Авторские истории

Электронные мозги робота после вчерашнего раскалывались, что называется, пополам, а во рту была настоящая пустыня.

— Проснулся, – сказала Татьяна и улыбнулась. — Орал вчера как благой. Людям спать не давал.

Витя впервые со дня своего появления на свет божий почувствовал себя человеком. Что-то живое зашевелилось в его электронном нутре.

В избе было душно, но уютно. Бревенчатый простенок между окнами украшали чёрно-белые фотографии. В русской печи, изредка потрескивая, гудел огонь. Таня пекла блины, поглядывая на Витю. Пахло дымом и жжёным маслом.

— Вот возьму и сдам тебя в сельпо по гарантии, — захихикала женщина. – Скажу Петровне, что брак продала.

— А что я вчера вытворял-то? — спросил полуголый Виктор, лёжа на полатях под потолком.

— Ой, лучше не спрашивай!

Виктор отключил внешнее зрение и прокрутил в электронной памяти записи вчерашнего вечера. Он увидел пьяные лица мужиков у входа в дом культуры, потом танцы на деревянной сцене под музыку из 90-х, а после драку возле дровяника. Виктор пересмотрел запись несколько раз, благо его внутренний компьютер позволял это сделать.

"Кажется, я превращаюсь в человека, — подумал мужчина-андроид. – Забавно, но мне нравится этот абсурд".

Наконец, он спустился и сел за кухонный стол.

— Ну, что сидишь, как сыч? Хоть поговорил бы со мной. Вообще-то, я тебя для этого и купила. А ещё тачку садовую чуть не сломала, пока тянула тебя коня такого до избушки.

— Дурно мне...

— Сейчас, подожди.

Таня встала из-за стола и вышла в сени. Через минуту женщина вернулась с литровой банкой в руках.

— Пей.

— Что это? — удивился Витя.

— Рассол огуречный. Выпей, легче станет.

Мужчина поднёс банку к губам и начал жадно пить. Его искусственные потроха забурлили от терпкого рассола.

– Ну как? — засмеялась Татьяна. — Ну ведь легче?

— Пока непонятно. Кисло очень.

— Завтра в ЗАГС поедем в райцентр на утрешнем автобусе, а после, на огород, гряды копать под огурцы. И никаких возражений. Отказы не принимаются. Понял меня, электронная башка?

— Да понял я, понял.

— Я тебя ещё с мамой познакомлю, но позже.

* * *

Солнце светило так, что плавился рубероид на крышах избушек. Виктор копал грядку, а Таня мыла помидоры в эмалированном тазике, сидя на деревянных ступеньках.

"Да лучше бы я на конвейере сдох, – думал робот, — чем копать эти дурацкие грядки".

Таня изредка поглядывала на своего электронного избранника и подмигивала ему.

"Не понимаю я этих людей. Ну зачем себя так истязать? Ведь овощи продаются в любом захолустном сельпо".

— Я по твоему лицу всё вижу, — сказала Татьяна. — Если бросишь лопату — отформатирую. Ты понял меня? Будешь потом как телевизор ламповый.

Вечером Таня истопила баньку и купила пиво с сухариками. Они сидели под раскидистой кроной черёмухи и наслаждались деревенским закатом.

"А всё же человеческая жизнь ни такая уж и плохая", — думал Виктор, вдыхая ароматы лета и обнимая распаренное тело Татьяны.

* * *

— Танька! — послышался женский голос в утренней тишине.

Виктор вскочил с кровати в одних трусах и подбежал к окну.

– Женщина какая-то в красном, — произнёс робот-андроид. — Стоит за воротами. Может, продаёт чего?

— Так это ж мама приехала из соседней деревни! — обрадовалась Таня. — Она каждое воскресенье здесь.

Таня накинула на себя халат и выбежала во двор, чтобы открыть калитку.

"Мама, – призадумался Виктор, сидя в стареньком рваном кресле. — Стало быть, тёща моя, будущая".

— Бог ты мой! – воскликнула женщина, войдя в избушку. — Это ещё кто?

— Витенька, — сказала Таня и села к роботу на коленки, положив руку на шею. – Андроид он, в сельпе купила.

— Ты меня, дочь родная, в могилу сведёшь раньше времени. Это ж надо такое удумать. Робот он, что ли?

— Ну робот, конечно. Он такой классный, мамочка. Никогда слова поперёк не скажет. Заботливый. Весь огород перекопал.

— Тьфу на тебя! Ты бы лучше живого мужика себе нашла. Мало, что ли, их в деревне? Вырастила дуру.

— Мама, он хороший.

– А как у него там? — женщина сделала жест глазами.

– Да всё у него там как надо. Ну к чему, мама, такие вопросы?

"Не нравится мне эта тётенька, — думал Виктор, сканируя лицо будущей тёщи. – И ведь дочка-то поди такая же будет в старости. Да... попал по глупости. Лучше бы на заводском складе лежал. Целее бы был".

— Ладно, доченька. Коли так получилось, то давай-ка отметим мы это дело. Киборга своего в сельпо отправь, а мы пока салатик нарежем, да картошки отварим.

Через полчаса стол был накрыт. Наши герои поднимали рюмки за знакомство.

— Ты смотри у меня, — сжав руку в кулак, сказала захмелевшая женщина. — Таньку обидишь, я тебя лес валить отправлю. Таня — девка хрупкая, ранимая.

"Ранимая? — думал Виктор, глядя в мутные глаза будущей тёщи. — Да это же настоящий бульдозер, а не женщина. Ой, чувствую, что мой искусственный интеллект на пределе. Ну как такое можно переварить?"

Застолье происходило мирно. Когда бутылочка кончилась, Виктора отправили за второй. В конце мама захмелела и схватилась за лопату. Она бегала по двору за Виктором и кричала, что не отдаст доченьку. Потом грозилась, что вырвет из него центральную микросхему и спалит её в банной печке. И что-то там ещё про захват машинами человечества. Когда обессиленная женщина завалилась на траву и захрапела, Виктор присел на берёзовый чурбак.

"Нет, они никогда не примут нас в свою семью, — думал мужчина-андроид, наблюдая за тем, как заходит солнце. — Мы не станем людьми".

* * *

Утром Прасковья Владимировна, так звали будущую тёщу Виктора, улыбалась и вела себя прилично.

— Давай, Витенька, ешь, — приговаривала она, гладя его по голове. — Я вот пирожков с груздочками напекла, чайку заварила.

"Страшная женщина, — думал Виктор, пережёвывая пирожок искусственными челюстями. — Вчера хотела убить, а сегодня прям сама милота. В моих алгоритмах нет ответа на такие перемены в поведении".

— А кто старое помянет, тому глаз вон, — сказала Прасковья. — Ешь, Витенька. Ешь, милок.

— Ну мама, — нервничала Татьяна. — Витя же не инвалид. Он и сам всё может сделать. Ты забыла, что он робот?

"А всё же хорошо вот так посидеть, — думал Виктор, поглядывая на женщин. — Без драк, без скандалов. Чисто по-человечески".

День подошёл к концу, и Прасковья Владимировна, собрав сумки, отправилась на остановку, чтобы попасть в свою деревню.

* * *

— Ты знаешь, мама, — сказала Татьяна в трубку телефона, склонившись над морковной грядой. — Какой-то он всё же не такой. Уж слишком покладистый и добрый.

Виктор сидел в деревянном сортире и слышал каждое слово Татьяны. По силиконовой щеке покатилась искусственная слеза.

— Пожалуй, сдам его в сельпо, пока не прошло 14 дней со дня покупки, и привезу из райцентра вариант поинтересней. Девчонки с фермы, говорят, что в универмаге на Гагарина можно новую модель прикупить.

"Не такой? — подумал Виктор. — Она так говорит, как будто я вещь и меня можно просто обменять. Впрочем, права Танька. Я действительно вещь, а она человек".

Виктор пнул деревянную дверь сортира и выскочил наружу.

— Витька! — воскликнула Татьяна. — Я же тебя в сельпо по хлеб отправила.

— Бессердечная, — сказал дрожащим голосом мужчина-робот. — А я ведь поверил тебе. Думал, у тебя намерения серьёзные.

Он толкнул плечом калитку и вырвался за ограду.

— Витенька! — кричала Татьяна вслед убегающему роботу. — Вернись, Витенька!

Робот бежал по центральной улице и думал, что люди жестоки. Мчался словно псих, которому удалось покинуть территорию лечебницы.

Виктор на ходу посмотрел в сети, где находится сельпо. Нужно было преодолеть восемьсот метров по прямой, чтобы попасть в магазин. Через минуту он увидел ржавую вывеску и остановился, чтобы перевести дух. Батареи была сильно разряжена.

— Верните меня назад! — закричал Виктор, ворвавшись в торговый зал магазина. — На фабрику. На склад. Да куда угодно верните. Я не хочу быть человеком.

Вдоль прилавка стояли бабульки с авоськами. На весах лежал кусок варёной колбасы. Пышногрудая продавщица Петровна смотрела на Виктора невозмутимым взглядом.

— Мужчина, разве вы не видите, что я занята? И у нас тут, вообще-то, очередь.

Виктор, поразмыслив секунду-другую, встал в самый хвост и принялся ждать. Любопытные старушки то и дело поворачивали свои головы, облачённые в пёстрые платки, чтобы воочию разглядеть наглеца. Очередь двигалась медленно, потому как каждая пенсионерка считала своим долгом рассказать о погоде или про то, что сегодня показывали по первому. Наконец, когда старушки покинули магазин, продавщица обратилась к Виктору: — Мужчина, что вы хотели вернуть?

— Себя, милая женщина! Себя я хотел вернуть. Не желаю становиться человеком.

— У вас чек кассовый имеется?

— Нет у меня ничего, кроме горя и непонимания.

— Ну, тогда приходите в следующий раз.

— Я больше так не могу! — воскликнул Витя и выскочил в дверь.

Он бежал по щебёнчатой дороге не оглядываясь. Искусственные слёзы текли по искусственным щекам.

"Мой электронный разум неспособен это понять. Люди слишком жестоки".

Он бежал, и ему не хотелось останавливаться, хотелось просто бежать и не думать ни о чём. Внезапно Витя увидел, как по деревне несётся старенький жигуль, а на дорожном полотне сидит ребёнок.

"Сшибёт, гад такой!"

В последний момент робот бросился под колёса и успел схватить ребёнка. От удара Виктора отбросило, на мгновение пропало электронное сознание. Когда мужчина-андроид пришёл в себя, то увидел искреннюю детскую улыбку. Малыш сидел на груди и тыкал пальчиком в лицо своего спасителя.

— Ты живой! Я здорово испугался за тебя, дружок.

Одежда Виктора была порвана, а из правой руки торчала стальная кость.

— И всё же я хочу стать человеком, — произнёс мужчина-андроид, увидев очаровательную улыбку. — Знаешь, твоё довольное личико, дружок, стоит того, чтобы жить.

Через минуту вокруг собрались люди. Кто-то кричал, что нужно срочно вызвать скорую. Кто-то снимал всё на телефон.

— Настоящий герой! — раздался возглас из толпы. — Надо его на доску почёта повесить в ДК.

— Храбрый мужчина, — сказала бабулька в пёстром платке. — Не струсил, спас ребёночка.

— Прости меня, Витенька! — прозвучал до боли знакомый голос. — Прости, я была не права. Это мне нужно учиться человечности.

Таня упала на колени, обняла Виктора и заплакала. В толпе кто-то начал хлопать в ладоши. Через секунду это уже были настоящие аплодисменты. Такие аплодисменты можно услышать разве что в театре. Хлопал даже местный пропойца, который только что проснулся, лёжа на траве рядом с завалинкой дома.

— Я испугалась, милый. Ты так рванул, что мне пришлось остановить попутный трактор, чтобы догнать тебя.

— Я тебя прощаю, – улыбнулся Виктор. — И Прасковью Владимировну тоже прощаю. Я вас всех прощаю.

— А руку мы твою обязательно отремонтируем. Завтра же пойду к электрику нашему и узнаю, что к чему.

— Ты хорошая, Таня, — сказал Виктор и прикоснулся ладонью к её щеке. — Но для нас обоих будет лучше, если ты найдёшь себе человека, который полюбит тебя. А сейчас мне пора идти. Знаешь, кажется, я нашёл своё предназначение.

Виктор поднялся на ноги, стряхнул дорожную пыль и пошёл по обочине слегка прихрамывающей походкой. Таня сидела с открытым ртом, провожая его взглядом. По румяным щекам текли слёзы.

— Стой! — наконец воскликнула женщина. — Я ведь на тебя всю зарплату потратила и даже больше. Немедленно вернись!

Виктор слегка ускорился, а потом рванул, что есть мочи и уже через секунду исчез, занырнув в переулок.

Так больше в деревне Витьку-андроида и не видели. Бабушки в магазине поговаривали, что Витька теперь работает спасателем в райцентре, но это не точно. А Татьяна через год вышла замуж за местного лесника, а позже родила ребёнка. В общем, жизнь её сложилась как нельзя лучше.

Вот такая история, друзья, приключилась в небольшой сибирской деревушке. Хотите — верьте, хотите — нет.

– А есть люди, сознание которых, как плодородная земля под паром, хорошо удобренная пеплом, будто по созревшему урожаю огнеметом прошлись...

Гриша:

– Звучит, как травма.

Шульц(кивая):

– Так и есть, скажем: были у человека серьезные отношения, да сплыли – подступило глубокое разочарование, и синим пламенем выжгло в его душе не только прежнюю любовь, но и все мысли и идеи почерпнутые от нее, которые уже и всходы давали, и вот это все идет нахер, и остается блаженная и плодородная пустота.

Гриша:

– Ну и что тогда делать?

Шульц(зевнув):

– По новой засевать...

В бар зашла молодая женщина с пустым отстраненным взглядом, фиолетовыми кругами под бездонными очами, и густой шевелюрой, покрашенной в пепельный цвет.

Шульц(обращаясь к женщине):

– Милочка, вы нам подходите.

Женщина(брезгливо):

– А вы мне нет.

Шульц(вздохнув):

– Случается так же, что плодородная почва страдает от засухи...

Жорик вытянул из-за стойки ведро с водой, и опрокинул его на женщину.

Женщина(переходя на крик):

– Вы что, изверги?!

Шульц:

– Мы не то имели ввиду, дамочка, простите нас - дураков, если сможете.

Жорик(наливая даме пиво):

– Мой друг хотел сказать, что интим не предлагал.

Женщина:

– Да вы о чем вообще, я вся мокрая!

Шульц:

– Красный клетчатый плед согреет вас, как внезапно выпавший снег на подмороженную почву.

Гриша принес даме плед, Жорик отнял у нее кружку пива, и поставил взамен пинту горячего грога.

Женщина(укутавшись в плед, и глотнув грогу):

– И чего я сразу отсюда не выбежала, когда грязные намеки услышала?

Гриша:

– Хотелось стать мокрой?

Женщина(снова глотнув грога, и заметно порозовев):

– Хотелось пледа, и еще один вопрос не дает покоя...(схватив Шульца "за грудки")...почему интим не предлагаешь?

И вот, под покровом ночи, один сильно небритый мужик сипло-хриплым голосом начинает рассказывать историю. Откуда-то с середины, без вступления — но это придавало истории какой-то особой загадочности.

...а я в Казахстане служил тогда. Степь. Ночи там — непроглядные, тишина зловещая. Брезентовые палатки были горячими даже ночью, настолько они за день нагревались. Чтобы не уснуть, я пил крепкий чай с кумысом. Местные подарили нам расписные пиалы. Красивые, не то что эти наши мятые, походные кружки из алюминия. Я заступил в караул и раз в час делал обход. Не часто, но бывало — где-то вдали выли шакалы. Как-то протяжно так, как будто оплакивали кого-то. Дрожь пробирала от этих звуков. И тут смотрю — какое-то свечение за офицерской палаткой. Я поначалу думал, кто-то из начальства вышел покурить. Пригляделся — а огонёк этот как-то нелогично двигается. Сразу же скинул автомат с плеча. По уставу в таких ситуациях положено. Начал приглядываться — а в ночи яркое свечение размывается, ещё и от пота глаза разъедает, всё плывёт. Подошёл ближе, смотрю — а это горящее кольцо, висящее в воздухе. Помню, поймал себя на мысли, что не могу себя контролировать. Оно как гипнотизировало и не давало отвести взгляда. То висело неподвижно, то вдруг начинало плавное, беззвучное движение по совершенно бессмысленной траектории.

Странное чувство было — какого-то приглушённого страха, как будто повиновения, как в церкви на исповеди. Я стоял с автоматом на взводе, но не знал, что предпринять. Опасности как таковой от этого шара не было, но тем не менее — это была внештатная ситуация. Вдруг этот шар начал двигаться в сторону палатки, где спали первогодки. Сосунки ещё совсем — только от мамкиной сиськи оторвались. И как-то этот шар резко пошёл в сторону этой палатки и неожиданно в ней исчез. Там и не поймёшь — то ли через дверь, то ли через стену. От этой жары мозг работал медленно, как будто кисель в голове. И тут я услышал дикий крик. Наверное, моя реакция была комбинацией страха и вызубренного на зубок устава. Я дважды выстрелил в воздух и зачем-то спросил: "Стой, кто идёт?" Инстинктивно, видимо. Странно было, что крики были, но из палатки никто не выбегал. Тут начальство повыскакивало, забегали все, включили генератор — зажглись фонари. Все вокруг бегали, суетились, а я стоял как в каком-то тумане и смотрел, как выносят этих пацанов из палатки. Их лица мне запомнились на всю жизнь — на них застыл какой-то дикий ужас. Их тела были исполосованы рваными колеями с обгоревшими краями.

Действовали по уставу: отнесли трупы в сторону, накрыли брезентом, выставили караул и стали ждать дальнейших указаний и распоряжений. Меня много раз допрашивали после этого случая. И там, прям на месте — политрук, и потом в комендатуре — особисты. Дважды проходил психиатрическое освидетельствование. Но самым странным во всей этой истории был нанаец Гида. Досталось ему в первые дни службы. Он откуда-то с Крайнего Севера и по-русски поначалу не говорил совсем. Не понимал команд, и его роте неоднократно приходилось часами маршировать на жаре из-за него. Били его, издевались, переносицу сломали. А он всё приговаривал, что он сын шамана. Мы когда ездили в часть, он постоянно крутился у клуба. Там, в каптёрке, стояли музыкальные инструменты, и он пальцем водил по ободу барабана и что-то шептал на своём. Никто этому значения не придавал. Это всё подробно было описано в его деле. Он же — единственный из всех в этой палатке — живой остался. Свидетель, так сказать.

А пацанов этих кремировали по распоряжению вышестоящего начальства. У них лица были изуродованы, и как-то объяснить родителям природу увечий не представлялось возможным. Списали на пожар. У меня взяли подписку о неразглашении. Судмедэксперт после осмотра тел долго меня расспрашивал — что это было, как всё происходило. А я тоже не дурак — загребли бы в психушку, как пить дать. Рассказывал, что увидел вдали свечение и потом — крики. В соответствии с уставом — выстрелил в воздух два раза. Потом уже, за два дня до увольнения, этот же эксперт подошёл как-то, закурил и сказал, что подобный случай был на Урале. Сам-то он насмотрелся в своей жизни, но феномен шаровой молнии понять ему так и не удалось...

И в этот момент кто-то сапогом задел горящую шпалу — и вверх взметнулись тысячи ярко светящихся искр. Я неспешно смотал удочки и медленно пошёл домой, то и дело оглядываясь на удаляющийся костёр. Где-то вдали послышались гулкие раскаты грома. Там, на горизонте, в бледно-розовой дымке появились плотные облака над морем, и они еле заметно поблёскивали паутинками молний. Уж не знаю, как на данный момент, но тогда — это был, совершенно точно, самый страшный момент в моей жизни. Я успел дойти до дома до начала дождя, закрыл шторами окно, закутался в одеяло и с диким ужасом в глазах смотрел на блики за окном, которые сопровождались раскатами грома и дребезжанием окон.

Охранник мог бы догнать любого из них, сдать надлежащим органам, пристыдить родителей или просто вытрясти всю душу, но не стал. Ваня знал, что это вылечит симптомы, но не искоренит очаг проблемы, и спустя время набеги возобновятся с утроенным рвением. А этого допустить было нельзя. В конце концов, в подвале кроме казенного барахла хранилась его личная бесценная коллекция портвейна. Ваня собирал ее годами: привозил бутылки из разных мест, получал в подарок на праздники, заказывал друзьям из командировок — и всегда располагал ящики где-то рядом с собой. Последний год они хранились на складе метизов, где Иван проводил почти каждую ночь. Дома держать такой ценный груз было рискованно. Коллекция могла подвергнуться нападению со стороны родного брата. Теперь же возникла новая опасность, и план требовался перспективный.

Ареал обитания малолетних разбойников определить было несложно. Склад располагался близ спального района, где раньше селили работников промзоны. Судя по всему, шпана была местной и потомственной.

Скотов собрал улики, оставленные ночью налетчиками, и, сдав склад дневной смене, отправился на поиски. Найти ребят удалось по звуку и благодаря личному опыту охранника. Банда гнездилась на отопительных трубах за школой и громко горланила, обсуждая ночной набег.

Скотов появился внезапно, как двойка за списанную у отличника контрольную, и сразу начал давить авторитетом.

— Кто старший? — обратился он к громогласному квартету.

— С какой целью интересуешься? — ответил тот, что был меньше и чумазее всех.

— Ты, что ли, покемон первоуровневый? — повернулся к нему Ваня.

— Кто-кто? — не понял пацан.

— Пикачу в пальто! — Скотов осознал, что немного ошибся поколением, но давать заднюю было поздно. — Короче, базарить буду со старшим.

— Ну базарь, раз пришел, — внезапно взяла слово единственная девчонка, которая ростом была, как если бы все три пацана встали один на другого. Скотов оценил, как сильно толерантность и феминизм пробрались в массы.

— Вчера кто-то налетел на точку, которую я уже год пасу. Судя по одноногому, — Ваня указал на мальчишку, у которого на одной ноге вместо ботинка был пакет, — это были вы.

В доказательство своих слов Ваня вытащил из рюкзака кроссовку и бросил малолетнему бандиту, который тут же радостно натянул ее прямо поверх пластикового «носка».

— Дэн, ну ты и лошпед, — гавкнул мелкий, наблюдая за другом, что сдавал их с потрохами своими действиями.

— Меня мама убила бы, если узнала, что я кросс потерял!

Намечалась драка, которую Скотов предотвратил следующим заявлением:

— Короче, хоббиты, тема есть.

— Иди куда шел, дядя, — посоветовала девочка и достала из кармана электронную сигарету.

«Господи, ну и слащавая же гопота пошла», — Скотов с сожалением смотрел на нынешнее поколение хулиганов.

— Я-то пойду, но в следующий раз, когда вас на том складе за жопу возьмут, будете жалеть, что меня не выслушали. А ведь я знаю, как пробраться туда без проблем и где хранится все самое ценное, — он машинально облизнулся, представив свою коллекцию портвейна, спрятанную между ящиками с гвоздями.

— Откуда знаешь? — в глазах собеседников мелькнул жадный интерес.

— От Наруто, — брякнул Скотов, собиравшийся сказать про верблюда, но вовремя сообразил, что эти сопляки снова не поймут. — Специально поработал там немного и знаю, как все устроено: двойная система сувальдного запора (обычный старый замок на двери), на окнах прочные антивандальные решетки из рифленой легированной стали класса А500 диаметром десять миллиметров (речь шла про гнилую решетку из арматуры, которая висела на соплях и вырывалась при помощи небольшого усилия) и, самое главное, — Скотов сделал паузу, чтобы напустить терминологической жути, — передвижной охранно-сигнальный комплекс ИС-40 (Скотов имел в виду самого себя: Иван Скотов, сорок лет).

Во взглядах ребят Иван наконец прочитал то самое разочарование, которого добивался, вешая лапшу на грязные торчащие уши.

— Чтобы пробраться внутрь, требуются годы подготовки, — он наблюдал за тем, как шпана нервно хмурится. — Но если мы будем работать вместе, то управимся за шесть-семь месяцев, — он снова сделал паузу, дав цифрам осесть в головах. — Зато выхлоп будет такой, что можно будет забить и на школу, и на работу, — подытожил охранник и стал ждать.

Да, он прекрасно понимал, как это выглядит со стороны: пришлый взрослый дядька с подозрительными предложениями и нулевым знанием воровского жаргона. Но, несмотря на здоровое питание и ежедневные занятия физкультурой, Скотов обладал внешностью кинозлодея: костлявый, глаза навыкате, нос сломан в двух местах, половина брови потеряна во время взрыва пропанового баллона. Ваня вполне мог бы сниматься в криминальных боевиках. Жаль, что карьеру он решил сделать в охране.

— Ну и чё там у тебя за план? — безразлично спросила «старшая».

— Вы смотрели «Джентльменов удачи»? — спросил Скотов и, получив ожидаемый ответ, поделился стратегий.

Первым делом Иван ввел жесткие правила, и его банда должна была их соблюдать — иначе он грозился «выйти из игры».

Правило номер один: ходить в школу обязательно — ребятам нужно было исправить репутацию и создать железное алиби перед тем, как идти на дело.

Второе: об операции никто не должен знать, особенно родные и друзья.

Третье: у каждого было кодовое имя. Дело в том, что Скотов так и не запомнил, как кого зовут, поэтому дал прозвища: Ушастый, Покемон, Одноногий и… Аня. Девочка должна была оставаться авторитетом и доверенным лицом. Себя же он разрешил называть Старый или Доцент — в честь героя любимого фильма.

Первая сходка после переговоров состоялась на школьном стадионе. Скотов заявил, что на такое серьезное преступление нужно идти в полной готовности. Надо было уметь и постоять за себя, и вовремя «дать по тапкам». Поэтому три раза в неделю его мелковозрастная бригада теперь тренировалась: бег, подтягивания, отжимания и прочая «физуха».

Мотивировал он их просто: делился деньгами с собственных «вылазок». То есть выдавал каждому немного налички в дни зарплаты или аванса. Суммы распределял по старшинству, а иногда просто закупал кучу ништяков (еды и напитков) и, как настоящий пират, устраивал дележ добычи в лесу за трассой.

Там под его руководством разводился костер, запекались в золе консервы, картошка, жарился хлеб и под жадное чавканье обсуждалась грядущая операция века. Также Скотов учил ребят работать с инструментом, который был необходим для проникновения на заветный склад. Для этого они собирались на его конспиративном гараже, где Ваня устроил настоящий учебный полигон.

Он обучал ребят замене, разбору и ремонту замков и заклинивших засовов, подсказывал, как смазать петли, чтобы не шуметь при проникновении, давал мастер-класс по сварочным и слесарным работам. Практикуясь на монтаже полок для его зимней резины и инструментов, научил, как смешивать улики с бетоном и заливать их в новенькую отмостку. Иногда Скотов брал ребят на дело в соседние гаражи, которые надо было разобрать от хлама по системе «джентльменов удачи», прежде чем заполучить драгоценную медь в старых холодильниках или какую наличку.

Естественно, все происходящее делалось строго «по фишке». Кого-то из ребят всегда выставляли «на шухер», но при этом не одного и того же, чтобы в бригаде не появилось оскорбленных изгоев. Скотов вообще пресекал любую травлю и склоки, объясняя это тем, что дружный и слаженный коллектив — это девяносто процентов успеха. На дело обычно шли рано утром — перед началом учебы ребят и когда Скотов возвращался со своих личных вылазок (с рабочей смены). В общем и целом, легенды его были всегда почти идеальными, да и охочая до криминала шпана обучалась новым навыкам не без огонька.

Еще Скотов, как настоящий лидер, запрещал начинать работать без четкого плана, который составлял лично и на неизведанной им территории. Любого, кто нарушал хоть одно из правил, ждало немедленное изгнание. Так пришлось распрощаться с Одноногим, который решил тайно ото всех украсть новые колпаки с машины во дворе, но был пойман ее хозяином. Также на косяках чуть было не попался Покемон, прогуливающий школу между сходками банды. Но тот быстро реабилитировался, предоставив справку из больницы.

Когда Скотова просили подменить кого-то на складе в дневную смену, он делегировал обязанности своему заместителю Ане. Получая долгожданную власть, девочка преображалась: ее тонкие брови сходились в строгой складке, а голос приобретал металлические нотки. Она заставляла мальчишек подтягиваться в два раза больше и не филонить во время учебы. Банде нужны были профессиональные преступники, способные произвести нужные расчеты, сопоставить риски, изучить местность, спрогнозировать выгоду и предложить вариант вложения средств. С недавних пор у каждого из членов группы теперь имелся свой набор инструментов и свои обязанности.

Родители подростков, к слову, совсем не интересовались их делами. То, что дети пропадают по полдня, приходят уставшие, пропахшие костром или жженым железом, никого не смущало. Но вот когда у ребят оценки поползи вверх, а в карманах завелась наличка (которой им через Скотова оплачивали работу владельцы гаражей), засуетились. Происходило что-то странное. Дети изменились, стали более собранными, обзавелись режимом и дорогими сигаретами, которые, кстати, все чаще забывали дома или просто выбрасывали в мусорное ведро. А как-то раз родители Ани нашли у девочки то, что с учетом ее возраста наводило их на совершенно разные мысли: лазерный уровень, пачку электродов и очки газорезчика. Аня оправдывалась тем, что это подруга попросила у себя подержать, но ей все равно не поверили.

Дети все отрицали. Правила Доцента были незыблемы. Тогда, забыв про безразличие к судьбе отпрысков и взяв хилую волю в кулак, родители скооперировались в одном из дворов и, обмыв встречу, проследили за своими чадами. Вскоре они увидели всё своими глазами: группа подростков под руководством какого-то мужика занималась тем, что работала в гаражном кооперативе и окрестностях: они ремонтировали ворота, ограждения, электрику, разбирали хлам, иногда брались за мелкий ремонт машин и мотоциклов, на которых этот самый мужик позже учил их ездить под предлогом угона. Но каждый раз машины возвращались на место, а дети в конце работы всегда получали деньги.

Родители также проследили за Скотовым, который оказался обыкновенным сторожем.

— Толик, — позвал как-то вечером отец Покемона для разговора, — а ваш работодатель не может у себя на складе спросить местечко для меня? А то я тебе уже денег должен — как земля колхозу. Пора, наверное, и отдать.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Толик, который теперь даже разговаривал как-то неестественно.

Узнав от отца правду о Скотове, Покемон пришел в ярость. В банде оказался предатель! Собрав экстренный совет без Доцента и все обсудив, ребята решили провернуть главное дело сами.

Под покровом ночи решетка на окне была срезана автогеном, замок на ставнях бесшумно вскрыт и при этом не испорчен. Проникнув внутрь, ребята нашли главный электрический щит и отключили от питания весь склад. Они действовали слаженно, быстро и тихо — как учил их Ваня. Вооружившись фонариками, дети начали изучать содержимое склада, надеясь наткнуться на то самое богатство, о котором им рассказывал старший, но всюду им попадались только болты, гайки и заклепки.

— Хорошие болты, — шепотом оценил Ушастый, — высокопрочные.

— Ага. В масле… — подтвердила Аня. — А еще я тут на полках видела кучу разных метчиков и плашек разного диаметра. Куплю себе, как разбогатею, такие же.

— Тихо вы, мы же тут не за этим, — напомнил было Покемон, но тут чья-то нога задела ящик, в котором что-то брякнуло.

То, что его коллекция портвейна в опасности, Скотов услышал даже сквозь крепкий сон. Он теперь часто спал на работе, вымотавшись за день с ребятами. Рванув на звук, он застал своих учеников на месте преступления.

— Вот как, значит, — врубил свет Ваня, осветив лица воров. — Решили меня кинуть?

— Да ты сам нас кинул! — вышла вперед Аня и сплюнула себе под ноги в знак презрения. — Мы думали, ты нас к реальному делу готовишь, а ты просто на нас бабки рубил! И что это за склад? Где обещанные ништяки? Где тонны меди? Все твои слова — фуфло!

— Медь в катушках, — спокойно показал Иван на полки, где лежала омедненная проволока для сварочных аппаратов. — Я хотел попозже принести, когда сам накоплю на полуавтоматическую сварку.

— А аргон? — загорелись глаза у Ушастого.

— Будет, — кивнул Скотов. — А вы молодцы, — он подошел к окну и оценил, как в труднодоступном месте ловко была срезана решетка, как без повреждения был открыт замок, да и само окно, на удивление, осталось в рабочем состоянии. — Теперь надо все обратно поставить и усилить так, чтобы другие ни за что не проникли.

— Да че ты гонишь! — взбеленился Толик. — Ты же нас как лохов развел. Мы думали, ты наш друг! А ты обычный кидала!

— А вы сами подумайте, надо оно вам, это воровство? Разве денег у вас не стало больше от наших дел? Конечно, не краденое, но зато честно заработанное.

Ребята молчали.

— Или, может, вы недовольны тем, что перестали быть рохлями и слабаками? Разве вы сейчас не больше всех в классе подтягиваетесь и не быстрее всех бегаете?

Молчание.

— Вы можете поступать, как хотите, дело ваше. Хотите воровать — воруйте, хотите быть шпаной — ради бога, я отговаривать не стану. Я даже не буду вам мешать. Но могу предложить другой вариант.

Троица навострила уши.

— Поступить в техникум и продолжать подрабатывать со мной. У нас уже заказов на целую зиму набралось — не каждая бригада может таким похвастаться.

Он еще некоторое время распинался, описывая перспективы и намекая на то, куда в итоге приведет кривая дорожка, а в конце беседы объявил о роспуске банды и предложил ребятам вместе вернуть всё на свои места. Но те лишь молча покинули склад, как и вошли — через окно.

Остаток ночи Ваня провел за ремонтом и усилением решетки, а ближе к утру взял свои ящики с портвейном и отдал ближайшим нуждающимся бомжам. Пить больше не хотелось. В конце концов, он и сам изменился за время общения с ребятами. Как будто этот проделанный вместе с ними путь и его вернул на нужную сторону. Хотелось работать, творить, созидать, а не просто ночи напролет наблюдать за тем, как покрывается пылью чужая собственность.

Утром он сдал ключи начальнику и объявил о своем уходе. Работы у него было на перспективу немало, жалко вот только, что помощников придется искать новых.

— А аргон точно будет? — раздался знакомый голос сзади, когда Ваня закрывал за собой ворота.

— Ушастый?

— Меня Артем зовут, — улыбнулся парень, — я хочу остаться.

— Остаться? Будешь со мной работать?

— Ага. Че я зря, что ли, себе крутую маску-хамелеон купил?

— Конечно не зря, — потрепал своего юного коллегу по волосам Скотов, который сам до конца не верил в свой план. Он протянул руку: — Иван.

До чего же приятно было приятно осознавать, что достучаться удалось хотя бы до

одного. Но тут до Скотова донесся шелест из ближайших кустов.

Александр Райн

заглядывайте в телегу. Там я не только выкладываю рассказы, но и делюсь информацией о выходе книг и своих литературных концертах https://t.me/RaynAlexandr

Мама принесла старую коробку со свечами — ту самую, которую мы видели только на Новый год. Папа вытащил фонарь. Мы расставили огоньки по комнатам, и вдруг дом изменился. Он стал другим. Мягким. Зашептавшим. Чуть-чуть волшебным.

Вместо телевизора мы слушали друг друга. Вместо ламп — смотрели на огонь. В его пляшущем свете папа почему-то казался моложе, а мама — красивее. Я смотрела на них и думала, как странно устроен свет: он может быть ярким, но не тёплым. А может быть тёплым, но не ярким. В тот вечер он был именно тёплым.

Мы варили чай на газу. Обычный, чёрный, без сахара. Он почему-то получился особенно ароматным, как будто знал, что его пьют не из жажды, а ради ритуала.

Папа рассказывал, как в его детстве часто выключали свет. Они тогда с бабушкой устраивали "вечера без электричества": играли в слова, угадывали предметы на ощупь, сочиняли сказки. И будто бы даже ждали этих отключений — потому что тогда в доме всё становилось как-то правильнее.

— А можно и нам так? — спросила я. — Даже если свет не выключат?

Папа кивнул. Мама погладила меня по плечу.

Мы не стали зажигать телевизор, когда свет вернулся. Он, кстати, вернулся как-то обиженно. Без фанфар. Просто щёлк — и снова всё как было. Но мы уже не были прежними. Мы досидели при свечах, пока фитиль не стал коротким, а в чае не остались только остывшие капли.

А потом я пошла в свою комнату и долго смотрела в потолок, на котором прыгали отблески от последней свечи. Я думала: может, не так уж важно, что делать вечером. Главное — с кем. И чтобы свет был не только в лампочках, но и между нами.