Таня Милованова (которую и впрямь тайком разглядывал Скворцов) с лёгким презрением дёргает точёным носом. Для неё он — как мерзкая каракатица, вечно грязный и всеми унижаемый неряха, даже не человек, а так, непонятно как получившееся недоразумение. У Тани великое будущее, она актриса школьного театра, танцовщица, отличница и предмет воздыханий всех мальчишек. А кто он? Неудачник и слабак, тупица в дурацких очках с замотанной изолентой дужкой. Маменькин сынок. Невзрачная мышь, боязливый нескладный пацан с белой от извёстки спиной — слишком уж часто стоит, прижавшись к школьным стенам.

Последний урок закончился, и толпа школьников радостно бежит в вестибюль. У гардероба столпотворение. У Скворцова даже и мысли не возникает лезть в толпы пихающихся острыми локтями учеников, он всегда берёт свою куртку последним и тихо выскальзывает из школы. Он считает дни до конца четверти, когда начнутся каникулы, и можно будет не идти в проклятую школу, целыми днями сидеть дома и читать про подвиги Смока Беллью в найденной на полках книжке Джека Лондона. По литературе и русскому языку у него всегда пятёрки, выделяющиеся округлыми пузиками на фоне двоек и троек по остальным предметам.

Домой добирается извилистыми путями. Во дворах много гопников, которые могут отобрать портфель, изорвать тетради и в кровь разбить нос. А то и вовсе стянуть новую рубашку, если подойдёт по размеру кому-нибудь из этих сквернословящих, пьяных, обкуренных пацанов. Страшнее всего появляться около общаги, там вечно на усеянных окурками детских площадках сидят "наркоманы", как с неприкрытым ужасом называет их мама. Поэтому Коленька Скворцов идёт сначала до людного пятачка около рынка, берёт там пирожок за восемь рублей, выданных мамой (в школьной столовой он почти никогда не ест, и после уроков всегда мучает голод), съедает его, сидя на лавочке в близлежащем парке и глядя на голубей. Если в кармане находится горсть семечек, он подкармливает птиц, чтобы как-то скоротать время. Он ждёт, пока стемнеет.

Ну а уж как становится совсем темно, Коля пробирается по поросшему бурьяном пустырю за околицами бараков. Земля под ногами усеяна шприцами и битым бутылочным стеклом. Однажды он наткнулся тут на молодую девушку, лежащую в луже собственной мочи с разодранными колготками и затянутым у предплечья ремнём. Коля тогда подумал, что девушка умерла, подошёл ближе, но тут она вдруг зашевелилась, и он убежал в испуге.

В бараки тоже лучше не заходить. Тут не "наркоманы", а "зэки". Люди с мутным взглядом и синими наколками на руках, однако более взрослые в основном и даже как будто спокойные. Частенько Коля, обозрев дальнейший путь, прошмыгивал через бараки, чтобы сократить дорогу, а не обходить по долгой кривой через заводскую промзону и примыкающую к его дому рощу.

На сей раз не повезло. Из темноты раздался повелительный окрик:

— Э, слышь! Подь сюды.

Коля замер, готовый пуститься наутёк. Только бегает он плохо, пару раз его уже легко догоняли, сшибая с ног болючим ударом по коленям. Он повернулся и покорно направился к голосу из темноты.

На лавке под старым каштаном сидели трое пацанов. Типичные гопники их маленького сибирского города — один в новом адидасовском костюме и с бритой головой, остальные двое одеты похуже, в куртки и трико поверх остроносых туфель. Скворцов с тоской подумал, что надо всё-таки было бежать. Сейчас его отпинают этими туфлями.

— Да это фуфел малой, Валера, — сказал один, харкнув под ноги.
— Ладно. Слы, парняга, тя как звать?
— К-коля.
— К-коляяя, — передразнил "адидас", — чё тут лазишь, Коля?
— С-со школы иду.
— Ты чё бля, с какой школы, уроки давно кончились. Пиздишь мне, что ли, малой?
— Неа.
— Как не, если да. Ты чё, с-сука, — выкрикнул парень в костюме и пнул Скворцова по голени, оставив грязевой отпечаток подошвы на брюках.
— Я не пизжу, — взвыл мальчик, отскакивая назад и отряхивая штанину.
— На месте стой, сучка! Кыра, глянь, чё там у него.
— Без ментов, — зачем-то сказал Кыра и профессионально, как самый натуральный мент, во мгновение ока обшарил карманы Скворцова.
— Нету у него нихуя, Валер. Ключи одни.
— Портфель.

Из портфеля на землю вытрясли тетради и учебники. От соприкосновения с глинистой почвой они мгновенно приобрели бурый оттенок.

— Бля, только жопу подтереть. Где живёшь, малой?
— Н-на "десятке".
— Кого знаешь там?
— Дядю Сашу.
— Какого нахуй дядю Сашу? — Валера ещё раз пнул его, но уже несильно. — Из старшаков знаешь кого?

Коля молчал, мучительно прокручивая в голове имена пацанов со двора. Нет, он никого не знал.

— Живёшь с кем?
— С м-мамой.
— М-мааамой. Бля, как ты меня бесишь, пидарас. Мамка дома у тебя?
— Да, — благоразумно соврал Скворцов, хотя мать сегодня работала в ночную смену на скорой.
— А ключи тебе тогда нахуя? Хули пиздишь опять? Щас в гости к тебе пойдём. — Совсем осатанел Валера, раздавая оплеухи. Голова Коли болталась на плечах, как болванчик.
— Р-ребята, можно я пойду?
— Стой, куда собрался, сука?

В этот момент кое-что произошло. Восстанавливая потом в памяти цепочку событий, Коля решил, что это и послужило отправной точкой в его дальнейшем становлении. Валера схватил его за ворот рубашки. Новой рубашки, подаренной матерью. И хлипкий воротник с треском разорвался, оставшись в пятерне гопника. В висках Скворцова запульсировала глухая ярость, ему стало дико обидно и горько, что мама потратила деньги из скудной зарплаты на него, слабака, а какой-то хлыщ в спортивном костюме порвал рубаху.

Он поднял глаза на Валеру. В последний миг тот, кажется, что-то понял. Скворцов с неожиданной для самого себя быстротой подхватил выкатившийся из пенала карандаш и ударил что есть мочи, со всей злобой, на которую был способен, в незащищённое горло парня, попав куда-то в область кадыка. Валера захрипел и попятился, держась за горло. А Коля сразу рванулся бежать, забыв и про учебники, и про дневник, в простейшем животном желании выжить. Он ломился сквозь дворы и палисадники, падал, разодрав в кровь ладони и колени, и тут же подскакивал. Кровь бухала внутри головы, сзади кричали парни и выл Валера что-то вроде "иди сюда, пидор!" Останавливаться Коля, конечно, не собирался.

И ему таки удалось убежать. Прокуренные лёгкие преследователей сдались уже минут через пять погони. Коля отсиделся в более-менее тихом дворе, пока к нему опять не привязались какие-то пацаны, и ушёл домой. Благо, комплект ключей у него отобрать не успели.

"...Пораженный Джон Беллью слабо пробормотал:
- Ничего не понимаю!
- Говорят, в бассейне Юкона немало медведей! - объяснил Кит. - У меня всего только одна смена белья, я попробовал медвежьего мяса, и мне хочется ещё. Прощайте!"

Коля отложил книжку Лондона, которую начал читать во второй раз, и пошёл на кухню сделать бутерброд. Мама, испуганная приключениями сына, позвонила в школу и выхлопотала ему освобождение по причине болезни, а сразу после этого наступили каникулы.

Всю неделю он выходил на улицу только ради того, чтобы сбегать в магазин и выбросить мусор. Коля боялся, что Валера с друзьями найдут его. В ночных кошмарах ему являлись гопари, безжалостно избивающие его и маму в подъезде, а он ничего не мог сделать. Мальчик завидовал сильному Смоку Беллью из книжки и даже начал приседать дома с тяжестями, отжиматься и качать пресс. Все мышцы тела ныли от внезапных нагрузок. По физре у него всегда стояла твёрдая тройка, и то из жалости учителя.

На расспросы матери о том, что случилось, Коля отделывался дежурным "какие-то парни пристали, а я убежал". Но почему-то вызывали сладкое удовлетворение воспоминания о том, как он воткнул карандаш в горло тому уроду. И фиг с ними, с учебниками, то чувство стоило многого.

Когда наступило наконец время идти в школу, Коля долго думал, но в итоге всё-таки кинул в новый портфель найденную на балконе увесистую железную гирьку. Маленькая гиря удобно ложилась в кулак, утяжеляя удар до разрушительной силы. Это на случай того, что на улице опять встретятся Валера и его друзья.

Первый же урок начался с привычных издевательств. Миша с Ваней хохотали сзади и обкидывали одноклассника комочками жёваной бумаги. В конце концов на его парте скопилось целая кучка белых комков, так что учительница, подойдя, уставилась на него строгим взглядом.

— Ты что за мусорку тут развёл, Скворцов?
— Я.. это.. ээ..
— А он просто на свиноферме живёт, Наталья Ивановна, — давясь смехом, ответил за него Миша, — у них, у свиней, так принято.

"У них, у свиней", — больно закололо в висках, — "у них, у свиней"...

— Сам ты свинья, Сулейманов.
— Чё ты сказал?
— Пошёл нахуй, говорю, — отчётливо произнёс Коля в наступившей тишине.

Учительница в шоке смотрела на всегда молчаливого и затюканного одноклассниками ученика. Дети оборачивались на Колю.

— Скворцов!..
— Слышь, Скворцов, я те башню снесу на перемене, понял?
— Посмотрим.

На перемене его потащили за угол школы. Кто-то постоянно пинал его под зад, но сколько Коля ни оборачивался, так и не смог заметить, кто это делает.

На пятачке за углом, где обычно курят старшеклассники, собралась целая толпа. Мелькали знакомые лица — взбудораженные, разгоряченные предстоящим зрелищем избиения очередного "лоха". Миша Сулейманов скинул куртку, оставшись в мастерке на голом теле, поджаром и спортивном. Миша с малолетства занимался футболом и ходил на рукопашку. Он разминался, весело перекрикиваясь с друзьями из своей шайки.

Коля поставил портфель на землю и едва не пропустил первый удар. Он вовремя сумел уклониться — кулак Миши промелькнул около самого уха. Коля выхватил из портфеля гирьку и ударил в ответ, неумело и наотмашь, но угодил очень удачно. Костяшки заныли от удара, Миша отшатнулся. На его лбу прямо на глазах выступал огромный багровый шишак.

— Э, ты хули сделал?

Сбоку Колю больно пнули с разбегу, он покатился по земле, но тотчас подпрыгнул, как неваляшка. И ударил уже нового противника, на этот раз не так хорошо, однако испугал. Подбежал ещё кто-то, его били, но он не закрывался руками, а бил в ответ, крепко стиснув зубы. Было не больно и не страшно, вообще никаких эмоций, одна только злость рвалась из сердца наружу. Его оттеснили к забору из штакетника, Коля бросил в толпу гирьку и рванул на себя полуоторванную штакетину. Повёл вокруг себя доской со ржавым гвоздем на конце. "Очки уронил" — подумалось печально.

— Убью, — прошептал мальчик. Мишины друзья отступили. Связываться со сбрендившим никто не хотел.
— Э, вы чё тут творите, молодёжь?

Из-за угла появились одиннадцатиклассники. Коля знал некоторых из них, особенно Пашу, здорового парня-футболиста.

— Паха, смотри, чё он сделал, — ныл ему Миша, показывая налитую кровью шишку.
— Ну а чё ты хотел, кидаетесь толпой, вот он за себя и стоит. Молодец пацан, хули. Тя как зовут?
— Коля, — недоверчиво ответил Скворцов, опуская доску.
— А я Паха. Держи лапу, молодчага. Сам-то откуда будешь?
— С "десятки" я.
— О, и я там живу. Чё-то раньше тебя не видел. Выходи сёдня во двор, познакомлю тебя с пацанами. Пиваса попьём. Этих не бойся, если чё — мне говори, я им сам пизды дам. Ну бля, молодчага ваще...

— Скворец, да я те базарю — нет в той хате лавэхи. Они ваще бичи, выбрось ты нахер этот ключ, там нехуй ловить. Подставляться только, кипеж наводить.

Колян Скворцов по погонялу Скворец сидел на корточках, вертя в руках отобранный у Танюхи Миловановой ключ. К 18 годам бывшая некогда редкой красавицей девочка подсела на иглу и делала пацанам минеты за дозу. На днях он за чек герыча забрал у неё ключ от её собственной квартиры. Однако, по словам Колымы, живут её родители небогато, за последний год Танька вытащила из хаты всё, что там было ценного. Шлюха, наебала его таки.

— Слышь, Колыма, а ты Джека Лондона читал? — Спросил он, по-гусарски, с отставленным мизинцем потягивая пиво Багбир из одноразового пластикового стаканчика.
— Кого? Скворец, ты пургу-то не гони, нам мутиться надо щас, завтра на зону засылать. Во, смари, какой шкет идёт.

Через двор шёл, озираясь, мальчуган лет двенадцати. Он не замечал их, сидящих под старым каштаном.

— Э, слышь! — Крикнул Колыма. — Подь сюды!

Мальчик подошёл, боязливо потупив взгляд.

— Чё кого, здорова, малой, — начал свою обычную телегу Колыма.
— Отъебись от пацана.
— Чё? Скворец, да нам..
— Отъебись, я сказал. Пускай идёт.

Товарищ махнул рукой, и мальчик испуганно убежал. Скворец глядел ему вслед с некоторой завистью. Как хорошо быть тем, кто ещё не попробовал медвежьего мяса.