Таверна "На краю вселенной"

Девочка сделала шаг назад. Её взгляд был прикован к её руке, той, что держала свечу. Она медленно, почти гипнотически, поднесла ладонь к фитилю. Она держала её прямо над пламенем.

И ничего не происходило.

Пламя было. Оно оставалось чистым, белым, упрямым огоньком. Но оно было просто формой света. Изображением. Доказательством без факта.

— Оно... оно не настоящее, — прошептала Девочка. Её шёпот был едва слышен, он тонул, не успев родиться. Она коснулась фитиля пальцем. Пламя прошло сквозь её кожу, не оставив ни ожога, ни тепла. — Оно врёт.

Друг не двигался. Он смотрел на наши бесследные ноги на пыльной, блёклой земле.

— Эта пустота, — сказал он, и мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его мёртвый, лишённый вибраций голос. — Она не нападает. Она... вычитает.

Он присел на корточки и коснулся камня у дороги.

— В деревне тень стала больше, чем человек. Она поглотила свет. Здесь, — он провёл пальцем по камню, и пыль под его пальцем не сдвинулась, — свет есть, но он ничего не значит. Он не отбрасывает тени. Он не даёт тепла. Звук есть, но он не создаёт эха.

Он поднял на нас свои тяжёлые, встревоженные глаза.

— Это место питается не болью. Оно питается смыслом. Оно отделяет причину от следствия.

И как только он это сказал, я почувствовал. «Стирание», о котором я подумал, стало физическим. Я посмотрел на свои руки. Контуры моих пальцев начали... рябить. Словно края изображения, которое медленно растворяли в воде. Эта ватная тишина была не просто отсутствием звука — это был растворитель для реальности.

Мы теряли чёткость.

— Мы исчезаем, — прохрипел я.

Девочка вскрикнула — короткий, тонкий звук, который тут же был поглощён. Она увидела, как её рука, та, что прошла сквозь пламя, стала полупрозрачной на блёклом свету.

— Нет, — твёрдо сказал Друг. Он встал во весь рост. — Оно крадёт отражения. Эхо. Тень. Тепло. Оно забирает всё, что доказывает, что мы здесь.

— Но у нас нет доказательств! — выкрикнула Девочка, и слёзы брызнули из её глаз, но тут же высохли, не коснувшись щёк.

— Тогда, — Друг сделал шаг и схватил её за плечо.

Девочка вздрогнула. Его хватка была настоящей.

— Мы должны стать доказательством друг для друга.

Он протянул свою вторую, огромную руку мне. Я ухватился за неё. Его ладонь была твёрдой и настоящей. Рябь на моих пальцах на мгновение стабилизировалась.

— Возьми её руку, — приказал он.

Я взял свободную руку Девочки. Её пальцы были ледяными, но они были. Мы трое стояли, сцепившись руками, как испуганные дети в тёмном лесу.

— Мы — источник, — пророкотал Друг, и хотя его голос всё ещё был глухим, в нём появилась сталь. — Не отражение.

Я посмотрел на Девочку. Я посмотрел на Друга. И я понял.

Пустота могла украсть мой хор, мой звук, моё эхо. Но она не могла украсть меня.

Я закрыл глаза. Я перестал тянуться к парализованным голосам внутри. Я сосредоточился на двух точках контакта — тёплой, твёрдой руке Друга и холодной, дрожащей руке Девочки.

Я не пытался петь. Я не пытался кричать.

Я просто был.

Я направил всё своё «я» — не хор, а себя самого, своё упрямое существование — в наши сцепленные руки. Я послал тихую, упорную вибрацию не во внешний мир, а в них.

И я почувствовал ответ.

Слабый, но отчётливый. Дрожь Девочки превратилась из страха в ответное упорство. Мощь Друга хлынула в меня, не давая моим краям раствориться.

— Идём, — сказал я.

Мы шагнули вперёд.

Вокруг нас по-прежнему не было теней. Земля по-прежнему была мертва. Холодная лампа башни висела на горизонте, не приближаясь.

Но мы больше не были тремя размытыми фигурами. Мы были цепью. Единым, упрямым островом реальности посреди океана, который вычитал смысл. И этот остров дюйм за дюймом двигался вперёд.

— Он... он что, пытается перетащить окно за пределы экрана? — с изумлением прошептал Манекен.

— Дилетант, — выплюнул Мишек. — Он сейчас откроет «Диспетчер задач». У нас секунды.

Они добежали. Файл «Проект_Нуар_Трагикомедия.docx» возвышался над ними, как монолит из «Космической Одиссеи», если бы её снимал не Кубрик, а уставший фрилансер. Он был девственно-синим, иконка «W» сияла тусклым светом бюрократического обещания.

— Он заперт! — Вакансия отчаянно забарабанил по иконке. — Нужен двойной щелчок! Нужна Его Воля!

— Воля переоценена, — пробормотал Мишек. — Его главная слабость — нерешительность. Он не знает, чего хочет. А мы — знаем.

Мишек посмотрел на Манекена.

— Ты — воплощение невысказанной трагедии, так?

— И ипотеки! — гордо добавил Манекен.

— Вот и стань трагичнее! Вакансия! Стань пустым!

— Я... я не понимаю!

— Мы — баги. Мы — логическая ошибка. Мы не должны входить. Мы должны вызвать её! — Мишек прижался к иконке. — Думайте о самом худшем. О клише. О плохих диалогах. О том, что ваш персонаж нужен только для экспозиции!

Они сконцентрировались. Вакансия думал о совещаниях, которые могли бы быть имейлом. Манекен вспоминал свою пластиковую жену, которая ушла к более дорогой 3D-модели. Мишек... Мишек думал о том, что его детективная линия не ведёт вообще никуда.

Иконка .docx дрогнула. Она не открылась. Она подвисла.

Мир застыл. Звук «Клац-Клац» прекратился. Музыка «Lo-fi beats» заикнулась и зациклилась на одном унылом аккорде.

— "Программа не отвечает", — прошептал Мишек. — Мы сломали «Проводник»!

В этот момент Курсор, бросив тщетную борьбу с антивирусом, метнулся к ним. Он был в ярости. Он увидел, что иконка «Исходника» стала блёклой.

— Он сейчас нажмёт «Завершить процесс»! — взвизгнул Вакансия.

— Нет, — сказал Мишек. — Он сделает то, что делает всегда, когда что-то идёт не по плану.

Курсор занёсся над ними и... начал неистово, бессмысленно щёлкать.

Щёлк. Щёлк-щёлк-щёлк. ЩЁЛК.

Он паниковал.

И на пятый отчаянный, полный экзистенциального ужаса двойной щелчок... иконка сдалась.

Реальность вывернуло. Если «Рабочий стол» был чистилищем, то это был стерильный, безжалостный рай.

Они стояли на бескрайнем белом поле. Это была «Страница 1».

Над ними, заменяя небо, висела сложная система приказов. «Главная». «Вставка». «Разметка страницы». Панель инструментов была их новым богом, и у него были очень конкретные мнения по поводу выравнивания.

Далеко на горизонте, у самого края мира, виднелись «Поля». А в самом центре этой пустоты мигала Она.

Вертикальная чёрная черта. «Каретка». Место, где мысль Автора становилась законом.

— Мы... внутри, — выдохнул Манекен, отряхивая с себя невидимую пыль.

— Мы в «Исходнике», — поправил Мишек. — Здесь каждое его слово — физический закон.

— И... где он? — спросил Вакансия, опасливо оглядывая «Линейку» наверху.

Внезапно Каретка, до этого ритмично мигавшая в углу, исчезла.

И появилась снова. Прямо перед ними.

Она была размером с гильотину. И она смотрела на них.

Из ниоткуда, из самой ткани этого белого мира, раздался грохот.

Клац.

Рядом с Манекеном из пустоты материализовалась гигантская буква «Н».

Клац. «Е».

Клац. «Т».

Автор писал. Он пытался отрицать их существование.

— Он нас не видит, — понял Мишек. — Мы для него просто... пустое место. Он пытается начать новый абзац!

Каретка дёрнулась и придвинулась к Манекену. Она собиралась начать печатать сквозь него.

— Моя безвкусная мебель! — заорал Манекен, отскакивая.

— Пора, — сказал Мишек. — Вирус.

— Как? — спросил Вакансия.

— Он ждёт вдохновения? Мы дадим ему анти-вдохновение.

Мишек шагнул прямо к мигающей Каретке.

— Эй! — крикнул он. — Да, ты! Который со спел-чекером!

Каретка замерла. Печать прекратилась.

— Ты действительно думаешь, что «нуар-трагикомедия» — это свежий жанр? — саркастически спросил Мишек. — Серьёзно? А что дальше? Зомби-ромком?

Каретка мигнула. Медленнее.

— А этот персонаж, Манекен? — Мишек ткнул пальцем в коллегу. — «Невысказанная трагедия»? Это всё, на что тебя хватило? Это же лениво! Это уровень студенческой короткометражки!

— Эй! — обиделся Манекен.

— Молчи, ты метафора! — шикнул на него Мишек.

Он снова повернулся к Каретке.

— А я? Детектив Мишек? Ты хоть знаешь, что я расследую? Потому что я — нет! И ты — нет! У тебя нет плана! Ты просто печатаешь слова в надежде, что они сами сложатся в сюжет!

Наступила тишина. Гробовая тишина мира, где Автор перестал печатать.

Каретка перестала мигать. Она просто застыла.

— У... у него... творческий кризис, — прошептал Вакансия. — У нас получилось!

Внезапно мир содрогнулся.

Каретка исчезла.

— Он ушёл? — с надеждой спросил Манекен.

— Хуже, — сказал Мишек, глядя вверх. — Он взял мышку.

Курсор — гигантская белая стрела — прорвался сквозь «Панель инструментов» сверху. Он не собирался печатать.

Он медленно выделил Мишека, Вакансию и Манекена. Они все трое покрылись удушающей синей пеленой «Выделения».

— Что он делает? — пискнул Вакансия.

Мишек посмотрел на свои синие руки.

— Он не будет нас удалять. Это слишком просто.

Курсор потащил их выделение к «Панели инструментов», прямо к окошку, где было написано "Calibri (Основной текст)".

— О нет, — простонал Мишек. — Нет, только не это.

Курсор щёлкнул. Выпало меню. Он прокрутил вниз, мимо Times New Roman, мимо Arial...

— Моя ипотека! — закричал Манекен, когда Курсор остановился.

— Какое унижение... — прошептал Мишек.

Автор выбрал... Comic Sans.

Продолжение следует. (Если Автор не решит, что этот шрифт на самом деле «ироничный».)

— Время, — сказала она.

Я сел. Тело ломило, словно я не спал, а таскал камни. В голове стоял гул.

— Восемь циклов? Уже?

— Уже, — кивнула она. — Бран и Лина ждут.

Я поднялся, пошатываясь. Площадь изменилась. Она стала более… настоящей. Появилось больше домов. Они всё ещё были кривыми и грубыми, но в них был смысл. Люди двигались по площади, выполняя какую-то работу. Несколько человек чистили кристаллы, принесённые из тумана. Другие, под руководством Эйры, собрались небольшой группой у подножия Дерева.

— Что они делают? — спросил я.

— Пытаются, — коротко ответила Эйра. — Пытаются держать.

Я увидел, как молодой парень — тот, что был в смене Эйры, — стоял с закрытыми глазами, его лицо было мокрым от пота. Он пытался представить стену. Рядом с ним стоял тот самый циник, которого я видел раньше. Он не пытался. Он просто смотрел на свои руки с выражением ужаса и отвращения.

— Не у всех получается, — сказал я.

— Они научатся, — отрезала Эйра. — Или мы все умрём. Иди.

Я нашёл Брана и Лину у башни. Они выглядели не лучше меня. Лина была бледной, как бумага, а Бран тяжело опирался на стену, массируя виски.

— Снова на стену, — пробормотал он.

— Это наш дом, — тихо сказала Лина, но в её голосе не было уверенности, только упрямство.

Мы молча поднялись по ступеням. Ветер на вершине был таким же холодным, но теперь он казался личным врагом. Он нёс на себе запах той, другой стороны.

Мы заняли свои места. Бран положил руки на парапет. Лина всмотрелась в серую мглу. Я встал между ними. Ничейная земля была спокойна. Слишком спокойна. Багровые огни на горизонте не пульсировали, а просто горели — два холодных, злобных глаза в бесконечной тьме.

— Он там, — прошептала Лина через некоторое время. Её голос дрогнул.

— Я не вижу дороги, — сказал Бран, напряжённо вглядываясь. — Туман чист.

— Он не строит, — сказала Лина, её пальцы вцепились в камень. — Он… он поёт.

Я прислушался. Звука не было. Но я почувствовал его. Это была не та вибрация, что трясла башню. Это была другая частота. Низкая, скорбная, ползучая. Она проникала не в камень, а прямо в разум.

«Зачем?»

Я вздрогнул. Голос прозвучал у меня в голове, но это был не голос. Это была мысль. Чужая мысль.

«Всё это — насмешка. Это Дерево — гниль. Ваша башня — надгробие».

— Нет, — пробормотал я.

— Я… я вижу… — Лина пошатнулась. — Я вижу наш мир. Тот, что был раньше. Он горит… Всё горит…

— Башня! — хрипло крикнул Бран. — Камни… они… они становятся мягкими! Они теряют форму!

Я посмотрел на свои руки, лежащие на парапете. Камень под ними словно оплывал, как воск. Воля Каэля больше не давила тараном. Она разъедала. Она не пыталась построить своё, она пыталась убедить нас, что наше — нереально.

Это был яд. Яд отчаяния.

«Вы уже мертвы. Вы просто ещё не поняли этого. Сдайтесь. Это будет милосердно».

Давление было невыносимым, но это было не то давление, что ломает кости. Это было давление, что ломает дух. Тёплый свет Дерева за спиной вдруг показался тусклым, фальшивым.

— Он лжёт! — крикнул я, сам не веря своим словам. — Бран! Держи башню! Это не просто камень, это — Оплот! Вспомни!

— Лина! — я схватил её за плечо. Она смотрела в туман не видящими глазами, по её щекам текли слёзы. — Не смотри на то, что он показывает! Смотри на нас! Мы здесь! Мы живые!

Я понял, что не могу быть просто «стеной». Стена бесполезна против яда, который просачивается сквозь неё. Мне нужно было стать… огнём.

Я закрыл глаза, отворачиваясь от багрового ужаса. Я повернулся спиной к туману и мысленно посмотрел на наше Дерево. Я вцепился в его свет. Я представил не просто его тепло, а его упрямство. Его иррациональную, слепую жизнь, которая проросла посреди небытия.

«Мы здесь», — мысленно прокричал я в пустоту. — «Мы есть».

Я схватил руки Брана и Лины.

— Вместе! — выдохнул я. — Не против него. За нас.

Бран зарычал сквозь зубы. Камень под его ладонями перестал оплывать. Он снова затвердел.

— Это. Мой. Дом, — процедил он.

Лина глубоко вздохнула. Она открыла глаза, и слёзы высохли.

— Я вижу, — сказала она твёрдым голосом. — Я вижу вас. Я вижу площадь. Я вижу Эйру.

Чужеродная, скорбная «песня» в голове захлебнулась. Холодный яд отчаяния начал отступать, словно его выжигало наше тройное, отчаянное пламя. Туман снова стал просто туманом. Давление в голове сменилось острой, пульсирующей болью.

Мы стояли, держась друг за друга, не в силах пошевелиться. Мы снова победили. Но эта победа ощущалась иначе. Она не принесла облегчения.

— Он… он пытался нас… развоплотить, — прошептал Бран, отнимая руки от парапета.

— Он пробовал сломить наш дух, — сказала Лина, глядя на горизонт.

Я кивнул, не в силах говорить. Я посмотрел на багровые огни Каэля. Теперь они, казалось, насмехались над нами.

Первый раз он атаковал наш камень. Второй раз он атаковал наш разум.

Мы отбили две атаки. Но ночь только начиналась, и теперь мы знали, что у нашего врага много имён. И самое страшное из них — отчаяние.

(Продолжение следует...)

— Теперь у тебя есть свеча, — сказала она. — Но её нужно зажигать самому.

Старик не ответил. Он лишь прикрыл глаза, принимая её прикосновение.

Мы вышли из деревни. Тишина за нашими спинами была тяжелой, наполненной несказанными словами и начинающимся похмельем правды. Лишь когда ворота деревни скрылись за поворотом дороги, Друг нарушил молчание.

— Твой хор утих, — заметил он. Это был не вопрос.

Я кивнул. Опустошение, которое я почувствовал на площади, не уходило. Оно было не болезненным, а... полым. Сотни голосов, живших во мне, не исчезли, но они словно отошли вглубь, как вода отступает после прилива, оставляя голый берег.

— Я отдал им часть, — прошептал я. — Чтобы заполнить его тишину.

— Ты не отдал. Ты напомнил, — возразил Друг, его низкий голос был ровным, как дорога под ногами. — Крик старика был эхом. Он кричал, потому что думал, что его никто не слышит. Он так долго отвергал свою боль, свою тень, что она превратилась в чудовище и начала пожирать его саму. А потом — и всех остальных.

— Багровое марево, — сказал я, вспоминая.

— Да. Это не была тьма. Это был свет, искажённый невыносимой болью. Свет, который забыл, что он свет. — Он посмотрел на Девочку, которая упрямо шагала впереди, освещая нам путь своей крошечной свечой, хотя уже занимался жемчужный, безрадостный рассвет. — Им нужен был кто-то, кто не побоится их тени.

— Но она просто... показала ему её, — пробормотал я. — Она ничего не сделала.

— Именно, — кивнул Друг. — Она не стала с ней бороться. Она не пыталась её прогнать. Она просто поставила рядом свет и сказала: "Смотри. Это твоё". Чудовище голодало, потому что его прятали. Ты наполнил его общим горем, а она дала ему признание. И голод прекратился.

Мы шли в молчании. Мои шаги казались мне слишком громкими в этой новой тишине. Ощущение вакуума, которое я чувствовал за пределами деревни, никуда не делось. Оно ждало впереди. Деревня была лишь одним карманом, одной раной, которая воспалилась и прорвалась.

Но пустота... пустота была другим.

К полудню мы вошли в неё.

Это было не сразу заметно. Просто пейзаж стал более блёклым. Камни у дороги казались пыльными, не отбрасывающими чётких контуров. Жемчужный свет башни, видневшийся на горизонте, не приближался, но и не отдалялся; он просто висел там, как далёкая, холодная лампа.

Я первым почувствовал неладное. Я попытался напеть.

Тот самый низкий, вибрирующий звук, что всегда был началом моего хора. Но звук... умер. Он сорвался с моих губ и упал в пыль, как мёртвая птица. Не было эха. Не было резонанса.

Я попробовал снова, громче. Звук был глухим, ватным.

— Что это? — Я остановился. Внутри меня было тихо. Не умиротворённо, а стерильно. Голоса спали так глубоко, что я не мог их разбудить.

Друг тоже замер. Он смотрел не вперёд, а себе под ноги. Девочка подошла к нему и встала рядом.

— Моя свеча... — прошептала она.

Её огонёк горел. Он всё ещё был чистым, белым, упрямым. Но что-то было не так.

— Она не греет, — сказала Девочка, поднося к пламени ладошку.

И тут я понял.

Друг стоял под бледным небом. Девочка стояла рядом с ним. Я стоял напротив них.

И ни у кого из нас не было тени.

Свет был. Жемчужный свет падал на нас, но земля у наших ног была чистой. Словно мы были вырезаны из этого мира.

— Тень — это доказательство того, что есть свет, — прошептал я, повторяя слова Друга.

Он медленно поднял на меня взгляд. В его глазах не было страха, но была тяжёлая, глухая тревога.

— А что, — сказал он, и его голос тоже казался глухим, поглощённым этой ватной пустотой, — если мы вошли в место, которое крадёт доказательства?

Я посмотрел на Девочку. Она смотрела на свою свечу, и в её глазах впервые за всё время нашего знакомства стояло недоумение. Её свеча горела. Свет был.

Но он больше ничего не доказывал. Зияющая пустота, которую я чувствовал, не была наполнена яростью. Она была наполнена ничем. И это ничто начало стирать нас.

Мир, в который они попали, был стерильно-синим. Небо — если это можно было назвать небом — представляло собой безмятежный пейзаж с зелёным холмом и одним безмятежным деревом. Оно было слишком идеальным. Слишком стандартным. Оно выглядело так, будто его выбрали по умолчанию.

— Обои, — процедил Мишек, поднимаясь на ноги. Он пошатнулся. Гравитация была... опциональной. — Мы на «Рабочем столе».

Они стояли на гигантской плоской поверхности. Далеко на горизонте, там, где должен был быть восход, возвышался циклопический жёлтый прямоугольник с надписью «Черновики». Рядом с ним, подобно канцелярскому Эвересту, громоздились иконки: «Идеи_Может_Быть», «Старый_Хлам», «Налоги_2024_ФИНАЛ_v3» и, что самое зловещее, идеально чистая «Корзина».

— Где Кофеварка? — спросил Манекен. Он пытался принять позу «Атлант расправил плечи», но в условиях низкой гравитации больше походил на «Воздушный шарик потерял нитку».

Мишек указал на мигающий значок у своих ног. «Kofevarka.exe (Не отвечает)». Рядом лежала «служебная записка», которую они выронили при переходе.

— Она пожертвовала своей оперативной памятью ради нас, — мрачно сказал Мишек. — Она теперь... процесс.

Внезапно земля (то есть, интерфейс) содрогнулась. Грохот был невыносимым. Он был ритмичным.

Клац. Клац. Клац-клац-клац. ПРОБЕЛ. Клац. Backspace. Backspace. Backspace.

— Агрессивное нажатие клавиш! — Вакансия прижал уши. — Он здесь! Он пишет!

— Или удаляет, — поправил Мишек.

Музыка, которую они слышали раньше, теперь гремела отовсюду. «Lo-fi beats to lose narrative integrity to» были саундтреком этого мира, меланхоличным и бесконечным.

— И этот запах... — Вакансия поморщился. — Дешёвые крекеры! Он прямо над нами!

В этот момент небо потемнело. Гигантская, нечеловеческая тень накрыла их. Она была белой, с чётким чёрным контуром.

— Аварийный Выход! — заорал Вакансия, указывая на тень.

— Это не выход, идиот, — прошипел Мишек, оттаскивая его в тень папки «Старый_Хлам». — Это «Курсор».

Гигантская белая стрелка, «Рука Создателя», зависла над ними. Она была размером с небоскрёб. Она была воплощением нерешительности и всемогущества.

— Он нас видит! — пискнул Вакансия.

— Не думаю, — Мишек прищурился. — Мы для него — просто... файлы. Баги. Незапланированный контент.

Курсор дёрнулся и медленно пополз к папке «Черновики». Он щёлкнул. Раздался звук, способный расколоть реальность. Папка открылась, явив внутренности, полные полуживых идей. Затем Курсор схватил файл «Глава 14. Оригами» и потащил его... прямо к «Корзине».

— Он чистит кэш, — прошептал Мишек. — Он избавляется от улик.

Внезапно Курсор остановился. Он, казалось, прислушался.

Из ниоткуда, из-за пределов их восприятия, донёсся новый звук. Громкий, трубный.

— Это... слоны? — неуверенно спросил Манекен. — Те самые, из сообщения Таймлайна?

— Он открыл новую вкладку, — понял Мишек. — Он отвлёкся на видео с животными! Этот монстр совсем потерял фокус!

Курсор метнулся вверх и исчез за пределами «экрана».

— У нас есть время, — Мишек посмотрел на своих спутников. Они выглядели жалко. Вакансия был полупрозрачным, его текстуры явно требовали обновления. Манекен потерял свой пластиковый лоск и выглядел как дешёвая 3D-модель.

— Мы должны попасть... туда. — Мишек ткнул пальцем в самый центр Рабочего стола, где мигал синим зловещий файл «Проект_Нуар_Трагикомедия.docx».

— Это «Исходник»! — сказал он. — Это наш мир. Если мы попадём внутрь, мы сможем...

— Что? — спросил Вакансия. — Вежливо попросить его не нажимать «Delete»?

— Мы заразим его.

Мишек посмотрел на свои руки. Они слегка вибрировали.

— Мы — вирус. Мы — ошибка в его системе. Мы принесли с собой логику нашего мира. Если мы попадём в основной файл... мы можем вызвать фатальный сбой.

— Синий экран смерти? — с надеждой спросил Манекен.

— Хуже, — усмехнулся Мишек. — Творческий кризис, из которого он не выберется. Мы заставим его усомниться в собственном нарративе.

В этот момент Курсор вернулся. Он двигался быстро и яростно.

— Слоны кончились, — констатировал Мишек. — Он возвращается к работе.

Стрелка метнулась к ним.

— Он нас заметил! — взвизгнул Вакансия.

Курсор завис прямо над Манекеном. Щелчок.

Манекен застыл. Вокруг него появилась пунктирная рамка выделения.

— Он... он хочет меня переименовать! — в ужасе выдохнул Манекен. — «Новый Манекен (2)»! Какое унижение!

— Хуже! — крикнул Мишек, когда Курсор дёрнул Манекена и потащил его по Рабочему столу, оставляя за ним уродливый синий шлейф.

— Он тащит его в «Корзину»!

— Моя ипотека! Моя невысказанная трагедия! — вопил Манекен.

Мишек и Вакансия вцепились в Манекена, пытаясь его удержать, но Курсор был неумолим. Они скользили к цифровой бездне.

И тут значок «Kofevarka.exe (Не отвечает)» яростно замигал.

Дзынь!

Прямо перед Курсором, перекрывая ему дорогу, материализовалось окно.

Огромное. Раздражающее. Всплывающее.

«ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! ОБНАРУЖЕНЫ НЕСАНКЦИОНИРОВАННЫЕ НАРРАТИВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ. ВАШЕЙ СИСТЕМЕ УГРОЖАЕТ ВИРУС "ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ".

ПРЕДЛАГАЕМ УСТАНОВИТЬ АНТИВИРУС "DEUS EX MACHINA PRO".

(Мартин рекомендует!)

[УСТАНОВИТЬ СЕЙЧАС] [НАПОМНИТЬ ПОЗЖЕ]»

Курсор замер.

Из-за пределов реальности донёсся яростный, приглушённый вопль и звук удара кулака по столу. Мир содрогнулся.

Курсор яростно метнулся к кнопке «Напомнить позже», но Кофеварка была гением. Кнопка «Напомнить позже» была неактивной.

— Она выиграла нам время! — заорал Мишек, отпуская Манекена. — Бежим! В «Исходник»!

— Это безумие! — крикнул Вакансия, утирая пиксельные слёзы. — Мы не можем просто... дважды щёлкнуть по себе!

— Это не безумие! — рявкнул Мишек. — Это мета-фикция! А в мета-фикции выживает тот, кто наглее!

Они побежали. Три крошечных бага, несущихся по Рабочему столу отчаявшегося демиурга, в то время как гигантская белая стрелка отчаянно пыталась закрыть назойливое всплывающее окно.

Продолжение следует. (Если Автор не решит, что проще переустановить Windows).