Таверна "На краю вселенной"

— Возьми себя в руки! — рявкнул Мишек. — Ты — бледная тень дедлайна, веди себя соответственно! Нам нужен план.

— План! — Манекен принял позу «Мыслителя», но, поскольку пол под ним активно превращался в текстуру шахматной доски, ему пришлось мыслить вприпрыжку. — Мы должны достучаться до него! Показать нашу... нашу глубину!

Манекен сорвал с себя пиджак и ударил себя в грудь (раздался глухой стук качественного пластика).

— Я — символ! Я — трагедия невысказанного! Я — не просто вешалка!

Из сюжетной дыры в углу донёсся отчётливый запах плохих диалогов и дешёвого пива.

— Осторожно! — Кофеварка направила на дыру струю кипятка. — Уровень клише возрастает!

В этот момент Вакансия, пятясь от Манекена, оступился. Его нога по щиколотку ушла в разлом.

— А-а-а! — взвизгнул он.

Комнату наполнил оглушительный... закадровый смех.

Мишек и Манекен замерли. Вакансия с трудом выдернул ногу. На ней теперь красовался не строгий офисный ботинок, а нелепый белый кроссовок на гигантской платформе.

— Эй, ребята, — сказал Вакансия странно высоким голосом, делая нелепый жест руками. — Кажется, я только что провалил собеседование!

Ба-дум-тсс! — прозвучал барабанный сбит.

Закадровый смех взорвался с новой силой.

— Нет, — прошептал Мишек, его лицо исказилось от ужаса, похлеще любого экзистенциального кошмара. — Протокол «Плохой ситком 90-х» активирован.

— Что со мной? — Вакансия оглядел себя. Его галстук превратился в нечто кислотно-жёлтое с пальмами. — У меня внезапное желание сказать «Карамба!» и завести говорящего хомяка!

— Кофеварка! Нейтрализатор! — заорал Мишек.

Кофеварка выстрелила в Вакансию тройной порцией неразбавленного ристретто. Тот закашлялся, и закадровый смех обиженно стих.

— Это было близко, — сказал Мишек, вытирая воображаемый пот. — У нас мало времени. Автор в ярости, и он швыряется в нас черновиками.

Те самые черновики, что падали с потолка, теперь не просто лежали. Они шевелились. Мишек поднял один.

На листе было жирно зачёркнуто: «Глава 14. Мишек находит смысл жизни в оригами».

— Оригами? — фыркнул он.

Манекен поднял другой.

«Идея: сделать Манекена говорящим. Озвучивает Дэнни Де Вито. (Отказано. Слишком дорого)».

Манекен оскорблённо застыл.

— Он играет с нами, — заключил Мишек. — Он пытается стереть нас, заменяя отбросами из своей корзины. Мы должны найти «Исходник». Место, откуда он пишет.

— Как мы найдём то, что находится за пределами нашего мира? — Вакансия, всё ещё подёргиваясь, поправил свой нормализовавшийся галстук. — Нам нужен... нам нужен межведомственный запрос!

— Нам нужен не запрос. Нам нужен баг, — Мишек посмотрел на экран «ТАЙМЛАЙНА». Красные цифры обратного отсчёта дёрнулись.

«11:02:14 ДО ПЕРЕЗАГРУЗКИ (ИЛИ, ЗНАЕТЕ, ТОГО ПАРНЯ ИЗ "DEUS EX MACHINA". ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МИЛЫЙ. ДАЙТЕ МАРТИНУ ШАНС)».

— Он издевается.

— Сэр, — просигналила Кофеварка. — Я анализирую метаданные падающих черновиков. Они содержат следы... кофе. Кофеина определенного сорта. «Арабика класса "Отчаяние", дешёвая сублимация».

— И?

— И крошки. Судя по составу — дешёвые крекеры с солью.

— Он ест над клавиатурой! — воскликнул Мишек. — Этот монстр!

— Это не всё, — Кофеварка спроецировала на стену звуковую волну. — Я улавливаю слабый акустический фон. Звук нажатия клавиш. Очень агрессивный. И... музыка. Что-то зацикленное. Похоже на «Lo-fi beats to lose narrative integrity to».

— Он там, — Мишек ткнул пальцем в потолок, который теперь выглядел как синий экран смерти Windows. — Он прямо над нами, за пределами этого потолка, пьёт дрянной кофе и решает нашу судьбу. Нам нужно пробиться наверх.

— Но как? — спросил Манекен. — Мы персонажи! Мы не можем... мы не можем сломать четвёртую стену! Это... это дурной тон!

— У нас тут мир распадается на плохие шутки, а ты беспокоишься о дурном тоне! — Мишек огляделся. Его взгляд упал на дверь с табличкой «DEUS EX MACHINA», которую он так героически захлопнул.

Дверь вибрировала.

— Мартин? — неуверенно позвал Вакансия.

Из-под двери просочилась служебная записка. Мишек брезгливо поднял её.

«ТЕМА: Несанкционированный отказ от Сценария 3-Б.

КОМУ: Неблагодарным протагонистам.

Поскольку вы отказались от стандартной процедуры "Это был сон", Отдел Разрешения Тупиков вынужден перейти к Плану Б ("Нерентабельная Мета-Фикция").

P.S. Вы пролили кофе на клавиатуру Автора. Он очень зол. Он ищет файл "delete_project.bat".

P.P.S. Если хотите поговорить, используйте Аварийный Выход. Он же — ваш единственный актив в этой сцене».

— Какой ещё актив? — не понял Манекен.

Мишек посмотрел на Кофеварку. Кофеварка посмотрела на Мишека.

— О, нет, — сказал Мишек.

Кофеварка издала звук вскипающего чайника и распечатала свой собственный портрет с подписью: «Я — НЕ ДВЕРЬ!»

— Прости, дорогая, — Мишек похлопал её по металлическому боку. — Но Мартин прав. Ты — наш единственный «актив». Ты подключена к сети. Ты получаешь данные извне. Ты — наш модем в реальность.

— ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭТО АННУЛИРУЕТ МОЮ ГАРАНТИЮ! — запротестовала Кофеварка.

— Весь мир аннулируют! — Мишек схватил кабель питания Кофеварки. — Вакансия, Манекен! Держитесь за неё! Мы идём на встречу с создателем. И у меня к нему пара вопросов по поводу папок на колёсиках.

— Это безумие! — крикнул Вакансия.

— Это нуар! — поправил Мишек. — Манекен, твоя самая драматичная поза! Нам нужно пробить файрвол!

Манекен задрал подбородок, выгнулся в невозможной позе трагического страдания и схватился за Кофеварку. Вакансия робко прицепился к шнуру.

— Кофеварка! — скомандовал Мишек, хватаясь последним. — Перегрузка! Отправляй нас в «корень»!

Кофеварка издала звук, похожий на одновременный скрежет факса, визг модема 56k и вопль бариста, у которого кончились соевое молоко.

Яркая вспышка.

И комната, наполненная запахом тонера, плохих ситкомов и экзистенциального ужаса, исчезла.

На экране «ТАЙМЛАЙНА», прежде чем он погас, мелькнуло последнее сообщение:

«СЛОНЫ ВОШЛИ В ЗДАНИЕ. ПОВТОРЯЮ, СЛОНЫ ВОШЛИ В ЗДАНИЕ».

Продолжение следует. (Если Автор не нажмёт Alt+F4).

— Нужны глаза, — добавила седая женщина, та, что первой коснулась Дерева. — Я уже стара для битв, но я умею замечать то, что другие упускают.

Эйра кивнула, её лицо было собрано и серьёзно.

— Хорошо. Но нам нужно место. Дозор не может стоять на земле.

Она посмотрела на меня, и я понял её без слов. Мы снова должны были строить. Но это было уже не радостное, хаотичное творчество. Это была необходимость.

Мы втроём — я, крепкий мужчина по имени Бран и старая женщина, Лина, — отошли к краю площади, в ту сторону, откуда пришла угроза. Здесь брусчатка молочного цвета заканчивалась, переходя в серый, не до конца оформившийся туман.

— Ему здесь не место, — пробормотал Бран, глядя на зловещие шпили вдалеке. — Это неправильно.

— Они думают то же самое о нашем Дереве, — тихо ответила Лина.

Я закрыл глаза. Я снова попытался вызвать в себе то чувство созидания. Но на этот раз в нём не было тепла. Вместо образа дома или стены, я представил себе клык. Что-то твёрдое, высокое и острое, вгрызающееся в небо. Башню. Не для жизни, но для наблюдения. Я вложил в неё волю защитить то, что было у меня за спиной, — свет Дерева и растерянные лица людей.

Я коснулся пустоты.

Она подалась, но не так, как в первый раз. Она была вязкой, неподатливой. Тьма на горизонте сопротивлялась. Она не хотела, чтобы здесь что-то росло.

— Помогите мне! — выдохнул я, чувствуя, как по лбу течёт пот.

Бран положил свою широкую ладонь рядом с моей. Он не был мечтателем, как я. Он был строителем. Он не представлял «идею» башни. Он представлял камень, раствор, вес и опору. Лина положила свою морщинистую руку поверх наших. Она не думала о камне. Она думала о «взгляде». О точке, с которой видно всё.

Камень, Опора, Взгляд.

Три воли сплелись воедино.

Из тумана с низким гулом, похожим на стон рождающейся земли, вырвалось основание. Оно было не серым, как стены домов, а тёмным, почти чёрным, гладким, как обсидиан. Башня росла, вытягиваясь вверх под нашими общими усилиями, — узкая, без окон, только с плоской площадкой наверху. Через несколько мучительных минут она была готова — грубый, инопланетный шпиль высотой в три человеческих роста, вросший в край нашей площади. Внутри неё, как мы и задумали, вилась тускло светящаяся спираль ступеней.

Мы отступили, тяжело дыша, глядя на своё творение. Оно было уродливым. Оно было пугающим. И оно было нашим.

— Что ж, — усмехнулся тот самый мужчина, предсказавший себе судьбу чудовища. Он стоял поодаль, наблюдая за нами с той же ядовитой насмешкой. — Поздравляю. Вы построили свою первую тюремную вышку. Только вот вы не сторожа, вы — заключённые. Вы отгородились от мира, который сами же и создали.

Свет Кристального Дерева снова дрогнул, по его ветвям пробежала холодная рябь.

— Мы не в тюрьме, — резко ответила Эйра, подходя к нему. Люди расступились. — Мы в гавани. А они, — она кивнула на багровые огни, — шторм.

— Гавани тонут, — пожал плечами мужчина. — Рано или поздно. А шторм вечен.

— Уходи, — сказала Эйра.

Мужчина моргнул. — Что?

— Ты не веришь в Оплот. Ты не веришь в нас. Твой страх — это яд. Он ослабляет то, что мы строим. — Её голос был твёрд, как камень башни. — Мы не можем позволить себе роскошь кормить чудовищ среди нас. Ты сделал свой выбор ещё в том зале. Иди.

— Ты меня выгоняешь? — в его голосе прозвучало удивление, а за ним — ярость. — Туда? К ним?

— Ты пойдёшь туда, куда приведёт тебя твой страх, — сказала Эйра. — Или останешься здесь и будешь строить. Не ныть. Не разрушать. Строить. Выбирай.

Мужчина посмотрел на её холодное, решительное лицо. Затем на меня, на Брана, на наши руки, ещё помнящие тяжесть созидания. Он посмотрел на башню, потом на тёплые, нелепые дома. Его лицо исказилось. Это была мучительная борьба. Наконец он отвёл взгляд.

— Я… — прохрипел он. — Я не могу. Я не знаю, как...

— Научишься, — отрезала Эйра. — Или уйдёшь.

Он ничего не ответил. Только отступил в тень одного из домов и сел на землю, обхватив колени руками. Он остался. Холодное пятно никуда не делось, но оно, по крайней мере, перестало говорить.

Эйра повернулась ко мне.

— Иди. Твоя первая вахта.

Я кивнул. Мы с Браном и Линой поднялись по винтовым ступеням. Ветер на вершине башни был настоящим, холодным и пахнущим озоном.

Отсюда открывался вид.

Позади нас, внизу, лежала наша площадь. Кристальное Дерево сияло ровным, тёплым золотом, словно огромное сердце, согревающее наши первые дома. Люди, как муравьи, сновали по площади, пытаясь навести порядок, придать форму другим зданиям, создать что-то похожее на уют.

А впереди…

Впереди простиралась ничейная земля. Серая, бесформенная пустота, тот самый туман, из которого мы пришли.

А далеко за ним, на расстоянии многих миль, чернели башни Каэля. Теперь я мог их разглядеть. Они не были построены. Они, казалось, выросли из земли, как шипы. Они были из чёрного, рваного камня, и багровый свет не горел в окнах — он, казалось, сочился из трещин в самом камне, как кровь. Их было не меньше дюжины, и они образовывали полумесяц, словно челюсти, готовые сомкнуться.

Я смотрел на это, и холод пробирал меня до костей.

— Они сильнее нас, — глухо сказал Бран, его руки сжимали парапет башни. — Они создают быстрее. Они злы, а злость — это тоже сила.

— Но посмотри, — сказала Лина. Её старые глаза щурились. — Посмотри между нами.

Я всмотрелся. Ничейная земля. Туман.

— Он неспокоен, — прошептала она. — Он движется.

И она была права. Туман между Оплотом и Чёрными Башнями бурлил. В нём вспыхивали и гасли образы. То появлялся призрак скалы, то проступал контур мёртвого леса, то возникала и тут же рассыпалась стена.

— Это… — начал я.

— Поле битвы, — закончила Лина. — Они уже пытаются строить к нам. Они пытаются придать миру форму, которая им выгодна. А мы… мы должны сделать то же самое.

Я понял. Война уже началась. Это была не война мечей и стрел. Это была война воображения. Война двух воль, пытающихся закрасить один холст.

Я посмотрел на тёплый свет нашего Дерева и на холодный багрянец на горизонте. Мы были маяком. Они были тьмой. А между нами лежала целая реальность, ждущая, кто первый назовёт её своей.

(Продолжение следует...)

— Они не просто боятся, — хрипло сказал Друг, идущий впереди. Он ступал тяжело, но уверенно, словно заново учился ходить, не будучи охотником. — Они ненавидят то, чего боятся. Я знаю это чувство. Оно жжётся.

Он посмотрел на свои ладони. Они были пусты. Но я видел, как он инстинктивно сжимает пальцы, будто всё ещё держит рукоять. Старая привычка боролась с новым знанием.

— Свет здесь другой, — прошептала Девочка.

Она была права. Её свеча, что в башне горела ровным пламенем, теперь трепетала. Огонь дрожал, и — впервые с момента слияния — он начал отбрасывать тени. Но это были не те тени, что стали частью нас. Эти были рваными, дёргаными, они цеплялись за камни и кусты, словно хотели оторваться от породивших их предметов. Они были голодны.

Мы шли несколько часов. Пульсация гнева впереди становилась всё отчётливее. Мы вышли на дорогу, заросшую бурьяном, и увидели в низине огни. Это была деревня.

На первый взгляд, она казалась обычной. Несколько домов, тускло освещённых изнутри. Но багровое сияние исходило не из окон. Оно клубилось над центральной площадью, как ядовитый туман.

Когда мы подошли ближе, я услышал звуки. Не крики битвы, а что-то худшее: скрежет железа о камень, глухие удары по дереву, злобное, сдавленное шипение.

Мы вошли на площадь. Картина, представшая перед нами, была воплощением того отчаяния, что мы чувствовали издалека.

Жители деревни были здесь. Но они не сражались с монстром. Они были монстрами друг для друга.

Они не бились открыто. Они забаррикадировались в своих домах, и багровый свет, казалось, сочился из-под запертых дверей. Мужчина с вилами стоял у своего крыльца, глядя не на нас, а на дом соседа, и бормотал проклятия. Из-за заколоченного окна напротив на него смотрели полные ужаса и ненависти глаза женщины. Длинные, искажённые тени метались по стенам, не поспевая за своими хозяевами, живя собственной, злобной жизнью.

— Они заперты, — проговорил Друг, и его голос был полон узнавания. — Каждый заперт со своей тенью. И тень говорит им, что враг — снаружи.

Он указал на центр площади. Там, на коленях у пересохшего колодца, сидел человек. Он не двигался, но именно от него исходило багровое марево. Это был старик, сжимавший в руках сломанный посох. Его глаза были закрыты, а лицо искажено гримасой невыносимой муки. Он не кричал вслух, но его внутренний вопль — вопль страха, одиночества и гнева — резонировал с тенями всех жителей, усиливая их собственный ужас, пока он не вылился наружу.

— Он — источник, — сказал я. Хор во мне затрепетал, полный сострадания. — Он сражается в одиночку так долго, что его битва стала тюрьмой для всех остальных.

— Ему больно, — сказала Девочка. Она сделала шаг вперёд. Её маленький огонёк свечи был почти незаметен в багровом сиянии.

В тот момент, когда она шагнула, мужчина у крыльца с вилами заметил нас. Его глаза дико блеснули.

— Ещё! — взревел он, и его голос сорвался. — Тени! Они пришли за нами!

Он бросился на нас, выставив вилы. Его тень опередила его, гигантская и когтистая, готовая разорвать.

Друг не шевельнулся, чтобы выхватить оружие, которого у него не было. Он просто встал на пути человека, подняв пустые руки ладонями вперёд.

— Мы не тени, — сказал он твёрдо, и в его голосе прорезалась та самая боль, которую он теперь знал так хорошо. — Мы видим твоего врага. И он не в нас.

Мужчина замер в шаге от него, не в силах ударить. Его взгляд метнулся от спокойного лица Друга к его пустым рукам, и ярость в его глазах на мгновение сменилась глубочайшим недоумением.

Девочка подошла и встала рядом с Другом. Она подняла свою свечу. В багровом тумане её пламя казалось крошечной точкой чистого, упрямого света.

— Он просто очень устал, — сказала она, глядя на старика у колодца. — Он забыл, как звучит его собственная песня.

И тогда я понял, что должен делать.

Старик у колодца не слышал нас. Он слышал только свой собственный бесконечный крик. Я не мог его перекричать. Я не мог его исцелить силой. Я не мог дать ему надежду, пока он её не увидит.

Но я мог напомнить ему, что он не один.

Я закрыл глаза, отгоняя багровый свет, и сосредоточился на хоре внутри. Я нашёл в нём голоса тех, кто тоже когда-то был в отчаянии, кто терял всё, кто кричал в пустоту. Я нашёл их боль, но важнее — я нашёл то, что последовало за ней: тишину, принятие, покой.

Я шагнул вперёд, вставая между разъярённым крестьянином и дрожащим стариком. Я глубоко вздохнул и позволил этому хору выйти наружу.

Это была не та музыка, что я играл на арфе. Это не была мелодия. Это был резонанс. Я начал негромко гудеть, вторя одной-единственной, отчаянной ноте, что издавал старик. Я не пытался её заглушить. Я просто добавил к его крику свой голос. А затем — ещё один, и ещё, из сотен тех, что жили во мне.

Я пел его боль вместе с ним.

— Мы брыкаемся, пока нас не отправят на мыловарню, — буркнул Мишек.

Дверь с табличкой «DEUS EX MACHINA» сочувственно скрипнула. Шёпот, доносившийся из щели, стал громче и обрёл интонации корпоративного консультанта по оптимизации.

— Коллеги, не усложняйте. У нас есть готовые решения (KПИ по разрешению конфликтов — 98%)...

Вакансия, бледный от дедлайна Реальности, сделал шаг к двери.

— Может, просто посмотрим? — сказал он примирительно, поправляя галстук. — Вдруг там не розовые слоны, а... я не знаю... грант на разработку? Или давно потерянный дядя-миллиардер, который всё оплатит?

— Это сюжетный чит-код! — возмутился Мишек. — Как только мы её откроем, весь наш нарратив обесценится! Наш труд, наши... наши ожившие шкафы на роликах... всё будет зря!

— Какой «труд»? — фыркнул Вакансия. — Мы создали мир, где канцтовары устраивают рэкет, а главной валютой является кофеин! Мы уже на дне, Мишек. Мы просто ищем приличный лифт наверх.

Прежде чем Мишек успел подобрать достаточно едкое сравнение, дверь «DEUS EX MACHINA» распахнулась сама.

Яркий, неземной свет залил комнату, но пах он не озоном и вечностью, а тонером для принтера и дешёвым офисным освежителем «Горная свежесть». На пороге стоял... Мартин. Обычный Мартин. В бежевых брюках, синей рубашке-поло и с бейджиком «Мартин, Отдел Разрешения Тупиков».

— Добрый день, — монотонно сказал Мартин. — Я проанализировал вашу ситуацию. Ваш «Сценарный Франкенштейн» нежизнеспособен. Логические разрывы превышают допустимые нормы.

Он достал планшет.

— Мы предлагаем стандартный пакет «Завершение 3-Б: Это был сон».

Команда замерла.

— Сон? — переспросил Манекен, его героическая поза сдулась.

— Корректно. Мишек заснул за своим столом после употребления просроченного йогурта. Всё это — его лихорадочный бред. Пробуждение, минутный монолог о странностях подсознания, титры. Чисто, быстро, бюджетно. Реальность будет довольна.

— Нет, — отрезал Мишек.

— Простите? — Мартин из «Deus Ex Machina» впервые моргнул.

— Я отказываюсь быть клише. Я лучше буду нуарным детективом, которого преследуют папки с нелегальным ройбушем, чем парнем, который съел плохой йогурт.

— Но это неэффективно...

— Зато у этого есть хоть какое-то извращённое достоинство! — Мишек с силой захлопнул дверь прямо перед носом у Мартина.

На секунду воцарилась тишина. А затем комната содрогнулась.

Экран «СЮЖЕТНОГО ТАЙМЛАЙНА» погас и снова включился, но теперь на нём не было жанров. Была только одна красная, мигающая строка:

«ОТКАЗ ОТ СТАНДАРТНОГО РЕШЕНИЯ ЗАРЕГИСТРИРОВАН. АКТИВАЦИЯ ПРОТОКОЛА "АВТОР В ЯРОСТИ".»

— Что это значит? — нервно спросил Вакансия.

— Это значит, — Мишек поправил свой воображаемый плащ, который вдруг показался до смешного реальным, — что мы отказались от помощи «Бога из машины». И теперь Машина решила, что мы ей больше не нужны.

С потолка снова посыпались листы. Но это были уже не страницы их сценария. Это были черновики. Перечёркнутые, разорванные, скомканные идеи.

Кофеварка издала панический свист и спроецировала на стену: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НАРРУШЕНА СТРУКТУРНАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ! СЮЖЕТНЫЕ ДЫРЫ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ!»

Пол под ногами Манекена треснул. Но это была не обычная трещина. Это была дыра в текстурах. Из неё тянуло холодом небытия и запахом плохих диалогов.

— Кажется, — сказал Манекен, опасливо отступая, — опция «стать пони» уже не так плоха. Хотя бы у них четыре точки опоры...

За окном неоновый город начал распадаться на пиксели. Ожившие папки-скоросшиватели остановились, их колёсики беспомощно крутились на месте. Они теряли свою «мотивацию».

На экране «ТАЙМЛАЙНА» появился обратный отсчёт:

«11 ЧАСОВ 48 МИНУТ ДО ПРИНУДИТЕЛЬНОЙ ПЕРЕЗАГРУЗКИ (ИЛИ СЛОНОВ. МЫ ЕЩЁ НЕ РЕШИЛИ)».

— Отлично, — Мишек достал блокнот. — Мы в эпицентре коллапсирующего сюжета, у нас нет финала, а единственная помощь, которую нам предлагали, — это признать себя молочным продуктом. Ставки ещё никогда не были так абсурдно высоки.

В этот момент Кофеварка напечатала длинный чек и протянула его Мишеку.

Тот прочитал вслух:

«ТЕКУЩАЯ ЗАДАЧА: НАЙТИ АВТОРА. ЗАДАЧА ВТОРОСТЕПЕННАЯ: НЕ ПРОВЕРНУТЬСЯ ЧЕРЕЗ СЮЖЕТНУЮ ДЫРУ В СЦЕНУ ИЗ ПЛОХОГО СИТКОМА 90-Х.»

Продолжение следует. (Если персонажи не будут удалены за нарушение логики повествования.)

Когда мы наконец вышли на площадь, коллективный вздох облегчения пронесся по толпе. Здесь было иначе. Воздух был чище, теплее. В центре площади действительно росло... нечто. Оно было похоже на семя гигантского дерева, выполненное из молочного, светящегося камня, но ветви, которые оно пускало вверх, были живыми, гибкими и покрытыми кристаллическими листьями. Свет исходил изнутри, ровный и успокаивающий, пульсируя, как спящее сердце.

Люди инстинктивно потянулись к нему, грея руки в его сиянии. Страх отступил, сменившись изможденной тишиной.

— Эйра, — сказала Марта, её голос дрожал. — Вы привели нас. Что теперь?

Эйра подошла к светящемуся кристаллу-дереву. Она коснулась его гладкой поверхности, и свет на мгновение стал ярче, словно отзываясь на её прикосновение.

— Теперь, — сказала она, оборачиваясь к нам, — мы выполняем обещание. Этому месту нужно имя.

Она обвела взглядом площадь, эскизы домов, окружавших её, и остановилась на нас.

— Это наш центр. Наш огонь. Мы назовем его Очаг.

В тот момент, когда она произнесла это слово, светящееся древо в центре вспыхнуло так ярко, что нам пришлось зажмуриться. Мягкая волна тепла прокатилась по площади. Брусчатка под ногами окончательно затвердела. Мерцание эскизных зданий вокруг нас стабилизировалось, превращаясь из дрожащих линий в уверенные контуры бледного камня. Мир принял наше слово. Мы дали ему имя, и он дал нам опору.

— Хорошо, — Эйра кивнула, словно только что решила простую задачу. — У нас есть Очаг. Теперь нам нужен дом.

Она указала на одно из зданий на краю площади. Оно было самым крупным, его контуры напоминали ратушу или большой зал собраний.

— Мы не можем строить руками, — сказала она. — У нас нет ни камня, ни дерева. Но у нас есть то, что мы видели. Воспоминания. Наша воля.

Она посмотрела на меня.

— Ты видел, как мы строим. Помоги мне.

Я шагнул к ней. Страх снова шевельнулся во мне. Видение руин, которые я создал, было таким же ярким, как и видение созидания. Что, если я ошибусь? Что, если, пытаясь построить, я вызову огонь?

Эйра, должно быть, увидела это в моих глазах. Её рука снова нашла мою.

— Сосредоточься, — прошептала она. — Не на страхе. На образе. Каким ты хочешь его видеть?

Я закрыл глаза. Я представил камень. Тёплый, надёжный, цвета охры. Я представил крепкие стены, защищающие от ветра. Высокую крышу, под которой могут укрыться все.

— Стены, — сказал я вслух. — Я вижу прочные стены.

— Я вижу крышу, — подхватила Эйра, её голос был чистым и сильным. — Крышу, которая не пропустит тень.

— Окна, — выкрикнул кто-то из толпы. — Большие окна, чтобы видеть свет Очага!

— Дверь, — добавила Марта. — Крепкая дубовая дверь.

Мы смотрели на эскиз. И он начал меняться.

Сначала медленно, неохотно. Серые линии задрожали, а затем в них начал вливаться цвет. Бледная охра, которую я представлял. Глубокий коричневый цвет дерева, о котором думала Марта. Прозрачность стекла. Это было мучительно медленно. Здание пульсировало, словно сопротивляясь, борясь с нашей неуверенностью.

— Сильнее! — выкрикнула Эйра. — Вместе!

Мы вложили в этот образ всё, что у нас было: нашу усталость, нашу отчаянную потребность в безопасности, нашу робкую надежду. И контуры начали застывать. Мерцание прекратилось. Перед нами стояло настоящее здание. Оно было грубым, неотесанным, с неровными стенами и кривоватой крышей, но оно было настоящим. Твёрдым.

В этот самый миг торжества тишину разорвал звук.

Он пришел с той стороны, куда ушла группа Каэля. Это был не крик человека, а низкий, вибрирующий вой, от которого задрожала земля. За ним последовал оглушительный треск, будто ломался гигантский ледник.

Мы все обернулись. Небо над той частью города больше не было неопределенно-серым. Оно налилось багрово-фиолетовым, больным цветом. Тени, которые там сгущались, больше не были просто тенями. Они обрели форму. Они двигались, извиваясь, как щупальца.

Мужчина, который смеялся над своим видением, тот, что видел себя с оружием, рухнул на колени.

— Он это сделал, — прошептал он, его лицо было пепельным. — Этот безумец... он выбрал это. Он выбрал чудовище.

Страх ударил по нам, как физический порыв ветра. Только что созданные стены нашего Зала Собраний задрожали, покрывшись рябью, словно их прочность была лишь иллюзией. Свет Очага померк.

— Не смотрите! — голос Эйры прозвенел, как клинок. Она стояла между нами и фиолетовым заревом, её лицо было бледным, но яростным. — Это их выбор! Не наш!

Она повернулась к дрожащему зданию, прижав к нему ладони.

— Наш выбор здесь! — крикнула она. — Держите его! Держите наш дом!

Она посмотрела на меня. В её глазах больше не было видения спасительницы. В них была только цена, о которой она говорила, — цена борьбы с реальностью, которую создавали другие.

Я встал рядом с ней, прижав свои ладони к теплому, но колеблющемуся камню. «Вместе», — подумал я, вкладывая в эту мысль всю свою волю. Камень под моими пальцами перестал дрожать.

Один за другим, люди отворачивались от ужасающего зарева и подходили к нашему первому дому. Они клали на него руки, делясь своим страхом и своей решимостью.

Стены выстояли.

Мы провели первую ночь в нашем Зале, сбившись в кучу на каменном полу. Снаружи пульсировал наш Очаг, наш якорь. А вдалеке, там, где Каэль и его последователи сделали свой выбор, выл и трещал новорожденный мрак. Тени больше не ждали. Они обрели хозяина. И я знал, что очень скоро они придут за нами.

(Продолжение следует...)