизни…
Ветер внезапно стих. Все ближе слышались голоса. Над головами Людмилы и Пети трещали замерзшие ветки деревьев. В сотне шагов от них в воздух взлетела осветительная ракета - как призраки затанцевали тени деревьев под её холодным колдовским светом. Секунды потянулись вялыми бесконечными нитями. Людмила вспомнила, как её бабушка пряла пряжу на одной из тех прялок, что она нашла накануне в сарае. Услышала гудение колеса и скрип приводных шнуров. Видела как в старых натруженных руках скользит с сухим шуршанием шерстяная нитка. Долго. Бесконечно. Теперь она слышит знакомый лай! Чопик! Послышались растерянные и встревоженные голоса. «Ищи, Чоп, ищи!». Их ищут. Петька развернулся и с испугом смотрит на хрипящую голову медведя. Тот все еще силился грести лапами, словно крот, но что-то не давало ему продвинутся вперед. А Людмила в этот момент смотрела поверх распластанного на снегу чудовища. Она видела прозрачные светлые серые глаза на остром бледном лице. Короткие волосы с пепельной сединой. Тонкие губы искривились в ухмылке. Он смотрел в глаза Людмиле с вызовом и насмешкой. Она одними губами прошептала его имя. Глаза того блеснули ледяным всполохом. Простое серое пальто расстегнуто. Она видела длинный шарф, намотанный на его шею в несколько раз. В левой руке он сжимал Петькину шапку. Локтем правой - упирался о колено той ноги, которая стояла на задней лапе медведя. Обутая в огромный сапог, она не давала сдвинутся зверю с места. Он перевел взгляд на вытянутую в его сторону авторучку, зажатую в дрожащих замерзших пальцах и расплылся в веселой улыбке, обнажив белые как фарфор зубы. «Ты забыла сказать заклинание» - услышала Людмила откуда-то издалека насмешливый шёпот незнакомца. Он бесшумно бросил в их сторону шапку, наклонился к голове медведя, взял её за верхнюю челюсть обоими руками, и с пугающей лёгкостью дернул на себя. Людмила вздрогнула от мерзкого хруста. Голова медведя с глухим стуком упала обратно. Из пасти на снег брызнула кровь, кажущаяся чёрной под светом ракеты. Измученное животное затихло навсегда. Незнакомец выпрямился во весь свой громадный рост, подмигнул Людмиле, развернулся и пошагал в сторону леса. Через несколько шагов он остановился и махнул рукой в сторону приближающихся криков, привлекая охотников. Затем снова отвернулся и растворился во тьме. Снова началась метель, но голоса спасателей были уже совсем рядом. Кто-то крикнул: «Они тут, я их вижу!». Сквозь ветки начали пробиваться лучи фонарей. Впереди всех по снежному целику к ним с веселым лаем двигался Чопик, ведя за собой охотников.
- Тёть Люд… Тёть Люд, а что с ним? А? Что с ним случилось, а? - лепетал Петька не сводя глаз с безобразной медвежьей морды.
- Когда Февраль уходит, он всегда кого-то забирает с собой. - Людмила вернула Петькину шапку ему на голову и добавила — Завтра весна.
Петька растрепал всей деревне, что медведь героически был заколот авторучкой в глаз твердой рукой тёти Люды. Разум ребенка благоразумно стер из памяти весь ужас той ночи, заменив его на увлекательное приключение. А сама Людмила на расспросы охотников только и сказала, что медведь умер сам, от ран и голода. Просто пришло его время. Теперь она в страшных снах видит не медведя, а ледяную улыбку на бледном лице, видит ту лёгкость, с которой были завершены страдания несчастного существа, видит, как седой и высокий незнакомец растворяется во мраке леса одновременно с погасшей осветительной ракетой. И до сих пор она с содроганием ждала последних чисел февраля, и, только проснувшись первого марта от тревожного бесконечного сна, обзвонив всех близких и друзей, и убедившись, что всё хорошо, страх постепенно отступал. И тогда его место заполняла радость от прихода долгожданной весны. И март снова дарил ей 11 беззаботных месяцев жизни.
