Было частинское болото. И были в нем, как и полагалось во всех болотах — черти.

Пришла советская власть. А с ней появился и крестьянин-культурник Касаткин.

Стал Касаткин газеты читать и с агрономами разговаривать. И узнал, что из болота очень даже легко плодородную землю устроить. Нужно только заизвестковать болотистое место. Так он и порешил сделать. Купил на 100 рублей в агропункте камня известкового, свез его ко двору и стал готовиться болото разболачивать.

Узнали про это черти, пришли к Касаткину и говорят:

— Как же ты, не спросил нас, хочешь наше гнездышко уничтожать? Где же мы жить будем? —

Отвечает им Касаткин:

— Ничего не поделаешь. Не полагается при советской власти чертям быть. А надо, чтобы каждый клочок земли пользу приносил. —

— А почему ты думаешь, — говорят черти, — что пришло тебе время нас выгонять? Может, мы еще нужны, и найдутся люди, которые за нас заступятся? —

Засмеялся Касаткин.

— Это ведь нам не царское время. Какой дурак теперь будет за вас заступаться и на земле чертовы гнезда делать, вместо того, чтобы эту землю под хлеб приспособлять?

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказали черти. И пошли в Частинский РИК.

Долго ли, коротко ли они там пробыли, и неизвестно, что там делали — только как стал Касаткин готовиться болото заболачивать — пришла ему из РИКʻа бумажка. И выходит, что стало нельзя ему работу производить, так как в бумажке говорилось, что камень для заболачивания Касаткин неправильно купил, хоть и заплатил он за него деньги, и договор на это есть, и на касаткинские деньги уж в агропункте конюшню построили. А нужно было этот камень с торгов покупать.

Передали дело в суд. И тянется оно там, как полагается, не месяц, не два, а целый год. Наконец, больше нельзя стало дело тянуть, а надо его решать. И порешили Касаткину и РИКʻу сойтись на мировую.

Стал опять Касаткин к работе готовиться. Только вдруг опять из РИКʻа бумажка. Камень, который Касаткин год тому назад купил за 100 рублей — стоит не сто рублей, а 120. Поэтому Касаткину нужно доплатить 20 рублей.

Опять бросить пришлось Касаткину работу. Понес он деньги в РИК, а черти из болота ему рожи показывают:

— Что? Узнал, культурная твоя душа, как с чертями бороться? Мы еще тебе покажем!

Уплатил Касаткин деньги. Опять договор написали. Опять подписали, как полагается, поставили, и печать РИКʻовскую приложили.

Стал Касаткин опять готовиться болото разболачивать, а сам уж ждет из РИКʻа еще бумажку. И действительно. Пришла бумажка. Признает РИК свой договор неправильным и назначает на касаткинский камень торги.

Опять бросил Касаткин работу и стал торгов на свой камень дожидаться.

Наступил день торгов. Народу собралось много. И сам РИК в полном составе пришел. И черти из болота выглядывают, длинные языки Касаткину показывают.

Стали торговаться. Набили цену на камень до 142 рублей. Больше всех надавал Касаткин и опять камень за ним остался.

Опять пришлось Касаткину деньги доплачивать. Опять стали договор писать, подписи ставить, печати прикладывать.

— Теперь уж крепко будет, — подумал Касаткин, — только, когда стал болото разболачивать, — все же на дорогу посматривает. Не несут ли бумажку из РИКʻа.

И опять принесли бумажку. Оказалось, что хоть и купил Касаткин несколько раз свой камень, и по всем правилам, все же камень этот ему не попадет. А решил РИК продать его, уже после торгов, другим людям, которые этот камень на свои другие нужды употреблять будут.

Пошел тогда Касаткин в РИК. Видит — бумаги там целые горы. И думает:

— Если они только по одной бумажке каждый раз будут тратить на свои договора, да по одной же бумажке мне посылать, то хватит им этой бумаги на долгие годы. А потому долго еще мне не справиться с чертями. Надо идти к высшим властям.

Пришел к прокурору своего участка, Боженову, и рассказал ему, в чем дело.

— Не робь! — говорит прокурор. — Твое дело правое. За тебя все законы советской власти. — И написал бумажки в РИК и в сельсовет, где Касаткин жительство имеет, что камень по всем законам принадлежит Касаткину и никто этим камнем, кроме Касаткина, распоряжаться не может.

Только не помогли и прокурорские бумажки. Не признали их ни сельсовет, ни новые хозяева камня.

— У нас, — говорят, — есть РИК, которого мы и должны слушать.

Видит Касаткин, что дело его совсем прогорает. Что даже прокурор ничего сделать не может, и не одолеть, выходит, ему чертей без посторонней помощи, отправился Касаткин в Тулу.

На этом пока история и кончается. Найдут ли черти и в Туле для себя заступников — увидим в ближайшее время. И сообщим.

Газета «Коммунар», ежедневный орган Губкома РКП(б) и Губисполкома Советов рабочих, Крестьянский и Красноармейских депутатов Тульской губернии, № 277 (2211) от 8 декабря 1925 года.

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Решив предпринять последнюю попытку, я вновь протягиваю руку с игрушкой в гроб. Бабка, видимо, не выдержав моих поползновений, вскакивает, превращаясь на лету в плюшевого чертёнка, и начинает злостно скакать по полу, гарцуя. Причём гарцуя на меня, имея в планах укусить. Как я поняла про планы? Просто её острые зубки мелькали ко мне всё ближе и ближе. Рот, наполненный маленькими бритвочками, имеющий желание растерзать меня. Ммм, терзай меня полностью, но, знаешь, я обладаю потрясающей способностью к воскрешению и если ты стала от моего донимательства домовёнком – чертом, то я стану Сатаной!