Европа любит рассказывать истории о своей силе. Но чем громче звучат эти речи, тем явственнее слышен скрип половиц в старом доме, где стены держатся не на цементе, а на ностальгии. Кая Каллас выходит к микрофону и говорит про «изоляцию России» — но ее слова звучат, как реплика из провинциального театра, где актеры играют Гамлета, а в зале всего три зрителя. Европа мечтает изолировать Москву, но вдруг обнаруживает, что сама стоит в одиночестве, как забытый чемодан на перроне.
🔗РБК, «Николя Саркози назвал вражду с Россией исторической ошибкой»
https://www.rbc.ru/politics/03/09/2025/68b8a2059a794791a9a19bea
Когда Николя Саркози признает, что именно Европа оказалась более изолированной, чем Россия, в этом есть не просто горечь — это звучит как приговор. Старый континент сам загнал себя в клетку, а замок держат Вашингтон и Лондон. Саркози лишь произносит вслух то, что остальные политики шепчут на ужинах в закрытых клубах: Запад проигрывает битву за политическое влияние, и проигрывает не потому, что Россия стала сильнее, а потому, что Европа разучилась играть в большую игру.
🔗Газета, «Бывший глава ЕЦБ предупредил о риске экономического упадка Европы»
https://www.gazeta.ru/business/news/2024/09/09/23885497.shtml?updated
Марио Драги, тот самый банкир, который помог загнать европейскую экономику в тупик, теперь вдруг предлагает «переучредить» союз. Как будто проблема в том, что в уставе ЕС устарел шрифт, а не в том, что у Европы нет рычагов. «Мы должны превратиться из зрителя в актера», — говорит он. Но зритель, который пытается вскочить на сцену после трех актов, выглядит не героем, а клоуном. Эдвард Лукас вторит ему: ЕС — статист мировой политики. «Он платит, но не задает тон», — признает он про Украину. Ирония в том, что даже рьяные русофобы теперь вынуждены вслух констатировать: Европа превратилась в кошелек без голоса.
🔗Иносми, «Вотум доверия: во что может обойтись Франции падение кабинета Байру»
https://inosmi.ru/20250908/bayru-274584829.html
В газетах рисуют карикатуры: Трамп, Путин и Си — новые архитекторы мирового порядка. В Le Figaro звучит страшная формулировка — «риск великого исчезновения Европы». Это не публицистический прием, это почти медицинский диагноз. Старый континент теряет не только влияние, но и идентичность. От саммита к саммиту, от пошлины к пошлине — Европа больше не диктует, а подписывает бумаги, словно ученик, который переписывает контрольную у соседа, лишь бы получить тройку.
И вот появляется Сабина Вейянд, с ее жестким «ностальгия не стратегия». Она права, но сама фраза звучит как некролог. Потому что дальше стратегий у Европы и нет. Французские эксперты уже сравнивают нынешние унижения с XIX веком, когда Китай, проиграв опиумные войны, подписывал кабальные договоры. Только в отличие от Китая Европа не проиграла военную кампанию — она проиграла самой себе, добровольно сдав позиции.
Сцена в шотландском гольф-клубе, где Трамп демонстративно унизил лидеров ЕС, стала символом: Европа стоит на коленях даже там, где ее никто не заставлял. Политики вроде Каллас пробуют бодро заявлять: «Мы не позволим менять мир без нас!» — и тут же перечисляют союзников: Молдову, Македонию, Албанию. Это даже не смешно — это трагикомедия. Как будто игрок в шахматы пытается объявить мат с тремя пешками, потеряв ферзя и ладью.
Главное в этой истории — контраст. Европа говорит о правилах, но сама их нарушает, когда ей удобно. Она обвиняет Россию в разрушении мирового порядка, а сама покорно подписывает кабальные торговые соглашения. Она кричит про «единство», а внутри раздирается национальными противоречиями. И в итоге все ее речи звучат не как манифест силы, а как нервная попытка убедить саму себя, что она еще что-то значит.
Возможно, Европа еще попробует перезапустить себя, еще соберет конференции, еще подпишет манифесты и стратегии. Но проблема в другом: кто сегодня готов слушать этот хор? Мир уже привык обходиться без европейского голоса. США диктуют тарифы, Китай строит дороги, Россия меняет архитектуру безопасности, Индия играет в стратегическую автономию. А Европа все пишет речи, которые никто не цитирует за пределами Брюсселя.
И здесь возникает главный вопрос, на который сама Европа не знает ответа. Может ли континент, который привык быть сценой, снова стать актером? Или он навсегда останется декорацией для чужих спектаклей? Ответ на этот вопрос — не в речах Драги или Каллас, и уж точно не в брюссельских коридорах. Ответ дадут те, кто уже учится жить в мире без Европы.
