Таверна "На краю вселенной"

Мужчина с вилами, застывший перед Другом, пошатнулся. Багровая пелена, застилавшая его глаза, дрогнула. Его когтистая тень на стене замерла, а затем начала съёживаться, теряя свою чудовищную форму. Он с недоумением посмотрел на свои руки, всё ещё сжимавшие оружие, а затем — на старика.

— Отец? — прошептал он.

В этот момент тишины вмешалась Девочка.

Она обошла меня и Друга, её маленькая фигурка была единственным движущимся объектом на площади, не считая мечущихся теней. Тени отступали от неё. Её крошечная свеча сияла так упрямо, что багровое марево вокруг неё редело, словно утренний туман.

Она подошла прямо к старику у колодца. Тот всё ещё дрожал, но его внутренний крик сменился сдавленным, прерывистым стоном. Он боролся, но уже не с врагом — он боролся с тишиной, наступавшей на смену его бесконечной боли.

Девочка не коснулась его. Она просто поставила свою свечу на край пересохшего колодца, между собой и ним. Чистый, белый огонёк озарил его лицо, изборождённое морщинами муки.

— Вот, — сказала она своим ясным, спокойным голосом. — Это твоя тень. Видишь? Она больше не голодная.

Старик медленно, с неимоверным усилием, открыл глаза.

В них не было ярости. В них не было безумия. Только бездонная, выжженная усталость. Его взгляд сфокусировался не на нас, а на том, что появилось благодаря свече Девочки.

На земле, рядом с ним, лежала его собственная тень.

Она не была рваной. Она не была багровой. Она не была когтистой. Это была просто тень — тёмное, спокойное отражение человека, сидящего на коленях. Она просто была.

В тот миг, когда он её увидел — когда он признал её, — багровое марево, клубившееся над площадью, лопнуло, как мыльный пузырь.

Оно не взорвалось. Оно просто... иссякло. Словно кто-то перекрыл кран. Стон старика оборвался. Он тяжело выдохнул, и этот выдох был первым спокойным звуком в этой деревне за долгое время.

По всей площади раздались щелчки. Это жители деревни, один за другим, отпирали свои двери.

Мужчина с вилами уронил их. Оружие со звоном ударилось о камни. Он сделал несколько нетвёрдых шагов к старику, своему отцу, и опустился на колени рядом с ним, не решаясь дотронуться. Из-за заколоченных окон послышался сдержанный плач.

Ужас ушёл, оставив после себя стылое, горькое похмелье.

Друг подошёл ко мне и положил тяжёлую руку мне на плечо. Я не осознавал, что дрожу. Хор внутри меня умолк, и эта внезапная тишина была оглушительной. Я чувствовал себя опустошённым, словно отдал часть каждого голоса, что жил во мне, чтобы заполнить пустоту в этом старике.

— Они видели только худшее друг в друге, — тихо сказал Друг, глядя, как из домов начинают выходить люди. Они были бледными, испуганными, не смеющими посмотреть друг другу в глаза, но они *вышли*. — Они забыли, что тень — это всего лишь доказательство того, что есть свет.

Девочка взяла свою свечу с края колодца. Старик медленно поднял на неё взгляд.

— Спасибо, — прохрипел он. Это было его первое слово.

Он посмотрел на свои руки, сжимавшие сломанный посох, затем разжал пальцы. Посох упал.

Мир, забывший свою тень, не стал ярче. Жемчужный свет башни всё ещё был далеко. Но он перестал быть пустым. Он наполнился тихим шёпотом проснувшихся людей и дрожащим светом одной-единственной свечи.

— Нам нужно идти, — сказал я, когда дыхание немного выровнялось. — Это был только один... один крик.

Я посмотрел вперёд, в темноту за пределами деревни. Там не было багровых огней. Но я чувствовал её. Ту самую зияющую пустоту.

И теперь я знал, чем она заполняется, когда никто не поёт.

— Возьми себя в руки! — рявкнул Мишек. — Ты — бледная тень дедлайна, веди себя соответственно! Нам нужен план.

— План! — Манекен принял позу «Мыслителя», но, поскольку пол под ним активно превращался в текстуру шахматной доски, ему пришлось мыслить вприпрыжку. — Мы должны достучаться до него! Показать нашу... нашу глубину!

Манекен сорвал с себя пиджак и ударил себя в грудь (раздался глухой стук качественного пластика).

— Я — символ! Я — трагедия невысказанного! Я — не просто вешалка!

Из сюжетной дыры в углу донёсся отчётливый запах плохих диалогов и дешёвого пива.

— Осторожно! — Кофеварка направила на дыру струю кипятка. — Уровень клише возрастает!

В этот момент Вакансия, пятясь от Манекена, оступился. Его нога по щиколотку ушла в разлом.

— А-а-а! — взвизгнул он.

Комнату наполнил оглушительный... закадровый смех.

Мишек и Манекен замерли. Вакансия с трудом выдернул ногу. На ней теперь красовался не строгий офисный ботинок, а нелепый белый кроссовок на гигантской платформе.

— Эй, ребята, — сказал Вакансия странно высоким голосом, делая нелепый жест руками. — Кажется, я только что провалил собеседование!

Ба-дум-тсс! — прозвучал барабанный сбит.

Закадровый смех взорвался с новой силой.

— Нет, — прошептал Мишек, его лицо исказилось от ужаса, похлеще любого экзистенциального кошмара. — Протокол «Плохой ситком 90-х» активирован.

— Что со мной? — Вакансия оглядел себя. Его галстук превратился в нечто кислотно-жёлтое с пальмами. — У меня внезапное желание сказать «Карамба!» и завести говорящего хомяка!

— Кофеварка! Нейтрализатор! — заорал Мишек.

Кофеварка выстрелила в Вакансию тройной порцией неразбавленного ристретто. Тот закашлялся, и закадровый смех обиженно стих.

— Это было близко, — сказал Мишек, вытирая воображаемый пот. — У нас мало времени. Автор в ярости, и он швыряется в нас черновиками.

Те самые черновики, что падали с потолка, теперь не просто лежали. Они шевелились. Мишек поднял один.

На листе было жирно зачёркнуто: «Глава 14. Мишек находит смысл жизни в оригами».

— Оригами? — фыркнул он.

Манекен поднял другой.

«Идея: сделать Манекена говорящим. Озвучивает Дэнни Де Вито. (Отказано. Слишком дорого)».

Манекен оскорблённо застыл.

— Он играет с нами, — заключил Мишек. — Он пытается стереть нас, заменяя отбросами из своей корзины. Мы должны найти «Исходник». Место, откуда он пишет.

— Как мы найдём то, что находится за пределами нашего мира? — Вакансия, всё ещё подёргиваясь, поправил свой нормализовавшийся галстук. — Нам нужен... нам нужен межведомственный запрос!

— Нам нужен не запрос. Нам нужен баг, — Мишек посмотрел на экран «ТАЙМЛАЙНА». Красные цифры обратного отсчёта дёрнулись.

«11:02:14 ДО ПЕРЕЗАГРУЗКИ (ИЛИ, ЗНАЕТЕ, ТОГО ПАРНЯ ИЗ "DEUS EX MACHINA". ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МИЛЫЙ. ДАЙТЕ МАРТИНУ ШАНС)».

— Он издевается.

— Сэр, — просигналила Кофеварка. — Я анализирую метаданные падающих черновиков. Они содержат следы... кофе. Кофеина определенного сорта. «Арабика класса "Отчаяние", дешёвая сублимация».

— И?

— И крошки. Судя по составу — дешёвые крекеры с солью.

— Он ест над клавиатурой! — воскликнул Мишек. — Этот монстр!

— Это не всё, — Кофеварка спроецировала на стену звуковую волну. — Я улавливаю слабый акустический фон. Звук нажатия клавиш. Очень агрессивный. И... музыка. Что-то зацикленное. Похоже на «Lo-fi beats to lose narrative integrity to».

— Он там, — Мишек ткнул пальцем в потолок, который теперь выглядел как синий экран смерти Windows. — Он прямо над нами, за пределами этого потолка, пьёт дрянной кофе и решает нашу судьбу. Нам нужно пробиться наверх.

— Но как? — спросил Манекен. — Мы персонажи! Мы не можем... мы не можем сломать четвёртую стену! Это... это дурной тон!

— У нас тут мир распадается на плохие шутки, а ты беспокоишься о дурном тоне! — Мишек огляделся. Его взгляд упал на дверь с табличкой «DEUS EX MACHINA», которую он так героически захлопнул.

Дверь вибрировала.

— Мартин? — неуверенно позвал Вакансия.

Из-под двери просочилась служебная записка. Мишек брезгливо поднял её.

«ТЕМА: Несанкционированный отказ от Сценария 3-Б.

КОМУ: Неблагодарным протагонистам.

Поскольку вы отказались от стандартной процедуры "Это был сон", Отдел Разрешения Тупиков вынужден перейти к Плану Б ("Нерентабельная Мета-Фикция").

P.S. Вы пролили кофе на клавиатуру Автора. Он очень зол. Он ищет файл "delete_project.bat".

P.P.S. Если хотите поговорить, используйте Аварийный Выход. Он же — ваш единственный актив в этой сцене».

— Какой ещё актив? — не понял Манекен.

Мишек посмотрел на Кофеварку. Кофеварка посмотрела на Мишека.

— О, нет, — сказал Мишек.

Кофеварка издала звук вскипающего чайника и распечатала свой собственный портрет с подписью: «Я — НЕ ДВЕРЬ!»

— Прости, дорогая, — Мишек похлопал её по металлическому боку. — Но Мартин прав. Ты — наш единственный «актив». Ты подключена к сети. Ты получаешь данные извне. Ты — наш модем в реальность.

— ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭТО АННУЛИРУЕТ МОЮ ГАРАНТИЮ! — запротестовала Кофеварка.

— Весь мир аннулируют! — Мишек схватил кабель питания Кофеварки. — Вакансия, Манекен! Держитесь за неё! Мы идём на встречу с создателем. И у меня к нему пара вопросов по поводу папок на колёсиках.

— Это безумие! — крикнул Вакансия.

— Это нуар! — поправил Мишек. — Манекен, твоя самая драматичная поза! Нам нужно пробить файрвол!

Манекен задрал подбородок, выгнулся в невозможной позе трагического страдания и схватился за Кофеварку. Вакансия робко прицепился к шнуру.

— Кофеварка! — скомандовал Мишек, хватаясь последним. — Перегрузка! Отправляй нас в «корень»!

Кофеварка издала звук, похожий на одновременный скрежет факса, визг модема 56k и вопль бариста, у которого кончились соевое молоко.

Яркая вспышка.

И комната, наполненная запахом тонера, плохих ситкомов и экзистенциального ужаса, исчезла.

На экране «ТАЙМЛАЙНА», прежде чем он погас, мелькнуло последнее сообщение:

«СЛОНЫ ВОШЛИ В ЗДАНИЕ. ПОВТОРЯЮ, СЛОНЫ ВОШЛИ В ЗДАНИЕ».

Продолжение следует. (Если Автор не нажмёт Alt+F4).

— Нужны глаза, — добавила седая женщина, та, что первой коснулась Дерева. — Я уже стара для битв, но я умею замечать то, что другие упускают.

Эйра кивнула, её лицо было собрано и серьёзно.

— Хорошо. Но нам нужно место. Дозор не может стоять на земле.

Она посмотрела на меня, и я понял её без слов. Мы снова должны были строить. Но это было уже не радостное, хаотичное творчество. Это была необходимость.

Мы втроём — я, крепкий мужчина по имени Бран и старая женщина, Лина, — отошли к краю площади, в ту сторону, откуда пришла угроза. Здесь брусчатка молочного цвета заканчивалась, переходя в серый, не до конца оформившийся туман.

— Ему здесь не место, — пробормотал Бран, глядя на зловещие шпили вдалеке. — Это неправильно.

— Они думают то же самое о нашем Дереве, — тихо ответила Лина.

Я закрыл глаза. Я снова попытался вызвать в себе то чувство созидания. Но на этот раз в нём не было тепла. Вместо образа дома или стены, я представил себе клык. Что-то твёрдое, высокое и острое, вгрызающееся в небо. Башню. Не для жизни, но для наблюдения. Я вложил в неё волю защитить то, что было у меня за спиной, — свет Дерева и растерянные лица людей.

Я коснулся пустоты.

Она подалась, но не так, как в первый раз. Она была вязкой, неподатливой. Тьма на горизонте сопротивлялась. Она не хотела, чтобы здесь что-то росло.

— Помогите мне! — выдохнул я, чувствуя, как по лбу течёт пот.

Бран положил свою широкую ладонь рядом с моей. Он не был мечтателем, как я. Он был строителем. Он не представлял «идею» башни. Он представлял камень, раствор, вес и опору. Лина положила свою морщинистую руку поверх наших. Она не думала о камне. Она думала о «взгляде». О точке, с которой видно всё.

Камень, Опора, Взгляд.

Три воли сплелись воедино.

Из тумана с низким гулом, похожим на стон рождающейся земли, вырвалось основание. Оно было не серым, как стены домов, а тёмным, почти чёрным, гладким, как обсидиан. Башня росла, вытягиваясь вверх под нашими общими усилиями, — узкая, без окон, только с плоской площадкой наверху. Через несколько мучительных минут она была готова — грубый, инопланетный шпиль высотой в три человеческих роста, вросший в край нашей площади. Внутри неё, как мы и задумали, вилась тускло светящаяся спираль ступеней.

Мы отступили, тяжело дыша, глядя на своё творение. Оно было уродливым. Оно было пугающим. И оно было нашим.

— Что ж, — усмехнулся тот самый мужчина, предсказавший себе судьбу чудовища. Он стоял поодаль, наблюдая за нами с той же ядовитой насмешкой. — Поздравляю. Вы построили свою первую тюремную вышку. Только вот вы не сторожа, вы — заключённые. Вы отгородились от мира, который сами же и создали.

Свет Кристального Дерева снова дрогнул, по его ветвям пробежала холодная рябь.

— Мы не в тюрьме, — резко ответила Эйра, подходя к нему. Люди расступились. — Мы в гавани. А они, — она кивнула на багровые огни, — шторм.

— Гавани тонут, — пожал плечами мужчина. — Рано или поздно. А шторм вечен.

— Уходи, — сказала Эйра.

Мужчина моргнул. — Что?

— Ты не веришь в Оплот. Ты не веришь в нас. Твой страх — это яд. Он ослабляет то, что мы строим. — Её голос был твёрд, как камень башни. — Мы не можем позволить себе роскошь кормить чудовищ среди нас. Ты сделал свой выбор ещё в том зале. Иди.

— Ты меня выгоняешь? — в его голосе прозвучало удивление, а за ним — ярость. — Туда? К ним?

— Ты пойдёшь туда, куда приведёт тебя твой страх, — сказала Эйра. — Или останешься здесь и будешь строить. Не ныть. Не разрушать. Строить. Выбирай.

Мужчина посмотрел на её холодное, решительное лицо. Затем на меня, на Брана, на наши руки, ещё помнящие тяжесть созидания. Он посмотрел на башню, потом на тёплые, нелепые дома. Его лицо исказилось. Это была мучительная борьба. Наконец он отвёл взгляд.

— Я… — прохрипел он. — Я не могу. Я не знаю, как...

— Научишься, — отрезала Эйра. — Или уйдёшь.

Он ничего не ответил. Только отступил в тень одного из домов и сел на землю, обхватив колени руками. Он остался. Холодное пятно никуда не делось, но оно, по крайней мере, перестало говорить.

Эйра повернулась ко мне.

— Иди. Твоя первая вахта.

Я кивнул. Мы с Браном и Линой поднялись по винтовым ступеням. Ветер на вершине башни был настоящим, холодным и пахнущим озоном.

Отсюда открывался вид.

Позади нас, внизу, лежала наша площадь. Кристальное Дерево сияло ровным, тёплым золотом, словно огромное сердце, согревающее наши первые дома. Люди, как муравьи, сновали по площади, пытаясь навести порядок, придать форму другим зданиям, создать что-то похожее на уют.

А впереди…

Впереди простиралась ничейная земля. Серая, бесформенная пустота, тот самый туман, из которого мы пришли.

А далеко за ним, на расстоянии многих миль, чернели башни Каэля. Теперь я мог их разглядеть. Они не были построены. Они, казалось, выросли из земли, как шипы. Они были из чёрного, рваного камня, и багровый свет не горел в окнах — он, казалось, сочился из трещин в самом камне, как кровь. Их было не меньше дюжины, и они образовывали полумесяц, словно челюсти, готовые сомкнуться.

Я смотрел на это, и холод пробирал меня до костей.

— Они сильнее нас, — глухо сказал Бран, его руки сжимали парапет башни. — Они создают быстрее. Они злы, а злость — это тоже сила.

— Но посмотри, — сказала Лина. Её старые глаза щурились. — Посмотри между нами.

Я всмотрелся. Ничейная земля. Туман.

— Он неспокоен, — прошептала она. — Он движется.

И она была права. Туман между Оплотом и Чёрными Башнями бурлил. В нём вспыхивали и гасли образы. То появлялся призрак скалы, то проступал контур мёртвого леса, то возникала и тут же рассыпалась стена.

— Это… — начал я.

— Поле битвы, — закончила Лина. — Они уже пытаются строить к нам. Они пытаются придать миру форму, которая им выгодна. А мы… мы должны сделать то же самое.

Я понял. Война уже началась. Это была не война мечей и стрел. Это была война воображения. Война двух воль, пытающихся закрасить один холст.

Я посмотрел на тёплый свет нашего Дерева и на холодный багрянец на горизонте. Мы были маяком. Они были тьмой. А между нами лежала целая реальность, ждущая, кто первый назовёт её своей.

(Продолжение следует...)

— Они не просто боятся, — хрипло сказал Друг, идущий впереди. Он ступал тяжело, но уверенно, словно заново учился ходить, не будучи охотником. — Они ненавидят то, чего боятся. Я знаю это чувство. Оно жжётся.

Он посмотрел на свои ладони. Они были пусты. Но я видел, как он инстинктивно сжимает пальцы, будто всё ещё держит рукоять. Старая привычка боролась с новым знанием.

— Свет здесь другой, — прошептала Девочка.

Она была права. Её свеча, что в башне горела ровным пламенем, теперь трепетала. Огонь дрожал, и — впервые с момента слияния — он начал отбрасывать тени. Но это были не те тени, что стали частью нас. Эти были рваными, дёргаными, они цеплялись за камни и кусты, словно хотели оторваться от породивших их предметов. Они были голодны.

Мы шли несколько часов. Пульсация гнева впереди становилась всё отчётливее. Мы вышли на дорогу, заросшую бурьяном, и увидели в низине огни. Это была деревня.

На первый взгляд, она казалась обычной. Несколько домов, тускло освещённых изнутри. Но багровое сияние исходило не из окон. Оно клубилось над центральной площадью, как ядовитый туман.

Когда мы подошли ближе, я услышал звуки. Не крики битвы, а что-то худшее: скрежет железа о камень, глухие удары по дереву, злобное, сдавленное шипение.

Мы вошли на площадь. Картина, представшая перед нами, была воплощением того отчаяния, что мы чувствовали издалека.

Жители деревни были здесь. Но они не сражались с монстром. Они были монстрами друг для друга.

Они не бились открыто. Они забаррикадировались в своих домах, и багровый свет, казалось, сочился из-под запертых дверей. Мужчина с вилами стоял у своего крыльца, глядя не на нас, а на дом соседа, и бормотал проклятия. Из-за заколоченного окна напротив на него смотрели полные ужаса и ненависти глаза женщины. Длинные, искажённые тени метались по стенам, не поспевая за своими хозяевами, живя собственной, злобной жизнью.

— Они заперты, — проговорил Друг, и его голос был полон узнавания. — Каждый заперт со своей тенью. И тень говорит им, что враг — снаружи.

Он указал на центр площади. Там, на коленях у пересохшего колодца, сидел человек. Он не двигался, но именно от него исходило багровое марево. Это был старик, сжимавший в руках сломанный посох. Его глаза были закрыты, а лицо искажено гримасой невыносимой муки. Он не кричал вслух, но его внутренний вопль — вопль страха, одиночества и гнева — резонировал с тенями всех жителей, усиливая их собственный ужас, пока он не вылился наружу.

— Он — источник, — сказал я. Хор во мне затрепетал, полный сострадания. — Он сражается в одиночку так долго, что его битва стала тюрьмой для всех остальных.

— Ему больно, — сказала Девочка. Она сделала шаг вперёд. Её маленький огонёк свечи был почти незаметен в багровом сиянии.

В тот момент, когда она шагнула, мужчина у крыльца с вилами заметил нас. Его глаза дико блеснули.

— Ещё! — взревел он, и его голос сорвался. — Тени! Они пришли за нами!

Он бросился на нас, выставив вилы. Его тень опередила его, гигантская и когтистая, готовая разорвать.

Друг не шевельнулся, чтобы выхватить оружие, которого у него не было. Он просто встал на пути человека, подняв пустые руки ладонями вперёд.

— Мы не тени, — сказал он твёрдо, и в его голосе прорезалась та самая боль, которую он теперь знал так хорошо. — Мы видим твоего врага. И он не в нас.

Мужчина замер в шаге от него, не в силах ударить. Его взгляд метнулся от спокойного лица Друга к его пустым рукам, и ярость в его глазах на мгновение сменилась глубочайшим недоумением.

Девочка подошла и встала рядом с Другом. Она подняла свою свечу. В багровом тумане её пламя казалось крошечной точкой чистого, упрямого света.

— Он просто очень устал, — сказала она, глядя на старика у колодца. — Он забыл, как звучит его собственная песня.

И тогда я понял, что должен делать.

Старик у колодца не слышал нас. Он слышал только свой собственный бесконечный крик. Я не мог его перекричать. Я не мог его исцелить силой. Я не мог дать ему надежду, пока он её не увидит.

Но я мог напомнить ему, что он не один.

Я закрыл глаза, отгоняя багровый свет, и сосредоточился на хоре внутри. Я нашёл в нём голоса тех, кто тоже когда-то был в отчаянии, кто терял всё, кто кричал в пустоту. Я нашёл их боль, но важнее — я нашёл то, что последовало за ней: тишину, принятие, покой.

Я шагнул вперёд, вставая между разъярённым крестьянином и дрожащим стариком. Я глубоко вздохнул и позволил этому хору выйти наружу.

Это была не та музыка, что я играл на арфе. Это не была мелодия. Это был резонанс. Я начал негромко гудеть, вторя одной-единственной, отчаянной ноте, что издавал старик. Я не пытался её заглушить. Я просто добавил к его крику свой голос. А затем — ещё один, и ещё, из сотен тех, что жили во мне.

Я пел его боль вместе с ним.

— Мы брыкаемся, пока нас не отправят на мыловарню, — буркнул Мишек.

Дверь с табличкой «DEUS EX MACHINA» сочувственно скрипнула. Шёпот, доносившийся из щели, стал громче и обрёл интонации корпоративного консультанта по оптимизации.

— Коллеги, не усложняйте. У нас есть готовые решения (KПИ по разрешению конфликтов — 98%)...

Вакансия, бледный от дедлайна Реальности, сделал шаг к двери.

— Может, просто посмотрим? — сказал он примирительно, поправляя галстук. — Вдруг там не розовые слоны, а... я не знаю... грант на разработку? Или давно потерянный дядя-миллиардер, который всё оплатит?

— Это сюжетный чит-код! — возмутился Мишек. — Как только мы её откроем, весь наш нарратив обесценится! Наш труд, наши... наши ожившие шкафы на роликах... всё будет зря!

— Какой «труд»? — фыркнул Вакансия. — Мы создали мир, где канцтовары устраивают рэкет, а главной валютой является кофеин! Мы уже на дне, Мишек. Мы просто ищем приличный лифт наверх.

Прежде чем Мишек успел подобрать достаточно едкое сравнение, дверь «DEUS EX MACHINA» распахнулась сама.

Яркий, неземной свет залил комнату, но пах он не озоном и вечностью, а тонером для принтера и дешёвым офисным освежителем «Горная свежесть». На пороге стоял... Мартин. Обычный Мартин. В бежевых брюках, синей рубашке-поло и с бейджиком «Мартин, Отдел Разрешения Тупиков».

— Добрый день, — монотонно сказал Мартин. — Я проанализировал вашу ситуацию. Ваш «Сценарный Франкенштейн» нежизнеспособен. Логические разрывы превышают допустимые нормы.

Он достал планшет.

— Мы предлагаем стандартный пакет «Завершение 3-Б: Это был сон».

Команда замерла.

— Сон? — переспросил Манекен, его героическая поза сдулась.

— Корректно. Мишек заснул за своим столом после употребления просроченного йогурта. Всё это — его лихорадочный бред. Пробуждение, минутный монолог о странностях подсознания, титры. Чисто, быстро, бюджетно. Реальность будет довольна.

— Нет, — отрезал Мишек.

— Простите? — Мартин из «Deus Ex Machina» впервые моргнул.

— Я отказываюсь быть клише. Я лучше буду нуарным детективом, которого преследуют папки с нелегальным ройбушем, чем парнем, который съел плохой йогурт.

— Но это неэффективно...

— Зато у этого есть хоть какое-то извращённое достоинство! — Мишек с силой захлопнул дверь прямо перед носом у Мартина.

На секунду воцарилась тишина. А затем комната содрогнулась.

Экран «СЮЖЕТНОГО ТАЙМЛАЙНА» погас и снова включился, но теперь на нём не было жанров. Была только одна красная, мигающая строка:

«ОТКАЗ ОТ СТАНДАРТНОГО РЕШЕНИЯ ЗАРЕГИСТРИРОВАН. АКТИВАЦИЯ ПРОТОКОЛА "АВТОР В ЯРОСТИ".»

— Что это значит? — нервно спросил Вакансия.

— Это значит, — Мишек поправил свой воображаемый плащ, который вдруг показался до смешного реальным, — что мы отказались от помощи «Бога из машины». И теперь Машина решила, что мы ей больше не нужны.

С потолка снова посыпались листы. Но это были уже не страницы их сценария. Это были черновики. Перечёркнутые, разорванные, скомканные идеи.

Кофеварка издала панический свист и спроецировала на стену: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: НАРРУШЕНА СТРУКТУРНАЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ! СЮЖЕТНЫЕ ДЫРЫ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ!»

Пол под ногами Манекена треснул. Но это была не обычная трещина. Это была дыра в текстурах. Из неё тянуло холодом небытия и запахом плохих диалогов.

— Кажется, — сказал Манекен, опасливо отступая, — опция «стать пони» уже не так плоха. Хотя бы у них четыре точки опоры...

За окном неоновый город начал распадаться на пиксели. Ожившие папки-скоросшиватели остановились, их колёсики беспомощно крутились на месте. Они теряли свою «мотивацию».

На экране «ТАЙМЛАЙНА» появился обратный отсчёт:

«11 ЧАСОВ 48 МИНУТ ДО ПРИНУДИТЕЛЬНОЙ ПЕРЕЗАГРУЗКИ (ИЛИ СЛОНОВ. МЫ ЕЩЁ НЕ РЕШИЛИ)».

— Отлично, — Мишек достал блокнот. — Мы в эпицентре коллапсирующего сюжета, у нас нет финала, а единственная помощь, которую нам предлагали, — это признать себя молочным продуктом. Ставки ещё никогда не были так абсурдно высоки.

В этот момент Кофеварка напечатала длинный чек и протянула его Мишеку.

Тот прочитал вслух:

«ТЕКУЩАЯ ЗАДАЧА: НАЙТИ АВТОРА. ЗАДАЧА ВТОРОСТЕПЕННАЯ: НЕ ПРОВЕРНУТЬСЯ ЧЕРЕЗ СЮЖЕТНУЮ ДЫРУ В СЦЕНУ ИЗ ПЛОХОГО СИТКОМА 90-Х.»

Продолжение следует. (Если персонажи не будут удалены за нарушение логики повествования.)